тюрьма

…Мир умирает. Вот уже более чем 2000 лет, с тех пор как убили Бога, он дохнет. Захлебываясь, в собственном дерьме, и задыхаясь в своих гниющих испарениях.  Мир, где нет солнца, мир без тепла, без света. Мир, где вместо улыбок звериный оскал, вместо открытых ладоней – когтистые лапы, где говорят: «Добрый день», а на самом деле думают: «Что б ты сдох». Это мир не спасут ни Вера, ни Надежда, ни Любовь, не говоря уже о какой-то красоте.
Это мой мир, то место где я живу. Я всего лишь еще одна черная точка на черном, плотном, непроницаемом покрывале, накрывшем планету. Некуда бежать, негде спрятаться, нечего менять.  Я не знаю где я и какое сейчас время. Я нахожусь где-то и когда-то. Когда не знаешь где ты и когда ты, значит ты вне времени и пространства. Но я знаю, кто я, ведь у меня есть память, которая не дает мне этого забыть. Память – мое проклятье и спасенье. Постоянные обжигающие воспоминания, оставляющие следы как окурок сигареты, вдавленный в кожу.
Я заперт. Закрыт. Вот уже на протяжении многих лет я нахожусь в тюрьме. Сколько? Я не помню… Долго… очень долго… ****ь! Я ведь еще слишком молод, что бы здесь находиться, и уже слишком стар, что бы здесь находиться. Чья это тюрьма? я не помню. Где эта тюрьма? Я не знаю. За что я здесь? Воооот, вот оно! Это то, что я прекрасно помню (спасибо моей спасительной убийце – Памяти).
Я убийца. Я в свое время (1000000 лет назад) убил животное. И пускай оно было похоже на человека, но это чисто внешне. То, что я раздавил, было животным. Животным, которое охотилось на себе подобных, рвало их на куски, насиловало, жрало, терзало, пытало, убивало. Оно лишило меня смысла жизни. Оно забрало мой смысл себе, насиловало его в особо извращенной форме и убивало на протяжении нескольких недель. Я выследил его и сделал то, что оно делало со своими жертвами. Жаль только, что оно сдохло довольно быстро, не успев насладиться всем спектром «удовольствий», которые я припас для него. Но, как говорят, это уже совсем другая история.
Вот парадокс этого агонизирующего мира – я очищаю его от скверны, от тварей, а вместо этого меня самого кидают в клетку как животное… Как же много в этом меркантильном мире решает положение и статус. Убитое мною животное было довольно таки высокого статуса, поэтому и мое наказание было довольно высокого статуса.
Почему меня не убили? Это хорошо или плохо? Я не знаю что лучше – или гнить на протяжении веков в клетке, но жить, или умереть и стать свободным? Заслужил ли я это?! Я не какой-то Раскольников что бы мучаться от тяжести своей вины и угрызений совести. Я установил справедливость. И пускай это только мое понятие о справедливости. У тех, кто меня запер, тоже свои представления о справедливости, у тех кто закроет их свои, даже у Бога, который улыбаясь, смотрит на наши страдания, своя справедливость.
Я рад, что у меня есть еще один спаситель – мой интеллект. Если человек им не обделен, то где бы он ни был, он найдет, чем себя занять. Зачем читать книжки, если сам можешь их писать, зачем слушать музыку, если сам можешь ее сочинять, зачем смотреть на картины, если сам можешь рисовать. Это и отличает разумного индивида от того быдла, что в основной массе плодит нашу, и без того, загаженную землю.
Так я начал писать. Так я нашел спасение. Сначала у меня была печатная машинка, потом карандаш и бумага, потом не стало и этого. В моей камере уже исписаны все стены, пол и даже кое-где потолок. Когда не осталось места, я стал писать у себя в голове. Пускай я половины уже и не помню, но я теперь без этого не могу. Сам себе рассказываю истории, сам их же и слушаю. Вообще я считаю себя довольно таки не плохим рассказчиком. За это время стилистика моих рассказов, повестей, романов несколько раз терпела изменения. От фантастики и фэнтези, до философских трактатов, от эротических рассказов, до детективов и драм, от триллеров, до андерграунда и сюрреализма.
Я здесь давно. Видел, как менялись охранники, правительства, страны, мир. Одни уходили, приходили другие. В какой-то момент престали приходить, проверять, допрашивать, надзирать, приносить еду. Чем я питался? Лучше не будем об этом.
Я остался один. Я забыт и никому не нужен. Может это и есть свобода? Когда ты ни от кого не зависишь, тебе никто не нужен и ты никому не нужен, тебя ничто, и никто не держит. Единственное что осталось это четыре стены и решетка, но и они не вечны.
В одну из миллионных ночей, проведенных здесь, мне приснился сон. Будто прямо среди ночи начался рассвет и он был настолько яркий, что я на несколько минут ослеп, глядя на него. Он был как яркая вспышка на горизонте, после чего мощный порыв обжигающего ветра ударил в стены моей камеры. Это был самый реальный сон, который я видел… Или не сон?
 Я здесь давно. День, ночь, день, ночь. Неделя за неделей, месяц за месяцем. Я один. Я не знаю, остался ли еще кто-то в этих стенах. Обрывисто помню какие-то крики, выстрелы, лязг замков и дверей, взрывы, тишину. Я  мог бы крикнуть, спросить, позвать, но не хочу. Зачем мне это? Делить с кем-то свою свободу? Ну уж нет.
Я здесь давно. Видел, как разрушается моя тюрьма, моя alma mater. Гниют доски, отваливается штукатурка, крошится камень, ржавеют решетки. Достаточно одного сильного удара – петли разлетятся и дверь откроется. Но куда мне идти? Что мне делать? Что. Мне. Делать!!?? Заслужили люди меня? Заслужил ли их я?
За это время я понял, что они заслужили только всеочищающий ядерный огонь апокалипсиса. Они заслужили сгореть заживо. Они заслужили искупление своих грехов. И больше не будет мессии, который пойдет за них на крест. Когда ребенок научится ходить, он перестает держаться за стены. Дети выросли и научились не только ходить, но и пить, трахаться, ширяться. Они сами теперь найдут дорогу.
Тем миром правит Зло. Не то зло, в виде красного полубыка-получеловека, с копытами, рогами, хвостом и вилами. Это зло носит черные строгие костюмы, заседает на самых верхних этажах, самых высоких небоскребов и имеет при себе обычную черную ручку. Эта ручка, вот – инструмент зла, она заправлена не кровью, а обычными чернилами. Но одним своим росчерком она может сделать нищего миллионером или втоптать в грязь олигарха. Она может заключить мир, а может начать глобальные войны (что делается чаще). Она может отправить на эти войны миллионы (что делается чаще) и помиловать единицы. Может подарить жизнь, а может и забрать (что делается чаще).
И хочу ли я вернуться в этот мир, где все зависит от сумм и подписей в контрактах, указах, законах, приказах? Спустя сотни тысяч мгновений остался ли он прежним, или же все-таки что-то поменялось? Может, людям нужен толчок, может даже всего лишь одно слово, один намек на то, как нужно себя вести и смотреть на этот мир. Смотреть и видеть, что с ним происходит. Смотреть и понимать. Понимать и действовать. Но кто им покажет истину и откроет глаза? У людей был шанс, были убитые пророки, был Мессия, была возможность спастись. Это им не помогло.
Человечество как маленький ребенок, которому пока не покажешь, что он натворил, не расскажешь о возможных последствиях, не накажешь, оно никогда не догадается о нависшей беде. Почему Бог медлит с наказанием? Люди уже давно потратили все жизни и кредиты, уже давно должен был настать полный game over, а они все продолжают играть и играть.
Наверно придется мне это сделать. Придется выти к людям, и подарить им истину. Я здесь давно. Я был изолирован от влияний внешнего мира. Теперь же я стал словно прекрасная бабочка, вылупившаяся из своего кокона. Я готов понести человечеству свет истины и прозрения.
Вот эта дверь, передо мной. Вся ржавая старая покосившаяся немного набок. Сначала человека держат за дверью, когда он этого не хочет, и она ему кажется одновременно преградой к миру, который закрыт, и  в тоже время единственным выходом к нему. Когда она за мной захлопывалась, мне было все  равно, что за ней остается. Меня больше волновало то, что находится в камере. Ведь никто  и никогда, проходя мимо тюрьмы, не заходит в нее и не просит, что бы его закрыли. 
Достаточно немного усилий и она откроется. Я протягиваю руку и толкаю ее. Внутри у меня все замирает, вдруг она не откроется? Вдруг за ней бетонная стена или еще тысячи таких дверей? Было бы довольно забавно, если бы она не открылась. Сначала действительно она не хотела поддаваться, но потом скрип и скрежет ржавых петель, оранжевыми хлопьями осыпается ржавчина и она медленно приоткрывается.
Вот они первые порывы воздуха свободы. В лицо мне дует сквозняк воли. Я как будто младенец, родившийся на свет и делающий первый глоток воздуха. Внутри все спирает, я не могу дышать, но это проходит. И я вдыхаю полной грудью этот запах – запах разлагающейся тюрьмы, запах старости и запустения, запах того, что я забыт и никому не нужен.
Я выхожу в тюремный коридор. По этому коридору миллион лет назад меня вели в мою камеру. Я помню его, покрытым свежей краской, с чистым полом. Теперь же ничего этого нет. Краска облезла на полу толстый слой пыли, которая разлетается под моими ногами. В ряд по обе стороны идут двери других камер. Некоторые из них открыты. В камерах такое же запустение, пыль, грязь, опрокинутые нары, разбитые параши. Даже кое-где виднеются кости бывших заключенных. Ну что ж крысы тоже хотят есть. И ни души. Мои шаги отдаются эхом в пустом пространстве. «Эй, есть кто живой?» - кричу я вслух. Так странно слышать свой голос, я уже практически отвык от него. Сам с собой я не говорил вслух все это время. Я опять как ребенок, который произносит свои первые слова. Еще раз и погромче: «Здесь есть кто-нибудь?». Есть. Есть мое эхо и тишина, и ветер, и пыль или пепел или прах.
Я иду по коридору, все удаляясь от камер и приближаясь к выходу. Двери, как ни странно все открываются, словно подталкивая меня: «давай, давай, быстрее стремись туда, наружу». Вот еще несколько этажей и последние ворота. Они приоткрыты и никаких звуков извне. Я переступаю порог, пересекаю свой Рубикон, я как ребенок, делающий свои первые шаги. И вот я за воротами.
Дует ветер, светит солнце. Я уже и забыл, что небо может быть таким чистым и бесконечным, а не ограниченным квадратом окна с решеткой. Но то что я вижу вокруг меня убивает. Я помню, что тюрьма находилась сразу за городом. Его нет. Нет города, есть его останки, занесенные наполовину песком. А вокруг бесконечная пустыня, посредине которой черным кубом стоит моя тюрьма. Разрушенные здания, половины зданий, черные стены, мусор и пепел, черный песок.
Я понял. Люди, наконец, получили то, чего заслуживали все свое существование. Мир умер и в предсмертной агонии забрал с собой и своих убийц. Проглотив их и превратив их же руками в пепел и прах. Остался я один. Последний человек на земле. Антиадам. В пустоте мира звучит мой смех. Парадокс -  тот, кому было насрать на человечество и вселенную остается жить, а те, кто боролся за существование - все сдохли. Мне теперь некому показывать истину не перед кем проповедовать и открывать глаза. Они нашли менее гуманный, но более быстрый и действенный способ. Просто уничтожить друг друга. Планета должна быть очищена полностью и простерилизована. Поэтому я тоже ухожу. Становлюсь черным пеплом. Рассыпаюсь как сожженная бумага на ветру.
Словно сквозь вату я слышу голос Бога, доносящийся ко мне.
Он говорит кому-то: «Эй, по-моему он пытается бежать! Кто-нибудь остановите его! Открыть огонь!!»
Меня поглощает свет. Я иду к нему, иду в него. Боже, какой же он яркий. Я слепну, я засыпаю, я ухожу…

2008