Я не верю в невозможность...

                Моё любимое эссе в любом
                из моих сибирских дней.

           Я не верю в невозможность того или иного, если оно конкретно мне здесь и сейчас нужно. Я провожаю на тот свет последний осенний лист в сибирском октябре и творю невозможное: не будучи человеком беременным, я рожаю, как и все рожающие - для себя. Не больше и не меньше как какое-то оружие. Я заставляю своё вображение рожать... и пусть память оплодотворяет и принимает плоды интеллектуальных родов - самых энергозатратных из всех известных думающему человечеству.
           Я словно феодал пользуюсь правом первой брачной ночи со своим наворожденным... впрочем, кроме меня иных претендентов нет: большей части собратьев по сибирско-новосибирской (пардон за тавтологию) ссылке это не нужно (а собратьев ли после этого?), а избранные имеют свои воспоминания и плоды от них. Воображение наравне с памятью приводит ко мне Калифорнию 98го года, тоже октябрьскую - два таких разных октября, сразу же заставляет вспомнить крупных чёрных ворон Нортриджа и себя - почти такую же ворону 17ти лет, имеющую впереди всё своё будущее под одним крылом. Не американское будущее... Сейчас мне 31ин год. Кто я? Неудачник? Или неудачница? Я - пропащая российская душа (если к понятию души применимы формальности... хотя, если спросят, паспорт найти в куче барахла и пыли придётся. Может быть, я найду его в районе помойного ведра); я сижу в говне с практически смертным приговором, хорошо понимая, что на две зимы меня уже точно не хватит, и так и не знаю, куда мне сдёрнутьсям из смертельного теперь сибирского захвата. Какие новости теперь обо мне мы с тобой знаем? Я стала верующей, я верую в фармакологию и её "детей" - таблетки. Они то, что стоит между мной и климатом, о котором мы знаем, что он смертелен для меня. Они - мост, связывающий пока меня с завтрашним днём. Они кажутся сегодня некой бронёй, но мы слишком хорошо знаем, что это скорее моральное утешение. Память меня утешает больше...
            А может быть, ты приснилась, родная, до боли, до шёпота (потому что крик бессилен и по сути безинициативен в отличие от заговора шёпота) калифорнийская ночь? Та, где я была... где просто я была. А ещё был день со мной, были люди, которых я не боялась - просто, люди, с людскими лицами. Что ж, порода англосаксов и пр, и пр. со всего мира мне ближе татаро-славянского гетто. Ты знаешь это, Тина. Всё знаешь обо мне. Всё чувствуешь, и чувствуешь, что зверь ненависти к данным обстоятельствам моим растёт, на нём не три шестёрки, а три тысячи триста три. Что ещё ждать здесь? Я готова вылететь даже грузом 200 (или какой там у него номер?)
            Я рассказывала тебе, я ведь чуть задержалась на посадке... последняя паспорт показала джентльмену в униформе (по-моему, форма аэровокзала... да разница есть ли?) - это уже после всех кордонов перед дорожкой к самолёту... и, показав, поняла - лечу!!! Я, чёрт всё дери, лечу в Америку! Даже по лицу его, уже не российскому каменно-обвиняющему, хотя он был русским, я поняла, что для меня хотя бы на какое-то время начинается Америка. Так я чувствовала тогда, а голова дурная по-молодецки, невесомая, счастливая, бьющаяся в двадцати эмоциональных оргазамах... у меня ощущение было, что я гражданство меняю. Голое, безупречное счастье... как мороженое! Я очень люблю это воспоминание. Какой молодой я была, Тина, какой неуставшей!.. Я была в том 98ом году двадцатого любимого моего века, ты помнишь, я была? И ты была, рядом. Мы и сейчас вместе... но где тот год и где 20ый век? В нашей (и не только) памяти? Я буду помнить его, пока живу, я буду помнить его, люди! 
             Я смотрю в окно, Тина, а вижу Калифорнию, ты, как никто, это знаешь. Но пока позволь мне увидеть какое угодно место, кроме "зауралья". Хотя бы европейскую часть России. Ты знаешь, как важно мне не лежать в сибирской земле, потому что я ненавижу её люто - я даже в виде одних костей поднимусь из неё и прокляну каждый её метр. И думать будет дух мой о милях Калифорнии. Сколько их я успела проехать в 98ом? Да немного совсем, на хорошее путешествие не тянет. А надо проехать так, чтоб тянуло. С ветерком и без памяти о месте, где прожила три десятка лет с рождения. А нет, были три года вне... засранца-Новосибирска. Но быстро кончились те дела, Тина... Быстро кончились мои дела. Теперь мы ждём чего-то, хотя обе понимаем, чего. Но ты знаешь, если выбирать, это или продолжить "жить" в Сибири... я однозначно выбираю первый вариант. Извини меня. Это хотя бы честно по отношению к себе и даже по отношению к окружающим - не казаться живым, фактом с телом показать, что тут, в частной моей истории, нет и практически не было жизни. Дух мой в посылке никуда отправлять не надо - сама найду дорогу в тёплые места. Угадай, что за места это будут:) Да, не юга России - это точно. Хоть даже их не было при моей жизни, мне их и после смерти не надо. Лечь бы в Калифорнии... Так билзко с... Чтобы со временем смыло Тихим океаном. Чтобы гарантировано никто из бывших земляков не нашёл, где лежу. Разбогатеешь, сделай это для меня.
             Два октября... тот и этот. Два варианта жизни, мне сегодня, конечно, кажется, что был у меня другой вариант, Тина. Конечно, был. Но я думала, что жить буду вечно и тысячу раз ещё уеду, куда хочу. Теперь моё "путешествие" целиком зависит только от кого-то. Если бы знать дату... я бы рванула. Чтобы не здесь. Что я больше всего хотела бы знать сейчас? Дату. Я рассчитала бы всё по минутам. А ещё хотела бы заказать себе сны на этот период - как дополнительную жизнь с выполнением и вопролещнием всего, чем душа бредила. И ты знаешь, всё как всегда - внезапно. Жизнь никогда не предупреждает ни о счастье, ни о... "вариациях его". Потому что в целом я довольна так или иначе, ведь ты знаешь и помнишь, что память моя перегружена, значит, лимит исчерпан. И вспоминаю я сейчас не дела последних лет - местные, убогие, чужие, не мои, не нужные мне, которых, всех до одного, могло и не быть у меня, а дела своей молодости... нет, Тина, не молодости, молода я сейчас, то были и навсегда будут дела моей юности. Я вспоминаю Калифорнию.
              Моё оружие самозащиты готово - с ним, с болящей памятью о Калифорнии (всего-навсего о задрипанном Нортридже), я пойду на сибирскую зиму. Словно на медведя... на медведя-моего убийцу. Мне не важно выжить в этой схватке (сколько их мне на веку осталось? ведь я не вечная, как теперь точно мы знаем), мне важно не ждать тихо и безропотно последнего снежного удара. Пусть Сибирь и её зима подавятся мной. А я, погибая, потому что в этой схватке выжить мне невозможно, буду думать о живых воронах Нортриджа, что провожали меня взглядом в не таком далёком 1998ом. Мне теперь интересно, чувствовали те птицы, что я к ним не вернусь? Потому что я этого тогда не чувствовала, даже предположить не могла.