Человек в чёрном макинтоше

          У здания старой библиотеки на пересечении с переулком Горбачевского, в укрытом от посторонних глаз районе Москвы, опустив руки в карманы, шёл человек. Он был одет просто, бедно, невзрачно - так, что ни один прохожий не замечал его: тёмные, протёртые джинсы, пузырящиеся на коленях, длинный чёрный макинтош а-ля семидесятые, грубые ботинки грязно-коричневого цвета. На лице покоилась маска умиротворённости, однако глубокая складка меж густых бровей говорила о том, что внутри происходил тяжёлый процесс размышлений. Всю дорогу он тщательно вспоминал, где мог оставить свою шляпу. Наверное, по неосторожности и ввиду старческого склероза забыл у племянника... Да Бог с ней.
          Осень приветствовала мужчину мягким розовато-оранжевым светом. Сквозь уходящие смугловатые сиреневые тучи струились неяркие, тёплые солнечные лучи. Неповторимой красоты краски наблюдались в этот прекрасный день. Каждый шаг уверенной походки сопровождался непрерывным шёпотом, эхом шелестящих на асфальте листьев. Деревья были укутаны в предвечернюю сумеречную дрёму, и казалось, будто ничто не потревожит их прекрасный сон.
          Наконец человек в чёрном макинтоше вошёл в небольшой двор. Зайдя в ветхий сарай, стоящий перед забором, взял долговязую мохнатую метлу и занялся дорогим сердцу делом. Каждый взмах, каждый шаг делал он прерывисто, размеренно, поглощая влюблённым взглядом веточки, листочки, дарованные ему каждым деревцем и кустиком, стоящих в этих окрестностях.
          Осень была для него чем-то особенным. Зимой природа засыпала, весной снова просыпалась, летом готовилась к осени, а уж после – оживала. Вся её жизнь, во всех её проявлениях, происходила лишь одной осенью. Времена года постоянно сменялись бесконечным, необратимым вихрем, но именно это время года казалось мужчине настолько долгим, чтобы остановиться и подумать.
          То, чем занимался этот человек, нельзя было назвать работой, а его самого нельзя было назвать дворником. Да, он мёл листья огромной метлой, сгребал их в кучу, убирал с асфальта. Но делал это не за деньги и не выбрасывал всё собранное вместе с мусором. Придя домой, аккуратно разложив весь материал на полу, принимался мастерить потрясающей красоты ковёр, чтобы повесить его на стену, украсить подъезд. Тогда всем соседям будет уютно, а Агнесса Филипповна с пятого этажа, осмотрев полотно, щуря правый глаз, проронит, быть может, свое хмурое коронное «ладно уж»… Каждый день мужчина трудился и вкладывал в это занятие всю свою душу, полагая, что всё, что делает человек, делать это должен всем сердцем. Он тратил неимоверно крупные суммы, чтобы купить защитный раствор, лак, специальные клеящие смеси, чтобы листья не становились ломкими и не потеряли свой цвет и фактуру, полотна ткани. Заказывал в скрытых интернет-магазинах, связывался с иностранцами…
          Мужчина не любил задавать риторических вопросов. Он искренне верил, что остались ещё у нас в обществе те проявления житейско-соседского единства, когда каждому сожителю в доме было дело до проблем другого. Когда можно было прийти к подросткам со второго этажа, одолжить соль, попросить сделать музыку потише, и они действительно тебя поймут! А не плюнут в лицо, как некоторые представители современной молодёжи… Может, разумнее было просто сделать звукоизолирующие стены и потолок, но наш герой лёгких путей не искал. Утешая себя этим или нет, он просто верил, верил в исцелительную силу искусства. Не сразу всё можно изменить, но если каждый из нас внесёт свою лепту в улучшение чего-то, толк ведь будет, да…? Кто-то, быть может, принесёт картину. Консьерж обратит на это внимание и повесит на двери объявление с предложением облагородить подъезд, клумбы, провести субботник, в конечном счете. Какая наивность, но всё же…?
Человек в чёрном макинтоше глубоко и печально вздохнул. Нет, этот век он уже прожил. Осень отвечала ему заходящим солнцем и заунывно воющим ветром. Наступали холодные сумерки, он всё мёл, мёл.…  А душа его наполнялась чистым, светлым наслаждением.