Счастливые люди

«…Большие, карие и очень красивые глаза в следующее мгновение смутили меня и навеяли пелену воспоминаний. Последний раз этот строгий взгляд прекрасных очей я почувствовал не себе много лет назад…»



Часть I
Была последняя суббота сентября. Я сидел в своей комнате, курил и смотрел телевизор. За окном было уже темно, и сильный ветер разгулялся не на шутку. Меня клонило в сон...
Вдруг раздается неожиданный звонок в дверь, который режет мой слух. Кто это может быть? У мамы есть ключи, а Анна не должна прийти, она не может сегодня.
Открываю - на пороге стоит Анна. Что-то явно случилось. Вид у нее очень встревоженный, глаза испуганные, а сама дрожит как от холода. Нерешительно заходит и, только я захлопнул дверь, бросается мне на шею, и начинает плакать. Я прижимаю ее к себе, и, не понимая, что произошло, меня тоже начинает пробивать какая-то внутренняя дрожь. Начинаю нервничать.
- Что?! Что случилось?! - пытаюсь узнать я, охваченный необъяснимым страхом.
Она не отвечает, а еще крепче обнимает меня. Потом резко вырывается из моих рук и идет на кухню, я следую за ней. Она наливает воду, садится за стол, пьет и смотрит на меня внимательно и долго красными и мокрыми глазами, вокруг которых все немного опухло. Видимо, она не в первый раз плачет сегодня.
- Что...
- Молчи! - прерывает она меня хрипловатым и в то же время слезным голосом. - Сядь.
Но я стою как каменный, не двигаясь, и ничего не отвечаю. А она будто и не замечает этого. Следующие ее слова бьют меня на поражение, она четко, но почти шепотом произносит каждую букву с нервозным спокойствием:
- Я беременна. Муж все знает.
Ноги моментально становятся ватными и подкашиваются, и я невольно сажусь, не отрывая от нее взгляда. Мои глаза полны ужаса. Ножом в сердце, лезвием по горлу, душу под расстрел - вот как звучали эти слова.
Именно теперь я точно понял, что в жизни надо за все платить: за радость, удовольствие, любовь, спокойствие - абсолютно за все. На страшном примере я испытал это.
Что дальше? Да, недолго мы порхали в облаках любви, наши крылышки быстро подпалились. Что теперь будет? Что?! Наверное, бессмысленно уже говорить, что мы прекрасно знали, на что мы шли. Ведь нам было все равно. Были только она и я, только мы. А мир вокруг? Казался таким жалким и ничтожным... Но нет, это мы оказались самоуверенными. На что рассчитывали? Любовь творит чудеса... А чуда не произошло, а теперь тем более не произойдет. Ее тиран-муж никогда не оставит ее в покое. Что могу я - зеленый мальчишка? Могу! Увезти ее подальше, спрятать, любить и оберегать, а потом малыша нашего растить... Уехать, сменить работу, перевестись в другой университет, забрать маму с собой... Могу... Но она сказала - НЕТ. Она сказала, что так лучше будем нам обоим... А ребенок?

Я не спал всю ночь. Лежал на одеяле в одежде, уткнувшись лицом в подушку. Мне, может, и хотелось плакать, но я не мог. В горле застрял ком, глаза были сухими. Я пролежал так долго, пока не рассвело, не меняя положения. Я чувствовал, что замерзаю, но все равно не мог двигаться. А утром зашла мама и принесла горячий чай.
Я сел, прислонившись спиной к стене, и машинально взял чашку, но не сделал ни единого глотка.
Голова была заполнена одним: я не могу ее не любить. Я понимал, что все закончено. И мама твердила, что надо забыть. Но КАК?! Как забудешь, если она живет в нескольких метрах от меня - в квартире напротив? Аннушка, как же ты там сейчас?!
Я не могу ее не любить!

Часть II
Мы сидим на кухне. И почему все решается именно здесь? Ее локти на столе, а ладони закрывают лицо. Она не плачет.
После того дня, когда я обо всем узнал, прошло полтора месяца. За это время мы ни разу не виделись, даже случайно не встречались. Она была словно под домашним арестом. Я даже пытался звонить по телефону, звонить в дверь, но все безрезультатно. Это были жуткие мучения для нас обоих.
Ноябрь. Всюду уже снег. Зима начинается. Недавно у меня был день рождения и у нее ведь тоже. А я словно и не заметил, что мне уже двадцать лет. А Аннушке моей  - двадцать девять. Моей ли?.. Холодно, на улице сильный мороз. Даже стекла немного заледенели. А когда-то было лето, вернуть бы то время. Поздно. Она завтра уезжает, сама даже не знает куда. Ее увозят от меня! У нас осталась последняя ночь, а потом мы никогда больше не увидимся. Все кончено. Невыносимо!
Но ребенок родится, обязательно родится! Врачи категорически запретили прерывать беременность, даже ее мужу пришлось смириться с этим. Все же, я думаю, Аннушка немало усилий приложила, чтоб врачи ей помогли сохранить ребенка. Хоть она об этом и не говорит.
Уже темно. Она сидит напротив меня бледная и усталая. Я не вижу ее лица. В пепельнице много окурков. Я встаю, выкидываю их. А после подхожу к ней, падаю на колени и приживаюсь к ее ногам. Она гладит меня по голове. Мы молчим. У меня боль в душе, а ей еще больней. Ничего не надо, мы хотим просто побыть рядом друг с другом, наедине, хоть какое-то время. А потом... разлука на всю жизнь.
Чувствую, что по ее лицу текут неслышные слезы.
- Встань, прошу тебя, - шепчет она.
А я не могу, но все же через силу поднимаюсь. Красивые глаза, полные слез, смотрят на меня.
- Я люблю тебя, люблю, - тихо произносят ее губы, по которым текут огромные капли слез.
За все время, сколько мы знакомы, она сказала это впервые. Зачем сейчас-то?! Нанесена еще одна незаживающая рана.
Почему все происходит так, как ты не хочешь?! Почему?! Отчаяние овладело мной.
- И я тебя люблю, - это все, что я способен сказать.
Она поднимается, чтобы налить воды, а я не пускаю ее. Вновь встаю на колени, обнимаю ее за талию, уткнувшись лицом в живот. Я больше не могу себя сдерживать. Слезы брызнули из моих глаз. Вот здесь, здесь находиться наш будущий ребенок, мой ребенок, и на него я проливаю свои первые мужские слезы.
- Ты что? Прекрати! Ты не имеешь права, - пытается она успокоить меня,  а сама держит мою голову, чтобы я не убрал ее. Но я все равно продолжаю молча плакать.
Ее слезы уже обсохли. Она опускается на колени и прижимает меня к себе.
- Аннушка, я люблю тебя. Всегда буду любить, - обливаясь слезами, бормочу я.

Начинает светать. Наше время подходит к концу. От этой мысли внутри все сжимается. Утро несет дикую вечную боль.
Мы смотрим друг на друга, не отрываясь, как будто пытаемся запомнить черты лица, а самое главное - выражение глаз. Я держу ее нежные руки, боясь выпустить их хоть на секунду. Я вижу перед собой уставшую и встревоженную слабую женщину. И в слабости ее внутренняя сила.
- Прошу, умоляю тебя об одном: напиши мне о нашем ребенке. Пару строк, больше не надо. Молю. Хоть что-то, хоть как-нибудь.
- Хорошо, - отрешенно обещает она.
- Провожать мне тебя нельзя? - спрашиваю я, зная ответ.
- Лучше не надо.
Какую-то секунду мы не двигались, а затем она встала. Я отпустил ее руки, понимал, что не вправе держать ее.
- Прощай, - быстро проговорила она и ушла, захлопнув за собой кухонную дверь.
Мы даже не обнялись, не поцеловались... в последний раз!
Я остался один. Все-таки ей намного тяжелее, чем мне. Уходит она,  а не я, а это больней в тысячу раз. Ей тяжелее, сколько еще ей предстоит пережить и стерпеть!.. Но ей и легче – с ней всегда будет частичка меня…

Часть III
Прошел месяц, я все еще в трансе. Три недели я не ходил ни в институт, ни на работу, потом начал все заново. А что толку от этого? Я постоянно думаю о ней. Вечером, приходя домой, первым делом кидаюсь к письменному столу и достаю фотографии. Это все, что у меня осталось, связанное с ней. Несмотря на то, что я уже давно изучил каждый миллиметр, я жадно впиваюсь в них глазами. Я без нее изнываю, как от сорокаградусной жары. Но прошлое не вернуть - оно осталось в прошлом. Я не старался отвлечься, все равно ничего не помогало, и продолжал мучиться и страдать.

Шло время, а письма все не было. И это меня убивало с каждым днем. Ведь все это время я только и жил ожиданием известия о ребенке. А ведь ему уже должен быть год. Но вестей от Анны не было. Депрессия продолжала поглощать меня. Я жил как в тумане, не замечал окружающий мир.
Однажды я стал рассматривать себя в зеркале. Какой кошмар! Я себя не узнавал! Я похудел, осунулся, кожа побледнела, появились круги под глазами, а рядом уже виднелись морщинки, да и седые волосы я без труда отыскал. А мама, мимо проходя в этот момент, наверное, в миллионный раз произнесла уже заученные свои слова:
- Да-да, наконец, прозрел? Ты посмотри, в кого ты превратился! Мы по улице вместе пойдем, так все скажут, что ты мой муж, а не сын. Для того чтобы жить, человеку нужны впечатления. А у тебя их нет. Нужно на старой почве заложить новый фундамент. Зачем ты хоронишь себя? Тебе всего двадцать два года, а уже забыл о том, что можно и нужно жить.
Мама давно перестала жалеть и успокаивать меня, и, кстати, спасибо ей за это, мне так легче. А что касается ее слов, то я вдруг вспомнил, что именно такой совет мне давно дала Анна в нашу с ней последнюю ночь, и была права.
И с этого дня все пошло по-другому, началось что-то новое, хотя душа моя и была истерзана только мыслями о ней. Но у меня появились силы заставлять себя что-то делать, заставлять себя жить. В конце концов, ради нее, ради нашего ребенка, ради мысли о них…

Все шло тихо и спокойно. У меня была жена и маленькая дочка. Но иногда я думал о том, что где-то живет Аннушка, моя Аннушка, все равно моя, на всю жизнь моя. Да, я испытывал нежные чувства к своей семье, я любил жену, но другой любовью, благодарной и уважительной, я обожал свою дочь. Но я думал и о том, что у меня где-то растет сын. Не знаю почему, но я был уверен, что сын.
Жизнь текла равномерно, но вдруг… как гром среди ясного неба, так же нежданно негаданно свалилось это письмо:
«Сын. Родился 7 мая. Назвала Ильей».
Вот что было написано на кусочке бумаги, лежавшей в конверте. Я схватил его в руки. Обратный адрес был. Не медля ни секунды, я понесся на вокзал.
Ах, Аннушка, любимая, мудрая, я знаю, ты специально так сделала, что прислала письмо спустя столько лет…

Часть IV

Взбудораженный я трезвоню в дверь. На пороге появляется невысокий старичок.
- Вам кого?
- Анна Дмитриевна дома?
- Вы знаете, ее пока нет. - Он посмотрел на меня изучающе и многозначительно. - Но скоро придет. Если хотите, то можете подождать.
Я зашел.
- Простите, а вы, наверное, ее отец?
- Да.
- А почему вы не спрашиваете, кто я?
- А я знаю, - улыбнувшись, ответил он и скрылся на кухне.
Я сижу на диване и жду. Впечатление такое, что прошла вечность, пока я не услышал звук открывающейся двери. Я как ошпаренный вскочил и помчался встречать, но остановился на полпути. Он еще не вошла, а уже мы увидели друг друга. Большие, карие и очень красивые глаза в следующее мгновение смутили меня и навеяли пелену воспоминаний. Последний раз этот строгий взгляд прекрасных очей я почувствовал не себе много лет назад, когда впервые увидел ее. Какая же она красивая! Пятнадцати прошедших лет как и не было…
Она, не раздеваясь, с нескрываемым восторгом подбежала ко мне и утонула в моих объятиях.
- Илюша! Как я рада!
- Моя милая Аннушка!
Потом в дверном проеме показался довольно взрослый молодой человек. Ему никак не дашь пятнадцать лет, он выглядит старше. Он очень похож на мать, а от меня ему достались только глаза: темно-голубые, почти синие, они сверкали, горели особым блеском, счастливым блеском. В них можно было утонуть. Когда-то мои глаза сияли так же, а теперь они потускнели, поблекли. А ведь у него должны были быть глаза карего цвета, как у матери, ведь это доминантный ген. И вот же подарок природа преподнесла Аннушке - у сына видеть мои глаза. Я не мог без боли смотреть ни на нее, ни на него.
Мы сидели на кухне, пили чай. И вот, как и много лет назад, мы остались одни, повзрослевшие, и много вытерпевшие в жизни.
- Как ты живешь?
- Я замужем.
- Я знаю.
- Нет, ты не так понял. Михаил Семенович умер, когда ему было почти шестьдесят, два года назад. Я не так давно вышла замуж. - Она продолжала своего мужа-тирана называть по имени и отчеству.
- А где он?
- Кто, муж? Вечером будет.
Она изменилась, и не только внешне. Но все равно для меня она самая красивая и родная. И я ее люблю, но вряд ли стоит сейчас уже об этом говорить. Не нужно. Но я знаю, что она тоже любит меня! Мы всегда любили друг друга, и мы всегда будем любить друг друга!
Я ни слова не спросил о том, почему она не сообщила о рождении сына сразу, почему не сказала, когда муж умер, почему письмо мне отправила именно теперь… Я все понял, я все понял, моя мудрая Аннушка. Но… мы ведь могли бы попробовать что-то сделать… От этого защемило в груди, но в этот момент я смотрел на свою Аннушку и улыбался.
- А сын? Он знает, кто я?
- Я думаю, он догадался.
Мы сидели и разговаривали как старые приятели, давно не видевшие друг друга. Только никто никогда не узнает, ЧТО в это время происходило внутри нас…
Я захожу в комнату сына, он сидит за столом и что-то пишет. Оборачивается и смотрит на меня пристально.
- Вы мой отец, да?
Я молча киваю.
- Ты, наверное, не понимаешь меня, может, и осуждаешь… Это твое право. Но хочу, чтобы ты знал. Я думал о тебе все эти годы, я любил тебя и люблю, и всегда буду любить. Я готов быть рядом с тобой в любую минуту. Я должен идти. Пусть у тебя все будет хорошо. Будь счастлив! Хотя ты и так счастлив, как впрочем, и все мы.
- До свидания, - сухо сказал он.
Я одеваюсь в коридоре.
- Прощай, - тихо говорит Анна.
- Пока.
К нам подошел наш сын. А я смотрю на него и вспоминаю, как пятнадцать лет назад я, стоя на коленях, пролил на него, еще не родившегося, свои первые и последние, свои единственные мужские слезы. Если бы он это знал, то по-другому смотрел бы на меня. Он, будто почувствовав мои мысли, подошел ко мне и протянул руку, я крепко сжал ее, а он сказал уже немного мягче:
- Рад был познакомиться.
Я бы с удовольствием и сейчас поплакал, но не могу, и вряд ли смогу когда-нибудь.

Я иду по улице, а в глаза попадают снежинки. Они тают на горячем лице, и эти малюсенькие капельки стекают вниз по щекам. Я как будто плачу. Захожу в первый магазин и покупаю красивые часики для своей пятилетней дочурки, она давно о них мечтала.
Выхожу на улицу. Снег прекратил падать. Вовсю сияет солнце, говорящее о наступлении весны. С весной придет веселое оживление.


повесть (эскиз к роману)
22.03.2000г.-28.03.2000г.
21.10.2012г. – поправки