Меч триединства. Глава20

                20.ПОСЛЕДНИЙ БРОСОК ЛЬВА.
Старый спир умел убеждать. Это получалось у него легко, это получалось у него всегда. Сегодняшний день исключением не стал – ни Бароу, ни Лионкис не знали, о чём говорил Аксорс с Великим, но факт в том, что маршунгарские ряды, пополнившиеся нильфийскими гвардейцами и остатками её конницы, перешли с походного строя на боевой и так и прошагали с сомкнутыми щитами весь день в тщетной надежде на то, что даркелийцы выйдут к ним на встречу. Но рогатые были не так глупы, чтобы покидать просторную равнину, на которой их войскам хватало места. Более того, Каменнорукий готов был побиться об заклад, что они в Дезжере ещё и укрепились как следует, а потому битва обещает быть очень сложной – выбить врага с хорошо укреплённой позиции много сложнее, чем остановить его натиск, если ты, скажем, в обороне.  Аксорс, кстати, сдержал своё слово и объяснил гвардейцам, каким образом замешан Красный меч в том, что необходимо будет принять бой. А дело вот в чём оказалось – после того, как Троен предательски убил своего учителя, естественно, всё командование коалиционных сил от него отвернулось. И оставалось морравийцу-предателю только одно. Только в одном государстве Земноморья ему если не рады были, то, по крайней мере, могли терпеть. Троен ушёл в Даркель. С тех пор меч сменил…да никого он не сменил. Единственным его хозяином так и остался второй ученик Колла. Более того, в новой стране он достаточно быстро заслужил себе славу безжалостного убийцы и исполнительного слуги, а в высших слоях даркелийского общества эти качества ценятся чуть ли не выше, чем честь и достоинство, и не удивительно, что вскоре морравийца заметили при дворе. Заметили, приблизили и не пожалели. Троен пережил не одного даркелийского короля, и ради каждого из них держал он руки свои по локоть в крови, в те, в свою очередь, поощряли жестокость предателя новыми землями, золотом, титулами. К правлению Даркбека у Троена в Даркеле авторитет был чуть ли не выше, чем у правителя-спира, а потому ссориться с влиятельным морравийцем, уже тогда стоявшим во главе значительной части армии, Даркбек не стал. Итак Троен, командир Второй даркелийской армии, правая рука Даркбека, короля Даркеля, властелин Красного меча, стоял теперь во главе этой самой Второй армии на Дезжере. Именно поэтому старый спир так настаивал на битве – он почувствовал, что хозяин последнего из мечей-братьев рядом. И он понимал, что этот бой они обязаны выиграть, любой ценой. Понимали это теперь и Бароу, и Лионкис, и Халкгивен с Бьюсем, и Тасхенд. А день, меж тем уже окончился, когда войска, не размыкая боевого строя, вышли к окраине Дезжера. С запада, со спины, то есть, кроваво-красный свет потухавшего солнца освещал огромную, воистину неохватную равнину, поросшую колючей, низкой, серой травой. Шагов дважды по тысяче в длину, и где-то столько же в ширину, Мёртвая земля, как переводилось имя Дезжера с лесного, казалась просто гигантской каменной плитой, которую великан кинул здесь среди разваливающихся древних гор настолько давно, что та успела зарасти травой. А в дальнем конце той плиты пылали теперь отчётливо костры. Ещё одно огненное море – теперь уже даркелийское. Море, ничуть не уступавшее по яркости своей маршунгарскому. А если так, то войск Троен собрал тут достаточно. Приказ размыкать боевой строй так и не дали, опасаясь, что костры – лишь фокус, призванный отвлечь внимание союзников, и даркелийцы пойдут в атаку. Но движения в лагере противника не наблюдалось. Конечно, они переночуют здесь, зная, что на укреплённые позиции ночью морпехи не пойдут. Они переночуют здесь в надежде сломить боевой дух противника своим спокойствием перед его ликом. Они не двинутся с места. Бароу понял это, и когда ему подали смотрительную трубу, принялся рассматривать позиции рогатых с твёрдой уверенностью, что наутро всё так же и останется. От бивака к биваку взгляд натыкался на однообразные рогатые шлемы, на чёрно-зелёные кирасы, на стойки с копьями и ятаганами, как вдруг зацепился за одну деталь, которая заставила внимание его, уже успевшее покинуть своего хозяина, вернуться назад. Среди костров то тут то там всё чаще встречались деревянные клети шагов по двести в длину и столько же в поперечнике. В клетях этих, тесно примкнувши друг к другу, стоя спали странные никогда невиданные Каменноруким существа. Ростом чуть ниже человека, они отличались пепельно-серой кожей, слегка отдававшей зелёным, существа синхронно, словно по указке, покачивались во сне на полусогнутых, под тяжестью костяного лезвия, в которое была обращена одна из их рук, ногах. Но самая странная и страшная черта тварей была даже не в руке-лезвии. У них не было лиц. На пепельно-серых головах там, где у обычного человека глаза, рот, нос, там у них всё было в непонятных буграх, складках и струпьях, словно это были уже давно разложившиеся трупы, которым вороны поклевали лица.
-Безликие,- подтвердил догадку Бароу Аксорс, уже окинувший стан даркелийцев своим взглядом Силы.
-Даркбек смог их пробудить?
-Смог, как видишь,- кивнул старый спир головой.
-Вижу,- пробормотал Каменнорукий, не отрывая взгляда от поклёванных лиц.
-Пойдём внутрь,- прервал созерцание Аксорс, отняв трубу от глаз гвардейца. – В шатре Великого собираются готовить план завтрашнего боя.
-К чему готовить какие-то планы, если они всегда летят в бездну, и устраивается всё так, как того хотят Великие?- усмехнулся Бароу, зашагавши со спиром к королевскому шатру – единственному строению, которое решились поставить маршунгары, остальные же солдаты были вынуждены в ожидании битвы ютиться прямо на земле.
-Не забывай про катящуюся бочку,- поправил Аксорс.- Всё не так, как Они хотят, а так, как оно должно быть. Но про планы ты прав – всегда летят в бездну.
В шатре горел лишь один светильник на семь свечей, кидавший жёлтый свет на нарисованную от руки карту Дезжера, вокруг которой столпились люди. Все лица Бароу были знакомы: был тут Великий, куда же без него, справа от него бороздил карту взглядом Лионкис, завоевавший себе репутацию отменного стратега, напротив – Алекто с детьми по обе стороны да Тасхенд. За спиной маршунгара Бароу разглядел силуэт «пучка», которого как самого уважаемого среди спиров, после Аксорса, конечно, тоже пригласили к обсуждению плана битвы, но тот, похоже, придерживался касательно планов того же мнения, что Бароу и Аксорс, а потому скромно стоял в стороне от людей, пытавшихся скроить себе подобие завтрашнего дня на том лоскуте пергамента, исчёрканного чернилами.
-И до чего додумался?- сразу окунулся Бароу в дискуссию, вставши по левую руку от  рыжего.
-Есть тут одна идея, - Лионкис провёл рукой по той части карты, где сейчас стояла армия Троена. – Оставлять свои позиции они явно не собираются. Тогда у нас остаётся только один вариант.
-Отступить!- решительно заявил Халкгивен, за что получил от отца подзатыльник.
-Выманить их,- продолжил Лионкис, когда молодого нильфийца успокоили.- Я предлагаю использовать для этого нильфийскую конницу. Пусть опрокинут пару-другую передовых отрядов, лучников там сомнут, да и отходят после этого. Рогатые этого просто так не оставят – сразу кинутся в погоню. Тогда мы поведём свои фаланги, - рука от противоположного даркелийскому края карты поползла навстречу вражеской армии. – Пока наши ряды будут на марше, можно будет на передовой выставить огненные трубы – тут очень хорошо всё будет простреливаться, потому посечь их ряды мы сможем основательно, пока дело до рукопашного не дойдёт.
Вот так. Всё вроде и просто и стройно, и победа должна быть в кармане, если всё пойдёт как следует. Только Алекто был недоволен. Брови сошлись в мохнатый седой мостик над переносицей, лоб разрезала глубокая морщина. Алекто явно не устраивало что-то в плане Лионкиса. И как только сенатор заговорил, стало ясно, что именно.
-А без конницы никак не обойтись?
Алекто не хотел терять кавалерию. Вполне разумно, если учесть, что их осталось не так много – тысячи три, не более. А если они не успеют уйти? Если на переднем крае у Троена окажутся не лучники да мечники, которых натиск конницы легко опрокинет, а копейщики, которые поднимут всадников на пики? Всё это могло быть, и рисковать конницей при такой большой свободе случая было просто глупо.
-Можно же из этих ваших огненных труб разбить первые ряды, - продолжал меж тем Алекто.
И его предложение звучало ничуть не хуже предложения рыжего. Действительно, к чему рисковать жизнями воинов лишний раз, если можно доверить дело огню и металлу. Но не всё было так просто. Лионкис, оказывается, уже думал о таком варианте, поэтому тут же аргументировал его неприемлемость.
-Если мы разобьем передовые отряды Троена из орудий, то они просто-напросто могут сняться с укрепления и уйти назад. И тогда не факт, что догоним его армию, а если и догоним, то не факт, что сможем принять бой. А нам нужно принять этот бой, насколько я понимаю, Аксорс?
Старый спир кивнул головой, подтверждая слова рыжего гвардейца, а затем рассказал о том, что Троен – ученик-предатель Колла, заполучивший себе Красный меч, и что если им удастся вырвать меч из его рук, тогда смогут они перековать братьев в Меч триединства. Это был последний аргумент. План Лионкиса утвердили, послали гонцов с приказаниями расчётам огненных труб выдвигаться к намеченным позициям, «пучок» заверил, что при условии, что они добудут Красный меч, он может гарантировать своё участие и участие других спиров в перековке. На этом заседание и закончили. Когда Бароу вышел из палатки, он даже удивился, насколько сделалось темно. Казалось, за утверждением плана прошли несколько минут, на деле же это отхватило около получаса – солнце окончательно провалилось за горизонт, уступив своё место холодной белой луне и многочисленным звёздам. С востока веял прохладный ветерок, значит зима в Земноморье подходила к самому пику своему – всегда в это время дул восточный ветер, ветер из Морравии и Даркеля, сухой и холодный. Но даже такому Бароу был рад после душного шатра с коптившим светильником и радостно подставил лицо под потоки прохлады. За спиной его расходились теперь участники военного совета: гулко прошёлся Тасхенд, кряхтя проковылял на хромой ноге Алекто, Лионкис с Аксорсом -, но Каменнорукий не уходил. Он ждал её, потому что понимал, что завтра они уже не поговорят, а после боя…не факт, что он из этого боя ещё вернётся. Наконец, шатёр покинула и Бьюсем. Они взялись за руки и медленно пошли туда, где кончалась маршунгарская армия, в сторону Дезжера. Свет костров уже не долетал туда, где они остановились, но Бароу и без него видел, что Бьюсем была грустна. Грусть лилась из её глаз, видна была в каждом движении, которое нильфийка делала, словно через силу. В конце концов, она просто уронила свою голову ему на грудь и больше не двигалась.
-Сама не своя? – решился, наконец, начать разговор Бароу.
Она услышал не сразу,…а может и сразу, да только с ответом не торопилась – подбирала слова. Но наконец, она заговорила, и по голосу Бароу понял, что она плакала.
-Завтра я могу потерять сразу троих родных мне людей,- промолвила она, не отрываясь от него. – Брата, отца и любимого. Они уйдут биться, а я должна буду сидеть тут и бояться за них.
От этих слов Бароу стало много хуже, от зубов Шестиокой, или от даркелийских мечей. Она за него боялась. Боялась его потерять. Когда от тебя кто-то так зависит, то гордиться этим получается, только если ты к этому кому-то ничего не чувствуешь. В остальных случаях тебе передаётся его боль, его страх. Ты хочешь хоть как-то облегчить его страдания, но не знаешь, как, а попытки всё только усугубляют. Это худшая боль, которая только может быть на свете – боль за кого-то.  Её  Бароу испытал впервые, и она ему не понравилась.
-Не ходи завтра, - вдруг неожиданно громко прозвучал голос Бьюсем, заставивший его вздрогнуть.
 Нильфийка подняла голову, и теперь Бароу явно мог разглядеть в лунном свете её карие глаза, подёрнутые влажной пеленой. – Пожалуйста, не ходи завтра, хотя бы ты, - промолвила она, глотая слёзы.
-Я не могу, - ответил Бароу. – Моё место там, я должен буду там быть.
Бьюсем замолчала, о чём-то задумавшись. Но уже через некоторое время она подняла голову снова.
-Тогда обещай, что вернёшься. Я не переживу, если что-то случится.
Эта просьба. Простая, по-детски наивная, пробила камзол, подкольчужник и вошла в самое сердце. Бароу сжал Бьюсем в объятьях, стараясь, чтобы они были как можно нежнее – не приходилось ему раньше такого говорить и делать. Бьюсем была первой, кто смогла пробить этот панцирь, которым Каменнорукий отгородился от мира после истории в горах Морравии. Она была первой, кто смогла доказать всем, и самому Бароу, в первую очередь, что он ещё не разучился чувствовать, не разучился любить. Поцелуй получился нежным, каким и должен быть поцелуй настоящих влюблённых – никакой лишней страсти, ничего лишнего, только любовь двоих людей.
-Обещаю,- шепнул он её после того, как она от него оторвалась. – Обещаю тебе, я вернусь завтра.
                ****
-Солнечно, да?- вернул Бароу в реальность голос Лионкиса.
Утро действительно выдалось солнечным, даже слишком солнечным для этого времени года. Казалось, что светило не то что поливало лучами армию, но метало в них золотистые копья, жар которых был бы нестерпим, если бы не лёгкий, пусть и несколько холодный ветерок. И вся равнина теперь казалась словно залитой золотом – ни единой тени. Даже чёрно-зелёный скоп даркелийцев казался не таким мрачным, как прошлым днём. Но Каменнорукому было сейчас не до любования прекрасно начинавшимся днём. Вчерашний разговор с Бьюсем всё не лез из головы, он полностью завоевал мысли, внимание, что было совсем нежелательно сейчас, особенно, если учесть, что спустя менее чем через половину часа должны они с Лионкисом и остатками нильфийской конницы идти в атаку, потому рыжий, выдернувший его из самой пучины мыслей оказался кстати. Очень даже кстати. Лионкис, закованный теперь в кирасу республиканской армии, восседавший на сытом вороном  маршунгарском скакуне, который, казалось, так и светился – до того его хорошо вычистили, приблизился к Бароу. За спиной его висел двуручник Кырейвена, с которым гвардеец так и не пожелал расстаться, у пояса – спата, в руке в пять локтей длинной кавалерийское копьё, заточенное не с одного, как пехотное, а с обоих концов.
-Солнечно,- буркнул Бароу, понимая, что надо и ответить что-нибудь.
-И о чём мы задумались?- Лионкис понял, что оторвал друга от каких-то мыслей.
Рассказывать про вчерашнее, особенно сейчас, пусть даже Лионкису, не было никакого желания. Пришлось выкручиваться.
-Алекто говорит, что они нас прикроют,- Бароу кивнул головой в сторону маршунгарских стягов, готовившихся к бою, среди которых виднелись огромные крылья и головы с изогнутыми клювами – к концу ночи в стан союзников прилетел весь орден Рыцарей Неба с самим Онто во главе, около трёх сотен в общих чертах. Старших рыцарей, младших магистров и Онто тотчас же ознакомили с планом Лионкиса, и те взялись прикрывать нильфийскую конницу в том случае, если молниеносной атаки не получится, и завяжется серьёзный бой.
-Алекто говорит, что они нас прикроют, но смогут ли они удержать конницу целой до подхода основной армии?
-Если не будем усложнять им задачу, то, скорее всего, да…точно – да, - ответил Лионкис.
-Куда хоть атаковать собираемся?- Бароу обернулся в сторону Дезжера, где стояла даркелийская армия, и где обосновались уже расчёты маршунгарских огненных труб – по обе стороны шагах в семистах от противника, следом взгляд скользнул по доспехам кавалеристов, сиявших на солнце, словно зеркала – нильфийцы перед боем вычистили все свои латы, пусть даже из комплекта брони на них остались только поножи, но и поножи должны были быть сверкающими перед боем, чтобы если умирать, то хотя бы в чистом умирать.
-От левого расчёта два пальца возьми вправо,- промолвил Лионкис, указывая на тёмные стволы труб, блестевшие, словно их смазали маслом.
Бароу закрыл правый глаз и приложил два пальца так, чтобы каменная кожа чуть-чуть зрительно задевала трубы. По другую сторону отметил скопление чёрно-зелёных точек.
-Лучники?
-Не факт, но скорее всего,- кивнул головой Лионкис, явно оживившийся от того, что, наконец, близилось дело. – По крайней мере, вчера они там были, а сейчас…сейчас не знаю.
Бароу улыбнулся. Нападать на неизвестно кого, да ещё и малым числом, со своими тремя с лишним тысячами против армии Троена нильфийцы выглядели как муха, пытающаяся укусить слона  – в этом весь Лионкис, что Каменнорукий тут же заявил вслух.
-Десять лет прошло, а ничего так и не изменилось,- улыбнулся тот в ответ. – Давненько мы в конные атаки не ходили, ты хоть помнишь ещё, как копьём обращаться?
-По пути к Троену вспомню,- усмехнулся Бароу.
Грянул рог. Протяжно, грубо, раскатисто, его звук заполнял всю равнину, забиваясь в каждую крошечную трещинку в земле. Конники, пиная лошадей в боки и поминутно натягивая поводья, принялись выстраиваться квадратом, на что потребовалось довольно приличное количество времени. Но и результат того стоил – квадрат из трёх с половиной тысяч кавалеристов выглядел достаточно внушительной ударной силой. Снова содрогнулась медь рога, заполняя собой весь Дезжер и четырнадцать тысяч копыт хватили по земле – тронулись. Сначала медленным шагом, сохраняя строй, но после всё быстрее, быстрее, быстрее. К огненным трубам они неслись уже полным галопом, стараясь перекричать топот копыт, от которого в голове гудело, как после крепкого удара. Встречный ветер ослеплял, заставляя щурить глаза до того, что сквозь оставшуюся щёлку можно было разглядеть только спину впереди скачущего воина. В ушах свист и шум столь сильные, что даже топот копыт по сравнению с ним меркнет. Бароу мчался в первом ряду вместе с Лионкисом – они задавали направление атаке. Каждый удар копыта о сухую землю, каждый миг верхом на словно одичавшем коне встряхивал душу Каменнорукого, освобождая её от всего лишнего, от всего, что могло отвлечь, помешать – мысли о том, что будет, если они проиграют, о том, что станет с ним, если собьют с коня, даже просьба Бьюсем беречь себя и вернуться, даже её выбило из головы очередным ударом копыта. Всё, что теперь в нём осталось – предвкушение боя, какой-то практически мальчишеский задор. Всё, что для него теперь хоть что-то значило – не сломается ли копьё и не собьют ли его с коня. Вот уже чёрно-зелёная глыба принимает чёткие очертания, вот он уже видит силуэты, кирасы, шлемы. Ещё миг, и они сшибутся. И вдруг полёт – Бароу летит! Конь встал на дыбы. Какой-то внутренний голос, который просыпается всегда в людях в подобные моменты, шепнул: «Бей»! – и рука резко выкинуло копьё вперёд. Чутьё не прогадало – на дальнем наконечнике что-то оказалось, что-то тяжёлое, дёргающееся и кричащее. Выдернул жало из даркелийца, и тут же другой готов, третий четвёртый. Ряды уже смешались – кругом мелькали даркелийцы, нильфийцы и снова даркелийцы. Это были не лучники. Лучники бежали бы сразу, а эти стоят, эти грызутся. Похоже, что кавалерия ввалилась прямо в ряды копейщиков. Они просчитались. Плевать! Планы всегда летят в бездну! Сейчас некогда жалеть о стратегической ошибке, сейчас пора спасать свою жизнь. И справа и слева мелькают лица, мелькаю копья, мелькают мечи. Копью в очередной раз ушло в даркелийское тело, назад не пошло – сломалось. За Блеккол! Сходу чёрное лезвие хватило по ещё одному рогатому, превратив того в фонтан чёрно-красной тёплой жижи, залившей Бароу лицо. Конь нервно заплясал под ним – кого-то задавил. Понять невозможно – всё слилось в одну кровавую кучу. Кто не бил, тот был бит и лежал уже под копытами. Нильфийцам пришлось тут очень тяжело – они основательно завязли в даркелийских копейщиках, а завязнуть для конницы – верная гибель. Надо было уходить, чтобы спасти конницу, но как уйти, если рогатые слева, рогатые справа, рогатые спереди и сзади, рогатые везде? Прорубать себе дорогу к спасению, прокладывать себе путь жизни мечом, копьём, копытами коня, всем, чем сможешь. Этим оставшиеся в строю кавалеристы и занялись, но поздно – всё меньше и меньше теперь бьётся их на лошадях, уже достаточно сбито с коней, уже слишком много поливают кровью землю Дезжера. Тут конь под Бароу снова поднялся на дыбы, седок резко подался вперёд, чтобы выправить его, но конь повёл себя совершенно противно желаемому – взмыл ещё выше и глухо завалился на бок, придавив Бароу ногу. Убили. Коня убили – из груди виднелось древко пехотного копья. Каменнорукий попробовал вырваться из-под мёртвой туши – безрезультатно. Вдруг из сражающейся кучи словно вынырнул облитый кровью, из-за которой кираса блестела, как от масла, даркелиец. Беглый взгляд пронёсся по мёртвой лошади и замер на седоке – рогатый заметил Бароу. В руках тут же возник обломок копья, с которым даркелиец подошёл к Каменнорукому с явным намерением добить. Тот лихорадочно пытался высвободиться, чтобы хотя бы дотянуться до Блеккола, который при падении отнесло в сторону -  снова безрезультатно. Бароу не видел лица рогатого из-за шлема, но готов был поспорить, что тот улыбался, когда занёс над нильфийцем обломок и резко опустил вниз.  Тут же словно огнём загорелась правая рука чуть выше локтя, которой Бароу прикрылся от смерти. Боль волной прокатилась по телу от пробитой руки к пальцам ног и вернулась назад целым фонтаном тёмной крови, снова забрызгавшей лицо. Рогатый попятился назад в недоумении – он и не думал, что жертва будет сопротивляться. Но ведь есть же ятаган, а от него поганый нильфиец точно не заслонится. Кривой клинок взвился в воздух, как вдруг с неба прямо к голове рогатого с хорошо различимым свистом  упало что-то похожее на большую каплю. Даркелиец вздрогнул и, пошатнувшись, упал прямо перед Бароу. Из шеи у него торчал бо. Каменнорукий поднял взгляд к небу – там, в воздушном океане вились огромные орлы, а всадники их посылали блестящую остро отточенную смерть на своих врагов.
-Чего развалился? – раздался вдруг у самого уха голос Лионкиса.
Рыжего теперь было совершенно не узнать – весь в крови и пыли с красным от гнева лицом и горящими глазами, он одним видом своим мог обратить кого угодно в бегство, а массивный двуручник Кырейвена только добавлял ему внушительности.
-Если поможешь, не обижусь, - бросил в ответ Бароу, стараясь приподнять тушу в третий раз.
На этот раз Лионкис пришёл на выручку. Легче лошадь, конечно, от этого не стала, но стащить её с Бароу удалось. По телу, затёкшему уже под тяжеленным мёртвым телом, волной иголок снова покатилась кровь. Только попробовал Каменнорукий встать, как тут же и упал – слабость и рана дали о себе знать. Только тут Лионкис заметил обломок копья, всё ещё торчавший у друга из руки. Подхватил Каменнорукого под руки и, прислонив к мёртвому коню, принялся осматривать рану.
-Дай сюда, - чуть ли не силой выпрямил он раненую конечность, отчего Бароу чуть ли не взвыл, а кровь хлынула ещё сильнее. Рыжего это ни капли не зацепило. С хладнокровием, достойным лучших хирургов Земноморья, он ощупал разбухшее от крови деревянное древко и достал из-за пояса флягу. – Пей!
Глупо было сомневаться в содержимом – тарги, причём неразбавленный – огненная волна для любого неподготовленного горла. Но после неё стало легче, пусть каплю, но легче. Рыжий принял из рук раненого флягу и щедро одним резким движением плеснул зеленоватого настоя на рану. Вот тут Бароу взвыл – руку словно сунули в пылающий камин. А Лионкис тем временем вцепился в древко и одним рывком выдернул его из Бароу. В голову ударило так сильно, что на миг в глазах потемнело, потом красная пелена – тоже только миг. Пришёл в себя Бароу от дикой боли – Лионкис затягивал над пробитым предплечьем импровизированную повязку.
-Жить будешь,- ухмыльнулся он,  увидев, что Бароу пришёл в себя. – Я кое-кому обещал тебя живым вернуть.
-Так ты в курсе?- выдавил из себя ещё слабым голосом Бароу.
- В курсе,  в курсе, - отбился Лионкис, поднимая друга на ноги, как вдруг из битвы снова вырвались рогатые, четверо на этот раз. Бароу взялся за Блеккол, но пробитая рука не слушала, поэтому пришлось переложить его в каменную.
-Иди,- вдруг раздался сбоку голос рыжего, а сам он сделал шаг вперёд, вынимая из земли двуручник.
-Какого Мордума ты творишь? – Бароу рванул вперёд, но Лионкис его чуть ли не оттолкнул.
-Я сказал, иди – нас уже догнала армия маршунгар и гвардия, там должен быть санитар. Иди сейчас! Это приказ! – Добавил рыжий, видя, что Бароу никуда не собирается.
И Бароу оставалось только уходить, глядя, как Лионкис, проворачивая тяжеленный меч в руках, направляется к даркелийцам, превосходящим его числом. И снова всё обратилось в одно сплошное пятно – кругом смерть и кровь, и кровь и смерть. Каменнорукий пробирался сквозь мешавших друг друга с прахом даркелийцев, нильфийцев, маршунгар. Изредка встречался на его пути рогатый, которого тут же отправлял Бароу к праотцам – силы его не совсем его покинули, а управляться с мечом в левой руке он мог ничуть не хуже, чем в правой. Что было с Лионкисом? Бароу не мог ответить на этот вопрос. Хотелось верить, что всё хорошо, но было что-то в его «Иди», что к хорошим мыслям не толкало. Да и, собственно, время для размышления не самое удачное – кругом бойня, кругом крики, стоны, лязг, гул, дым и кровь. Казалось, красные густые капельки висят в воздухе, забивают горло, мешают дышать. «В-у-у-ух» - что-то большое зеленоватое просвистело над головой, только успел нырнуть Бароу в сторону, как на том месте, где он стоял, уже лежала противная туша ящера, на которой уместился бронзового цвета орёл. Чешуйчатая тварь дико ревела, отчаянно била крыльями, снося с ног как даркелийцев, так союзников, водила по сторонам шипастым хвостом с целью сбросить с себя гигантскую птицу, а та, в свою очередь с хищным злобным клёкотом рвала ящеру грудь когтями и клювом. Взгляд снова кинулся в небо – там теперь было настоящее шоу: Рыцари Неба, Всадники на ящерах. Две крайности одного и того же, у истоков своих, ордена, теперь бились друг с другом не на жизнь, а насмерть. На сражавшихся на земле, словно снег, какой бывает в горах, сыпались с неба чешуя и перья, дождём падала на них с неба кровь. Только Бароу отвёл глаза от неба, как удар. Мощный удар, подобный тому, какой Каменнорукий получил от чёрного на Жекероке. Такой же полёт, такое же жёсткое приземление. Подняться на ноги получилось, хоть и было сложно – удар о оземь выбил из лёгких весь воздух. А когда поднялся, увидел перед собой человека в длинной кольчуге сложного плетения до колен, поверх которой натянута была кожа ящера в форме жилета. На голове – глухой шлем, как у даркелийцев, но без рогов и округлый, повторявший контуры черепа. Но не это запало Бароу в голову, не это отпечаталось в памяти. Меч. Бароу сразу узнал меч своего противника, не по дрожи, которой зашёлся Блеккол в каменной руке, не потому что клинок оппонента отливал красноватым, когда тот прокручивал его в руках. Заточка зубьями в пол-локтя от гарды.
-Троен,- процедил Бароу сквозь зубы.
-А ты, - холодным голосом ответил владелец Редкола,- ты Бароу, хозяин Чёрного меча?
-Вот и познакомились,- Бароу сжал плясавшую рукоять в каменной ладони и устремил взгляд на противника, ожидая от него атаки.
Атаки долго ждать не пришлось – в один рывок Троен поравнялся с Бароу. Тот нырнул в сторону, причём очень кстати – краснеющее жало рассекло воздух прямо там, где всего миг назад он стоял. В ответ Бароу хватил Блекколом по голове морравийца, но тот вовремя пригнулся, и Бароу тоже рассёк воздух. Клинок Блеккола чуть ли не сам по себе потянуло вниз, где они Редколом с противным лязгом лезвия о зубья сцепились на пару мгновений, а затем хозяева одновременно оттолкнулись друг от друга и снова их разделило шага три. Лёгкая передышка – снова в бой. Удар сверху – Бароу блокирует. Троен вырывается из блока и бьёт с разворота – Блеккол тут как тут. Где бы не мелькало лезвие Красного меча, Чёрный тут же перекрывал ему дорогу к Бароу. Снова оттолкнулись – разошлись. Троен вскинул меч и устремился на Каменнорукого, как в голове его вдруг залпом огненных труб прозвучали слова Аксорса «метать меч – самое меньшее, что ты можешь делать». Бароу сделал резкий выпад навстречу – клинок вырвался из ладони и устремился прямо на морравийца. Того спасала только реакция – отбил летящий Блеккол и не сбавляя ходу провёл Редколом дугу снизу-вверх. В волоске от уха Бароу просвистел металл Младшего брата, когда рука снова почувствовала Блеккол. На этот раз сцепились крепче. И никто не хотел уступать – каждый давил, в надежде сломить противника, как внезапно Бароу ослабил напор – Троен с клинком полетели вперёд – прямо под удар каменного кулака. БУМ! Фигура в кольчуге и шкуре отшатнулась назад, но осталась на ногах, к огромному удивлению нильфийца. Сталь шлема-черепа впилась слишком глубоко в голову, чтобы носитель оставался жив. Но Троен не только остался жив - привычным движением, словно каждый день достаёт из головы осколки, он разорвал стальной череп, покрывшийся кровью и какими-то тёмными красными сгустками, и отбросил в сторону. Открылось лицо морравийца. Редкол, соединяясь с хозяином, останавливал не только смерть, но и старение – ни одной новой черты не появилось на лице Троена с тех пор, как его видел во время  Великой войны Аксорс, оно словно замерло в одной неизменной маске. И снова слова в голове «жизнь его связана с клинком через левую руку». Взгляд Каменнорукого тут же метнулся к левой руке предателя, и этим он себя выдал. Троен понял, что нильфиец знает о его слабости, и потому решил покончить с ним как можно быстрее. Удары полетели на Бароу бесконечной лавиной, мощной, напористой, еле сдерживаемой. Только Защитный меч оправдывал своё название – если удар не пронзал пустоту, то приходился в лезвие Блеккола. Со стороны это вполне могло бы сойти за танец – движения стремительные, еле уловимые, но в то же время плавные, словно отрепетированные не раз и не два. И казалось, что так это и не получит развязки, как вдруг Троен пустил Красный меч вперёд себя, и, пока Бароу отражал летящий клинок, метнулся к нему. Жгучая боль, прямо фонтан жгучей боли разлился от железной хватки Троена, вцепившегося в раненую руку. Ноги подкосились, словно по тыльной стороне колен ударили шестом, Бароу упал на колени. Морравиец, не разжимая пальцев, вытянул вторую руку вперёд – туда тут же вернулся Редкол.
-Время умирать, нильфиец,- слишком отчётливо раздались слова морравийца среди гула сражения. Бароу понял, что это последние слова, которые он слышит.
                ****
-Бойко пошли,- промолвил Тасхенд, провожая взглядом пылившую в сторону даркелийцев конницу.
-Это да, - кивнул головой Халкгивен, решивший идти в пешем строю. – Нам не пора выходить?
-Боишься?
 -Сомневаюсь. Что если Рыцари не задержат даркелийцев. Мы ведь тогда там всех наших положим? – взгляд молодого нильфийца переметнулся на летевший несколько позади кавалеристов косяк орлов.
Тасхенд, между тем, о чём-то перебросился словами с Аксорсом, а тот, в свою очередь, что-то сказал одному из гвардейцев-копейщиков, стоявших в первом ряду выстроившейся уже на марш армии, и тот с криками «Расступитесь! Послание Великому от спира Аксорса!» полетел сквозь ряды, где разбит был шатёр Короля. Затем маршунгар обернулся к молодому нильфийцу.
-Да успокойся, Халкгивен, там ведь по нашим расчетам должны стоять лучники. Ну что они сделают против конницы?
-А если там не лучники?- не унимался Халкгивен.
-Там лучники!- тоном, не терпящим возражений, оборвал его Тасхенд.- И молчи впредь – навлечёшь ещё беду.
Халкгивен усмехнулся, но замолчал. Да и не до этого стало – прямоугольник кавалеристов впился в даркелийские ряды. Тут же сзади накатил рог – сигнал к выступлению пеших. Армия союзников медленным дробным шагом подвигала к разгоравшемуся на переднем крае даркелийцев сражению. Однако не успели они пройти и сотни шагов, как стало понятно – что-то не так. Конники уже давно должны были отойти от противника и соединиться с маршировавшей пехотой, а они, меж тем, всё рубились. Уже тогда занозами засели плохие мысли в голове у Халкгивена. И чем больше они продвигались, чем чётче перед ним открывалась картина битвы, тем крепче эти плохие мысли впивались. Но нильфиец молчал. Молчал и надеялся, что всё не так плохо, что вот сейчас они развернутся, даже после того, как армия начала проходить расчёты огненных труб, хотя условлено было, что тут уже давно должны были конники быть в тылу. И только когда Рыцари Неба принялись летать на бьющимися много ниже обычного, стало понятно: что-то сорвалось. Это понял не только Халкгивен. Это понял и Тасхенд, прорычавший под нос себе что-то вроде «Ну что, накликал?», это понял Аксорс, это дошло да каждого воина. И все рванули с места бегом – плевать на строй, плевать на марш, порядок – тоже плевать! Нет смысла следовать плану, который уже провалился – сейчас важно прийти до тех пор, пока остался ещё кто-то из конников на ногах. С каждым мгновением земли между рогатыми и союзниками становилось всё меньше – Халкгивен уже не только отчётливо слышал всё, что там происходило, но и видел лица воинов, с которых сбили шлемы. Рука сомкнулась на рукояти фламберга, вторая перехватила пехотное копьё, которое ему выдали перед боем, для броска. Бросок получился – копьё застряло в фигуре, затянутой в чёрно-зелёную кирасу, и та мешком завалилась наземь. Сошлись. Халкгивен первый раз был в крупном бою, но он уже убивал. Он уже знал, каково это – лишать жизни, уже знал, каково это – дробить кости, рвать плоть. И делал это наравне с маршунгарскими морпехами или нильфийскими гвардейцами. Рядом просто сметал рогатых с пути взмахами Тездеса Тасхенд, за ним сыпал во врага огнём Аксорс – всё они, не только эти трое, но и вообще все, кто влились в битву, стремились теперь поскорее пробиться к своим, пробиться к окружённым конникам. Скоро таковые были обнаружены, хоть и осталось их мало, крайне мало. В седле уже не осталось никого – все кавалеристы бились пешими, а мёртвые кони валялись под ногами, заставляя поминутно спотыкаться. Халкгивен зацепился ногой о безжизненную лошадиную конечность и тяжело завалился на густую и мягкую от крови землю. Нильфиец собирался уже подняться на ноги и вернуться в бой,  как заметил кавалериста, прятавшегося у мёртвого животного под брюхом. Бедолага был весь в крови грязи и земле – от белой рубашки, в которой он выступал утром, не осталось и следа – только какие-то чумазые лохмотья. Лицо всё в саже, с запекшейся кровью у глаз и носа,  нильфиец вцепился пальцами себе в волосы и качался на одном месте, рыдая не то от страха, не то от боли.
-Где командиры? – попытался растормошить конника Халкгивен, но тот только бросил в молодого нильфийца пустой взгляд, словно к нему обратилась стенка, и продолжил раскачиваться. - Лионкис, Бароу,- повторил Халкгивен.- Где они?
 Ответа нет. Нильфиец поднялся на ноги. Тут же вынырнул из сражавшейся кучи рогатый, ятаган мелькнул у самой головы Халкгивена – промазал. А вот Халкгивен не промазал – даркелиец, гудя доспехами, упал у самых его ног. Несколько секунд потребовалось нильфийцу, чтобы унять сердцебиение и сорвавшееся от неожиданности дыхание, взять себя в руки. Всё. Снова готов к бою. Взгляд снова упал на рыдавшего кавалериста. «Нельзя его так оставлять, - решил про себя Халкгивен.- Санитар»! Но санитар и не думал являться – кругом только гул, шум, смерть. Тогда нильфиец как можно аккуратнее взял конника под руки и потащил на себе к задним рядам, где точно сыщется санитар. Среди бойни идти с раненым на руках – чистое самоубийство. Халкгивен это понимал, понимал, что если сейчас какой-нибудь рогатый их заметит, то он не сможет отбиться, но оставить раненого он не мог – что-то не позволяло ему сбросить с себя это искалеченное рыдающее тело. Только чудом удалось ему пробиться к задним рядам, где было несколько спокойнее – там раненого приняли санитары, а Халкгивен поспешил вернуться в бой. Ещё один даркелиец попытался прикончить молодого нильфийца, но Верховные, казалось, сегодня были на стороне последнего – рогатый отправился к праотцам, сражённый фламберогом. А за ним другой, а вскоре и третий. Халкгивен не считал убитых, но займись он этим, перешёл бы на второй десяток – точно. Но любому везению бывает предел – встал на пути Халкгивена даркелиец, сзади выросло двое, по бокам по одному. Его окружили. Сдаваться в плен? Смысла не много, учитывая, что рогатые вытворяют с пленными, поэтому нильфиец приготовился обороняться, понимая, что в этом смысла не больше – он не сможет выстоять против пятерых. «Лионкиса бы сюда,- мелькнула мысль в голове.- Только где его взять, Лионкиса»? Даркелиец, стоявший впереди, вскинул ятаган вверх и полетел на Халкгивена с хриплым воплем. Нильфиец вовремя нырнул под лезвие, и они с атакующим разошлись. Сквозь вой сражения он услышал, как позади сталь впивается в плоть. Кто-то кого-то убил. Но вот кто и кого? Халкгивен обернулся и увидел…Лионкиса. Рыжий выставил вперёд двуручник, на середине которого болтался теперь даркелиец, пытавшийся ещё мгновение назад атаковать молодого нильфийца. Товарищи убитого никак не могли ожидать появления гвардейца, потому отпрянули и оторопели, но спустя всего несколько секунд нашлись и решились отомстить.
-БЕГИ, МЕЛКИЙ!- только успел прокричать Лионкис,  как те кинулись на него разом с обоих сторон и повалили на землю.
Что было дальше Халкгивен не видел. Он вдруг понёсся вперёд, словно кем-то подгоняемый, даже не замечая, что мчится прямиком в центр битвы. Невозможно передать, что творилось в эти мгновения в его голове: хрип, стоны, крики умирающий смешались с лионкисовым «БЕГИ МЕЛКИЙ!», всё это залили кровью и засыпали уймой безжизненных изрубленных тел. Нильфиец нашёл мёртвую лошадь, вокруг которой уже образовалась куча из мертвецов, которые Халкгивен разгрёб и спрятался за ними, обхватив голову руками. Теперь он понял, что случилось с тем кавалеристом – он просто не выдержал. Он держался первое время, он сражался, но так же увидел, как окружают его друга, как его валят с коня, и не выдержал. Теперь только одно желание обуяло нильфийца – пересидеть битву. Не высовываться, не показывать головы и надеяться, что его не заметят. Оцепеневшим взглядом он смотрел на битву в небесах, где Рыцари Неба и Всадники рвали друг друга, и на резню на земле, где всё было ещё хуже, где был истинный праздник смерти. Как вдруг воспалённое сознание зацепило Бароу. Сначала Халкгивену показалось, что это лишь мерещится, но нет – он видел Бароу.  В десяти шагах от места, где прятался молодой нильфиец, Каменнорукий стоял на коленях перед человеком в длинной кольчуге сложного плетения с проломленным шлемом. Вглядевшись в его лицо, Халкгивен узнал по рассказам Аксорса Троена. Морравиец-предатель прохаживался вокруг тяжело дышавшего Бароу с видом победителя, что-то ему рассказывая. Затем нагнулся и поднял с земли Блеккол, но нильфиец уже знал, что будет - рукоять Чёрного меча обожгла Троену руку и тот с таким видом, словно в ладони  его была ядовитая змея, бросил Блеккол в сторону. Как раз в ту сторону, где сидел в укрытии Халкгивен. Что-то ударило молодому нильфийцу в голову – страх как рукой сняло, он понял, что должен действовать, причём действовать сейчас, потому что Троен уже занёс острие Редкола над Бароу. Одним рывком покинул Халкгивен своё укрытие и стрелой понесся к морравийцу. Непонятно как, но среди кучи тел, луж крови и внутренностей он разглядел рукоять Чёрного меча и вцепился в неё обеими руками. Рукоять прожгла ладонь до кости, даже в нос ударило горелым, но Халкгивен удержал меч в руках, хоть и заревел от боли медведем. Троен поднял голову на крик боли – это его отвлекло, и в этот момент Бароу попробовал вырваться, но тщетно – красное лезвие вошло в правое плечо на половину своей длины, и Каменнорукий без признаков жизни упал наземь. Халкгивен за это время уже успел сблизиться с морравийцем для удара. Замах. И осёкся. Нильфиец стал как вкопанный. Глаза уперлись в покрытый кровью клинок, чистые части которого тоже отдавали красным, заканчивавшийся в его теле. И только пришло осознание того, что Троен пронзил его, как нильфиец ощутил ту самую боль, про которую рассказывал Бароу в Морравии – с тело словно воткнули раскалённый прут, которым вдобавок ещё и ворошить принялись. В глазах помутилось, в рот хлынула кровь, ноги словно набили хлопком. Силы оставляли Халкгивена. Только одно движение успел совершить молодой нильфиец – короткий взмах Блекколом, и упал замертво. А на него безжизненным мешком завалился Троен – Халкгивен перерубил ему левую руку.