Утро Надежды
Дышать становилось все тяжелее и тяжелее, но Надя боялась, что в её нос, высунутый из этого кокона, сиганет прямо по ноздре воздух, исполненный совестью и здравым смыслом. А этого она не могла допустить.
В жизни Нади ничего не случилось. Это и было трагедией. Она отчаянно пыталась за что-то зацепиться, но в голову лезли только шершавые руки её бабушки, и воспоминания о том, как укутанную в шаль, её везли на санках в детский сад, окна которого были синими и безжизненными. Какая-то леденящая тревога провела длинными ногтями по её спине.
Потом Надя отчего-то вспомнила Ренату из параллели, с которой она пьяной целовалась в подъезде перед дискотекой в десятом классе. Ей было настолько стыдно после этого, что любые воспоминания о Ренате она пресекла на всю жизнь. А сегодня, почему-то, вспомнила. И её косуху, лопнувшую от мороза, и черную помаду, парафиновый вкус которой, кажется, на губах Нади остался все еще. Ей захотелось найти Ренату, и сказать, что этот отвратительный поцелуй, накаченных крепким пивом малолеток — единственное настоящее, что случилось с ней в жизни.
«Какой бред» — сказала вслух Надя, и перевернулась на бок, случайно открыв свое лицо. За окном осуждающе торопились по своим неотложным делам машины, громко стучали колесами трамваи. Вот почему она боялась освобождать нос из своих подушек – этот воздух суетящегося города так и сиганул, засранец, по ноздре. Наде не понравился свой голос, поэтому она продолжала думать по-тихому, про себя.
Она вспомнила своего бывшего. Естественно, без этого никуда. Как он уходил от неё, а она, вся такая гордая и спокойная мыла посуду. Всем видом показывая, как ей все равно. Все нутро ее кричало: «Не уходи! Пожалуйста, не уходи! Ну, я люблю же тебя, как этого можно не видеть? Какой ты мудак! Дурак дурацкий. Я люблю тебя, да остановись ты!». Все это крутилось в её голове, когда она с улыбкой шизофреника закрывала дверь, и роботоподобным голосом говорила «пока-пока», нервно проглатывая литры слюней, собравшиеся у неё во рту.
«Дурак дурацкий. Что за проклятие? Детский сад!» — снова вслух подытожила Надя, и ей стало тревожно, что она говорит сама с собой. Наверняка, это уже какой-то звоночек, что ты ку-ку. Того-с.
«Может быть, стоит позвонить ему? — подумала она — ну и что с того, что пять лет прошло? Просто сказать то же самое. Дурак дурацкий, не уходи. Блин, так он же уже давно ушел. Ну, сказать, мол, я люблю тебя. Так это уже и не правда. Или найти Ренату в одноклассниках, например, и написать ей, мол, Рената, твой поцелуй — это самое настоящее, живое, сумасшедшее, что произошло в моей жизни. Ну, то есть не по факту. По ощущениям. Да, именно так: не по факту, а по ощущениям. Самое живое, самое настоящее. Хорошо звучит».
Надя вспомнила, как на прошлой неделе в курилке коллега рассказывала, что её старая знакомая внезапно написала ей смс, и через месяц повесилась. На похоронах оказалось, что она нашла практически всех своих старых знакомых, и написала им какие-то не обремененные смыслом послания.
«Да ну нафиг… не, это не про меня!» — настойчиво декларировала вслух Надя и вновь уткнулась в свои подушки. Она вспомнила историю, от которой ей больше всего было жаль себя в этой жизни. Вспомнила этого миловидного парня, который обаял её в пивном ресторане и пригласил домой. По-пути он долго расспрашивал, чего бы Надя хотела, купил дорогого шампанского. И дома, с двумя своими друзьями мерзавцами, издевался над ней и унижал. Как закрывал свою дверь с ухмылкой, что-то рассказывая про свои связи в ментовке и рассыпаясь в благодарностях за прекрасный вечер. Как она ехала на трамвае убитая, оплеванная, а люди безмятежно и буднично ехали на работу. И ей казалось что все – все вокруг все знают. Ломило все тело, скальп, как будто стянуло вместе с волосами…
«Тебя просто берут и окунают в бочку с говном» — прокряхтела Надя. Вся подушка была уже насквозь соленой от таких воспоминаний. Она редко себе такое позволяла, но сегодня вот, проперло.
«Боже. Господи, мне уже под сраку лет, а я сплю… сплю одна. Сплю одна в пижаме. Зачем? Нахера мне пижама?» — Надя легла в позе зародыша и просто захлебнулась в жалости к себе.
Трамвай кому-то недовольно бренчал за окном, как огромный будильник. Как бы говоря ей, да очнись ты, дура! Надежде и самой начала надоедать вся эта утренняя мелодрама. Какая-то, несуществующая в природе, часть её приподнялась к потолку и посмотрела на это трясущееся, жалкое тельце беспозвоночной креветки.
«Какой ****ец. Какая низость! Я такая жалкая! Да я же должна найти их. Всех троих. Найти их с огнеметом и сжечь. Пусть они сдохнут все, уроды. Пусть сдохнут. Найти и вставить огнемет прямо в задницу. Всем! И поджечь. Чтобы еще одними уродами, после которых никому, НИКОМУ не хочется верить, стало меньше. Гореть им в аду! Всем! Найти и сжечь!»
Надежда уже натягивала на себя колготки, джинсы, прыгала по комнате, чтобы их застегнуть.
«Але, Надя, ну ****ый в рот, что опять?» — абсолютно спокойным голосом транслировал в телефон начальник.
«Да что-что? В пробке я, что!»
«Да ****и больше. Все нормально у тебя?»
«Нормально»
«Жду»
Надя уже даже не задумывалась, толкала ли ее рутина в этот кипящий котел безнадеги, или же, напротив, протягивала свою сухую тощую руку помощи. Скорее и то, и то.
«Да и плевать, честно говоря» — подытожила, любуясь в зеркало припудренная Надежда. Трамвай ехал и ехал, бренчал подрезающим машинам, люди торопились, и мысли её были все ближе и ближе к реалиям именно этого дня.
Легкой походкой, задорная и чудаковатая Надя Брагинцева, из отдела продаж, цокала невысоким каблучком по своему этажу. Проходящие мимо коллеги язвили по поводу опоздания, компрометирующе щелкая по подбородку, а сердобольная Анечка виновато что-то шептала и сигнализировала ей, показывая на кабинет начальника. Надя Брагинцева шла к директору за получением формальных ****ов и списком дел первостепенной важности.
Утро медленно перевалило в полдень. И жизнь её продолжалась.
Свидетельство о публикации №212102202144