Глава 1. Дорога

               
            
           10 июля 1969 года мне исполнилось 32 года, а 12 июля мы всей семьёй выехали поездом в Москву. В Москве вещи я сразу перевёз на Казанский вокзал и мы на легке поехали к Нолику – двоюродному брату Нателы.
           Леночка, в отличии от Андрея, в Москву попала впервые, но предотъездные хлопоты исключали активные экскурсии и прогулки. Всё это произойдёт потом, когда я вернусь из Афганистана и мы поселимся в гостинице «Россия» с видом на Красную Площадь
           А пока, мне предстояло ещё пройти собеседование в ЦК. Это делалось перед самым отъездом специалиста за рубеж. Я получил в нашем Министерском отделе загранкадров какую-то бумагу с указанием номера подъезда и кабинета и отправился на Старую площадь.
           После всех напутствий и советов как себя вести, что рекомендуется, а что нет, он всё таки захотел глубже покопатся во мне и спросил почему проработав столько лет на производстве я не член КПСС? Зная, что партии нужно говорить только правду, я не задумываясь ответил, что это потому, что по интелигенции перебор, а по рабочей сетке недобор, а я ИТР – добавил я. Судя по тому с какой скоростью он взял мой листок и подписал я решил, что он или расстроился или, наверное, понял, что и я знаю то, что и он знает. Ну, хорошо, хорошо, только лиш сказал он. Идите. И я ушёл..
           19 июля с Казанского вокзала поездом Москва-Душамбе я уезжал из Москвы. Это растование с семьёй было не похоже на привычные мои отъезды и поэтому только я и Натела понимали всю жестокость этой разлуки. Дети доверчиво смотрели на отъезжающего папу, привыкшие к нашим недельным разлукам, и конечно, им было не под силу ощутить происходящее.
           Наш вагон целиком состоял из пассажиров – «афганцев», и следовательно, все мы ехали до станции Термез. Это самая южная точка железных дорог СССР. Были среди пассажиров и тбилисцы, но нефтянники, т.е. с другого контракта.
          Как человек дисциплинированный, своё первое письмо я начал писать в пути. Долгих три года я буду писать и ждать и получать письма и от Нателы и от детей, от родителей, от друзей и от родствеников. Это будет единственный мостик, который будет связывать меня с родными и близкими.
          На третий день нашего путиследования, когда единственное на чём мог остановится взгляд в окне вагона был обыкновенный верблюд, на ни чем непривлекательной станции Арысь, на которой остановился наш поезд, неожиданно, как гром среди ясного неба, я услышал знакомый родной голос, который шёл, по почти пустому коридору нашего вагона, громко вопрошая: «кто здесь самый чёрный?». Да, это был Тельман Погосов ! Мне не показалось. Мы обнялись и следующие три часа, пока поезд шёл до Ташкента, мы провели в вагоне-ресторане. Так, изобретательно и очень по своему, мой друг меня провожал. Он проехал из Чимкента до Арыси 80 км. на своём «ослике» (мотороллер), чтобы проехать со мной ещё 160 км. до Ташкента, чтобы побыть с другом эти три часа, а потом проделать такой-же путь обратно. Это был подарок друга. Своё первое письмо, начатое в пути, я передал Тельману для отправки домой.
            Ещё через сутки мы добрались до самой южной точки Узбекистана и это был город Термез. С железнодорожной станции до границы мы доехали на автобусе, который нас встретил с двумя пограничниками с автоматами наперевес. Первый раз в своей жизни я оказался на границе и на таможне одновременно. Невольно, вспомнился товарищ Бендер, который мечтал об аренде на один день одного метра государственной границы.
           Выстроилась очередь. Все с вещами, как в аэропорту. Большинство, те которые из отпуска и переходили границу не впервые, почему-то нервничали и поэтому были замкнуты или наоборот глупо шутили. Общая нервозность заразна и я был напряжён, ведь могут придраться к любой вещи. Передо мной супружескую пару – мужа и жену обыскивали основательно, после того как вместо положенных десяти пачек сигарет обнаружили сорок пачек. Лишнее отобрали. Для солдат-пограничников, видимо, излишки сигарет были самым ревнивым нарушением.   
            Подошла моя очередь. Кладу на стол свои вещи, открываю. Поверх всех вещей в чемодане лежат две пачки сигарет. Мне их кто-то подарил перед самым отъездом. Таможенник смотрит на меня и задаёт вопрос: «где остальные?» - «это всё, больше не имею» - отвечаю я. На лице у него ухмылка: - «откройте эту коробку» - наверное он надеялся всётаки найти сигареты. Но со мной ему не везло. Сигарет больше не было. Когда я открыл ещё одну коробку, видимо, что-то их удивило и он позвал другого таможенника и сказал ему: - «смотри как всё уложено!». Я, действительно, предполагая, что будет проверка на таможне, всё сложил так, чтобы легко смотреть и при этом не создавать хаос в вещах. Ведь я вёз много бытовой мелочи от гвоздиков, проволочек, английских булавок до разной посуды и многого другово, что могло пригодится в хозяйстве. И всё это легко послойно просматривалось.

            Уже под вечер мы погрузились в порту на какой-то водный транспорт и поплыли к другому берегу. Город Термез находится на правом берегу Амударьи, граница проходит по реке, а мы переплывали на левый берег в Афганистан к городу Хайратон. Города я не увидел, был небольшой примитивный причал и на почти пустынном берегу стояло небольшое одноэтажное кирпичное здание явно дореволюционной постройки. Мы вышли на берег и ступили на Афганскую землю. Нас встречал переводчик с нашего контракта Саша Атабаев и, конечно, наш автобус. До города Мазар-Шариф, куда нам следовало прибыть, было ещё 65 км. Мы ехали по настоящей пустыне. Я и тогда и потом, много раз проделывая этот путь от Мазар-Шарифа до порта, всегда не понимал и удивлялся как афганские водители ориентируются в этой пустыне, где кроме песка ничего вокруге нет. Крути баранку куда хочешь – кругом один песок.
            Уже в полной темноте, около 22-х часов, наш автобус остановился у небольшого глинянного домика и мои бывалые попутчики сказали мне: «пойдём попьём чай». Это был духан-чайхана. Я впервые увидел афганцев. В длинных рубашках, в шароварах, в чалмах. Мы расселись на полу на веранде, освещаемой керосиновой лампой (типа летучая мышь) и приготовились к чаепитию. Мальчик лет пятнадцати в такой же одежде, но без чалмы, бегал туда  сюда разнося маленькие чайники и стаканы. На маленьких розетках разносили сахар, сушённую туту и ещё какие-то ингридиенты к чаю.
            Я вначале скромно отказался, мотивируя свой отказ отсутствием у меня афгани (местная валюта), но на самом деле раздумывал о том, что это за чай, откуда здесь вода, кто моет эту посуду и т.д., но мои попутчики, с которыми за время дороги уже сложились какие-то отношения, сказали мне: - «не бойся, пей, а деньги здесь не причём».
            Около полуночи мы въехали в Мазар-Шариф. Отпускники разошлись по своим домам, а нас троих «новеньких» Саша Атабаев отвёл в контору (слова «офис» в нашем языке тогда не было). Нас там ждали. Отметили наше прибытие, выдали денежный аванс на расходы и определили по объектам, где кто будет работать. Меня, как холостяка, временно подселили к Роберту Карагуляну, который, в ожидании семьи, жил пока один..
            Ранним утром 24июля 1969 года я впервые проснулся в Афганистане.
            Этот день был предоставлен мне для обустройства моего быта. Управившись со своими вещами и пристроив привезённые продукты, я отправился к переводчику, Саше Атабаеву и попросил его съездить со мной к моему объекту, чтобы ознакомится с обстановкой. Он любезно согласился, нам дали машину и мы поехали.

            Саша Атабаев. Настоящее имя Абдусалом, журналист, таджик. До командировки в Афганистан акредитованный корреспондент газеты «Правда» в городе Душамбе. Хочу отметить, что таджикский язык и афганский (фарси-кабули) это практически один и тот же язык. Саша владел не только родным таджикским*афганским языком, но и письменностью по фарси, что ему как переводчику и человеку, который осуществлял не только устные, разговорные контакты, но и ведал оборотом документации с афганской стороной было просто обязательно.

            До места моего объекта мы проехали 67 км.. Это была пойма небольшой речки, которая судя по строящемуся мосту в паводок сильно разливалась.

           Моста ещё не было, но опоры стояли почти все. Оказалось, по рассказу Саши, что инженер, который строил этот мост, одну опору «запорол», т.е. поставил её сдвинутой на сорок сантиметров от проектного положения, а это значит, что этим он изменил длину двух пролётных конструкций. Мост был сложный на поворотном участке дороги с виражём, т.е. с поперечным уклоном.
           Это был 119-й километр трассы, а место, по названию ближнего поселения называлось Саяты.
           Я осмотрел место, состояние уже сделанного, сверился с полученными чертежами. Исходя из увиденного, я мысленно приступил к работе и стал записывать основные слова, отдельные обращения и команды, названия инструментов, приспособлений, я старался представить всё что мне понадобится. Этот список  я передал Саше и попросил его всё это перевести на афганский.
           На следующий день мне предстояло уже выйти на работу и руководить рабочим процессом, а рабочие были афганцы. Саша перевёл не только то, что я ему написал, но дополнил список другими выражениями и проспрягал их. С этим своим блокнотом я на следующий день вышел на работу и вскоре почувствовал, что мой арсенал – мой словарный запас недостаточен. Тогда я начал рисовать. Так постепенно я втянулся в разговорную речь, а тем более после того как обнаружил знакомые  мне слова из армянского и грузинского языков имевших видимо арабские корни.
           Наш посёлок, т.е. контингент тех специалистов которые базировались в Мазар-Шарифе, был заселён на двух небольших улицах. Жили мы в одноэтажных постройках частного сектора, у которого афганская сторона арендовала это жильё. Каждая семья советского специалиста (СС) занимала одну, реже две комнаты (в зависимости от статуса) с кухней туалетом и душем. Для обеспечения домов электричеством в начале улицы стояла дизельная станция, которая бесперебойно тарахтела и день и ночь, вырабатывая электрический ток, которым обеспечивались наши дома.
            Для обеспечения наших домов водой, в другом конце улицы  стояла водонапорная башня, которую подпитывали наши водовозки. Все наши дома имели водопроводное обеспечение холодной водой от этой башни, а для горячей воды на крышах наших домов стояли баки, которые нагревались щедрым афганским солнцем.
            Полы в афганистане везде цементные. Древесина дорогая. Афганцы большие мастера делать гладкий цементный пол. На зиму полы застилали паласами. Это тканный ковёр без ворса с цветным орнаментным рисунком.
            Был у нас советский магазин (системы ОРС-а), в котором можно было купить крупы, сгущённое молоко, мёд, печенье и т.п. товары длительного хранения, а также водку, которую отпускали только по справке-записке, завизированной начальством и только в том случае если у тебя день рождения. По советским праздникам водку отпускали без записки, но всегда только одну бутылку на семью.
            Наш посёлок, и стройку в целом, обслуживали аскары, это солдаты трудовой армии. Из них состояла дворовая обслуга, сторожа и разнорабочие на стройке
            Однажды я обнаружил у себя под кроватью, закатившуюся туда, видимо давно, консерву. Это была консервная банка «Кильки в прянном рассоле». Такие «деликатесы» как чёрный хлеб и кильку в прянном рассоле каждый вёз в афганистан, чтобы по приезде угостить друзей или соседей «кусочком родины» под водочку. Прошёл уже целый месяц как была съедена последняя консерва, не говоря уже о чёрном хлебе и вот тебе сюрприз!.
            Диаметр наших консервных банок каждый может легко себе представить, а вот высота тех консервных банок, напомню, 25 мм. Моя находка под кроватью была шариком. Это была вздутая до невозможности, бывшая косервная банка. Я её выкинул в мусорный контейнер, который стоял у нас во дворе.
            Конечно, вряд ли я это запомнил бы, или стал бы так подробно описывать, если бы не увидел как наши дворовые аскары извлекли её из мусора, вскрыли и сели поедать с хлебом. Думая, что я их спасаю, я кинулся отнимать эту банку, но половина уже была съедена и они наотрез отказались с ней раставаться. За этими тремя парнями, этими аскарами, я несколько дней пристально наблюдал. Никто из них не заболел.

           Рабочий день у нас начинался в шесть часов утра, а заканчивали мы в 14 часов. Чтобы в шесть часов быть на месте, мы в пять утра выезжали из Мазар-Шарифа на служебном автобусе, следовательно, подымались ото сна в четыре утра. Все объекты в тот год были сосредоточены в ущельи, которое начиналось вблизи городка Ташкурган и протянулось на четырнадцать километров. Мой объект находился в конце этого ущелья, где дорога поворачивала и выходила на широкую долину прямолинейно устремляясь к городу Саманган.
           В один из первых дней, мой объект посетил руководитель нашего контракта Каспаров Александр Исакович. До этого я с ним не сталкивался и не был знаком, но был наслышан. Говорили, что он очень требователен, строг и т.п.           .То, что он в итоге мне сказал было настолько категорично, что я вообще забыл о чём мы говорили ещё. Он сказал так: - «Степанян, срок сдачи этого моста был 15 сентября, но учитывая свежие силы, даю новый срок и чтобы до 10 сентября всё было бы закончено».. Сказал и уехал. Это был наезд. Положение усугублялось ещё и тем, что в августе десять дней выпадали из рабочего графика из-за национального праздника.

            Для того, чтобы понять и текущие события и дальнейшее хочу объяснить структуру нащего всего контракта (коллектива). Структура коллектива состояла из трёх видов специалистов:
1) Сооружение землянного полотна, взрывные работы, карьерное хозяйство, укатка и послойная трамбовка щебёночного основания, водоотвод, т.е. все дорожные работы кроме асфальтобетонного покрытия;
2) Мостовики, это строительство мостов, труб, подпорных стен и любых других искусственных сооружений на трассе дороги;
3) и, наконец, асфальтщики – они укладывали два последних слоя дороги после чего дорога становилась видна.

           Асфальтщики на контракте были белой костью. Им доставались все лавры. После их прохода вырисовывалась дорога и становилось ясно кто их «задерживал» или «мешал» это сделать раньше. И эта работа остановок не терпела, а любая причина снижения тэмпа их продвижения по трассе становилась ЧП.
          Срок выполнения работы, который мне был объявлен, означал, что и другие подразделения получили соответствующие указания , и что к этому сроку асфальтщики подойдут к моему мосту, а остановить их означало покинуть афганистан, т.е. уехать домой. Таковы были жёсткие правила.

          Ещё хочу отметить, что сам А.И.Каспаров возглавил контракт где-то за пол года до моего приезда в Афганистан. До него был другой руководитель, который затянул сроки сдачи дороги и поэтому был отозван в Союз. А.И.Каспаров должен был наверстать сроки и вообще наладить более продуктивные отношения с афганской стороной, которые у прежнего руководителя контракта тоже хромали.
          С первых дней моего пребывания в афганистане я почувствовал, что Александра Исаковича не только побаиваются, но и уважают. В устной речи между специалистами на контракте его уважительно называли папой: - «папа сказал», «папа сегодня будет на трассе» и т.д.
          Родом Каспаров был из Баку, но всю взрослую жизнь после средней школы прожил в городе Душамбе в Таджикистане. Там он кончил ВУЗ и там в республике проработал по специальности дорожное строительство.

         Взвесив, т.е. обдумав своё положение, я понял, что работая в обычном режиме, как все, я не смогу уложится в отведённый мне срок, поэтому я попросил афганскую сторону увеличить количество работников, как аскаров (разнорабочих) так и других рабочих: - бетонщиков и монтажников.
         К каждому объекту с афганской стороны был прикреплён кафиль (командир роты, офицер), который распоряжался в какой день сколько выводить людей и ещё он ведал обеспечением их питанием.
         Помог мне и Саша Атабаев, который проезжая однажды по трассе, остановился у меня узнать как идут дела и по моей просьбе побеседовал с рабочими, а меня снабдил ещё парой выражений, в которых были и восточная мудрость и шутка и выводила меня из сложившегося образа советских специалистов – сухих командиров державших дистанцию и говоривших с афганцами на очень примитивном произношении на их языке отдельных слов, в которых многие звуки подвластные мне как армянину им были не доступны.
       Кроме того, я стал работать в две смены и уезжал домой не раньше 20 часов.
Приходилось иногда нарушать и правила по технике безопасности при монтажных работах, чтобы выиграть время и ускорить рабочий процесс. Так однажды при монтаже пролётных конструкций я придавил ножом бульдозера передок автокрана, чтобы он не перевернулся на большом вылете стрелы, а иначе надо было перегонять автокран по окружной дороге на другой берег и потерять на это много времени.
          Я был доволен достигнутым тэмпом работ и по моим расчётам укладывался в срок, поэтому когда подошли афганские праздничные дни, я взяв с рабочих твёрдое обещание вернутся на работу вовремя, разрешил им уехать домой.
Они очень ожидали этот праздник и готовились к нему, покупали себе обновки, подарки домой. Я им верил, впрочем, я всегда людям верил и редко от этого страдал.
          Главный  инженер нашего мосторайона Фёдор Лобжанидзе (сейчас я сказал бы россиянин, а тогда говорили не из Грузии) сделал мне замечание, мол зачем я их отпустил и уверял меня, что никто в срок не приедет и тогда моя песенка спета. К моей большой радости и даже к удовольствию приехали все, а некоторые даже на день раньше.
          12 сентября я уехал с работы как все наши специалисты в урочное время, т.е. в 14 часов, а по приезде в Мазар-Шариф доложил всем кому было положено,что мост готов.

           Прошедшие афганские праздники в честь 50-ти летия независимости Афганистана с 20-го августа до 1-го сентября и для нас были не рабочими днями. В один из первых праздничных дней в нашем городе состоялся парад и демонстрация, а потом разного рода народные представления. Вечером Губернатор пригласил всех наших специалистов на банкет. Это был стоячий фуршет вокруг стола покрытого белой скатертью, богатой сервировкой и на столе  было много фруктов, а в красивых стеклянных графинах был рубиновый гранатовый сок.
           Наше руководство в качестве культурно-поощрительной программы устроило поездку в город Кабул. Ехали мы на РАФ-е, всего 10 человек. Я тоже попал в эту десятку, это означало, что меня отметили. Дорога была очень интересная. Меня жителя Кавказа знакомого и с горными серпантинами и другими сюрпризами горной дороги, тем не менее дорога через Гималаи очень впечатлила. На высоте 3365 метров, на перевале Соланг, дорога проходит через трёх километровый тонель, который на отдельных участках представлял собой открытые заснеженные галереи, это такие участки тонеля, где, скажем, справа бетонная стена, сверху бетонное перекрытие, а слева колоннада жел.бет. колонн, открыт вид на горные заснеженные кручи, а под колёсами снег, а на календаре август месяц. Кстати о календаре. Мы жили и работали по афганскому календарю. Когда у нас бывало воскресенье, в Союзе, на родине бывала пятница.
А по летоисчислению на афганских календарях стоял 1348 год, а у нас 1969 год.
          В  Кабуле нам предоставили для ночёвки гостиничные комнаты, которые были у нашего посольства, в жилом массиве из благоустроенных многоэтажных домов – целый микрорайон, построенный при технической помощи СССР.
         Украшением города было красивое здание аэровокзала, здание министерства обороны Афганистана, комплекс зданий Кабульского политехнического универститета и корпуса автодорожного техникума.
          В Кабуле мы провели два дня, бродили по городу, по красочному восточному базару, вечером с высокого холма мы наблюдали очень красивый фейерверк, целое светопредставление. По нашим привычным понятиям это был праздничный салют, но ничего подобного я раньше такого не видел. Зрелище было очень красивым и многоцветным. Говорили, что это устроили западные немцы. Вообще, афганские кадры обучение и стажировку проходили: - армейские – в Германии, полицейские – в Англии, а инженерные – в СССР.

           После сдачи моста, у меня появилось много свободного времени и это потому, что кончал работать я в 14 часов и вся вторая половина дня была в моём распоряжении. В нашем советском посёлке была не плохая библиотека, в которой помимо официозной литературы, попавшей в неё по директивным каналам, были и интересные книги, видимо, « подкидыши». По вечерам, два раза в неделю, нам крутили фильмы, старые советские фильмы, но здесь они смотрелись с удовольствием.
          Питался я по разному, иногда готовил еду дома сам, а вообще у нас были столовые. В нашем посёлке в Мазар-шарифе  поваром был такой же контрактник как все мы из Союза, где он работал шеф-поваром в ресторане «Нева» в городе Ленинграде. Была столовая на трассе вблизи ущелья, где были сосредоточены главные работы того периода, в бывшем дворце Бох-Джанамо у города Ташкурган. У советских поваров помощниками были афганцы, которые за время работы, пройдя хорошую школу, стали прекрасно готовить и говорить по русски. Финансирование столовых осуществлялось самими едоками. В начале месяца вносился аванс, для закупки продуктов на рынке, а после каждого посещения завтрака, обеда или ужина человек подходил к списку,который висел на стене, и ставил себе крестик. Затраченная за месяц сумма денег на закупку продуктов делилась на общее количество крестов и определялась стоимость одного креста. В конце месяца расплачивались.
            Шло время, я всё больше узнавал о жителях нашего посёлка. В отличии от мужчин – специалистов, занятых на работе не только физически, но и умственно и морально, их жёны, всё своё время посвящали шопингу и сплетням, о том кто к кому зашёл вечером в гости, кто с кем дружит и что из этого следует, а были и любовные интриги, или кто что купил или продал. Оказалось, что практикуется успешный бартер. Так, флакон старых добрых советских духов «Красная Москва», которые в Союзе покупали за 5руб.10коп. в духане (лавке) можно поменять на 10 афганских шёлковых платков (косынок). Духи расходный материал, вези хоть четые штуки, таможня не придиралась. Набранные платки надо было сбыть, но для этого оказаться в Союзе. Ждать пока кончится срок контракта это долго. Придумали как внеурочно съездить в Союз. Надо забеременить, получить справку у врача и дорога домой для аборта открыта. Платки уезжали, а вместе с ними и махеровая пряжа, отрезы и многое другое. Через месяц женщина возвращалась за новым шопингом на законных основаниях.
           С появлением на контракте А.И.Каспарова это прекратилось и очень простым способом.
           У нас на контракте было три врача: - терапевт, хирург и стоматолог. Папа вызвал хирурга и поставил перед ним задачу: «Лёня ты я знаю хороший хирург так, что будеш делать аборты.» Как не бывает в деревне секретов,так и не могло это не стать достоянием общества, а тем более, что после «утечки» информации об этом было объявлено на женсовете. Не знаю, готов ли был бедный наш Лёня делать аборты, но никто не захотел подвергать себя риску у переквалифицированного хирурга и подобные случаи прекратились.
           Но бартер процветал. В ходу были фото-камеры, фены, электробритвы и многое другое без чего можно было обойтись или уезжая удачно сбыть.

           Самое тяжело переносимое бремя моих афганских будней это было ожидание писем.
           Три раза в неделю у нас бывала почта. Письма и телеграммы шли из Союза до Нижнего Пянджа обычными для почты СССР коммуникациями, а дальше – Нижний Пяндж-Термез-порт Хайратон-Мазар-шариф перевозились в мешках курьерами. Таков же был и обратный путь, так что телеграммы почти не имели смысла, да и то могли только быть в одном направлении – из Союза.
           Письмо полученное на чужбине это самое радостное событие и его с нетерпением я всегда ждал. Таких радостных событий, за три года моего пребывания в Афганистане, когда мне вручали письмо, случилось  68 раз:
           40 писем было из семьи – от Нателы и детей;
           15 писем от родителей и близских родственников;
           13 писем от друзей – Отара, Тельмана и Рудика Портнова.
Чуть больше писем написал и отправил я, из них 55 писем домой Нателе и детям.

           Как человек общественно активный, я принял участие в обсуждении устройства выставки детского рисунка. Это произошло совершенно невольно, в столовой во время ужина однажды возник этот разговор. Стоило что-то предложить как сработал армейский закон и не заметно для себя я стал ответственным за организацию этой выставки. Мне передали все рисунки собранные на контракте, к которым я приложил и рисунки полученные от моей дочурки. Я уже предвкушал как моя дочка приедет и узнает свои рисунки.
           Я заказал планшеты, обтянул их тканью и крупными буквами сделал заголовок: «РИСУЮТ НАШИ ДЕТИ». Буквы я вырезал из белого пенопласта. Кроме того я попросил представить фотографии самих детей, которые как авторы представляли на этом стэнде  свои работы. Получилось неплохо на радость и детей и родителей. А первоначально собирались клеить рисунки на ватман. Тут кстати замечу, в афганских духанах был очень большой выбор канцелярских и чертёжных товаров. К примеру, я там встречал бледно-голубую миллиметровку на пергаменте, французскую и в метраже и в листаже. Ни тогда в СССР, ни в современной России такого товара я не видел.

           В конце декабря 1969 года, после долгих моих ожиданий, под новый год ко мне, наконец, приехали Натела и Леночка. К этому времени я уже работал и жил в городе Саманган. Разумеется, я поехал на границу в порт их встречать. Для поездки в порт я получил разрешение. Без этого на границу ехать было нельзя. Мне хотелось не только физически помочь с вещами, но главное быть свидетелем их первых впечатлений, когда они увидят афганцев, увидят настоящую пустыню, ну и вообще сопровождать их в дороге, а если  возникли бы какие-нибудь не предвиденные обстоятельства, на обратном пути в Саманган, то по крайней мере, новый год встретить вместе, ведь это было, напомню, вторая половина дня 31 декабря.. Я запасся термосом с чаем и вместе с Сашей Атабаевым поехал в порт.
           Катер подходил к берегу. Истекали последнии минуты нашей разлуки. Я уже видел, стоящих на палубе, пассажиров и вооружившись биноклем отыскал Нателу. Чтобы выиграть время мы подогнали наш автобус поближе к причалу.
           Выгрузка с катера и погрузка в автобус прошли быстро, все торопились, т.к. до нового года оставалось всего три часа, а впереди была длинная дорога. В наступивших сумерках безбрежность пустыни была не заметна и бесцветна, и только освещённое светом фар жёлтое песчанное пространство бесконечно убегало под машину.
           Высадив часть прибывших в Мазар-шарифе, мы поехали дальше в город Саманган. В 23 часа мы, наконец, прибыли домой, где уже накрывали новогодний стол. В доме, в котором я жил, было ещё две семьи. У каждой семьи были жилая комната, кухня и туалет с душем. Всё жильё объединялось общим большим холлом, в котором и был накрыт новогодний праздничный стол. Общей большой компанией мы встречали новый 1970 год. К нашей компании присоединились Эмзар и Манана Чумбуридзе, живших в соседнем доме. Эмзар приехал на контракт переводчиком. Он окончил факультет востоковедения Тбилисского Университета по иранскому языку, а фарси иранского языка и афганского немного различались, поэтому для стажировки первые пол года его держали на хозяйственной работе. Манана была профессиональным художником она кончила Академию художеств и о ней я ещё расскажу.
           Новогоднее застолье было весёлым, а для меня и счастливым, т.к. в новый год я был со своей семьёй, правда без нашего сына, но и я и Натела с ним мысленно не расставались в этот новогодний вечер и только взаимными взглядами подтверждали это. Я поднял тост за тех кого мы оставили в Союзе и кто сейчас мысленно с нами - это наши родители, близские, друзья , меня поддержал Эмзар, все выпили, а я заочно присоединился к далёкому тбилисскому новогоднему столу, за которым мой отец произносил аналогичный тост, но более красиво и эмоциональнее.

              Кончился год Жёлтого петуха и наступивший 1970 год был годом Белой собаки. Первого января был день предвыходной (панджшамбе), а второго января выходной (джума), это была пятница – афганское воскресенье.Выход на работу первого числа был объявлен для нас добровольным, а за ним наступал общий и для афганцев выходной день. У меня получилось целых два дня, чтобы побыть с дочкой, а Натела осваивалась с новыми обстановкой, бытом и окружением.
              Наш зелёный, закрытый, афганский дворик собирал детей и из соседнего нашего дома. Собиралось пять, шесть детей, в основном девочек, приблизительно одного возвраста с Леной. Родители их были рады и благодарны.
             Моя «сумашедшая» жена с удовольствием и изобретательно с ними играла, читала, кормила и поила сладким (!) чаем, что к её возмутительному удивлению стало для неё сюрпризом, когда одна девочка ей сказала: - «а мне дома дают чай не сладкий». И ещё был курьёз, когда другой ребёнок, когда дети ели суп, однажды сказал: «суп с курицей не бывает, суп бывает только с рыбой».
Натела с таким возмущением мне это рассказывала, как будто раскрыла преступление века. Мне даже показалось, что она готова с такими родителями объясниться и я на всякий случай её от этого предостерёг. Я объяснил ей, что есть и такие  люди, которые экономят деньги на всём, и на детях в том числе, что мясо и курицу не покупают, что некоторые по выходным ездят на рыбалку и под красивое хоби едят иногда пойманную рыбёшку. Какая там рыба могла пойматся в афганском мелководье.
            В тот период, я работал вблизи Самангана на строительстве больницы и на перерыв приезжал домой и вёл очень семейный образ жизни. По выходным дням мы совершали экскурсии, группой в две или три семьи, по историческим местам афганистана, а проезжая по дороге, по которой были сосредоточены наши все стройки, попутно я знакомил Нателу с тем, что  мы строим и т.д..

           Саманган, по местным понятиям и по афганским масштабам вообще, это город. Расположен он на отметке 1000 метров над уровнем моря, что безусловно сказывается на его климате. Летом, не так уж жарко, а зима мягкая.
          На трассе Пули Хумри – Мазари Шериф стоит указатель в виде декоративной стенки, выложенной из белого известняка треугольной формы с глубокой расшивкой. Стена изогнута в плане в сторону Самангана, а в нише на стене надпись на языке пушту гласит: - город Саманган.
          Съезжая с трассы мы поворачиваем в сторону города и слева тянется ажурная стена нашего ДРП (Деловой Рабочий Полигон), а по афгански сактымон. После ДРП начинается поле, частная земля, на раскупленных участках которой виднелись начатые постройки. Это расширялся город Саманган. Я видел красочно оформленный генплан, на котором были нанесены и новая мечеть в современной архитектуре, и жилые застройки, и спорт площадки, и парк  и школа. Хороший был генплан.
           А справа, от дороги на Саманган, тянулось вспаханное поле, после которого начинался зелёный массив большого фруктового сада, в глубине которого по видневшейся крыше угадывался большой дом этой усадьбы. Этот дом и сад принадлежали местному богатому человеку, хозяину этих полей. Земля, на которой был построен весь комплекс нашего ДРП и земля под строимвшимся корпусом больницы тоже принадлежали ему, но были выкуплены у него Министерством Общественных работ Афганистана.
             Комплекс территории больницы непосредственно примыкал к угодьям расположенным вокруг дома этого богача.Он иногда подходил к ограде со своей стороны и приветствовал меня обычным афганским многословным приветствием:
        - Хубасти !
        - Джурасти, бахайрасти !
 При этом он улыбался и казалось его крючковатый нос опускался ещё ниже. Полные как у зурначи щёки, большое грузное тело и улыбка. Я тоже его приветствовал, не забывая в ответ улыбнутся и на этом наша беседа заканчивалась.
         Дальше было небольшое поле, после которого начинался огороженный стеной участок дома местного губернатора и здесь я хочу кое-что объяснить. Губернатор был культурным и просвещённым человеком, он окончил коллеж во Франции, у него была одна жена, которая тоже окончила колледж в США и в местном женском лицее преподавала английский язык. Было у них две дочери. Так вот, обычно афганский дом и двор огораживается глухой стеной, чтобы постороннии люди не видели во дворе женщин. Семья современная просвещённая, но традиция есть традиция, от неё  никуда не денешся, так что и губернатор возвёл вокруг участка обычную двухметровую по высоте стенку. Всё нормально, так в чём проблема? Проблема заключалась в том, что после строительства моста через речку Саманган дорогу на подходе к мосту подняли на целых пять метров и весь двор губернатора оказался как на ладоне.
           Выход был найден и новую стенку подняли над  дорогой. Теперь с дороги видна только оцинкованная крыша, такую в афганистане не стыдно и показать.
            Но вот, миновав старые постройки Самангана мы подъезжаем к красивому мосту. Мост трёхпролётный железобетонный перекинут через две промежуточные рамные А-образные опоры, а крайние устои вырастают из мощённых камнем береговых конусов. Этот мост год назад построен тоже при техническом содействии Советского Союза ( так называлось наше участие).
           После моста начинаются улицы Самангана.
           Раньше Саманган был расположен южнее километров на пять в сторону Пули Хумри, но лет тридцать тому  назад  сильный селевой поток разрушил до основания большую часть того города. Место на котором построен новый город почти полностью исключает опасность образования селевой угрозы. К планировке города были привлечены чешские и румынские архитекторы. Город распланирован на паралельные и перпендикулярные улицы. Население города не превышало 16 000 человек из них приблизительно 65% это таджики, 30% это узбеки, а остальные пуштунцы, городские чиновники. Пуштуны это была нация короля, привелигированная часть населения. К примеру у нас на объектах все механизаторы, . водители машин, крановщики и даже слесаря были пуштуны, ну разумеется и чиновники (учётчики, кладовщики, снабженцы).
            Промышленности в Самангане небыло никакой. Была своя электростанция, почта, радиоузел, баня, полицейское управление, тюрьма, помещение для театра и представлений, духан-фото и три аптеки. Было ещё два лицея – мужской и женский. В городе были ремесленные лавки-мастерские. Население занималось торговлей, садоводством, земледелием и скотоводством.
            Главная улица Самангана паралельна главной трассе и тянулась в сторону Мазар- Шарифа. Её протяжённость около одного километра и на всём своём протяжении это вереница сплошных духанов, прерываемая только перпендикулярными улицами и редкими воротами. Афганский духан устраивался на любой площади, скажем, два метра по фасаду и один метр в глубину. По стенкам устраиваются полочки для раскладки товара. Остаётся место на полу, чтобы сесть на подстилку скрестив по восточному ноги и поставить рядом весы или какой другой атрибут торговли. Откидные двери-ставни складывались и раскрывались и на них тоже были навесные витринки, а впереди тоже откидная полка или столик. Всё заставлялось товаром в корзинах, на подносах, в стеклянных сосудах и коробочках. Были духаны побольше и в таких духанах меня завораживала на столах вереница пирамидок россыпи чая. Пирамидки были большие не меньше полуметра и первое, что мне подумалось: - не теряется ли при этом аромат чая? Ведь я привык видеть всегда чай в тщательно упакованном виде, а тут всё открыто, но нет, чай был всегда ароматен и вкусен.
            Среди Саманганских духандоров (хозяинов лавок) один духандор был еврей, это я заметил  по одежде, но потом мне это подтвердили.
            Афганские семьи многодетны и мальчики с шести, семи лет уже помогают отцу в лавке и учатся ремеслу торговца и купца.

           Прошло уже больше месяца как Натела и Леночка жили у меня. За это время мы дважды побывали в Мазар-Шарифе. Этот город на севере Афганистана с населением около трёхсот тысяч является столицей провинции Балх и расположен на отметке 308 метров, что значительно ниже Самангана.
          Я ознакомил их с городом, мы обошли со всех сторон и осмотрели знаменитую мечеть, главную достопримечательность, которая и дала название городу, Голубая мечеть Мазар-Шариф. Она очень величественна, вся бирюзовоголубая. Из за большого количества бирюзовых изразцов, которыми отделаны купола и фасады мечети она и получила название «Голубая», а Мазар-Шариф – означает «могила святого». Это место захоронения праведного халифа Али, зятя и племяника пророка Мухамеда. Эта мечеть центр общественной и религиозной жизни города и ежегодно 21 марта над мечетью поднимают большое знамя – Янда, которое символизирует начало сорокадневного праздника, посвящённого встрече Нового года – Навруза.
            Оказавшись в чужих краях, хочется увезти как можно больше впечатлений и воспоминаний о чудесах другой страны, поэтому я очень хотел, чтобы Нателе удалось побывать в Кабуле. Сам Кабул мало чем примечателен по своей архитектуре, он не впечатлил меня ранее, когда мне пришлось там побывать, но интересной, на мой взгляд, была сама дорога, которая позволяла, проехав по стране, увидеть её географию и население, а главное это проехать через перевал Соланг и увидеть с той высоты бесконечные до горизонта заснеженные, а местами голые кручи Гималаев.
            Одним словом, такая возможность представилась, и в конце февраля мне удалось включить Нателу в группу советских жён, совершавших поездку в Кабул.
             Я не ошибся, Натела вернулась из Кабула, в основном впечатлённая Солангом. Ведь на такую высоту (3365м.) ей никогда ещё не приходилось подниматся, а тем более в комфортабельном микроавтобусе. Дома, на родине Крестовый перевал на Военно Грузинской дороге находится на высоте 2384м., а когда Натела с детьми были у меня на Севане, там было около двух тысяч по высоте, т.е. на таких высотах есть ещё жизнь, зелень, видны долины, а тут на Соланге голые мёртвые скалы, снег и лёд и такой же бесконечный пейзаж.

            Мы уже готовились к отъезду Нателы и Леночки в Союз, домой, а для этого надо было накупить подарков. Ведь всегда человек возвращаясь из далека старается каждого близского человека по приезде чем нибудь одарить. Когда я  стал собирать их в дорогу и укладывать вещи, получилось  что Нателын багаж наполовину состоял из подарков.
            В середине марта, оформив документы, я проводил их в порт.
             Мы опять двинулись в путь по дороге, по которой ездили в Мазар-Шариф, мы проехали всё наше ущелье и Натела даже заметила перемены. Потом мы проезжали мимо садов Ташкургана, которые из окружающей жёлтоватой серости глинянных построек вырывались своим пышным белорозовым цветением абрикоса и граната.
             В Мазар-Шарифе мы пересели в наш автобус. На этот раз мы проезжали пустыню днём и Натела не переставая удивлятся и восхищатся смотрела по сторонам на бескрайнии горизонты настоящей пустыни с её небольшими барханами и местами волнистой зыби на поверхности песков, как будто это мелкая застывшая рябь на воде.
             Пришёл катер, высадились прибывшие и я помог занести на борт наши вещи. Коробки были не громоздкие с расчётом на то, что в дальнейшем пути Нателе уже самой не раз придётся их перетаскивать.
             Когда катер скрылся в дымке тумана, который стоял над рекой я уехал.
              Я уже упоминал, что Манана Чумбуридзе была профессиональным художником. Так вот, она предложила нарисовать картину, на которой будет изображена вся наша дорога, взгляд с высоты птичьего полёта. Идея руководству понравилась и было получено добро. Манана заказала подрамник размером один метр на два с половиной и мне как её земляку пришлось ей помогать. Я с ней ходил по духанам, чтобы накупить краски, кисти и холст. Потом я изготовил подрамник и натянул на него холст, а дальше уже она сама его грунтовала и рисовала. Через шесть месяцев картина была готова. Получилось очень наглядно и здорово. Местами дорога исчезала, уходя в теснины  каменных ущелий, а потом вырывалась на плоскогорья и долины.

        Дни бежали быстро и я целиком ушёл в работу. Объект которым я занимался – шафохона(больница) был дарственным и надо было его заканчивать, в ущелье на основной трассе оставалось ещё много работы.

           Для получения некоторых стройматериалов мне предстояло поехать в Мазар-Шариф. Это были – хишти-катора (ажурные отлитые из цементного раствора фигурные кладочные блоки) для забора больницы, кроме того надо было зайти в наш советский магазин за продуктами и ещё повидать Манану. Поездку я назначил на десять часов утра.
           Немного завозившись, мы выехали в одинадцатом часу. Со мной поехал мой старший  баши (бригадир) Исох. Он помогает мне руководить работами. По документам он числится как каменщик, но опыт, знания и авторитет среди работников позволяют ему физически не работать. Он не единственный баши, которые помогают мне в работе, но он очень умно себя ведет и выделяется среди остальных, поэтому чисто условно я его считаю старшим.
           Шофёр остановился на перекрёстке, где дорога вышла на главную трассу и стал набирать пассажиров. Он всегда меня об этом спрашивает:
        - можно взять людей, господин инженер?
        - можно, отвечаю.
        - Мазар-Шариф, Мазар-Шариф бист,бист рупий (20, 20) рупий,выкрикивает он. Наконец, по 15 рупий набирается несколько человек и мы трогаемся. Машина постепенно набирает скорость, дорога ровная гладкая и вот уже на спидометре стрелка застыла на отметке 100, но этого почти не чувствуешь.
             Уже прошло три недели как уехали Натела и Леночка и только вчера я получил первое письмо, оно было из Москвы. Письмо короткое, видно писалось в торопях,  в несколько приёмов и больше было похоже на записку. Начато оно в Душамбе, на аэродроме, потом несколько строк дописано в самолёте и последний абзац написан в Москве: «уложила Лену спать, бегу за билетами…». Спасибо и за это. Когда я снова их увижу, подумал я, и где это будет здесь или в Союзе? Очень трудно жить без семьи. Очень плохо жить без семьи. Вообще семейной жизнью я не избалован, мои постоянные разъезды выработали определённые привычки и навыки. Все мелочи быта у меня в порядке. Я и сыт и обстиран бываю во время, но всё это в границах необходимости. А вокруг тишина. Тихо и пусто. Мой рабочий стол постепенно обрёл своё прежнее лицо, мой рабочий уголок восстановлен, но следы «набега» Леночки видны: - некоторые предметы исчезли.
             По этой же дороге я ехал их провожать. Помню, шёл дождь и я всё беспокоился не промокнут ли коробки, которые в кузове шофёр накрыл куском брезента.
            Кончат ли гилькоры (каменщики) сегодня кладку? Должны! Обещали. Вообще, не могу до сих пор уловить их усреднённую производительность. То быстро работают, то медленно, по настроению. Бесконечны мысли о работе.
            Баши тоже о чём то думал, потом как будто угадав ход моих мыслей сказал мне:
        - инженер саиб ( господин), наши каменщики просто лентяи ,вообще афганцы
лентяи, на 100 человек – 90 лентяев, подбирая понятные мне слова он продолжал. В афганистане есть хлопок, но нет тканей, есть нефть, но нет бензина, керосина, есть золото, но его не добывают, у нас ничего нет своего, мы всё покупаем, любую мелочь. Он замолчал. Надо было ему  ответить:
         - у вас же и дорог не было, но сейчас они есть, а раз есть дороги будет и всё остальное, обязательно будет, но со временем – попытался я его успокоить. Советский Союз не сразу всё сделал. Строили постепенно, годами создавали. Потом война была, а потом опять всё восстанавливали заново. Он меня перебил:
         - вот именно, хотели и восстановили, было желание, а у нас никто по настоящему не думает. Разве не одинаково устроены мозги у всех людей?
         - одинаково, согласился я,
         - одинаково, это верно, но мозги надо употреблять, надо иметь цель, но этого никто не хочет делать. Дальше своего желудка никто не задумывается.
          Он махнул безнадёжно рукой и замолчал. Молчал и я.
          Машина, замедлив ход, стала подниматься в гору. Исох достал из кармана коробочку с насфаром,  зачерпнул крышечкой обычную порцию, отсыпал её на ладонь и ловким движением руки направил насфар под язык. Мы ехали молча.
         По обе стороны от дороги простирались холмы переходящие горы. Всё вокруг зеленело и просыпалось. Мы остановились. Через дорогу перебегало стадо овец. Испуганные машиной, смешно и суетливо носились выводки вышедшие со всем стадом на первую свою прогулку. Ослики, нагруженные нехитрым багажом пастуха, беззаботно щипали траву. Соскочив с одного из них мальчик, может быть сын пастуха, с прутиком в руках стал подгонять стадо. Косо на нас поглядывала огромная собака. Временами она лениво оборачивалась на нас и, очевидно, сознавая свою беспомощность перед машиной, хранила вынужденное спокойствие. Попробуй, выйди из машины, подумал я, и от этого её спокойствия не останется и следа…
             Кое как проталкиваемся через это переползающее стадо и проезжаем.
             В таких ситуациях я всегда переживаю не задавит ли шофёр овцу. Был такой случай, когда я работал в Евлахе. Шофёр задним колесом задавил овцу. Хозяин потом долго не унимался. Мне было бы это безразлично, если бы не слишком частые отлучки шофера и всё в связи с овцой и её хозяином. Нет, давить скотину не стоит. Так спокойнее и овце и её хозяину и даже мне.
            Шофёр, видя моё беспокойство понял меня и сказал:
        - парванис (не обращай внимания, всё равно,не имеет значения и т.д.).
           А я подумал: - у машины нет госномеров, а у  шофёра ответственности за задавленную скотину, и никто его за это не спросит. Плюс ко всему он пуштунец, а пастух кочевник.Но слава богу, а здесь правильнее сказать, слава аллаху, мы благополучно проехали. Я продолжал рассматривать горы, которые голыми скалами подошли к самой дороге. Исох сплюнул насфар и показывая мне на скалы сказал мне:
         - это всё цемент.
           Он хотел сказать, что здесь можно построить завод, а сырья как видишь навалом.
            Вскоре началось ущелье и я ждал когда мы подъедем к мосту на 119-км.. Вспомнились дни того жаркого лета, когда это место – Саяты были всем смыслом и существом моего здесь пребывания. Вспомнилась эта дорога такой какой она была тогда, вспомнились товарищи с которыми здесь работал, вспомнил самого себя, тогда почти пантомима, не знавшего ни слова по афгански, но строившего этот мост.
           Мы ехали по ущелью. Вслед за саятовским 119-м мостом начались 122-рые шестиметровые, их строил Роберт, потом пошли трубы Вадима Модина
          Когда мы проезжали чешму (родник, запруда) я смотрел налево, на место где вскоре мне надо было развернуть работы. Исох, догадавшись о чём я думаю, спросил меня много ли здесь предстоит работы и я ему ответил, что месяца на два или три. Время покажет. Справа от дороги, напротив чешмы, видны были, ещё не убранные, вутки (времянки для жилья рабочих). В них ещё жили те кто доделывал остатки работ по обстановке пути в ущелье. Доделывал так называемый «целофан», в который «заворачивают» дорогу когда её заканчивают и сдают. У вутков стояли несколько машин, автокран и одинокая бетономешалка, которая одна напоминала о бывшем большом бетонном узле.
           Выехав из узского коридора скал, которым заканчивалось ущелье, машина пошла по бетонному лотку. Затем мы перевалили через холм и стали спускаться к заброшенному дворцу и парку Бох-Джаномо. Слева внизу раскинулись сады Таш Кургана. Великолепная картина в этом безмолвном каменном окружении.
          Я высунулся в открытое окно машины, подставив лицо ветру. Подъезжая к Мазар-Шарифу мы заметили разукрашенность, которая явно бросалась в глаза. По улице развешаны были флаги и другие явно праздничные украшения. У главной мечети было необычно много народа и маршировали войска, необычно для меня, выбрасывая далеко вперёд руку и печатая только правую ногу.
          Я остановил машину и вышел. Отправив шофёра на полигон, я пошёл по своим делам. Встретились наши. Приезжает король, сказали мне они. Всё стало понятным. Короля я видел только на снимках.
         Манану и Эмзара я дома не застал. Потом я пошёл в наш магазин, накупил продуктов и вышел к условленному месту встретить машину..Когда подошла машина мы поехали обратно. У выезда из города был большой круг – кольцо дороги, от кольца расходятся пути в Пули-Хумри, в Шиберган и въезд в город.
         У этого кольца нас остановили, всякое движение было прекращено. По периметру кольца стояло много людей. Тут были и ученики лицеев, и народ специально встречающий короля, и народ вроде нас вынужденно примкнувший. Говорили, самолёт уже приземлился. Король прибыл из Кабула на самолёте.Значит встречали и мы тоже. я вспомнил далёкую детскую считалку. Недаром один очень хороший человек, его звали Антуан Д^Сент-Экзюпери сказал, что все мы из нашего детства. Помню из этой считалки король всегда представлялся мне в образе и подобии изображённом на игральных картах. Королевичи и царевичи напоминали сказки, как впрочем и сапожники и портные.
            А вокруг было много народу и у них были свои представления, свои понятия о короле, у них был свой КОРОЛЬ.
            Наконец, процессия показалась. Впереди шло много машин полиции, затем сопровождавщий экскорт на мотоциклах и потом машина короля. Вся она была усыпана лепестками цветов. Розовые лепестки, чёрная низкая широкая машина, широкое окно, стекло спущено и сам король рядом с шофёром. Он проехал мимо нас приветствуя толпу, улыбаясь,помахивая рукой. Королю на вид можно было дать лет шестьдесят-шестьдесятпять. На нём был европейский костюм, лицо вытянутое, он был без головного убора.
            Мы ещё долго стояли пока шли встречные машины. Потом мы тронулись, движение восстановилось. На встречу шли машины с солдатами встречавшими короля на аэродроме, шла конная полиция, шли люди.
           Вскоре я забыл про короля. Опять все мысли поглотила работа, т.к. надо  было кончить больницу как можно быстрее, и в уме я прикидывал, что на завтра кому  поручить. Мы ехали молча.
        - Господин инженер, нехорошо так много думать о работе – обратился ко мне Исох;
        - можно выкинуть берет, очки, - показывал я ему, но как выкинуть мысли?
           Он смеётся и говорит,
        -можно. Раньше я тоже так много думал, думал и по ночам, потом я был как больной, потом и вы будете как больной, - доказывал Исох.
           Я молчал. Не только существует работа. Есть ещё Андрейка, есть семья, есть родители, есть дом – вернее нет его. Всё это переплетается в мыслях. Всё это волей неволей вплетено в дни моего здесь существования. Как это ему всё объяснить? А надо ли?! Я молчал и думал о своём.
           Но он меня перехитрил. Мы проехали ещё немного и он поднял вопрос о браке и о семье. Его интересовало в Советском Союзе можно ли иметь две жены, можно ли сманить чужую жену, можно ли развестись и массу других мелочей из этой темы. Я улыбнулся его хитрости и стал ему отвечать, а так как тема эта, в моих запасах слов на языке фарси, была почти целиной, на это ушла вся дорога.
              Когда мы подъехали к сактымону (ДРП), Исох вышел из машины и пешком пошёл в вуток. По дороге  домой я заехал на объект, чтобы аскары выгрузили хишти-катора,  а потом  шофёр отвёз меня домой.
              В пустой квартире я снова вспомнил вопросы о браке и семье и снова подумал о том можно ли иметь две жены, или сманить чужую. Но мне было всё ясно, а объяснять было некому. Вокруг была пустота. Я немного поел и лёг спать.
              На следующий день проснувшись я ещё подождал пока зазвенит будильник, потом побрился, позавтракал и вышел. Машина стояла у ворот. Мы поехали. Саид Шерджон (мой водитель) поспешил мне сообщить, что сегодня приезжает король. Он был рад, ведь это король, сам Захир Шах приезжает, он явно был этим возбуждён. Занятый своими мыслями, я не выразил при этом бурных восторгов, но почувствовал, что моя отчуждённость от затронутой темы Саид Шерджона как то охладила. Тогда я поспешил сообщить ему в свою очередь, что  вчера в Мазар-Шарифе я видел короля и очень близко. Он снова оживился. Он был этому рад.
              День начался как обычно. С утра я проверил вышли ли машины на работу из гаража. Дал баши задание и пошел по территории просмотреть вчерашнее. До одинадцати часов я как то не обращал внимания на то, что некоторые гилькоры стали исчезать. Потом, я стал разрешать уходить тем, которые на время отпрашивались пойти встретить короля. Я понимал, это их праздник, их радость. Я мог бы оказаться в конце концов совершенно один на стройплощадке, если бы это продолжалось, а поэтому, чтобы не оказатся в таком положении, созвав некоторых кафилей, (которые оставались ещё на месте) и всех баши я разрешил всем пойти на дорогу встречать короля с тем, чтобы после того  как король проедет вернуться и возобновить работу.
           Все остались довольны и были рады такой возможности и я вместе со всеми поехал к месту встречи.
          Весь перекрёсток дороги был запружен народом. Правда, триста метров это не мало, но на этом отрезке дороги (проезжую часть старались не занимать) скопилось около 25-ти тысяч народа. Встречать короля  пришли все жители Самангана, приехали из окрестных кишлаков. Строем пришли оба лицея – мужской и женский, от мала до велика. Все держали флажки, все волновались, все ждали. Каждый надеялся увидеть короля, но никто не думал удастся ли это.
           Четыре роты моих аскаров были призваны в помощь полицейским поддерживать в толпе порядок. Полицейские уже, в который раз раздвигали толпу, а она опять и опять суживала дорогу. Люди стояли на стенках, сидели на крышах, взгромоздились на машины; каждый старался обеспечить себе видимость. Моя беседка, на остановке, была украшена особо: - по ребру плиты перекрытия был натянут приветственный лозунг – «Добро пожаловать наш дорогой король», выше по центру красовался, покрашенный бронзой, макет государственного герба, а рядом у микрофона возвышался диктор саманганского радио.
             Вообще, дорогу украсили очень хорошо. С утра её помыли. А до этого весь предыдущий день и до полной темноты копали по обочинам ямки, ставили деревянные жерди красного цвета и привязывали к ним флаги. На столбах развесили динамики. Построили две арки, всё это обтянули коврами, украсили разноцветными лозунгами и, конечно, портретами самого короля. Было посажено много новых ёлок.
              Движение машин в сторону Мазар-Шарифа  было приостановлено, а случайные машины  с трассы загонялись за поворот на Саманган.
             На площадке перед беседкой были танцы. Танцоры (все до единного наши шофера) обливались потом. Пуштунский классический национальный танец – атан – сопровождается двумя барабанщиками, которые попеременно сменяют  друг друга. Этот танец конца не имеет. Перестаёт танцевать только тот кто уже падает, он больше не может. Это бесконечное прыгание, вращение и мотание головой в такт с барабаном – адский физический труд. Но брабанщик настойчиво продолжает, он опять выводит на круг хоровод, а два настойчивых удара по барабану подряд как бы говорят: - «ещё», «ещё». Ещё – так ещё. Новые танцоры  встают в хоровод, танцы продолжаются, а король пока не едет.
            Диктор подбадривая толпу, своим красивым медным голосом извещает, что король и сопровождающие его лица уже выехали из Таш Кургана, … потом ещё – они проехали Саяты. Я подумал о своём мосте. Наконец: «они проехали Хазарат Султан». Я про себя высчитываю, что через двадцать минут король прибудет. Я с трудом протиснулся к беседке. Там были Абдусалом, Николай и афганские служащие с Сахтымона. Мамур Якуб Хан встал, уступая мне место. Я отказывался, но он настаивал, и чтобы его не обидеть я сел. У стены задумчивый и ушедший в себя, стоял Мамад Таир – мой тавильдор (кладовщик).
          - Мамад Таир – читурасти, обратился я к нему с приветствием.
         -Хубасти, бахайрасти!?, он ответил, но на лице печать озабоченности, а в руках вижу он прячет какуюто бумагу. Едет король. Его ждут и у каждого своё, свои радости, но и свои проблемы.
          Проходит минут пять или десять,а мы всё ещё сидим в беседке. Глядя на эту почти сумашедшую толпу мне стало ясно, что хоть место у нас безопасное, здесь нас не раздавят, но и увидеть ничего не дадут. Я убеждаю товарищей, что надо подыскать место получше и втроём мы пересекаем площадку и становимся у дороги. Мой водитель Саид Шерджон показывает нам полные набитые карманы лепестков от цветов с абрикосового дерева. Он приготовился к встрече. Он показывает их нам уже во второй раз. Я не знаю как встать, чтобы никому не мешать, но при этом что-то видеть. Толпа давит со всех сторон.
           Аскары рады. Они не работают, они увидят короля. Ведь они даже не имеют представления, что такое король, каков он. Поэтому они сами глазеют во всю и давно забыли о том что их привели сюда для соблюдения порядка среди нафаров (простолюдины). Время истекает. Барабан всё водит танцоров по кругу – «ещё», «ещё» и танцующие как опъянённые повинуются этим ударам.
            Люди задают друг другу вопросы: Где он? Когда, наконец, прибудет?.
            Меня тоже это интересует, воспользовавшись тем, что комендант полиции был поблизости я подошёл к нему и спросил остановится ли здесь король?
       - Малум нис,инженер саиб!? (Не знаю, господин инженер). Ответил он и виновато улыбнулся, пожав плечами..Рядом стояли учащиеся старших классов мужского лицея. Они были более оптимистичны. Один учащийся 12-го класса подбадривает – толи меня, толи себя: - стат меша (обязательно остановится).
              Ещё бы, собралось столько встречающих. Почему бы ему не остановится и не пожать каждому руку.(!)
             А толпа ходила уже ходуном. Уже давили и сзади и с боку. Я уже перестал думать о том, что надо было бы переодется. Схватив Абдусалома под руку образовываю большую массу. Пока держимся.
            Вот уже что-то близко. Появился Шериф Хан (комендант нашего мосторайона, майор). Он расчищает проезд. Он размахивает руками. Ах, нет. Стоп. Он уже работает руками. Ему помогает другой комендант, и ещё один, и ещё, и .ещё. Их много, они стараются, они пытаются раздвинуть, с двух сторон дороги сомкнувшуюся толпу, чтобы обеспечить проезд, но тут меня уже понесло куда-то в сторону и я потерял их из виду. Потерял я и Абдусалома.
           Вся толпа, стоявшая на площади перед беседкой ринулась по полю вдоль дороги, по ходу движения короля. Тысяч пять присутствующих одновременно поняли, что вперёд уже не прорватся и побежали искать иные ракурсы.
           Рядом шагал Николай, мы шли к Сахтымону и вдруг увидели пустое место, стояли учащиеся младших классов мужского лицея. Решив, что под их эгидой мы в безопасности, пристраиваемся. Вдруг все захлопали. Я выкинул сигарету, чтобы лучше хлопать и тоже хлопаю. Что-то движется. Как приблизилась машина с королём я не сразу заметил. Шла она медленно. С боку у передней двери машины, почти заслонив короля, шли державшись за машину левой рукой два здоровых дедектива. Они были в серых костюмах.
           Лицо у короля улыбалось, он из глубины машины помахивал всем рукой, он тоже был взволнован и по моему мечтал вырватся из этой одуревшей любвиобильной толпы, мечтал побыстрее уйти от этого душащего любопытства.
Сзади, плотной массой облепив машину, бежали аскары. Они  проталкивали машину сквозь толпу. Их было человек 50. Они давили её вперёд. Временами казалось машина идёт юзом. Прикажи им и они протолкнули бы её и через Работак.
             За дедективами шли ещё какие то люди, а дальше наступали полицейские. Они работали бляхами, расчищая дорогу, не давая толпе подступить к машине. Даже начальник полиции работал. Он не стал снимать с себя пояс с бляхой и ограничивался палкой. А люди бежали за ними не взирая на побои, не понимая ещё, что их праздник уже окончен, что БАБА, как ласково они называют короля, проехал.
             Одни шли вперёд, другие назад. Один крестьянин вёл за руку мальчика лет 4-х, он плакал. Плакал ли только он. Всё быстро кончилось, все ожидания, надежды. Склонив голову, молча выбирался из толпы Мамад Таир.
             Весь праздник был в ожидании.
             Пока ждали -  надеялись. Пока надеялись – улыбались, танцевали и пели и шутили и говорили. Потом всё, и как-то неожиданно, перемешалось в одну сплошную массу, любопытство раздавило всякую организованность. А её, пожалуй, и не было. Была толпа, тёмная и не подвластная. Не грамотный народ, крестьяне, всякий беспризорный люд, влачивший своё существование в серой веренице будней пришёл посмотреть на короля и большинство из них впервые в жизни. Они пришли как на праздник, как на исповедь и может быть должны были унести отсюда свою встречу с королём как светлый луч солнца в своё беспросветное будущее, может они ожидали услышать его голос или надеялись на добрые слова надежд.(???).Некоторые уносили шишки и синяки. Дары полиции.
              Солнце озаряло их надежды и всю саманганскую долину. Но никого из организаторов не озарила мысль растянуть этот народ по дороге на достаточном расстоянии, чтобы растянуть эту массу народа в два или три ряда. А тем более если планировали или надеялись на возможность остановки короля.
              Пока король был далеко всё было благополучно. Им говорили – стойте, они стояли, им говорили – назад, они отодвигались…их опять отодвигали и опять. Потом всё начиналось сначала. Организаторы надрывали глотки, полицейские работали без устали. Может хватит?.Может, господа, вы что-нибудь придумаете?? Нет, не хотели придумывать. Снова раздвигали толпу, снова надрывали глотки – обеспечивали п р о е з д.
              А, когда появился кортедж – все кто до этого исправно отодвигались назад по первому требованию слова или хлыста, вся эта плотная людская масса почему то решила, что наступил момент ради чего они пришли и, наконец, можно посмотреть на короля и все захотели посмотреть. В С Е. Вся толпа сразу. Одни тянули шеи. Другие давили. Третьи тоже тянулись, четвёртых уже понесли и дорога закрылась, толпа сделала то, что сделала !!! Дорога закрылась. Безобразие! Надо навести порядок! Ох, как его наводили….

             За нашим сактымоном начинается подъём и поэтому было видно как вырвавшись из толпы машины блестя на солнце, взбираются на подъём.

            Приблизительно через год, когда наша дорога от Пули Хумри до Мазар Шарифа была почти готова, Король Захир Шах будучи в Мазар-Шарифе посетил наш контракт.Была встреча с Советскими специалистами построившими дорогу. Я был в числе встречавших короля в торжественной обстановке. Король был выше среднего роста, нормального телосложения, европейской внешности, а его энергичное мужское рукопожатие показалось мне очень современным. Он произнёс несколько приветственных, благодарных фраз в адрес нашей страны и нас как её представителей и вскоре уехал, сопрововождаемый многочисленной афганской свитой.

            Первый месяц нового года в Афганистане – хамал. Первое хамала соответствует нашему 21-му  марта. Хамал месяц весны. Весна, новый год, пробуждение,  весенние хлопоты и надежды. Надежды на урожай, на завтрашний день, на будущее, на Весну – пятьдесятпервую весну своего пробуждения.
             Был очень тёплый весенний день, я сидел на летней площадке чайханы, недалеко от дома ожидая машину. Когда подошла машина и мы поехали я произнёс вместе с обычным приветствием и поздравление в связи с 51-м годом освобождения Афганистана. В ответ я услышал нечто такое, чего совсем не ожидал. Смысл им сказанного привожу по памяти. Он сравнил Афганистан и Индию и сказал: зачем нам эта свобода, когда у нас ничего нет, он имел в виду промышленность. Вот Индия освободилась на 27 лет позже нас, а  Англичане оставили им заводы и фабрики. А у нас ничего нет, вы строите нам дорогу, а мы можем заплатить за это изюмом. Я перевёл разговор на изюм, а с него перешёл на необыкновенный ташкурганский гранат без косточек, котрого в нашей стране нету, тут он снова оживился и добавил, что такой гранат растёт только в Таш- Кургане и больше нигде в Афганистане он не прижился.
            В тот день, вернувшись с работы, я отдыхал, пока подогревался на плите обед. В раскрытое окно был виден сад весь в розовом цвету. Я лежал и думал о том, что это мой последний месяц в Самангане,что предстоит снова переезд в Мазар- Шариф, о новом объекте, который будет в ущельи или как мы его называли по афгански – танги. Было бы, конечно, хорошо оставить за собой те же бригады гилькоров и шоферов, с которыми уже сработался.
           Девочки  Абдусалома играли во дворе, бегая по асфальтированным дорожкам. Во двор вышла Соня – их мать и стала звать их к обеду.
           Вообще, кроме Сони и двух её девочек ведь никого во дворе не осталось.Или тишина, или резвятся дети, или мать их зовёт домой. Временами Абдусалом выходил во двор отдохнуть от работы и они с женой разговаривали и я слышал их голоса и смех.  Помню в то время мне много приходилось работать за моим рабочим столом – что то конструировать, расчитывать или просто планировать работу на следующий день. Новый объект в ущельи возник вне проекта дороги. Это была площадка отдыха, которую надо было разрисовать на стадии эскиза утвердить его у папы, а потом приступать к работе. Идея с площадкой отдыха возникла у афганской стороны. В этом месте, недалеко от дороги, был небольшой тёплый родник. В те дни, когда в ущельи работало много наших специалистов, т.е. в дни строительства самой дороги, обнаружив этот родник возникла идея сделать запруду, чтобы после работы можно было окунувшись освежится, смыть с себя пыль и пот и вообще понизить температуру тела, которое афганское солнце не щадило. Когда на этом месте образовался небольшой пруд и успешно просуществовал более полугода, вот тогда и возникла идея с зоной отдыха. Идея меня увлекла и в общих чертах всем понравилась. У меня появилась вечерняя нагрузка  и это было хорошо, т.к. было о чём думать и чем заняться, чтобы уйти от дум об одиночестве, о семье и о том почему я здесь, а они там.
              Вдруг голос показавшийся мне знакомым донёсся со двора. По двору смеясь и переговаривая с соседкой шла мама

            Когда я осознал видение, то уже сознательно, не желая с ним расставаться, я домысливал то, что мне вначале померещилось: - мама открывает дверь, на ней её серый плащ, а в руках её небольшая хозяйственная сумка. От самых дверей, широко улыбаясь она входит и говорит: - «Ну как ты здесь»… Вот и сейчас услышав голоса Сони и Наргиз мне померещилась мама. Так бывает часто у меня, чудится сначала голос, а потом кто-то входит в комнату, а я его встречаю возгласом: - «Вай, вот не ожидал!».
           Так входили ко мне Натела, Леночка, входила мама, входили разные женщины-соседки из далёкого детства. Это происходило в результате звуковой ассоциации  голосов и тогда я переносился или во двор далёкого детства или к себе домой на улицу Меликишвили или в Дигомский массив, где жили родители и моя сестра.

           Моё новое жильё в Мазари мне нравилось. Перед моими окнами была  маленькая терасса, а небольшой зелёный дворик имел отдельную калитку на улицу, но ею я пользовался редко и всегда входил через общий двор, который отделялся от моего дворика широким проходом.
           С переходом в Мазари я получил персональный служебный транспорт – советский военный джип ГАЗ-69. Это было личное распоряжение папы, ибо персональные служебные машины были только у руководства. Моё отношение к работе и моя занятость выходили за рамки должностных служебных обязанностей и это заметили. Я не ограничивал себя рабочими часами «от» и «до», как обычно в своей жизни увлекаясь тем , что делал.
          Я не только там в Афганистане, но и вообще по  жизни, где бы я ни работал, я всегда делал больше чем должен был, но меньше чем хотелось.
           Если бы я получил машину по «блату» общество не пережило бы этого. Сотни глаз, и женских в первую очередь, «фильтровали» всю контрактовскую жизнь: - кто с кем!, почему?, для чего?, за что? И т.д.
          Получив независимость от служебного автобуса, т.е. необходимости ехать на работу со всеми, а главное и со всеми возвращаться в 14 часов, я стал свободнее и независимее в планировании своей работы. Я работал столько сколько считал нужным, а мои афганские помощники (кафили) сами регулировали сменность и замену рабочего персонала.
 В каждодневном общении с афганцами я стремился совершенствовать свой разговорный язык. Это формировало большее взаимопонимание и помогало строить в работе лучший взаимный контакт, влиять на качество, на производительность.
           Афганцы народ очень чувствительный и уважительное отношение к ним они ценили и обращали большое внимание на хорошие манеры в общении. В манерах приветствий друг друга они были исключительно пунктуальны и щепетильны хотя это и зависило главным образом от социального положения человека, которого приветствовали.
            Так, например, после того как я получил персональную служебную машину, они к обычному обращению «инженер саиб» стали прибавлять «сэр» - «сэр, инженер саиб».
           В семье или между близкими людьми,  в приветствиях у них, добавлялись такие понятные и знакомые мне с детства слова как «джан» или «азиз», что означало – дорогой.
          Самым жарким временем года в Афганистане были июнь – начало июля, когда температура в тени держалась у отметки 40 – 42 градуса (С), а в некоторые дни достигала и 47 градусов. После 40-а повышение температуры было очень чувствительно и без термометра, а в ущельи, где я работал, в этом каменном пейзаже, это чувствовалось ещё острее. К этому ещё следует прибавить, что весь рабочий процесс проходил на дороге или у дороги, где тени вообще не было.
           Моё вольное толкование рабочего времени и рекомендованного рабочего рабочего режима  (работать до 14часов) как и мой нигилизм по отношению к  афганской жаре дали свой результат.
          Вернувшись однажды с работы домой, это было уже под вечер, я почувствовал как ни с того, ни с сего у меня поднимается температура, это явно ощущалось. Ничего не болело, но термометр, которым пришлось воспользоваться, показывал, что у меня жар – было 40 градусов. Я написал записку к нашему доктору и через дворового аскара её переслал.
          Вердикт врача был очень короткий. Это тепловой удар: -
       - ничего не принимай, стань под холодный душ, лежи на мокрых простынях, включи вентилятор и побольше пей холодный компот, в течении недели всё придёт в норму.
          Всё так и было. Шесть дней я усиленно охлаждался и за это время выполнил массу полезных домашних дел, а за одно хорошо отдохнул и много читал.
          Аналогичная ситуация повторилась у меня через год, опять в конце июня, но тут уже я врача не вызывал, т.к. наученный опытом знал, что делать.
         Вообще, жара меня не угнетала, чего не могу сказать о тех кто был родом из России или, например, из Прибалтики, им действительно было тяжело, поэтому они строго придерживались рабочего рассписания и работали до 14часов.

           Через четырнадцать месяцев мне дали отпуск и я целый месяц провёл дома с семьёй, водил дочку в школу, бывал у родителей, встречался с друзьями. А потом, вновь с ноября начались мои афганскии будни, но в зимний период производственная нагрузка была в меньшем объёме по сравнению с тёплыми месяцами, которые начинались с марта и, следовательно, у всех у нас оставалось много времени на общение и на разные посиделки. Так, однажды, общаясь в клубе после киносеанса заговорили о приближающемся новом годе. Это было время, когда в СССР в новогоднюю ночь обязательно шла по телевизору трансляция новогоднего праздничного концерта именуемого – Голубой огонёк. И вот, слово за словом, решили устроить у нас на контракте нечто аналогичное, собратся в большом зале за столиками с едой и выпивкой, подготовить музыкальные номера. Идеи и предложения сыпались одна за другой. Тут же составили список организационного комитета, обозначили кто за что отвечает и признаюсь, без ложной скромности, попросили меня возглавить этот комитет.
           За два месяца мы подготовили и художественную самодеятельность, и декоративное оформление зала, изготовили большой вращающийся зеркальный шар, помост сцены, светомузыку. Все потрудились на славу. Я потерял и покой и сон, кроме организационных вопросов, мне и Лили Харитоновой (жена Сергея Харитонова, они были из Харькова) надо было написать литературную часть и потом вести этот вечер. До поздна вечерами у Харитоновых мы писали сценарий, придумывали шутки на тематику из нашей афганской жизни, всякие загадки и шарады. Весь конферанс и шутки были вокруг песенной тематики о дорогах, о нашей российской зиме и снеге.
           Зал был оформлен как в сказке – зимний лес с подсветками. На импровизированной сцене выступали с вокальными номерами наши солисты. Это были наши ребята и жёны наших ребят, аккомпанемент состоял из нашего трио: гитара – Олег Ашуров, аккордеон – Сергей Макиенко, ударные – Виктор Рябов.
          Всего присутствовало на этом Новогоднем Огоньке по встрече 1971 года 140 человек. Кроме нашего контракта, были приглашённые гости из Кабула (из нашего посольства) и приглашённое афганское начальство. Всё прошло очень хорошо, было весело и празднично.
          Программа получилась настолько удачной и привлекательной, что нас пригласили нефтянники (другой контракт из СССР в Мазар-Шарифе) и мы дали выездной концерт.

          Зима в тот год выдалась затяжная и снежная и весь январь температура колебалась от минус пяти до плюс пяти.

                Дорогие мои, здравствуйте!
          Четыре дня мы не работаем, т.к. у афг. Стороны праздник.
          Уже 7 февраля, т.е. 3,5 месяца как я уехал из дома, а кажется,
          Что это было так давно. Мысли, конечно, о вас и через вас всё
           Ощущения в тех деталях, о которые без конца «спотыкаешся»
           Когда я открываю огромную дверцу моего гардероба мне кажется
           я попал не туда и мне не видны твои одежды как в нашем тесном
           гардеробе со скрипучей дверью, которую я привык приподнимать,
           чтобы не разбудить детей если мы хотели пойти в кино, а в ком-
           нате полумрак, а здесь висит огромная в двести сил лампа и гар-
           дероб не скрипит и некому мешать, некого будить, некого позвать.
           Мне часто снятся сны.Ты бываешь гдето рядом.Совсем рядом, или
           Гдето по соседству.Сон длится до тех пор пока я не возмущаюсь
           Своей скованностью.Тогда я начинаю ругать себя за то, что ты
           Была так близко, а я не использовал эту возможность не обнял те-
           Бя, ну что ты стоишь иди позови.И тут я пробуждаюсь и прощаю
           Себя, свою скованность, свою инертность.И сны эти так часты,
           Что и пробуждение протекает тоже во сне.Иногда я пытаюсь уст-
            Роится поудобнее, в надежде продолжить видение но не получается.
            Утром ещё не открыв глаза я всё это перебираю в своей памяти.
            Впрочем ( )всё равно это кончится, успокаиваю я себя, всё равно я
            Тебя обниму…( )Завтра почта, посмотрим какя будет завтра пого-
            да и вообще я люблю кататся на лодке.А потом я люблю жаренную
            картошку с солённой капустой, хорошо если с мясом и в весёлой
            компании.Но ещё лучше, если нет жаренной картошки, мяса, лодки,
            капусты, пирожных и прочей ерунды, а есть маленькое письмо, как
            мне говорят: видно от сына, в каком он классе, аккуратно пишет,
            молодец.А я сверлю на сквозь конверт, ощупываю, осматриваю и,
            наконец, вскрываю и читаю, а потом хожу и снова читаю, ну ладно,
            может и завтра так будет.Обнимаю тебя и деток, целую

         Афганистан – страна контрастов. Это проявлялось не только в природных условиях, но и в облике афганцев. Очень часто я сталкивался и с глубокой стариной и рядом с ней с атрибутами и проявлениями современного мира.
        Занятный случай произошёл однажды на рынке. Наши люди старались в одиночку не ходить по городу, а жёны наши тем более. Так вот, к двум нашим женщинам (жёнам наших специалистов) подошла на рынке афганка, в чадре, вся закрытая и улучшив момент, чтобы никто не заметил, сказала им на чистом русском языке: «я русская», а потом ещё приподняла с лица накидку, чтобы продемонстрировать своё славянское лицо. В завязавшемся разговоре, она поведала им свою историю. Она из города Харькова, замуж вышла за афганца, котрый учился в харьковском вузе, они полюбили друг друга, два года встречались и поженились. После учёбы он вернулся на родину и она с ним. Первое время всё было хорошо, но когда надо было ехать к родителям в селение, чтобы представить, показать жену, он попросил её надеть чадру и объяснил ей, что родителям будет приятно узнать как русская чтит их традиции. Я одела, не хотела обижать ни мужа ни его родителей. После этого ходить без чадры мне не разрешают. Она была в полном отчаянии и сказала, что собирает деньги на дорогу, чтобы бежать обратно в СССР. Ну, деньги сердобольные наши женщины, конечно, ей дали, но постарались побыстрее уйти от этой неформальной обстановки.
           Вообще, не ношение чадры в Афганистане впервые было допущено правительством ещё в 1959 году и только в городах этого не придерживались в отдельных семьях. В сельских местностях чадру не носили, т.к. она мешала в сельхоз работах, и только при встрече с незнакомым мужчиной женщина прикрывала лицо платком.

          В одном из писемь домой, я нашёл описание песчанной бури, которая застала меня в пути и из которой я еле выбрался. Вот эти строки:

                «Вчера была буря.Дул сильный ветер, «воздух»- сплошной песок,
             Видимость ноль. Атмосфера наэлектролизовалась – стоило дот-
             Ронутся друг до друга и ударяло электротоком. Из-за отсутствия
             видимости сталкивались машины, а две вообще сгорели. Когда я
             приехал в Мазари соседи подумали, что я вылез из под земли, а я
             вышел из закрытой машины. Обвязал нос и рот мокрым платком
             и несколько раз встряхивал его-забивался. Потом до позднего вечера
             всё отстирывал и выковыривал песок из всевозможных дыр-как нос,
             уши, глаза и даже пупок. А сегодня с утра всё спокойно, будто не
             было этой бури»

          Начался третий год моего пребывания в Афганистане, у меня уже было продление на несколько месяцев, но я чувствовал, что этим дело не ограничится.

           Несколько раз Каспаров заводил со мной разговор о полном третьем годе и каждый раз для меня это переплеталось с неопределённой реальностью приезда Нателы с детьми и мне приходилось уходить от конкретного ответа.
           Однажды, это случилось в середине ноября 1971 года мы встретились на трассе и он мне сказал: поезжай домой, всё обсуди и возвращайся, приедешь на новый оклад, надеюсь будет возможность повысить. Даю тебе, как в армии, 10 суток - с дорогой, добавил он, тоном не подлежащим обсуждению. Я и сам понимал, что и на 10 суток мне бросать производство не легко.
           Неожиданно для Нателы 20 ноября я приехал домой. Так же неожиданно, т.к. пять дней пролетели одним мигом, я улетел через Ташкент обратно.

                Дорогая моя, дорогие Леночка, Андрей, здравствуйте!
             Как ты добралась до дома? Я ушёл на поле и сразу же почувствовал
             как наполняюсь чувством отдалённости от дома. 50метров,  а
             какова сила отравления, которая сразу меняет всё и делает недо-
             сягаемым то, что только что было так близко. Вот с такими
             мыслями я улетел. Прилетел в сонный ночной город и пошёл бродить
             по тёмным улицам ( ) добрался до телеграфа и дал телеграмму,
             надеюсь получила.В 8 утра я поехал к брату Надюши- Натану и
             т.к. здорово хотел спать проспал два или три часа.( ) Поехал на
             аэродром и перевёз вещи прямо на перон и дождавшись поезда
             уехал в Термез ( ) 10декабря в три часа дня я был уже дома. В пор-
             ту меня встречал Слава. Приехал и сразу за работу. Правда без
             меня, мои потрудились здорово,но местами – то что знали, т.ч.
             приходится догонять.Пишу об этом и вообще только сегодня т.к.
             вечерами сейчас много работы ( )Обнимаю, жду писем, целую

             Поездка домой, даже такая кратковременная, здорово перезарядила меня и я с удвоенной энергией приступил к работе. В нашей мазарской колонии, к этому времени, оставалось всего 46 человек, а тогда, когда я приехал летом 1969 года, нас было 250 человек.
           Вся стройка ушла на Шибарган и Хайратон.

           Отрезок дороги на Хайратон, отходящий от основной трассы в порт, считался дарственным. Это тот участок через пустыню, на котором афганские водители прекрасно ориентировались без наличия какой либо дороги, что меня всегда удивляло, когда я ездил в порт Хайратон. Оглядываясь назад в те далёкие годы, понимаю, что эта дарственная дорога имела далёкие государственные перспективы, - перспективы войны, которая началась в 1978 году.

           От Мазар-Шарифа до Шибаргана надо было построить 156 киллометров дороги и поэтому все наши специалисты работали в том направлении. Вместе с техникой и людьми ушли туда и наши полевые столовые.
           Весь построенный участок дороги от Пули-Хумри до Мазар-Шарифа, для полного завершения, нуждался в благоустройстве придорожной территории согласно местным запросам, которые формировались афганской стороной.
           Всю эту работу А.И.Каспаров возложил на меня: - «Ты инженер широкого профиля и у тебя есть фантазия, только не очень увлекайся, за одно, надо будет устранить некоторые наши недоработки» - сказал он. Всё, что я сделал за два года моей работы на контракте позволило ему сделать этот выбор.
           На этом построенном, почти двухсоткиллометровом, участке дороги я остался  практически один, если не считать моего «афганского» друга Славу Головко, у которого на этом участке были свои, чисто дорожные «хвосты» и мы с ним иногда пересекались.
           В виду того, что наших столовых в этой зоне не осталось А.И.Каспаров поставил перед афганской стороной вопрос об обеспечении меня питанием. Для этого мой кафиль получил соответствующее финансирование.
           В городке Таш-Курган, который находился в середине моей трассы, в гостинице был арендован номер, нанят повар-афганец, который готовил еду и в перерыв накрывал стол на несколько персон, т.к. со мной обедало и несколько афганских чиновников, а иногда, когда Слава Головко бывал поблизости, я и его приглашал к обеду. Так продолжалось месяца  два, но однажды приехав на обед, я увидел на столе всего один прибор, это было настолько не обычно, что я спросил: - «почему только один прибор?». Оказалось, что начался месяц рамазан, когда афганцы едят только до восхода солнца и после захода.
           Не долго думая, с видом человека, который, конечно же, должен был об этом знать, я заявил, что до конца рамазана впредь не готовить и меня к обеду не ждать. Старик-повар был очень польщён моим заявлением и стал что-то лестное в мой адрес выговаривать окружающим, но я поспешно ушёл не дослышав его.
          Прошёл месяц. Кафиль, вспоминая наши обеды до рамазана,  предложил мне организовать обеды по другому. Дело в том, что в прошлом, иногда в обеденное время мы находились от Таш-Кургана довольно далеко, но приходилось ради того, что там ждут всё бросать и ехать. Это было неудобно, терялось время и бензин, а я, признаюсь, при этом ворчал. Вот, поэтому кафиль предложил обедать в других местах, там где нас застанет время обеда, а духанов, где можно было поесть по дороге было много.
           Кафиль часто ездил со мной в машине, ведь разбросанность мест где производились работы была по всей длине моего участка, а он был ответственным за обеспечение этих объектов рабочими.
          Предложение мне понравилось и я стал обедать в придорожных духанах, а кафиль расплачивался. Через дней десять он мне сказал, что я могу ездить уже и без него т.к. всех он предупредил и меня везде будут обслуживать, а он один раз в неделю будет объезжать духаны и расплачиваться.
           Этот новый распорядок был удобным и по началу даже занятным своей необычностью, впрочем я быстро к нему привык и вскоре это уже никаких эмоций у меня не вызывало, наверное, ещё и потому, что сами духандоры проявляли при этом дружелюбие и гостеприимство, выделяя меня среди прочих посетителей, а я в свою очередь относился к ним с ответной вежливостью..
         
           Неожиданно ранняя весна 1972 года пришла со своим большим сюрпризом. На 119-ом киллометре, сразу за моим мостом в Саятах, взбесившаяся весенним полноводьем речушка, за ночь унесла около восьмидесяти метров шоссейной дороги.
           В этом месте, зажатые скалами, и речка и дорога извивались двойным поворотом (налево и сразу направо) и поэтому, насыпь дорожного полотна была защищена берегоукрепительным рядом из бетонных кубов.Кубы со стороной ребра в 1,5 метра и весом каждый около семи тонн, ещё и сваривались между собой выпусками арматуры. Две весны, два паводка они надёжно защищали дорогу и вот тебе сюрприз. Кроме безобразно зияющей пустоты вместо дороги, первое, что бросалось в глаза была нехватка пяти кубов. Это было невероятно, но факт. Тридцать три тонны не могли уплыть по воде, каким бы бешенным ни был поток, значит взбесившийся напор реки перекатывал эту связку. И действительно, мы её нашли ниже по течению, основательно заиленную .
           На ликвидацию этого невероятного ЧП был мобилизован весь коллектив, весь транспорт. Работа не прекращалась ни днем ни ночью и через восемь дней всё было восстановлено. Об этом, конечно, узнали в Кабуле в нашем посольстве, но когда приехал посол, о происшедшем напоминал только участок дороги с недавно уложенным отрезком асфальтобетонного покрытия.

           Однажды заболел мой водитель. Это была не простуда, т.е. не обычное недомогание, а что-то серьёзное. Я хотел ему помочь и спросил у нашего врача может ли он посодействовать, чтобы положить его в местный госпиталь – больницу по нашему. На это я получил приблизительно такое объяснение: - чтобы попасть в больницу, по местным понятиям, ему надо дать взятку, т.е. заплатить какому нибудь мудиру(чиновнику), а если я, советский врач, обращусь, это будет выглядеть как вмешательство в их внутренние дела.
           Про взятки я был наслышан. Взятку давали, чтобы получить отпуск, повысить разряд, перейти на другую должность, т.е. по любому поводу, где нужна была резолюция, согласование или простая подпись любого чиновника.
           Одним словом, мой водитель решил уехать домой, чтобы вылечится и я, разумеется, не возражал.
           Через месяц он приехал. Выздоровел. В благодаоность за внимание, проявленное к нему он явился ко мне держа в руках два ведра. В одном ведре были куринные яйца, а в другом гранат. И одно и другое я раздал соседям – нашим женщинам. Я был рад его возвращению и расспросил как его лечили и он мне рассказал, что его поместили в тёмную комнату и несколько дней к нему никто не заходил и не кормил. Потом, на пятый или на шестой день к нему пришёл мулла, чем-то напоил, прочитал молитву и ушёл. Так, в полнлй темноте он жил две или три недели, постепенно питьё заменили мизерной едой и т.д.
            Но у него был вид отдохнувшего здорового человека, как скажем, после хорошего отдыха и отпуска может выглядеть каждый из нас .
           Я рассказал услышанное Саше Атабаеву и он мне объяснил, что в афганских деревнях в случае болезни первым, к кому обращаются за помощью является местный мулла, предсказатель судьбы по звёздам (астролог) или знахарь, т.к. считают, что главной  причиной  болезни может быть лиш пагубное воздействие злых духов или же неблагоприятное расположение звёзд. Афганцы очень верят в астрологию.

           Вся наша стройка работала на Советском бензине. Бензин поступал в двухсотлитровых бочках из порта Хайратон, куда из Союза его доставляли на баржах. Далее, в тех же бочках его распределяли по объектам. Нам, советским специалистам рекомендовалось учитывать и записывать километраж по спидометру, чтобы расход бензина держать под контролем. Это, якобы, надо было для того, чтобы шофера не воровали бензин. Мне эта затея с записыванием и слежкой не понравилась, ибо записывать из подтишка, т.е. тайно от водителя, это я считал, подло. Записывать открыто означало показать, что я слежу за тобой, чтобы ты не воровал. И то и другое было плохо и тогда я решил присмотрется и выяснить, воруют ли бензин на самом деле и сколько? Из разговоров с товарищами с которыми дружил выяснилось, что во первых таким учётом бензина занимаются далеко не все, т.е. или потенциальные стукачи, или любтели начальствовать, а во вторых там где работала основная масса машин – в карьерах, на доставке асфальта, щебня, песка и т.д. наши механники выдавали бензин согласно известному километражу маршрутов и сменная норма бензина была отработана. Из этой дневной нормы водитель самосвала мог сэкономить один гилян – это пять литров бензина. В обмен на этот гилян он мог пообедать в придорожном духане, но не более. Это «воровство» было не бизнесом, а средством выживания. Я начисто для себя отвёрг этот учёт и никогда ничего не записывал, а мой водитель в любое время был под рукой и был готов ехать куда надо. Когда наши специалисты в 14 часов возвращались после работы домой, мало кто из них мог расчитывать на свою же машину после рабочей смены для поездки с женой в духаны за шопингом или ещё по какой нибудь надобностью. Их водители после работы просто исчезали и тогда они приходили ко мне, зная что мой водитель у меня круглосуточный и наверно полагали, что с водителем мне просто повезло.
            Так сложились обстоятельства не столько из-за моего отношения к бензину, афганцы понимали и видимо ценили моё уважительное к ним отношение.
            В последний год моего пребывания в Афганистане, когда на уже завершённом участке дороги Пули-Хумри – Саманган – Мазар-Шариф нас  оставалось всего несколько человек, а основной контингент и стройка ушли на Шиберган и Хайратон, бывали дни, когда на контракте бензина не бывало, из-за двух или трёхдневной задержки поставок из Союза. Но у меня и в такие дни был бензин, т.к. в таких случаях, я посылал машину до ближайшей частной коммерческой бензозаправки и там мне взаимообразно наполняли столитровую бочку, зная что долг я верну и больше чем брал. И в такие дни некоторые наши  товарищи приезжали ко мне, чтобы заправится.
            Шёл уже третий год моего пребывания в Афганистане. Мне продлили контракт ещё на восемь месяцев и я ожидал скорый приезд ко мне Нателы с детьми. Уже была школа в Мазар-Шарифе, где мог учится Андрей и все вопросы были решены положительно. Я расчитывал, что последний год мы пробудем здесь вместе и уже считал дни, когда Натела с детьми приедут.
                Нателочка, дорогая здравствуй!
             Получил обе твои телеграммы.Очень обидно,что всё это пахнет
             днями-затягивающими нашу встречу.( )сегодня направил письмо
             Литвиненко Михаилу Антиповичу, это зам. Начал.УВС(Управлен.
             Внешних Сношений) МинТрансСтроя.Рассказал с какого времени я
             Здесь, когда ты приезжала и по какой причине уехала, привёл ему
             дословно текст обеих твоих телеграмм,написал, что понимаю
             причину-большой разрыв времени(смарта 70г)требует заново ей
             оформлять выездное дело и т.д. Обращаюсь к Вам с просьбой и
             прошу помочь и ускорить выезд моей семьи.( )Теперь, когда тебе
             известен смысл моего письма, тебе будет может легче разгова-
             ривать с Марковым ибо моё письмо в итоге попадёт к нему.
               Звони ему почаще.14и15февраля сиди дома, возможно позвонит
             Андрейкин папа-Володя.( )Никакого постельного белья не вези,только
             детские вещи на весну( )поцелуй деток, жду с нетерпением целую
 
            В один из тех дней, как я и предполагал, меня и ещё одного нашего специалиста-инженера, вызвали к нашему руководству и представили некоему серъёзному товарищу из нашего посольства в Кабуле. С ним нам предстояло поехать в порт Хайратон и далее в Термез, на наш берег, для производства замеров на обоих берегах. Одним словом, нас передали в его полное распоряжение.
            Вооружившись теодолитом, нивелиром и пятидесятиметровой рулеткой мы  выехали на машине этого «товарища» (имя не запомнил) в порт Хайратон. Когда мы выполнили все его задания на афганском берегу, он нам сказал, что скоро подойдёт пограничный катер и мы перейдём на другой берег.
           На нашем советском берегу нас встретили два вооружённых пограничника и с ними ещё один офицер. Наш «товарищ» предъявил офицеру какието бумаги и своё удостоверение, а мы наши паспорта и далее под присмотром этих пограничников мы сделали все необходимые съёмки, замеры и промеры глубин береговой линии. Когда мы закончили все свои работы, я подумал о том, что я нахожусь на территории СССР и грех не воспользоватся телефоном и спросил можно ли позвонить, совершенно не надеясь, что мне позволят. Я позвонил Нателе. Это было невероятно здорово. Я фактически из Афганистана слышал голос Нателы, но первые моменты радости резко сменились удручающей информацией-вопрос оформления выездного дела Нателы с детьми не продвигается… я был потрясён и тогда решил позвонить в Москву – Маркову Л.А. ( Отдел загранкадров нашего Минтрансстроя ). Поспешив сообщить, что нахожусь в командировке в Термезе, я попросил его ускорить выезд моей жены с детьми. Трудно передать словами то, что я при этом разговоре испытал и ту ярость, которая была на другом конце провода.  «…на каком основании…»,  «…почему в обход загранотдела…»,  «…что за самоупратство…» и т.д.. Я проклял всё на свете за этот свой телефонный звонок.
            Одним словом, я испортил свой вопрос. Загранотдел  Минтрансстроя счёл это толи вопиющим нарушением, толи личным оскорблением и вопрос приезда Нателы с детьми был «зарезан».
            Каспарова А.И. в тот период в Афганистане не было, он находился на лечении и я обо всём этом написал ему в письме, наши отношения  позволяли мне это сделать. Он мне сразу ответил:

                Здравствуй  Володя!
       Получил твоё письмо и чтоб тебя успокоить я в тот же день дал
    Павлюченко телеграмму насчёт своего приезда и сообщил, что
    твоим вопросом занимаюсь.Во первых сразу по приезду в Душамбе
    я по телефону говорил с Москвой, много было вопросов, в том числе
   и твой вопрос.Второй раз говорил из больницы, потом вёл переписку,
    здесь письма ходят хорошо.Таким образом,то что ты мне сообщил
    мне всё известно и как говорится в соответствии с этим я и принимал
    меры.Но твоё вмешательство оказало не очень хорошую услугу  в
     части решения этого вопроса. ( )после больницы меня вызывают в
     Москву и будучи там постараюсь окончательно решить этот вопрос
     Буквально вчера направил письмо по твоему вопросу с полным объясне-
     нием необходимости твоего пребывания и оформления выезда жены.
     ( )Особо не волнуйся всё будет в порядке.Досвидания,крепко жму руку
                Каспаров.
   
                Мой милый и дорогой Человечик!
             Никогда не представлял себе, что телефон так могущ.Поговорил
             с тобой и словно обнял тебя, так близко ощутил-благодаря голосу
             рядом, такому близкому и понятному ( )Так значит дом это не
             стены,не личные вещи,не семья вообще(!), а что-то более реальное
             и конкретное-если один только голос уносит тебя и делает ощу-   
             тимым то, что далеко, что недоступно взгляду.( )обо всём я напи-
             сал Каспарову, он был на отдыхе и лечении, а сегодня уже в Москве.
             Целую неделю был я в Кабуле в командировке, паралельно и твой
             Вопрос там обсуждал, думаю числа 14или15марта твой вопрос
             Сдвинется с места. С какой скоростью разовьются события дальше
             Не знаю.Мне только заявили, что до 23июля мною распоряжается
             Посол, а не Марков (23июля кончается мой третий год) а дальше
             если будет нужно обратимся в Москву…( )Дорогие мои Леночка и
             Андрейка как я без вас скучаю и как хочу чтобы все мы были бы
             Вместе ( )большие вы уже стали, а письма писать не умеете.
             Это не хорошо.И за что вам ставят пятёрки-не пойму, за целую
             Четверть ни одного контрольного письма.Не обижайтесь, я вас
              в третьей четверти аттестовать не могу, за вами остаётся
              хвост длиною: в четыре ученические страницы за Андреем и в две
              ученические страницы за Леночкой.Я думаю вы оба успешно с этим
              справитесь и будучи уверенным в этом заранее я купил вам очень
              интересные книжки.Вот так.Целую и обнимаю вас и очень жду.
              Нател, надежду на встречу не теряю, вновь её приобрёл.Будь готова.
              Обнимаю вас всех троих крепко целую и жду
 
            Ни ходотайства  Каспарова А.И., ни вмешательство других должностых лиц положения не исправили.


                Дорогие мои, здравствуйте!
             Вот и развеялись мои мечты, кончились мои ожидания, но я
             иногда всё ещё «натыкаюсь» по инэрции на былое- в мыслях,
             как будто вы должны ещё приехать и тогда приходит ощу-
             щение чего то обидно утерянного.И тут нам не повезло.
                20марта прибыл Каспаров и уверил меня,что ничего сделать
             Было невозможно, не смотря на все его хлопоты и старания.
             В отношении срока моего здесь пребывания я рассудил так:
             Как мы с тобой переговорили раньше июля возвращатся мне
             Не к чему. Пусть уж дети кончат учебный год, чтобы нам
             Всем вместе куда нибудь махнуть.
             Всё оставшееся время, как ты понимаешь, я должен посвятить
             Закупкам того, что нам необходимо.Одному это делать мне
             будет трудно ты ведь знаеш, а советчиков тут очень много.
             Поцелуй моих лентяев, я как обещал в третьей четверти их
             не аттестовал, т.к. они свои контрольные письма мне не
             прислали, а уже начались каникулы.Жду письма, целую

      
            Описываемые события происходили в начале 1972 года и то, что СССР собирается строить здесь мост для меня было ясно.
            Сам мост был построен только в 1980 году Советскими инженерами. Длина моста « Дружбы» 820 метров, ширина 15 метров. В 1989 году по этому мосту вышли из Афганистана Советские войска. 
        Возбуждение вечного ожидания и мнимого дискомфорта сменилось категоричностью примирения с фактом предстоящего и мне пришлось перестроить себя и сосредоточиться на наступившей реальности, на том, что за оставшиеся месяцы, к моему несчастью без Нателы, надо выполнить покупки для дома и семьи, а в мануфактуре я разбирался не очень.
           Я попрежнему работал до усталости, чтобы придя домой не томиться от безделья, чтобы быстрее прошла ночь и тогда снова на работу, а там уходил с головой и обо всём забывал, а потом возвращался в ночь, чтоб переспать и снова на работу…Днём работал, это было хорошо, это отвлекало. Каждый день был ступенькой, которая приближала меня к цели к дому.
           Я уже знал, что в конце июля, т.е. по окончанию третьего года моего пребывания я уеду домой. Где то с мая месяца, я начал упаковывать посуду и стекло, для чего из пенопласта изготавливал платы, между которыми вставлялись стаканы не касаясь друг друга. Аналогичное я проделал и с другой посудой. Увеличивался только объём, но не вес, а надёжность сохранности при перевозке обеспечивалась. Стекла я накупил много.
             На стене я повесил календарь с планом предотъездных мероприятий на два месяца вперёд и каждый день отмечал сделанное. Дни тянулись медленно, а скорее мне это так казалось.

            Перед отъездом я решил устроить прощальный обед и для этого мобилизовал жён моих земляков, а таковых тбилисцев было трое. Базар в Афганистане похлеще тбилисского, так что моё меню, традиционное для наших тбилисских застолий, было с успехом реализовано.
            Приглашённых было человек двадцать, это мои земляки-тбилисцы, мои «афганские» друзья, несколько человек из руководства и, конечно, А.И.Каспаров. Так получилось, что у него в этот день гостил наш посол, так что Александр Исакович предупредив меня, пришёл со своим гостем (если не ошибаюсь его фамилия была Киктиев, а имя и отчества не помню). Присутствие за столом нового гостя, а тем более такого высокого ранга, должно было очень разнообразить и украсить наше застолье, но я как выбранный тамада не мог начать. Наш посол в непринуждённой, неформальной обстановке застолья,чтото увлечённо рассказывал, все его слушали, а я искал выход из создавшегося тамадинского тупика и я его нашёл. Я встал, обратился к нему и сказал, что он  является для нас олицетворением и страны нашей и правительства и здесь в Афганистане он первое лицо, но…(здесь я выдержал паузу) за этим столом многовековым кодексом тамадинства старшим назначен я..Все затихли, поэтому так отчётливо прозвучал его смех, а потом под общее оживление он сказал, что так искусно его ещё никто не затыкал. Все шутили , застолье потекло по своим законам, говорили о дороге, о нашей стране и было сказано и выпито о всём и за всё, что было продиктовано оторванностью от дома, пережитым и проделанным за эти годы и присутствием такого высокого гостя.

            Через два дня в составе группы советских специалистов я покидал Афганистан. Три года и три дня длилась эта афганская «эпопея» моей жизни. Но на пути домой совершенно неожиданно возникла непреодолимая преграда. Прямо после прохождения погранзаставы и таможни нашу группу из двенадцати человек, посадили под охраной в автобус и вместо термезкого жел. дор. вокзала повезли в местную районную больницу. Всё это под военизированной охраной, в отдельный закрытый по тюремному (зарешёченный) бокс больницы.
            В Союзе была эпидемия дизентерии и все людские потоки из-за рубежа, а особенно из такой страны как Афганистан, фильтровались. Нам объявили трёхдневный карантин.
            Ожидание ощущения бегущих навстречу киллометров и часов, ощущения приближающегося дома, резко как неожиданный ливень, обрушилось на меня категоричностью факта и сменилось смирением невозмутимой необходимости. Первая забота, в создавшейся обстановке, которая касалась всех, это необходимость надёжно пристроить наш  многочисленный багаж и вторая забота, это необходимость позвонить домой. Мы примирились с фактом карантина, но продиктовали свои условия. Это был не «писк единицы», а голос решительно настроенных и энергичных людей – целой группы. Наши условия были выполнены. На почту мы отправили медсестру за талонами на телефонные переговоры.
            Нас распределили по палатам и выдали каждому персональный горшок для предстоящих анализов, pardon se la vie, но именно из него наши заточители извлекут спасительный ключик свободы.
            Это была среда 26 июля 1972 года. У нас была надежда, что в субботу кончится наше заточение ибо все мы были здоровы и просто отбывали неизбежное. Каждый день, как по команде, мы выстраивались в очередь в кабинет, в который несли доказательства своего здоровья, а в остальное время без дела слонялись, читали, курили, травили  всякие байки, смешные истории забавляя друг друга, и это напомнило мне когда то прочитанное в «Записных книжках» Ильфа и Петрова: «Полное медицинское счастье.Дом отдыха милиционеров.По вечерам они грустно чистили сапоги все вместе или с перепугу бешенно стреляли в воздух».
            Мысли мои метались от Москвы, до которой были тысячи киллометров, где ждала меня Натела с детьми, до Таш-Кургана и ущелья, которые были совсем рядом в ста киллометрах, где люди продолжали работать и может быть вспоминали меня. Мы с Николаем Чурляевым сидели в тенистой лоджии второго этажа и курили, когда он спросил меня чем закончилась история с вредителями в ущельи.
            Николай работал в   последний год в Шибергане и туда эта история о каких то вредителях докатилась в виде не опровергнутой сплетни. А суть происшедшего была в следуюшем: - вдоль дороги, как и положено, ставились киллометровые столбики. На определённом участке дороги эти столбики кто то усердно расшатывал и наклонял. Их поправляли, но это повторилось дважды. На лицо был факт вредительства. Вот эта весть и докатилась до Шибергана.
            Перед афганской стороной нами был поставлен вопрос, о том что надо поймать этого вредителя. Были выставлены наблюдатели, которые круглые сутки, сменяя друг друга на этих киллометрах не спускали глаз с этих столбиков и тогда всё выяснилось. Ловить было некого. Вредителями оказались обыкновенные верблюды, которые, видимо с большим удовольствием, чесались своими боками об эти столбики. Курьёз оказался и простым и смешным.
            Киллометровые столбики пришлось сократить по высоте до неудобного для верблюдов размера, но жалоб, сказал я Николаю, от верблюдов не поступало.
            Наконец, наступил день, когда мы вырвались на свободу, вооружённые медицинским заключением, что мы , т.е. каждый из нас не представлял никакой опасности для населения СССР. С таким багажом какой был у меня, думать о самолёте было не реально, учитывая ещё и габариты некоторых моих коробок, поэтому я спокойно, но в томительном путешествии по железной дороге добрался до Москвы. Второго августа на Казанском вокзале я, наконец, уже обнимал мою дорогую семью – Нателу и моих долгожданных деток.
            Поместив свой багаж в камеру хранения мы поехали прямо в гостиницу «Россия» и мне удалось за небольшой презент в виде коробки конфет и одной афганской шёлковой косынки снять двухкомнатный номер на пятом этаже. Вот такие были времена. Из наших обеих комнат Красная Площадь была как на ладоне. Дети были в восторге, ну а я был вообще, несоизмеримо ни с кем из моей троицы, был счастлив от того, что вот оно, наконец, настало ЭТО и кончилось ТО, те три года, которыми было заплачено за это безмятежное счастье. Мы гуляли по Красной Площади, побывали во всех доступных, в те дни, музеях Кремля, выстояли очередь и посетили Мавзолей.
            До Тбилиси мы доехали на поезде и через день вылетели в Новоросийск и оттуда добрались до Анапы. Ласковое тёплое море и жёлтый песок располагали к беззаботности. Я учил детей плавать, а вечерами рассказывал им о своей афганской жизни.
             Из Анапы мы морем на теплоходе «Молдавия» доплыли до Батума, с заходом в порты Сочи и Сухум. Во время нашего плавания мои любознательные дети умудрились добраться до трюма, где я их обнаружил после двухчасовых поисков с помощью команды теплохода..
             К началу учебного года мы вернулись в Тбилиси, дети пошли в школу, а мне надо было трудоустроится, т.к. в Мостопоезд я возвращаться не хотел, намереваясь в дальнейшем вести осёдлый образ жизни.