Ладиин Ладирч

Не так давно жил на свете Виктор Иванович Воронин, человек с непримечательной внешностью. Имя было у него простое, распространенное, отчество – тоже. А о фамилии и говорить нечего. Сколько ведь на свете Викторов Ивановичей Ворониных? Уйма.

Похоронили его тоже непримечательно. Собрали сослуживцев, кого смогли отпустить. Обзвонили родственников – хоть кого, даже тех, с кем по пятнадцать лет не виделся Виктор Иванович. Из соседнего города приехала беременная дочь с мужем. Повздыхали, попытались что-то повспоминать, хотя вспоминать особо-то было нечего. Ну и как-то зажили потом, каждый своей жизнью.

А за каких-то три недели до собственных похорон Виктор Иванович вдруг почувствовал себя счастливым. Да, да, пожалуй, именно так – счастливым, впервые за долгие годы. Жизнь Виктора Ивановича вдруг резко изменилась, и как казалось ему – в лучшую сторону.

Сложилось всё это вот каким образом:

Виктор Иванович отработал свой рабочий день, а работал он на крупном, как принято называть, градообразующем предприятии, инженером. Надо отметить, что последнее время, на производстве он практически не появлялся, так как был завален всяческими бумагами. Документы он обрабатывал долго, но прилежно, поэтому его и загружали бумажной работой, даже той, которая напрямую к нему не относилась. Вследствие чего Виктор Иванович практически не покидал своего небольшого кабинетика, хотя кабинет был на самом деле большой, и в нем работало шесть человек, но Виктор Иванович был отгорожен стеной массивных шкафов, что у всех, даже у самого Воронина возникало ощущение, будто этот закуток – действительно отдельный кабинет. Так вот – Виктор Иванович отработал свой очередной рабочий день, и уже его мысли занимало то, что погода за этот день менялась несколько раз, и, похоже, что к вечеру  похолодало, а значит, он слишком легко одет для того, чтобы добраться до дома не простудившись.

Как раз тогда, когда он уже представлял, как у него поднимется температура, и он не будет в состоянии в срок закончить те дела, которые ему доверили, и, может быть, стоит вернуться и хотя бы положить оставленные на столе документы в сейф – в этот самый момент он встретился в коридоре с бухгалтером, Людмилой Палной, Людочкой.

Людмила Пална - высокая, даже грузная женщина, с большим тазом и просто гигантским бюстом (а груди у нее действительно были большие, казалось, каждая была крупнее ее головы, что вызывало в Викторе Ивановиче, несмотря на ее вроде бы целомудренную водолазку,  панический страх, словно мощные телеса Людмилы Палны свидетельствовали о превосходстве ее волевых и даже властных качеств – в общем, перед ней Виктор Иванович пасовал и ничего не мог с собой поделать). Так вот Людмила Пална имела непредсказуемый характер. То, будучи в хорошем настроении, она шутила, и ее манера общения была легкой, граничащей с кокетством, и ее можно было безнаказанно называть Людочкой, а то все те потаенные качества, о которых догадывался Виктор Иванович, вдруг обнаруживались в ней, и скрыться от них уже было невозможно. У Людмилы Палны почему-то всегда были короткие ногти с потрескавшимся лаком, но пахло от нее всегда хорошими, чувствовалось, что дорогими духами. Волосы у нее были короткие, но густо вьющиеся – иногда Виктор Иванович, глядя на ее куцые завитки, вдруг вспоминал, что была такая женская то ли прическа, то ли укладка  - «химия». Как-то вдруг это название выбыло из обихода  (по крайней мере, Воронин перестал о ней слышать), но Виктор Иванович догадывался, что Людмила Пална в тайне хранит этот секрет или знает «рыбные места», где еще делают это женскую то ли прическу, то ли укладку.

Бухгалтерша улыбнулась, увидев Виктора Ивановича. Тот успокоено вздохнул, про себя заметив, что перед ним была в тот момент Людочка, а не Людмила Пална. Виктор Иванович поздоровался, улыбнулся в ответ, и он уже остался в густом шлейфе ее духов, как вдруг она обернулась и произнесла:

-Да, Виктор Иванович, зайдите к Михаилу Федоровичу.

Улыбка у Виктора Ивановича перекосилась.

-Зачем?- сказал он и тут же пожалел, поскольку понял, что проявил свое нежелание идти к начальству, причем перед другим начальством.

-Он вас вызывает,- уже сухо ответила бухгалтерша, и Виктор Иванович заметил, как заискрила в ее глазах  проснувшаяся Людмила Пална.

Воронин смиренно кивнул и побрел в сторону кабинета Михаила Федоровича.

Виктор Иванович и Михаил Федорович приходились друг другу ровесниками, вмести начинали работать на предприятии и в свое время даже приятельствовали. Но Михаил Федорович, как говорили бабы в цеху, «попер вверх», и ему выделили кабинет, а к нему еще и персонального секретаря в придачу, точнее, секретаршу. Виктор же Иванович дослужился только до закутка в помещении на шесть человек, и секретарши у него отродясь не было.

Он вошел в кабинет Михаила Федоровича, но остался почти на пороге, аккуратно прикрыв за собой дверь, и еле ощутимо прислонился ко второй, закрытой шпингалетом в пол,  створке дверей. Виктору Ивановичу было всегда не по себе, когда его вызывали, хотя никаких, в сущности, нареканий в его работе не было. Но в этот раз ему было не по себе как-то по-особенному.

Наконец он понял, что же его так сильно смущало – лицо, да-да, лицо Михаила Федоровича. Воронин впервые видел эту лакейскую улыбку, а на лбу и на щеках ярко блестели крупные капли пота, так ярко, что казалось – всего Михаила Федоровича инкрустировали бриллиантами. Он сидел, повернувшись правым боком к двери, слегка крутясь на кресле, отчего капли пота празднично играли на свету.

Еще бы! Трубка, зажатая в руке Михаила Федоровича, своей белой спиралью впивалась в алый телефон, в тот самый телефон «без диска». С этого телефона нельзя было набрать номер – звонили сами, кто надо. Виктор Иванович был убежден, что именно звонили «они» Михаилу Федоровичу, а не Михаил Федорович «им». По крайней мере, Виктор Иванович не мог представить, что он, если бы был на месте Михаила Федоровича, сам поднял бы трубку первым.  Нет, нет, он быстрее бы сгорел от страха и стыда.

Михаил Федорович, заметив краем глаза Виктора Ивановича, поманил того пальцем. Но Воронин не рискнул приблизиться. Ему не хотелось оказаться свидетелем телефонного разговора. Ведь это был тот самый телефон, «без диска». И потом, вдруг он проявит свое присутствие – это может не понравиться, как бы чего не вышло.

Михаил Федорович прижал трубку ладонью:

-Виктор Иванович, заходи.

Воронин отметил про себя, что Михаил Федорович», заговорив с ним и, главное, прикрыв ладонью трубку, позволил себе лишнего по отношению к человеку на другом конце провода, так сказать, «фамильярность». И, похоже, это сошло ему с рук. Чтобы это значило?

Присев на скромный стул, Виктор Иванович стал ожидать. Расплывшись в до неприличия широкой улыбке, Михаил Федорович долго прощался, опять-таки позволив себе несколько раз скатиться на «неофициальную» интонацию. И потом вдруг сказал:

-Да вот он здесь. Да-да.

Виктор Иванович похолодел. А Михаил Федорович продолжал посмеиваться и чего-то шутливо говорить в трубку того самого телефона хищного цвета, необъяснимым образом пугающим своим пустующим местом для диска, где вместо него один лишь круглый выступ.

Наконец трубка легла на рычаги, и дыхание Виктора Ивановича затихло в ожидании. Михаил Федорович не смотрел в его сторону, покопался в бумагах, и вдруг протянул лист.

-Вот тебе текст.

Виктор Иванович, еще не успел взять протянутый лист, а уже всё понял.

Как-то, около года назад, не предприятие, где работал Виктор Иванович приезжало телевидение. Да не просто так. Телемост! Из Москвы! С самим Путиным! Во как!

Стоит ли даже и упоминать, как засуетилось всё, завертелось перед приездом  телевизионщиков, как изменилось всё, в особенности – холл и коридоры головного предприятия. Да и в головах  самых простых сотрудников предприятия будто бы произошли перемены. Не было никого, кто не говорил о предстоящем приезде телевидения. Им пугали, угрожали, на него надеялись, о нем шутили, кто-то  даже смелел и с горечью признавался, что не видит в том никакого смысла – но равнодушных не было. В рабочее время, в перерывы, после работы, да и дома – всё о том же. Телевидение, приезду которого верилось и не верилось, волновало сильнее, чем прилет марсиан, тем более некоторые утверждали, что их видели пару лет назад на болотах. Впервые любой человек: от верхушки до низа, и старик, и баба, и малый ребенок могли найти общий язык, ибо другой темы для разговора почти что и не было. А если и была, то сама по себе переходила к приезду телевидения.

«Петрович! Трубы покрашены?! Да ты что?! Телевидение приезжает, а ты трубы не покрасил!»

«Ну, наш бригадир совсем оборзел. Ничего, приедет телевидение, и на него управа найдется»

«Вась, а что ты такой худой стал? Поешь-ка щец. А то приедет телевидение. А мне позор на всю страну, будто я мужа своего не кормлю»

«Я сегодня географию учить не буду. Все равно, приедет телевидение – и школа работать не будет»

«Артисткой стану. Не хуже чем Жанна Фриске. И выйду замуж за олигарха».

Каждый был убежден, что телевидение обязательно коснется его, и это изменит жизнь окончательно и бесповоротно.

Но телевидения не всех не хватило. Не то чтобы не весь городок, а даже на предприятие не хватило. Согнали только «заслуженных» и «перспективных» – Виктор  Иванович относился к первым, так как проработал на предприятии уже двадцать семь лет – приодели и пустили в эфир. Тогда он стоял в третьем ряду, слева, так что его почти не было видно. Хотя и этим Воронин остался вполне доволен.

Так было год назад. Но и теперь вот уж неделю то тут, то там шушукали.

Виктор Иванович всё понял, и как-то сразу полегчало. Он взял лист и ласково пробежался по строкам.

-Выучи к приезду,- сказал по-отечески Михаил Федорович, хотя с Ворониным они были ровесниками. Михаил Федорович был даже младше Воронина на несколько месяцев.

-Сегодня же выучу, - с горячим рвением произнес Виктор Иванович и чуть не расплакался, конечно же, от счастья.

Он не помнил, как добрался до дома. Пугавшая несколько минут назад стужа совершенно его не брала, Виктор Иванович совсем ее не замечал. Ему казалось лишь только, что все, кто попадался ему на пути: от секретарши Михаила Федоровича, через сотрудников в коридоре и вахтера на проходной, до случайных прохожих и соседей во дворе – встречали его торжественным взглядом, как бы поздравляя его. И, несмотря на то, что с глаз его не сходила жирная каемка нависших над нижними веками слезинок, мешавших ему видеть четко – он добирался до дома, скорее, по памяти, на автопилоте –, эти взгляды на размытых за слезной пеленой лицах достигали его, он их чувствовал, и они грели его сердце. Виктор Иванович словно захмелел, словно ему дали отведать какого-то небывалого вина,  будто бы из волшебного погреба, будто бы из нектара для небожителей. Тепло разливалось по нему, ему было хорошо и легко.

Когда дверь в квартиру отворилась, Воронин ввалился в коридор. Он хотел было обнять в порыве свою жену и даже попытаться оторвать ее от пола и закружить, но силы вдруг покинули него. Он прислонился к стене, растянув по обоям руку, и, задыхаясь, только и повторял:

-Маша! Маша моя! Машенька!

-Господи, да что ж случилось-то?- перепугалась жена Воронина, готовясь к какому-то страшному известию. Затем, обратив внимание на странную позу супруга, она решила, что ему плохо.

-Нет, мне не плохо. Говорю тебе, мне не плохо – мне хорошо!

-А ну-ка, дыхни!- вдруг резко переменила она тон.

-Э-э,- с досадой покачал головой Виктор Иванович, - всё не то, не то.

И вынув из внутреннего кармана сложенный листок, протянул его жене.

-Что это?- спросила жена.

-А ты взгляни, взгляни – почитай.

Жена с недоверием развернула лист и, напряженно вчитываясь в напечатанный текст, она вдруг в какой-то момент поняла весь смысл того, что она держит перед собой – и лицо ее переменилось.

-Да не может быть,- выговорила она и вгляделась в лицо мужа, не решил ли он ее просто разыграть.

-Ага!- многозначительно ответил Воронин, и просиявшее его лицо будто еще сильнее просияло.

-Вить, так тебя что – по телику покажут?

-Ага!

-Так ты с... с… с Путиным будешь говорить?

-Ага!

Супруга Воронина ничего не ответила, только отшатнулась назад, будто бы для того, чтоб лучше разглядеть всего Виктора Ивановича.

-Понимаешь, с кем живешь? - гордо и весело сказал он.

Воронин, наспех поужинав, ушел в комнату разучивать текст, а его жена принялась названивать всем знакомым, как бы между делом, как бы походя упоминая: «А мой Витя с Путиным будет общаться». И разговор каждый раз менялся и складывался потом  в каждом случае почти одинаково. Но жену Воронина это нисколько не утомляло, и после следующего разговора она тут же набирала кому-то еще.

Виктор Иванович ходил от одного края ковра к другому, повторяя слова и изредка подглядывая в бумажку там, где были сложные, непривычные для речи Виктора Ивановича обороты. Ему казалось, что идет все хорошо, как вдруг в комнату ворвалась супруга.

-Ты с ума сошел!

Воронин встал ровно по центру ковра, замолчал и уставился на жену.

-Ты хоть слышишь, что ты говоришь?! – продолжила она.

-А что? – как бы в общем спросил Воронин, давая возможность самой жене объяснить, что же ее не устраивало. А ее, и это было для Воронина неоспоримо, что-то не устраивало и притом очень.

-Вот как ты начинаешь? – она подошла вплотную к мужу, выхватила бумажку, и, проведя пальцем по первой строке, медленно, почти по слогам прочитала, - «Здравствуйте, уважаемый Владимир Владимирович». Видишь, что написано?

-Так я так и говорю,- в голосе Виктора Ивановича зазвенели нотки детской обиды на несправедливые обвинения.

-В том-то и дело что не так! У тебя каша во рту! Вместо «здравствуйте» - «здрасьте». Ну,
это еще ладно. Но вместо «Владимир Владимирович» у тебя, - и тут ее голос перешел почти на шепот, чтоб ее не услышали соседи, -  какая-то ерунда получается. Вот как ты говоришь…

Жена приосанилась, нахмурилась и действительно стала чем-то походить на своего мужа.

-Здрасьте, уважаемый Ладиин Ладирч… Ты слышишь, а? Что это  за Ладиин Ладирч! А ты хоть понимаешь, к кому ты обращаешься? Это ты не в курилке о политике ля-ля, это на всю страну, с самим разговаривать будешь. Думаешь, нашему районному начальству после твоего «Ладиин Ладирч» из Москвы благодарность выпишут? Наоборот! И уж поверь мне, тебя после этого по головке тоже не погладят.

Жена Воронина отвернулась и молча покинула комнату.

Виктора Ивановича будто щелкнули по носу. «А ведь не погладят», - екнуло где-то внутри него.

-Как бы не опозориться,- даже вслух произнес он, так вдруг был сбит с толку Виктор Иванович. Он глядел на бумажку в руке, ощущая, что текст этот будто бы тяжелеет, будто бы к каждой буковке снизу привязали по гире, и ему уже никак не поднять весь текст сразу. Отказаться? Позвонить Михаилу Федоровичу и отказаться. Сослаться на неважное здоровье, взять больничный, как-то пережить всю эту суету с приездом телевидения. Михаил Федорович, конечно, не поверит, решит, что струсил, но, главное, вслух ничего не скажет. Кто-то другой удачно выполнит задание, не с какими-нибудь там  неожиданностями вроде «Ладиин Ладирч», а так, как надо, и Михаил Федорович забудет про отказ Воронина, простит. Или не забудет? Может и не забыть, все-таки не мелочь. На кону престиж всего предприятия, всего города, а может и района. А может и…

«Ну, хватит мямлить!»,- вдруг взял себя в руки Виктор Иванович,- «Что я, мальчик? Надо – сделаю, справлюсь». И Воронин, преисполненный решимости, принялся за дело.

Часа три, не меньше, Виктор Иванович зубрил текст, тщательно выговаривая каждое слово, уделял внимание сложным для него местам и не меньшее внимания местам для него легким, где он мог от кажущейся легкости ускорить речь и наделать ошибок. Супруга изредка заглядывала в комнату, один раз предложила ужинать, но когда Виктор Иванович махнул на нее резким, раздражительным движением, она поняла, что лучше не мешать.

Она тихо сидела на кухне, даже когда совсем стемнело, и дело близилось к ночи, она терпеливо ждала мужа. И если бы потребовалось просидеть на табуретке всю ночь, если бы Виктор Иванович не позвал ее, она была готова пойти и на это, несмотря на то, что уже порядочно устала. 

Впрочем, Виктор Иванович сам вышел к ней.

-Послушай меня,- сказал он и, вручив бумажку с текстом жене, начал.

Всё было исполнено Ворониным идеально, каждое слово проговорено предельно четко, интонировал Виктор Иванович так, что смысл фразы понимался слушающим  безо всяких лишних усилий ума.

-Ты моя умница!- ласково произнесла жена Воронина, когда тот закончил свою речь. И знаком высшей похвалы от нее послужило то, что она чмокнула в воздух, послав теплый воздушный поцелуй своему мужу.

Заснул Виктор Иванович в самом что ни на есть добром расположении духа.

Утром, только оказавшись на работе, Воронин первым делом напросился на прием к Михаилу Федоровичу. Виктор Иванович, конечно же, был не из тех, кто норовят лишний раз показать себя перед начальством в лучшем виде. Ему просто очень хотелось поделиться тем, что у него теперь было. А поскольку Михаил Федорович и делегировал ему  новые полномочия, то, стало быть, Михаил Федорович и заслужил первым услышать выученное Ворониным обращение.

-Молодец, Виктор Иванович!- говорил Михаил Федорович и хлопал Воронина по плечу, выпроваживая его из кабинета. – Артист! Не зря я тебе это дело доверил. Знал ведь, что справишься. Молодец!

Самое что ни на есть доброе расположение духа распространилось и на весь рабочий день. Сослуживцы, уже знавшие, о том, кто именно будет обращаться к Путину от имени предприятия, поздравляли Виктора Ивановича, кто искренне, кто так, чтоб не отрываться от коллектива. И Воронин с большим удовольствием читал наизусть свою речь перед публикой. Читал у себя в кабинете, в коридорах, в буфете и на проходной.

Публичные выступления Виктора Ивановича повторялись каждый день. Причем вечерами Воронин продолжал работать над текстом. Он пытался менять интонации, где-то усиливал их, где-то смягчал, советовался с женой и дочерью по телефону.

Предстоящий телемост и его роль в нем стали главным делом Виктора Ивановича. Настолько главным, что однажды он даже забыл доделать взятые на дом дела. Интересно, что ему это простили. Но самое интересное, что Виктор Иванович практически не придал тому никакого значения. Все остальное, не связанное с телемостом, для Воронина проходило второстепенным.

Популярность Виктора Ивановича росла. Неизвестно как, но люди, которых он не знал, и, видимо, вообще не работавших на предприятии, узнавали его, останавливали на улице. И там, перед совершенно, незнакомыми людьми Воронин читал вслух и даже срывал аплодисменты. Перемены, случившиеся в жизни Виктора Ивановича, привнесли в его жизнь каких-то новых, ему казавшихся, весьма значимых смыслов. И это состояние радовало его.

Супруга Воронина, особо чувствовавшая конъюнктуру и не стеснявшаяся этого, заявила мужу, что ему нужен новый костюм. Виктор Иванович почему-то долго препирался. Но когда Михаил Федорович вдруг пригласил его на свой день рождения, намекнув, что люди сверху очень хотят с Ворониным познакомиться, с покупкой нового костюма все было решено.

Перед самым днем рождения Михаила Федоровича Воронины пошли в магазин и много времени потратили, чтобы подобрать тот самый, подходящий костюм.

-Ну-ка, почитай мне,- сказала жена Воронина в примерочной, чтобы оценить, как это всё будет выглядеть.

Виктор Иванович почитал.

-Оно!- вынесла свой вердикт жена.

Следующим вечером они пошли в гости.

-Так вот он каков?- говорил кто-то из высоких гостей, зычно хохоча. Виктор Иванович улыбался в ответ стеснительной улыбкой.

Стол был хорош. Виктор Иванович по началу не решался брать особо манкие деликатесы: не хотел тянуться через весь стол, да и не знал какими приборами их потреблять. Тем более, что вокруг было много неизвестных ему людей.

Среди гостей были и те, кого он знал, например, Людмила Пална. Она была в чем-то черном с таким большим декольте, что, Виктору Ивановичу казалось, ее груди вот-вот и выпадут. И когда он смотрел на нее, его взгляд неизбежно падал в вырез. Виктор Иванович ощущал, что в этот момент все видят, куда он смотрит. Поэтому он старался избегать взглядов в сторону Людмилы Палны. Что еще сильнее сковывало его.

Жена же Воронина быстро привыкла к обстановке, но, заметив, как зажат ее супруг, пришла к нему на помощь. Она попросила подать ей самое дальнее блюдо. И пока он тянулся, это же блюдо пожелали все остальные. Виктор Иванович раздал всем и как-то сразу расслабился.

Пошли многочисленные тосты. Виктор Иванович ничего не говорил, зато за него тост произнесла жена. В комнате стало надышано, окна запотели. И все уже были в состоянии приятного ощущения тяжести своего тела.

Виктор Иванович беспричинно улыбался, его жена причмокивала, чувствуя что-то жирное во рту, Михаил Федорович тяжело сопел через нос, какой-то высокий гость икал, а над самым декольте Людмилы Палны расплылось красное аллергическое пятно.

-Ну, потанцуйте же со мной, Виктор Иванович,- произнесла она так, будто сказала: «мужчины, я хочу веселья». Воронин посмотрел на супругу, и та кивнула, как бы давая понять, что было бы политически не верно отказывать Людмиле Палне.

Они танцевали, и Людмила Пална глядела на него потаенно, но в упор. И в этой потаенности ее взгляда угадывалась волнующая покорность женщины перед мужчиной. И Виктор Иванович вдруг ощутил, что Людмила Пална... нет, Людочка, несмотря на свою комплекцию, сейчас, в его объятиях – нежная лань. А он, несмотря на свою тщедушность, - могучий, мускулистый, волевой и сильный лев. И будто по праву этой силы она отдала себя в его руки. Виктор Иванович вдруг понял, что краснеет, и не в силах это остановить. Людмила Пална продолжала смотреть на Виктора Ивановича, как бы даже не замечая его красноты, будто так оно и должно и быть, будто этого она и ожидала, потому и не удивлена. Он глядел на ее приоткрытый от накатившей расслабленности рот, на ее послюнявленные тонкие губы, и мысли его унесли Виктора Ивановича далеко вперед, туда, куда прежде мысли не смели и приближаться.

-А хотите, я вам прочту мою речь?- Воронин вдруг решил произвести разящее впечатление на Людочку.

Она непонимающе свела бровки, и прежде, чем что-то ответила, Виктор Иванович уже развернулся ко всем и громко повторил:

-А хотите, я вам прочту мою речь?!

-О, да, Виктор Иванович, будь любезен,- произнес Михаил Федорович, многозначительно кивнув высоким гостям.

-Ну, валяй,- добавил кто-то из них.

Воронин встал  перед дверью, так, чтобы его видели все за столом и начал читать. Слушающие с одобрительной улыбкой внимали ему. И только Виктору Ивановичу казалось, что всё не хорошо, что случилось нечто непоправимое. Он только не мог понять что именно, но чувствовал, что вот-вот и поймет.

И, наконец, понял! Он слишком быстро начал. И Виктор Иванович не был уверен, так ли четко он произнес имя и отчество Путина. Вдруг, опять каша. Да, точно каша! Эх!

И Виктор Иванович запнулся посередине текста. Потом поправился и опять запнулся, замолчав окончательно.

-Ну, что же ты, Виктор Иванович,- разбавил установившуюся тишину Михаил Федорович,- продолжай.

Воронин что-то промямли, а потом неожиданно подошел к своему месту за столом и сел, уткнувшись взглядом куда-то мимо всех.

-Может, чаю? – раздался голос жены Михаила Федоровича.

И гости стали пить чай.

-Я всё погубил! Машенька, ты не понимаешь! Я всё погубил! – уже дома бился в истерике Виктор Иванович.

-Ну, ну. Ладно тебе. Все будет хорошо.

Но Воронину не верилось, что будет хорошо.

Однако весь следующий рабочий день прошел без всяких намеков на неприятные последствия. Но Виктору Ивановичу было не по себе. Наконец, он решил объясниться с Михаилом Федоровичем и сам пошел к нему в кабинет.

-Это хорошо, что ты зашел,- сказал Михаил Федорович.- Да ты садись.

Он долго расспрашивал Воронина о самочувствии, о впечатлениях, расхваливал жену Виктора Ивановича, шутил. Воронин сначала был даже смущен тем, что не было ни слова о деле. Но потом сам повеселел, где-то про себя решив, что перешел на новый уровень общения с начальством, когда можно просто безо всякого повода поболтать ни о чем.

И вдруг лицо Михаила Федоровича стало очень серьезным, и Воронин догадался о наступлении момента истины.

-Значит так, Виктор Иванович. Тут такое дело. Там, - и Михаил Федорович многозначительно показал на красный телефонный аппарат без кнопок, - решили, что говорить с Путиным должен я. Сам понимаешь, без обид.

Впервые, пожалуй, с детства, когда его учитель физики выставил перед классом на всеобщее осмеяние, Виктору Ивановичу стало нестерпимо стыдно. Воронину казалось, что все сотрудники предприятия, попавшиеся ему на пути, от секретарши Михаила Федоровича, до вахтера на проходной, все уже знают, но молчат и с какой-то еле уловимой презрительной усмешкой смотрят на него или нарочито отводят от него взгляд, видимо, брезгливо не желая общаться с ним. Да что  люди -  даже в тех поворотах коридоров, где не были никого, Воронин чувствовал, как люминесцентные лампы, шкафы, двери, весь воздух и пылинки в нем будто тычили в него незримыми перстами, и от стыда Виктору Ивановичу становилось почему-то обжигающе горячо.

Перед глазами плыло. В полуконтуженном состоянии он кое-как добрался до дома.

Он еще не знал, что скажет супруге. Но когда дверь отворилась, и он увидел свою жену, Воронин понял, что только она одна пока не презирает его за его унизительный провал. Виктор Иванович подошел к ней, хотел сказать «Машенька», но губы его задрожали, и у него получилось только:

-Ма… Ма…

Он заплакал, прижался к жене, рыдая ей в плечо, и, всхлипывая, повторял «Ма-Ма». Жена по-матерински гладила его по голове, и это как-то успокаивало Виктора Ивановича. Но когда он понимал, что не может произнести простое имя своей супруги, не то что там обратиться к руководителю правительства, высочайшему чиновнику государства, его накрывала ненависть к самому себе и такое же презрение, которое он ощущал извне – отчего приступы плача снова возвращались.

На следующий день он не пошел на работу. Ему недомогалось. И вообще не хотелось там появляться. Виктор Иванович не пошел и на второй день на работу. А на третий пришлось вызвать врача и выписать больничный.

-Какой диагноз ставить будем?- спрашивал участковый врач, не находя признаков болезни.

-Какой хотите,- с нескрываемой апатией отвечал ему Воронин.

Доктор написал в бланке ОРВИ.

С работы звонили, интересовались. На звонки отвечала жена, что-то говорила про простуду. Но Воронин слышал, что через интонацию она не скрывала истинной причины расстройства его здоровья. И Виктор Иванович потом был долгое время обижен и на нее.

Почти весь свой больничный срок Воронин провалялся на диване, либо лицом к стене, либо уставившись в потолок.

Но однажды жена обнаружила его чрезвычайно возбужденным. Она сначала не поняла резкой перемены в ее муже, но потом догадалась – наступил как раз тот самый день.

Виктор Иванович, изрядно находившись туда-сюда по квартире, наконец,  сел перед телевизором в кресло. Через полчаса началась трансляция.

Воронин ждал включения из предприятия, все больше волнуясь с каждой минутой. В какой-то момент ему казалось, что включения не будет никогда. И его эта мысль даже порадовала на короткое время. Но нет! Ему просто надо было узнать, как справиться Михаил Федорович с тем, что так бесцеремонно отнял у Воронина.

В комнате, позади Виктора Ивановича, чтобы его не смущать, присела жена, так же волнительно ожидая включения.

Наконец, ведущая произнесла город и название предприятия, и Виктор Иванович затаил дыхание.

Корреспондент, находившийся со съемочной командой на территории предприятия начал вводную речь, говоря что-то о городе и самом предприятии, очевидно для Воронина перепутав кое-что в цифрах, и протянул микрофон к Михаилу Федоровичу.

-Здравствуйте, уважаемый…

Как на зло по телевизору вдруг пошли помехи, и Виктор Иванович не расслышал, как именно обратился Михаил Федорович к Путину.

-Ах, ты пропасть! – воскликнул Воронин.

-Да ты не нервничай так,- не выдержала жена, выдав свое присутствие.

Воронин повернулся к ней и грозно посмотрел на нее:

-А ты что здесь делаешь?

-Молчу, молчу.

Помехи прекратились, и Воронин всем своим слухом ушел в телевизионный ящик. Произносил Михаил Федорович слова, конечно не так, как это делал Воронин. И каждая упущенная интонация походила для Виктора Ивановича лезвием ножа, полоснувшим по его груди. «И ему это сойдет с рук»,- твердил себе Воронин, - «Может, даже премию выпишут». И мысли о том, что он в стократ лучше бы произнес речь, но из-за неосторожности, нелепо, и как-то случайно потеряв эту возможность, снова стали терзать Виктора Ивановича.

-Вы ведь знаете, Михал Ферыч,- услышал Воронин голос Путина, и сердце Виктора Ивановича словно сжало двумя кусочками льда. «Уж не послышалось мне?» - подумал Воронин и стал облизывать небо, будто во рту мигом пересохло, хотя не пересохло. «Да не может быть такого, что сам Путин, сам Пу-у-утин, назвал нашего Михаила Федоровича – Михал Ферыч. Но ведь слышал, собственными ушами слышал! Нет, не может быть такого. Перегрелся, перенервничал – вот и почудилось».

Воронин отлип от спинки кресла и сидел дальше с напряженным хребтом. Путин что-то говорил, но Воронин даже не вникал в его слова. Он только лишь хотел, чтобы Путин снова обратился к Михаилу Федоровичу. Только так Воронин мог бы развеять те сомнения, которые отчего-то сильно закружили ему голову.

И Путин обратился! И сомнения у Воронина отпали – «Михаил Ферыч».

-Ага! – подпрыгнул Виктор Иванович в кресле. – Ты слышала?! Нет, ты слышала?!

-Что? Что?- испугалась жена вида  своего мужа.

-Даже он! Даже он!.. А мне, стоило один раз, а они… они… воспользовались… А еще на день рождения приглашал… Ух, какой…

-Витенька, успокойся, прошу тебя.

Виктор Иванович нервно расстегнул рубашку.

-Посмотрим, что они мне скажут… Если сам мог, то почему я не мог… Да и то… Когда ж я трезвый, я же все хорошо… Ты же знаешь… А они…Посмотрим, что они скажут теперь… А что они скажут? Всё, поезд ушел…  Нет, ну надо…

Он подошел к окну, глотнуть не хватавшего ему воздуха, и вдруг упал.

Через полчаса скорая его увезла в больницу, откуда он не вернулся.

Михаила Федоровича и  вправду отметили наградой и вручили через профсоюз очень хорошую путевку.

Родившегося через три месяца внука Виктора Ивановича назвали в честь него.

А телевидение больше никогда не приезжало на предприятие.