Не укради

                Я не знаю, почему вдруг я вспомнил этот коротенький эпизод из моей жизни. Эпизод о том, как  я смог победить себя и не взять в квартире, куда я был приглашён соседским мальчиком, валявшиеся у них дома под столом 25 рублей. Тогда это были большие деньги. Насколько я помню, пенсия инвалида 3-й группы была 32 рубля в месяц. А тут целых 25 рублей. Для подростка тогда – это целое богатство. Произошло это где-то году в 1952-м в Северо-Енисейске Красноярского края.
                А, может быть, я вспомнил об этом, потому что в этом году данному событию юбилей? Как быстро летит время! Неужели с тех пор пролетели уже 60 лет?
                Итак, однажды летом я вышел во двор нашего барака на Донского, 5. Не знаю, есть ли он сейчас, но, когда я был в Северо-Енисейске в 1990 году, он  ещё стоял. Наш большой деревянный барак. А тогда, очень-очень давно, когда я  вышел во двор барака, ко мне подошёл мальчик лет 14. Он держал за руку ребёнка возрастом годика два. Подошёл, поздоровался, представился, назвав своё имя - Тимофей. Сказал, что он из Красноярска, приехал к своему дяде на каникулы. Дядя жил в соседнем с нашим бараком доме. Да, это был Дом, а не барак.  Жившая в этом доме Инка Архипова, часто говорила слова «Кухня», «Спальня». Мы, дети из барака, таких слов не знали. Ну, какая «спальня», «кухня» в бараке»? Там люди жили в клетушках. Жили в основном ссыльные.  Например, в нашей клетушке поставить две кровати негде было. Нам с моим братом Володей,  отец на ночь клал  доски на плиту (печку) и на свою кровать, на эти доски стелили фуфайки, и мы так с братом на этих досках спали. В нашей клетушечке было всё вместе – и «спальня», и «кухня». И жили в бараках, в основном «семьи» из сосланных мужчин и женщин, у которых где-то там, на родине жили родные, дети, законные мужья и жены. Но семьи их были разрушены 58-й статьёй, а жить-выживать надо было. В конце двадцатого столетия молодёжь такие браки стала называть «гражданские браки». Раньше таких слов не было. Хотя подобные браки, наверное, случались еще со времён декабристов. А в сороковые – пятидесятые двадцатого века семьи по воле властей разрушались, людей могли выслать за что угодно. Например, забеременела женщина и не смогла с маленьким ребёнком на руках выработать установленный минимум трудодней. А председатель на неё, или на кого-то из её родственников «зуб» имел. За что угодно. Может быть, уже все забыли. А он нет, он помнил. И он всегда мог отомстить, используя служебное положение. Ведь жили тогда по «комсомольскому» девизу: «Партия сказала надо! Комсомол (читай – народ) ответил – Есть!» А, если не ответил или не присоединился, не успел, значит - «Враг народа!». И тогда отвечай по подобранным тебе пунктам широко известной тогда статьи № 58. Таков был секретный указ, придуманный в 1948 году руководителем Компартии Украины Хрущёвым Н.С. По которому любого не понравившегося колхозника можно было выслать в далёкие необжитые районы Сибири. Сначала высылали из Украины, а потом этот указ понравился и Сталину И.В., и стали высылать из всех республик Советского Союза. Многих высылали. Старались, наверное. Возможно, и план был. Возможно, руководство страны решило взять курс на освоение свободных сибирских территорий. Не знаю. Ведь разработанный Хрущёвым Н.С. указ выселения из колхозов в дальние районы Крайнего севера был строго засекречен ... А Хрущёва звали часто "Палач Украины".
                В Северо-Енисейске было тогда очень много национальностей. В общем-то дружно (в тесноте, да не в обиде) жили русские, украинцы, евреи, литовцы, латыши, грузины (один грузин в нашем бараке говорил, что он княжеского роду), татары волжские, казанские и крымские, много из Кавказа, ...
                Жили ещё у нас партизаны разных национальностей. Так они себя называли. Мужчины. Женщины. Партизаны и партизанки. Брянские и другие. Уж не знаю, за что их выслали в Сибирь. Но они всегда гордо говорили: «Я партизан (партизанка)!».
                Жили ещё «партизаны» из районов Западной Украины, Литвы, Латвии. Все они (и бандеровцы, как их называли) тоже говорили, что они "партизаны" ...
                Одним словом, бараки наши были многонациональными, как и школы, и прииски, и посёлки. И всё в них было - и пьянки, и измены жёнам - мужьям, и драки, и даже убийства, ... Но должен сказать, что ни разу не слышал о "национальных" разборках, или оскорбления национальности, как в настоящее время, например,(Ты, "... -я" морда). Все национальности уважали друг друга, а может, боялись, потому что национальные вопросы, дружба народов государством ценились достаточно высоко и довольно жёстко контролировались ... И в других северных районах Сибири и Дальнего Востока, где было много лагерей и ссыльных, тоже обстановка была такой же. Когда-то мой двоюродный брат Коля Марценюк, уволившись с торгового флота во Владивостоке, поехал на "заработки" в Магаданскую область. И рассказывал, как там было. И я понял, что жили там так же, как и в Северо-Енисейске. Ещё он рассказывал, что на одном из приисков Магаданской области он видел женщину, которая в годы Великой Отечественной войны в Краснодоне выдала немцам раненого молодогвардейца Серёжу Тюленина и которая возмущалась тем, что в жизни в то военное время, она, якобы, была гораздо симпатичнее, чем в кино "Молодая Гвардия".
                И даже, когда меня в нашем бараке хотел "прирезать" взрослый парень, за то, что, когда он избивал в коридоре барака черенком от лопаты свою сожительницу, я вырвал у него орудие избиения. И он, озверелый, пошёл на меня, тогда ещё пацана. Но вдруг вошла моя мама, и он не стал оскорблять нас, с использованием национальных "обзывалок", как сейчас, а сказал маме: "Тётя Нюра, я вас уважаю, но щенка Вашего я зарежу ...".  Он следовал не националистическим понятиям, как теперь, а блатным - "правильным понятиям" для блатных. А по этим понятиям никто не смел вмешиваться в разборки. И весь барак притих, молчал ..., а тут  малолетка, пацан, грубо вмешивается в его разборки. И он по блатным понятиям обязан был жестоко проучить вмешавшегося, то есть меня. Так он моей маме и заявил откровенно ... Вечером меня мама не пустила в кино, а парень этот кого-то зарезал, напал на милиционера и милиционер его застрелил ...
                Так жили когда-то в наших многонациональных бараках и посёлках. Когда у кого-то из таких «временных» семей заканчивался срок, он (она) уезжал домой на родину, к настоящей, «родной семье», а оставшийся «член семьи» искал себе замену.  Сходились, в основном, по национальному признаку. Хотя бывали разные случаи. Вот, например, наш знакомый дядя Коля из Винницкой области Украины жил с тетей Пашей из Курской области. Жена дяди Коли умерла в Винницкой области. И когда к нему приехали дети, то тетя Паша из Курской области стала этим детишкам как мама. Жили люди как в настоящих семьях, была и ревность и любовь, всё было. И когда к кому-то приезжали дети, то их принимали. И жизнь продолжалась. А нам, пацанам, как было разобраться в этих политических и бытовых хитросплетениях? Да мы и не старались разбираться. Среди нас был интернационализм, как теперь сказали бы, «толерантный». 
                Так вот, познакомились мы с Тимкой, и зовёт он меня к себе в гости в Дом. А я настоящего Дома-то и не видел. И не любил я знакомиться. Познакомишься, привыкнешь, другом посчитаешь, а он возьмёт, да и предаст тебя. Обидит перед своим новым приятелем. А это больно. Проходили мы это.  Не любил я тогда «заводить» друзей.  Это потом уже, попозже,  у меня появились друзья верные и надёжные. Такие, как Толя Васильев, Толя Малогалимов, Витя Григорьев, Генка Шишков, Юра Решетников, Володя Чалбышев. А тогда я любил гулять «один». Даже в тайгу ходил один.
                Но Тимка был вежлив, улыбчив, и я пошёл с ним. В квартире у них мне понравилось. Там был кабинет, спальни, кухня. Тимка провёл меня в кабинет, где было много книг, радиоприёмник. У нас радиоприёмника не было. Вообще всё у них мне понравилось. Всё было здорово. Тимка в спальне стал укладывать малыша спать, а я случайно наклонился и увидел под столом 25-и рублёвую купюру. Возникло желание  взять, спрятать. Это же для нашей семьи так много, а они, видно, богатые, они и не заметят пропажу! Рука сама потянулась к двадцатипятирублёвке, но я её отдёрнул. Силой. Стал соображать: куда я её дену? А как папа? Он же может сказать – отнеси туда, где взял! Как тогда было с баночкой маринованных яблок, которую мне дали ребята, а я взял и принёс домой. А, если ещё спросит, где я взял деньги, что я скажу? Вот недавно сосед дядя Витя рассказывал, что он нашёл на улице 25 рублей. Он ещё хвалился: «Там были другие люди, они тоже хотели взять купюру, но я нашёлся первый и воскликнул: «Так вот, где я свои деньги потерял!», и поднял купюру, а остальные ушли «не солоно хлебавши!».  Но это дядя Витя. Он взрослый. И это было на улице. А я что скажу родителям? Они очень не любят, когда я не правильно, легкомысленно поступаю. Они сильно переживают. Но у них же «туго» с деньгами. Как же мне поступить? Брать или не брать? Всё это крутилось в моей незрелой голове, искушение было большое, и я не знал, как мне правильно поступить.
                И вдруг меня пронзила совершенно другая мысль: «Тимка хороший пацан. Он меня пригласил в Дом. Как я могу его подвести? Вдруг его родственники обнаружат пропажу и свалят всё на него? И накажут его? Как я ему в глаза смотреть буду? Он же поступил как мой друг! Настоящий друг! Разве можно подводить, предавать друзей?"
                Я не взял купюру. Я победил себя! Вошёл Тимка, и я показал ему лежавшую на полу под столом купюру. Тимка спокойно поднял её и положил на стол. «Обронили нечаянно» - только и сказал он. 
                А мне стало спокойно и хорошо. От моей победы над собой. «Чужое брать -  грех!» - часто повторяла наша набожная бабушка. Я не взял «грех» на свою душу.
                Я забыл напрочь про этот случай. Сейчас только, через 60 лет, почему-то вспомнил. Не знаю почему. А Тимка тогда вскоре уехал к маме в Красноярск, и больше я никогда его не видел. И не вспоминал. Возможно потому, что в детстве впечатлений всегда переизбыток. Тем более что вскоре я подружился с Толиком Васильевым, тоже из Дома, где были и спальни, и кухни. Правда, из другого Дома, но тоже по-соседству. И с другими ребятами подружился. Ребят тогда было много. Многие были с зобами, как я теперь понимаю, из-за нехватки в воде йода, но это не мешало им играть, резвиться, дружить. Особенно большие, "висящие" зобы были у братьев Узуновых. Мы играли в лапту, в «пристенок», в городки, ходили в тайгу, обследовали заброшенные шурфы и скалы, рискуя жизнью, конечно, потому что могли в любой миг сорваться с высоты. Но, слава Богу, всё обошлось. После окончания семи классов Толик Васильев уехал в Красноярск в речное училище, а я остался в школе, пошел в 8-й класс, и в 8-м классе сдружился с Генкой Шишковым.
                Такое вот испытание на прочность дружбы выпало когда-то в моём далёком детстве, и теперь вот я горд тем, что с честью выдержал его. А то появилась бы дурная привычка воровать у людей, «заболел» бы ещё клептоманией.
                А человек не должен болеть. Человек должен побеждать болезни и вредные привычки.
                Чужое брать нельзя!

22102012.