Литературные миражи. Ольга Анцупова

http://www.proza.ru/2011/12/03/1251
публикуется с разрешения автора --- http://www.proza.ru/avtor/olga1960


   ...Писать должно либо о том, что ты знаешь очень хорошо, либо о том, что не знает никто...
                Аркадий и Борис Стругацкие


Надо признаться, что в какой-то момент читать Семен Петрович категорически разлюбил. Нет, не потому, что рос в неблагополучной семье или ему не повезло с учителями в школе. Напротив, в доме, где появился на свет Семен Петрович, читали все. Читала на кухне, помешивая борщи и жареную картошку, сентиментальные «женские романы» мама, зачитывался хитроумными детективами в туалете отец, брат-старшеклассник домашним урокам предпочитал фантастику от Станислава Лема и Брэдбери, а экзальтированная сестра-студентка упивалась, истекая слезами, историями про графа Монте-Кристо от Дюма-отца и творениями Лидии Чарской. Постоянно читала даже бабуля, которая по слабости сил уже почти не передвигалась по комнате - она «перечитывала классику», как уважительно говорила о свекрови мама.

Одним словом, дом маленького Семочки всегда напоминал избу-читальню. Более того, как только в глазах младшего сыночка появился осмысленный блеск, то и его тут же стали приобщать к литературе. Сначала все по очереди  дружно читали ему хорошие детские книжки. А потом, убедившись, что он не только научился складывать из букв слова, но и осознавать значения этих самых слов – пустили в самостоятельное плавание в безбрежный океан мировой поэзии и прозы, уже особо не контролируя его литературные пристрастия. Семочка рос вполне развитым и жадным до знаний мальчиком, и вскоре у него в руках вслед за сказками Пушкина и братьев Гримм стали появляться книги Петефи и Толстого, Вознесенского и Купера, Есенина и Чехова, Шиллера и Диккенса, Ролинга и многих других. Даже случайно побывал «Декамерон», но Боккаччо десятилетнего ребенка не впечатлил. Короче говоря, Семочка, к радости домашних, приобщился к общему увлечению литературой.

Однако настал день, когда в сердце впечатлительного мальчика впервые вполз червячок разочарования в литературных авторитетах. Все началось со смерти бабушки. Бабушка умирала очень тяжело, измучив себя и близких, пугая Семена ночными стонами и жуткими хрипами за стенкой. Не было так знакомых по книгам сцен с трогательно-умиротворенным уходом из жизни, с чинным сбором дружно скорбящих родственников и последними напутственными словами умирающей. Не было единения вмиг осиротевших детей и внуков. Не было даже приличествующих случаю слов прощания. Все с самого начала пошло не так, как представлял по книжным историям мальчик. Было страшно и очень неуютно от выражения лиц взрослых, от суеты в доме, от злобного шипения в коридоре дальней родни, рассчитывающей на какие-то бабулины кольца и сберкнижки. Ни в одной из прочитанных Семеном книг не говорилось, что поминки заканчиваются похабными анекдотами и пьяным дележом наследства.

В тот горький для себя день Семочка тосковал в своей комнате и пытался не вслушиваться в вопли разъяренного осиного гнезда многочисленной родни. Он завидовал литературным героям, у которых и родня была иной, и близкие умирали красиво, успев напоследок сказать много добрых и умных слов и даже потрепать по кудрявым головам внуков, да и поминки не напоминали трагикомедию из трех актов – слезы и прочувствованные речи, легкие посиделки «по случаю», разборки из-за завещания… Именно тогда в голове Семена впервые мелькнула мысль о разительном несоответствии литературных историй окружающей его действительности и он даже попытался представить, какой же жизнью в таком случае жили писатели, рисующие такие почти елейные картинки…

…Спустя годы эта мысль вновь посетила возмужавшего Семочку, окунувшегося со всей страстью половозрелого подростка в омут любовного томления. Конечно же, Семен догадывался, что современная любовь – это не средневековый трепет случайно соприкоснувшихся рук или волнение мужского сердца при виде щиколотки любимой, на мгновение выглянувшей из-под длинной юбки. Но и современные писатели тоже описывали в этой области какие-то, мягко говоря, причудливые эмоции и чувства. Они словно пытались скомпенсировать безвозвратно утерянную трепетность высокой любви надуманными словами, жестами и ситуациями, весьма далекими от реалий прагматичного века. Или же они хотели, чтобы современные влюбленные пересмотрели свои жизненные ценности, ориентируясь на представленные им литераторами образцы.

Однако донельзя оголившиеся меркантильные Джульетты и цинично-самоуверенные Ромео нового поколения вовсе не собирались возвращаться к истокам, их вполне устраивали скоротечные отношения «на бегу», без имен и душевных страданий, без продолжений и обязательств, без обмена адресами и телефонами. Некоторые, правда, в этих любовно-похотливых скачках еще пытались делать перерыв под названием «Гражданский брак», но других вполне устраивал и более «походный» вариант: «Пойдем? – Пойдем!». Одним словом, в большинство литературных сюжетов такая «любовь» не вписывалась…

Прошло еще несколько лет. И как-то в горах, поскользнувшись на мокром от росы валуне, Семен Петрович на глазах ужаснувшихся приятелей полетел вниз головой в неглубокое ущелье. Его спасло чудо в виде разросшихся по склону незнакомых кустов, затормозивших его падение и смягчивших удар. Счастливчик был в полном сознании и отрешенно наблюдал всю суету вокруг себя – бестолковую перебранку испуганных друзей, торопливые движения прибывших спасателей, слаженную работу медиков в приемном отделении. Уже потом, после нескольких операций, имея в распоряжении массу времени на раздумья, Семен Петрович неожиданно снова вернулся к своей детской обиде на писателей, преломляя многочисленные литературные приключения к своей нынешней ситуации.

Во-первых, в те мучительные несколько секунд, пока он летел вниз, обдираясь о ветки и камни, никакая «вся жизнь» не пролетела перед его глазами. А ведь именно это – самое любимое клише в литературе! Семен Петрович готов был поклясться, что в тот жуткий момент в его голове была просто пустота. Оцепенение. Мрак непостижимого ужаса. Но никакие картины прошлой, нынешней и будущей жизни перед ним не мелькали. Никакие мысли типа – «А что будет с детьми?» - не прошмыгнули в его голове. И даже раскаянье или сожаление по поводу многочисленных своих грешков не посетило его душу в тот роковой миг.

Во-вторых, когда, долетев, наконец-то, до земли, он осознал, что жив, Семен Петрович не стал, как это описывалось во многих приключенческих сюжетах, возносить хвалу небесам или плакать от восторга. Напротив, с остервенением выплюнув с кровью безнадежно утраченные передние зубы, он смачно выматерился, осквернив целомудренную тишину прохладного ущелья. Следующее, что он сделал, беспомощно распластавшись под ногами окруживших его друзей, - едва слышно, пуская некрасивые кровавые пузыри, попросил водки, чем окончательно их убедил, что находится полностью во вменяемом состоянии. Обрадованные этим, приятели водки ему не дали,  однако сами охотно выпили на его глазах «для снятия стресса». Кстати, никто из них истошным голосом, как это описывается в книгах, не кричал: «Врача! Скорее врача!», никто не спрашивал: «Ты в порядке?» Кстати, более идиотский вопрос, по твердому разумению Семена Петровича, для такой ситуации придумать было сложно. Видимо, первый писатель, запустивший этот бред в большую литературу, сам в подобных передрягах никогда не был.

В-третьих, оказавшись в больнице, Семен Петрович, пока врачами формулировался окончательный приговор, тоже не предавался, как это делали персонажи многих, некогда горячо любимых им, литературных произведений, философским раздумьям, не давал немыслимых обетов за свое потенциальное спасение, не перебирал в памяти с мазохистской дотошностью все, что не успел доделать на этом свете. Не вспоминал о своих долгах родственникам. И вовсе не каялся мысленно в том, что постоянно изменял жене. Ему по большому счету в эти мгновения было на всех и на все плевать. Он просто прислушивался к адской боли во всем теле и ждал, когда она прекратится или ее прекратят. Он даже не мог бы в те минуты четко сказать, хочет он жить или нет – эта боль затопила все его сознание, пожирая любые сторонние мысли.

Уже в реанимации, узнав, что шансов выжить у него после обширного внутреннего кровотечения практически нет, Семен Петрович не стал, подобно литературным персонажам, надиктовывать медсестре или соседу по палате душевное письмо семье, чтобы сказать им напоследок что-нибудь мудрое, важное и душевное. Он даже не стал молиться, полагая, что Господь и так все видит и слышит. Семен Петрович, как почти любой человек в полном расцвете сил, просто не верил в печальный исход, а потому особо и не задумывался о литературных вариантах поведения человека на грани жизни и смерти. Он крепко спал ночи напролет, смутно ощущая сквозь сон, как его ощупывают врачи на утреннем обходе, медсестры делают какие-то уколы, а жена выносит из-под него судно.

Ему повезло – несмотря на прогнозы, он остался жив. Но даже после такого чуда, переступив  через два месяца порог больницы, Семен Петрович не стал тут же умиляться солнечному дню и вновь обретенной возможности ходить. Не стал картинно вскидывать или прижимать к своей груди руки, произнося при этом красивые, прочувствованные и поучительные для окружающих слова. И уж тем более, ему совершенно не хотелось опускаться коленями на землю и громогласно благодарить Судьбу. Так любили делать главные герои многочисленных литературных произведений. Бесспорно, такое возвращение с того света выглядит очень эффектно и неизменно трогает до слез родственников, медперсонал и оставшихся в живых больных. Но лично Семена Петровича в эту минуту интересовало только одно -  смогут ли они с женой съездить через месяц в Турцию. Или хотя бы на дачу к теще. Одним словом, и в этой ситуации все было наперекор литературным шаблонам.

Вот так и получилось, что в какой-то момент читать Семен Петрович категорически разлюбил. Вернее, он просто перешел в основном на мистику, фантастику и фэнтези. Там хоть никто не убеждал, что все сюжеты «основаны на реальных событиях». Хотя, объективно говоря, есть, конечно, писатели, которые рубят правду-матку об этой жизни в глаза. Даже особо не подбирая слов и порой превращая литературный язык в диалект загаженной подворотни. Только вот получается у них это как-то совсем уж пугающе реалистично, уныло, беспросветно. Даже отбивается охота не то, что выходить на улицу, а просто просыпаться по утрам. Эту литературную «чернуху» Семен Петрович не любил сильнее рафинированных литературных ситуаций, чувств и монологов. Поэтому если теперь он и берет книжку в руки, то, скорее всего, это будет или исторический роман, или фэнтезийное приключение…


ПОСТСКРИПТУМ от Оскара Уайльда: "Каждый может написать трехтомный роман. Все, что для этого нужно, - совершенно не знать ни жизни, ни литературы".


Иллюстрация с сайта:




© Copyright: Ольга Анцупова, 2011
Свидетельство о публикации №21112031251