Возле точки невозвращения

Ах, Боже мой, ну что вы все на меня набросились.  Я и не говорю что это   шедевр литературы.  Я не поэт, просто накатило…  Она вяло отбивалась от критики и уже в сотый раз жалела, что решила кому-то показать это…
А стихотворение и правда было плохое. Скучное, неубедительное и непонятное, без ритма, а местами и без рифмы. Даже у самого никчемного графомана на самом посредственном поэтическом сайте можно найти и получше. И тем не менее оно было важное. Не для человечества конечно и не для какого-то другого человека, а для нее. Она никогда не мнила себя непризнанным гением и не находя в своих опусах особой художественной ценности для потомков, кормила на исписанных листах кошку, если газеты заканчивались.  (Пушистая скотинка ни в какую из миски жрать не хотела. Вкушала пищу исключительно на свежей прессе или хозяйкином литературном творчестве) Но с этим стихотворением так было нельзя. Оно важное. Хотя написано оно как и все ее другие, ночью, от большой усталости и желания и невозможности что – то понять. Рифмовать чтоб понять – этот принцип она вывела для себя еще в детстве. Точнее его вывел старший брат, объяснявший ей все правила физики и математики смешными стишками типа:
Если тело вперто в воду
Не потонет тело с роду
Тело прет  из под туды
Силой выперто воды.
Или:
Биссектриса – это крыса,
Которая бегает по углам и
И делит угол пополам.
И сразу становилось все понятно. Просто и ясно. И весело. Потому что «биссектриса» легко заменялась на «директрису», а абстрактное впертое в воду «тело» вообще на кого угодно.
С тех пор всегда чтоб что-то понять она рифмовала, каламбурила. Играла в слова. А когда даже не знала что конкретно зарифмовать, потому что непонятно было вообще ничего делала вот что:  вытаскивала из головы самое яркое и навязчивое слово, которое билось в черепной коробке как раненая белка  (всегда же есть такое слово, когда напряженно о чем – то думаешь) и начинала цеплять к нему другие, подходящие по смыслу, по ритму, да Бог еще знает почему..А потом слова уже цеплялись сами. И образовывалась, как бы это сказать…система. В уже готовом стихотворении можно было уже найти мысль, которой небыло ни в отдельный его составляющих ни в бедной ее голове. Эта мысль всегда была правильная и нужная. Именно в тот момент и именно ей. Только ей. И никому больше. В тот вечер она тоже думала. Думала о том что живет странно и глупо, будто не своей жизнью. Вот бежит, бежит куда – то с утра до вечера, а прибежать никак не может. Или может не бежит, а убегает… И было еще одно слово, точнее словосочетание. Та самая раненая белка. «Точка невозвращения». Откуда взялась этакая чепуховина, где она это слышала…  Она выловила это самое словосочетание и принялась вертеть его как комочек снега в руках. Чтоб крепче стало, осмысленнее. Потом отпустила и он покатился. Сначала приходилось слегка подталкивать, а потом она и вовсе еле поспевала, так резво несся шарик по бескрайним словесным полям. Но вот он остановился. Отяжелевший, большой, настоящий ком. Она медленно перечитала прыгающую лихорадочную запись и …поняла. Нет, она почти всегда что-то понимала. Но теперь она поняла не о себе. Точнее не только о себе а обо всех! Это было обо всех на свете людях. И это было… важно. Она перечитала стихи еще раз. Они были плохие. Но столько объясняли ей.. Впервые она решилась и уходя спать оставила стихотворение на стене в социальной сети. Просто посмотреть, что поймут из него люди.
Как выяснилось уктром люди поняли только ее бездарность. Несколько комментариев в стиле «Что Пушкина обчиталась?» и «Чего это ты мать в графоманы подалась?». И все. Ни один свин даже из вежливости не похвалил. «Как хорошо иметь честных друзей» -  подумала она тогда. Она пыталась им объяснить, что в этом есть смысл, и какой именно. Впервые в жизни она испытала лингвистическое удушье, когда все знаешь, но не можешь сказать правильно, верно и точно…  Ей резонно возразили что художник ничего объяснять не должен, а из хороших стихов все и так понятно.
Со странички она его удалила. Но мятый рукописный оригинал так и не смогла отдать кошке на посуду. Она положила его в сумку и поехала на другой конец города по рабочим делам. Вывалившись из  троллейбуса она на минуту задержалась на остановке и вынув из сумки мятый листок положила его на лавочку. Потом  она торопливо припустила прочь и больше никогда не  возвращалась. Мужчина средних лет в сером пальто и с каким-то куцым чемоданчиком из под застежки которого торчал манжет невлезающей рубашки и краешек полотенца, поджидавший своего троллейбуса из любопытства взял бумажку и прочел нацарапанные коряво строчки.
Мы бросаем друзей без повода,
Забываем любимых в суете
Вечно ищем чего-то нового,
Непонятно с кем, непонятно где.

Мы идем, вместе с нами и жизнь идет.
Только наши пути расходятся.
Мы бежим, и нам кажется, что вперед.
Будто кто-то за нами гонится.

Мы настолько привыкли всегда спешить,
Что нам это необходимо.
Мы боимся, что мы не успеем жить,
В спешке жизнь пропуская мимо.

Может там, за туманными далями
Возле точки невозвращения
Мы поймем от чего убегали мы
И за это попросим прощения.

Дядька перечитал еще раз, встал со скамейки и медленно пошел куда-то в сторону парка, видимо плюнув на опаздывающий трамвай. А может просто решил вернуться?