Елена

                Елена 
               
        Маме было, сорок пять лет, когда она родила нашу младшую сестренку – шестого ребенка. Отец, которому было пятьдесят, был безумно рад, а мне почему-то было стыдно смотреть им в глаза, как будто они сделали что-то не совсем приличное.
- И за чем нам еще одна девчонка? – спрашивал наш единственный брат, которому шел десятый год.
  Родители хотели назвать девочку Диной, но я – четвертый ребенок в этом семействе, под окнами роддома вытоптала на снегу – ЛЕНА. Так и назвали.
  Когда крошку принесли домой, мы все не могли наглядеться на нее, так была хороша. Даже племянник, маленький Андрюшка – сын старшей сестры, сказал: Какая… Дальше он не проронил ни слова, а только откидывал накидку с кроватки и подолгу смотрел на нее.
       Несмотря на то, что она была прехорошенькой, я тщательно скрывала ее появление в нашей семье ото всех своих друзей, так как в их семьях был один или, в крайнем случае, два ребенка.  Но с при-ходом весны, у родителей появились дачные заботы и, уезжая, они оставляли Аленку на нас – детей: когда одни были в школе, другие следили за ребенком, потом менялись. Вот тогда-то все и обнару-жилось. Подруги приходили звать погулять, и я была вынуждена сказать, что мне не с кем оставить мою сестренку. Сначала они  по-могали нянчить ее, но весна брала свое, и я оставалась одна, пони-мая, что все они отдаляются от меня. Мне было обидно, что до меня и моих переживаний не было никому дела. Родители были уже на пен-сии, поэтому приезжали с дачи поздно, а переночевав и убедившись, что все нормально, с раннего утра уезжали снова.
   Когда сестренке было пол года, я стала брать ее с собой и, пока она спала в коляске под вишнями, я гоняла с мальчишками в футбол, пока кто-нибудь не заметит, что она проснулась. Ее любили все, но-сили по очереди на руках, чему я была безумно рада.
 К семнадцати годам у меня сформировалось множество комплексов: я стеснялась ходить на вечера, так как нечего было одеть и обуть, кроме обносков, я не ходила на Волгу купаться из-за выгоревшего купальника, в которых откупались не один сезон мои старшие сестры.
После окончания школы сама искала себе работу. Однажды, увидев объявление о требующихся бондарях, зашла  в отдел кадров с прось-бой взять меня на работу, после объяснений и их хохота поняла, что я еще несчастнее, чем себе представляла. Будучи четвертой дочерью, я была обречена, носить поношенные вещи, даже, когда начала зара-батывать деньги сама: новые покупали старшим, а так как после меня уже оставались одни заплаты, то и младшим.
   Я стеснялась попросить даже купить мне что-то, понимая мать, которая все время твердила:
 - Да когда я всех вас сдыхаю, одного барахла на вас не напасешься.
Проработав на фабрике четыре года, я решила уехать в Москву на стройку.
     Родители не возражали, да и меня дома уже ничто не задерживало. Собрав лучшие подаренные замужними сестрами поношенные вещи, я отправилась на поиски своего счастья.
С первого дня у меня возникло такое чувство, будто я родилась в этом городе, жила и продолжаю жить, но только отдельно от родите-лей.  Впервые меня не одолевала тоска по дому и родным, как это бы-вало раньше, в пионерском лагере, куда меня отправляли несколько  раз. Здесь, в Москве, я была свободна от поручений, заданий, обязан-ностей, назиданий, я могла покупать себе то, что никогда бы не мог-ла иметь, живя со своими родителями.
       У меня была уйма времени, которое никто уже не мог отобрать, я читала все, что попадалось под руку, пока в библиотеке не сказали однажды: «Читайте классику, все остальное – повторение». Я ходила в театры, изучала новые московские маршруты с их улицами, церк-вями, музеями и, конечно, магазинами. Мне некогда было скучать по родным за вереницей экскурсий в Абрамцево, Мураново, после кото-рых было что читать и о чем подумать.
       И все-таки, с каждой зарплаты я покупала своей младшей сестре туфельки, платьица, игрушки, фрукты, которых не было в продаже в нашем городе, и отсылала все это посылками домой, понимая, что пожилые родители не купят того, что могу купить в Москве для нее я.
    Когда Лене исполнилось девять лет, я привезла ее на каникулы в Москву, водила в зоопарк, в театры, гуляла по паркам, желая сде-лать ее детство более ярким, интересным, запоминающимся. Мне хотелось, чтобы ее жизнь не была столь ущербной как у меня.
       Когда же после развода я вернулась домой с двухлетней дочерью, она спросила:
 - И долго ты собираешься у нас жить? Хоть бы спасибо сказала, что тебя приютили.
- Почему у вас? Эта квартира давалась и на меня, это ты родилась уже в этой квартире.
 И вновь я почувствовала себя лишней, никому не нужной. Я не могла понять, как моя сестра может так ненавидеть меня, почему я не чувствую себя в квартире родителей, также, как она?
   Отца  уже не было в живых.  Он умер, сидя на диване, где просидел всю ночь, ни на что не жалуясь, никого не беспокоя. И откуда у него брались силы? На похороны я прилетала из Москвы и  не знала, о чем он думал перед смертью, чего хотел…
   Уйдя на квартиру, а потом, выйдя во второй раз замуж и, уехав по месту службы мужа, я продолжала покупать Елене модные вещи, по-нимая, что молодой девушке хочется быть модной и красивой; мне хотелось, чтобы она не чувствовала себя так, как чувствовала себя я, будучи в ее возрасте.
    После окончания службы мужа, мы получили огромную трехкомнатную квартиру в центре города. Правда, до нас в ней жили несколько семей и оставили от себя следы дикого разрушения, но мы были счастливы: наконец-то мы в родном городе, где живут наши родные и друзья, которых к этому времени было уже  много. У нас постоянно были гости: то те, с которыми училась я или муж, то наши общие одноклассники и друзья детства, то сослуживцы. Частым гостем была и Лена.
   Повзрослев, она стала еще красивее, чем в детстве. Большие карие глаза, пепельные волнистые волосы, стройные ноги и тонкая талия покоряли не только юношей, но и искушенных мужчин. Красивым,  чуть припухшим губкам и  вздернутому носику завидовали многие подруги, а в том числе и я,  на лице которой мало кто останавливал свой взгляд.
      Одно мне не нравилось в ней: ничем не интересовалась, ничего не читала,  учиться после школы - никуда не пошла. Парней хоть и было много, а как-то не задерживались: те, что из себя что-то представляли, оставляли ее через недели, а те, что как и она, кроме танцев ничего не хотели знать, задерживались чуть больше месяца. Так что к девятнадцати годам у нее стали появляться либо женатые, либо те, на которых бы и я не взглянула.
    Пыталась уговорить ее пойти учиться, наотрез отказалась, аргу-ментируя тем, что я с образованием получаю меньше, чем она. Вскоре она вышла замуж, а через неделю, после свадьбы, развелась. 
  Я все время чувствовала какую-то вину перед ней: мне казалось, что воспитание сестры пожилыми родителями сказалось на ее образе мыслей, поступков, что от этого ее нежелание быть более активной, энергичной. Хотелось, чтобы она   мечтала о путешествиях, походах, читала запоем, думала о чем-то более возвышенном, но она пред-почитала только наряды, любые, лишь бы много.   Когда же она заго-ворила о том, что когда не станет матери, она будет иметь трех-комнатную квартиру, я вовсе ужаснулась.
     Выйдя замуж во второй раз, она  заявила всем: - Мне наплевать, что вы будете думать обо мне, но я разменяю квартиру: себе изоляцию, а маме купим в деревне домик.
Возмутилась только я:
  - Матери семьдесят лет, как она в чужом месте жить будет, ванной нет, туалет на улице, а за огородом кто будет ухаживать?
   Но меня никто из шестерых детей не поддержал, и мать оказалась в избушке на краю деревни, благо недалеко от соснового леса и Дона.
Пока младшей дочери Лены не исполнилось восемь лет, она ни разу в деревне не была, мама сама приезжала в город, привозила овощи и консервацию.
    А сама Леночка ездила на машине с детьми и мужем на природу за город, где никто не мог бы попросить ее подштукатурить и подкра-сить  старенький домик.    
    Муж Лены, после работы, ездил подрабатывать: клал плитку, белил потолки, наклеивал обои, но  вот когда мать попросила побелить к пасхе стены в ее доме, Лена сказала, что у него и без этого много дел, а у мамы и без них есть, кому помогать. Вот и помогали все, кроме нее - самой любимой и дорой младшей дочурки.
 Живя среди чужих, незнакомых людей, мать постоянно выходила к автобусной остановке, надеясь, что приедет дочь, хоть на несколько часов, чтобы поговорить с ней. И чем реже они виделись, тем больше она  не хотела встречи с остальными детьми.
      А Лена не поехала к матери, даже, когда позвонили из деревни и сообщили, что она, поскользнувшись, упала и сильно ушиблась. И тогда мать отругала одну из моих сестер за сообщение о падении, ко-торое якобы очень расстроило ее дочку. Проходило время и выздоровев в очередной раз она ехала в город, чтобы узнать как поживает ее любимая дочка.
     Когда мой сын пошел в первый класс, а дочери было одиннадцать, я свалилась на полгода, долго лежала с позвоночником в больице,но мать, будучи моложе, ни разу не пришла  ни ко мне в больницу, ни  к моим детям, чтобы хоть глазом посмотреть сыты, одеты ли они, как учатся?
    Я часто задаю себе эти вопросы и не могу понять, почему меня ни-когда не поздравляла моя мать с днем рождения, почему, любя одного ребенка,  забывала  о том, что есть и другие, которые и относятся почтительнее, и заботятся больше?
   Раньше, на подобные вопросы моего мужа, я отвечала:
 - Хорошо, что хоть кого-то она любит.  Но самой себе и теперь отве-тить не могу.
Наверно, не все люди видят, понимают и чувствуют, что кто-то хочет помочь им, поддержать, да просто любит их.  Им важнее слова, а не поступки, которые как раз и доказывают и любовь, и заботу и те удивительные чувства, что хранятся в тайниках человеческой души долгие годы.
      А Леночка в это время не понимала и удивлялась тому, что я так редко стала заходить к ней, чтобы порадовать ее и детей какими нибудь  подарками и справиться об их здоровье.
  В начальных классах ее дочки делали уроки на кухонных табуретах, стоя на коленях перед телевизором, а Леночка смотрела какой-нибудь примитивный фильм и не хотела отрываться от экрана. Когда же девочки приносили двойки, она лупила их половником, скалкой, в общем, всем, что подворачивалось под руку. И все бы так и продолжалось, пока однажды после очередной трепки, младшая дочь не заявила, что если она не прекратит это делать, она ее сама убьет.
  Леночка долго плакала и упрекала неблагодарных детей, пока старшая не встала на колени и не попросила прощения. Леночка успокоилась, но через несколько дней, ее младшая дочь - Маринка, которой пошел тринадцатый год, не вернулась из школы. Из дома исчезли все деньги и золото.
    Маринка,  купила билет на автобус и поехала к своей бабушке, у которой плача, просила прощения за свою мать. Рассказала и о том, что та не ездит и не помогает  бабушке не из-за того, что не хватает денег, в доказательство чего Маринка и привезла все, что было ценного.  Жаловалась, что мать просто никого не любит, что отправляет на улицу их с сестрой, когда приходит дядя Володя.
    Бабушка молча выслушала, велела Маринке протереть полы, а са-ма куда-то пошла. Домыв полы, Марина, решила вытрясти и поло-вички, но дверь оказалась закрытой. Тогда она вылезла в форточку и побежала через сад к лесу. К счастью, собака была не на привязи и бросилась  вдогонку за девочкой.
         Их нашли утром, но после этого Марину повели к психологу, от пережитого страха ночью в лесу и от всего, что она перенесла раньше, она не могла разговаривать.  Позже, когда  к ней наконец-то верну-лась речь, Марина не любила шумных компаний, разговоров, ухо-дила в себя, с трудом отвечала на вопросы короткими да или нет.    
      Поговорить о том, что она чувствует, о чем думает, было не с кем до тех пор, пока ей не пришлось поступать в институт, и она пришла ко мне. Достала из сумки толстую тетрадь и смущенно протянула ее мне. Раскрыв тетрадь и прочитав несколько строф, я изумленно спросила:
 - Твои? Она в ответ кивнула, покраснев так, как будто ее уличили в чем-то нехорошем. Дочитав, последнюю страницу, я взяла ее за руки и, усадив рядом с собой, посмотрела ей в глаза. Вопросов,  нетерпения, страдания, боли, чего было больше в ее огромных серых глазах, сказать трудно, но то, что она ждала, и то, что я боялась не оправдать этих ожиданий, пугало нас обеих.
       Свои стихи она прятала, поэтому о ее увлечении никто и не знал. Ее стихи были неожиданны не только сами по себе, но еще более не-ожиданным было то, что написаны они были так, будто писал их  умудренный жизненным опытом, отягощенный огромными знаниями человек. Я была настолько поражена, что долго не находила нужных слов.
- Что, нехорошо?
-Девочка моя, это больше, чем хорошо, это так замечательно, что я боюсь за тебя, за себя, что пока не знаю, что с этим сокровищем делать, кому показать, чтобы получить профессиональную оценку? Давай попьем чаю и подумаем. Это так прекрасно и так неожиданно, что у меня от счастья все мысли перепутались.
- А я в литературный институт хочу поступить, примут?- спросила  Марина.
- Девочка моя, а как же иначе?
- Не знаю, как родителям сказать, не поймут. Скажут, что нужно деньги зарабатывать, а не стишками заниматься.
- Все, лучшее, что накопило человечество за многие столетия, давалось ему нелегко, а ты находишься еще в самом начале и поэтому должна быть готова ко всем испытаниям. И я верю, что ты справишься.
        Мы плакали, обнявшись, а потом смеялись. Я – от счастья, она, наверное, надо мной. Обе  мы были очень слабыми и в то же время сильными людьми.
    Несмотря на несогласие родителей, Марина все-таки уехала в Москву и успешно сдала экзамены.
    С Леной мы долгое время не встречались, она не могла мне про-стить, что я назвала ее эгоисткой, поддержав Марину.
    Когда я получила первый сборник с Мариниными стихами и по-звонила сестре, она холодно сказала: - Да кому сейчас нужны ее сти-хи? Денег ей заплатят за них?
   Мне хотелось закричать: «Да у твоей дочери необыкновенная душа, ты гордиться должна ею, но ты никогда не сможешь этого понять, потому, что у тебя-то и вовсе ее нет!» Но я тихо сказала:
 - Прости, я еще раз ошиблась.
  Вскоре старшая ее дочь  вышла замуж, а через месяц  от Лены ушел муж. Собрал вещи и сказал: - Думаю,  тебе лучше жить одной.
     Встретившись случайно со мной на улице, она спросила:
- Я что и правда эгоистка? И что мне теперь делать?
Мне трудно было что-то посоветовать ей, да и вряд ли она бы услы-шала меня.
       Мне все время казалось, что она поедет к матери, единственному человеку, который любил ее, или привезет ее к себе, но до самой смерти мамы Лена так и не съездила в деревню. Получив в наследство дом, она продала его вместе со всем, что в нем было. Я взяла на память альбомы с фотографиями и икону, которой бабушка благословляла нашу маму перед замужеством, остальные сестра и брат, обиженные несправедливым завещанием, отказались что-либо взять на память из проданного дома. Оставить дом под дачу для летнего отдыха, Лена отказалась, нужны были деньги на ремонт квартиры. 
 С похорон все разъехались, забыв договориться о том, как будем ухаживать за могилкой в чужой деревеньке, где никто из нас не родился, не жил, но где осталась навечно наша мать.