11. слово индийского джентльмена

«Летс дринк фо фриендшип»… «Май нэйм из»… «Ит из май эдрэс энд ай инвайт ю»… - вот примерно те самые примитивные фразы, которые я высказал при нашей первой встрече индусу по имени Рам, в том самом кафе «Пегас», где я сидел и пил коньяк на свои последние деньги, вспоминая то, что случилось со мной… и эти слова в переводе на русский означали: «Давай выпьем за дружбу»… «Меня зовут»… «Это мой адрес и я приглашаю тебя»… «Пусть посмотрит, - подумал я, - как живут советские люди»…

     Индус явился на другой день, как обещал: «фо о клок, пи.эм» - в четыре часа по полудни, четко, копейка в копейку и ровно, как штык… Я даже немного растерялся и немного испугался, потому что не очень-то ожидал, что он заявится, но вот он заявился. Я поставил на плиту чайник, у меня была бутылка вина, и тут даже нет никакого противоречия между общим отсутствием денег и наличием выпивки. В конце концов, можно было всегда занять у друзей, приятелей или соседей, или можно было сдать пустые бутылки. Короче, я не помню откуда, но вино у меня было… Еще у меня был альбом о России, роскошный такой альбом о Совке, присланный из Америки, подаренный мне американкой по имени Элла Дитц, весьма пожилой женщиной из штата Массачусетс, с которой я познакомился на одной из улиц Старого Таллина, но о ней как-нибудь после или вообще никогда. Может быть, и нехорошо дарить дареное, но я подумал тогда, что индусу он все же нужнее, потому что индус-то,  пожалуй, что ничего и не знает о наших просторах, а я все эти заснеженные пейзажи изучил до мозга костей, так что зуб на зуб временами не попадал. Безусловно, хорошо созерцать русский сугроб на картинке, а там еще на одном фото устроена целая композиция – в сугробе стоит бутылка русской водки, рядом рассыпчатая икорка («кавьяр»), а на заднем плане в морозном воздухе над русской избой курится дымок. Такой "натюрморт". Индус, помнится, глядя на ту картинку, спросил:

   - А это правда, что здесь будет снег?

   - Будет, - сказал я, - да еще какой! И ветер будет завывать, как в трубе! Правда, здесь, наверное, потеплей, чем в глубинах России, все-таки близость моря, Атлантики, но зато штормы, и мразь, и гололеды, и, вообще – айяйяй. В прошлом году у меня от этой непогоды так разболелись колени, что я просто не мог ходить… Но тогда, вероятно, дали о себе знать, как говорится, старые раны, ведь я той осенью прилетел из Сибири, где работал шлиховщиком, и однажды, в июле, высоко в горах, потому что это было на снежнике, я подвернул себе ногу, а потом и вторую сумел застудить, потому что работа заключалась в том, чтобы постоянно погружаться в студеную воду, то ли, когда лотком промываешь речной аллювий, то ли, когда бредешь по реке, начиная движение от устья и дальше, все выше и выше, к самым ее истокам, туда, где сверкают горные пики…

     Конечно, он вряд ли что-нибудь понял из моего пассажа, наверное, думал, что я таким образом, косноязычно и прибегая к помощи жестов, пытаюсь ему объяснить, какой он бывает, снег…

     Я подарил ему все, какие были, открытки и еще кое-какие характерные наши значки. Я ему подарил также типично русские ложки, которые мне в свою очередь презентовал когда-то один вологодский писатель – он сам работал в бригаде ложкарей, сам их вырезал и написал об этом произведение… И, не зная уже, что ему еще подарить, я ему даже хотел подарить камешки самоцветные, кажется из Коктебеля, ( с южного берега Крыма), но он сказал, что как раз такого добра у них в Индии хоть отбавляй…  Тут, кстати или некстати, пришла, со своей скрипкой то ли в руке, то ли на ремешке, за спиной, моя экс-супруга, которую я представил ему, как жену… То есть это сейчас я знаю, что достаточно было поставить приставку «экс» - и все стало бы сразу ясно, но тогда я почему-то не знал, что существует такая приставка, и понятия не имел, что есть еще такое английское слово «девоос», что означает «развод», то есть в школе-то я, как и многие, изучал данный язык, и в университете, конечно, тоже, но разговорной-то практики у меня небыло никакой… и поэтому я просто сказал:

   - Ит из май вайф, - то есть «это моя жена»…

     Ну сказал и сказал, сделал и сделал. «Это же не совсем важно, что я сказал… не буду же я ему, в самом деле, долго и нудно, и во всех подробностях разъяснять, как и что, и откуда… да у меня и слов-то не хватит… да и он бы себя почувствовал в такой обстановке не очень уютно, а так все о'кей – жена и жена… вон, и ей тоже с ним интересно попрактиковаться в английском, она учится в педагогическом институте, ей по программе положено, ей даже полезно… ей даже с ним любопытно – она играет ему на скрипке»… И я думал тогда, что на этом все и закончится: «Посмотрел, как живут советские люди? Заглянул?.. Убедился?.. Нормально живут?.. И «бай-бай»… Пообщались, и хватит...

     Я же не знал, что он придет завтра, и послезавтра, и будет после ходить практически ежедневно… Оказалось, что он никакой не турист, как поначалу мне представлялось, а находится в этом городе по соглашению, какое-то повышение квалификации, и проживает в портовой гостинице «Бриз», у Минной гавани, места базирования кораблей военного флота. Собственно, и работа, которой он занимается в Индии, связана с обслуживанием подобных же, темно-серых, как грозовые тучи, военно-морских судов… В его номере еще жил индус, и рядом, в номерах, жили тоже индусы, их там была целая группа, но он не имел среди них близких друзей, потому что большинство из них в свободное время занимались, как они выражались, «охотой на женщин»… по барам и ресторанам, а он не имел никакого желания составлять им компанию. Он сильно скучал по семье… Он показывал мне фотографии «немного бестолкового» сына и шустрой горячо любимой дочурки, лет десяти, и показывал фото жены, красивой индуски с традиционным пятном на лбу и в национальной одежде под названием
"сари", в ниспадающих до земли ярких тканях.

   - Почему ты говоришь, что она, твоя жена, толстая? Она вовсе не толстая…

   - Она толстая, толстая, - улыбался Рам. – Когда мы спим, она образует в постели... ну, как бы это лучше сказать, ну, такое углубление, что-ли... такую как бы воронку, - он показал рукой, - и я всегда накатываюсь на нее, - счастливо рассмеялся.

   - Это потому что ты сам слишком худой, одни кожа да кости…

     У него в молодости была «лав-стори»… Девушка, местная англичанка, родилась в Индии, жила неподалеку… Они дружили чуть ли не с детства, потом сильно полюбили друг-друга, но его родители были против такой любви, потому что традиции, у него каста кшатриев – воинов, или князей… и, к тому же, как оказалось, ему уже давно присмотрели достойную пару… Он долго сопротивлялся, пил, безобразничал, даже попал в тюрьму, но месяца через два его отпустили, заступились, опять же, родные… Он похудел, заболел. Наконец, он сломался, он согласился, он сказал им: пусть делают, что хотят – ему все равно… но потом, он, между прочим, был приятно удивлен, когда ему показали невесту. Он понял, что со временем он сможет ее полюбить… Общее расстройство нервов, однако, иногда дает себя знать…

   - Каждый вечер, - рассказывал он, - моя жена несет мне на подносе стакан буйволиного молока, который я обязательно должен выпить полностью перед сном – «ит из ауэ кастом»… Ты все понял?..

   - Я все понял, - отвечал я, - это ваш обычай… Ты не волнуйся. Если я что-нибудь не пойму – загляну в словарь… А вот на фото позади нее, что за пальмы такие?

   - Это кокосовые пальмы. Это «пропети» моей жены. И это довольно обширные рощи. И у нас имеются даже работники.

     Я посмотрел в словарь: «пропети» - собственность, имущество...

     В Таллине начиналась осень, становилось все холоднее, с деревьев непрерывно сдувало листья, а мы говорили про жаркую Индию, про его шумный Бомбей, где он состоит на работе; про его родной южный штат, где у них с женой целая роща кокосовых пальм, большой двухэтажный дом (который он называет «бунгало», но это, наверное, в шутку),  и все это на берегу лазурного Аравийского моря, где коралловый песок усеян экзотическими ракушками, всякими там мурексами, оливами, да ципреями, на которые я пялился чуть не пол своей жизни, бесконечно посещая музеи, сначала в городе детства и юности, а потом и в других городах, и всегда это были отделы тропической фауны, а если ботанический сад, то тропической флоры… Я и Рама отвел в местный музей, что на улице Лай, то есть Широкой, самой широкой из всех очень узких улочек средневекового Таллина:

   - И такие… и такие ракушки у нас есть, - узнавал он, - валяются чуть ли не около дома, - и вон те… и вон те… «э лот оф шеллс» - ракушек великое множество…

   - Ну, что, как всегда пятьдесят, и еще пятьдесят, и еще пятьдесят коньяку? – предлагал он у ближайшего бара… и неизменно платил по счету…

   - Ты не стесняйся, - как-то сказал он мне, - если тебе хочется выпить или что-нибудь купить, - ты мне так и скажи, мне, на моих курсах, хорошо платят, «э лот оф мани»…

   - Если у тебя есть деньги, - немного погодя сказал я ему, - то одолжи-ка мне сейчас рублей двести…

     Он мне одолжил, и я побежал на вокзал покупать билет в незабвенный приснопамятный город Н.

     И если в свой прошлый раз я проживал в гостинице второсортной, то на этот раз я решил поселиться в самой шикарной (по их понятиям, разумеется), в той самой, которая находится в центре города Н., напротив их городской Управы (горкома КПСС), и в которой для обычного гражданина мест никогда не бывает, потому что вечно у них там какие-то делегации, депутации или «слеты молодых дарований», и вообще, лучшие номера там только для шишек… Поэтому, перед тем, как отправиться в путь, я отбил телеграмму: «Директору гостиницы «Н-ск». Просим забронировать номер люкс главному редактору издательства «Эстонская книга» такому-то (то есть мне), на срок такой-то. Подпись: ответственный секретарь Союза Писателей ЭССР, Эвальд Пукк»… Конечно, это было дерзко. Такое большое издательство, к которому мне было тогда и на пушечный выстрел не подойти (подступы хорошо охранялись), и вдруг я сделался в одночасье там самым главным редактором, да еще сам назначил какого-то нового ответственного секретаря…


     (И, конечно, не все так просто, как представляется, или как я здесь, иногда, излагаю, потому что на Главпочтамте  мою телеграмму не приняли, поскольку нужны были какие-то документальные подтверждения, но я снова прибежал на вокзал, где тоже был свой телеграф, и где сотрудница, или плохо понимавшая русский язык, или ей было плевать и на русский язык, и на всяческие бюрократические препоны, сходу отбарабанила текст… к моему, естественно, удовольствию).

               
     И потом поезд, и потом еще поезд, и потом такси до гостиницы, и вот, замирая от собственной наглости, подаю нарочито спокойно свой паспорт и говорю, что тут  должна быть у них на меня телеграмма… И они говорят, что в таком случе, это к администратору… И там бабенка с буклями, как бы сардельками на голове (и о-очень, очень матерая, окинула эдак меня очень опытным взглядом… я улыбнулся, она улыбнулась)… и подтверждает, что телеграмму они получили, и… говорит, чтобы я сказал тем, у стойки, что Надежда Ивановна, мол, разрешает, пусть они меня оформляют, и пусть у меня будет люкс… Система сработала!


     И дальше я спешу к ЕЕ дому, я захожу в подъезд, и, как заправский шпион, в условленном месте, а именно, на стене, близ ее почтового ящика, обычной монетой я царапаю номер моей гостиничной комнаты. И это значит, что когда на другой день моя вожделенная Маша, отправив на службу своего военного мужа, сама пойдет на работу в свою больницу (она врач-терапевт), она будет знать, где я ее жду… Я ее предупредил о своем приезде по телефону, естественно, по ее рабочему телефону…

     В Н-ске уже темно, магазины давно закрыты, дорогу освещают тусклые фонари. Мне хочется есть, а, может быть, и еще чего-то, элементарно – немного выпить, разжижить, что называется, кровь. В противном случае, после разных волнений, и если я буду еще и еще проигрывать сцены и варианты о том, что было, и что могло быть (например, если бы меня подловили на телеграмме), и что будет завтра (когда я обниму, наконец, ЕЕ) – я просто не сомкну глаз…