Мой друг месяц

   Я взглянул на часы – почти полночь. «Как быстро летит время…» - мелькнула мысль в моей голове. Да, в самом деле, очень быстро… мне казалось, что всего пару минут назад я подошёл к окну, чтобы открыть его, потому что в комнате стало очень душно, очевидно от моих мыслей, которые огненными молниями метались по ней, раскаляя воздух. Вот я уже отдёргиваю штору и... и замираю. Полнолуние… На мою бледноватую от болезни кожу падает этот таинственный голубоватый свет луны, который лишает меня всякой воли, и, как вы можете видеть, я уже перестаю контролировать себя, всецело отдаваясь власти этих загадочных и непостижимых чар. Вот я уже распахиваю окно и усаживаюсь с ногами на подоконник, точно так же, как я это делал прежде, когда-то очень давно в той, давно-давно минувшей жизни, которую уже совсем не помню… которую я забыл… стёр из своей памяти… предал забвению…

    Я обхватываю свои колени руками, слегка запрокидываю голову, устремляя свой взгляд вверх к самой чаровнице – источнику этого невероятного волшебного сияния. Как же она прекрасна в своём сегодняшнем обличье… Сегодня она явилась не блеклой тенью, не рыжей головкой превосходного сыра, не золотой монетой, и сегодня она не облачена в свой кровавый наряд… нет-нет, сегодня она иная: белоснежно-белая с едва различимым для человеческого глаза голубоватым оттенком. Она светит столь ярко, что, кажется, даже может ослепить взор, но не делает этого, позволяя вдоволь насладиться своей необыкновенной, завлекающей красотой.

     Боже, как давно я не видел луны… как давно я не поднимал к ней своего взора… а ведь раньше я почти каждый день приходил к ней… вот точно так же усаживаясь на подоконник и беседовал с ней целыми часами, пока она не исчезала с небосвода. Она всегда слушала мои истории с большим интересом и, наверное, была едва единственной, кто понимал их суть, смысл… кто понимал меня. Когда же её не было на небосводе, со мной беседовал её брат – серебристый месяц. Я всегда мог рассказать ему о своих проблемах, и он непременно находил какое-то решение, давал мне мудрый совет, не раз выручавший меня. Как же давно я их не видел… не заглядывал к ним в гости… они верно обиделись, что я отвернулся от них, оставил их одних…

     Как вы помните, я на секунду отрываю свой взор от луны и смотрю на время, обнаруживая, что сижу на окне уже несколько часов. Я окидываю комнату взглядом, в которой почему-то не горит свет, хотя я его не выключал… или выключал? Я уже не помню этого… В ней свежо и пусто, как будто все те мысли, что, казалось совсем недавно, рассекали её пространство, накаляя воздух, испарились и от них не осталось и следа… Мой взгляд падает не компьютер, экран которого уже давно, разумеется, погас, и все пришедшие мне сообщения останутся сегодня без ответов, и я рад этому… Мною овладевает какая-то невообразимая лёгкость, как будто моё тело вот-вот оторвётся и взмоет ввысь звёздного неба… И вот мой взгляд уже снова прикован к сияющей луне, и я буду прибывать в этом состоянии ещё несколько минут, после чего мои глаза постепенно закроются и я, сам того не замечая, плавно погружусь в мир сновидений…
               
                ***

  И вот, как вы уже можете видеть, я, облачённый в тканую рубаху, которая, однако, мне несколько велика, и подпоясанные штаны, уже веду свою небольшую совершенно гладкую ладью из белого дерева по абсолютно спокойным водам, в которых отражается ещё едва начинающее темнеть вечернее небо. Я босой схожу на причал, на котором для меня уже зажгли два фонаря, на тот случай если я припозднюсь и не смогу найти пути в темноте. Привязав ладью и взяв фонарь, я не спеша иду по тропинке, уводящей меня вглубь леса. Прошло столько времени… с только времени с моего последнего визита, но здесь всё было по прежнему, всё также неизменно, как будто я шел по этой тропе только вчера…

     Из-за верхушек деревьев показался дымок, говорящий о том, что самовар давно растоплен и меня уже ожидают к чаю. Тропинка делает ещё один изгиб, и я вот уже подхожу к распахнутой для меня калитке. Хозяин, облачённый в серый льняной плащ, как всегда, сидит на скамье возле своего дома и покуривает длинную трубку, рисуя дымом причудливые узоры и картины. Всё точно так же, как было всегда…

    Я делаю несколько шагов на встречу хозяину и с каждым шагом силы меня оставляют… у меня начинает кружиться голова… Вот ещё шаг и я уже не могу сдерживать слёз, накатывающих у меня на глаза… Ещё шаг и я уже падаю совершенно обессилив, но хозяин меня подхватывает и обнимает… и вот я стаю на коленях, уцепившись в него, и откровенно рыдаю…
- Но-но, ещё будет время… - протягивает хозяин, хлопая меня по спине, после чего начинает нашу с ним излюбленную фразу, служащую этаким дружеским паролем. – Ты опаздываешь… не слишком ли поздно?..

- Маг никогда не приходит поздно, мой друг, и рано он тоже не приходит… - сквозь слёзы вырываются едва слышные слова из моего сдавленного горла, после чего мы с хозяином оканчиваем фразу уже вместе. – Он появляется ровно тогда, когда ему должно появиться…
     Да, теперь мы признали друг друга, и я могу полностью довериться своему давнему другу Месяцу. Мои силы меня окончательно оставили, но они уже были и не нужны, так как теперь я был уверен, что оказался в надёжных руках, которые меня не уронят, которые не позволят мне упасть, которые удержат меня...

     Вот я уже сижу за столом под открытым небом, и мой друг любезно хлопочет вокруг меня, наливая мне чашку чая из самовара и пододвигая ко мне все мои самые любимые лакомства. Ко мне постепенно возвращается дар речи и я, было, пытаюсь начать говорить, но он останавливает меня:  «Всё после… вначале чай, он куда важнее всего остального…». И я, разумеется, подчиняюсь и не смею противиться своему другу, так как нахожусь всецело в его власти, а самое главное, не хуже чем он, осознаю всю невероятную важность чая, а вернее важность самого процесса... Я выпиваю одну чашку, и мне тут же наливают вторую, постоянно меняя заварку, и я пью то ромашку, то малину – мой друг знает, как мне угодить. Всё это время, пока я пью чай, он молчит и просто смотрит на меня, улыбаясь. Как же давно я не видел его лица… этих черт, столь дорогих для меня… я смотрю в его глаза и понимаю, что готов смотреть в них целую вечность, и что самое важное, он тоже не оторвёт от меня своего взгляда. И вот из моих глаз снова начинаете вытекать это солоноватое вещество, отчего мой друг улыбается ещё шире. Он, конечно же, безумно рад меня видеть, а как же я рад… что я наконец-то сюда пришёл… и как же я жил без этого столько времени?..

       Вот уже темнеет, и сестра моего друга появляется на небосводе, а он всё так же, улыбаясь, смотрит на меня, а я на него. Проходит ещё несколько минут и на улице становится совсем темно. Мой друг прикрепляет к специальному посоху фонарь, который я оставил в паре шагов от калитки, и, обняв меня, уводит куда-то, освещая дорогу в темноте.

 Вскоре мы оказываемся на небольшом холме, на берегу озера под кроной векового дуба, который рос здесь ещё задолго до того, как на свет появился мой друг. Да, это наше любимое место, где мы тогда, очень давно, вместе проводили за беседой долгие вечера и, как вы видите, у меня вновь наворачиваются слёзы на глаза… Вот мы уже садимся на пышную траву, облокотившись спинами на необъятный ствол, а мой друг всё ещё крепко обнимает меня за плечо и, что самое главное, не думает меня отпускать… и не отпустит...

    Он знает, сколь это важно. И я сижу под его плечом и чувствую себя абсолютно защищённым, знаю, что мне совершенно не о чем беспокоиться, так как мой мир, в эти мгновения, ограничен исключительно обхватом его руки и все, что вне её, меня не интересует, так как мой друг об этом позаботится сам и это, что называется, теперь не моя головная боль, а я могу позволить себе быть абсолютно беспомощным. Мне совершено не нужно что-то просчитывать, прогнозировать, улыбаться кому-то, а кому-то огрызаться… мне не нужно выживать в этом мире, об этом для меня позаботится мой друг, и я могу полностью отдаться и довериться ему, так как он непременно найдёт лучшее решение, до которого вероятно не додумаюсь даже я сам. В эти редкие минуты я могу позволить себе снять все многочисленные маски со своего лица и явить его в подлинном обличье и, что самое главное, не бояться, что его обольют кислотой и изуродуют навечно. Я могу полностью обнажить свою душу, которая столь хрупка и ранима в таком состоянии, но я не беспокоюсь за неё, так как могу вручить её в руки своему другу, и в них она будет защищена ещё надёжнее, чем в моих собственных. Вот я сижу и на моём плече рука моего друга, и я думаю, что, наверное, примерно, такое же ощущение испытывает птенец, когда его мать укрывает своим крылом от всевозможных невзгод и проблем окружающего мира. Сколь же это чудесное и беззаботное состояние…

       Я, было, снова пытаюсь заговорить и рассказать ему о том, что тревожит меня, но он снова прерывает меня: «Не надо ничего говорить, я всё знаю сам, всё вижу, всё слышу...». Да, в самом деле, он знает всё обо мне и мне порой даже кажется, что обо мне он знает больше, чем я сам, но что самое удивительное, наверное, так оно и есть. От того я и прихожу к нему и слушаю его советы, ведь мне нечего от него скрывать, а если бы я и захотел что-то утаить, то у меня это никогда бы не получилось, ведь он прекрасно знает, как из моих уст звучит правда, а как ложь. Он отлично знает, когда я искренен, а когда я лукавлю, и для него совершенно не составляет труда отличить одно от другого. Я им полностью просчитан и потому не могу ему противиться, так как он знает все мои слабые места и ему не составит труда подчинить и принудить меня, но он этого никогда не сделает, так как, равно как и я, выше прочего ценит свободу выбора и действий. Я тоже знаю его всецело и, казалось бы, поэтому мы должны быть друг другу не интересны, ведь мы знаем друг о друге всё, но нет… нет-нет, как раз от этого мы в высшей степени интересны друг другу, и он живёт во мне, а я в нём и, признаться, я не всегда вижу эту тонкую границу, отделяющую нас друг от друга. Да и есть ли она вообще?..

     Вот так мы и сидим с ним в полной тишине, но самое главное, я понимаю, что мне ничего не надо говорить, что у меня нет в этом потребности. Мне не нужно выговариваться моему другу, так как он читает мои мысли, а я его...

    Вскоре начинается дождь, приносящий с собой невероятную свежесть и облегчение. Здесь, под пышной кроной дуба на нас не падает ни капли, и мы сидим, глядя на водную гладь озера, возмущённую сотнями кругов, в колебании которых проскальзывают образы из моей жизни, словно на экране. И мы смотрим на них, я, как вы видите, тихо плачу, а мой друг улыбается, по-прежнему держа руку на моём плече. Он отлично знает, что у меня много друзей, с которыми я могу повеселиться и посмеяться, и, столь же хорошо он знает, что он единственный друг с которым я могу поплакать… Он ценит это, оттого и улыбается в умилении, видя мои слёзы, ведь помимо него их не видел и не увидит никто...

      Дождь ещё не заканчивается, когда мы встаём и выходим из своего убежища. Мы бредём умываемые ливнем босиком по лужам, как когда-то очень и очень давно… Дождь… как же мы с Месяцем его любим...

 Вот мы уже, как два мальчишки, вымокшие насквозь, возвращаемся к дому, и мой друг поспешно разводит во дворе костёр, чтобы согреть меня, ведь он знает, что я очень быстро замерзаю, даже если не признаюсь ему в этом. Он всегда заботиться обо мне, ведь он очень любит меня... любит просто так... потому что я это я... такой какой я есть... И когда я размышляю об этом я всегда вспоминаю разговор между Ёжиком и Медвежонком, когда первый спрашивает, что будет делать его друг, если его вдруг не будет, а тот ему отвечает: "Как так?! Ведь если не будет тебя, то не будет и меня тоже..." Какая прекрасная и глубокая мысль, верно?..

   И вот мы снова молча сидим, глядя на пламя, но теперь мы улыбаемся уже оба. Языки пламени танцуют свой причудливый танец, а мой друг, достав из-за пазухи флейту, тихонечко играет на ней. Он знает, как я её обожаю! Ах, что за божественные звуки!

     Ночь неумолимо идёт на убыль… и мой друг снова закуривает трубку, развлекая меня образами, сложенными из облаков дыма, и рассказывает мне старинные сказки и древние легенды, которые я так люблю слушать. Да и признаться, дело даже не в сути повествования, а в том, что я люблю слушать его голос, что для меня это очень важно, и он отлично знает это. Он может рассказывать полную нелепицу, он может ворчать на меня, за то, что я, как всегда, опоздал и заставил его пережевать несколько лишних минут, но даже тогда его голос прекрасен и подобен музыки для моих ушей. Как же я люблю его... люблю просто так... потому что он это он... Ведь он - это есть я, а я - это есть он... и... если нет его, то и меня тоже нет... ну и наоборот, разумеется...

- Тебе пора… - спокойно говорит он, спустя некоторое время.
- Как?! Уже?! Так скоро?! - едва не вскакиваю я от возмущения и негодования, но мой друг по-прежнему крепко держит меня за плечо.
- День никогда не приходит рано, мой друг, и поздно он тоже не приходит… - немного перефразировав наш пароль, говорит он.
- Он появляется ровно тогда, кода ему должно появиться… - протягиваю я. – Мне больно снова с тобой расставаться…
- Но ведь мы снова встретимся, – улыбается он. – Я всегда здесь…
- Да… - грустно протягиваю я. – Я знаю, что я прошу об этом всякий раз, но пообещай мне... Слышишь?.. Пообещай мне опять, что ты не оставишь меня никогда…
- Обещаю, мой друг… - проговаривает он и выпускает сноп дыма прямо мне в лицо, а я невольно вдыхаю этот дурман, и мой взор уже застилает пеленой, а я куда-то проваливаюсь, расставаясь со своим сознанием. Мой друг знает, что я не смог бы от него уйти по собственной воле, поэтому он сам донесёт меня до причала и положит в ладью, которая, ведомая его словом, донесёт меня до моих берегов…
- До встречи, мой друг, – тихо скажет он, отталкивая мою ладью от причала, и по его щеке предательски побежит слеза, которую он разумеется постарается скорее смахнуть, словно стыдясь её.
- До встречи... – подумаю я и улыбнусь его слезе, ведь она так многое для меня значит, а сам не расплачусь лишь от того, что лежу в ладье без сознания и плыву куда-то, куда меня направил мой друг, но нисколько не сомневаюсь в правильности этого курса...