Кроты-хомяки. Хватит страдать

Звери сидели около костра и грустили.

- Меня кинула мышь. Пять дней я рыдал, а потом пришел сюда, - прошептал в ужасе бобер.
- У меня украли ореховую шелуху! - исступленно поднимала вверх лапки белка, - чем я украшу свою красивую шкурку?
- Мой рот в песке, - плакала выдра, утирая крупные слезы батистовым платочком, - не нужно было делать тот отвратительный минет.
- Мои крольчата не едят свои какашки! - давилась горем мама-крольчиха, - они же не вырастут настоящими кролями!
Толстый крот ничего не говорил. Он не смог придумать подходящей к случаю трагедии, поэтому многозначительно молчал, и от этого его жалели больше всех.

Эта идиллия продолжалась бы до конца ночи, если бы из кустов не выскочил хомяк. Глаза его были полны праведного безумия, зубы блестели в ночи, словно ятаганы Шах-Джахана, а маленькие цепкие пальчики крепко сжимали ржавые швейные иглы.

Подскочив к белке, он резким движением воткнул иглу ей в глаз; увидев, что бобер начинает подниматься, вторую иглу он метнул водяному строителю прямо в сердце. Пока звери были парализованы страхом, хомяк перегрыз выдре глотку, вырвал когтями крольчихе кадык, а крота пнул в костер.

Отдышавшись, грызун почесался, стер с морды кровь, и в ярости пропищал на весь лес:

- Ну что, ****ь, теперь-то вам легче? Теперь-то все у всех заебись?

Ответом ему была тишина и непонимание.