Куба-62. каймита

               









   
               
               




         






   

 


 



     В  4 часа утра   22 октября 2012 года исполнилось 50 лет с того момента, когда над Островом Свободы, во всех его провинциях, учреждениях и комитетах, в воинских частях и базах завыла тревожная сирена и затрещали настойчивые звонки телефонов. Очевидно то же самое, но с поправкой на осмысление ситуации и предупреждения паники среди гражданского населения, должно было произойти  во всех странах земного шара, а их армии по моему разумению должны были быть приведенными в боевую готовность. Вряд ли могло быть по-другому, ибо мир вплотную подошел к той опасной черте, за которой была только смерть и гибель земной цивилизации. Начинался тяжелый и непредсказуемый период Карибского кризиса и военной блокады Кубы, а на пороге мира стояла зловещая угроза термо-ядерной бойни.
          Я был непосредственным участником и свидетелем всех событий того времени, работая советником по инженерно-авиационной службе на авиабазе Сан-Антонио в период 17 июня 1962 по 23 августа 1963 года.               
       Хочу по возможности точно передать  атмосферу чувств и тревожного ожидания неизвестности, а также напряженной работы на аэродроме в это время , чтобы помочь кубинцам в отражении угрозы нападения со стороны американцев. Считаю необходимым уведомить своих   читателей,         что это  исключительно мои личные впечатления, собственная оценка событий,  которая не обязательно должна     соответствовать официальной точке зрения.   

       Заранее  скажу, что никакими  записями, документами, а тем более архивами, я не пользовался, дневников не вел и все написанное на этих страницах воспроизведено исключительно по памяти.
         А  так как этим событиям в моей жизни уже не один десяток лет, то на хронологическую последовательность я претендовать не могу: одни события произошли раньше, другие – позже. Кое-что память и не сохранила. Но   все, о чем здесь будет рассказано – истинная правда.   
 

         
       Предполагая возможные недоуменные  вопросы моих читателей по поводу    изложенных здесь некоторых пикантных и     неформальных эпизодов в период этой непростой командировки, сразу хочу сказать, что не они, как могут подумать, определяли ее главную цель и нашу повседневную заботу. Главным для нас всегда была работа, которую мы достойно выполняли. А все то немногое, что пришлось нам познать в свободное от работы время, - лишь незначительная часть из четырехсот дней, потраченных на обучение практически малограмотных людей, осваивающих сложную авиационную технику. Так что воспринимать этот рассказ желательно не предвзято.
        И еще. В этом тексте часто встречаются слова и «аэродромные» термины, которые не очень сочетаются с правилами орфографии, поэтому компьютер их «не понимает». Некоторые, в основном специальные, я стараюсь объяснить, остальное должно быть понятно по логике текста.       


              НЕОЖИДАННАЯ   
        СПЕЦКОМАНДИРОВКА


         Для многих из нас Куба – эта маленькая страна Латинской Америки, в те далекие уже 60-е годы, конечно же была на слуху, но все-таки представлялась неизвестной экзотической страной.


Из истории мы знали, что когда-то давно в окрестных морях хозяйничали пираты, а испанские завоеватели угнетали непокорное местное население. Знали также, что в наше время Соединенные Штаты Америки проводят там неоколониальную политику через своего ставленника генерала Батисту, установившего реакционный режим. Вряд ли простой советский обыватель знал больше. Мы, военные, конечно знали, что на Кубе происходят волнения, действуют отряды повстанцев, но режим Батисты еще достаточно прочен. И вдруг - сенсационное сообщение: народная революция победила на Кубе! 
Этой победой достойно увенчалась  вековая борьба народа вначале против испанского колониализма, а затем и американского империализма. Но возникал вопрос: как же американцы, эти рьяные ревнители буржуазных свобод, допустили такое в Западном, неприкасаемом для проникновения «коммунистической заразы», полушарии? Дело скорее всего было в тактике Фиделя Кастро, начавшего борьбу с ненавистным   режимом Батисты под общедемократическими лозунгами и тем усыпил бдительность северного соседа. Так или иначе, но американцы упустили момент и открыто не вмешались в события на Кубе, что позволило Фиделю без внешних проблем достичь победы.
Но покинувшие Кубу крупные промышленники, латифундисты, владельцы сахарных заводов и прочие, которых кубинцы «оптом» именуют «контрас», не     могли расстаться со своим добром, хотя и добытым руками обездоленных. В лице американцев они нашли надежных покровителей, приютивших их на земле Флориды в Майями. Заранее спланированное с помощью своих верных пентагоновских патронов провокационное нападение началось еще до восхода солнца фактически по спящей Гаване, другим городам и военным базам 15 апреля 1961 года, мощной авиационной бомбардировкой самолетами Б-26 … с опознавательными знаками революционных вооруженных сил.
         Несмотря на коварную внезапность, гибель людей, в основном мирного населения, контрас получили достойный отпор.
         В ответ на отторжение кубинцами «империализмо» янки американцы порвали с Кубой дипломатические отношения и установили экономическую блокаду острова, пытаясь задушить ее в тисках голода. Дав приют сбежавшим   противникам Фиделя, они поощряли их вылазки против революции, снабжали  оружием, но сами                активных мер не принимали. 

        Спохватились они позже, когда 16 апреля 1961 года, накануне высадки «контрас» в районе Плайя-Хирон, во время похорон погибших  при бомбардировке, Фидель объявил о социалистическом характере революции: «Эта революция социалистическая  и демократическая, совершенная народом и для народа, и за эту революцию мы готовы отдать  жизнь».
        С этого момента Куба стала                серьезной   головной болью США и в дело вступили военные мускулы. Уже 17 апреля, в день нападения, район боевых действий прикрывали  американские эсминцы. Но это не помогло: героические защитники острова всего за 72 часа разгромили бригаду  в Заливе Кочинос (Залив Свиней). Очень символичное место, кишащее крокодилами!  Свиньям -   свинячья смерть!   

Вполне естественно, что первой страной, подавшей руку помощи кубинской революции, был Советский Союз.

       Моя командировка пришлась на тяжелое для моей семьи время.  16 апреля 1962 года в   эскадрилье, где я был заместителем командира по инженерно-авиационной службе, потерпел катастрофу самолет МиГ-19св. Погиб при взлете, на глазах у всех, мой хороший товарищ  капитан Анатолий Синий.  Накануне мы с ним в составе гарнизонной команды участвовали  на армейских соревнованиях по стрельбе в Минске.

Я не верю в   приметы, но летчики, постоянно сталкивающиеся с опасностями своей профессии, в большинстве своем народ суеверный. Вот и в этот раз, пообедав и вместе с другими пилотами выйдя на крыльцо столовой с бутылкой «Боржоми», Толя вдруг роняет ее на бетон и бутылка разбивается. Все промолчали, но каждый из них про себя подумал: «Плохая примета...» После случившегося летчики только об этом и говорили, но причина конечно была в другом.
       Ранний отрыв на недостаточной для этого скорости и резкий набор высоты при взлете явился причиной сваливания на крыло, что и привело к трагедии. Зрелище было ужасное. Я был за пультом на ИПУ (инженерный пункт управления), наблюдал  за взлетающим самолетом на форсажном режиме двигателей. Но вдруг, что это?!  Самолет отрывается еще до середины полосы и резко, градусов под 80 идет в набор. Набрав метров 40-50, начинает крениться влево, переворачивается вверх шасси, а затем «свечой» падает вниз и взрывается. В этом страшном черно-красном огненном смерче все сразу – и смерть и крематорий… Так погибают еще очень молодые, сильные и так любящие жизнь пилоты. Даже много лет спустя я не могу без боли и содрогания вспоминать эту трагедию.  А что творилось на левой стороне полосы, где был наш третий жилой городок! Его жители, в основном женщины и дети,  «высыпали» на летное поле и устремились к горящему самолету.   Большого труда стоило немногочисленному персоналу   КДП  (командно-диспетчерский пункт), чтобы сдержать обезумевшую толпу и не дать ей приблизиться к месту катастрофы.


Картину трудно передать словами, но кто хоть как-то связан с работой на аэродроме, меня поймет.

   А еще через три дня, 19 апреля,  когда расследование уже почти   подходило к концу, у меня неожиданно умерла  маленькая годовалая дочка Танечка. Еще  утром она весело провожала меня на работу  и мы с женой ничего тревожного  не замечали. Тем тяжелее была для нас потеря    любимого первенца. Причиной, как заключил консилиум, оказался укус энцефалитного комара. А их (комаров) в самой западной части Союза, где я в то время служил, было великое множество. Правда, как там мог появиться зараженный таким опасным вирусом комар, врачи объяснить не смогли…
       Ребенка наверное можно было спасти, если бы поблизости была скорая помощь. Но дело оказалось в том, что до районного или областного центра, где она есть, далеко, а до ближайшего медпункта – пять километров. Вся надежда была на гарнизонную, но в  этот день летал соседний полк и вызвать ее с полетов нельзя, а вторая, как обычно бывает, оказалась неисправной. Жена с соседкой носились по городку в поисках какого-либо транспорта, а когда нашли, ребенок был уже мертв. Так и довезли его до медпункта. Вызванная из города скорая лишь констатировала смерть. Помню, что полковой врач майор мс Юров лепетал что-то в свое оправдание. Но в чем я его мог обвинить, что от него зависело?    В таком положении с медобеспечением находятся семьи многих авиационных  (а может и других) военных гарнизонов.               
        Поздно        вечером,       21-го возвратились,  с похорон, а в дверях   торчит   записка:   «Срочно явиться в штаб»... Там меня  ждал    начальник строевого отдела, а наутро  я уже ехал в  дивизию, где и получил предписание сначала прибыть в штаб армии, а затем в Москву для   оформления заграничной командировки.  О том, что  командировка предстоит именно на Кубу, узнал в штабе армии, где меня строго предупредили: «Не болтать!»
В Москве для отлета в Гавану нас    собралось из разных авиачастей вместе со мной девять человек: Яшин Борис Михайлович (старший группы технических специалистов), Щербаков Михаил Александрович (по военному образованию-   специалист по авиавооружению, а по совместительству -  парторг группы), Павлович   Вадим, Гнидин Герман, Кулаженко Виктор, Червяков Виктор, Яковлев Алексей и Аким Бокало.    После всех   собеседований и медицинского освидетельствования, нашу группу собрал «краснопогонный» полковник Яровиков и                кроме прочих наставлений изрек конкретно:   
-Глаза и уши за вами будут!      Никаких служебных записей с собой не  брать, не дай бог,   разобьетесь и  утонете, а бумажки будут плавать…          В общем, довольно убедительно.         

Отпустили всех по домам, сказали вызовут, когда пройдем все необходимые проверки по линии ЦК и КГБ. Семьи пообещали прислать месяца                через два после нашего отъезда  к месту назначения.
Вызвали нас снова в Москву только в июне, выдали загранпаспорта, в ЦК отобрали партбилеты, выдав взамен справки «Член профсоюза», переодели в цивильные костюмы  и с утра 16-го мы уже сидели в Шереметьево в ожидании посадки на самолет. Чувствовали мы себя несколько непривычно в новом одеянии, еще не успевшем обмяться на наших фигурах. Еще вчера мы были военными, а теперь должны были привыкать к новой роли в новых    одеждах.    Кстати, о процедуре переодевания. Я уже  не помню, где это  было, но точно где-то в центре Москвы. Пришли мы все в какой-то двор, в одном из домов которого,  говорили, жил       маршал        Жуков Г.К.   Спустились     по           пропускам  в подвал дома, а   там... огромный промтоварный склад, как в   универмаге. Представитель этой промконторы взял у каждого из нас размеры одежды и обуви, развел по секторам и нами занялись девушки-служащие. Примерно через час мы вышли оттуда все в плащах и шляпах, как детективы, потому что прохожие подолгу задерживали на нас внимание. Свою военную форму каждый нес в туго перевязанных бумажных свертках.  Ее сказали отправить в посылках по домам. Уезжая в Москву, я посоветовал жене до вызова лучше уехать к родителям на Украину, поэтому форму отправил туда же,  своей матери. Естественно, после  строгих инструктажей наших новых наставников я никакой записки в посылку не вложил, жене также строго наказал не  распространяться о месте моей новой службы.  Поэтому мать, получив мои туго связанные военные «шмотки», тут же заголосила: «Боже мой, посадили сына!». На все вопросы, где я нахожусь, жена отвечала заученную фразу: «Вызвали   поздно вечером в штаб полка      
и  утром срочно  уехал, а куда - не знаю.               
       Месяца  через два я написал письмо и успокоил мать. Но мать уже успела узнать, где я нахожусь. Мой двоюродный брат Яша Яровой из далекого Сахалина, где он жил и работал,  через своих приятелей из всем известных и  во всем осведомленных органов получил доверительный ответ: «Яков Федорович, не беспокойтесь, он на Кубе».
Дальше был полет на далекий Остров Свободы с посадками в Праге, Шеноне, Гандере и, наконец, в Гаване. В Прагу добрались на нашем Ту-104, а оттуда - чешской авиакомпанией на  самолете «Бристоль-Британия» английского производства - на Кубу. Эти самолеты по кубинскому маршруту арендовали две авиакомпании - чешская и кубинская. На чешский самолет билеты были несколько дороже, поэтому и летали наши соотечественники с кубинцами. Путешествие по воздуху заняло почти 28 часов. Не знаю как для остальных, а для меня это был первый в моей жизни полет за границу, предчувствие чего-то необычного, неизвестного и загадочного. Меня удивляло все:  и сервис в полете,  и богатство магазинов в аэропортах и, конечно, природа стран, на территории которых мы садились.
Вот и первая посадка в Праге. Обычная таможенная проверка документов и нас приглашают в ресторан. На столе, уже сервированном, дымится огненно горячий бульон, а в центре - общее блюдо с очень маленькими, но  вкусными пирожками с мясом.    Через десять секунд блюдо оказалось без пирожков, а бульон почти цел. Мы обращаемся к официанту, стоящему рядом с салфеткой «наперевес», и говорим по-русски:                - Дорогой товарищ! Нельзя ли добавить пирожков?                - Достаточно: - лаконично, но твердо ответил он также по-русски.               
        На второе был подан, нам показалось, килограммовый бифштекс со сложным гарниром, а на десерт - о, боже!- высоченный бокал настоящего пльзенского холодного пива! Только по случаю на
родине удавалось пить это чудо чешских пивоваров.  Выпили, не успев насладиться, и уже без особой надежды смотрим на официанта… -Достаточно! - понял он наш немой вопрос.               
Поблагодарив гостеприимных хозяев, отправились гулять по аэропорту в ожидании посадки в самолет. В дорогу нам дали всего по 10 долларов США,    мотивируя  отсутствием достаточного количества валюты. Мы простодушно поверили, но чуть позже поняли, что вторую десятку у нас просто «зажали», не без одобрения хозяев этой военной конторы. Но на пиво и открытки с видами Праги, а также по пачке сигарет  нам хватило. Вскоре пригласили на посадку. Самолет «Бристоль-Британия» по внешнему  виду напоминает наш Ил-18. Но удобство и комфорт, особенно звукоизоляция,  значительно лучше. Теперь нам предстоял полет с промежуточными посадками примерно через восемь часов каждая.               

       Сели в Шенноне.    Но чем дальше на запад,  тем меньше и меньших размеров ломтики хлеба. Если в Праге были миниатюрные пирожки, то здесь тонкие квадратики  белого хлеба.               
И в этом ресторане не обошлось без приключений.               
На столе супница с гороховым отваром, против каждого разложен целый набор столовых приборов (горки разных  тарелок,  ложки, вилки, ножи разного калибра - не менее пяти штук каждого наименования).. И мы растерялись... С чего же начать, каким прибором в первую очередь и в какой последовательности пользоваться? Разве нас кто-нибудь и когда-нибудь учил этому, так необходимому в повседневной  жизни, этикету…  А ведь каждый из нас рос и воспитывался сначала в семье, затем в школе, в других учебных заведениях, но нигде, ни в одной учебной программе этот вопрос не ставился как обязательный. А если говорить о семьях, то они у нас тогда были преимущественно рабоче-крестьянские, где об этикете за столом особенно не беспокоились.
         Началось с того, что один из нашей компании взял самую большую тарелку и налил себе из супницы не половничек, а .., в общем оставил нас почти без первого блюда. Мы сделали вид, что ничего не произошло, но дальше было еще хуже.    На второе был подан такой же, как и прежде, бифштекс с кровью. Этот же наш товарищ    долго соображал, как его есть, а затем, словно на лесном привале после русской охоты на  дикого зверя, наколол этот огромный окавалок мяса вилкой и… Тут уж мы на него зашикали, чтобы не позорил себя и всех нас, а взял в руки нож. Ведь не только официант, но и многие из зала наблюдали за этой однообразно одетой группой людей и догадывались наверняка о их национальном и военном происхождении. Так что «незаметно» улететь на Кубу вряд ли удалось.
       Относя и себя к той же категории жертв нашей русской цивилизации, я был просто шокирован состоянием великолепных капиталистических туалетов. Аккуратные, стерильно чистые, блестят хромом и никелем, и... благоухают, конечно же, не родным отечественным нужником. Я, как ребенок, щелкал никелированным приспособлением для туалетной бумаги и «балдел», наблюдая как выскакивают отрезанные листочки.  Еще на заре советской власти нам обещали сделать нужники из золота, так что капиталисты здорово отстали - и металл применяют не тот и запахи у них не те...  Им бы у нас принюхаться!
      Еще восемь часов полета и мы в Гандере. Это уже Канада. Здесь  приятно удивил привычный нам настоящий русский климат - свежий,  бодрящий, но теплый  вечерний воздух. Казалось, мы снова в России.  Зал ожидания, как и сам аэропорт, огромный, но пассажиров почти нет. Полицейские в опрятной желто-зеленой форме - куртка, галифе с желтыми лампасами, шляпа  и сапоги со шпорами, в руках нагайка. Вид внушительный и привлекательный. В Гандере были не долго и после такого же, как и прежде, обильного ужина, но уже с галеткой вместо хлеба, взлетели курсом на Гавану. Полет проходил всю ночь, а утром, часов в 7, пассажиры у иллюминаторов засуетились: «Смотрите, Куба!» Да, прямо из моря показался каменный остров из каких-то прямоугольных скал. Если впервые, издалека это так и кажется, будь-то с моря или с воздуха: на горизонте возникает белый каменный остров - это Гавана. Постепенно различаем дома-небоскребы, мы их видим впервые.
Снижаемся, заходим на посадку - удивительное, ни с чем ранее виденным не сравнимое зрелище! Оранжевая земля, непривычно контрастирующая с лазурным и необычайно красивым, даже на расстоянии кажущимся теплым и ласковым, морем.  Люди на пляже и, словно игрушечные, пришедшие из детской сказки, везде одиночно разбросанные по всей территории пальмы.  Незабываемо!
Произвели посадку. Нас предупреждают: температура плюс 35оС,  влажность-90%! Можно снять пиджаки. Но как только подали трап, открыли дверь, мы выходим и... попадаем в баню. Под рубашкой сразу потекли струйки пота, а у нас на руках плащи, пиджаки, шляпа - в общем весь наш «спецкомандировочный» гардероб. Погранконтроль и таможню проходим быстро и нас встречают представители наших специалистов, работающих на авиабазе в Сан-Антонио, что в 40 км от Гаваны.               
       Первое, что поразило нас на земле, это множество людей с оружием. Теперь в России  к этому непременному спутнику нашей теперешней, а может быть и будущей  жизни,  мы уже постепенно привыкаем, а тогда нам показалось, что попали на передовую. На летном поле зенитки, на крышах домов пулеметы, в залах аэропорта, на улицах, у входа в учреждения и магазины - везде вооруженные военные в темно-оливковой форме или так называемые «милисианос» в синей джинсовой одежде, причем не только мужчины, но и женщины. И сразу становится понятным, что попали мы не только на очень теплый центрально-американский курорт...
Это был жуткий контраст по сравнению с по-настоящему спокойной и безопасной жизнью в Союзе. Большинство теперь ностальгически вспоминает о том времени, когда мы не боялись оказаться глубокой ночью в опустевшем сонном городе, разрешать выпускникам-десятиклассникам встречать рассвет, очень доверяли своей милиции, статус которой долгое время в новой России был вообще непонятен, и еще очень многое, что определяет защищенность и безопасность граждан.   
        До Сан-Антонио добирались на отечественном ПАЗе, глазели по сторонам, восхищались  экзотикой и природной красотой этой   удивительной страны и ее столицы. Удивлялись разноцветному ее населению, очень доброжелательному к нам, русским, которые приехали вместе с ними строить новую жизнь и защитить от  ненавистных для них «янки».
        Мы пытались по дороге расспросить  встретившего нас товарища об обстановке на Кубе, как вести себя здесь, о будущей работе, в общем, хотели получить первые  необходимые сведения. Но он почему-то  распространяться не хотел и ответил просто:         
 - Сами все узнаете, обнюхаетесь!
Мы не приставали, но поняли, что инструктаж «десятки» - это условный круг, очерченный нам, конечно же для формальной перестраховки, и каждый сам должен решать, как вести себя в той или иной ситуации. Мы понимали, что каждый из нас не турист и поэтому полностью отвечает за свой участок работы и свое поведение в стране пребывания. А все остальное, в том числе и запретное, мы постепенно и осторожно освоили сами.


Обстановка в группе, отношения между  начальниками и подчиненными в корне отличались от прежних армейских. В Москве нам советовали на время забыть свою принадлежность к армии и вести себя, как обыкновенные гражданские специалисты. Недаром же нам выдали эти «профсоюзные» справки! Своего шефа мы величали  по           имени- отчеству, он тех, кто был постарше, - также, а нас «салаг» - по именам. В то же время, невзирая на возраст, мнение каждого из нас, как специалиста, всегда имело определенный вес. Нам, молодым, это было особенно приятно и само собой повышало нашу ответственность.
Как кошмарный сон мы вспоминали свою армейскую службу, которая строилась и, к сожалению, строится на известном афоризме: «Я начальник, ты - дурак…»
Ну вот, наконец, и наше новое место жительства! Это не совсем рядом с Сан-Антонио, где расположена авиабаза. До нее еще километров десять. Наше новое жилье представляет собой два одноэтажных больших коттеджа, размещенных по соседству вдоль автострады Гавана – Сан-Антонио-де-лос-Баньос. Каждый из них имеет огромный участок с садом, где растут цитрусовые. Вдоль широких бетонных аллей посажены кокосовые пальмы. Впрочем пальмы на Кубе растут везде. 
       Кое-кто уже прибыл раньше нас, так что в нашем коттедже, получившем название «касса дос» (второй дом),
разместилось 12 человек, а в  соседнем (касса трес – третий дом) – ранее прибывший переводчик Слава с женой и специалист-десантник с семьей, к нашей группе отношения не имевший. Позже его переселили в Гавану и освободившуюся площадь занял наш технический начальник Яшин Б.М., переводчица Милагрос (советская испанка Мила) и Павлович Вадим. Напротив был  резервный дом, рядом – еще один, которые в последствии заняли представители одного из подразделений советского воинского контингента.
Старший всей авиационной группы, летчик
полковник Марченко Николай Степанович, жил в «касса уно» (первый дом) вместе с женой, еще одним летчиком Голенищевым  и переводчиком Володей с женой и трехлетним сынишкой. У них был свой  гараж, столовая и встречались мы в основном на аэродроме, а по случаю каких-нибудь торжественных сборищ – у нас, так как наши и холл и столовая  были значительно больше. В нашем  холле стоял большой бильярдный стол, пианино, телевизор с огромным экраном и… красивый камин, который по-моему никогда не зажигали. Из его  чрева иногда выползала «черная вдова» (тропический паук, очень ядовитый и весьма распространенный на Кубе). В этом случае (при внезапном женском визге) с улицы вбегал охранник, пытаясь затоптать эту мерзость. А так как мерзость начинала прыгать высотой до метра, изображая нападение, то женщины, визжа и спотыкаясь, вдруг оказывались на бильярдном столе.
Рядом располагалась столовая, кухня и комнаты гостиничного типа. Говорили, что при Батисте здесь был дом терпимости.
Телевизор в холле работал всегда и когда мы были на работе или ночью спали,  его смотрела охрана и служащие. Принимал он все американские программы, так что мы имели возможность смотреть и боевики и развлекательное шоу и так теперь надоевшую нам рекламу, а также местные кубинские программы. Между прочим, американская реклама нам тогда нравилась, она не была такой навязчивой, не так часто прерывала основную передачу и была более интересной и более профессиональной. Может быть просто потому, что для нас это было тогда в диковинку.
Сами условия нашей жизни, сервис, который предоставили нам кубинцы, были исключительно хорошими. И это в то время, когда сами хозяева испытывали недостаток в обеспечении продуктами и одеждой. Нас прекрасно кормили, поили (и не только кока-колой), стирали и гладили одежду, стригли,
обеспечивали сигаретами. Коммунизм, да и только! За все это из нашей зарплаты вычитали всего десять процентов. Неудивительно, что попасть за границу для любого советского человека считалось благом, ниспосланным свыше.   
        Так как на Кубе купить особенно было нечего, деньги мы не тратили, оставляя себе сущую мелочь для поездок в Гавану, на пляж  и на посещение окрестных достопримечательностей, а остальные сдавали агенту для накопления, чтобы после командировки «отовариться» в Союзе.
Подобранная «по рангу» (качество материала и цена соответствовали воинскому званию) и выданная нам «десяткой» одежда для жаркого кубинского климата оказалась непригодной, страдали мы также и от быстрого износа на аэродроме обуви, поэтому приходилось иногда посещать местные промтоварные магазины. Нам, русским, одежду и обувь продавали без карточек.
Приятное впечатление оставил сервис в магазинах. Стоит войти в торговый зал, посетителя обязательно встречает продавец, спрашивает, что угодно, помогает в выборе товара, примерке. Костюмы и брюки из красивой, но очень тонкой и легкой искусственной ткани продавались готовыми, но рукава и штанины брюк были не подшитыми и подгонялись под клиента тут же, в магазине, и бесплатно. Не знаю, как сейчас там дело обстоит, может они успели уже «обсоветиться», но тогда это было резким контрастом отечественной торговле.
Был даже такой случай.  К Бокало в начале декабря приехала жена.  К этому времени я уже успел раньше других более-менее сносно освоить местный язык. Нужно было купить жене купальник, с переводчиками был дефицит и они взяли меня с собой в Гавану. На Кубе эти вещи продают только в купальный сезон, который начинается и продолжается исключительно в летние месяцы, а это была уже зима. Конечно, все это условно, потому что даже в самые «холодные» месяцы вода в море не опускается ниже +20 градусов. По совету кубинцев такую вещь в это время можно купить только в крупном супермаркете. Приехали в Гавану, заходим в универмаг.  Нас, как обычно, встречает продавец. «Сеньора, асефальто трусо пара плайя» - ломано и не совсем правильно говорю я. «Порфабор, сеньор» - понимает она меня и ведет к прилавку. Выбираем что нам нужно и жена Бокало идет в кабину для примерки (!?). Насколько я понимаю, купальники мерить не принято, их просто покупают по своему размеру. Слышу через время - хрррр... Продавец послушно несет другой, третий. Хррр, хррр... Так, наверное, продолжалось бы бесконечно.
И тут уже я не выдержал: «Ребята, прекратите, не позорьтесь». В общем, что-то в этом духе. Уже не помню, купили мы тогда купальник или нет, но поняли, что требование покупателя здесь является непреложным законом торговли.               

        Но вернемся к нашему первому дню. Хозяева «Каса 2» - кубинцы  субминистр  (по-кубински завхоз), повара, охранники, рабочие встретили нас тепло и радушно:  «Бьенвенидо, компанеро русо!» - так звучит наше «Добро пожаловать, русские товарищи!». Знакомимся со всеми, пьем за здоровье и будущие успехи в работе. При встрече оказывается пьют все, правда,  ...  по-разному. Каждый кубинец пришел в комнату, где мы все собрались, с алюминиевым стаканчиком. Предложили выпить «Куба либре» - смесь «Бакарди» с кока-колой, причем, ром составляет примерно пятую часть этой смеси. Видимо, в тропиках крепче пить или не принято, или опасно. Однако, не весь мир еще знает, что русские являются исключением, но об этом, как говорят, потом. После краткого приветствия и знакомства повара приглашают в столовую.

  Раньше говорилось, что кубинцы жили в то время не очень хорошо, но нас кормили отменно. На столе       цыплята- табака, прессованная ветчина по-чешски, блюда обжаренных креветок, лангусты, апельсиновый сок в больших кувшинах,  тропические фрукты, помидоры, арбузы, различная зелень. На гарнир традиционные - рис и бобы. И, конечно, со встречей - ром «Бакарди». Кое-кто из нас довез до далекого острова и русскую «Столичную», так что наш банкет-обед в первый день пребывания на Кубе затянулся. По своим комнатам разошлись
поздно и улеглись спать. Благодаря кондиционерам, сон был нормальный и мы хорошо отдохнули после перелета.
Наутро поехали в «  каса уно» представляться нашему новому шефу полковнику Марченко Николаю Степановичу. Он был человеком без комплексов, поэтому встреча и знакомство прошли без излишних наставлений:
-Каждый из вас человек взрослый, знаете, зачем сюда приехали, работайте. Думаю, что до глупостей дело не дойдет.       


        Теперь на аэродром в Сан-АнтониоЭто главная база кубинских ВВС - ведь рядом Гавана! Авиация – самолеты  МиГ-19п, МиГ-15бис и рбис, «спарки» Ути МиГ-15. Конечно, устаревшие, но еще довольно грозные машины-работяги.



АВИАБАЗА
САН -АНТОНИО

      Сан-Антонио-де-лос-Баньос  является районным центром, похожим на многие южноамериканские населенные пункты, на западной окраине которого расположен военный аэродром.
       Как и положено, на въезде - внушительный КПП, укрытый штабелями мешков с песком, солдаты в касках и с оружием - маленькими автоматами чешского производства, однако наш, русский автобус, пропускают без проверки. Подъезжаем к штабу - современному двухэтажному зданию, заходим в кабинет начальника базы «команданте»(майора) Прендеса. Нас представляют и после короткого приветствия майор знакомит нас с обстановкой на Кубе и выражает пожелание вместе отстаивать завоевания кубинской революции против «контрас» и их  покровителей «янки» .      
       Кстати, о «янки». Раньше, при Батисте, они здесь хозяйничали вовсю и если верить кубинцам, вели себя нагло, дебоширили, разбойничали, насиловали женщин. Поэтому неудивительно, что отношение к ним местного населения было более чем отрицательным - они просто ненавидели американцев. Везде, где только можно было, пестрели надписи: «Янки – домой» и более новые: «Руссо си, янки но!». И это было отторжение не только американской военщины, но и всего американского. Мы, тем не менее, слово «янки» поначалу воспринимали непривычно, как ругательство. Постепенно и к этому привыкли, тем более, что соседняя северная держава очень в этом  преуспела, зажав не только кубинцев, но и нас, русских, в стальном кольце блокады.      
          Но все по порядку. Услышав от Прендеса традиционное: « Patria o muerte! Venseremos!», мы разъезжаемся по своим рабочим местам. Для меня рабочим местом был весь аэродром, так как самолеты были рассредоточены по всему полю. Здесь я впервые увидел, что самолеты МиГ-19п   находятся в арочных укрытиях.
       Такие укрытия появились у нас несколько позже, но идею их строительства после англо-израильской агрессии в Египте наш уважаемый и не по возрасту энергичный рационализатор  маршал авиации Савицкий Евгений Яковлевич, побывавший на Кубе, уловил именно здесь. Правда, у нас их делали более основательно - с воротами, необходимым энергопитанием и газоотводящими лабиринтами, но... с российской безалаберностью, хозспособом и без перспективы. Когда появились новые поколения авиационной техники, они «не влезали» в построенные с таким трудом и огромными затратами бункеры.  Вскоре все это бетонное хозяйство было брошено, являя собой памятники бесхозяйственности на всех тогда очень многочисленных приграничных аэродромах Советского Союза.

        Итак, я на стоянке. Знакомимся. Инженер авиаэскадрона (эскадрильи по-нашему) рядовой Рене Суарес. Раньше младших офицерских званий у кубинцев не было, их упорядочили только в 1963 году и сделали по нашему образцу. Появились не только лейтенанты, капитаны, но и маршалы, первым из которых стал Министр Вооруженных Сил Республики Куба Рауль Кастро Рус.

       Работать с Рене было приятно. Это был скромный, исключительно корректный и достаточно грамотный в техническом отношении человек, а главное, опытный специалист, чего в то время многим кубинцам не хватало. Все тогдашние первые
и вторые механики были очень молодыми людьми, по 15-16 лет от роду, только некоторые из них прошли подготовку в Союзе (в Саваслейке и Краснодаре), но большинство постигало азы авиатехники на месте с помощью наших инструкторов. Рене познакомил меня с техниками звеньев: «негрито» Гаспаром, как его ласково называли соплеменники, мулатом Хуаном Пердому и «белым» Элио, с радистом Роче и другими эскадрильскими техническими начальниками, имена которых, к сожалению, уже забыл. Все это были люди, ранее «щупавшие» технику, то есть более-менее опытные специалисты.
Рене Суарес оказался моим ровесником, но уже успевшим повоевать  в период революционных событий в Гаване, в горах Сьерра Маэстра и на Плайя Хирон. Он о своем боевом прошлом из скромности не говорил, но его сослуживцы рассказывали, как после одного из вылетов на оставшемся более-менее исправном Б-26 «полетела»
шестеренка редуктора двигателя. Запчастей не было и Рене отыскал где-то подходящую «тракторную» и на свой риск поставил. А чтобы летчики не сомневались, вызвался лететь вместе с ними. Вылет оказался удачным (потопили две барки с «контрас») и благополучно возвратились на
аэродром. После этого Рене стал известным на Кубе человеком, а тот Б-26 вместе с другими «революционными» поршневыми самолетами установлен на площадке перед штабом, гордо именуемой кубинцами авиационным музеем. Правда, созданию музея
способствовал наш брат- российский технарь, о чем еще будет рассказано.
         Наиболее колоритной фигурой был Гаспар, 22-летний негр выше среднего роста и мощного телосложения. Участвовал в подполье и революции,
о чем красноречиво свидетельствовали следы пыток - рубцы от ножа или штыка батистовского палача,
симметрично расположенные на груди вокруг сосков. Как-то он продемонстрировал мне, как удрал из сарая, где его держали, как задушил часового, я думал сломает мне шею, несмотря на то, что и я был неслабым человеком. Полагаю, что слушались его
подчиненные не только из уважения. Говорят, не повезло человеку, он слишком горяч и что-то, видимо, сболтнул непотребное и его по нашему методу арестовали и посадили.         Не знаю точно, когда это произошло, но узнал я об этом через 16 лет, случайно встретившись с Рене в Москве у перехода на Смоленской площади. Стоял он вдвоем с незнакомым мне кубинцем на тротуаре перед МИД,ом. От него я узнал, что погиб главный инженер авиации Кортина и теперь его должность занимает Рене. Погиб он при банальных обстоятельствах, сорвавшись с крыши своего дома, где устанавливал антенну.
         Несмотря на  случайность и поэтому уникальность встречи с Рене в Москве, неприятный осадок от нее на душе остался, но отнюдь не по вине кубинцев. Иностранного гостя тогда непросто было пригласить домой, а жил я рядом на Плющихе, или пойти к ним в гости (мои кубинские друзья жили в гостинице «Белград»).

         Ведь я служил в одном из Главных штабов МО! Устал бы выбивать разрешение у особняков, а потом отписываться, с кем и о чем говорил. Мудрый мой начальник Владимир Андреевич  посоветовал: «Оставь эту затею». Так я и сделал. 
Что подумали об этом «коронеле» (полковнике) кубинцы, может быть лишний раз убедились, что земля хоть и круглая, но с выбоинами и рытвинами. А может быть просто решили, что их Никола… не захотел встречаться, чего я допустить никак не могу.
Мне и сейчас и тогда не по себе  за свою мягко сказать нерешительность, а по сути – трусость. Пусть простят меня мои боевые товарищи. Трудно вспоминать Кубу не отвлекаясь, но иначе не было бы воспоминаний.
       А тогда мы сразу столкнулись с тем, что нам придется полностью налаживать эксплуатацию авиатехники, начиная с мелочей, с элементарных      правил подготовки самолетов к полетам, проводить профилактику отказов, в общем все, что связано с безопасностью полетов. До нас кубинцев «азам» эксплуатации научили наши предшественники, но это еще, как говорят, не въелось в технарскую кожу, культура обслуживания самолетов была
еще крайне низкой. Зачастую подготовка самолета к полету заключалась... в «лимпио» (наведением чистоты), то есть «купанием» самолета в струе воды, безбожно заливая все его нутро влагой, что непременно приводило к отказам оборудования. Осмотры техники в предварительную, предполетную и послеполетную подготовку считались делом формальным и поэтому практически не выполнялись.


Безусловно, при подготовке к полетам основные операции по заправке ГСМ и газами, проверке работоспособности систем самолета выполнялись полностью.  Однако, главным критерием безопасности полетов всегда являлась профилактическая работа.
        Например, о плановых осмотрах самолетов руководящим составом,  профилактических парковых днях, целевых проверках оборудования  кубинцы понятия не имели. Не на должном уровне был и контроль за выработкой установленного ресурса, особенно комплектующего оборудования. В общем, летали до отказа, а затем меняли агрегаты, зачастую невпопад, если мы вовремя не вмешивались.
       Наш старший технический руководитель Яшин Борис Михайлович решительно начал проводить в жизнь намеченный план подготовки кубинцев. Для начала было решено издать для них что-то вроде памятки технику на испанском языке, куда включить все виды осмотров, практические советы по поиску неисправностей, выдержки из инструкции по эксплуатации, некоторые теоретические вопросы (например, объяснение явления «помпажа» - неустойчивой работы двигателя на переходных режимах, что в условиях тропиков для двигателя РД-9б оказалось исключительно актуальным).
          Яшин  поручил это мне и мы с нашей переводчицей Милагрос приступили к делу. Я все написал,
Мила перевела, затем взяли у субминистра пишущую машинку с латинским шрифтом и я практически одним пальцем почти за неделю напечатал такую памятку всего в двух экземплярах под копирку (ксерокса, к сожалению, тогда не было, как сейчас). 
А дальше пошли рутинные занятия в классах, на технике и так весь период нашего пребывания, все 13 месяцев. Нельзя сказать, что все шло гладко, что наши подопечные твердо следовали нашим наставлениям, ведь техническая культура прививается годами, но лед, как говорят, тронулся и дело пошло.          
        Не обходилось и без курьезов. В эскадрилье были две спарки (двухместный учебно-тренировочный) Ути МиГ-15, а они всегда дефицит и постоянно должны летать. Как на грех, одна из них оказалась неисправной и нужно было к следующим полетам заменить на ней агрегат АРТ- 8в (автоматический распределитель топлива). С утра договорились с Рене, что получат на складе новый агрегат и приступят к замене, а я после своих дел на стоянке МиГ-19п, перед отъездом на обед, подскочу к спарке и проверю, все ли правильно сделали. Спросил еще: «Механики знают, что делать, занимались когда-нибудь заменой этого агрегата?». «Си, Никола!»(наши имена они произносили с ударением на первом слоге). Зная характер кубинцев всегда отвечать только утвердительно, решил заранее съездить к спарочникам и часа через полтора навестил их. И что же? Сиротливо стоит спарка, рядом ящик с новым агрегатом, а мои очень юные первый и второй механики по какому-то сплошь обмотанному батарейками транзистору слушают «ча- ча-ча», приплясывая в такт музыке. «В чем дело, ребята?». ???. Наконец выдавили: «Никола, мы ждали тебя, не знаем, как делать». «Наверное, Рене не понял меня» - так подумалось и я начал раздеваться. Рассказывать долго, все пришлось сделать самому, но один момент хочется подчеркнуть. Пока я готовился, устраивался под самолетом, механики были рядом, заглядывали, о чем-то переговаривались. Но как только заметили, что я взял это дело в свои руки, начал срывать контровки и отворачивать штуцера, куда-то исчезли. Увлекшись работой, я не заметил этого и, придерживая «кровоточащий» керосином агрегат, еще не очень громко прошу подать мне какой-то инструмент, но не ощущаю взаимности. И только посмотрев в сторону, увидел моих компанерос метрах в 20-ти от самолета в тех же приплясывающих позах. Что скажешь? Пацаны есть пацаны,  даже на Кубе!
       Взорвавшись, я заорал... трехэтажным словосочетанием, который кубинцы научились быстро понимать, правда, хватило этого ненадолго - минут на пять совместного нахождения у самолета. Когда подъехал автобус с нашими ребятами, чтобы забрать меня на обед, я был весь красный как рак от керосина, сражаясь с агрегатом в одиночку. Это было особенностью кубинцев - они нам никогда не говорили, что не знают или не сделают, всегда утвердительно кивали головой. Но как правило, воз всегда оставался там, где его оставили, если мы не контролировали исполнительность своих подопечных.
        Неглубокие знания техники кубинцами иногда приводили к происшествиям. Кто эксплуатировал самолеты МиГ-19 знает, что расстыкованный (без хвостовой части фюзеляжа) самолет можно было отгазовать только со специальной рамой, на которой была смонтирована недостающая в этом случае часть гидросистемы для обеспечения работы створок сопла двигателя. В этот день были полеты и когда я приехал на аэродром, увидел, что там в совмещенной зоне заправки и старта , но чуть в стороне, чтобы не мешать, кубинцы установили для газовки самолет с рамой. Знаю, что они накануне заменили двигатели и теперь предстояло контрольное опробование. Подхожу, осматриваю, интересуюсь, все ли сделали и даю добро. Но не мог знать о подвохе и сам его не заметил.
Оказывается на раме из-за трещины в ниппельном соединении кубинцы заменили трубопровод высокого давления, но установили не стальной, как положено, а такой же окраски алюминиевый. При запуске и выходе на  максимальные   обороты он не выдержал давления в 120 (!) атм и лопнул по тому же ниппелю. Мощный фонтан
красной гидросмеси (масло АМГ-10) веером вырывается вдогон газовой струе двигателей и вспыхивает. Моментально вся хвостовая часть самолета, плоть до кабины, окуталась огненным смерчем. Механик, газовавший самолет, настолько перепугался и растерялся, что оставил двигатели на больших оборотах и выскочил из кабины, но покинуть самолет не успел: мой русский «нелитературный» вопль вернул его в кабину и он выключил двигатели. Слава богу, что стоящий на ручном тормозе самолет, не сорвался с колодок и «не наломал дров» в зоне, где было полно самолетов и спецтехники. Порадовали лишь кубинские пожарные, в мгновенье ока погасившие огонь, не успевший нанести большого вреда самолету. Благо, что при запуске двигателей пожарная машина всегда находится рядом, а ее экипаж наготове.

Хвалебную оду кубинским пожарным хотелось бы продолжить.  Мы не раз наблюдали, что при заходе самолета на посадку пожарные запускают двигатель своего автомобиля. И если случилось, что лопнул пневматик колеса или оборвался тормозной парашют, пожарный автомобиль срывается с места и несется практически параллельно с самолетом. Это возможно и потому еще, что на полетах кубинцы использовали только американские скоростные пожарные автомобили, а наши тихоходные «ЗиЛ,ы» просто-напросто игнорировали, как непригодные для такой ответственной работы.         
Помню как у нас на аэродроме, откуда я уехал на Кубу, сгорел СКП (стартовый командный пункт) только потому, что остывший зимой двигатель вначале не заводился, а когда завелся и эта «чих-пых» доехала, то деревянное сооружение вместе с оборудованием сгорело полностью.       
 
        Однако продолжим  о наших повседневных делах. Чтобы картина была полной, хочу привести еще   один случай.               

        Мы долго уговаривали кубинцев сделать нормальную газовочную площадку, хотя бы одну и для ТЭЧ (технико-эксплуатационная часть, где производятся регламентные работы и мелкий ремонт самолетов) и для стоянки, но они все обещали, но не делали. Кроме того, учили их, что контролировать показания приборов (и если не запоминают, то записывать на планшет) должен тот, кто находится в кабине, а не «облепливать» газующий самолет с обеих сторон кабины - это небезопасно. Остальные, кому положено, должны смотреть герметичность соединений систем, тем более на расстыкованом самолете. Как всегда, кивали головой, но делали все по-прежнему. Мы каждый раз с тревогой ждали, что когда-нибудь случится беда. И, как по закону подлости, такой день наступил.
        В ТЭЧ выкатили из ангара расстыкованую спарку и установили на край бетонной площадки для газовки. Запустили двигатель, облепили кабину с обеих сторон кому не лень, человек десять. Газовали, газовали, а затем механик дал полный газ для проверки максимальных оборотов и самолет сорвался с колодок. На спарке стояночного тормоза нет и тормозную гашетку нужно все время зажимать рукой, а тормозные колодки хотя и с зубьями, но литые алюминиевые и по бетону, если нет упора, ползут. Все горохом посыпались на бетон, благо никто не попал под колеса, механик выпрыгнул из кабины на ходу, забыв   с перепугу убрать обороты и выключить двигатель. Ну, а спарка на полном газу пересекла бетон и скрылась в густом кустарнике. Затем все стихло. Когда нашли  ее «горемычную» в этих джунглях, зрелище открылось ужасное. Самолет прочесал заросли метров 300, большего он сделать просто не смог, так как двигатель, плотно напрессовав себя травой, ветками и листьями, заглох.
Срубая по дороге кустарники и деревья (к счастью, попадались мелкие), самолет прилично потрепал себе крылья, фюзеляж и все остальное. Все случилось в наше отсутствие и когда на утро нам предъявили это подобие авиационной техники, вердикт Яшина  был неумолим: двигатель и самолет списать. Ведь на Кубе тогда не было авиаремонтных заводов, а отправлять в Союз бессмысленно, так как блокада была в полном разгаре, да и дорого. Вопреки всем авиационным канонам, кубинцы за ночь разобрали двигатель, промыли детали и вновь собрали, самолет «залатали».
Несмотря на наши категоричные протесты против такого «нетехнологичного» метода разборки-сборки самого ответственного агрегата, каким является двигатель, аппеляции к главному инженеру Кортине, самолет был собран, облетан и еще долго летал, а может быть эта старушка-спарка летает еще и сейчас. «Нормаль, Борис, советская техника очень надежна» - сказал кубинский главный инженер. Он по-своему был прав: те наши старые МиГ,и были настоящими работягами-долгожителями.  Можно этим гордиться, но свою гарантию мы на всякий случай сняли...
       Философское зерно в этом случае все же было.

       Через пару дней прибыла бригада строителей и они
по нашему эскизу соорудили прекрасную газовочную площадку с рельсами-упорами под шасси самолета. Но, как всегда, внесли свою дилетантскую лепту, вмонтировав в бетонный отражатель лобовое стекло  от какого-то старого американского реактивного истребителя, по-моему Т-33, для осмотра равномерности горения форсунок
на самолетах МиГ-15бис и спарках. Как мы ни уговаривали кубинцев, что это и бесполезно и небезопасно,  потому что стекло не жаропрочное и сгорит при первой же газовке да еще и травмирует
наблюдающего, но... Говорят, умный учится на чужих ошибках. В результате, как и предполагалось, при очередном опробовании двигателя двое «любопытных» вместе с клубами пыли и строительного  мусора, с обгоревшими волосами и окровавленными лицами как, очумелые, вылетели из сооруженного строителями лаза. Хорошо еще, что глаза остались целы.
        Все эти случаи, а их было при нас достаточно, даром не прошли: они постепенно приучали кубинцев более внимательно прислушиваться к нашим советам, да и настойчивые усилия Рене, других кубинских руководителей, в первую очередь главного инженера Кортины, помогали нам в этом. Нужно сказать, что несмотря на кажущуюся безалаберность  в работе, а иногда и безответственность, виновники строго наказывались. Мы часто недосчитывались некоторых механиков и когда спрашивали, где тот или другой, получали краткий ответ: «Контрас!» Да, время было сложное, революционное, и кара за ошибки не всегда соответствовала той мере, которая определяется на весах Фемиды. Зная об этом, мы часто скрывали от кубинского начальства  некоторые промахи наших подопечных, если дефект устранялся и не был таким «громким», что угрожал безопасности полетов.
          Уверен, что теперь уже все по- другому и наши
бывшие ученики приобрели необходимый опыт. Как хотелось бы сейчас посмотреть на результаты своего труда!




                К А Й М И Т А


       Время шло, мы постепенно привыкали к  новой для нас обстановке и начали осваивать окрестности места нашего обитания.

Каймита - это название районного центра, расположенного в трех километрах от нашей усадьбы, где мы вечерами частенько коротали время в бодегах и клубах. Ходили мы туда, как правило, вечером, когда не так жарко,  в костюмах и при галстуках, срывая от местных девушек похвалу – «Элеганте!». С этим городком связано практически все наше свободное после работы время, что и послужило поводом для названия моих воспоминаний о Кубе.
        Однажды, прогуливаясь и уже посетив до этого пару бодег, мы остановились у витринного окна какого-то клуба.          Как потом оказалось это, школьники со своими учителями праздновали что-то свое. На сцене, как и положено, президиум, в зале полным-полно детей с родителями. Стоим и глазеем так, от нечего делать. Вдруг из президиума поднялась какая-то старушка, как потом оказалось директор местной школы, и направилась через зал к выходу. Мы, ничего не подозревая, продолжаем стоять у окна. Кто-то из нас даже дернулся уйти: может мешаем? Но старушка выходит и приглашает нас в зал. Мы смутились и пытаемся ей объяснить, что мы просто так, из любопытства, стоим и никаких других намерений у нас нет. Но не тут-то было! Старушка берет нас под руки и настойчиво тянет в зал. Делать нечего, входим. Зал дружно встает и приветствует нас, хлопая в ладоши. Мы в ответ тоже  приветствуем всех. Те из наших, кто шел впереди, устраиваются в зале, а меня, не отпуская, старушка тащит прямо в президиум. Сидим улыбаемся, а вечер продолжается. Очевидно, торжественная часть уже закончилась и начался концерт школьной художественной          самодеятельности.  Кто-то что-то декламировал, кто-то пел, плясал, все длилось довольно долго и подробно не запомнилось. Запомнился только школьник, который подражая дикции и ораторской манере Фиделя, очень похоже воспроизводил кусок из его речи. Зал наградил
маленького оратора долго несмолкаемыми аплодисментами.
А потом старушка попросила меня сказать пару слов залу. Я понял, что говорить нужно приветственную речь от имени русских. Что тут делать? Пришлось импровизировать на ходу. Но беда была в том, что кроме приветственных слов типа «Буэнас ночес, компанерос и компанерас!», я тогда по-испански практически мало что мог сказать, тем более в  не короткой речи, которую предстояло произнести. Я как мог  объяснил это старушке, вопросительно посмотрел на своих ребят. Их вердикт был ободряющим: «Давай, шпарь по- русски!». Ну, в общем что-то я там говорил, а так как был «несколько навеселе», то не очень робел и ребята потом говорили, что речь была что надо - и патриотичной и складной. Поняли меня слушатели или нет, но аплодисменты были долгими и может быть потому, что закончил я ее традиционным: «Патрия о муэрте! Венсеремос!»
            Но главное, было потом. Кто-то из мужской части зала меня уже знал. Мы часто в своем резервном доме, что был через дорогу, крутили на передвижке отечественные фильмы и окрестная детвора  их у нас смотрела. После фильмов мы иногда устраивали небольшой фуршет и конечно пели песни. Слышу возглас: «Никола, давай «Маричку!» Пришлось петь.
          Но стоило начать! Я вошел во вкус, ребята подбадривали и «концерт» мой длился около часа. Перепел все, что знал, слушали меня очень внимательно и неистово хлопали. Содержание некоторых песен я предварительно пытался ломано переводить. На Кубе в то время были очень популярны наши «Подмосковные вечера». Эту песню там можно было слышать везде.               
Не обошлось без нее и на этом вечере. Наконец, я понял, что пора закругляться и предложил залу спеть «хунто», то-есть всем вместе, «Беса мэ мучо». Я, естественно, пел по-русски, а зал дружно и стоя подпевал на своем родном языке. Но как поют кубинцы хором! Ведь никакого сопровождения не было, а получалось все складно и напевно, как если бы руководил дирижер. Они пели, раскачиваясь в такт песне, как натренированный коллектив.               
       К слову о хоровом пении кубинцев. Любой митинг на Кубе заканчивается пением «Интернационала». Поют его не под музыкальное сопровождение, как у нас, «аборигенов» социалистической революции, но так до конца и не выучивших слов этого гимна, а просто голосом и сердцем, как любимую  всеми песню.  Мы всегда заслушивались этим слаженным пением многотысячных масс людей, объединенных и сплоченных идеей революционного гимна. Так могли петь только глубоко верящие в идеалы революции граждане страны, которая обрела, наконец, долгожданную свободу. Фальши здесь, просто по определению, не могло быть.                Все на этом,  так затянувшемся по нашей вине вечере, было здорово, но пора и честь знать.           Мы простились с гостеприимными хозяевами и направились к выходу. Нас как и встретили, так и проводили, стоя под аплодисменты и дружеские восклицания. Так закончился этот прекрасный вечер в Каймита. Мы в очередной раз приобрели на Кубе друзей, очень доброжелательных к нам, русским.

          Ходили мы и на молодежные вечера в этой «большой деревне», если можно так назвать населенный пункт, сплошь застроенный хотя и одноэтажными, но домами из стекла и бетона. Поэтому и строения для отдыха и развлечений не были похожи на наши традиционные сельские клубы, а представляли собой современные сооружения со всем набором сервиса и удобств. В ноябрьском журнале «Вояж и отдых» прочел, что все на Кубе сейчас находится в крайнем запустении, почти развалилось, без стекол, в общем, все плохо.
Может быть и так, если учесть, что экономическая блокада Кубы фактически не снята до сих пор, а давить неугодные режимы, особенно американцы, научились мастерски. Примеров этому вполне достаточно по всему миру и в наше время. 
Но хотелось бы внести некоторую ясность в наблюдения и рассуждения, очевидно еще молодого и неопытного журналиста. А если это человек опытный, то поверхностное отношение к любому освещаемому им вопросу непростительно. Если, конечно, не заказано видеть все, как угодно определенному кругу читателей.
Ведь СМИ, и сейчас и ранее, стремятся выполнить чей-то заказ. Раньше, в советские времена, когда нам показывали Штаты, то чаще демонстрировали  не блеск бродвейских небоскребов, а бедняцкие обшарпанные трущебы. А
что касается стекол, то они на Кубе используются, конечно, в больших зданиях городов, поселков и деревень, а также там, где этого требуют архитектурные условности. Например, дома в этом населенном пункте, что расположены на центральной улице (т.е. вдоль автострады) практически все имеют огромные витринные стекла. Поэтому все как на ладони: внутреннее убранство комнаты, в одиночестве работающий огромный телевизор и … ни души. Но везде и исключительно в целях спасения от жары, вместо стекол в домах основного населения острова, в первую очередь, сельского, устанавливаются противомоскитные    сетки, которые прикрываются решетчатыми ставнями. Иначе в стеклянном парнике без кондиционера не выжить. Так что в этом вопросе корреспондент журнала явно «перегнул палку». На Кубе надо немножко пожить, чтобы понять ее быт и особенности.  Но продолжим по порядку.
          
          Так уж получилось,      что наиболее        сплоченной была наша неразлучная тройка: я и мои постоянные спутники Герман Гнидин с Виктором Кулаженко. Иногда кто-нибудь к нам примыкал, но мы втроем так сдружились, что во всех мероприятиях были всегда вместе.
       Вспоминается один такой вечер в Каймита, где мы по вине Виктора чуть было не влипли в историю. Это было уже в то время, когда на Кубу прибыл наш воинский контингент. Эти ребята были судьбой обижены, почти до нового года денег им не давали даже на мелкие расходы, а жить им тоже хотелось. Поэтому иногда некоторые из них переходили границу дозволенного: зайдет такой «милитарес русо» в бодегу, ему нальют, а расплатиться нечем.
Доходило до скандала. Поэтому в общественные места время от времени наведывался патруль контингента. Виктор перебрал норму и его тут же усадили в дежурный «уазик». Для нас, советников, это означало крупные неприятности, тем более, что наши военные  земляки-соотечественники, завидовавшие нам, имели возможность подпортить слегка карьеру «привилегированному классу». Пришлось мне представиться большим  начальником и с руганью забрать Виктора в свой «Бьюик». Но позже все уладилось и в Каймита веселились вместе, встречаясь как старые знакомые. Вот так и жили с нашими земляками.





                КУБИНСКАЯ  СВАДЬБА

          Еще до блокады шесть кубинских летчиков решили жениться. Бывает же такое     - вдруг всем сразу приспичило! Но удивляться было нечему, потому что летный состав базы, за исключением некоторых командиров. был преимущественно очень молодой и, естественно, не женатый. Удивились мы тому, что они решили сыграть коллективную свадьбу, наподобие нашей комсомольской.   Свадьба намечалась в Гаване в офицерском клубе.               
        Пригласили и нас. Шеф уехал на своем черном «Бьюик-Электра», а мы - на автобусе.        Приехали, зашли в холл и группой столпились в уголочке. Народу много. Шефа сразу под руку увел куда-то главком ВВС и ПВО майор Курбелла, а мы, как неприкаянные, продолжали стоять. Знакомые кубинцы подходят, здороваются и, перекинувшись парой фраз, исчезают в толпе. Мы долго не понимали, что происходит, почему никто особенно не обращает на нас внимания. Если бы это происходило у нас, то гостей, да еще иностранных, никогда бы не оставили без внимания и гостеприимства хозяев Поняли это значительно позже, когда с подобными явлениями столкнулись еще не однажды. А дело было в том, что кубинцы привыкли жить в западном мире и по его законам - каждый сам за себя. Они считали, что и мы сами должны ориентироваться в обстановке и пробиваться к «кормушке» самостоятельно. А «кормушка» была за закрытой пока еще стеклянной дверью, где были накрыты столы.

Вот они и группировались около этой двери, не обращая внимания на гостей. Все ждали опаздывающего нотариуса,   который  должен  был  зарегистрировать      новобрачных. Наконец он появился, дверь открылась, все повалили в зал, мгновенно облепили столы с закусками, не оставив нам никаких надежд на участие в торжестве. Постояли мы еще немного и решили  покинуть эту свадьбу «по-английски». Думаю, что наше исчезновение, кроме шефа,  никто не заметил.       Сели   в автобус  и,  так  как   настроение   было    основательно испорчено,  даем  команду   шоферу   Видалю по дороге домой почаще останавливаться  у забегаловок (бодег по-ихнему). Итог   при     таком «раскладе»    ясен  -   подъезжая   к      последней    «точке»,      которая располагалась уже почти рядом с домом (конечно, в Каймите),    мы   были здорово навеселе. Многие, до того прилично «откушавши»,  вообще  отказались   выходить, пребывая в сонном  блаженстве .
        Вышли только трое - я  и  мои  постоянные  спутники  Герман  с Виктором. Да  мы  и   были трезвее  всех. Заходим в бодегу - и прямо к стойке бара.  Внутри  кубинцев  много,  но  у стойки -  никого.  Жаркий климат приучил их пить совсем немного, маленькой дозой,  иногда «сербесо» (пиво), а уж «Бакарди» -  только  по случаю и  солидно  разбавленным   «кока-колой». Они только кофе пьют много. Так что кубинцы  в подобных заведениях  просто  отдыхают  -   слушают  музыку,  играют в кости, бильярд.  Верх  стойки  покрыт  линолеумом, он всегда влажный, чтобы   хорошо  скользили  подаваемые  барменом  стаканы  со  льдом.
        «Порфабор, Бакарди пара трес» -  просим  мы  у  бармена для троих. Он из-под стойки вынимает три высоких стакана с длинными    брусками льда и отточенным движением толкает в нашу сторону так, что они очень точно останавливаются против каждого из нас.   Мы уже определили «на глаз»,    что  стаканы   достаточно   вместимые, не  менее  250  граммов. Придется постараться.

        Естественно, на нас, не очень трезвых русских, присутствующие сразу обратили внимание. Мы это почувствовали и старались держаться достойно. Ведем  себя  подчеркнуто  неторопливо, показывая бармену и всем присутствующим,    что    дело  это    для   нас   привычное.  Для начала показываем (сказать, конечно,  не знаем как),  чтобы убрал лед. Убирает молча, но  смотрит  удивленно.  Машем рукой: «Наливай!». Но бутылка с клапаном и он  цедит  нам  привычную  кубинскую  норму 15 линий - это что-то близкое к 30 граммам рома.  Мы  изображаем  нетерпение: «Мас, мас, компанеро!» («Больше, больше, товарищ!»).      Он поднимает глаза, извиняется  и  добавляет    еще  столько  же,  очевидно   сообразив, что русские хотят двойную норму, так  как  больше  ему  никогда в жизни не приходилось наливать.       Да, русские  у него  еще  наверное  не пили! Герман не выдерживает: «Тебе же по-русски (!?) говорят  - мас!!!». Он  что-то не очень тихо  бормочет, видимо желая    обратить внимание присутствующих, и наливает по половине стакана.       Вокруг начинают собираться любопытные, предвкушая зрелище и я, как можно тише и ласковее, говорю бармену:   «Чико, порфабор, масс», показывая при этом,  что нужно налить до краев.    Он, махнув рукой (будь, что будет!),   наливает   полные  стаканы,    опорожняя       0,75-литровую бутылку со своим обычным  ругательством: «Коньо!».  В толпе вокруг нас слышен перепуганный шепот.    Ну, не могли кубинцы себе представить, что эти трое сумасшедших русских, уже прилично выпивших до этого,   одним махом «оприходуют» на троих целую бутылку рому, который сваливал даже пиратов!   
Мы же удовлетворенно киваем головами и говорим: «Кока-кола и по одной конфетке!». Правда, долго не могли объяснить, что нам нужно, так как слово «конфета» произносили на своем родном языке. Он подал три бутылки воды и высыпал на стойку гору «подушечек» - маленьких квадратных, таких знакомых с детства конфеток с начинкой и без обертки. Мы демонстративно оставили одну «кока-колу» и взяли по одной конфетке, готовясь по мнению бармена и наблюдавших эту картину зевак, к самоубийству.      Стоит мертвая тишина, все в ужасе, они уверены, что вконец свихнувшиеся русские прямо сейчас умрут у всех на глазах, приняв по их понятию  смертельную дозу рому вовнутрь, крепость которого 43 градуса при плюс 15 по Цельсию, а ведь на улице жара в 45(!).   
          Это уже потом, когда в их аптеках начисто исчезнет спирт, раскупленный русскими  и используемый кубинцами исключительно в медицинских и гигиенических целях, они поймут, что «компанеро русо» одним кофе и сербесо напоить невозможно. Наступил решающий момент и все присутствующие, бросив свои развлекательные игры, застыли... Здесь нужно сделать отступление.               
     Мы поняли, что должны не просто выпить, а выпить с гордым достоинством, не посрамить земли русской! Но  Герман, хотя и мог «принять» приличную дозу, однако процесс этот у  него всегда протекал с пульсациями, с «помпажем», говоря на нашем привычном  авиационном языке. Он мог нас серьезно опозорить и весь наш кураж был бы смазан. Говорим ему: «Заткни все дырки, что у тебя есть, но выпей ровно и плавно, без своих выкрутасов, испортишь зрелище, убъем!» Пообещал, что лучше умрет на месте, но компанию не подведет.                Все ждут финала. Мы не спеша чокнулись – «Будем!» и медленно, но уверенно и с достоинством выпили, для порядка по-русски крякнув. Присутствующие наверное не заметили, что Герману этот подвиг дался не просто, но, давясь и слегка подергиваясь, он выпил ром до дна. Мы так же неторопливо ставим стаканы, демонстративно по очереди запиваем «кока-колой» и бросаем в рот по конфетке. Все вокруг, как в шоке, оцепенело молчат и смотрят на нас с испуганным видом. Мы же расплачиваемся с барменом и направляемся к выходу. И тут прорвало! Как взрыв бомбы, кубинцы все вдруг заорали и устроили нам в этом, до того затихшем помещении, настоящую овацию, сопровождая до автобуса и наперебой, с южным темпераментом, обсуждая увиденное.

        Наши, кто мирно дремал в автобусе, разом проснулись: « Что такое вы там натворили,  вся бодега высыпала на улицу?». «Ребята, вы проспали, а это надо было видеть - мы давали кубинцам урок, как не проливая и с наслаждением пить ром. Главное, все нужно делать не спеша!» - отвечаем мы, начиная уже по-настоящему пьянеть…
        Конечно, были мы тогда молодыми, здоровьем бог не обидел и все для нас заканчивалось без проблем. Но теперь нашу «тройку» стали узнавать и на улице и в бодегах, которые мы посещали, говоря при этом: «Бьень, руссо!». Не могу точно сказать,почему употреблялось  ими слово «хорошо», но уверен, что им нравились эти бесшабашные и уверенные в себе русские, которых даже знаменитый     кубинский ром свалить не в силах.
       А мы ведь зашли в последнюю на пути бодегу, чтобы просто добавить по «чуть» того, чего всегда бывает мало, но когда заметили, что на нас обращают внимание, решили немного покуражиться. Чего по пьянке не бывает?! Так закончилась наша поездка на эту кубинскую  свадьбу и мы могли теперь с полным основанием сказать: «У вас своя свадьба, у нас - своя».               
               

                С  У  В  Е  Н  И  Р
           НА  ДЕНЬ  РОЖДЕНИЯ

Шел четвертый месяц нашего пребывания на Кубе. Это был канун будущей блокады, но пока ничего об этом не напоминало. Не скажу, что мы находились в информационном голоде, но наши газеты мы получали раз в месяц, когда приходила диппочта. Правда, каждый понедельник  на утреннем совещании у Николая Степановича наш переводчик Слава регулярно делал обзор кубинских газет и мы примерно ориентировались в ситуации. Однако и в этой информации ничего тревожного пока не сообщалось.
Работа шла своим чередом, летчики осваивали программу дневной подготовки и вплотную подошли к полетам ночью, которые по крайней осторожности наших инструкторов освоить так и не успели. Работали мы, русские, только до обеда и если у кубинцев возникали проблемы с техникой во второй половине дня, то решали их на следующий день.
Для отдыха у нас были все условия: удобное жилье, хорошее питание, отличное обслуживание и внимание со стороны местного персонала, необходимый транспорт, о
чем уже не раз говорилось.  В нашем распоряжении был автобус «ПАЗ» и шесть легковых машин типа «Кадиллак», «Бюик», «Шевроле». И это всего на группу из 12 человек. Но использовали мы их экономно, ездили всегда группами.
Шеф Николай шиковать не позволял, да и необходимости в этом не было. Кроме того, мы же были русскими, советскими людьми, а это обязывало нас демонстрировать умеренный образ жизни не только кубинцам, но и братьям-чехам, работавшим на том же аэродроме, однако в отличие от нас «несколько» вольготнее.
             По субботам и воскресеньям (в будни шеф не разрешал) мы ездили на пляж, в Гавану, знакомились
с ее многочисленными достопримечательностями, слушали несравненную Роситу Форнес в парке и баре «Тропикана», всегда выступавшую почти обнаженной. Тогда это было невиданным зрелищем. Часто ездили в посольство смотреть отечественные фильмы, посещали и местные непрерывные кинотеатры с американскими боевиками. После работы в будние дни - волейбол, бассейн, карты. Играли, в основном, в кинг «на высадку», так как была единственная колода карт (на Кубе их невозможно было купить), а в преферанс играли не все.
Но постепенно, вдоволь насладившись достопримечательностями Гаваны и познакомившись с кубинской экзотикой, все чаще стали вспоминать о доме, о родных, очень скучали по родному воздуху и климату. Нам казалось, что люди в тропиках постоянно жить не могут, находясь непрерывно в невыносимой жаре и не ощущая смены времен года. Короче говоря, началась хандра. Мы постепенно становились раздражительными,
без причины возбуждались. Это начинало сказываться и на работе. Если раньше мы терпеливо мирились с различными недоработками своих подопечных, то теперь стали  все более и более показывать свой характер и на совещаниях с кубинцами иногда не сдерживались и резко высказывали свои замечания. Видимо поняв наше состояние, главный инженер кубинских ВВС лейтенант Кортина сказал:  «У русских товарищей исчезли улыбки .»
Нужно было что-то делать. Мы считали, что наши покровители из «десятки» и ЦК   просто-напросто забыли о нас, о наших семьях, которые обещали прислать через два месяца, а уже шел четвертый месяц нашего пребывания на Кубе. Позже стало понятно, что это было связано не с чьей-то забывчивостью, а с  крайне осложнившейся международной обстановкой, но пребывая в атмосфере запоздалой информации, мы тогда этого не знали.
Естественно, что в таком состоянии мы стали злоупотреблять спиртным, опустошали бар нашего холла в один вечер.
Можно по-разному оценивать наше поведение, но желательно понять, что молодые, здоровые русские парни, завезенные на край света для решения неизвестно кому нужных задач и амбиций, должны были постоянно укрощать свои желания и плоть, испытывать дискомфорт и неудобства без своих родных и семей. Только находясь за границей, мы ощутили, что Родина, родная земля, не просто высокие слова, произносимые с трибун, а реальное ощущение нашей привычной жизни, так не похожей на жизнь за «бугром». И никакие, даже большие деньги, не в состоянии заменить это чувство. Кто хоть однажды побывал длительный срок за рубежом, тот поймет меня. Хочется все бросить,  скорее уехать домой и пропади все пропадом... В подтверждение этих слов хочу сказать, что когда мне предложили остаться еще на год, я категорически отказался, несмотря на предлагаемые «золотые горы».
Шеф, Николай Степанович, уже  не однажды столкнувшись с последствиями наших частых возлияний, принял единственное в его положении решение. Он приказал (правильнее будет - настойчиво порекомендовал) субминистру убрать из серванта и спрятать куда подальше все спиртное, разрешив ему выдавать нам только пиво и то только по субботам и воскресеньям.
Все же «компромисс» был найден. И нашли мы его сами,  решив, что распускаться нам не стоит. Предложили шефу разнообразить наш  быт путем организованного празднования дней рождения в выходные дни. Заранее скажу, что нарушения установленного регламента тоже были, но уже более осторожно, дабы не подводить своих начальников. Конечно же, мы ходили в Каймиту, Гуйабаль (тоже деревня рядом), но шеф постоянно контролировал, упрекая Яшина Б.М. и парторга Щербакова М.А. в их мягкотелости по отношению к нам.
Составили список, переписали все даты и получилось, что почти каждый месяц, а то и чаще, можно устраивать праздник. Отдали список субминистру, все ему разъяснили. Он даже обрадовался, так как продукты, в том числе и спиртное, он получал регулярно по норме, а после запрета Николая Степановича все это зелье быстро у него накапливалось и он не знал, куда его девать.
Добрейший старик-повар Хосе каждому делал полуметровый торт-безе с именной надписью, с обязательными свечами и где-то каждый раз раздобываемой открыточкой религиозного плана, которую водружал между свечами. Мы заранее   предупреждали  повара о количестве приглашенных и он с удовольствием готовил на всех чудесные кубинские блюда. Но главным его шедевром было блюдо из запеченной свинины по-кубински. На территории нашей усадьбы было подсобное хозяйство, где субминистр вскармливал свиней. Он резал полугодовалого кабанчика, разваливал его как ципленка-табака, удалив все внутренности, а повар начинал над ним совершать свои таинства: приправлял тушку каким-то столовым вином, лимоном, тер над ним лавровый лист и посыпал массой специй, а затем отправлял в духовку. Получалось ароматное, с вкусной корочкой изделие, которое вилками разрывалось на мелкие кусочки и укладывалось на блюда. Едят его с бобами или с рисом, приправляя каким-то острым, но балдежно вкусным соусом. Ну, что рассказывать, нужно просто попробовать!


         Позже, когда приехали наши жены, эта традиция  уже успела завоевать свое законное место в жизни, и к нашему столу добавились русские блюда, в первую очередь   пельмени. Кубинцы ничего такого из вареного теста не готовят, поэтому   пробовали их с опаской, а распробовав ели с удовольствием, но со сметаной,     а не с    уксусом, как предпочитали многие из нас.
В гости мы обычно приглашали своих подопечных с авиабазы, работающих по такому же контракту чехов, руководство авиабазы, а иногда - представителей посольства и атташе,      с которыми    имели хорошие отношения, так как часто у них бывали. Это всегда был шумный и веселый банкет.
       Подарок «новорожденному» или имениннику готовился просто: не делая из этого тайны, мы спрашивали, что бы он хотел иметь в подарок от нас и вскладчину заблаговременно покупали. Это также всегда было хлопотное мероприятие, а иногда и забавное, если с нами не было переводчика. Когда наступил мой черед отмечать день рождения, блокада уже была в самом разгаре, но нашей традиции мы не изменили, правда с гостями стало посложнее - обстановка не позволяла, да и мы не могли уже делать все с большим размахом, было не до пышных праздников.


         Отлучаясь куда-нибудь, теперь уже обязательно нужно было ставить в известность шефа. Отпросились, садимся в «Бьюик» втроем (я и мои постоянные спутники Герман с Виктором) и отправляемся в Гавану. Но беда в том, что никто из нас толком местным языком не владел, а шофер Педро был старым человеком и кроме слова «товарич» ничего по-русски не знал. Говорим ему: «Педро, бамос Гавана, альмасен (магазин)». «Бьень» – говорит, и поехали. Приехали в центр города, вышли на тротуар и пытаемся объяснить шоферу, что нам нужен магазин, где можно купить нужную нам вещь. А так как все четверо были балбесами в испанско-русском, то зрелище со стороны выглядело как разговор глухого с немым. После моих безуспешных попыток, неистово жестикулируя, что-то втолковать непонимающему Педро, Герман и Виктор отталкивают меня, перебивая друг друга
и матерясь, сами пытаются исправить положение. Само собой разумеется, что все мы в запале этой
словесной бестолковщины,  не замечали, что творится вокруг. А вокруг нас на тротуаре уже собралась внушительная толпа зевак.
Кубинцы - народ любопытный и общительный, они всегда готовы участвовать не только как зрители, но и оказать помощь. В общем, вокруг возбужденно жестикулирующих русских, перебивающих и отталкивающих друг друга («Дай, я объясню!»), скопилось много народу, также не понимающего, чего требуют от несчастного пожилого шофера эти трое русских. Используя   единственное испанское слово «ойе» (слушай), Герман говорит шоферу: «Ойе, Педро!», дальше по русски: «Нам нужно купить девушку (!?), показывая руками обводы бутылки «кока – кола» («Бьень!» - выкрикивают в толпе), птичку, помахивая руками, как крыльями (он имел в виду обыкновенные статуэтки). Но толпа все понимает по - другому, в меру своего южного темперамента.
Толпа, все более обрастая любопытными, приходит в веселое, возбужденное состояние и наконец понимает, что мы хотим. Теперь уже желающие нам помочь наперебой советуют шоферу, как быстрее проехать в ближайший дом свиданий, другие подсказывают ему, где девушки получше, моложе и дешевле. Конечно все поняли, что русские никак не могут втолковать шоферу как их побыстрее отвезти в бордель.
         Естественно, мы  диалог толпы и шофера не понимаем, но с надеждой слушаем и глупо улыбаемся,  одобрительно кивая головой. Шофер же уверен, что у нас на уме что-то другое, он ведь строго-настрого проинструктирован - не возить  нас  в эти заведения и начинает,  ругаясь, возражать толпе.
            Положение создалось патовое и мы так и стояли бы на тротуаре в непонятном ожидании, если бы на наше счастье в толпе не оказался молодой кубинец и без акцента, на чистейшем русском языке не спросил нас: «Простите, товарищи, что вы от него  хотите?» Мы обрадовано сообщили ему, что у одного из нас сегодня день рождения и мы никак не можем объяснить шоферу, что нам нужен магазин, где можно купить... О, боже! Что же мы раньше не вспомнили это известное всему миру   слово:  с у в е- н и р!         Наверное наша проблема была бы решена очень просто.

Парень не стал немедленно переводить нашу просьбу шоферу, а повернулся к толпе и разъяснил, что к чему. Дружный взрыв хохота, пожелания с днем рождения «новорожденному», похлопывание по плечу были вознаграждением за этот «инцидент».
        Наконец мы очнулись и все четверо долго хохотали над собой, а потом еще не раз вспоминали этот случай. В итоге, мне в ближайшем универмаге купили очень красивую статуэтку обнаженной юной красавицы, аппетитно отдыхающей на пляже. Она до сих пор цела и
бережно хранится в семье, как память о незабываемом времени, проведенном на этой, воистину сказочной земле, среди приветливых и добрых людей, всегда готовых прийти на помощь.
        А мой день рождения, с тортом и свечами, с дорогими друзьями и гостями мы отпраздновали так же весело, как и предыдущие.

               СОВЕТСКИЙ «ОГРАНИЧЕННЫЙ               
                КОНТИНГЕНТ»


         По памяти не помню, когда точно это произошло, но через месяц-полтора после нашего приезда на Кубе вдруг появилось много русских, безусловно военных, но одетых в цивильную одежду.
        Наши оба резервных дома были заняты персоналом какой-то отдельной авиатранспортной части, в составе которой было много молодых женщин, работников подразделений обеспечения.

        Как  позже мне рассказал мой будущий преемник и мой однокашник Махун Гарри Адамович (еще с училища мы его звали просто Игорь),  отправка войск на Кубу проходила в строжайшей тайне, поэтому командируемые и их начальники не могли знать, куда направляются, и брали с собой весь табельный набор военного имущества и снаряжения, а также весь штат сотрудников. Правда, каким-то образом были отсеяны женщины, имеющие детей и по возрасту старше 30 лет.
А происходило это так. Объявлялась тревога, подавался эшелон, часть грузилась и по предписанию направлялась в один из морских портов, где перегружалась на корабли и выходила в море. Капитану судна вручался пакет, который он имел право вскрыть только на экваторе и узнать свой дальнейший маршрут. На каком этапе этой секретной операции переодевали людей в цивильное, я уже не помню. В деталях возможно это было несколько иначе, возможно я что-то забыл, но в общем это происходило примерно так, о чем мне и рассказал непосредственный участник такого «турпохода».
В результате на нашей и других авиабазах появились снегоочистители, а на складах лыжи (?!) и прочее имущество, совершенно не нужное на Кубе. Оно так и осталось гнить под тропическими ливнями и, наверное, благополучно сгнило, потому   что обратно мы ничего не вывозили, а передавали (точнее- оставляли) кубинцам.
Особенно бросал в дрожь рассказ Игоря Махуна об условиях перевозки личного состава войск. Вся эта масса людей, а их по рассказам было более сотни тысяч, перевозилась, как невольники, в трюмах кораблей без права выходить на палубу. И это в условиях южных и тропических морей!
        Трюм, как правило, набивался битком, по бортам был устроен лоток из досок с протекающей по нему забортной водой. Это сооружение внутри трюма предназначалось для испражнений и освобождения от последствий неизбежной в этих условиях морской болезни. Жуткая духота, вонь и смрад, вода в бачках почти горячая, люди обливаются потом, находясь в каком-то безумном состоянии и безисходности. И только когда темнело, эти несчастные выползали на палубу и вповалку размещались на свободных местах между контейнерами с военной техникой, замаскированной под комбайны. Эта невольничья пытка продолжалась в течение двух полных недель.               
        На экваторе, конечно же без традиционного праздника Нептуна, капитан вскрывал пакет и корабль следовал на Кубу. При подходе к острову, еще на дальних подступах, американцы постоянно облетывали наши суда. Вертолеты снижались, чуть не цепляя мачты, и фотографировали, фотографировали... Но пока караваны судов проходили без задержек и, прибыв на Кубу, чаще всего в порт Мариэль, по ночам разгружались и ночью же войска и техника перевозилась в отведенные места дислокации. Конечно, не без помощи своей агентуры на Кубе, американцы все это достаточно четко контролировали. Не знаю, насколько точно можно верить информации, которая по одному богу известному пути достигала наших ушей, но говорили, что погрузку ракет в порту Николаева засекла западно-германская разведка.
       Самолеты МиГ-21 были вначале перевезены в контейнерах на аэродром Санта-Клара, там собраны заводскими бригадами и техсоставом в.части, облетаны и
до блокады находились на этом аэродроме. С началом блокады и с угрозой бомбардировок Гаваны весь состав полка перебазировался к нам в Сан- Антонио. Позже, в марте 63-го, они были переданы кубинцам, уже успевшим переучиться на эту технику.
  Таким же образом попал на Кубу и полк фронтовых бомбардировщиков Ил-28, которые также до блокады были готовы к работе. Марченко с Яшиным даже успели съездить к ним, познакомиться с руководством и  договориться о взаимодействии, чтобы использовать самолеты в качестве учебных целей для наших перехватчиков МиГ-19п. Но осуществиться этому не было суждено, так как  началась блокада и эти самолеты, как и баллистические ракеты, по жесткому требованию ООН (читай - американцев) были снова разобраны и отправлены в Союз.
        Практически до нового года войска находились на самообеспечении и ели то, что привезли с собой, в основном консервы и прочий провиант. Было много желудочных заболеваний, так как консервы в тропиках мгновенно портились. Я не знаю точно сколько людей погибло на Кубе по этой причине, но при нас называли цифру 40 человек только на русском кладбище около Гаваны, а такие кладбища были везде, по всей Кубе, где тянули лямку войска.
Позже наши договорились с кубинцами о закупке местных продуктов, особенно овощей и мяса, так что обстановка с питанием улучшилась. Стали им давать какие-то совсем маленькие карманные деньги и ребята немного ожили.
Но все это было потом, а пока... К нам стали наведываться наши соседи из бывших резервных домов вроде бы поиграть в бильярд, но мы быстро поняли, что им нужно и под разными предлогами старались их подкормить, а на дорогу нагружали арбузами, цитрусовыми.  В своих армейских пекарнях они  пекли настоящий русский черный хлеб, которого на Кубе не было. В ответ за это ребята стали приносить его нам. Так и поддерживали друг друга. Но это была так называемая «точечная» помощь, всех мы  по понятным причинам накормить не могли.
        С прибытием советских войск наша жизнь еще более разнообразилась. Мы стали ходить к ним в гости, они крутили отечественные фильмы, которых привезли  много, устраивали танцы (девчат они тоже привезли много!). В общем, по известному высказыванию Иосифа Виссарионовича,  жить стало лучше, жить стало веселей. Похаживали мы и в девичьи комнаты, устраивали небольшие гулянки, принося спиртное и продукты, иногда кое-кто оставался на ночь, но... это были наши, русские, точнее советские женщины, которые ничего греховного не позволяли. Знаю точно, что ни один из ловеласов «Каса дос-трес» взаимности не добился. Возможно, они были в этом отношении  проинструктированы еще при отправке, потому что у них, в отличие от военнослужащих, спрашивали согласия отправится «в одну из дружественных стран». Может быть на это еще влияла и женская логика - выйти замуж. Во всяком случае с нами они были тверды, как кремень.
  Знаю один случай, который произошел у нас на  авиабазе.    Там прибывшие русские, и солдаты и офицеры, жили в палатках, борясь и с москитами и с пауками «вьюда негра»  (черная вдова), которые водятся на Кубе во множестве. Все спали под марлей от москитов, а как боролись с пауками, я не знаю. Эта тварь могла оказаться и под подушкой, и в сложенной на ночь одежде, и где угодно.         Один из технарей закрутил любовь сразу с двумя русскими подругами, каждой наобещав семь коробов. Понятно, что это долго продолжаться не могло и женщины узнали, что являются соперницами. Но поступили не как соперницы, а как сообщницы в наказании любвеобильного обидчика.
Когда весь городок ушел смотреть кино и остался только дежурный, обе женщины зашли в знакомую палатку, где отдыхал после наряда под накомарной марлей этот «Дон Жуан»,  вылили прямо на марлю какую-то кислоту и выскочили из палатки.
         Начались дикие вопли, тут же перешедшие в душераздирающий крик несчастного. Сбежался весь
палаточный городок, бросив смотреть фильм, но никто не мог понять, что же произошло. Вначале все подумали, что виной здесь «черная вдова», поэтому не оказали потерпевшему немедленной помощи. А помочь ему можно было только, обильно смывая кислоту водой. Когда это поняли, было поздно: все лицо, грудь и одна рука представляли из себя месиво из крови и мяса.
После оказания первой помощи в местной санчасти отправили несчастного в госпиталь в Гавану, где он пролежал без малого восемь месяцев, потому что улетал он с таким же покалеченным, но с «производственной» травмой, напарником вместе с нами одним рейсом. После этого случая «шашни» с русскими женщинами резко пошли на убыль и «контингент» переключился на кубинок. Об этом стоит тоже рассказать.

        В период блокады полк месяца три жил на казарменном положении и  солдаты за пределы базы не выходили. Когда обстановка немного стабилизировалась, ракеты уже убрали, и хотя блокада продолжалась, с русских полную готовность сняли, остались лишь усиленные дежурные подразделения.   Теперь начался самый тяжелый для командиров период - солдатские увольнения, которые никогда еще  за мою многолетнюю службу в армии нормально не заканчивались. Обязательно кто-то напивался, кто-то оказывался в комендатуре, кто-то с кем-то дрался, а кто-то совершал и более тяжкие деяния. То же ожидало нашу армию и здесь, тем более, что люди все это время находились в изоляции от местного населения.               
Как-то в один из понедельников, когда мы приехали на базу, Николай Степанович говорит мне: «Мыкола! (Он всегда называл меня на украинский манер). Сходи в клуб, там Прендес собирает русских, послушай, о чем он с ними будет говорить». Я устроился в уголочке, сижу и слушаю. А Прендес вначале долго говорил об ответственной миссии советских войск, как им благодарен за это народ Кубы. Не преминул кинуть пару булыжников и в стан «империализмо янки», а затем перешел к тому, ради чего собрал «милитарес русо».
Оказывается, будучи в увольнении, эти «милитарес» натворили дел и взбудоражили своим поведением весь Сан-Антонио. Всполошились не только жители, но и местная полиция и городские власти.
       А произошло вот что. Солдаты группами человек по десять во главе с офицерами организованно на военных автобусах вывозились в Сан- Антонио. Автобус останавливался в центре, все выходили и пока офицер объяснял маршрут прогулки по городу, все вдруг     (скорее всего, по предварительному сговору) мгновенно разбегались в разные стороны и скрывались в переулках, оставляя незадачливого офицера в безнадежной ситуации что-либо поправить.
Дальше срабатывал инстинкт застоявшихся и очень «голодных до баб» жеребцов. Не видел, не знаю, как происходило все в действительности, но по сообщению Прендеса понял, что наши горе-авиаторы начали знакомство с женской частью населения Сан-Антонио путем освоения «полетов с грунта».
Прендеса, как настоящего кубинского мужчину, удивляло не то, что русские фактически насиловали кубинских женщин, а больше всего то, что совершали они это прямо на земле и в антисанитарных условиях, что для исключительно чистоплотных кубинцев было невероятным, скотским действом.
       Он, как бы оправдываясь за то, что вынужден оторвать русских от работы и собрать в этом клубе, говорил: «Наши
женщины очень доброжелательны к русским и с большим удовольствием примут Вас у себя дома, где есть все условия для занятий любовью. А вчера вы вели себя, как янки. Извините, что вынужден говорить это своим братьям по оружию...».
        Конечно позор на всех нас, русских. Так и хотелось встать и сказать: «Ребята, что же вы натворили, этот позор теперь так просто не смоешь!»  Но все таки эта беседа возымела свое действие, потому что ничего подобного больше  не случалось, во всяком случае за время моего пребывания на Кубе.
Работали мы на одном аэродроме, летали вперемежку - день наш, день их, конечно же, взаимодействовали. Но они недолюбливали нас, обеспеченных советников, но это была не наша вина, а их несчастье, как людей, брошенных государством в пучину испытаний.               

Один из главных советников, командующий советским контингентом генерал армии Павлов (это был псевдоним одного из наших знаменитых военачальников) говорил им примерно так: «Вам не положено кивать на трудности. Партия и наше правительство послали вас умереть за интересы Советского Союза.       Вы давно вычеркнуты из списков Генерального Штаба».   (?!) – эта откровенная фраза старого Иссы с полномочиями Главкома повергла в шок, все молча и обреченно слушали         рубаку-генерала, который прибыл в Сан-Антонио не только по причине ЧП в палаточном городке, этот инцидент местное русское руководство могло и потихоньку прикрыть.      В это же время произошло другое событие, которое по мнению советского главного командования могло иметь более серьезные последствия. То, чего никогда не могло произойти в подмосковной Кубинке, произошло здесь в Сан-Антонио – летчики отказались летать под надуманным предлогом просроченных сроков положенного ежегодного отпуска.      Командир и замполит полка конечно пытались принять
меры самостоятельно, но ни уговоры, ни угрозы, ни призывы к долгу перед Родиной, к офицерской чести, наконец, результата не принесли. Поэтому и понадобилась тяжелая артиллерия в образе главкома.
      После такой «обработки» следующий этап – военный трибунал. А так как этого никто не хотел, то наши законопослушные летчики все вдруг оказались и не уставшими, и вполне  здоровыми.
       Потекли дни за днями. Наши соседи как и прежде продолжали свою временно прерванную летную работу.
     Так как была блокада, то их и наши самолеты были снаряжены ракетами и блоками РС. На одном из МиГ-21 механик по вооружению в кабине проверял свои системы, а техник самолета заполнял  журнал подготовки на плоскости (на поверхности крыла) и стоял почти напротив блока РС. Механик случайно нажал боевую кнопку и…   выстрелил. При выходе из ствола сложенные стабилизирующие перья расправляются и рвут одежду вместе с брюшиной живота несчастному. Кишки наружу, в общем, трагедия. Кое-как затолкали их обратно в живот, техника на машину и в санчасть. Там только и смогли что сделать укол, обернули живот стерильной простыней и повезли в Гавану.
        На счастье режим стрельбы был установлен на «одиночно». Снаряд второго блока попал в колесо напротив стоящего спецавтомобиля, колесо от удара - вдребезги, кого-то слегка поранило осколками. А тот первый, который «зацепил» несчастного, зарылся где-то в траву. Оба снаряда, имеющие дистанционные взрыватели, благодаря  блокирующей дальности, не взорвались, что спасло и самолеты и людей.
Это был тот второй покалеченный, который улетал с нами. Вид у него был такой же жалкий, как и у первого. Он был скрючен на левый бок, не совсем излечился, так как раны на Кубе заживали плохо и продолжали гноиться.





                С А Ф Р А

      
        Сафра - это сбор урожая сахарного тростника. Элитные сорта его плодоносят в течение 15-и лет. Но это происходит не везде, а только в тех странах Латинской Америки, где полностью соответствуют условия для урожая. На Кубе, как нам говорили, он дает хороший урожай в среднем  в течение семи лет, после чего тростник высаживается вновь. Причем, в
этих краях все растет непрерывно, круглый год. После уборки урожая поле с отходами  тростника некоторое время подсыхает и поджигается. Спустя положенные сроки,    появляются новые всходы и так непрерывно в течение семи лет.
В то же время сафра - это достаточно тяжелый труд. Уборщики под палящим тропическим солнцем весь день рубят его с помощью мачете - короткой (50-60 см) саблей, расширяющейся к концу лезвия.
По внешнему виду тростник напоминает кукурузу, но раза в два выше, а сам ствол  толще и мощнее. Срубают его у корня снизу, а затем отсекают верхнюю часть, оставляя наиболее сахароносный ствол примерно метровой длины. Складывают штабелями для удобства погрузки на машины с надстроенными высоченными решетчатыми бортами и увозят на расположенные поблизости сахарные заводы. Это чаще всего мелкие предприятия, рассчитанные на обслуживание окрестных плантаций. Есть на Кубе и крупные сахарные заводы.          Во время сафры работают все, кто хочет получить дополнительный заработок. Во время визита Фиделя в Союз в мае 63-го года у Хрущева, считавшего себя крупным знатоком сельского хозяйства, возникла идея сделать для кубинцев специальный тростниковоуборочный комбайн. Говорили, что Никита Сергеевич сам всю ночь просидел над эскизами, а наутро дал задание такой комбайн спроектировать. Но знаю, как там все было в действительности, но комбайн вскорости сделали, используя принцип обыкновенной силосной косилки. Убирал поле этот комбайн быстро, однако потери нектара при этом были очень большими. Кроме того, убранный таким способом и измельченный тростник необходимо было немедленно перерабатывать, с чем заводы не могли справляться. Короче говоря, те комбайны прописки на Кубе не получили, а создано ли что-то взамен, я не знаю.            
       Наше руководство решило проявить интернациональную солидарность и в этом вопросе, порекомендовав нам принять участие в уборке урожая в одном из народных кооперативов. Но так как «рубаки» мы были не ахти какие, то имелось в виду лишь наше участие. Поехали мы на выделенный нам участок не без удовольствия - что ни говори, экзотика!
Кубинцы - люди к жаре привычные, работают в одежде (и не зря!), ловко орудуют мачете, обрубают стволы, складывают, грузят. Все идет как по маслу, размеренно и сноровисто. Нас же одолевает жара, невыносимо хочется пить. Однако главные испытания были впереди. Кубинцы предупреждали, что снимать рубашки не стоит, но мы или не поняли, или пренебрегли этим и вскоре почувствовали неприятный зуд на наших потных телах. Оказывается, в том месте, где                «кукурузный» лист выходит из ствола, находятся мелкие иголочки, наподобие тех, что у шиповника в плодах.
В процессе работы эти мелкие «контрас» впиваются в мокрое тело, которое покрываться краснотой и долго саднит,          а попытка почесать это место приводит к еще большему раздражению. Почти неделю мы помнили о нашем интернациональном «подвиге». Ну, а на Кубе окончание сафры переходит в большой карнавал,
настоящий народный праздник.        Во второй половине октября мы получили задачу обеспечить безопасность такого праздника в одной из провинций. Звено самолетов МиГ-19п было направлено на аэродром Камагуэй для охраны митинга в соседней провинции Санта-Клара, на котором выступал Фидель. Соседство американской базы Гуантанамо, чьи самолеты постоянно нарушали воздушное пространство Кубы, представляло определенную угрозу митингу и, в первую очередь, главе государства.
Кому довелось слушать Фиделя, забыть это событие невозможно!
Речь «команданте» продолжается иногда до 8 часов, причем всегда четкая, логически последовательная, грамотная, без повторов и что удивляло - без «бумажки». Слушая его, убеждаешься в изысканной красоте испанского языка, его колоритной насыщенности, богатстве южного темперамента, а в
исполнении Фиделя - еще и пламенной убежденности  и авторитетности. У него всегда подчеркнуто четкие окончания, слова с буквой «р» произносятся с особым ударением (Патррия о муэррте! Венсерремос! - именно так, а не иначе). Этого нельзя сказать о большинстве кубинцев, глотающих окончания слов и поэтому вначале трудно понимаемых, что всегда вызывало у нашей испанки Милагрос возмущенные поправки в адрес говоривших с ней кубинцев. Слушая Фиделя, мы всегда вспоминали своих именитых руководителей, которые никогда от написанного заранее текста не отрывались. Ораторским способностям этого человека можно позавидовать, он часами владел вниманием аудитории, которая, затаив дыхание, слушала его, взрываясь время от времени овациями.
Это трудно передать словами, Фиделя нужно слышать!


       Итак, кубинские летчики перелетели в Камагуэй на МиГ-19п, а наши Марченко с Голенищевым - на спарке Ути МиГ-15бис. Мы же, технари, - на грузовике вместе с наземным оборудованием и необходимым на всякий случай «техническим скарбом». От Сан-Антонио это более 500 км, поэтому ехали весь светлый день, а по прибытии уставшие сразу завалились спать, даже толком не разглядев жилье, в котором нас поместили.      
        На следующий день с рассветом кубинсские пилоты начали облет района, взлетая «конвеером», чтобы в воздухе постоянно находился наш самолет. Так как Камагуэй является аэродромом двойного базирования  (гражданские и военные самолеты), то руководство полетами осуществлялось не с диспетчерского пункта, как всегда, а чтобы не привлекать внимания - с наскоро сооруженного временного СКП (под навесом из брезента с развернутой наземной радиостанцией). Как только взлетел первый наш самолет, тут же вступили в дело американцы с мощными глушителями эфира. Так что пришлось применять некоторые хитрости с переключениями радиоканалов в заранее договоренной с летчиками последовательности. Когда же начал выступать Фидель (в 10 часов утра), янки обнаглели - подняли свою авиацию, провоцируя наших летчиков, но вглубь острова проникать не решались. Так и летали весь день, пока продолжался митинг, то тут то там отгоняя непрошенных гостей. Наконец, все благополучно завершилось, площадь в Санта-Кларе запела “Интернационал” и мы могли сворачивать свою охранную миссию. Так как день был напряженным и трудным, то в ночь ехать не   решились, а  вместе с кубинцами постановили начать сборы в обратный путь с утра. Поехали на ночлег в ранее отведенный для нас дом, который теперь уже могли как следует рассмотреть. Для нас двоих (со мной был Вадим, как специалист по РЛО) выделили большой коттедж с садом и бассейном, приставили прислугу и повара. Летчики жили где-то в другом месте, но надо полагать не хуже.
Первым делом, намаявшись на аэродроме, решили искупаться в бассейне. Но вот беда! Собираясь в эту командировку, а в авиации это всегда бывает неожиданно, я не взял с собой плавки. Нужно заметить, что кубинцы очень чистоплотны они никогда, в чем ходят, ни в море, ни в бассейн не залезут, а пользуются  предназначенным для этого бельем. Что тут делать? Соблазн искупаться в прохладном бассейне большой, мы вдвоем, никто нас не видит, полезу в воду в своих «домашних». Так и сделал. Наплававшись, вылезли, Вадим переоделся, а я отжал свои трусы, повесил на металлический стул сушить и натянул прямо на голое тело брюки. Тут подъехали кубинские летчики на крохотном «Фиате», как раз подоспел ужин и все мы пошли в дом отмечать праздник урожая и удачно выполненное задание командования.
       Ужинали, как водится в таких случаях долго, а потом у кого-то возникла мысль показать нам ночной Камагуэй. Втиснулись в этот крохотный автомобиль, а в общей сложности нас было человек шесть, и поехали. Ночью кубинские населенные пункты, будь-то города или деревни, особенно красивы от иллюминации и рекламы, чего мы у себя дома раньше не видели. Что касается деревень, то они на наши российские совсем не похожи. Это преимущественно бетонные или блочные коттеджи с огромными окнами-витринами, выходящими на тротуар. Шторы, как правило, открыты, внутри огромный телевизор, который нам казалось, никогда не выключают. Окна внутри усадьбы не застеклены, а оборудованы противомоскитными сетками, что в отсутствие кондиционера в доме спасает от невыносимой духоты.
Полы в таких домах кафельные и создают необходимую прохладу. На улицах реклама, реклама. Говорят сейчас не так, но тогда так было. Да и у нас сейчас многие судят о цивилизованном облике России по Москве, а достаточно отъехать от первопристольной сотню-другую километров особенно в сторону от асфальтовой магистрали и ... ни дорог, ни машин, а то и света. Вот поэтому-то против унылого и задрипанного вида наших деревень все это тогда шокировало нас. Может быть где-то в глухих местах и у кубинцев есть лачуги, но мы их не видели.
Ездили мы, ездили, наслаждаясь красотой ночного города, и подъехали к городскому парку. Он был уже наполовину пустой (время было  за полночь), но на спортплощадке с небольшими трибунами, занятыми группками молодежи, кубинцы играли в баскетбол. Мы подошли и наблюдаем. Вдруг кто-то из играющих, увидев русских (не пойму до сих пор, по какому признаку нас мгновенно узнавали), кричит: «Руссо, давай сюда!». Нас двоих без труда быстро поделили пополам, Вадим снял брюки, оставшись в своих спортивного вида трусах, и занял место на площадке. Я тоже быстро снял свою тенниску, расстегнул ремень и…тут молниеносно очнулся: я же без нижнего белья!!! Что могло быть, если бы я оказался перед трибунами... в чем мать родила!!! Кто- то наверное понял мое замешательство  оттого как я быстро   поправил брюки и застегнул ремень. Начались какие-то выкрики, смешки, аплодисменты. В общем, я развеселил зрителей и стал центром всеобщего внимания. Игрок из меня никудышний, но стоило мячу найти меня, тут же раздавался шум на трибунах, а кто-то (мне казалось, что это были девушки) постоянно выкрикивал: «Отро мас! (Еще раз!)»  Трудно сказать, что подумали обо мне кубинцы, но мне и сейчас не по себе за свою оплошность.
Из командировки мы возвратились благополучно, если не считать, что  в  дороге я заболел… ангиной. Виной тому были не только вода и напитки с холодильника, а резкое похолодание ночью, что для Кубы было неожиданным и невероятным событием. Но ребята, узнав о моем приключении в парке, сказали  проще: «Это тебе  кара с небес за  «стриптиз» на спортивной площадке».
Вот с такими приключениями закончилась для меня сафра. А на Кубе она продолжалась, но уже в праздничных карнавалах, таких массовых и красочных по всей стране, что об этом должен быть отдельный рассказ.
Однако о карнавале придется рассказать позже, потому что назревали события более важные и тревожные. Мне кажется, что Чехословакия располагала определенной информацией о назревающем  усложнении обстановки в мире и решила заблаговременно убрать своих специалистов. Из авиаторов на Кубе остался лишь летчик-чех Вацлав в Санта-Кларе.   
А пока мы ехали из Камагуэя, в нашей усадьбе ничего не подозревающие ее обитатели отмечали отъезд чехословацких специалистов на родину. 


                Т Р Е В О Г А

         22 октября 1962 г. группа чехословацких специалистов, передав нам своих подопечных, улетала к себе на родину и накануне вечером устроила в нашем втором доме прощальный банкет. Среди приглашенных было практически все кубинское руководство базы Сан-Антонио, атташе Чехословакии, некоторые наши военные чиновники из Гаваны и много кубинских летчиков и техников.
Мы же с Вадимом в это время спешили к себе домой из Камагуэя. Как и в командировку, мы возвращались на том же грузовике. Сильно похолодало. Температура воздуха ночью в некоторых районах острова понизилась до  плюс шести по Цельсию. Старожилы говорили, что не помнят такого. В этих случаях всегда обвиняют русских, якобы «привозящих с собой» холод, где бы они ни появлялись. Такая температура продержалась несколько дней. Жилье у кубинцев не отапливаемое, полы как правило кафельные, дети одеты легко. Они и явились первыми жертвами похолодания. Были и смертельные исходы. Приехали мы около часу ночи. Как ни странно, в такой поздний час банкет был еще в полном разгаре. Правда, именитые гости давно уехали, уехали и виновники торжества - чехи, но «руссо компанеро» продолжали пиршество вовсю. Короче, мы не очень опоздали и разошлись по своим комнатам часам к 3-4 утра.
Но не успели сомкнуть глаза, как раздался очень длинный и настойчивый звонок телефона в холле, откуда мы только что разошлись. Это была дежурная на коммутаторе «Каймита». Трубку взял охранник-кубинец. Конечно, мы по своему состоянию, как изрядно «выкушавшие», слышать ничего не могли, но были разбужены... несмолкаемой автоматной очередью охранника, истошно оравшего при этом: «Аларма!».

 Продирая пьяные глаза и ничего не понимая, мы выскочили в холл, а там уже вся охрана на ногах, шум, гвалт, как на турецком базаре.
Первое впечатление было таким, что на наш дом совершено нападение какой-нибудь контры. Все оказалось более серьезным - наступал Карибский кризис.
       На сборы нам дали 15 минут, мы (Яшин, штурман и я) быстро юркнули в «Бьюик», заехали в соседний дом за переводчицей Милой и на сумасшедшей скорости помчались по нашей, пока еще пустынной дороге на базу. Остальные загрузились в автобус и должны были прибыть  вслед за нами.
   Естественно, что все мы, кроме водителя-кубинца, были безоружными. Было еще довольно темно. Перед выездом на автостраду из кювета с левой и правой стороны неожиданно на пути вырос пикет из четырех вооруженных людей. Мила со страху провалилась на пол машины. Остановились.
Подходят.  «Руссо?». Отвечать не было нужды - так узнали и пропускают дальше.
       Выезжаем на главную магистраль и глазам своим не верим: вся дорога забита движущейся военной техникой, а по обочинам «гуськом» пехота. После объявления тревоги прошло не более сорока минут и вся кубинская военная машина пришла в движение. Армия  двигалась в места рассредоточения для занятия исходных позиций. 

        Мы еще не знали, что с этого момента мир подошел к самой зловещей грани своей истории - реальной угрозе ядерной войны. Подъезжаем к воротам базы. Охрана значительно усилена, появились дополнительные мешки с песком, пулеметы, зенитки. Нужно отдать должное, кубинцы были начеку и заняли готовность в поразительно короткие сроки! Не так свободно, как всегда, но убедившись, что мы русские, нас пропускают через «кордон» из мешков. Остановившись у штаба, поджидаем автобус, водитель шефа говорит, что Николай Степанович с Голенищевым у Прендеса и нас позовут, когда подъедут остальные.
Через несколько минут подошел автобус, все вышли. Стоим молча и смотрим на часы. Кто-то из кубинцев, снующих туда-сюда в дверь штаба, сказал нам, что в пять утра начнется налет «авиасьйон янки» на Гавану, другие крупные города и все военные базы и объекты Кубы.
На часах 4.45, но стоит утренняя тишина, небо кое-где в спокойных перистых облачках и никакого
гула стервятников пока не слышно, хотя чувствуется, что каждый из нас тревожно прислушивается.
Хмель, влитый внутрь наших желудков накануне, мгновенно улетучился, во всяком случае я не помню, чтобы он оказывал какое-то действие на наше самочувствие.
Вспоминая первые минуты этого молчаливого ожидания неизвестности, замечаю, что помню все очень четко и ясно, вроде это было вчера. Это как первый бой новобранца, наверное не забудется никогда...

         Говорят, что в минуты опасности перед глазами проходит вся жизнь, дом, родные и близкие, не знаю, что еще. Поверить трудно и наверное неправдоподобно, но у меня этих видений не было. Все эти несколько минут до предполагаемого нападения, до 5.00, меня сверлила единственная  мысль: как же так я, молодой парень, могу сейчас погибнуть под бомбами не исполняя  уже более четырех месяцев данную мне природой и всевышним мужскую обязанность! В это поверить сейчас трудно
даже мне. Видимо у молодости свои законы и свои переживания.    
         Но вот и 5.00. Никакого налета нет. А может они только взлетят со своих баз в это время? Однако проходят 10 минут, полчаса и... мы загалдели почему-то все вдруг: «Что за провокация, откуда паника, почему же не летят ваши янки?» В общем, что-то в этом роде. Наш нервно возмущенный галдеж был прерван приглашением подняться в кабинет начальника базы. Заходим,  нам привычно предлагают кофе и коротко вводят в курс проис-       ходящих событий.
        Надо сказать, что настрой у кубинцев был боевой, паники никакой, все готовы были сражаться с ненавистными янки. «Мы готовы умереть за свободу все как один. Патрия о муэрте! Венсеремос!» - так сказал в заключение прибывший на базу представитель кубинского главного штаба. «А мы???» - застыл немой вопрос у каждого из нас. Но вслух за нас сказал шеф, что все мы выполним поставленную Родиной задачу и если нужно... Можно не продолжать и так ясно, что мог сказать в этом случае Николай Степанович. Мы же попросили выдать нам личное оружие и кубинскую форму, так как воевать в белых рубашках не очень удобно. Форму нам пообещали и выдали, но вместо пистолетов могли дать только чешские автоматы и мы отказались. Так и «воевали» без оружия.
Здесь же, в штабе, шеф составил список суточного «бдения» на базе, я попал дежурить с шефом в эти первые сутки, и разошлись по рабочим местам.
Прихожу на стоянку и нигде не вижу своих «19-х». Оказывается еще ночью их растащили по району на специально заранее изготовленных телегах-трайлерах к перекрытым от движения участкам автострад. На аэродроме осталось только дежурное звено самолетов МиГ-19п, спарки и МиГ-15 бис, рбис. Ай да кубинцы! Самую ценную для них авиацию они вывели из-под удара!
        Вспоминаю, что примерно за месяц до этих событий Марченко, Яшин и я объездили окрестные дороги и вместе с кубинцами отмечали прямые, примерно двухкилометровые,  участки автострад для использования их под временные аэродромы. Я не знаю, почему именно накануне кризиса это было сделано, может быть была у кубинцев или у наших какая-то оперативная развединформация, или это было просто предусмотрено в штабных планах развертывания, что мы тогда так и восприняли. Так или иначе, но это оказалось весьма своевременным мероприятием.
  Еду с кубинцами осматривать эти «времянки». Картина впечатляющая. На обочине дороги, под разлапистой акацией на трайлере стоит полностью снаряженный самолет, красные предупредительные вымпелы с ракет сняты, летчик в кабине, но связь с командным пунктом держит дежурный с помощью переносной рации, чтобы не расходовать самолетные аккумуляторы и сохранить их энергию для запуска двигателей. Самолет только прикрыт для маскировки ветками. Здесь же в импровизированном шалаше расположились и техники.
   Все заранее было предусмотрено. С аэродрома самолеты перевозились прямо по полям, минуя населенные пункты, многоколесные трайлеры не вязли даже в мягком грунте. Они были сделаны просто, но надежно: три больших швеллера (для основных и носового колеса шасси) были сварены в раму и сзади имели откидывающиеся пологие панели для закатки самолета на трайлер, а спереди была смонтирована электролебедка. Самолет за водило тросом лебедки закатывался на трайлер, закреплялся на нем, а затем вездеходом по известному маршруту буксировался к «своему» аэродрому.
Таких временных взлетных полос было подготовлено 5 или 6, уже не помню, и на каждом было размещено по одному, редко по два хорошо замаскированных самолета. Они ни разу не взлетели с этих «времянок», чтобы без нужды не демаскировать их, и предназначались к использованию только при массированном налете американской авиации, которого, к счастью, за время Карибского кризиса не было.
        Первые сутки прошли, конечно в тревожном ожидании, но спокойно. Позже мы узнали, что руководители СССР и США вели напряженный диалог, пытаясь максимально ослабить свои пальцы на кнопках реально ощутимого ядерного пожара,
который мог вспыхнуть в любую минуту. Причем, со стороны казалось, что «нашкодивший» Никита Сергеевич сам испугался больше всех и фактически вымаливал у Кеннеди не прибегать к решительным действиям. Как бы там ни было, но наше Политбюро заседало всю ночь, передавая в эфир согласованные тезисы буквально отдельными фразами, делая уступку за уступкой американцам. Но если наши люди могли слушать  радио
или смотреть телевизор с новостями только утром и уже в готовом виде, то американские граждане знакомились с этими «рваными» покаяниями непосредственно при их попадании в эфир прямо на уличных телетайпах. Это к слову о техническом прогрессе.
Естественно, что Заявление Советского Правительства было выдержано в «достойном» тоне, но между строк читалась паника и позорное отступление от прежних амбиций. Нам было стыдно это слушать и  читать не потому, что мы вдруг сошли с ума и захотели этой бойни. Нет! Я и сейчас не верю, что ядерная война могла вообще когда-нибудь начаться, ибо означала бы начало конца земной цивилизации. Нам было стыдно, как мог человек, которому народом велено управлять огромной страной и вдруг вообразивший, что ему все дозволено, своими сумасбродными и непредсказуемыми волюнтаристскими действиями бросить в позор великую и уважаемую в мире нацию. Над нами откровенно смеялись не только недруги или враги, но весь мир вдруг почувствовал, что мы сильны исключительно демагогией наших руководителей на самом высоком уровне. В этом вся сермяжная правда.


Б  Л  О  К  А  Д  А


        Она фактически началась раньше 22 октября. В район предполагаемого кольца блокады заблаговременно был стянут надводный и подводный региональный флот                США, который пока лишь фиксировал, не препятствуя, прохождение наших  многочисленных морских судов. Само собой разумеется, что и наши ядерные субмарины находились где-то поблизости.
Не знаю, как было в действительности, но после скандального и весьма громкого разоблачения Советского Союза на Совете Безопасности ООН, из
посольства и руководства нашего воинского контингента стала просачиваться информация, что наши ракеты были засечены еще в порту Николаева при погрузке и маршрут их следования стал предметом пристального внимания разведок США и Западной Германии, а может и других. Самолет-разведчик  У-2, как по расписанию, в 10 утра, ежедневно пролетал над островом, фотографируя места развертывания ракет и все остальное. Такого раньше не было.

Сейчас уже не помню точную дату, но примерно за неделю до блокады нашим комплексом ПВО был сбит У-2. Марченко и Яшин с руководством базы ездили смотреть обломки. Фидель щедро наградил командира батареи, вручив ему «Шевроле» и денежную премию. Весь расчет батареи также был отмечен команданте. Наше военное командование наградило командира и боевой расчет батареи орденами и медалями.

Но везде, и в нашей и в американской прессе, говорилось только об одном сбитом У-2, а был и второй, сбитый чуть позже. Не берусь говорить об этом со стопроцентной уверенностью, но разговоры такие были и по телевизору мы видели два гроба, отправляемые самолетом в США. Известно, что У-2 является одноместным.  Возможно,  по обоюдной договоренности о втором самолете просто решили не сообщать, исходя из каких-то, скорее всего, политических соображений.
О том, в какие условия был поставлен наш постоянный представитель в ООН, когда делегатам были представлены снимки ракет, развернутых на Кубе, позднее писалось везде. Но то ли он вовсе не был    информирован, то ли неудачно «держал форму», так как оказался в роли козла отпущения и был отозван.
Все переговоры и в ООН, и с американцами, и с кубинцами, неистово возражавшими против вывода ракет, вел специально прибывший Анастас  Иванович Микоян. Переговоры были тяжелыми и длинными, закончились они, как и ожидалось, нашим полным поражением. Тогда говорилось, что благодаря нашей дипломатии, мир был спасен от ядерной войны.
Можно, конечно, и так считать, если бы не одно «но»: кто же заварил эту «кашу»? Казалось бы справедливое решение нашего правительства в ответ на размещение американцами своих «Першингов» у наших южных границ (в Турции) дает нам право действовать адекватно. Но вооружившись ядерным зарядом «кузькиной матери», мы шагнули по-русски, а именно семимильными шагами! Как должны были воспринять американцы мгновенное по военным меркам сосредоточение и развертывание огромного контингента войск, 20-и баллистических ракет,  полка фронтовых бомбардировщиков, зенитных ракетных комплексов и многого другого под командованием командующего фронтом!
Конечно, это воспринималось как подготовка к нападению, а не к обороне. Хотя, если следовать здравому смыслу, этого количества сил и средств было явно недостаточно для нападения на такую мощную страну как США. Смысл был в другом. Мы значительно повышали обороноспособность Кубы, как суверенного государства и давали понять ее врагам, что она не одна. Но американцев пугало другое: русские создавали эффект своего реального присутствия на неспокойном южноамериканском континенте, что фактически так и замышлялось. С военной же точки зрения создавался некий трамплин угрозы  на случай развязывания  войны американцами.
Сделай Хрущев так, как ему советовали, последствия были бы другими.   А советовали подготовить и заключить договор с Кубой о сотрудничестве и взаимной, в том числе и военной, помощи. На его основе можно было планомерно проводить все, вытекающие из договора мероприятия, вплоть до создания наших баз. Но Хрущев был не тот человек, который кого-то слушал.

Волюнтаристское решение произвести все тайно и, главное, быстро, в нарушение всех международных норм, показать «кузькину мать» американцам, привело к тому, к чему привело: мы вывезли все ракеты и бомбардировщики и надолго подорвали доверие к нам на международной арене. Кто же мог теперь поверить в искренность нашей миролюбивой политики? Конечно, легко рассуждать задним числом, и тем не менее -  дипломатия в политике всегда была тем инструментом, который позволял избегать жесткого противостояния.
На долю Микояна  выпала не только тяжелейшая миссия устранять последствия действий Хрущева, но испытать и личную трагедию. В это время у него умерла жена, но похоронить ее он не смог, отправив в Союз приехавшего с ним сына на похороны матери. Личное у нас всегда считалось второстепенным, но в создавшейся обстановке Анастас Иванович и сам не мог поступить иначе.
Когда после завершения переговоров Микоян собрал в нашем посольстве в Гаване руководство советской колонии и воинского контингента, он сообщил некоторые подробности. В частности, он сказал, что главными противниками принятого решения о выводе ракет были кубинцы. С ними было труднее договориться, чем с американцами. Они постоянно сдерживали нас, настаивали не уступать американцам. Говорят, Фидель умолял наше  руководство оставить хотя бы две ракеты: на Вашингтон и Нью-Йорк. Но это, скорее всего, из области досужего вымысла.               
       Кроме всех неприятных для нас и кубинцев решений ООН, были и другие. Теперь уже на законном основании У-2 летал над Кубой, не опасаясь обстрела. Ежедневно в течение всего светлого времени над Гаваной и всеми авиабазами на предельно малой высоте парами летали истребители F-101 и другие, оборудованные фотокамерами. Кубинцы потрясали оружием, грозили кулаками, но стрелять было строго запрещено. Американцы предупредили, что база, над которой будет сбит F-101 или другой самолет, будет немедленно подвергнута бомбардировке. Кубинцы чуть ли не за грудки хватали нас, считая  виновниками запрета, что так на самом деле  и было. Мы, как могли, разъясняли им пагубность неосторожных действий, могущих спровоцировать налет и разрушить с большим трудом достигнутые договоренности.
Кроме этого кубинцам навязали обязательство выпустить из тюрем 500 заключенных «контрас», правда, в обмен на медикаменты.
       Следуя правде, нужно отметить, что американцы сами провоцировали нас и кубинцев нарушить запрет на открытие огня. Естественно, что при нарушении воздушного пространства Кубы немедленно поднималось дежурное звено МиГ-19п, которое выходило в район нарушения, но активных мер не принимало, следуя параллельными курсами. Американцы же, заходя в «хвост», вынуждали кубинцев совершать боевые маневры и что останавливало импульсивных кубинских летчиков не нажать на гашетку, одному богу известно.
При перебазировании из Санта-Клары  истребителей МиГ-21 американцы роем ходили где-то рядом, но активно действовать не решались, зная превосходство прославленных самолетов. Но вот осталась спарка Ути МиГ-15, на которой последними покинули аэродром командир и руководитель полетов. Стервятники налетели
тут же и взяли ее в клещи, издеваясь над летчиками на нашей радиоволне  и вынуждая следовать в Гуантанамо.
Но не тут-то было!
Дежурившая рядом на малой высоте и поэтому не видимая американскими радарами четверка МиГ-21, мгновенно пришла на выручку, атаковав наглецов.
Конечно же до пуска ракет дело не дошло, но захват бортового радара и самонаводящиеся головки ракет «просили» возбужденных советских летчиков: «врежь по первое число!» Только настойчивый приказ командира группы «Не стрелять!!!» останавливал порыв воздушных асов. А что же американцы? Почувствовав по хвостовой аппаратуре, что находятся в захвате, они как зайцы, включив форсаж, бросились врассыпную и больше
не мешали перелету. Знай наших!
Был еще случай в Сан-Антонио, когда пара F-101 пошла в лоб на наш Ли-2, заходивший на посадку, да так нагло, что «тихоход» уже задергался из стороны в сторону. Буквально за несколько секунд до столкновения американцы веером разошлись, очевидно рассчитывая, что тихоходный транспортник попадет в струю двигателей и рухнет. В струю он попал, но американцы из страха самим столкнуться, плохо рассчитали, действие ее оказалось слабым и летчики сумели благополучно сесть.
А повседневная жизнь на аэродромах продолжалась обычным порядком, в том числе и в Сан-Антонио. Летная работа не прерывалась с той лишь разницей, что кубинские и наши летчики постоянно чувствовали где-то поблизости присутствие американских самолетов, или наблюдали их визуально. Но их наглость постепенно стала ослабевать, а вскорости они  вообще прекратили свои облеты территории Кубы, так как политические контакты Микояна продолжались и какие-то дополнительные договоренности были достигнуты. Но У-2 продолжал регулярно летать, контролируя демонтаж и отправку ракет. Это было решение ООН и оно соблюдалось еще долго.
       Мы продолжали дежурить на базе попарно, но уже 6 ноября наше руководство в Гаване приняло решение снять режим боевой готовности с советских специалистов и мы можем принять участие в праздновании очередной годовщины Октября в нашем гаванском клубе на следующий день. Всем нам вручили приглашения с указанием места на банкете, открытки с поздравлениями и праздничные подарки: бутылку хорошего отечественного вина и... одну селедку пряного посола, которая считалась большим дефицитом, так как на Кубе такого продукта не производили.
       Наши войска продолжали быть в готовности вместе с кубинцами практически до конца блокады, которая была снята где-то в конце марта следующего года. Некоторые наши корабли подолгу стояли на ее внешнем кольце, не пропускаемые американцами. Первый наш корабль, игнорируя запрет и не обращая внимания на запрещающий маневр американского эсминца, под угрозой столкновения с ним, уже 3 декабря прорвал блокаду и устремился в Гавану.
Американцы были шокированы смелостью капитана, так и не   помешав  ему завершить этот рейд.
Ни названия корабля, ни фамилии капитана уже не помню, хотя тогда об этом случае с восторгом писали все кубинские газеты. А писали еще и потому, что первым советским человеком, ступившим на кубинскую землю после объявления блокады, был трехлетний сын Павловича, которого капитан корабля     сводил  по сходням  впереди себя.
Какой-то наш специалист из Гаваны, обладавший поэтическим даром, посвятил этому уникальному факту стихи. Сейчас сыну уже не один десяток лет, но думаю, что в его семье должны храниться до сих пор и снимки репортеров и это стихотворение. Жаль, что растерялись по бывшему Союзу мои друзья по командировке и я не могу познакомить читателей с этими свидетельствами  того непростого времени...
Прорвавший блокадное кольцо корабль доставил на Кубу наших первых «ласточек»- жен Павловича, Бокало и Яшина. Остальные, в том числе в последнюю очередь и моя, приезжали «малыми порциями» уже после нового года и вот почему.
Примерно за месяц до блокады, о которой мы и не подозревали, вдруг решили написать коллективную жалобу... прямо в ЦК КПСС. Конечно, если бы знали обстановку, однозначно не решились бы на такой шаг. А дело было в том, что ответственные партийные работники ЦК и военные из «десятки» обещали нам прислать семьи не позднее августа, а на дворе уже был октябрь и никаких подвижек в этом вопросе мы не ощущали.
       Кроме того нас возмутило то, что прибывший на днях на Кубу наш новый гаванский начальник, почти 60-летний «дедушка», генерал Мариничев, приехал вместе с женой. У нас вполне естественно возник вопрос: кому нужнее жена – нам, молодым, или ему, старику? Конечно, в нашем возрасте сексуальный вопрос стоял на первом месте, а о других этических и нравственных нормах по отношению к человеку более солидного возраста мы тогда не думали. Это сейчас понятно, что в бытовом и чисто житейском отношении с ним поступили правильно, по- человечески. А мы, молодые, потерпим до лучших времен – так решили в Москве.
Наше молодое племя тогда взбунтовалось, несмотря на уговоры  секретаря посольства, гаванских и своих начальников. Секретарь посольства даже сказал нам сакраментальную фразу: «Ребята, мы сквозь пальцы будем смотреть на ваши шашни с кубинками. Делайте это аккуратно, не светитесь и все будет нормально». Он, конечно, знал обстановку, но говорить об истинной причине задержки с выездом жен на Кубу не имел права.
В общем, я вызвался быть исполнителем письма, на аэродром не поехал и к обеду, когда возвратились ребята, оно было готово. Его осталось только подписать всеми заинтересованными лицами. Наш парторг Щербаков М.А. жену не вызывал, но и поддержать нашу коллективную жалобу предусмотрительно, как партийный вожак, отказался. Я, как автор, подписался первым, затем все остальные, а Яшин Б.М. - последним. Передали мы это письмо с нашим знакомым из Гаваны переводчиком- «русским» испанцем, улетавшим вместе с чехами, то есть буквально в день объявления тревоги. Дальше события развивались следующим образом.
       Наша «крамольная» коллективка имела две стороны. Во-первых, она возмутила партийных блюстителей     положений     «Морального Кодекса...»: «Какую же несознательность и политическую слепоту проявили эти, «которые вдали от Родины...»(так начиналось письмо), чтобы роптать, не считаясь с международной обстановкой?! Как можно личные низменные интересы ставить выше государственных?!» И так далее, и тому подобное... Когда информация прошла о том, что по нашему вопросу едет комиссия на Кубу, мы особенно не испугались, но поняли, что наше дело «труба». Всех нас откомандируют и «как следует» разберутся в Москве, может и партбилеты отберут. Возможно в другое время так и сделали бы, но в той ситуации ограничились разбором на месте (с каждым в отдельности). Нас приглашали по одному в Гавану и беседовали, но вопреки ожиданиям, без разноса, спокойно и тактично. Мы, заранее договорившись, талдычили все одинаково: обстановку не знали, поэтому и написали. Конечно нам указали, что член партии коллективное письмо писать не должен, в чем мы и покаялись. Самым же радостным было то, что несмотря на наши дерзкие действия, нас заверили о ближайшем прилете на Кубу наших долгожданных жен. Правда, присылали их «по списку наоборот», то есть в обратном порядке подписей под письмом. Ко мне, как к первому подписанту, жена приехала последней и только в начале февраля следующего года. Ведь жен отправляли на Кубу те, на кого мы жаловались. Это была их тихая подленькая месть.
Во-вторых, наше письмо оказалось весьма к месту бюрократам, не упустившим случая погреть руки за счет государства и съездить в загранкомандировку. В нашу «несознательную» группу был назначен замполит  в чине полковника и теперь мы регулярно стали проводить партсобрания и семинары. На Кубу была отправлена многочисленная комиссия для проверки «полимарсоса» командированных и наверное многого другого, потому что комиссия работала  очень долго, вдоволь насладившись пляжем Борадеро.
               


                К О Н Т Р А С


Было это в период Карибского кризиса. Уже принято было решение о выводе наших ракет, заодно нас заставили убрать с Кубы и полк только что собранных и облетанных фронтовых бомбардировщиков Ил-28. Но «русскими» проблемами все не закончилось. Организация Объединенных Наций обязала Кубу освободить из тюрьмы на острове Пинос (теперь остров Хувентуд - Молодежный) пятьсот «контрас», как и говорилось ранее, взамен на медикаменты.
И вот в один из осенних дней 1962 года на аэродром Сан-Антонио свезли и разместили в отдаленных ангарах несколько сот «зеков». А для того, чтобы показать своим классовым  врагам  всю мощь кубинской авиации, устроили ежедневные полеты МиГ-15бис и МиГ-19п. У входа в ангары стояли вооруженные охранники, но ворота были настежь, а границу дозволенного обозначала веревка, натянутая поперек. Большинство обитателей ангаров с интересом наблюдали за полетами, но были и такие, которые подчеркнуто принципиально лежали на солдатских металлических кроватях и, казалось, полностью игнорировали происходящее.
       В первый день не обошлось без ЧП, которое только по счастливой случайности едва не закончилось большим фейерверком из трех самолетов. А дело было так. Мы с шефом и переводчиком Славой сидим на СКП и шеф, как нам и положено, контролирует действия кубинского руководителя полетов и следит за общей обстановкой в воздухе. РП дает команду двум МиГ-15бис вырулить на полосу, которые энергично ее выполняют и, заняв места у обоих краев ВПП, чтобы взлетать парой, ждут разрешения на взлет. А в это время МиГ-19п, которому дана была команда на проход над аэродромом, неожиданно заходит на посадку. Мы вдруг понимаем, что произошел какой-то сбой. Летчик или не понял команду или проявил недисциплинированность. Шеф не выдерживает, вырывает тангетку связи у руководителя полетов и благим матом орет открытым текстом: «Уходи на второй круг, мать твою... !» Но пилот сам уже видит, что дело непоправимо, да наверное и растерялся порядком, поэтому никаких команд не выполняет и «плюхается» между самолетами. Одному богу известно, как он не зацепил ни одного из них! Эти же несчастные в  момент  его  «плюхания»,  как  по  команде,  одновременно, газонули один влево, другой вправо из полосы и застряли в грунте. Вот теперь уже среди контрас безразличных не было!   
Они все, даже самые «стойкие», высыпали на вход в ангары, беснуясь от злорадства так, что охранникам пришлось стрелять в воздух, чтобы загнать их на место.       
       На второй день полеты также продолжались, но их приходилось на время прерывать, давая посадку самолетам американской компании «Пан Америкен», первый из которых привез группу ооновских «голубых касок» для обеспечения передачи контрас в обмен на медикаменты. Не знаю, как происходил торг, но контрас в самолет загружалось столько, сколько было передано лекарств. 
Процедура обмена происходила следующим образом. К прибывшему самолету подъезжал большой автотрайлер, в него загружались коробки с лекарствами, представители ООН их с кубинцами   пересчитывали, тут же подписывали какие-то бумаги, а затем в большом автобусе к самолету подвозили определенное количество заключенных. После завершения формальностей самолет выруливал  на полосу, взлетал и брал курс на Майями.
Американские пилоты четырехмоторных лайнеров улыбались и жестом приветствовали нас, русских, проруливая к старту. Мы в ответ также поднимали руку с приветствием, но держались с достоинством и эмоций не проявляли: обстановка дружеских братаний не предусматривала.
С представителями ООН, облаченными в военную форму и каски с голубой полосой, мы в контакт не вступали. Были среди них и люди в цивильной одежде, говорили, что и тогдашний Генеральный секретарь  У Тан здесь находится, но я его не видел.
Перевозка контрас продолжалась практически весь день и после завершения этой процедуры от американцев остались по обочинам рулежки лишь многочисленные металлические банки из-под кока-колы. Кубинцы тут же выделили уборщиков и убрали мусор янки, демонстрируя брезгливость и ненависть к своим врагам.



                ЧЕТЫРЕ СОБЫТИЯ
                В ОДИН  ВЕЧЕР               
Итак, после тревожных двух недель ожидания вторжения на Кубу, суточного бдения на авиабазе, невозможности покинуть место обитания в период   кризиса, мы получили некоторую свободу перемещения и могли ослабить  нервное напряжение.
Накануне очередной годовщины Октября, вечером нам позвонили из Гаваны и передали, что режим боевой готовности с нас снят и 7 ноября мы приглашаемся на праздник. Это касалось только нашей колонии советников, так как войска контингента вместе с кубинцами продолжали нести боевую вахту. Блокада Кубы была жесткой и длилась еще долго. Все это долгое время были опасения провокаций со стороны лагеря контрреволюционеров, свивших свое гнездо в Майями и не оставлявших надежд вторгнуться на остров. Но кризисная ситуация в результате переговоров постепенно шла на убыль и стало ясно, что ядерная лихорадка закончилась и мир  может теперь   вздохнуть спокойно. 
Приглашение на праздник было приятным известием, тем более, что мы раньше в подобных мероприятиях нашего штаба не участвовали. Во второй половине дня, предварительно получив поздравительные открытки и подарки от «столичного» командования, мы автобусом отправились в Гавану.
Гавана встретила нас ощетинившимися зенитками, которые были везде, даже на крышах высотных домов, а вся набережная была густо заставлена артиллерией, замаскированной в зелени скверов и стволами направленной в море. В городе было много вооруженных военных.   
          Наш гаванский офицерский клуб размещался рядом со штабом, но не был похож на одноименные наши сооружения. Он не имел традиционного зала для зрителей и различных вспомогательных помещений, то есть здания, как такового, не существовало. Со стороны улицы очень широкие ступени вели к круглой ротонде с огромными колоннами, верх которых венчал купол.
         Площадь этой большой «беседки» вмещала много народу, где он и собирался в ожидании будущего действа. Такие же противоположные ступени полого опускались в сад, где было какое-то подобие эстрады со скамейками, большой открытый бассейн и танцплощадка. Последняя использовалась не по прямому назначению, а была уставлена столами с закусками и выпивкой. На каждом столе стояли таблички с фамилиями приглашенных. Туда пока никого не пускали, так как по устоявшейся традиции на таких праздниках положена торжественная часть. Ожидали прибытия Фиделя и Рауля Кастро, но вслух об этом никто не объявлял. Для окружающих их визиты всегда казались неожиданными.


               

А пока народ кучковался в этом круглом холле, развлекаясь беседами. Слышался смех, шутки. Мы раньше и не подозревали, что кроме жен и  переводчиц, было много и советников женского пола. К хорошеньким мы конечно примыкали. Много было и гостей - кубинцев.
В этот вечер произошло сразу несколько событий, о которых хочется рассказать отдельно.

Р О С И Т А. Росита Форнес - чудо кубинской эстрады 60-х. В то время ее можно было сравнить по обаянию с Лолитой Торрес, но эстрадное амплуа у нее было совсем другим. Она вводила нас, русских, в мир эротики, столь незнакомый и загадочный, непознанный нами ранее. Пела она всегда пикантно обнаженной, демонстрируя не только свой чудесный голос, но и прекрасную фигуру.  Надо заметить, что несмотря на  бальзаковский возраст, она выглядела молодо и красиво. Точно не знаю, но нам казалось, что в то время ей было где-то в районе 35-и, что по кубинским меркам для женщины много, и только некоторые приметы выдавали возраст. По четвергам ее показывали в вечерней программе телевидения из бара Тропикана и мы старались не пропускать случая насладиться голосом и обаянием примадонны.
В тот  вечер Росита также была гостем нашего русского клуба. Ее сопровождал среднего роста мужчина в «лужковской» кожаной кепке, буднично, не по- праздничному, одетый.  Кто говорил, что это худрук, кто - муж, но мы не стали выяснять. Наш вездесущий Герман тут же нашел с ней общий язык, но так как испанский у него был крайне слаб, он оторвал меня от какой-то женской компании и буквально подтащил к Росите.

       Познакомились. Первые светские вопросы, взаимные вежливые восторги внешним видом друг друга, и уже через пять минут мы были друзьями. Она была на диво очень общительна.               
Разговор сразу же, естественно по инициативе Роситы, перешел на искусство. Что мы любим слушать и смотреть, кто наши музыкальные кумиры, как мы относимся к современной эстраде и т.д. и т.п. Мы, конечно, хорошо разбирались в авиационной технике, могли ходить строевым шагом,  кое-что понимали в женщинах, но искусство... Что-то лепетали, чтобы не упасть лицом в грязь, но больше старались хвалить ее, восторгаться ее выступлениями. Чувствовали, что ей это нравится и мы старались. Ее спутник в разговоре участия не принимал и всем своим видом показывал, что ему эти восторги нисколько не интересны и слышит он их каждый день, а поклонники наверное давно у него
вызывали только раздражение. Но для нас, молодых ловеласов, нежданно-негаданно очутившихся в компании известной звезды, эти полчаса общения со знаменитостью были подарком судьбы.
       Я не знаю, сколько времени продолжался бы наш с ней разговор, но тут к очевидной радости ее спутника избавится от нас, в зале появился Фидель Кастро, приехавший поздравить русских с праздником.
Интересы присутствующих сразу же переключились на «команданте» и мы извинились, тепло попрощались с Роситой. На прощанье она попросила у меня блокнот, записав в нем по-испански:  «Рада знакомству и общению с моим русским другом Николаем. Росита Форнес.» Эта запись сохранилась и когда я ее нахожу в своих к сожалению немногочисленных кубинских бумагах, беру в руки, смотрю, перечитываю и с грустью отмечаю, что это волшебное время, хотя и разбавленное тревогой, уже невозвратимо далеко.

Ф И Д Е Л Ь.   Он, как всегда, появился   неожиданно. Среди весело беседующих многочисленных гостей вдруг произошла какая-то суета. Все смолкли и только шепот «Фидель, Фидель!» заставил обратить внимание на вход в ротонду и на улицу, где остановился неказистый и небольшой военный джип. Никаких машин сопровождения не было. Но из джипа резво высыпала на улицу многочисленная охрана, затем не спеша вышел команданте. Мы насчитали десять человек! Как такое количество военных могло уместиться в этом крохотном автомобиле - уму  непостижимо. Очевидно, они своими телами прикрывали главу государства. Это был один из методов Фиделя избегать покушений, опасность которых существовала постоянно. Его никогда не сопровождал кортеж и запутанные маршруты по Гаване никто заранее не знал. Да и машины всегда были разные. Но это казалось только внешне. Служба безопасности свое дело знала.   Фидель   никогда(!)  не  оставался   без контроля, где
бы он ни находился. Очевидно, что по маршрутам его следования так же неприметно, не привлекая внимания, перемещались и спецслужбы. Вот и сейчас, стоило появиться машине Фиделя у нашего клуба, улица оказалась совершенно пуста от пешеходов, а везде то тут то там появились военные.
        В холл в окружении охраны вошел подтянутый, очень высокий и плечистый, по-своему красивый военный с бородой, на вид лет сорока. На боку в кожаной кобуре внушительный пистолет, очевидно системы Стечкина. Так близко мы видим его впервые и зачарованно смотрим, пытаясь запомнить черты лица легендарного команданте. Оно нам показалось уставшим с какой-то болезненной желтизной. Наверное, так и было. Огромный и невероятно тяжелый груз ответственности, нервное напряжение в период переговоров, конечно, сказались. Но внешне этот человек производил весьма приятное впечатление: приветливое лицо, добрые  глаза и очень идущая ему борода.
Фидель приветствует всех, поздравляет с нашим революционным праздником находясь в центре, образовавшегося круга.               
Многих работников штаба он знал и, улыбаясь, подходил к ним и здоровался. Здесь же находился и наш посол Алексей Алексеев, который переводил залу разговор Фиделя с гостями. Вел он себя непринужденно, но постоянно поворачивался из стороны в сторону. Нам показалось, что он тревожно оглядывается, но может быть он отдавал дань этикету, поворачиваясь к говорившему. Не знаю точно, но уверен, что постоянная, годами выкованная привычка подпольщика быть настороже, да и теперешняя его неспокойная жизнь, безусловно наложили отпечаток на поведение Фиделя. Тем не менее, он был очень общителен, спрашивал, какое настроение у нас, русских, пожелал весело встретить праздник. Пробыл он с нами не более десяти минут и так же, как и появился, неожиданно простился и вместе с охранниками исчез в своем джипе. Провожать Фиделя к выходу нам не разрешили, чтобы не создавать толпу. Но на вход в ротонду мы все вышли и взмахами рук проводили быстро удалявшийся джип.

        Историческая роль Фиделя Кастро Рус в жизни народа Кубы огромна. И наверное не только Кубы. Американский континент бурлил давно, однако под неусыпным контролем США считался «неприкасаемым» для революционных потрясений. Именно поэтому кубинская революция стала путеводной звездой для освободительных движений многих стран Латинской Америки. 

       Боливия, Никарагуа, Чили, Панама … Правда, правящие режимы, напуганные успешным развитием событий на Кубе, были уже начеку. Да и американцы не дремали, поэтому волнения были жестоко подавлены.  Но трудовой народ, эти вечные мачетерос, гнущие спину на латифундии и впервые увидевшие свет надежды и справедливости на американском континенте, поверили в свои силы и горячо поддерживали Фиделя.
Теперь модно утверждать, что Куба держалась на наших штыках и сохранила свою независимость, исключительно благодаря СССР. Да, при всех недостатках проведенной операции, мы все же не позволили американцам вторгнуться на Кубу и потопить в крови завоевания народа этой  страны.
Мы  оказали ей помощь  оружием, продовольствием и необходимым сырьем. Наши геологи искали и нашли там нефть, специалисты СССР и стран социалистического содружества помогали строить и развивать тяжелую и легкую промышленность, сельское хозяйство. А как же могло быть иначе по отношению к близкой нам по духу и идеалам стране? Но долгую борьбу с ненавистным режимом Батисты кубинский народ вел сам и победил, да и  на Плайя-Хирон никто из русских не воевал.
       Нужно было видеть с каким энтузиазмом простые кубинцы строили свою новую жизнь, как создавали и готовили свою армию, самоотверженно готовились к отражению нападения. Их энтузиазм заражал надеждой народы американского континента избавиться от своих угнетателей.
Что же касается блокады, то ее скорее всего  могло и не быть, не окажи мы медвежью услугу ракетами. Хрущев просто подставил  очень доверявших нам кубинцев,  едва не раскочегарив мировую ядерную  бойню.   Да и один ли Хрущев?                Льстецов-нашептывателей у нас хватало! Они, безусловно, влияли  и на Хрущева.

Авторитет Фиделя на Кубе был непререкаем. Сравнить можно лишь с  авторитетом Сталина среди советских людей, особенно в период войны. Но в отличие от Сталина, тоталитарный режим которого все начинания в СССР приписывал только ему, во что уже никто не верил, Фидель лично участвовал во всех делах кубинского общества.
Он был не только прекрасным оратором, искусно владевшим огромной аудиторией, но и всесторонне грамотным человеком. Фидель, как настоящий марксист, сразу понял, что его главная опора в стране - это молодое подрастающее поколение. По всей стране началась всеобщая ликвидация безграмотности, развитие медицины, воспитание собственных кадров промышленности и сельского хозяйства, защита материнства и детства, воспитание
молодежи. Чего стоят молодежные интернаты, где школьники на полном государственном обеспечении имели возможность учиться, приобретать профессии и отдыхать, о чем раньше и мечтать не смели!
Причем, это не навязывалось родителям, это было делом добровольным, но в условиях экономических трудностей становления молодого государства, безусловно, было огромной помощью кубинским семьям. Молодежь,  конечно же, платила ему взаимностью. Он был кумиром кубинских молодых людей. Однажды, присутствуя на одном из школьных вечеров, мы были приятно удивлены тем, что школьники читают со сцены отрывки из речей Фиделя, с пафосом подражая интонации его голоса и вызывая бурные восторги аудитории. Всех, кто не принял революцию, а это были бывшие банкиры, латифундисты и прочие «бывшие»,  Фидель свободно отпускал из страны. Те, кто утверждает  обратное, нагло врут. В аэропорту был оборудован специальный зал для покидающих Кубу и в нем всегда было немало народу. Не выпускали, очевидно, только тех, чья деятельность была связана с осведомленностью в той или иной области, содержащей военную или государственную тайну. Если и были какие-то случаи не выпуска отдельных граждан, то они являлись редким исключением. На них обычно и спекулируют недруги.
Как решались различные проблемы на Кубе? Наряду с постоянно действующей генеральной линией развития промышленности, культуры и пр., приоритет отдавался какому-то направлению, наиболее злободневному в данный момент. Объявлялся, например, год ликвидации безграмотности и общество решало эту задачу приоритетно в течение года, достигая видимых результатов. Необходимо было решить проблему снабжения населения мясом, эта задача решалась в течение данного года. Тем более, что для откорма свиней и птицы, наиболее предпочитаемых кубинцами, корм валялся буквально под ногами - под каждой пальмой скапливались горы мелких орешков, напоминающих  наши кедровые. Таким образом, создавались необходимые заделы, которые затем уже развивались в плановом порядке.               
        Несмотря на то, что на Кубе в то время действовала жесткая карточная система, она полностью обеспечивала нормальное питание кубинских семей. Ее ни в коей мере нельзя было сравнивать с той нашей послевоенной карточной системой, которая просто не давала людям умереть голодной смертью, но сытость никак не обеспечивала. Кубинцы же получали добротный недельный паек из всех необходимых наименований питания, включая мясо, жиры, яйца и прочие дефицитные даже в Союзе продукты. Исключение составляло молоко.
Его государство предоставляло только грудным детям, причем бесплатно. Было очень приятно наблюдать рано утром, когда мы уезжали на полеты, как какая-нибудь машина-фургон развозила это молоко.
Бутылку служащий ставил прямо на каменную ограду у входа на усадьбу и уезжал. Дом хозяев находился где-то далеко в глубине (это у нас нищенские 6 соток), но никогда никто посторонний молоко не трогал. Мы нередко наблюдали, возвращаясь с аэродрома, что бутылка

продолжает стоять, давно сварившись на солнце. Разве в России могло быть такое? Унесли бы вместе с забором!
Конечно, были и ошибки у Фиделя, но принципиально он вел всегда правильную политику, как настоящий руководитель молодого государства.

        Мы считали, что в условиях враждебного Кубе окружения, глава государства и должен  быть таким: твердым, последовательным и мудрым.
        Он всегда старался вести себя как самостоятельный государственный и политический деятель  Но все-таки и Фидель попался «на удочку»  наших идеологических догм. Горе-последователи Маркса в советских одеждах, которые превратили марксизм в самую консервативную догму на свете, методично, с тупым упорством навязывали Фиделю исключительно «наш» путь развития.  И это несмотря на то, что именно они постоянно твердили о марксизме, как о самом живом учении. Но жизнь и человеческое общество за целый век после Маркса качественно изменились и необходимо было органически вписываться в эти условия. Сами не смогли, рухнули в пропасть и Фиделя подвели к ее краю. Если хватит у него мудрости спасти кубинскую революцию от краха, то он сможет оправдать принесенные на алтарь свободы жертвы, а если нет - останется в истории очередным врагом «демократии по-американски»…      
Видели мы Фиделя довольно часто, но всегда на определенном удалении от себя, так как охрана не позволяла подходить ближе положенного, да и сами случаи были то на митинге, то на аэродроме, а там и без нас хватало зевак, куда более именитых, чем мы.
И только в этот вечер мы встретились с Фиделем как собеседники, имея возможность услышать «живой»
голос и видеть рядом легендарного человека. Разве можно забыть такое!

         М А Р Т А. Трудно оценить, какое из событий этого вечера было главным. Безусловно, каждое из них имело свою уникальную ценность. Но рассказ об этом событии в моей жизни в общую схему, из-за его деликатности, возможно не вписывается… Нам троим просто необходимо было отлучиться на 30-40 минут.

        Р А У Л Ь. Как оказалось, начало праздника затянулось и мы приехали, не очень опоздав на торжественную часть. В президиуме - начальство нашей колонии, посол Алексеев и какие-то важные кубинские гости. На трибуне говорил приветственную речь Рауль Кастро. Видимо, он был последним из выступавших, потому что по окончании его речи запели «Интернационал», а затем пригласили всех за столы. Как обычно бывает на таких банкетах, вначале произносят один, второй, третий тост, а затем пиршество превращается в обыкновенную пьянку, разделившись на отдельные очаги и группы «по интересам». Так и в этот раз: «генеральский» длиннющий стол «гудел» сам по себе, остальные - так же, не обращая друг на друга особого внимания.

Наш стол был почти посередине, рядом сидели четверо наших подопечных с авиабазы, среди которых был и Гаспар. Не долго думая, мы сдвинули столы и пировали вместе. Постепенно гости стали перемещатся по этому импровизированному залу, находили общих знакомых. Слышались локальные тосты, смех, в общем всеобщий галдеж. Проходя мимо нас, Рауль увидел Гаспара, своего коллегу по подполью, и подошел, здороваясь и знакомясь со всеми. Мы быстро пододвинули свободный стул, усадили Рауля и не отпускали его от себя до конца вечера, невзирая на протесты его прежней «генеральской» компании. Он, как все кубинцы, был общительным  человеком, а примерно одинаковый возраст с нами упрощал атмосферу общения. Веселье за нашим столом, а скорее всего - присутствие за ним Рауля, стало привлекать других гостей. Постепенно наша компания здорово разрослась и превратилась в отдельный остров в море пирующих. Сидели мы с Раулем рядом, а так как были почти ровесниками, то быстро сошлись. Впоследствии он везде узнавал меня и не было случая, чтобы не подошел и не поприветствовал. При этом всегда успевал спросить о здоровье, самочувствии, делах на авиабазе. Это была последняя встреча в череде событий этого вечера, но о Рауле следует рассказать несколько подробнее.
Рауль Кастро Рус был младшим братом Фиделя и в то время ему было 29лет (мне-  неполных 28). Несмотря на свою относительную молодость, он уже имел достаточный военный опыт и умело руководил Вооруженными Силами Кубы на посту Министра Обороны. Он отличался твердостью и, в отличие от более уравновешенного старшего брата, - повышенной, а иногда и чрезмерной строгостью в отношениях с подчиненными.

Всего лишь один пример. После отъезда Фиделя в Союз в мае 63-го Рауль был назначен и.о. главы
государства. Более надежного и преданного человека, чем брат, Фидель не видел, хотя тогдашнее руководство Кубы   представляло собой исключительно монолитный и идейно сплоченный коллектив. Но доверил страну только брату.

Да и общество поддержало этот шаг, мгновенно сплотившись вокруг Рауля, как принципиального последователя в делах Фиделя Кастро. «Рауль де ла УРС- носотрос кон Рауль! (Фидель в Союзе - мы с Раулем!)» - такими лозунгами пестрела тогда Куба.
       Но характер министра подчиненные почувствовали сразу. Стоило некоторым офицерам проявить недовольство нашей системой обучения летчиков, как с инициаторов мгновенно были содраны погоны и они  до возврата Фиделя отправились под домашний арест. Несчастные были правы в своих претензиях - наш шеф далеко не лучшим образом построил подготовку пилотов, которые за год так и не успели освоить ночные полеты на самолетах МиГ-19п. Это происшествие было замечено нашим руководством  и полковник Марченко Н.С. в мае же был отозван. Вместо него прибыл поковник Безяев с новым комеском-советником Митрофановым. Обстановка сразу же качественно изменилась.               
Если раньше наши летчики Марченко с Голенищевым в МиГ=19п не садились, а обходились в основном спаркой Ути МиГ-15, чем не приобрели авторитета среди кубинцев, то Безяев с Митрофановым с первого дня пребывания на Кубе начали с личных полетов на боевых самолетах, причем в ливень. Хозяева от восторга плясали, восхищаясь настоящими советскими летчиками. Раньше такого не бывало. Чуть соберутся облака над островом, усилится ли ветер, полеты тут же прикрывались. В общем, такая осторожность нас не украшала.
Позже, уже после своей командировки, я узнал о гибели Митрофанова. Из-за отказа продольного управления на МиГ-19п  во второй половине разбега летчик не смог уже прекратить взлет, проскочил улавливатель и врезался в гранитные надгробия местного кладбища, располагавшегося рядом. Взрыв, пожар и все кончено. Так погиб на Кубе настоящий советский летчик. Вечная ему память.               
       Одним из недовольных, которого Рауль отправил под арест до приезда Фиделя с Союза, был кубинский комеск самолетов МиГ-19п капитан Барона. Но для него все обошлось. Его пожурили и простили, назначив командиром группы летчиков, переучивающихся на самолеты МиГ-21. Он был прекрасным летчиком и командиром, поэтому решили совершенно правильно не бросаться такими людьми.
      Хуже дело обстояло с майором Прендесом, командиром авиабазы. Его обвинили в нелояльности к русским, разжаловали и больше мы его не видели. Вместо него был назначен относительно молодой майор, закончивший академию им.Фрунзе. Он не был авиатором, а общевойсковым офицером и мы редко общались, потому что на  аэродроме   он    почти не появлялся.
         Что же  касается майора Прендеса, то его было жаль. Опытнейший летчик старой закалки, герой Плайя - Хирон, отличный руководитель и наставник, с нами всегда был в деловом контакте. Он был и личным другом Павла Поповича. Но, видимо, был плохим политиком и допустил лишнее в оценке советской помощи, а это в той сложной обстановке не прощалось даже более известным людям. Рауль несколько раз бывал у нас на авиабазе. Обычно это было приурочено к каким-то плановым проверкам или к показным полетам. Однажды прошел слух, что Генштаб ВС Кубы будет инспектировать Сан-Антонио. Как мы привыкли у нас на родине, на такие проверки приезжает солидная комиссия, она вникает во все области деятельности воинской части, ищет недостатки и делает оргвыводы. Здесь же  все было совсем иначе.
Инспекция состояла в том, что со стороны штаба на стоянку самолетов медленно, на минимальной скорости, въехала кавалькада военных джипов во главе с Раулем, а за машинами - в касках и с полным снаряжением, строем(!) маршировали представители Генштаба.
Я сидел в кабине МиГ-19п и проверял на работающем двигателе  какую-то систему. Кубинцы вдруг панически замахали руками, показывая чтобы выключал двигатель. Подумав, что у меня что-то ненормально на борту, быстро оглянулся назад и тут увидел, что причина паники совсем в другом: на стоянку въехало высокое начальство. В общем, двигатель я выключать не стал, а просто перевел его на малый газ и спокойно наблюдал за медленно проезжающими джипами.
Рауль улыбнулся, помахал мне рукой и проехал. Я объяснил недоуменным кубинцам, что работа есть работа, пусть «гранде хефе» видит, что мы все заняты делом, а не бьем баклуши в ожидании комиссии. Но у них, видимо, были свои правила поведения в подобных случаях. «Никола, нам теперь попадет» - сказали мне мои подопечные. Оказывается комиссия делает вывод о боеготовности, если самолеты стоят, техники рядом, никто ничего не ремонтирует, то есть все в ажуре. Как мне потом рассказали, Рауль на разборе сделал такой вывод: « Если Николай в самолете, значит он неисправен!» И «врезал» главному инженеру выговор. Что ж, знал бы я раньше об этих порядках... А инспекция, проехав на джипах и промаршировав в пешем строю, не задерживаясь, проследовала в сторону штаба.
Были и другие встречи с Раулем, но о них - в свою очередь. А этот, так запомнившийся неожиданными событиями вечер, шумно продолжался до глубокой ночи и разъехались мы очень поздно.


                МАРАФОНСКИЙ  ЗАПЛЫВ


          Несмотря на то, что вырос я на Днепре, всю жизнь панически боюсь глубины, поэтому и плавать как следует не научился. Даже не могу объяснить, что повлияло на это. Может быть то, что видел, как тонули другие. Сам я никогда в эту ситуацию не попадал ни разу. Но на Кубе едва не попал.
         Как обычно, в субботу, приехали на наш уже достаточно обжитый пляж. На этом пляже стояла одинокая разлапистая акация, а под ней – плетеное кресло, которое обслуга пляжа из уважения к русскому «гранде гефе» оберегала и никому из кубинцев не разрешала занимать. Я никогда не видел, чтобы Николай Степанович купался в море, он всегда сидел и отдыхал на берегу. Итак, наш шэф привычно расположился в своем законном плетеном кресле в тени под деревом, а мы - сразу в воду. Плаваем в местном не очень глубоком «лягушатнике»- небольшом окруженном рифами  прибрежном участке пляжа. Но вдруг у кого-то возникает идея сплавать за рифы в море, за буйки, где дежурят на лодке спасатели. На нас они, как правило, уже внимания не обращали, считая это занятие бесполезным: русские всегда нарушали запрет. А не пускали за буйки потому, что в этих водах в большом количестве водились акулы, «электрические» скаты и ядовитые мурены. Встреча в воде с этими морскими хищниками ничего хорошего не предвещала. Если не считать акул, спасения от которых практически нет, то укус мурены или удар «электрическим» хвостом ската парализует человека и если нет поблизости помощи, он можно сказать обречен.
В общем, поплыли вчетвером: Герман, оба Виктора и я. Ребята  «рванули» резво и вскоре я отстал метров на  пятьдесят. Не сразу заметил, но вдруг вижу и чувствую, что меня тянет течением куда-то в сторону и в море под углом к берегу. Оглядываюсь назад и не верю своим глазам: наш пляж от меня почти в километре и в стороне, а я оказался один в открытом море. Конечно же, я порядком «трухнул», потому что с моими способностями пловца такое расстояние  будет  трудно преодолеть. Я сразу понял, что попал в какую-то узкую полосу поверхностного течения, которое и понесло меня в море. Я только на миг представил бездну под собой и эту алчную морскую фауну, как меня охватил ужас. Уверен, что стоило какой-нибудь мирной рыбине совсем    случайно коснуться моего тела хвостом, я тут же бы потерял сознание.
Ну что обычно губит в такой ситуации человека? Конечно же, паника. Поэтому первая здравая мысль - не паниковать, не думать о глубине и морских гадах, а медленно, не спеша и не тратя лишних сил, плыть к берегу, просто к берегу. Я развернулся и медленно, но настойчиво начал плыть в сторону берега.  Плыл и чувствовал, что меня крепко держит в своих коварных объятиях течение и плыву я не к берегу, а параллельно ему, но все же плыл. Борьба с течением продолжалась не долго, минут десять, но они для меня показались вечностью. О том, что я вырвался из его объятий, почувствовал сразу - как будто избавился от какой-то клейкой массы. Плыть стало намного легче, но берег, мне казалось, не  приближался. Только не думать о глубине, акулах, скатах, муренах и прочих гадах!  Я уже чувствовал, что силы мои на исходе, но твердил себе - не паникуй, берег медленно, но все же приближается. Как долго продолжалась эта борьба, я даже в спокойной обстановке ни тогда, ни сейчас определить не могу.

Выплыл я, совершенно обессилевший, на какой-то пустынный берег. Точнее, это были сплошные рифы, с клокочущим в них прибоем. На берег еще нужно было попасть. Мощный прибой не давал никакой возможности зацепиться за спасительный клочок торчащего из воды рифа. Изодрав до крови живот и колени, я с трудом взобрался на первый риф - что-то похожее на застывшую вулканическую лаву с острыми чешуйками. Но это уже была победа, хотя до твердой земли нужно будет преодолеть еще метров 50 водных клокочущих воронок от рифа к рифу. Немного отдышавшись на своем первом пятачке-пристанище, я уже в каком-то одержимом темпе начал брать преграду за преградой, пока не оказался на берегу. А так как каждую преграду я брал с остервенением обреченного, то фасад моего тела напоминал кровавый бифштекс. Вокруг ни души, я весь в крови. Вода здесь очень соленая, поэтому  на солнце я мгновенно покрылся белим налетом соли. Все мое кровоточащее тело начало невыносимо саднить, но это были мелочи по сравнению с пережитым. Оглянулся на море, оценил, где я совсем недавно был и сам не поверил, что спасся, преодолев вплавь такое огромное расстояние.

К месту своего «старта» я попал, пройдя по берегу километра два. Встречавшиеся по пути кубинцы с удивлением смотрели на сплошь окровавленного русского, который устало и безразлично бредет в сторону людного пляжа.
         Мои партнеры по заплыву уже загорали на берегу. Они и не заметили, что я плыл за ними, как и не замечали моего длительного отсутствия. Тут же прибежал человек в белом халате и, поняв что со мной произошло, потащил в свою медицинскую каморку. Я смыл соль в душе и был обильно измазан иодом. После этой процедуры я и мои компаньены тут же, на пляже, получили от шефа солидный нагоняй  за самовольство, неуважение правил купания, потерю бдительности и еще что-то он нам приписал, уже не помню. А вечером за ужином мы обмыли хорошей дозой «Бакарди» мой драматический, но счастливо закончившийся марафонский заплыв.       
        К слову, о кубинских пляжах. Все общественные пляжи на Кубе платные, но цены везде одинаковы и почти символические (20 сентаво или 18 копеек по догдашнему курсу), так что доступны всем. За эту цену отдыхающим предоставлен настоящий сервис: охраняемые раздевалки с индивидуальными шкафчиками, душевые кабины с пресной водой, лежаки. Уборка территории пляжа производится постоянно. В многочисленных лотках всегда холодные напитки, мороженное и закуски для желающих, конечно, уже за отдельную плату. На каждом пляже обязательно есть медпункт. У нас такое можно с натяжкой встретить лишь на курортных участках пляжа, да и то не в полном объеме, а что касается общественных... Недаром Куба раньше считалась главным южноамериканским пляжем. Один Борадеро чего стоит!


                УКРАИНСКИЙ  БОРЩ


 О нашем питании на Кубе говорилось ранее и обижаться нам было не на что. Но кубинская кухня хотя и была обильной и разнообразной, но начала приедаться и хотелось чего-то своего, домашнего.

Как-то вечером, будучи «на подпитии», а в этом состоянии всегда не бывает много, а наоборот, мы начали бродить по дому в поисках, чего бы добавить (ведь приказ шефа продолжал действовать). Обслуга и повара уже разошлись по домам, так что спросить было не у кого. Знали, что кубинцы в качестве приправ используют вино, вот его и начали искать. Вскрыли кладовку, нашли то, что искали, но одновременно увидели полный мешок гречки-ядрицы. Наутро спрашиваем у шеф-повара Хосе, что это такое и почему нам не готовят этот продукт. Хосе отвечает, что в мешке находится черный рис (???) и они его дают свиньям в качестве легкой пищи, так сказать «на десерт».
Убедив Хосе, что в мешке очень ценный российский продукт и что это не рис, а гречка и что русские, хотя и не совсем свиньи, но с удовольствием его едят и не на десерт, а для сытости. Попросили его иногда готовить нам для разнообразия эту самую гречку. К просьбам русских кубинцы всегда относились очень внимательно и мы не рады были своему открытию: теперь в наше трехразовое питание непременным атрибутом входило огромное блюдо с сухой как порох отварной гречкой, через месяц на которую мы уже не могли смотреть. Ее ели то разбавляя молоком, то с каким-нибудь соусом и мясом, но она так нам надоела, что решили сами заняться нашим меню.
Еще в войну жизнь заставила меня, семилетнего, научиться готовить еду младшему брату и себе, так как мать гоняли на барщину к какому-то толстому немецкому бюргеру, облюбовавшему плодородную украинскую землю и дармовых остарбайтеров. Постепенно я освоил кулинарное искусство и до сих пор с удовольствием этим занимаюсь в качестве любимого хобби.

       Таким образом, вопрос поисков среди нас знатока кулинарии был решен в мою пользу и я немедленно решил приступить к делу. О том, что лучше приготовить на обед, ребята положились целиком на меня: что приготовишь, то и съедим, лишь бы не гречку.
Я же решил удивить ребят настоящим украинским борщом, тем более, что на Кубе, как и на Украине, продуктов для этого блюда было более, чем достаточно, причем круглый год.      

       Украинский борщ! Мало кто, кроме украинцев, знает тайные секреты его приготовления, но правило одно: чем больше в нем свежих и разнообразных компонентов, тем он ароматнее и вкуснее. Многое зависит и от пристрастий, вкусов и мастерства хозяйки, поэтому у каждой он свой, но неизменно очень вкусный. Он никоим образом не похож на тот общепитовский, которым потчуют нас в столовых и даже в ресторанах. 
        Почему-то считается, что если в блюде есть свекла и капуста, плавает какая-то зелень и редкие картофелины «гоняются» друг за другом, а он еще и красный, как гигиенический марганцовочный раствор, то это уже борщ. Это подобие свекольного пойла только дискредитирует настоящее украинское национальное блюдо, которое из-за своих уникальных вкусовых качеств и богатого спектра витаминов, полезности для здоровья, по праву получило широкое распространение не только среди гурманов.

Немного истории. Есть поговорка: борщ и каша - пища наша. И не зря. Раньше на Украине, да и сейчас в некоторых сельских семьях, на обед готовили, как правило, два этих блюда. Каша была обязательно из пшена, но не из «драчки», как сейчас продают, а из толченого в ступе проса. Пшено получалось чистым и шероховатым, поэтому хорошо разваривалось и
увеличивалось в объеме, а каша получалась необычайно вкусной. Семья садилась за стол и ела борщ, но без мяса. Мясо извлекалось из борща и, напитанное его целительными соками, складывалось
в отдельную тарелку или миску, дополнительно присаливалось немного круче, разрывалось на мелкие кусочки, приправлялось чесноком и потреблялось в качестве второго блюда с кашей или без нее. Нередко борщ ели, кладя в него застывшие кусочки пшенной каши, что тоже очень вкусно. Еще вкуснее борщ с пампушками - малюсенькими(!)  булочками в чесночном соусе, которые подаются отдельно. Попробуйте приготовить хотя бы эти  варианты и отведайте, спасибо мне скажете!  А вариантов - бесчисленное множество.
       Очень вкусным борщ получается, когда он сварен в русской печке и, если вегетарианский или с курицей (обязательно целой и торчащей вверх ногами из горшка), то есть его очень приятно в охлажденном до комнатной температуры состоянии. Тут и водочка не помешает! А из опыта скажу, что с  добрым борщом  выпить стакан водки и при этом не запьянеть - тоже хорошая реклама этому блюду. Не даром же сталинский министр тяжелой промышленности Засядько под борщ всегда выпивал  не один граненный стакан! Это исторический факт.
Итак, я на время из авиационного инженера превратился в повара. Попросил Хосе с вечера сварить бульон из не очень жирной свинины, чтобы с утра не возиться с этим.
Утром, движимый ответственностью за будущий обед для группы, в 6 часов я уже был на кухне.
Бульон сварили в огромной пятиведерной кастрюле, так как предполагалось, что обедать будут у нас все
из трех наших домов. Не знаю почему, но пену повара не снимали, так что бульон пришлось процедить. Хосе внимательно наблюдал за моими действиями, не отходил ни на минуту, пока я готовил. А я все делал сам, не доверяя поварам даже мелочи. Картофель, свекла, капуста, болгарский перец, стручковая фасоль, немного зеленого горошка, свежие красные помидоры, черные маслины, всевозможная зелень, чеснок - все от изобилия на кухне было в определенной последовательности отправлено в будущий борщ. Но в борще главное - заправка, которую нужно готовить отдельно и от качества ее приготовления в основном и зависит вкус этого блюда.
Нашинкованная аккуратно капуста отправляется в почти готовый борщ. Здесь нужно не прозевать момент. Перед тем, как основные компоненты уже почти сварились,  варить капусту нужно в зависимости от ее свежести, и если она молодая, то не долго, не более одной минуты, чтобы она немного похрустывала в готовом борще. Заправка готовится на любом масле, лучше для аромата на подсолнечном, из мелко нарезанного и поджаренного  до бледной золотистости лука, тонко нашинкованной свеклы и моркови и освобожденных от кожуры после варки в бульоне помидоров. Помидоры нужно   растереть и дать немного прожариться, затем залить бульоном и оставить на пять минут на медленном огне. И обязательно в заправку, а не в кастрюлю(!) - стручок сухого острого перца и мелко нарезанный и растертый с солью чеснок.  Некоторые добавляют в почти готовую заправку столовую ложку сахара. Можно и другие специи, это как кому по вкусу. Но зелень в борще  обязательна - это укроп, петрушка, кинза, сельдерей, лук  в перьях - тоже по личным пристрастиям. Так как капуста варится быстро, то заправку нужно готовить немного раньше. Цвет борща зависит от времени жарки свеклы. Я предпочитаю не красный, а красно-золотистый. Выливаем заправку в кастрюлю, аккуратно и тщательно все перемешиваем, даем закипеть минуту - две и  пахнущий ароматами рая борщ, готов. Он должен минут 15 постоять и - приятного аппетита!
Конечно, у каждого рецепт свой: кто-то любит покислее и больше добавляет томатной пасты или сока, кто-то любит поострее и стручок из заправки не вынимает, кто-то добавляет другие ароматы и специи. Но в любом случае сваренный правильно и с душой борщ будет очень вкусен, сытен и питателен.
На второе сделал не менее вкусное национальное блюдо - вареники с печенью. Здесь тоже есть свои тонкости. Во-первых, начинка - это не только печень, скорее всего ливер, потому что для нежности добавляются еще и другие субпродукты  (сердце, почки и обязательно легкое).
Все это, предварительно отваренное с солью, рубится секачом, а не прокручивается на мясорубке, иначе начинка не будет так вкусна. Отдельно обжаривается мелконарезанный лук (желательно побольше), смешивается с приготовленным ливером и перчится молотым душистым перцем. Начинка готова. Тесто для вареников лучше делать на кефире. Готовые вареники можно помаслить сливочним маслом, но вкуснее будет, если пересыпать их также обжаренном на нем луком.
Время подходит к обеду, скоро должны подъехать голодные едоки и я сижу и волнуюсь: как же будет воспринята моя стряпня.
       А вот и автобус с ребятами, «Бьюик» с шефом. Даю команду Хосе - накрывать! Все быстро моют руки и - гурьбой за стол. «Ну, давай Мыкола, чем угощать будешь?» - спрашивает Николай Степанович. Но аромат из кухни говорит сам за себя и все усаживаются. По такому случаю на столе, вопреки запрету Николая Степановича подавать нам спиртное в будни, появляется «Бакарди».
Выпиваем по первой и принимаемся за еду. Я с нетерпением жду реакции. Едят, приправляя борщ сметаной, вначале молча, только ложки позвякивают.
Ну, а затем начались всеобщие восторги изголодавшихся по домашней еде людей. Каждый съел по две тарелки, забыв о том, что есть еще второе и на столе в изобилии другие закуски. В общем, половина содержимого огромной кастрюли исчезла.
         Мои вареники ели уже без азарта, насытившись борщем, и решили, что оставшийся  «сопа украньяна» съедим в ужин. Но здесь нас ожидало разочарование. Я говорил уже, что кухня кормила не только нас, но и всю обслугу, то есть  обед  готовился одинаковый для всех.
        Когда мы пришли на ужин, кастрюля оказалась пуста, чего никогда раньше не случалось. Кубинцы, попробовав мое варево, опустошили огромный сосуд начисто. А утром встречавшийся персонал восторженно приветствовал меня, поднимая большой палец: «Мучо грасия, Никола! Сопа украньяна - мас бьень!»
Теперь в наше меню стал непременно включаться и «борч» - так Хосе на свой лад называл мое произведение. Он не совсем у него получался точно, но мы рады были, что главную суть он уловил. Думаю, что теперь уже с нашей легкой руки, национальное украинское блюдо получило распространение и на Кубе.
 






                ПОДГОТОВКА К ЛЕТНОМУ               
                ПАРАДУ
               
       Первый день нового года на Кубе национальный праздник  - день независимости, который широко отмечается по всей стране, а в Гаване на площади у памятника Хосе Марти всегда проходит, многотысячный митинг, на котором с пространной речью выступает Фидель.
        Так как 1 января 1963 года исполнялось пять лет революции, то- есть маленький юбилей, его решили отметить пышно и начали готовиться загодя. Кубинское военное руководство вышло к нам с предложением помочь подготовить летчиков к проведению воздушного парада на самолетах МиГ-19. Сложность состояла в том, что по программе подготовки, разработанной нашими советниками, групповая слетанность экипажей в текущем году не предполагалась, поэтому программу пришлось срочно корректировать.
Начали, как и положено, с наземной подготовки, отработки «пеший по летному», мер безопасности, а затем приступили к полетам в составе пары. Все шло хорошо. Молодые кубинские летчики взялись за дело с полной отдачей и энтузиазмом, которому можно было позавидовать. Это были достойные ученики! С каким жаром они обсуждали каждый полет, как дети радовались удачам, с южным темпераментом обсуждали свои ошибки!
         
Но не обошлось и без неприятностей. Был у нас молодой летчик Кабрера - такой светловолосый и щупловатый парень, больше похожий на русского, чем на кубинца. У него что-то было со здоровьем, глаза всегда воспаленные и мы удивлялись, почему  врачи допускают его к полетам, говорили об этом комэске Бароне. Но он нас успокаивал, что у летчика все в порядке, такая у него, дескать, конституция.
Опасения опытного Николая Степановича были не напрасны. В один из обычных летных дней Кабрера взлетел для полета парой ведомым. Взлетали на 19-х всегда по одному, для безопасности, а затем на кругу ведомый пристраивался к ведущему.
Но Кабрера после взлета, выполнив круг над аэродромом, к своему ведущему не пристроился, а неожиданно и молча стал заходить на посадку. Почувствовав, что с летчиком происходит непонятное, руководитель дал команду никому в эфир не выходить, освободил полосу и пытался выйти на связь с Кабрерой. Летчик молчал. Подумали, что отказала связь, сядет и на земле разберемся. Заход на посадку летчик выполнил нормально, вовремя выпустил шасси, закрылки, сел точно и выключил двигатели(?). Это насторожило. А дальше еще тревожнее: тормозной парашют не выпустил, энергичное торможение не применил. В результате самолет выкатился за пределы ВПП, в глубоком песке «мигоулавливателя» сломал переднюю стойку шасси, по инерции «вполз» на полутораметровый земляной бруствер, перевалился через него и, потеряв уже скорость, носом воткнулся в землю, оставшись практически целым.
Большого пожара, к счастью, не возникло, лишь что-то горело внизу кабины, очевидно от разрушившегося в нише передней стойки бачка со спиртом.
          Летчик сидел в кабине без шлемофона и покачивал из стороны в сторону окровавленной головой, как живой. Все бросились к кабине спасать пилота, Гаспар пытался открыть фонарь, но его заклинило. Вокруг суетились пожарные, заливая пеной распространявшееся возгорание и людей вокруг. От пламени начали рваться гильзы снарядов в плоскостях, но на эту «мелочь» никто не обращал внимания, спасая человека из огня. Когда, наконец, открыли фонарь, летчик оказался мертв с раскроенным на затылке черепом. Смерть произошла от удара незащищенной головой о стальной заголовник катапультного кресла. Уже у мертвого летчика сильно обгорели ноги от пожара внизу кабины. Пожар и был причиной конвульсий его тела и покачивания головой.
Тело увезли медики, пожар погасили и мы начали разбираться с этим происшествием. Первое, на что обратили внимание - обгоревший шлемофон летчика, валявшийся в районе педалей. Картина летного происшествия начала проясняться, но для убедительности необходимо было произвести судмедэкспертизу, на что кубинцы махнули рукой: «Пилото но нормаль»,  -и все дела...
А мы, когда все проанализировали, пришли к следующему выводу. Летчик был нездоров, от врачей это скрывал, его командиры смотрели на все сквозь пальцы, что и привело к печальному исходу.
Взлетев, Кабрера настолько плохо себя почувствовал, что в полете содрал с головы шлемофон, поэтому и на связь не выходил. Находясь в полуобморочном состоянии, он мобилизовал всю свою волю на производство благополучной посадки, а коснувшись полосы, поставил двигатели  на «стоп» и полностью «отключился». Очевидно, в процессе пробега у летчика наступало временное прояснение сознания и он пытался тормозить, о чем говорил слабый и прерывистый тормозной след на ВПП. Он был еще живой почти до последней остановки самолета, но от обморока голова летчика не была зафиксирована на подушке заголовника, болталась из стороны в сторону и он погиб, ударившись об эту  массивную стальную деталь.

       Это печальное событие прервало на несколько дней нашу подготовку к параду.  За время своей службы я видел и расследовал очень много летных происшествий, но каждый раз убеждался в мужестве летчиков, только что похоронивших своего товарища, снова садится в кабину и без лишних эмоций выполнять свое профессиональное дело.
        Приступили к полетам. Летчики продолжили тренировку на групповую слетанность в составе пар, а еще через неделю приступили к освоению очень сложной для первого опыта полетной конфигурации – «ромбу». Николай Степанович категорически противился их желанию, уговаривал для первого показа освоить полет в составе троек, но под напором темпераментных хозяев в конце концов уступил.
Вопреки нашим опасениям, полет ромбом кубинцы освоили без проблем, причем выполняли его в очень плотном строю. Слегка вытянутая в длину, эта фигура в полете смотрелась красиво. До нового года - пятой годовщины революции, оставалось немного и летчики настойчиво тренировались. Нужно было еще освоить и взлет парами, чего кубинцы ранее не делали. С этой задачей также справились успешно. Но без неприятностей все же не всегда обходилось. Неожиданно начала подводить техника и ... грифы.               
Однажды после посадки, осматривая самолет, механик заметил рваную дыру на люке осмотра правого двигателя и подозвал меня. Открываем люк и видим, что такая же дыра зияет на корпусе компрессора примерно в районе пятой ступени. Дело ясное - оборвалась рабочая лопатка. Это уже ЧП и без замены двигателя не обойтись, что и пришлось срочно делать, так как каждый самолет был на счету.
Вначале подумали, что причиной обрыва лопатки был попавший на вход в двигатель гриф - средней величины орел. Эти птицы постоянно мешали полетам на средних высотах и нередко самолеты сталкивались с ними. Но причина была в другом. Происшедшие вскорости подобные случаи убедили нас в том, что дело здесь в противопомпажной устойчивости двигателя на определенных режимах при полете плотным строем.

        Ведь обрывы лопаток происходили только у ведомых, значит на его двигатели оказывала вредное воздействие реактивная струя двигателей впереди летящего самолета.               
      Наша версия подтвердилась и тем, что в Союзе при ремонте двигателей    РД-9б алюминиевые лопатки четвертой и пятой ступеней компрессора, как имеющие наиболее низкий запас устойчивости по помпажу на переходных режимах, начали менять на титановые. Двигатели, приобретенные кубинцами еще в 60-м году, такую доработку не проходили.
         Мы рекомендовали кубинцам несколько увеличить дистанцию-интервал   ромба, но они наотрез отказались - не будет никакого эффекта в воздухе. Всего за время подготовки и проведения воздушного показа пришлось менять  двигатели на пяти самолетах. Последний случай произошел на самом параде.
Для удобства связи и более точного соблюдения
временных интервалов при проходе над главной площадью столицы, где собрался грандиозный митинг, самолеты МиГ-19п заблаговременно перегнали в аэропорт имени Хосе Марти. Воздушный парад должен был начаться в 10.00 утра 2 января 1963 года. Мы перед этим были приглашены в наш клуб на встречу нового года, всю ночь с 31-го «хорошо» провожали старый и встречали новый, поэтому первого числа отсыпались, а в 6 утра второго выехали в аэропорт. К нашему приезду на аэродроме работа кипела уже во всю. Произвели контрольную проверку самолетов, их заправку всеми видами ГСМ и газов, документацию и дали свое «добро» на вылет.

В 9.55 первая четверка уже запустила двигатели и попарно взлетела, за ней в том же порядке - вторая. Но при взлете третьей пары ведомый, набрав не более 25-30 метров высоты, начал отставать от ведущего и уклоняться в сторону. Мы все затаили дыхание, вначале не понимая, что происходит. Дело в том, что в гаванском аэропорту по курсу взлета находится какое-то огромное здание этажа в 3-4, что-то вроде складского сооружения, и нам казалось, что самолет вот-вот врежется в него. К счастью, летчик справился с опасной ситуацией, выровнял самолет, догнал ведущего и благополучно закончил взлет.
Теперь мы уже с тревогой ждали его возвращения после парада.
Конечно, мы сразу догадались, что произошло: очередной обрыв  лопатки. Поэтому, как только самолет сел, быстро вскрыли люк и наше предположение подтвердилось. Сан-Антонио рядом, но перелет в данном случае невозможен, нужно менять двигатель здесь в аэропорту. Дав нужные рекомендации кубинцам для предстоящей работы (везти сюда новый двигатель, расстыковочную и монтажную тележки и пр.), мы уехали в Сан- Антонио. Но кубинцы есть кубинцы... Когда примерно через час мы появились на аэродроме в Сан-Антонио, наш «раненый» самолет как ни в чем не бывало стоял на своем постоянном месте. Мы только руками развели: за кого же нас принимают? Cкорее всего - за осторожных перестраховщиков. Если это так, то предстоит вести с ними определенную работу. Нужно снова терпеливо разъяснять банальную истину - в авиации мелочей не бывает, а все инструкции в этом роде техники написаны кровью конкретных летчиков, погибших то ли из-за отказа техники, то ли, что чаще всего и бывает, из-за пренебрежения мерами безопасности.
         Пришлось остро поставить вопрос перед главным инженером: или мы продолжаем работать в качестве советников и наши советы должны всерьез восприниматься, или мы ставим вопрос перед своим командованием о нашем откомандировании на родину за ненужностью. Какие выводы сделали кубинцы из этого предупреждения, я точно не знаю, но больше нас старались не подводить.
       Если производственный недостаток двигателей приводил к выводу из строя авиатехники, то грифы - еще и летчиков. Первый такой случай произошел в Камагуэе на самолете МиГ-15бис. При полете по кругу гриф попал прямо на вход в двигатель, который сразу же заглох. Высота 500 м, садится перед собой некуда и летчик немедленно катапультировался. Так как на этом типе такая высота для покидания самолета уже предельная, то едва купол парашюта наполнился, земля тут как тут и летчик угождает... в кузов проходящего по оживленной автостраде грузовика. Все бы ничего, но купол стаскивает летчика с кузова, «шлепает»  его об асфальт и волочит  по нему несколько десятков метров. В результате - разбито лицо и множественные ушибы тела. Могло быть и хуже, не сгруппируй себя летчик перед падением. Да и под шальной автомобиль можно было попасть. Но, к счастью, обошлось.
Второй случай был у нас в Сан-Антонио. Наш шеф провозил одного из кубинских летчиков на спарке Ути МиГ-15. Заруливает в зону после посадки и видим, что у самолета разбито лобовое стекло и его металлическое обрамление, летчик в передней кабине весь окровавлен, а матерящийся Николай Степанович со словами «Вытаскивайте его!» вылезает из кабины весь в каких-то кровяных ошметках. Как оказалось, в полете в самолет угодил гриф, разбил остекление кабины и травмировал летчика. А матерился шеф потому, что после удара летчик навалился на ручку управления самолетом и очень затруднял управление в полете. Возможно и сознание потерял. Но шеф справился, управляя самолетом из второй кабины, благополучно пришел на аэродром и произвел посадку. Было еще много столкновений с этими птицами, но все они заканчивались благополучно, без особых происшествий.

                МУЗЕЙ
                РЕВОЛЮЦИОННОЙ  АВИАЦИИ

       Созданию этого музея в немалой степени способствовали наши русские «умельцы» из полка 21-х мигарей, но совершенно в противоположном смысле. Дело в том, что по всему аэродрому были разбросаны, точнее аккуратно рассредоточены, чтобы никому не мешать, старые поршневые смолеты разных типов, которые участвовали в боевых действиях на Плайя-Хирон. Они все были условно исправны, кабины под чехлами и никто из кубинцев к ним не подходил. Мы их тоже рассматривали издалека, так как видели, что места их стоянки регулярно убираются, колеса накачаны и на
свалку это не похоже. Значит, их для чего-то держат в исправном состоянии, и нам там делать нечего, надо уважать хозяев.
       Это была революционная реликвия республики Куба, которая бережно сохранялась. Трудно представить, чтобы такое бережное отношение к старой заслуженной технике соблюдалось у нас на родине. Любой списанный и оставленный не у дел самолет   немедленно подвергался полному разграблению и, как правило, неизбежному уничтожению.
        Хочу привести такой пример. Служил в Главном Штабе Войск ПВО легендарный командующий                авиацией, а затем и один из заместителей Главкома дважды Герой Советского Союза маршал авиации Савицкий Евгений Яковлевич. Это был единственный в мире летающий маршал такого преклонного возраста, летная практика которого закончилась почти на седьмом десятке лет. Летал он на всех типах самолетов, состоящих на вооружении ПВО, но был у него персональный Як-25Р, единственный в своем роде и поэтому редкий, уникальный самолет. Вместо радара была сделана кабина штурмана, роль которого исполнял бессменный Иван Шелудяков, фактический адъютант и порученец маршала в его летных командировках по войскам. Беспокойный нрав Савицкого, постоянно «изобретающего» какие-то



новшества в боевой подготовке и поэтому не дающего спокойной жизни своим подчиненным, непременное правило маршала лично открывать
полеты именно 2 января, ни у кого не вызывал энтузиазма. Готовили мы ему всегда почти эскадрилью самолетов разных типов, так как никогда не знали, на каком из них будет летать маршал. У нас никогда не было новогоднего праздника, как у людей. Начиная с 30 декабря, вплоть до его приезда на аэродром уже 2 января, вся эта армада самолетов постоянно перепроверялась, менялась, так что колготились все эти дни до ночи. 
Все ждали, когда же безусловно уважаемый всеми маршал, наконец, оставит свою летную практику, а вместе с ней и  летную должность. Он уже был туговат на оба уха, подводило зрение, но ПВО-шные врачи долго не могли списать его с летной работы, находясь под прессом  власти и характера «Дракона» ( военный позывной Савицкого, которым он постоянно пользовался и в мирное время). Да и самолет иногда требовал запасных частей, отдельные из которых приходилось индивидуально заказывать на заводах, так как он отличался по конструкции от серийного Як-25. В конце концов Главком ПВО в приказном порядке «уложил» его в военный госпиталь и Евгений Яковлевич был списан.
     С нетерпением ожидавшие этого события инженерные начальники немедленно списали и Як, налетавший всего 522 часа, но по российской безалаберности не определили дальнейшую судьбу самолета, на котором летал единственный в мире военный воздушный долгожитель - маршал авиации, первый в ПВО Заслуженный военный летчик СССР. Самолет оттащили на свалку и он разделил судьбу таких же брошенных своих собратьев. Его мгновенно разграбили местные технари и от самолета остался зияющий дырами фюзеляж, который позже  сдали в металлолом.
Вот такие два подхода к сохранению реликвий. Это лишь один пример нашего безразличного отношения к своей истории. Мы вначале все без следа уничтожим, а затем спохватившись, начинаем искать военную технику в болотах и дебрях, снова тратим деньги на ее восстановление, чтобы оставить хоть какую-то память.

До появления в Сан-Антонио полка русских МиГ-21 старая кубинская поршневая техника стояла спокойно. Но уже через некоторое время после перебазирования россиян начался настоящий ее грабеж и разорение. Для начала из кабин исчезли все часы, затем постепенно - другие приборы. Кубинцы вежливо предлагали русским оставить в покое, не трогать технику.
        Удивляло то, что снимали все без разбора и непонятно для каких целей. Если авиационные часы, тем более миниатюрные американские, еще имели какой-то «хозяйственный» смысл, то для чего нужны были навигационные или другие приборы, различные детали кабины? Просто срабатывал наш сугубо национальный менталитет человека, привыкшего тащить с работы все, даже ненужную, но «шабашку».               
Как-то один из технарей полка влез в кабину большого американского истребителя типа «Сифайр» с пятилопастным винтом и катапультным креслом и начал там возиться. Никого из кубинцев рядом не было, так что никто ему не мешал с помощью отвертки и пассатижей грабить кабину.
      Вдруг слышим негромкий выстрел и видим серый дымок над кабиной. Рядом с самолетом валяется на земле кресло и корчится рядом русский вояка. Оказывается, этот «прихватизатор», манипулируя с оборудованием кабины, случайно нажал катапульту и был выброшен из самолета.
Отделался он лишь ушибами только потому, что пиропатрон катапульты был уже здорово просрочен, порох в нем потерял от сырости свою кондиционность и выстрел получился очень слабый. В противном случае все бы закончилось печально, потому что катапульта подбросила бы этого технаря метров на 15.
После этого случая кубинцы выставили охрану около самолетов, а перед штабом начали сооружать бетонную площадку.
         Когда она была готова, свезли с аэродрома все самолеты, привели их в исходное состояние, подвесили холостой боекомплект, перед каждым самолетом установили табличку с его революционной и боевой историей. Перед площадкой был установлен  большой транспарант с красочной надписью: «Музей авиации Революционных Вооруженных Сил Республики Куба».
Теперь уже установленные на «вечное» хранение, как экспонаты музея, на площадке красовались два бомбардировщика В-26, на одном из которых летал с летчиками инженер Рене Суарес, «знакомый» нашего земляка истребитель «Сифайр»,
еще один истребитель Р-40 «Уорхоук» с нарисованной акульей пастью, ранее стоявший на небольшом постаменте у проходной, две реактивных спарки Т-33. Это все, что осталось у наших друзей после событий на Плайя-Хирон. Возможно, теперь музей пополнился и нашей реактивной авиацией - Ути МиГ-15, МиГ-15бис, рбис, МиГ-19п, МиГ-21, а также поставленные им уже в 80-е годы самолеты МиГ-23.

       Так, благодаря «стараниям» наших земляков, было по меньшей мере ускорено создание этого музея. Слабым утешением явилось лишь то, что русские этим своеобразным способом все же сделали подарок к пятой годовщине кубинской революции...
Как примечание, хочется заметить, что характерной для нас привычки взять то, что плохо лежит, а точнее воровства, у кубинцев не было. Об этом нам говорили и в посольстве, и отмечалось в информационном бюллетене по Кубе для наших специалистов. Возможно, что многолетнее пребывание там нашего брата-россиянина привило кубинцам эту дурную привычку. Хотелось бы верить в обратное. А еще больше - еще раз побывать на этом аэродроме и увидеть все своими глазами. Люди, конечно, постарели и ушли с базы, кто на пенсию, а кто...и в мир иной. Но техника осталась и помнит нас

.               
                НОВЫЙ  ГОД
               НОВЫЕ  СОБЫТИЯ  И ВСТРЕЧИ               


       Провожать тяжелый 1962 год и встречать новый и  еще нам неизвестный 1963-й собрались там же, в гаванском клубе.
Так же, как и в прошлый раз, нам были розданы пригласительные билеты с указанием столиков, накануне вручили поздравительные открытки, традиционные вино и селедку, добавив к ним бутылку отечественной «Столичной».
Как всегда, на новогоднем празднике было много гостей и проходил он в том же ключе, но уже без торжественной части. Все началось с застолья. Посол Алексеев и старший советник произнесли каждый небольшую речь, возздав должное нашей работе в этот тяжелый период, и предложили с чувством исполненного долга поднять бокалы шампанского за здоровье всех присутствующих.  По русской традиции начались проводы старого года с
многочисленными тостами, но все шло культурно и размеренно.
Ближе к полуночи пожаловал Рауль Кастро, приехавший поздравить русских с наступающим новым годом. Поздравительная речь министра была выдержана в том же интернациональном духе, что и всегда, но запомнились слова Рауля, сказанные им в конце: «Я впервые вижу, что русские едят в полночь». Обильно накрытые выпивкой и разнообразными закусками, в основном русской кухни, столы удивили команданте, а вид раскрасневшихся   от «принятого» присутствующих наглядно убедил его в том, что все это, уже почти наполовину съеденное и постоянно пополняемое прислугой, будет непременно уничтожено до конца. Рауля тут же усадили за генеральский длинный стол и предложили последовать русской традиции. Но был он с нами недолго и через полчаса уехал, сославшись на неотложные дела.                Праздник продолжался. Уже пробили записанные на магнитофон куранты, так как на родине до нового года оставалось еще целых 8 часов, прозвучал Гимн Советского Союза, поздравления с Новым, 1963, Годом. Некоторые кубинцы, не привыкшие «есть в полночь», разъехались, но многие      еще остались, солидарно разделяя с нами полуночную трапезу.
Жена нашего гаванского начальника генерала Мариничева, помня мои вокальные способности по прежним тусовкам, оторвала меня от компании и потащила за свой генеральский стол. «Коля, спой нам что-нибудь украинское,  напевное»- наверное, сама была украинкой. Мне вручили микрофон и я спел одну, другую, третью песню, но вдруг запнулся...

               

          На входе в наш импровизированный банкетный зал-танцплощадку вошла группа людей в гражданском платье и с ними один военный, которого я тут же узнал. Оборвав,  какую-то песню, объявил: «К нам пожаловал космонавт Павел Романович Попович!» Возможно, мой возглас был не совсем тактичным, потому что группу возглавлял Главком Ракетных Войск маршал Крылов, но он был в гражданском костюме и я его не узнал.
Вместе с маршалом пришли тогдашний командир Таманской дивизии генерал Волошин, тяжелоатлет Юрий Власов, еще человек пять, которых я уже не помню, два переводчика - молодые парень и девушка. Как впоследствии выяснилось, парень был переводчиком у маршала, а девушка Наташа - у Поповича, которую я вначале принял за
его жену, так как с настоящей женой Мариной познакомился лишь в Союзе.
Все вскочили с мест и бурно приветствовали новых гостей. Вокруг генеральского стола образовалась толпа и Попович, сразу завладевший общим вниманием, поздравил всех с новым годом, а говоря о Кубе, употребил  сравнение, которым кстати часто пользуются сами кубинцы: «Мы, космонавты, не раз видели ее из космоса и она действительно похожа на зеленую ящерицу». На этих последних словах парень-переводчик вдруг забастовал и отказался   переводить, по его мнению, неэтичное словосочетание. Молодой человек наверное еще не успел достаточно хорошо познакомиться с местным   фольклором. Возникла неловкая заминка, пререкания с переводчиком, но Павел быстро нашелся и добавил: «Из космоса она- перламутровая!» Все дружно захлопали не столько от вида Кубы из космоса, сколько от мгновенной находчивости космонавта.

    Потом взял слово маршал. Всем было ясно, что ему нелегко говорить о неудавшемся мероприятии, о потраченных зря усилиях и огромных средствах, но должность обязывала быть оптимистом. На волевом лице главкома мы не заметили  и тени сожаления - опыт ракетных войск, приобретенный за этот период, непременно пополнит арсенал их боевого мастерства и они всегда готовы надежно защитить интересы стран социалистического содружества. «Куба может быть спокойна за свое будущее. С новым годом и новыми победами!» - закончил маршал под всеобщее одобрение.
         В этот вечер не удалось поговорить со своим земляком-украинцем Поповичем, так как он был нарасхват начальством и их женами. Но тут я вдруг обратил внимание на скучающую одиноко у ограды и невостребованную его переводчицу Наташу и подошел. Спросил, почему она не принимает участия в общем веселье. Ответила, что в этот день было много поездок и встреч, поэтому очень устала. Я не нашел ничего другого и спьяну «ляпнул», как оказалось, идиотскую фразу: «Да, несмотря на всю эту экзотику и красоту, всеобщее внимание окружающих и возможность познать мир, все же  неблагодарная обязанность у жены - постоянно сопровождать своего мужа-космонавта в совместных поездках...» Наташа посмотрела на меня устало, как бы подтверждая сказанное, но ничего не ответила. Не знаю, что она могла подумать обо мне, может быть ей была приятна эта фраза, но истину я узнал только через пять лет, когда встретился с Поповичем уже в Союзе. Вспоминая Кубу, я начал рассказывать ему об этом случае, но он вдруг приложил палец к губам, чтобы нас не слышала Марина.  Хорошо, что она была в другой комнате, иначе снова бы влип. Эта наша встреча произошла в день 50-летия авиации, на празднование которого мы пригласили Павла с Мариной к нам в Клин.
В  гарнизонном клубе был вечер, посвященный этой дате, и когда он уже подходил к концу, солдат-посыльный принес телеграмму от Поповича его другу и нашему комэске Голясу В.С. В телеграмме сообщалось, что Павел находится у родителей Марины в Конаково и приглашает Голяса в гости совместно отметить День авиации. Телеграмма, конечно, очень опоздала, ехать было уже поздно. Но тут у нас созрела мысль пригласить чету Поповичей в гарнизон и чтобы они, не дай бог, назавтра не уехали в Москву, сделать это необходимо сегодня.  Быстро согласовали этот вопрос с нашим командиром полка полковником Поташевым А.В. и, прихватив с собой начпрода, на моей «Волге» умчались в Конаково. Было начало 12-го ночи, когда мы подъехали к дому. Услышав шум подъехавшей машины, Павел выскочил на балкон, увидел трех военных, машущих ему руками, и побежал встречать поздних гостей. Мы быстро втроем  поднимались по лестнице, а он - навстречу нам со словами: «Привет, ребята, но вот незадача: дома все уже высосано!» Но мы успокоили: «Не очень переживай, у нас все есть!»  Дома отец, мать, сестра Марины и ее жених,         Марина с 5-летней дочкой Наташей. Дочка болела, хозяева уже собирались отдыхать, поэтому мы решили не испытывать их терпение и, договорившись о завтрашнем визите к нам, тут же уехали. 

Наутро уже все с нетерпением ждали семью космонавта. Павел с Мариной приехали часов в 11 утра. Посмотреть на живого космонавта и его не менее известную жену вышел весь гарнизон. Мы с Голясом тоже были «героями дня», так как все это произошло по нашей инициативе.

Праздник по такому случаю растянулся на несколько дней. Как водится, вначале была встреча в клубе со всем личным составом частей гарнизона, где Павел рассказывал о своем полете, о посещении разных стран, гостем которых он был, а затем - банкет в летной столовой, куда, конечно, уже были приглашены не все. На второй день была экскурсия по аэродрому, знакомство гостей с условиями службы и быта авиаторов.   

Как космонавт, Павел был гостем во многих странах, но о Кубе у него - самые теплые воспоминания. Мы в этот раз тоже много говорили об этой стране, вспоминали общих знакомых. Вместе очень жалели Прендеса, командира авиабазы Сан-Антонио и друга Поповича. Попав под жернова революции, он был незаслуженно смещен и уволен из армии.
С Павлом мы тогда проговорили весь первый вечер. Он оказался очень приятным собеседником и откровенным человеком. Выйдя на улицу подышать свежим воздухом из накуренного по случаю праздника помещения летной столовой, мы с ним часа два бродили по ночному гарнизону. Говорили о службе, о своих семьях, в общем обо всем. Как с земляком, он откровенно делился  со мной даже своими служебными и житейскими неурядицами. С большим сожалением узнал недавно, что они с Мариной уже не вместе. 
Попович был вторым космонавтом, посетившим в то время Кубу, а первым был Юрий Алексеевич Гагарин. На стене кабины скоростного лифта 106-метрового памятника Хосе Марти имеется собственноручная надпись Гагарина: «Куба не сдается и не продается!» Написанная простой шариковой ручкой, она со временем бледнеет, но кубинцы постоянно и старательно ее подновляют.

         В делегации маршала Крылова находился и первый наш авиационный советник летчик-инструктор полковник Алехандро, как на свой лад звали его кубинцы. Фамилии его я уже не помню, но пользовался этот первый русский летчик Александр, научивший кубинцев летать на реактивных самолетах, большим авторитетом, уважением и любовью. Когда он в этот раз снова появился на авиабазе, увидевший его Прендес метров 50 шел с раскрытыми объятиями и долго тискал Алехандро. Так же тепло его встречали не только командиры, но и простые летчики, техники. Мы, конечно, не могли знать этого человека, но кубинцы постоянно вспоминали и хвалили своего первого наставника, неизменно называя его «гранде пилото русо». Наверное, наш уважаемый шеф, Николай Степанович, проявлявший всегда чрезмерную осторожность в обучении кубинцев, был по их мнению не из этой когорты пилотов...
Новогодние праздники прошли своим чередом и началась обычная ежедневная работа. На авиабазе произошла реорганизация: новый молодой начальник, как выпускник академии им. Фрунзе М.В., вводил свои, точнее - советские, правила воинской службы. Стало больше порядка на аэродроме, за нарушения строго спрашивали. Наконец кубинцы обратили внимание и на запасную
грунтовую полосу. Трава на Кубе растет буйно и круглый год, поэтому ЗВПП постоянно зарастала и представляла собой густо заросший луг. На нашем аэродроме было две бетонных ВПП, расположенных буквой «Х», то есть  они пересекались, что не допускало одновременной посадки в аварийных случаях.
         И вот однажды при производстве полетов, когда в воздухе находилось до десятка самолетов, район аэродрома неожиданно накрыла гроза. Грозы на Кубе - явление частое и случаются они ближе к полудню. Небольшие кучевые облака над островом на глазах превращаются в мощные формирования и начинается тропический ливень с огненными вспышками и раскатами грома. В воздухе творилось что-то невероятное. Без всякого порядка, с разных направлений к аэродрому устремились застигнутые грозой самолеты, спасаясь от разбушевавшейся стихии. Команд руководителя полетов никто не слушал, беспорядочно садясь сразу на обе полосы. Два МиГ-15бис сели почти одновременно на одну и другую ВПП. Когда они заканчивали пробег стало ясно, что столкновение неизбежно и сейчас запылают два факела. Но в последный момент один из летчиков в панике резко отвернул, выскочил на грунт и понесся прямо на аэродромную РЛС. Спас искуственный курган, на котором она стояла, и самолет увяз на склоне. Летчик отделался ушибами. Для остальных, кто был еще в воздухе, все обошлось благополучно. Но этот случай заставил нас напомнить хозяевам, что запасную полосу необходимо содержать всегда в готовности.
Специальных сельхозкосилок у кубинцев не было, косы у них также не практиковались. Можно выжечь траву, но она была такая буйная, что этот метод представлял опасность пожара на аэродроме. Выручили соседи- русские. Оказывается они привезли с собой не только лыжи, но и косы! Пришлось организовывать импровизированную сафру на местном аэродроме. Договорились, что русские, как специалисты в заготовке сена, возьмут на себя не только часть участка ЗВПП, но и обучат кубинцев этому древнему сельскому искусству. Мы тоже проявили солидарность и приняли участие. Естественно, что не все из русских владели косой, многие также  брали ее в руки впервые. Но так или иначе, запасная полоса была выкошена. Теперь уже,
подъезжая утром на автобусе к аэродрому, можно было наблюдать, как обитатели местной гауптвахты, зарабатывая на свои арестантские харчи, нашими косами косили кюветы вдоль ограды авиабазы. Правда, косили по-своему, по-мачетеровски, рубя траву, а не выкашивая. Наблюдая этот процесс, мы говорили про себя: «Ничего, компанеро руссо со временем научат вас и этому искусству!»


Новая эскадрилья, организованная еще до нового года, планомерно  осваивала самолеты МиГ-21. Вскоре начались и полеты кубинцев на этих самолетах. Мы к ним отношения не имели, наши русские соседи полностью занимались этим вопросом. Но наблюдая на совместных полетах за работой кубинских техников, иногда не могли удержаться от желания схватить за руку какого-нибудь «горе-слесаря». По сравнению со стариком-19, первым сверхзвуковым и уже не современным самолетом, МиГ-21 смотрелся как игрушка, ажурный и на наш взгляд нежный самолет. И если по нему били кувалдой, обрывалось все внутри. Смотрим, зарулил на заправку этот красавец и у него заклинило щиток люка тормозного парашюта. Из полураскрытого контейнера торчит чехол разлохмаченной системы, фал волочится по земле. Вместо того, чтобы разобраться с этим более внимательно, кубинский техник берет кувалду и гах
по щитку, тот вдребезги. Тут уже мы не выдержали: «Что же ты, мать твою, делаешь, ты же изуродовал самолет! А ну зови сюда русского!» Прибежавший на шум наш земляк, готов был оторвать голову этому
 «технико кубано», а его трехэтажный мат еще долго разносился по стоянке. К счастью, такие случаи были единичны и в целом освоение новых самолетов проходило нормально.
Если с технарями у нас были постоянные «разборки», потому что работа на технике всегда связана с определенными сложностями, то кубинскими летчиками мы всегда восхищались. Может быть у Марченко и его помощника Голенищева были какие-то профессиональные претензии к своим юным подопечным, что вполне естественно, но нам казалось, что они пилоты от бога. Исключительно смелые, все как один молодые, азартные, готовые в огонь и воду ребята. Как они летали! Полет на любое задание, будь-то зона, система или маршрут-перехват, обязательно заканчивался проходом на бреющем над аэродромом с каким-нибудь восходящим «выкрутасом». А как азартно они делились впечатлениями о только что содеянном в воздухе! Как ни старался Николай Степанович унять их пыл и привить дисциплину полета, ничего не помогало. Они только посмеивались, удачно перефразируя надпись на выезде с одной из американских авиабаз: «Гранде Никола не знает, что самая большая опасность на Кубе ожидает пилота, когда он на своем старом автомобиле выезжает на автостраду Сан-Антонио – Гавана».
Был у кубинцев и свой Чкалов - командир эскадрильи МиГ-15бис Бауса, низкорослый крепыш, сплошь состоящий из мускулов. На аэродром он всегда приезжал на свом старом бордовом «Шевроле» с двумя шустрыми сыновьями- близнецами лет шести от роду. Когда мы его спрашивали:  «Будущие кубано космонавто?», он поправлял нас: «Когонавто!» Дело в том, что слово «когонэ» на жаргоне кубинцев означает… то, чего у евнухов нет.  Они такого определения заслуживали, потому что, как непоседливые дети, постоянно мельтешили на стоянке, мешали работе и могли влипнуть в историю. Время от времени, когда из очередного полета возвращался Бауса, слышалась его ругань и раздаваемые затрещины сыновьям.
Однажды после полета в зону на пилотаж заруливает на стоянку этот «Чкалов» и мы не узнаем самолет: он весь, как зебра, покрыт крупными гофрами, а крылья, кроме того, получили еще и загибы законцовок. Смотрим в кабине на перегрузку - прибор зашкален, то есть более десяти, а сколько на самом деле- одному богу известно! А Бауса, как ни в чем не бывало, вылезает из кабины, разминается и... никакого внимания на свой «агрегат». Когда мы обратили его взор в нашу сторону     и он увидел то, на чем только что прилетел, глаза Баусы округлились и он выдавил из себя единственное: «Когонэ су мадре». На наш русский лад это не очень точно, но похоже на  «мать твою...» Постоял минуты две, затем развернулся, сел в машину и вместе со своими близнецами уехал в сторону штаба, очевидно каяться за  содеянное перед командиром базы. Что там ему за это было, мы не знаем. Бауса остался на своей должности, летал, а затем переучился на МиГ-21, но тот его самолет мы списали. 



                ЯШИН  В  РОЛИ ШТИРЛИЦА


           Частенько возвращаясь из Гаваны в выходные после посещения нашего посольства или местных кинотеатров, мы заскакивали в ресторан  «Мамба», который находился почти на выезде из города.   Нас конечно узнавали и всегда обращали на нас внимание. Это последнее требовало от нас и соответствующего поведения в общественном месте. Развязности мы не допускали, тем более, что почти каждый раз, кроме описанного ранее, мы были в ресторане вместе с Яшиным. 
       Столики он обычно выбирал где-нибудь в глубине зала так, чтобы  не было видно непременных спутниц всех солидных ресторанов - местных путан: они сидели на скамейке в закутке напротив бара. Ради хохмы, мы иногда дразнили нашего шефа, делая вид, что намерены войти   в контакт со «скамейкой», но немедленно следовало строгое: «Куда? Cидеть!» Ну, а если кому-то приспичивало в туалет, то поднимал всех и шли вместе. В общем,  никак не удавалось расшевелить Яшина, а он все воспринимал всерьез. Так было несколько раз и все «впустую».
Каждый раз, как только мы появлялись в ресторане, какой-то солидного вида и возраста кубинец постоянно подсаживался к нам, что мы уже стали его узнавать. Явно хотел завести с нами дружбу. Все лез к Яшину с разговорами. Не успеем мы зайти в зал, он тут как тут, несет то пиво, а то и «Бакарди». «Мэ густа компанеро русо»   -
 улыбаясь говорил он каждый раз, признаваясь нам в дружбе и любви. Мы тут же возражали, отвечая ему, что он ошибается: «Мы не русские, мы чехи.» Но он, хотя и говорил с нами только по-кубински, вероятно понимал, с кем имеет дело, однако виду не подавал.

        Не знаю, возможно у этого человека были к нам самые добрые чувства и намерения, но мы появлялись в ресторане вседа «слегка» подвыпивши, а это дало нам повод подумать, что абсолютно трезвый абориген подсаживается к нам не зря. Он уже начал надоедать и мы никак не могли от него избавиться. Герман даже предложил заманить его куда-нибудь и хорошенько, по- русски «отп...ть». Но решили подождать, что будет дальше. Но и в следующий раз наш старый знакомый неизменно откуда-то появлялся с бутылкой и подсаживался к нам, заводя старую песню, как нам здесь тяжело вдали от родного дома и тому подобное. Казалось, что он специально ждал нас. Мы также заметили, что наш «друг» старается не пить даже пиво, подливая нам, а сам только пригубляя. Яшин начинал уже нервничать и слово «контра» уже не раз сопровождало обсуждение с нами создавшейся ситуации.
Что делать? Как избавиться от этого надоедливого «друга»? Можно было бы сделать очень просто: не появляться больше в этом так полюбившемся нам ресторане. Но подумали, что нас много, поодиночке мы не ездим,  так что защитить себя от неожиданностей сможем. Да и «интерес» у нас здесь был: в  этом заведении нас  прежде всего интересовала Марта со своими красавицами.
        Борис Михайлович долго думал, перебирая предлагаемые нами варианты избавления от «резидента», как мы успели уже его окрестить, и нашел неожиданный выход: «Нас выручит Гайо!» Чесно говоря, мы не знали настоящего имени водителя «Бьюик Электра», на котором ездил Марченко Н.С., но все кубинцы звали его кличкой «Гайо» (Петух). Он не обижался и всегда откликался на эту кличку. Так он и остался в нашей памяти. Яшин видимо знал, что этот человек был приставлен к нам кубинской службой безопасности, поэтому через него решил  «заложить» нашего знакомого кубинцам, а они быстро разберутся, что к чему. Сказано - сделано. 
Вскоре, завернув по пути домой в заветный ресторан, мы обнаружили, что нашего знакомого нет. Он бесследно исчез, потому что больше мы его уже никогда не видели. После этого случая мы стали втихаря звать нашего шефа «майором Прониным», но если бы это произошло сейчас, Яшин непременно бы получил от нас кличку «Штирлиц».
Ранее познав «прелести» этого ресторана, мы теперь не упускали случая «отметиться» там снова. Избавиться от строгого контролера нашей нравственности - Яшина, как от того навязчивого кубинца, нам никак не удавалось и на этот раз мы его
решили просто уломать с помощью спиртного. Пиво он мог потреблять бесконечно и мы старались, втихаря подмешивая в него ром. Борис Михайлович постепенно хмелел, но наши осторожные вначале намеки на контакт с путанами резко отвергал. В конце концов хмель свое дело сделал, а наши настойчивые напоминания о скучающих без «дела» девицах стали постоянной темой разговоров за столом ... И наш Б.М. сдался. «Да з... вы их в доску,  надоели!» - поднял он на нас помутневшие глаза и покрытый испариной и веснушками лоб.
Команда, хоть и спьяну, есть команда. Мы в мгновенье ока разобрали уже ранее намеченных девиц и скрылись в проеме черного хода, оставив своего начальника одного за столом переваривать выпитое. Все в этот раз было по-прежнему: до, во время и после того, ничего нового, тот же сексуальный ритуал. Если, конечно, не считать, что ранее приобретенный уже опыт снимал все условности. Было это, как сейчас помню, 4 февраля, потому что через день, 6 числа, в понедельник, приехала... моя жена.
Кстати, однажды мы увидели, что вывеска на ресторане поменялась и вместо «Мамба» появилась новая – «Прага». Вот и накаркали, работая под чехов! А так хотелось подсказать, что следовало бы повесить вывеску «Москва», потому что настоящие разведчики и мужики могут быть только русскими.



      
          ДОЛГОЖДАННЫЙ   ПРИЕЗД   ЖЕНЫ

       Самолеты из Европы и Союза прилетали по понедельникам, поэтому в течение всего января я в этот день ездил в Гавану узнавать в штабе по поводу прилета своей супруги. Заранее нас никто толком не информировал. Жены всех моих товарищей уже давно прилетели, осталась моя, по воле злых на меня московских чиновников, отправленная последней.

В этот день с утра я отправился в Гавану, спросил у дежурного, кто прилетел, но этот скучающий бездельник ответил мне, что из авиации никого, какие-то две женщины прилетели к ракетчикам. С этим я и уехал. Лег спать с расстройства, а  часа в 2 дня меня громко будит
охрана и зовет к телефону. «Где тебя черти носят, приезжай и забирай свою жену, она здесь в нашей
гостинице» - орет на меня тот же дежурный. «Когонэ су мадре» - ответил я ему на местном диалекте, сел в «Бьюик» и снова уехал в Гавану.

Захожу в гостиницу - вот она, моя долгожданная, и сразу в слезы, то ли от радости, то ли от того, что не встретил, а может от всего вместе. Я же так спешил, что не купил по дороге цветов, а ведь к тому же 5 числа у нее был день рождения, который она встретила в полете. Начал что-то говорить в свое оправдание, но тут опять слезы - значит, не ждал. Что тут скажешь?
«Франциско, бамос хамон де флорес, рапидо!» - садимся в машину и едем в ближайший цветочный магазин. Продавщица выбирает нам по вкусу внушительный букет, я вручаю ей с запоздалыми поздравлениями с прилетом и с днем рождения, и мы, уже счастливые, едем в свою усадьбу.
«Ну, рассказывай теперь, как добралась» - интересуюсь я, зная, что вряд ли услышу похвалу в свой адрес. И не ошибся. «Когда прилетели и вышли из самолета, всех встретили, а я у трапа стою одна, вокруг полно вооруженных людей и чувство такое, что хоть обратно в самолет. Но тут подходит  какой-то мужчина, представился и спрашивает, к кому я прилетела. Я тут же расплакалась, но он успокоил и сказал, что сейчас отвезет меня в гостиницу, а мужа разыщут» - сбивчиво и снова со слезами рассказывала она мне. «Извини, такая у нас тут плохая дежурная служба, что утром не могли толком сказать, кто же прилетел. Хорошо, что все хорошо закончилось и теперь ты со мной» - оправдывался я.

Мы проговорили всю дорогу, но больше я распрашивал о доме, о ее и своих родных, обо всем, что было так далеко сейчас от нас. Но вот и наша каса дос. На крыльце уже ждут приехавшие с работы и оповещенные своими женами о моем событии ребята. Знакомства, поздравления, но от обычного приглашения повара на обед мы с женой отказываемся и идем в свою, теперь уже семейную, комнату. Эта, уже ставшая привычной, традиция ни разу обитателями усадьбы не нарушалась.
Мужа и жену, которые после длительной разлуки, наконец, соединялись, по молчаливому согласию  считали  молодоженами  и   не мешали им распоряжаться временем этого первого дня. Поэтому они сразу уединялись в своей комнате и до ужина оттуда не выходили, наслаждаясь счастьем долгожданной встречи. Это происходило каждый раз и мы по праву традиции также последовали примеру остальных.
Вечером в нашу честь был устроен торжественный ужин. Теперь уже наша компания была в полном составе - с женами и детьми. На Кубу нам разрешали брать детей только дошкольного возраста, так как русской школы при посольстве там не было. Правда, в нашем доме был всего один ребенок - пятилетняя дочь Германа. Тем не менее, это уже был настоящий семейный ужин. С приездом моей жены, все теперь были в сборе. По этому случаю приехал к нам из каса уно и шеф Николай Степанович со своей женой. Именинницу поздравляли цветами, а тосты в нашу честь были бесконечны. Теперь все наконец были в сборе. В отличие от прежних наших встреч за столом, на этот раз чувствовалась совсем другая атмосфера, мне казалось, что впервые слышу давно  забытый женский смех и запах духов. Оказывается, что временные мужские расслабления никогда не могут заменить настоящее семейное счастье.
Я, как счастливый «молодожен» сказал ребятам благодарственную речь и, конечно для дам, спел «Ивушку» и еще несколько песен такого же плана. Наши жены вначале подпевали, а затем почему-то все начали платочками вытирать глаза, очевидно вспомнив дом и своих брошенных в Союзе детей и родных. Несмотря на эти нюансы, наш первый семейный вечер прошел на славу.
Прошла примерно неделя после приезда жены. Сидим все ужинаем и немного засиделись за разговорами и вдруг... стрельба из автоматов в нашем дворе. Женщины испуганно вскочили с мест, мы тоже ничего не понимаем. Первая мысль - на нашу усадьбу напали контрас. Враждебные выпады против русских на Кубе в этот период были, иногда обстреливали наши военные машины  какие-нибудь одиночки-террористы. Но чтобы напасть на усадьбу.., такого еще не было!

Через пару минут все стихло, сидим и ждем с округленными глазами. Послышался оживленный говор двух охранников на входе, они вваливаются с автоматами в руках и волокут... длинную, метра четыре, и толстую, как кормовой банан, змею с размозженной головой прямо к нам в столовую. Женщины в панике завизжали, вскочили на стулья, а маленькая Наташа- прямо на стол. Но кубинцы улыбаются и показывают ладонью, как этого гада нужно порезать на части и зажарить... Как это будет вкусно, подтверждают причмокиванием, поднимая вверх большой палец. И тут же проследовали на кухню. Ну, снайперы! Чтобы убить одну змею, они истратили два рожка патронов и насмерть напугали обитателей усадьбы. Теперь мы были спокойны за свою безопасность - наши охранники патронов не жалеют!
Паника в доме улеглась и все разошлись по своим комнатам, на ходу обсуждая, как это кубинцы будут жрать такую гадость. А может стоило попробовать?
Знакомство жены с Кубой начали, естественно, с Гаваны. Взяли машину с уже знакомым ей шофером Франциско и поехали. Для начала - к памятнику национального героя Кубы поэта и революционного демократа Хосе Марти. Это грандиозное сооружение высотой 106 метров с вместительным, удобным скоростным лифтом. Движение в лифте настолько плавное, что почти не ощущается, а карандаш, поставленный торчком, стоит и не падает. Вход туда платный, но цена символическая и служит, скорее всего, для простого упорядочения прохода посетителей по билетам.
Потом Франциско, как коренной житель этого города, постарался повозить нас по всем достопримечательностям Гаваны. Здесь очень много памятников известным людям кубинской и испанской истории. Трудно по памяти назвать их, поэтому не буду заводить в заблуждение, но мы сразу обратили внимание, что в Гаване нет ни одного бюста или другого подобного сооружения современным вождям и героям Кубы - Фиделю, Раулю, Че Геваре и другим. Не было там и ни одного памятника  основоположникам марксизма-ленинизма. Возможно, что тогда не пришло еще время тратить скудный кубинский бюджет на эти недешевые сооружения.
Сам город в своей основе имеет старинную испанскую архитектуру, очень зеленый и красивый. В центре душно и стоит сизый смог от множества жаровен на тротуарах, в которых кубинцы готовят чипсы или что-то подобное из теста. Большую долю угарного газа добавляет в атмосферу центра города  многочисленный автотранспорт, в том числе и безбожно чадящие дизельные  городские автобусы американского производства. Но где же небоскребы, которые мы видим, подлетая или подплывая к Гаване и принимая их вначале за каменный остров?
Cовременная Гавана с небоскребами - это набережная Малекон. Едем туда и перед нами открывается чудесный морской вид. Море, его нежно лазурный цвет восхищает. Можно часами стоять, наслаждаясь его красотой. После душного центра, здесь чистый и свежий воздух, а в тени - даже приятная прохлада. Опоясывающая город широкая, в шесть рядов в одну и другую стороны, набережная застроена этими самыми небоскребами, самый высокий из которых - гостиница «Гавана либре». По просьбе Франциско наружная охрана и администратор пропускают русскую чету, желающую подняться на стеклянную смотровую площадку последнего этажа.
Такой же, как и внутри памятника Хосе Марти, скоростной уютный лифт в сопровождении одетого в красивую голубую униформу мальчика-лифтера быстро поднимает нас на самую верхотуру.
Смотровая площадка занимает всю площадь этого огромного здания и застеклена наклонными витринными тонированными стеклами, которые обеспечивают прекрасный обзор. Гавана вся, как на ладони, а море еще красивее! Слева виден знаменитый гаванский маяк, показывающий кораблям вход в порт.
Кажется, что маяк расположен на далеком противоположном берегу, разделенным каким-то проливом. Но на самом деле это огромная природная гавань, в глубине которой и находится морской порт. Из города к маяку под гаванью проложен широкий скоростной автомобильный тоннель, переходящий на том берегу в автостраду. Скорость в тоннеле ограничена... минимальной в 100 км/час, а проезд по нему - платный. На том берегу по выезду из тоннеля стоят автомобильные турникеты, так что скорость приходиться снижать, чтобы очень ловкие сборщики пошлины успели взять заранее заготовленную плату и вручить водителю квитанцию.
Не знаю точно, но вполне очевидно, что  название городу могли дать первые поселенцы, а может и пираты, по этой  удобной и всегда тихой гавани.
Спускаемся вниз и продолжаем экскурсию по набережной. Недалеко от гостиницы, где мы только что побывали, расположен такой же небоскреб  американского посольства. Посольство США необитаемо и пока никаких связей у Кубы с северным соседом нет, кроме обоюдной вражды.
Несмотря на свою красоту, Гавана в это время представляла собой укрепленную крепость и больше  была похожа на прифронтовой город, на что нельзя было не обратить внимание. «Коля, все очень красиво, но куда мы с тобой заехали, я хочу домой!»  - вид спрятанных в листве скверов и строений артиллерийских орудий, там и тут гнезд крупнокалиберных пулеметов и зениток наводили ужас не только на мою жену, но и на любого человека, первый раз появившегося на Кубе. В это время, как назло, на набережной останавливается большая колонна крытых военных грузовиков. Это русские ракетчики, скорее всего последние, которые после демонтажа площадок и уничтожения следов их пребывания на кубинской земле направлялись в порт для отправки на родину. Офицеры и солдаты, все грязные и заросшие, в своих изорванных черных суконных брюках и ковбойских рубашках, высыпали из машин на набережную, мешая плотному потоку автотранспорта. «Мира, русо (Смотрите, русские)!» - можно было слышать удивленные возгласы кубинцев, пораженных внешним видом этих людей, жадно рассматривающих город.  А мы с женой не могли сдержать слез от жалости, обиды и еще чего-то унизительного, что нельзя выразить словами.
Несчастный русский солдат-горемыка! Сколько же на протяжении многих веков ты подавал братскую руку разным народам, своей жизнью спасал жизни других, а сам страдал,      не смея требовать награды или хотя бы нормальных условий жизни. Царь посылал, а церковь крестным знаменем и молитвами благословляла русского солдата воевать, чаще всего, за чужие интересы. В наше время тоже все определялось большой политикой и категоричное «Надо!» определяло весь смысл тяжких лишений теперь уже советского солдата.  Ведь несчастных привезли на Кубу в трюмах ночью, ночью же их и по точкам отправили, и кроме пальмовых лесов и гор Сьера-Маэстра, они ничего в этой стороне света не видели. Да и кормили их тухлыми  консервами и концентратами, отчего многие из них так и остались навечно в  этой далекой от дома земле. И Гавану эти, забытые судьбой и власть имущими люди, видели впервые и то мельком, так сказать проездом.
Мы стояли и смотрели на своих земляков до тех пор, пока старший этой колонны не скомандовал двигаться дальше и колонна, провожаемая многими любопытными на тротуарах, ушла. Настроение было испорчено. Решив, что еще успеем насмотреться на прелести кубинской столицы, уехали домой. 

  ДЕНЬ  СОВЕТСКОЙ  АРМИИ
               
Февраль перевалил за половину и приближался наш военный праздник- День Советской Армии. Из

солидарности к своим советским братьям по оружию кубинцы  23 февраля устроили торжественный вечер в одном из многочисленных своих клубов. Этот был прямо на берегу моря.

Невысокое, этажа в два-три, но длинное здание из стекла и бетона имело перед собой широкий тротуар-площадку, выходящую прямо к берегу. Лишь узкая песчаная полоса отделяла его от воды. Весь берег напротив был заставлен шлюпками со льдом и пивом в бутылках. У шлюпок дежурили люди в белых тужурках, которые угощали желающих этим охлажденным напитком, причем бесплатно. Желающих попить пивка «на халяву», особенно среди наших соотечественников, было много. Играла кубинская ритмическая музыка, танцевали больше местные, остальные прогуливались в ожидании начала праздника, время от времени утоляя жажду пивом.
Но вот всех пригласили в просторный зал. В президиуме - наш посол Алексеев, который неизменно присутствовал на всех торжественных мероприятиях, Рауль Кастро, кубинские, наши  начальники  от советников и от контингента войск. Несколько мест пустовало в ожидании прибытия атташе Китая и его сопровождения. В то время отношения с Китаем у нас были, мягко говоря, натянутыми, братская дружба  по инициативе Никиты Сергеевича «дала трещину», но на официальном дипломатическом уровне контакты наших стран не прерывались. Своим опозданием китайцы намеренно подчеркивали, если  и не враждебное, то во всяком случае не дружественное отношение к нам.

Торжественная часть началась в отведенное время и сразу слово взял наш посол. Говорил он на испанском языке, как и положено в доме хозяев. Кстати, в зале было очень много кубинцев, некоторые пришли не только с женами, но и с детьми и  родителями.   
Китайцы появились в зале, как по команде, когда на трибуну поднялся Рауль Кастро. Президиум и зал встал, аплодисментами приветствуя гостей. Они трое (атташе, его охранник и переводчик) прошли в президиум, но за стол со всеми не сели, а взяв стулья, устроились в сторонке и сзади. Мы все с удивлением ждали, что же будет дальше.
А дальше было очень интересное шоу, к большому удовольствию всех присутствующих устроенное... Раулем и дружно подхваченное залом. Все слушали его восторженную речь о славных Советских Вооруженных Силах, о братской помощи СССР и других стран социалистического содружества кубинской революции и когда он стал провозглашать здравицы, с чувством аплодировали, вставая с мест. И тут произошло неожиданное...   
«Да здравствуют славные Вооруженные Силы Советского Союза!» - все встают и аплодируют. Китайцы делают то же самое.
    «Да здравствует вечная дружба между кубинским и советским народами» - все в том же духе выражают свое одобрение, но китайцы несколько растеряны, однако вместе со всеми поддерживают этот лозунг.
«Да здравствует Никита Хрущев!» - взрыв оваций, одобрительный гул зала, но... китайцы с каменными лицами сели. ??? Зал недоумевает и слышен теперь уже возмущенный гул.
«Да здравствует Фидель!» - продолжает Рауль и китайцы подхватываются со своих мест и тоже
аплодируют. И тут Министр РВС республики Куба, очень рискуя влипнуть в серьезный международный скандал, применяет хитрый прием. Он снова славит Хрущева за его братскую помощь Кубе (китайцы при этом снова приземляют свои зады на стулья), а затем, после небольшой паузы: «Да здравствует Фидель - верный последователь марксизма-ленинизма!» - заставляет их снова вскочить.
Теперь уже зал, начиная посмеиваться, перехватывает инициативу в свои руки и скандирует: «Хрущев!»(садятся), «Фидель!»(вскакивают). А затем присутствующие, и мы и кубинцы, начинают просто издеваться над вконец очумелой тройкой китайских представителей: «Хрущев (пауза), Фидель!», заставляя их то садиться, то вскакивать. Так продолжалось несколько раз и они, как «ваньки-встаньки» веселили присутствующих. В зале начался откровенный хохот, так не похожий на недавнюю торжественную атмосферу.
Естественно, что это не могло продолжаться бесконечно и наш посол, верный протоколу, поднял руку.  Когда установилась тишина в зале, объявил: «Торжественная часть окончена, спасибо за внимание!», тем самым прекратив шоу с «ваньками- встаньками». Китайцы, попрощавшись только с Раулем, с подчеркнуто гордо поднятыми головами ушли, провожаемые смехом и гулом зала.
Теперь мы с ними снова друзья и наверное до тех пор, пока какой-нибудь из наших или ихних недалеких политиков не нарушит эту дружбу. Таковы уж, к сожалению, выкрутасы истории.   
Вечер продолжался, началась традиционная художественная часть. Мы ожидали, что она будет представлена только местными артистами, но нас ждал приятный сюрприз - на сцене появился ансамбль песни и пляски Ленинградского Военного Округа. Мы давно соскучились по нашей военной форме, большинство кубинцев вообще не видели формы советского солдата. Поэтому зал взорвался восторженными аплодисментами. У каждого из нас, русских, подкатил ком к горлу от охватившего неподдельного чувства гордости за нашу армию, от того, как воспринимают кубинцы стройную выправку и вид наших солдат-пехотинцев, авиаторов, моряков, девушек ансамбля в такой же форме. А когда началась искрометная русская пляска ансамбля, казалось, что это современное здание разлетится на куски от вихря бушующих страстей в зале и на сцене. Настоящая бесшабашная удаль с виду спокойных, не резких и рассудительных «русо компанеро», так непохожих на темпераментных кубинцев, стала открытием для них, высветив еще одну черту национального русского характера. 

Пляски чередовались с русскими песнями, многие из которых очень нравились кубинцам. Особенно им полюбилась «Калинка», в которой была и напевность и задушевность и искрометность. Она особенно хорошо звучала в исполнении ансамбля, а соло прекрасного молодого матроса-тенора просто очаровывало.
Выступали и кубинские исполнители, но запомнился дирижер местного инструментального ансамбля. Молодой эксцентричный парень, в отличие от привычного нам поведения дирижера за пультом, неистово подпрыгивал в такт исполняемой ритмической музыке, топал ногами, заглушая ударные инструменты, чем и привлекал внимание зала больше, чем руководимые им музыканты. Необычно, непривычно, но оригинально и... весело!
Этим подаренным  хозяевами вечером мы остались довольны, а через день, 25 февраля, нас с женой ожидал еще более приятный сюрприз - приглашение на прием в советском посольстве. Пригласительных на группу дали всего два, точнее на две пары. Мы думали, что поедут туда с женами наши начальники Марченко с Яшиным, но Николай Степанович второй билет дал нам с женой, чем очень обрадовал. Впервые в жизни побывать на приеме в посольстве, ощутить эту известную только по фильмам загадочную атмосферу великосветской тусовки, увидеть «живьем» послов и дипломатов аккредитованных на Кубе стран - об этом мы и мечтать не могли.
Причепурившись как следует и коллективно одевшись в лучшее, что было в скудном гардеробе обитателей нашей усадьбы, мы с женой уехали в Гавану в особняк приемов посла Алексеева, провожаемые тоскливыми и по-доброму завистливыми взглядами  Так и хотелось сказать: «Ребята, мы не виноваты, что вам в этот раз не повезло!» Но в нашем коллективе не было черных завистников, никто на нас не обижался и все было воспринято как должное. Наоборот, наши женщины наперебой предлагали жене свои наряды и украшения, хорошо понимая, что из дому с собой можно было взять только самое необходимое и на светские рауты никто не рассчитывал.
Подъехали вовремя, но черный «Бьюик» шефа был уже на стоянке и внимательная чета Марченко терпеливо ожидала нас. Машины подходят одна за другой, выходят приглашенные дипломаты в строгих костюмах, их дамы в длинных вечерних платьях. Мы, конечно, как и другие серые, по счастью попавшие сюда русские и кубинцы, выглядели скромнее и совсем не так торжественно. «Не тушуйтесь, ребята, - говорит опытный Николай Степанович, уже не однажды побывавший на таких приемах, - вы еще увидите, как эти леди, поднимая свои длинные роскошные платья, побегут к накрытым столам, не прозевайте этот момент!»

       Заходим через парадный вход особняка.
Посол с женой, пожилой, как и он сам, приятного вида женщиной встречают и приветствуют каждого гостя, не нарушая протокольный ритуал.
       Пройдя просторный и красивый,   под красное дерево, холл, уставленный у стен высокими вазами с цветами, оказываемся... в чудесном экзотическом и ухоженном заботливыми руками прислуги саду. Аккуратно обработаны кусты сирени, тут и там цитрусовые деревья, большой бассейн с чистой голубой водой, изнутри подсвеченный лампочками, рядом из бамбука - бар-беседка. Сад рассекают  выложенные  серой  плиткой  дорожки,  густая  травка  ровно подстрижена.
Высокого освещения в саду нет, разноцветные фонарики лежат в траве и создают приятный полумрак. Слева от входа расположено что-то тоже в виде бара, где в ассортименте прохладительные и крепкие напитки, легкие закуски для гостей. А в дальнем, пока еще «необитаемом», левом углу сада накрыты два ряда длинных наскоро сколоченных из досок столов со снедью, безусловно, русской кухни, особенно почитаемой иностранными завсегдатаями этого гостеприимного особняка. Но все это покрыто белыми листами бумаги и пока ждет своего часа. Мы скромно присматриваемся ко всему, все для нас необычно и кажется, что попали мы в какой-то волшебный мир.
Гостей уже собралось порядочно, многие друг друга знали и постепенно соединялись в тихо беседующие группы. По саду между гостями ходили официанты в белых рубашках с бабочкой и на подносах разносили рюмки с вином и крепкими отечественными напитками. Шеф издалека подмигивал нам, предлагая не очень теряться и пользоваться сервисом смелее. Но мы уже почти освоились, а тут еще и Рене с женой подъехали, так что у нас стала образовываться своя компания и все пошло нормально.
Мы конечно обращали внимание на иностранных гостей, которые собирались
в центре сада на небольшой площадке, но не знали никого из них, и поэтому особенно ими не интересовались. Но когда приезжали послы, об этом объявляли по динамику, то все присутствующие поворачивались в сторону входившего и приветствовали. Появление именитых гостей на приеме дало повод остальным подвинуться ближе и постепенно вокруг площадки образовался на почтительном расстоянии круг любопытных, в числе которых оказались и мы.
Объявляют: «Прибыл Министр Обороны республики Куба Рауль Кастро Рус!»
Оживленный, улыбающийся Рауль быстро подходит к дипломатам, приветливо здоровается, поворачиваясь то к одному, то к другому и...вдруг в толпе видит меня и тут же подходит.
Я обомлел, потому что нутром почувствовал промашку нашего друга, молодого министра, не привыкшего еще к светским манерам: он явно нарушал дипломатический этикет. Почтенные иностранные гости -  дипломаты с удивлением смотрели в нашу сторону, пытаясь разобраться, что за знаменитость вдруг встретил Рауль, что не до конца поздоровавшись со всеми, и с объятиями бросился навстречу. Я был не в своей тарелке от неожиданности и до того растерялся, что невпопад отвечал на его вопросы, потому что просто не понимал, а он их сыпал, как из короба. Немая сцена у дипломатов несколько затянулась. Выручил  охранник, который нашептывая Раулю что-то об «официаль моменте», постепенно оттеснил его в сторону удивленных высоких гостей. На наше общее с моим другом счастье в это время объявили о прибытии китайского посла и инцидент сам собою замялся.
«Ну, Мыкола, ты даешь! - Николай Степанович, видимо не совсем осведомленный о моих отношениях с Раулем, удивляется, -Доложишь, что за «шашни» у тебя с министром». Но я уже отошел и спокойно, улыбаясь, ему отвечаю: «Все хорошо, что хорошо кончается. Но пока Вы там с Голенищевым бороздите кубинское небо, я не теряю времени даром здесь, на их земле!» Вместе посмеялись, взяли с подноса по рюмке себе и нашим дамам, продолжая наслаждаться представившейся нам возможностью быть причастными к событиям этого приятного вечера.
Чувствовалось, что та часть гостей, для которых дипломатический прием является делом привычным, проявляют некоторую суету и явно чего-то ждут. «Будьте готовы, не прозевайте сигнал к кормушке, я его никогда не слышал, но все, как по команде, вдруг срываются и бегут к столам» - не успевает предупредить нас шеф, как вся масса людей действительно устремляется в этом направлении. Шеф с женой, увлекая нас, тоже засеменили туда, но мы с Валентиной отстаем из скромности и... почти не успеваем. По пустой тарелке с завернутой в салфетку вилке нам досталось, но из многочисленных закусок довольствовались лишь салатами, остатками бычков в томате и одинокими ломтиками то там то здесь колбаски и ветчины. Икра, осетрина и разные там вкусности нашей богатой кухни  мигом исчезли. Но это было не главным, мы трезво расценили, что самым главным достоинством этого вечера было наше участие в нем. Теперь будет о чем рассказать и обитателям усадьбы и своим домашним на родине.
После того, как столы были опустошены, высокопоставленные гости начали постепенно убывать, но других было еще много. И тут вынесли к бару огромную корзину с жаренными пирожками с капустой. Корзину тут же плотно облепили желающие полакомиться давно забытой едой. Мы были далеко от этого лакомства, но выручил наш более расторопный шеф. В обеих руках он нес полдюжины пирожков и со словами «Вы что зеваете?» - угостил и нас. Это был последний штрих нашего знакомства с казалось ранее загадочной, но теперь уже познанной  нами  на  практике  атмосферой  приемов  и  когда   Николай Степанович предложил закругляться, без колебаний согласились.
Те, кто еще остался, а это были исключительно русские из контингента войск, рассказывали нам на следующий день, что посол щедро распорядился выкатить бочку русской водки, добавили и закусок. В бочку ввинтили пивной насос и качали оттуда прямо в подставляемую желающими тару. Сам я этого не видел, но думаю, что если это правда, то  наши земляки  вдоволь отвели душу. Не лукавя, хочу сказать, что это для них была счастливая удача за все перенесенные тяготы на этой земле. Они больше, чем кто-либо другой, по праву заслужили этот праздник.
Мы возвратились из Гаваны поздно, поэтому делились впечатлениями о проведенном вечере с обитателями нашей усадьбы уже на следующий день. Вопросов было много и мы с удовольствием на них отвечали, стараясь в точности передать все нами увиденное и тем самым создать у них, по воле случая оставшихся дома, эффект присутствия на этом дипломатическом приеме.



                ГОДОВЩИНА   
               ШТУРМА  КАЗАРМ  МОНКАДА

        Приближался день 26 июля 1963 года - 10-летие штурма казарм Монкада. В этот день в 1953 году революционный отряд под командованием Фиделя Кастро в г.Сантъяго-де-Куба штурмом овладел казармами Монкада - оплотом батистовских вооруженных сил. Многие солдаты перешли тогда на сторону восставших. Но восстание было подавлено и революционные отряды Фиделя ушли в горы Сьера- Маэстра, где еще более пяти лет сражались с ненавистным народу режимом.     И только 1 января 1959 года революция победила.
       Обе эти даты на Кубе отмечаются как национальные праздники.
А в этот день на авиабазе Сан-Антонио начались приготовления  к грандиозному по кубинским масштабам военному параду и показным полетам. Еще в декабре прошлого года кубинцы решили, что пришло уже время и им осваивать групповой пилотаж. Возможно такому решению  способствовало присутствие в это время в составе советского контингента  знаменитых пилотажников на самолетах МиГ-21 из подмосковной Кубинки, и местные летчики хотели доказать и нам и своему командованию, что они тоже кое-что могут. Как  бы там ни было, но на наше скромное предложение  для начала освоить групповой полет в составе  троек, они категорично настояли сразу осваивать полет ромбом. И успешно освоили! На параде в Гаване они прошли над памятником Хосе Марти на высоте 200 метров изумительным по красоте плотным ромбом. Что тут скажешь? Молодцы!
А в Сан-Антонио все шло в этот день своим чередом. На базу прибыли подразделения десантников. Эти ребята вызывали у нас восхищение. Под палящим тропическим солнцем в своей достаточно плотной военной форме, с огромными парашютными ранцами за спиной и до зубов снаряженными они выстроились на ВПП.
Прибыли и военные  других родов войск, но без техники, чтобы не загромождать аэродром. Но если наши русские парадники тренировки проводят не на зрителях, то кубинцы начали тренироваться прямо здесь на полосе и на виду у всех. Продолжалось это не менее часа, после чего все по команде уселись на бетон ровными «коробками» и еще столько же сидели в ожидании начала парада.
Никаких тебе шевелений, разговоров, перекуров - молча и в одинаковой позе в течение часа! Наш брат-солдат такую пытку вряд ли выдержал бы - ведь у нас в Харькове, где я учился, на майских парадах нередко падали в обмороки от солнечного удара. Можно только позавидовать дисциплине и выдержке кубинских солдат.
Но вот на аэродроме появился кортеж машин. В оливковом «Шевроле» приехал Фидель. Около сооруженной напротив ВПП трибуны для руководства и гостей скопилась большая толпа русских. Это были наши офицеры из полка МиГ-21, перелетевших к нам в блокаду из Санта-Клары и теперь постоянно расквартированных в Сан-Антонио. Мы же, советники, в толпу не лезли, снисходительно посмеиваясь и не без показного бахвальства свидетельствуя своим соседям, что для нас встреча с Фиделем - дело привычное и мы с «команданте» на короткой ноге. Конечно, и сами мы не прочь были оказаться поближе к Фиделю, но раз уж «задрали нос выше крыши», пришлось держать марку перед своими соседями. Все это - издержки молодости и сейчас кажется просто глупым и смешным.
Вспоминается такой случай. Какой-то офицер-техник протиснулся к Фиделю и попросил его сфотографироваться на память. «Команданте» просьбу охотно уважил и надо было видеть умиленную физиономию нашего русского, стоявшего в обнимку с Фиделем перед фотокамерой! Его распирало от счастья и, наверное, казалось, что весь мир смотрит на него. Сказать правду, несмотря на наш кураж, каждый из нас втайне завидовал находчивости счастливчика получить такую память. Думаю, что теперь уже давно поседевший русский дедушка-ветеран бережно и с гордостью показыват внукам свою дорогую реликвию.
А охранники тем временем настойчиво растолкали толпу и позволили Фиделю взобраться на трибуну. Зайти спереди трибуны и сделать фото именитых гостей не разрешало оцепление, но казалось, что этот запрет касается только кубинцев, ибо нашего брата-россиянина ничто не останавливало. То один, то другой из нас обязательно просачивался и  фотографировал. Удалось и мне это сделать.
Обращала на себя внимание охрана Фиделя. При его комплекции и внушительном росте охранники казались особенно маленькими. Другое дело наши, с позволения сказать, мордовороты! На Кубе полно здоровенных и крепких парней, особенно среди негров. Но такой подбор охраны устраивал Фиделя потому, что небольшие и юркие ребята дюжиной набивались в его машину и своими телами прикрывали главу государства. Помню, когда хоронили маршала Якубовского, мы получили пригласительные на Красную Площадь и стояли прямо на скамейках у Мавзолея слева. Каждый старался найти такое положение, которое позволяло видеть происходящее на площади. Передо мной оказался «шкаф» двухметрового роста и с плечами в сажень. Куда ни повернусь, он мне мешает. Я в форме полковника, он в цивильном. Трогаю его за плечо и говорю:  «Товарищ, станьте удобнее, Вы же не один здесь, ничего не видно!» Он медленно поворачивает ко мне свою огромную с квадратным подбородком физиономию, смотрит немигающими стеклянными глазами несколько секунд и также  молча отворачивается, не меняя позу. Я вдруг понимаю, с кем имею дело и смиряюсь со своим положением. Такого охранника даже танком не сдвинешь!
Возвращаясь к охранникам Фиделя, с уверенностью утверждаю, что небольшой рост - это их единственный недостаток. В остальном - это высокоподготовленные профессионалы, которые свое дело знают.
Тем временем начался парад войск. Как и ожидалось, вначале четким строем прошли парашютисты, затем различные рода войск в пешем строю. Но главное - авиационный показ! Этого все ждали с нетерпением и, в первую очередь, полетов наших асов на МиГ-21. Ведь это же были знаменитые «Витязи», как их теперь именуют! Если у себя на родине они творили в небе чудеса, но все-таки под неусыпным оком начальства  и  службы  безопасности   полетов,   то   здесь   они  могли чувствовать себя, куда более свободно.   
       Я уже не помню фамилий этих летчиков, но   они  тогда   превзошли   себя.
Кубинцы от восторга просто неистовствовали, они такого никогда не видели. С замиранием и мы смотрели, как штурман полка     подполковник   Шабанов   на  высоте не более 10-15 метров «по ниточке» прошел  над полосой в перевернутом полете и свечой ушел вверх. Одиночный и групповой пилотаж демонстрировали и другие летчики полка. Дух захватывало, это был настоящий воздушный парад советской авиации!
Продемонстрировали свой «ромб» двумя группами и кубинцы, вызвав бурю оваций на аэродроме. И вот объявляют: «В воздухе на самолете МиГ-21 команданте Каррерас!» Что тут началось!   Никто из кубинцев до этого на знаменитом «двадцать первом» в воздух еще не поднимался, они только начали переучивание и в лучшем случае прошли теоретическую часть.
Майор Каррерас был командующим кубинских ВВС и на МиГ-21 до этого не летал, во всяком случае мимо нас факт его переучивания не прошел бы. Ему в то время было лет 40, не более и по кубинским меркам он был уже человек пожилой. Но он был опытным, действующим летчиком. Летное обучение и подготовку в свое время прошел в Штатах, участвовал в событиях на Плайя-Хирон, потопил не одну «барку с контрас», летал на многих типах самолетов и свое летное мастерство регулярно поддерживал. Скорее всего, в этот же день кто-нибудь из опытных русских инструкторов посидел с ним в кабине час-другой, рассказал и показал что к чему, а взлет и посадка для опытного летчика, если конечно не возникает в воздухе нештатных ситуаций, - дело не сложное.
Подобной практикой вылета на новом типе самолета большие начальники пользовались и в Союзе.    Это только после гибели командующего авиацией ПВО генерал-лейтенанта Кадомцева на новом в то время самолете МиГ-25п вопрос переучивания руководящего летного состава был упорядочен.
Как бы там ни было, но вот майор Каррерас выруливат на ВПП, проруливает по ней, разворачивается и взлетает. Кубинцы от радости орут, прыгают, пляшут. Как же! Исторический момент - первый кубинец, да еще командующий авиацией, на легендарном МиГ-21! Между тем Каррерас взлетел нормально, как и надо. Делает два круга и заходит на полосу.  Думали, строит заход на посадку. Но нет. Решил  показать, что  тоже не лыком шит.  Высота,  конечно,  скромная, метров 150-200, но также  переворачиват  самолет  и  перед   трибуной проходит в перевернутом полете. Потом, как ни в чем не бывало, заходит и очень чисто садится.   Но если  русские  делали  это с шиком, без тормозного парашюта, то ему видимо посоветовали не рисковать и он сел по правилам.
Когда самолет зарулил в зону заправки, толпа из наших и кубинцев, прорвав оцепление, бросилась поздравить командующего с первым самостоятельным вылетом на новом для него самолете. Отвечая на приветствия, первые слова команданте были: «Паракаида (парашют) нормаль!» Самолет Миг-21 относительно легкий   и тормозиться парашютом очень эффективно. «Ну, а как Вам показался самолет?» На этот вопрос Каррерас  развел руки в сотороны, как Аркадий Райкин при открытии стадиона в Лужниках, а затем молча поднял большой палец. Лучшей оценки этому прекрасному самолету и не требовалось! После этого он поднялся на трибуну и по всей форме доложил Фиделю о выполнении полетного задания (очевидно, что «добро» на этот полет он получил от Главнокомандующего, иначе и быть не могло). Позже Каррерас, как примерный ученик, вместе со всей группой кубинцев прошел полный курс переучивания.
Это, конечно же, был гвоздь программы, а все остальное прошло своим чередом и без происшествий.
               

 

                Р У С С К И Е   Г О Р К И
       
Есть в Гаване парк с множеством аттракционов, если и не совсем похожий на наш ЦПКиО им.Горького, то назначение у него такое же. Как-то гуляя по городу, мы забрели с ребятами и сюда. Ходили, не спеша прогуливались и подошли к «американским горкам», которые именовались здесь «русскими».       

Намерений прокатиться на них у нас не было, но узнававшие нас повсюду кубинцы все-таки спровоцировали взрослых русских дядей купить билеты и занять места в колясках.
Поезд, населенный в основном молодежью и детворой, тихо тронулся и медленно вошел в полузатемненный тоннель – «Аллею поцелуев». Молодежь занялась своим обычным в полумраке делом, а мы, убаюканные плавностью движения, расслабились, тем более, что никто из нас раньше на этом виде «транспорта» не катался. Со стороны я, конечно, наблюдал, но кататься ни разу не пробовал. Меня только всегда удивляло то, что катающиеся неистово визжат и мне казалось - от удовольствия. В общем, всерьез я эти горки не воспринимал и сел в коляску, как говорят, с познавательной целью. Но что меня ожидало!!!
Как только закончился тоннель, весь поезд вдруг сорвавшись с места, как истребитель на форсаже, мгновенно провалился в пропасть почти под 90о и меня, не ожидавшего такого фортеля, едва не выбросило из коляски. Хорошо, что поручень, за который я почти не держался, упирается в живот и спасает незадачливых катальщиков. Я весь похолодел, дух захватило от страху и первая здравая мысль, посетившая меня в этот миг, была: «Какого хрена я влез в эту коляску?!» Но было уже поздно каяться и надо было выживать а, главное, постараться не вывалиться.
Я, как клещ, мертвой хваткой вцепился в поручень и от страху зажмурился - будь что будет. А поезд несся, казалось, с космической скоростью, мы то вверх ногами, то бешено несемся вниз, перегрузки, то вырывают нас из сиденья, то вдавливают, да еще это сооружение ходуном ходит - вот-вот развалится. Закричать «ма-ма-а-а!!!» стыдно, но так хотелось!
         Десять-двадцать секунд этого «полета», наверное не более, показались мне вечностью.
Все так же неожиданно закончилось, как и начиналось. Поезд вдруг резко сбавил скорость и медленно подошел к месту высадки. Я раньше не верил, когда мне рассказывали о пережитом стрессе, что со страху люди не могут разжать пальцы, а теперь и сам не мог этого сделать сразу. Я боялся отпустить поручень, - а вдруг это чертово страшилище рванет с места еще раз. Но поднятый на смех ребятами, я наконец понял, что все для меня благополучно закончилось.

Когда я немного отошел, сказал: « Нет, теперь с меня хватит, больше я с вами ни в какие сомнительные мероприятия не ввязываюсь. По вашей вине я чуть в море не утонул, а теперь вы меня хотели угробить на этих, с позволения сказать, русских горках. Такую пытку могли придумать только американцы и теперь никто не заставит меня хотя бы  еще раз испытать себя на этом страшилище!»
Как-то, уже с женой, мы попали еще раз в этот парк и, проходя мимо  горок, она предложила прокатиться. «Я уже один раз пробовал, больше не хочу и тебе не советую» - выражение моего лица при
этом было такое, что она сразу все поняла. «Что, боишься, как тебе не стыдно!» «Боюсь» - откровенно признался я.

Но в тот раз, так как молодость брала свое, была причина зайти в бодегу и обмыть мой первый и последний «вылет» на этой почти авиационной технике, мы дружно повиновались привычному зову.



                МОИ  КОЛЛЕГИ
                ПО  РАБОТЕ
Настало время рассказать о каждом из тех, кто вместе со мной разделял трудности и радости этой непростой командировки здесь, на кубинской земле.

МАРЧЕНКО  Николай  Степанович. Это был наш шеф или «хефе», как на свой манер звали его кубинцы, человек уже солидного возраста, лет около пятидесяти, опытный летчик и руководитель. По характеру он был спокойным, но требовательным человеком. К нам, молодым, относился по-отечески, в то же время спуску за вольности не давал. Меня, как советника кубинского инженера эскадрильи, почему-то сразу сделал своим нештатным адъютантом на аэродроме. Если он в этот день летал, я неотлучно находился при нем, выполняя различные поручения, чем вызывал, мне казалось, некоторую ревность у Яшина, которому по должности положено было опекать нашего шефа. Непременной моей и Яшина, уже профессиональной, обязанностью была организация осмотра самолета нашими русскими специалистами, на котором вылетал «хефе Никола». Причем я лично должен был осмотреть планер и двигатель, а также проконтролировать, как механик усадил шефа в кабину. Думаю, что он мне доверял. Давать ему оценку, как летчику, я не берусь, да просто и не имею права, как инженер по специальности. Однако я и мои товарищи замечали, что  в  работе с кубинцами Николай Степанович проявляет чрезмерную осторожность, старается без риска отбыть свой срок в командировке. Это не преминуло сказаться на их готовности к возможным боевым действиям на самолетах МиГ-19п в период карибского кризиса. Ночью они воевать на этих самолетах по летным правилам не могли, но вынуждены были, как камикадзе, сидеть в готовности в дежурном звене на случай налета американцев. Раньше говорилось, что за эти промахи в подготовке кубинцев полковник Марченко Н.С. был отозван в Союз. И тем не менее доброе слово о его работе на Кубе сказать нужно. Он дал путевку в летную жизнь многим местным летчикам, научил их осмотрительности и уважению к требованиям летных инструкций и законов. Многого стоит и труд Николая Степановича в обучении летчиков групповой слетанности, что дало возможность впервые в истории молодой кубинской республики и авиации с блеском провести воздушный парад над праздничной ликующей Гаваной.


       ГОЛЕНИЩЕВ  Валерий был инструктором-летчиком и в летных делах являлся правой рукой нашего шефа. Но особого рвения в работе не проявлял.  По нашему общему мнению этот молодой здоровый парень был если и не трусоват, то с паникой дружил. Был у меня с ним неприятный случай. Есть на Ути МиГ-15 сливной краник на фильтре низкого давления. Служит он для слива отстоя топлива перед полетами для контроля его чистоты. Кто знаком с этой техникой знает, что кран запирается поворотом поводка и удерживается пружиной. Сам он при любых вибрациях конструкции открыться не может, но по заведенному порядку в авиации обязательно контриться. Однако внушить это правило кубинцам нам никак не удавалось. Они нам приводили примеры из американской техники, убеждали, что это бесполезная трата времени и так далее и тому подобное. В общем, делали по-своему, если мы не замечали. Так и в этот раз перед вылетом самолета в Санта-Клару я осмотрел машину, сделал свои замечания технику, в том числе и по злополучному крану, но что-то отвлекло и я не успел проверить. Самолет улетел, а когда возвратился, Валера обвинил меня... в том, что я чуть ли не убить его задумал. Что я мог ответить этому человеку? Я ведь тоже был молод и горяч, так что ответил ему соответственно: ты не только в технике не разбираешься, но еще и трус порядочный. С этого момента дружба наша кончилась. Если он прочтет мои воспоминания, то могу теперь уже по прошествии большого времени пересмотреть свои ошибки молодости и попросить прощения за грубое высказывание.


ЯШИН  Борис  Михайлович. Он, как уже не однажды упоминалось, был нашим техническим руководителем. Высокого роста, нормального несколько сухопарого телосложения, слегка рыжеволосый человек был настоящим технарем из тех, кто перелопатил не одно поколение авиационной техники. Это был первый советский инженер, которому вменялось в обязанность
               
         

полностью внедрить в практику эксплуатации наши правила и нормы. Нужно сразу отметить, что Борис Михайлович блестяще справился с поставленной задачей. Мы не могли осуждать работу своих предшественников, ибо знали, что они сделали все, что смогли в условиях первичного освоения ими же собранных самолетов и постоянной угрозы их военного применения. Тогда главным было научить кубинцев первым шагам предполетного обслуживания  техники, дать им минимально необходимые навыки в работе. Остальное все должна была довершить наша группа. Наш «техшеф», как мы его называли, начал работу с подробнейшего плана-программы, которая была согласована     с главным инженером ВВС Кубы лейтенантом Кортиной. Предусматривалась большая теоретическая часть программы, рассчитанная на несколько месяцев. Мы также настойчиво внедряли все существующие у нас на родине виды подготовки техники к полетам и методы профилактики отказов. Яшин заставил кубинцев не просто фиксировать отказы, но вместе с нами и анализировать их для выработки предупредительных мер. Профилактические парковые дни теперь стали нормой работы кубинцев. Работа на стоянке стала    приобретать   определенный законченный вид. Обо всем проделанном нами в этой командировке, уже не раз упоминалось и это была безусловно заслуга Яшина, как технического руководителя. Высокообразованный и многоопытный авиационный инженер давно перерос свою союзную должность заместителя командира полка по инженерно-авиационной службе, но оценен был только на Кубе. Под конец командировки Борис Михайлович был переведен в Гавану     «поближе»  к Кортине
для постоянной консультации главного инженера ВВС и его аппарата. Выделили ему для жилья особняк-дворец (иначе и не назовешь это экзотическое сооружение белого цвета с многочисленными шпилями и портиками рядом с нашим штабом). К нам в Сан-Антонио Яшин приезжал уже не ежедневно, но теперь непременно с Кортиной. Мне повезло с ним, как с начальником. Несмотря на его большой вес и опыт, а поэтому и право диктата в разрешении технических дискуссий и споров, он всегда терпеливо выслушивал мое мнение и никогда не давил на меня своим авторитетом. В последствии, уже после командировки, сталкиваясь в технической схватке со своими начальниками, я нередко добрым словом поминал своего наставника, с которым так мало пришлось поработать вместе.
Недостаток у Яшина был один: он очень любил пиво. Этот напиток он мог пить бесконечно. Однажды, еще когда он жил с нами в «каса дос» до приезда жены, в субботу на ужин, как обычно, к углу нашего общего стола поставили два ящика пива, всего 48 трехсотграммовых бутылок. Мы не очень любили терпковатое и крепкое кубинское пиво, поэтому каждый выпил по бутылке. Остальное, оставшись один за столом, выпил Борис Михайлович. Да так и уснул там, оказавшись... в луже продукта переработки почек. Что тут возмешь с сонного человека, если во сне эта процедура кажется сладкой и приятной! Наутро он очень переживал и прятал глаза, но мы понимали и делали вид, что ничего не произошло. Чтобы быть с ним «квиты», должен признаться, что будучи в кмандировке в Пушкине в январе 1964 года я оказался у него в гостях и тоже отличился, перебрав спиртного у гостеприимного хозяина.

  ЩЕРБАКОВ  Михаил  Александрович попал к нам в группу с должности инженера дивизии по авиационному вооружению и был старше всех по возрасту. Общительный, но тихий и добрый по характеру, он был уважаем всеми. Возможно это его качество послужило причиной назначения Михаила Александровича парторгом нашей группы. Это также был очень опытный авиационный специалист, сумевший за короткий срок многому обучить своих подопечных. К чести этого мудрого человека, он не стал нас отговаривать от написания письма в ЦК, так как понимал наши молодые души и законность наших требований. Письмо он не подписал, но мы понимали, что обязывала этому его партийная должность, да и жену он на Кубу не вызывал. Произошел с ним один забавный случай, который послужил не только причиной потехи над стариком, но  заставил и нас быть более осторожными при вечерних прогулках в нашем саду. Как-то влетает он весь побелевший в холл и говорит, что на него напала «черная вдова». Был май месяц, а в это время паук ядовит и укус его смертелен. Оказывается, во время вечернего променажа по аллеям сада на голову М.А. падает (или прыгает) огромный паук и запутывается в волосах. Со второй или третьей попытки  удалось сбить его с головы на бетон дорожки, но паук начинает прыгать с воинственными намерениями. А прыжки его достигают одного метра, так что испугаться можно. Как уже там было, не знаю, но удалось все же ботинком раздавить эту гадину. Величиной «вдова» была с ладонь, но когда на утро мы пошли посмотреть на это чудище, то на месте «сражения» увидели... голый скелет паука. За ночь трудолюбивые маленькие кубинские муравьи полностью обглодали «агрессора». Как ни потешались мы над Михаилом Александровичем после этого случая, как ни храбро старались выглядеть, но под деревьями и пальмами ходили теперь с опаской, то и дело задирая головы вверх. Не помню уже точно, но кажется наш добрый старик остался на Кубе на второй год.     Если даже и не так, то по возрасту в Союзе Михаила Александровича ждал «дембель».

ГНИДИН  Герман и КУЛАЖЕНКО  Виктор. Разделить этих людей, как и отделить меня от них просто невозможно, так как все свое свободное от работы время мы проводили всегда вместе. Так уж получилось, что с ними у меня сложились особенно дружественные отношения. 

Герман - бывший летчик-штурман, списанный с летной работы по состоянию здоровья и в группе выполнял обязанности специалиста по боевому управлению, так что его рабочим местом был командный пункт. А кличка «штурман» навечно прилипла к нему, тем более, что по характеру он был исключительно коммуникабельным и в тоже время «плодородным» на анекдоты, выдумки и развлечения человеком. Единственное, что отвлекало его от нашей компании, это преферанс. Но карт была всего одна колода на всех, так что это занятие чаще всего приходилось у него на ночь. А днем и вечером он нам скучать не давал и все наши описанные ранее события и пикантные происшествия, как правило, были инициированы нашим «штурманом». Думаю, что не будь в нашей группе Германа, писать мне сейчас о нашем свободным от работы времени было бы не о чем. Вот такой это был полный жизни и бесхитростного юмора человек. Конечно, когда к нему приехала жена Тамара с пятилетней дочкой Наташей, жизнь нашей неразлучной тройки приобрела более умеренный ритм. Где он и его семья сейчас и как сложилась их судьба после командировки, особенно в наше непростое время, я не знаю.

Виктор, тоже постоянный спутник нашего трио, был по характеру явной противоположностью «штурману». Он всегда шел, а точнее, плелся в фарватере компании, соглашаясь на все наши предложения. Был он большим любителем выпить, нормы не знал, а поэтому находился под нашим неусыпным контролем. Жену он не вызывал, так как с ней остался грудной ребенок, и это тоже накладывало отпечаток на его настроение. Мы это всегда чувствовали и старались не оставлять его наедине со своими думами. После командировки мы служили в одном гарнизоне, но в разных полках: он в транспортном, а я - в истребительном. К слову, он так мне расхвалил Клин, где он служил, что когда мне представился случай перевестись туда, я им воспользовался.  Его пристрастие к спиртному в конце концов привело к трагическому концу - он умер от цирроза печени.

ПАВЛОВИЧ Вадим был специалистом по радиолокационному оборудованию. По возрасту он был на пару лет моложе меня. Как специалист был тоже грамотным и опытным человеком и много сил приложил к обучению кубинцев эксплуатации этого сложного оборудования, требующего не только хороших знаний, но и практических навыков. Самолет МиГ-19п по своему назначению был перехватчиком и различные летные «выкрутасы» на нем делать особенно не рекомендовалось, так как большие перегрузки сказывались на работе электронных блоков бортовой РЛС. Но у молодых и горячих кубинских пилотов было столько задора и энергии, что они на этом самолете делали все, что хотели. Поэтому  прицелы часто отказывали и были, мягко говоря, ограничено работоспособны. Пришлось срочно организовывать их калибровку и отладку. Я вывешивал самолет по реперным точкам «в ноль», то есть нивелировал его с помощью теодолита, а Вадим порою в течение целого дня колдовал над аппаратурой станции. Почти месяц после своего приезда мы возились с этим делом, так как срывалась летная программа по освоению кубинцами полетов на перехват учебных целей.
С ним у меня сложились в основном деловые отношения, а после работы он больше уважал спорт и в наших молодых тусовках участвовал редко. Когда же под новый год к нему приехали жена с маленьким сыном, он поселился в соседнем доме и все свое внимание уделял семье, как примерный муж и отец. Михаил Александрович даже в пример нам его ставил, укоряя нас иногда за проделки молодости. Однажды еще в его «холостяцкий» период мы остались с ним дома для выполнения какой-то работы с документацией. Корпели над бумагами до обеда, потом решили освежиться в бассейне. Он оборудован был гибкой доской-трамплином, рядом была экзотическая бамбуковая беседка- раздевалка. Разделись, попрыгали в воду, плаваем.

Одинокий охранник, почему-то с недовольным видом, молча наблюдает. Вадим решил «освоить» трамплин. Прыгнул раз, другой, но ему вдруг пришла в голову мысль, что если на доску поставить металлический стул и прыгнуть с него, будет эффектнее. Так и сделал. Стул, как и следовало ожидать, упал в воду, подброшенный доской. Охранник ругнулся по-своему, отошел в сторону и уже довольно зло смотрит на все происходящее. Дело в том, что бассейн только перед этим покрасили, а стул с трехметровой глубины нужно было еще достать. Начали мы нырять, по очереди подтаскивая его на мелководье. В общем, на белоснежном дне бассейна осталось две черных полосы... Охранник что-то сказал нам, наверное обозвал последними словами, и вообще ушел. А когда через час наши приехали на обед, Яшин задал нам такую взбучку, что нам и не снилось. Оказывается охранник позвонил прямо в Гавану и нажаловался чуть ли не министру, а оттуда, уже из нашего главного  дома, Яшина по телефону нашли на аэродроме и приказали разобраться с вандалами. Мы готовы были ведрами вычерпать воду и самим вновь выкрасить бассейн. Правда, на следующий день за нас это сделали кубинцы. Ну, а о том, в какую историю я влип в Камагуэе, будучи с Вадимом вместе в командировке, что тоже было связано с бассейном, ранее уже говорилось.
Мне в жизни почему-то всегда везет на неожиданные встречи и в самых неожиданных местах. Вот примеры только «кубинского» варианта. После Кубы все из нас приобрели «Волги», потому что все заработанные деньги привезли в Союз, а автомобиль был мечтой каждого из нас. Еду я с женой в отпуск, проехал Киев и на перекрестке дорог стою и разбираюсь, как мне проехать и вдруг вижу, как останавливаются такие же две машины: в одной - чета Яшина, в другой - Павловича. Побратались, поговорили и разъехались по своим маршрутам. Еду далее по дороге Киев-Борисполь и на одной из автобусных остановок вижу... Николая Степановича Марченко. Он уже успел уволиться из армии и теперь работал диспетчером в аэропорту Борисполь. Но то, что через 16 лет я в Москве встречу своего подопечного Рене Суареса, прямо на улице, такое может только присниться! Я настолько был удивлен встречей, что стоял перед ним с улыбкой «рот до ушей» и долго не мог вымолвить ни слова. Обнялись, потискали друг друга по кубински и проговорили часа два.
Кстати, что такое «потискать по кубински»? В отличие от нас, кубинцы целуют только женщин, а с мужчинами слегка обнимаются, перекладываясь с плеча на плечо, наподобие нашего троекратного поцелуя. Было иногда неприятно смотреть, как наши высокопоставленные руководители лезли к кубинцам с поцелуем, а они стыдливо старались увернуться от неприятной для них процедуры. Об этом всегда предупреждали, но нередко славянская привычка брала свое.


ЧЕРВЯКОВ Виктор. Работал он у нас специалистом по радиотехническому оборудованию и тоже дело свое знал. По характеру был более замкнут, чем остальные, держался больше особняком. Любил преферанс и это было его любимым занятием с Германом по ночам. Оба они всегда почти выглядели не выспавшимися. Это он у нас тогда прославился в аэропорту в ресторане, явив нам всем и официанту «русское» понимание светского этикета за столом и умение пользоваться сервировкой.

ЯКОВЛЕВ Алексей. Он работал советником у начальника технико-эксплуатационной части, так называемой ТЭЧ, то есть занимался регламентными и ремонтными работами на самолетах. Прибыл он на Кубу из Пярну и женат был на эстонке Кире, молодой и симпатичной. До приезда жены, в отличие от нас гуляк, был сдержан и более, казалось, интелигентнее нас, никогда не ругался непотребными словами, что в авиации явление крайне редкое. За это его и уважали. Кира недостаточно хорошо еще владела русским языком, что иногда вызывало у обитателей усадьбы тихое подтрунивание. Например, она никак не могла произнести слово «сквозняк» и говорила «сквонзяк». Если они сейчас остались в Эстонии, то теперь уже Алексей мучается с эстонским произношением.


МИЛАГРОС или по-русски Мила, как мы ее все звали, была испанкой, попавшей в Союз еще ребенком во время гражданской войны в Испании. Как и все испанские дети, потерявшие в этой войне родителей,  воспитывалась она в какой-то московской семье. А у нас она была переводчицей. Настоящий испанский несколько отличается от кубинского, главным образом характерным произношением окончаний слов, чего Мила терпеть не могла и постоянно поправляла кубинцев и нас, осваивающих этот язык. По характеру она напоминала наших темпераментных кавказских женщин, могла и отчехвостить как следует, так что мы ее побаивались и относились к ней, как к старшей сестре.
       БОКАЛО  Аким был специалистом по аэродромной службе и занимался с персоналом местного подразделения материального обеспечения полетов и контролем за состоянием взлетно-посадочной полосы. К нашим  «технарским» делам отношения не имел. Был деловым, грамотным человеком и хорошим товарищем.
Это были основные действующие лица той теперь уже далекой командировки на Кубу, с которыми мне пришлось работать в 1962-63 г.г. Было в группе еще несколько человек, но они были специалистами другого профиля и к нам отношения не имели, да и фамилии их я уже не помню.



                К А Р Н А В А Л

Описанием этого чудесного, ни на что непохожего праздника, я хотел бы и закончить свой рассказ о Кубе. 

Когда у нас говорят о карнавале или по радио или по телевидению, то почему-то имеют в виду Бразилию или Аргентину, но ни разу не слышал, чтобы говорили о Кубе. А зря! Карнавал на Кубе и по размаху и по красочности и по темпераменту  ничем не отличается от любого другого, происходящего на южноамериканском континенте.

Карнавал, как правило, завершает уборочную страду, т.е. приурочен к окончанию сафры, но нам казалось, что он длиться круглый год. О карнавале только и говорят. А дело в том, что подготовка к нему начинается задолго до этого и проходит по всей стране. Во всех сколько-нибудь организованных коллективах идет отбор кандидатов на это грандиозное празднество. Главный итог - выбор «Эстрелья де карневаль» (звезды карнавала).        Тонкостей этого соревнования нам познать не пришлось, но очевидно, что оно примерно совпадает с тем, которое можно часто видеть по телевизору на конкурсах красоты. В результате, в различных коллективах появляются свои звезды, которые и участвуют в конкурсе.
А в день карнавала в Гаване происходит что-то невообразимое! Она в этот день просто перенаселена от гостей со всех провинций, каждая из которых старается перещеголять друг друга темпераментной музыкой, ритмами, красками и красавицами.       Главное карнавальное шествие происходит в старой части города, архитектурные шедевры которого описать невозможно, это нужно видеть.
Преобладает испанский стиль и что ни сооружение - то дворец со шпилями и прочими архитектурными элементами, скульптурами, колоннами. Зрители плотно заполняют тротуары, а порядок на проезжей части обеспечивают полицейские на сверкающих никелем «Харлеях». Но пробится к этой части города из окрестных улиц практически невозможно из-за непролазных пробок. Свою машину мы оставили где-то на набережной и к месту добирались через кордоны полиции пешком, благо русских везде свободно пропускали.

Но вот, наконец, и мы на главной карнавальной улице. Карнавал в разгаре. Бывшие еще вчера грузовиками, автомобили с откинутыми, а то и просто снятыми бортами, превратились в сказочные фаэтоны, невероятно разукрашенные гирляндами, живыми цветами и разноцветными шарами. Исполнители на импровизированных автоплощадках все в экзотических костюмах: мужчины- в пышных нарукавниках, цветных рубашках и брюках в обтяжку, девушки- ... эти вообще ни в чем, если не считать фиговых листков, слегка прикрывающих стыдливые места. Эта часть (точнее- участницы) карнавала нас занимала более всего. Где на родине можно было увидеть сразу такое множество голых женщин, балдежно красивых, да еще откровенно соблазняющих зрителей своими выпуклостями и впадинами в эротическом музыкальном экстазе! Кубинские женщины! Красота их - из волшебной сказки, а темперамент родился под тропическим солнцем. Но я был бы не прав, расточая комплименты кубинкам. Красивее наших  родных

россиянок, нет нигде в мире, но им не хватает одного - тепла, во всех пониманиях этого слова. Им бы побольше солнца, теплоты и ласки наших почти поголовно спившихся мужчин, тепловой отдачи и внимания государства. Цены бы им не было, нашим красавицам!

А пока мы любовались кубинками, забыв обо всем на свете и мешая окружающим своими оттопыренными внизу одеждами.

Карнавал продолжался до глубокой ночи, но что главное - каждая провинция показывала что-то свое, не похожее на ранее виденное. Несмотря на продолжительность праздника, он не надоедал однообразием, ничего не повторялось дважды. Уходить не хотелось, невзирая на то, что пробыли мы почти весь день. Надеялись все же дождаться праздничного фейерверка, а он ожидался в 10 часов вечера. Проблем с жаждой и голодом не было- все это было в изобилии почти на каждом шагу. 
Собираясь на этот праздник, мы думали, что главное - это карнавальное шествие, а оказалось, что само шествие - это прелюдия праздника. Когда прошел последний разукрашенный фаэтон и отгремела на нем музыка, публика не расходилась, а застыла в ожидании чего-то еще. И вдруг это «еще», взрываясь и грохоча, расцвело в небе разноцветными всполохами. Вот тут и начался настоящий праздник! Все улицы, площади и скверы  в центре столицы были заняти пляшущими и поющими людьми, везде гремела музыка, взрывались петарды, а небо над Гаваной продолжало светиться сполохами фейерверка. Трудно сейчас описывать это зрелище по прошествии стольких лет, но это было какое-то волшебство. Да, кубинцы праздновать умеют!
Как ни приятен был этот карнавальный вечер, но до нашего дома было 40 километров и мы, хоть и с сожалением, но уехали домой и всю дорогу делились впечатлениями от увиденного.



                ПРОЩАЙ, ОСТРОВ СВОБОДЫ !


В конце июля 1963 года нас всех опросили по поводу нашего согласия остаться на Кубе еще на один срок. Некоторые согласились, но мы с женой твердо решили ехать домой. Свои дела я передал своему однокашнику, прибывшему на Кубу в составе контингента войск с самолетами МиГ-21, Махуну Гарри Адамовичу или Игорю, как мы привыкли его называть еще в училище.
Постепенно стали прибывать новые специалисты нам на смену, а мы паковали чемоданы, готовясь к отъезду на родину. Съездили в Гавану и купили огромный фибровый чемодан, хотя чесно говоря, везти в нем было особенно нечего. Везли мы в основном все советское, а из кубинского - две самостоятельно обработанные морские раковины, несколько очищенных кокосов, 20-литровую металлическую банку зерен кофе и гроздь бананов, чтобы угостить родных и знакомых экзотикой. Упомянутое советское - это набор из шести легких и шести тяжелых отрезов нашего ткацкого

производства. Сам процесс их приобретения нами являл собой яркий пример нашей затратной экономики и разбазаривания государственных средств.

Еще до нового года на Кубу приехал агент Внешторга и привез с собой альбом с образцами текстильных товаров, которые советские специалисты могли заказать для приобретения. Мы выбрали, агент уехал и думали, что по приезду в Союз  получим свое «добро». Но нет!  Их в Москве отмерили каждому, упаковали и повезли на Кубу, чтобы этот груз мы уже в своих баулах снова повезли обратно. Это же сколько надо было истратить средств, чтобы провести такую операцию?!

        Уезжали мы 23 августа, а накануне явились наши бывшие «ученики» с авиабазы, чтобы проводить своих «учителей» на родину. В отличие от прежних проводов, отличавшихся пышными банкетами, на этот раз все происходило скромнее. Занятые хлопотами с отъездом, а отъезжали мы разными рейсами и в разные дни, как-то упустили этот для нас ставший уже привычным ритуал и не организовали банкет. Но наши жены быстро сориентировались и прямо на веранде накрыли наскоро столы, достали из загашников отечественное вино и водку, приобретенные в начавших действовать наших военторгах, организовали кофе и все пошло, как по маслу. Пригласили за стол кубинских гостей и вновь прибывших наших специалистов. Начались речи и тосты благодарных нам кубинцев, пожелания счастливого пути. Мы отвечали и было все же грустно расставаться с кубинцами, с которыми успели не только вволю повозиться на технике, но и по-настоящему сдружиться. Я, теперь уже как старожил, старался говорить с кубинцами на их родном языке, чем очень удивил вновь прибывших русских, не веривших, что за год можно изучить язык. Оказывается можно, если есть желание, тем более нам молодым это давалось значительно легче.
         На прощанье кубинцы подарили мне в огромной застекленной рамке портрет Фиделя и свой национальный флаг, которые я по приезду передал в музей нашей воинской части. У нас дарить было особенно нечего, поэтому я снял с руки часы, вынул из кармана красивую зажигалку, купленную в Шеноне, и вручил их своим друзьям. Персоналу обслуги мы отдали в основном свои лишние предметы одежды, что в условиях карточной системы тоже было хорошим подарком для не особенно богатых кубинцев.
Наутро в аэропорт провожать меня с женой и Виктором Кулаженко, который улетал вместе с нами, поехали мои верные спутники и друзья Герман, Игорь, Вадим и еще несколько ребят, с которыми мы на память сфотографировались в комнате отдыха аэропорта. Как и на Кубу, обратно улетали тем же самолетом “Бристоль-Британия”, но не чешской, а кубинской авиакомпании. В аэропорту (только при предъявлении билета) купили большой подарочный набор изысканных кубинских напитков, сумочку жене из крокодиловой кожи и отправились на посадку. Теперь уже предстоял обратный 28-часовой перелет в Союз.
Первая посадка должна была быть в канадском Гандере, но нас посадили в Галифаксе уже ночью и до утра устраняли отказ в системе электропитания на борту, а мы все сидели в огромном полупустом зале
ожидания. Конечно, пришло время посетить туалет, но они в Канаде все платные, правда цена символическая в один цент, но где его взять, если у нас на руках одна на двоих десятидолларовая бумажка и поменять ее негде. Я с ситуацией справился просто: вышел на улицу и в темном сквере «по-русски» оросил какой-то куст, но жене нужно было найти более подходящее место.
Сидим и не знаем, что делать. Ведь когда женщине приспичило, тут уж никакие уговоры «немного потерпеть» не помогут! На наше счастье приспичило и одинокому полицейскому, дежурившему в зале. Смотрим, он заходит в крайнюю кабинку и никакой монеты не опускает. Значит, она не запирается! Когда он ушел, я встал на «шухере», а жена - в кабину. Так и вышли из положения.

Посадка в Шеноне прошла благополучно. Обед в ресторане был обильный и отменный. Мы теперь уже не были так скованы, как в прошлый раз, позволили себе даже наш коньячок, припасенный в дорогу в плоских шкаликах. Свои немногочисленные доллары истратили в местном шопе, купив показавшиеся нам очень дешевыми роскошную шотландскую кофту жене  и оличную клетчатую большую дорожную сумку с низом из желтой кожи.
Теперь последний перелет на этом английском лайнере до Праги. Это уже почти дома. В Прагу прилетели под вечер, а самолет до Москвы был только утром. Отвезли нас автобусом в пригород в маленький и уютный отель «Швейк» с вишневым садом в небольшом дворе. Сопровождал нас какой-то местный служащий, оказавшийся знакомым одного из пассажиров. Уговорили его проехать через центр города и показать достопримечательности Праги.
        Он оказался хорошим гидом и выбрал такой удобный маршрут, что мы смогли проехать по красивому мосту через Влтаву, увидеть старинный замок на ее берегу, площадь Вацлава и многое другое.
В отеле мы сильно озаботили администратора-старичка. Во первых, он должен был всех разместить в маленьком отеле, так как почти все были людьми семейными и требовались отдельные номера. Во-вторых, нужно было всех накормить. Это тоже оказалось трудной задачей, так как никого из персонала уже не было. Пришлось этому старичку самостоятельно готовить глазунью и доставать из холодильника все имевшиеся припасы холодных закусок. Но хлеб! Он всегда был для нас главой стола и исчезал почти мгновенно. Не успеет старик отрезать каждому по аккуратному ломтику, как мы просим снова. В общем съели мы весь его хлеб и весь запас его холодильника. Но чтобы он не очень обижался на нас, прожорливых русских, налили и ему стопку вина. Однако старик оказался дисциплинированным служащим, пить на службе не стал, а понюхав содержимое, поставил в сервант и удалился, пожелав нам доброй ночи. С восходом солнца все, как по команде, высыпали во двор. После душной Кубы здесь так хорошо дышалось, окружающий нас сад источал такие ароматы, что передать невозможно. Наяву запахло чем-то родным, так все было похоже на привычный нам летний климат. 

Еще один небольшой перелет на теперь уже нашем Ту-104 и мы в Москве. Столица встретила нас деловой суетой, от которой мы уже немного отвыкли, и... тут и там встречающимися пьяными, которых мы тоже давно не видели. Этот наш национальный признак первым бросается в глаза не только иностранцам. Все! Теперь можно вздохнуть спокойно - мы дома!


    






      

               

               





               






               



























               
















































               






               






               


















      



               















































 















 


















               














 







   






 























 
 
























               




















      




               








         


               


               

 
               

               
























       

















      
.               






!      



               









    

















      


.




               

               


































      














































       



.

         



               















               















.               

















–













































 
















 


.               






               

















               






























































               









               




 



               



























               




 








      








               






               












               


               


               





               


















































               
































               




















































































































      

               
      












               

               



               

















               


               









 

















































.               
 












               


























































































               





















































               






































 





























































      





































































.





               




















































               























 






               




         


               




      
















          
               
               
               




               




















         
















      
               










               

               




               

               


 

               


               






               
.               

               


               


               






               
















               
               





















               
               









               

         





               
         

       








               
               
























               


.               





               
      


       










































               





               
               




               





      
















               

               


               


               


               

               

               
       



               



               


               


               


   

   
               

 
               


               












               




















 
























      






               
               
               















      






                               
            




























































 
               
               

























               








               


 












































































               










         








               








      







               



               


               
   





               




               



                Гавана-Москва, 2012