Каша любит масло

В большой блестящей кастрюле на плите стояла Каша. Через прозрачную крышку хозяйке было хорошо видно, что происходит с Кашей. Приоткрыв крышку, хозяйка спросила: «Ну, что, раздобрела?» В ответ Каша надулась, приподнявшись, как бы прогнулась, и так глубоко вздохнула, что хозяйка побыстрее прикрыла её крышкой. «А хлеба-то маловато, – заметила она, заглянув в хлебницу. – Нужно сходить в магазин».
Магазин был в доме рядом. Ещё раз помещав борщ на плите и прикрыв салфеткой готовый Кисель на столе, бабушка пошла одеваться.
А Каша смотрела через крышку кастрюли и думала: «Хорошо, что крышка прозрачная. Я вижу край неба. Оно голубое и… где-то Солнце. Я от него тоже получаю тепло». Но больше всего тепла получала Каша от печки. И тогда она полнела, начинала вздыхать, а уж когда её раскладывали по тарелкам, то шептала чуть слышно: «Ешьте меня. Ешьте меня!»
Вот и сейчас, Каша задумчиво проговорила: «И отчего я такая добрая? Что со мной происходит? – она вздохнула и, медленно так, произнесла. – Я… влюб-ле-на!», – в блаженстве закрыла глаза и замолчала.
Стоявший рядом с нею Борщ заволновался, но сдержанно спросил, покраснев при этом ещё больше, чем был до этого момента: «А в кого, если не секрет, Вы влюблены?» Он был вежлив и откровенно говорил то, о чём думал.
Каша бросила свой всегда радостный взгляд в сторону Борща и снова расплылась в улыбке. «А зачем Вам это?» – вежливо и ласково спросила она. Каша уважала, конечно, своего соседа по плите, но у неё были свои привычки, а если откровенно, то Каша не любила его запахи, о чём ему и хотела сказать, а Борщ смутился и, запинаясь, произнёс: «Вы знаете… нас тут трое… Я, Чай и Кисель…»
Каша почему-то начала покрываться пузырьками-вулканчиками, которые лопались и тогда она становилась без единой морщинки, гладкой, как вкусненький блинчик. Посмотрев на Борщ и отметив его серьёзность, она сдержалась. Каша много хорошего слышала о нём. Полузакрыв пузырьки-глаза, она спокойно излагал свои мысли: «Нет, уважаемый Борщ, не могу я Вас так любить. От Вас пахнет луком и в Вас столько всего намешано. А перца сколько вложили в Вас?! – Каша замолчала, а потом чуть слышно прошептала: – Простите, пожалуйста…» – и затихла.
«Тогда, может, я?» – спросил Чай. Он уже не кипятился и тихонько насвистывал через носик чайника. «Ну, нет! – отвечала Каша. – Ты всегда рядом со мной, я немного изучила твой характер и поняла несдержанность, изменчивость его. Какая-то неуравновешенность, вспыльчивость… Вот, когда Вы замолкаете, появляется желание поговорить, как с сыном. Замечаю, что даже на Вы назвала тебя. Но ты ещё зелёный, а я многое узнала. Мои знания не так уж малы. Путь до плиты был у меня труден. Поэтому я такая добрая. Мне уже очень трудно быть ещё больше доброй с вам, а с ним я получаю так много счастья, так как вижу, как я нужна всем – от самого маленького, до стариков. Да я всему человечеству нужна! Я добрею и таю вместе с ним, осознавая, как я нужна». И Каша вновь заволновалась и пузырьки-глазки лопались, выпуская пар, и тогда она успокаивалась, замолкала. Затем, спохватившись, что ещё не сказала всего, что хотела, добавила: «Но ты не печалься. Сам видишь, как ты нужен и как тебя любят». И Чай спокойно стал дышать белым паром через носик чайника, насвистывая какой-то мотив.
Вдруг раздался голос Киселя: «А может, твои слова относятся ко мне?» – и он вспыхнул весь малиновым светом. Кисель весь умещался в маленькой чашечке и на солнце играл и переливался всеми краями, так как серединка его была покрыта матовой плёнкой. «Ну, что ты, дитя моё! – улыбнулась ему Каша. – Ты такой малыш, и к тому же настолько инертный, а я – само спокойствие. Конечно, ты сам видишь, как я умею сдерживать свои волнения, чтобы быть всегда доброй. Тебя я не слышу и ты мнет не мешаешь, но я уже устала и мне ли нянчить внуков. Нет. Пусть тебя любят. правда, иногда меня едят с разными добавками, но я люблю быть с ним, – чуть помолчав, она добавила. – Ты так юн и у тебя всё впереди».
Кисель всегда был как кисель. «Ну, что ж, – подумал он, – у меня действительно ещё всё впереди», – и продолжал греться в лучах небесного светила.
А тут и хозяйка вернулась. Плавными движениями сняла туфли, надела шлёпанцы. Подвязалась своим кокетливым фартучком. Тонкие пальцы её быстро и ловко ухватили мыло, вымыли заодно и мыльницу. Вытерев насухо руки полотенцем, она повязала косынку и начала быстро переходить от одного дела к другом. Глядь, уж и стол накрыт. Тарелку себе, тарелку деду, чашку внуку Димке.
Вот и он собственной персоной, толстунчик с розовыми щёчками. Губёшки алые-алые. В руке ложка блестит, глаза в ожидании смотрят на бабушку. А бабушка накладывает ему в голубую с бабочками чашку кашу. Налила туда мёда. «Кашка! Кашка!» – закричал Димка и протянул за чашкой руки, но бабушка спокойным тоном произнесла: «Успокойся, Дима», – и поставила перед ним чашку с кашей. Когда первая ложка каши была съедена, Димка, причмокивая губами, заключил: «Вкусно!» Бабушка была довольна. «Ну и ешь на здоровье! На то она и каша». А сама налила зелёного чая дедушке и себе, а Димке в его маленькую прозрачную чашечку – кисель. И Кисель с удовольствием показывал, как меняется он от солнца в своём Свете: то нежно-розовый, то малиновый. Запах малины разнёсся оп всей кухне и напомнил о лете, о том, как цвела малина, а потом появлялись ягодки-малинки, нежные, сочные.
Взяв большую расписную деревянную ложку, бабушка положила каши дедушке. По краям ложка уже не была такой яркой, как с изнанки. Рисунок потускнел. Видно было – ложка уже давно служила в этом доме и исправно. Усердно выполняла всё, что ей приходилось делать. «Ну, что ж, к каше надо масло», – промолвила бабушка и положила деду, да и себе не забыла по кусочку масла.
И тут Каша расплылась, рассыпалась от удовольствия по посуде, в которой она находилась. И чем больше её мешали с маслом, тем она становилась добрей и опять приговаривала: «Ешьте, ешьте на здоровье. Я ещё появлюсь у вас. Я очень довольна, что его во мне много и я ещё больше добрею и люблю вас всех» – и она чувствовала, что от таких чувств стала таять вместе с ним.
Милая Каша, она и не знала, что  её и так любят, – без масла.
Каша молча наслаждалась и таяла с тарелок, продолжая улыбаться. Она любила! Чай, Борщ и Кисель поняли всё и удивлённо смотрели на неё. У каждого мелькнула мысль: «Так вот кого полюбила Каша». Борщ промолвил: «Оба тают. Но их любят». А Кисель проронил: «Их всегда все будут любить…» Чай, как всегда присвистнув, спросил: «А кто его выдумал?», но все молчали, а Димка, словно всё угадав, подытожил: «Когда я ем, то глух и нем. Да, бабушка?» бабушка только улыбнулась ласково внуку.