Кариатиды

       Когда я был еще маленьким, наша семья жила в небольшом городе   на берегу   холодного  северного моря. Я любил этот тихий городок, его тенистые парки, тесные улочки,  старинные здания, окруженные уютными  садиками. Если стоять у такого дома очень долго и очень тихо, то он в конце концов начнет нашептывать  тебе на ухо свою историю – веселую или печальную, причудливую или незатейливую… В любом случае, интересную и неповторимую. Одну из этих  историй я и решил сегодня вам рассказать. Итак…

      …На одной из узких мощеных улочек, спускавшихся  от главной площади к   городскому парку, в начале позапрошлого столетия был построен красивый   двухэтажный особняк.  Он был совсем не похож на  окружавшие его тяжеловесные купеческие дома. Итальянский архитектор, создавший его по заказу разбогатевшего соотечественника, вложил в это  произведение всю свою тоску по  далекой родине. Даже в пасмурный, хмурый день, какие здесь не редкость, это изящное здание казалось залитым щедрым южным солнцем. Большие вазы, полные цветов, по обеим сторонам высокого крыльца,  стройные колоны, светлые окна, обрамленные лепными гирляндами виноградных лоз… Было похоже, что  дом приветливо разглядывает каждого прохожего и, таинственно улыбаясь, шепчет: «А ведь вы еще не видали меня изнутри!»

  Главным  украшением дома  были две прекрасные мраморные статуи -- кариатиды, поддерживавшие балкон второго этажа. Этот маленький балкончик с узорчатой  чугунной решеткой, похожей на  затейливое  кружево, казался таким легким, что не верилось, будто он нуждается  в поддержке. В общем-то, так оно и было на самом деле, однако  каменные сестры  об этом не знали. Поэтому они  терпеливо стояли под балконом, закинув белоснежные руки за кудрявые головки, будто являлись частью стены, к которой прислонялись спинами.

   Кариатиды вышли из мастерской одного скульптора и были похожи, как две капли воды. Однако было между ними и различие – столь незначительное, что даже ученики художественной школы, постоянно срисовывавшие примечательное здание  в свои альбомы, не могли его заметить. Дело в том, что пожилому скульптору при изготовлении статуй помогал молодой подмастерье. Паренек был со вкусом и фантазией, он обещал стать со временем настоящим художником. В искусстве ему претило любое бездумное повторение,  а  к любому, самому небольшому своему заданию он относился,  как к части Великого Искусства, которое призвано  веками восхищать и радовать людей.  И вот он, никого не спросившись,  сделал то, что сразу же определило характер сестер и, следовательно, их судьбу.

     У одной кариатиды между бровями пролегла суровая складка. У другой на щеке появилась едва заметная ямочка, словно тень задумчивой, нежной улыбки. Подмастерье решил, что первая стала похожей на его строгую тетушку Клару, вторая – на его милую сестренку Адель…  Принимая работу  ученика, старый мастер лишь покачал головой и усмехнулся. На долгие годы он остался единственным человеком, заметившим и оценившим это тонкое различие, не будь которого, не было бы и нашей истории.

---   ---   ---

   Дом встретил своих хозяев солнечным  днем в самом начале короткого северного лета. Заранее   была завезена и расставлена мебель, вытоплены камины, разметены садовые дорожки и высажены на клумбах цветы. И вот  в просторных комнатах раздались торопливые шаги, восхищенные возгласы и детский смех; дом вздрогнул, словно просыпаясь ото сна, и – ожил. Ожили и каменные сестры.

-- Ах, как прекрасен Божий мир! – радостно вздохнула Адель, разглядывая плещущую на ветру листву деревьев, яркие звездочки цветов, порхающих над ними бабочек и стрекоз.

-- Ох, что за тяжесть возложена на наши хрупкие плечи! – озабоченно вздохнула Клара. –  Однако мы вправе гордиться!  Думаю, немного найдется на свете женщин, которым поручено столь важное,  многотрудное дело. Не так  ли, сестрица?

-- Не знаю, -- рассеянно ответила Адель, следя взглядом за полетом голубого мотылька. – Мне почему-то совсем не тяжело…

-- Это потому, что ты недостаточно серьезно  относишься к нашей общей задаче, -- наставительно произнесла Клара. С самого начала в ней обнаружилась неутолимая жажда поучать и вразумлять окружающих. – Перестань  отвлекаться. Выдохни и закрой глаза. Сосредоточься. Тогда ты сразу осознаешь, как это, в сущности, трудно – быть кариатидой!

   Однако Адель продолжала смотреть вокруг своими широко раскрытыми мраморными глазами и вздыхала лишь о том, что не может, подобно стрекозе, взвиться над землей  в струях теплого веселого  ветра.

   С первых же дней  определилась разница в характере сестер. Клара  не любила шума и всяческой суеты. Она морщилась и брюзжала, когда слышала топот и крики бегающих по саду детей. Ее раздражали громкие разговоры, ржанье лошадей  и  чирикание  воробьев. Вскоре в довершение ее страданий  в комнату с балконом, где поселилась старшая дочь хозяина,  привезли красивый кабинетный рояль, и оттуда начали с завидной регулярностью  раздаваться громкие аккорды и трескучие пассажи. Клара  принялась  жаловаться на невыносимые мигрени, вызванные этими кошмарными звуками. Следует признать, молодая барышня не блистала дарованием, но простенькие польки и вальсы все же получались у нее неплохо.  Адель часто  не могла удержаться и начинала, как могла,  подпевать особенно приятным мелодиям.

   Ох уж эта Адель! Она буквально во всем не сходилась со своей здравомыслящей  сестрой! Она не желала прислушиваться  к ее советам. Ей так нравилась возня детей, что она не сердилась, даже когда они, разыгравшись, попадали  мячом в ее  голову. Она не хотела осуждать ни хозяев, ни слуг, ни зверей, ни птиц, ни даже погоду – вот уж на что всегда уместно поворчать! Ни в чем не встречавшая понимания Клара порой даже жалела, что не держит балкон в одиночку.

   Тем временем жизнь вокруг кариатид текла своим чередом. После короткого лета наступила осень с ее унылыми  пасмурными днями, ветрами и дождями; осень в свой срок сменила морозная зима.

---   ---   ---

   За одну ночь  сад, дом, балкон и каменных сестер бесшумно накрыло мягкое снежное покрывало; рядом с его сияющей белизной даже мрамор казался серым и невзрачным. Адель любовалась преобразившейся природой, тихо спящей в холодных объятиях зимы. Клара наслаждалась долгожданным покоем – теперь дети с гувернанткой ежедневно гуляли в городском парке, где были устроены горки и  каток. Однако этот покой продлился не так долго, как ей бы того хотелось.

   В конце первого месяца зимы у людей  начались какие-то хлопотливые приготовления. Кариатиды не видели, что происходило внутри дома, но перед ним все волшебным образом изменилось. У ног мраморных сестер  была поставлена  маленькая пушистая елочка, украшенная блестящей мишурой, на двери дома повешены увитые алыми лентами зеленые  венки, а вдоль ведущей к парадному входу дорожки появились искусно вылепленные из снега  скульптуры  – старинные замки, спящие олени, причудливые рыбы.
 
   У  ступеней крыльца гостей встречал прекрасный ангел в длинных ниспадающих одеждах, сделанный из чистого прозрачного льда; в его поднятой руке был укреплен небольшой светильник. С  наступлением сумерек возле каждой снежной  фигуры поставили фонарь  с горящей свечой и зажгли светильник в руке ангела. Теперь казалось, что животные, озаренные таинственным  мерцающим светом,  слегка  шевелятся в темноте, а ангел  освещает вход в дом   маленькой хрустальной звездой.

-- Какая красота! – восхитилась Адель, любуясь этим удивительным зрелищем. – Люди так добры  – они  позаботились о том, чтобы у нас появились друзья! Нам теперь будет намного веселее! А как хорош этот чудный ангел! Как ты думаешь, нам удастся с ним поговорить?

-- Вряд ли, -- фыркнула Клара. – По-моему, он так горд своим ничтожным огоньком, что ни на кого не обращает внимания. Впрочем, гордиться ему совершенно нечем. Материал, из которого он сделан, хотя и красив, но вовсе не так прочен, как наш мрамор. Думаю, этот ангел простоит здесь недолго.

-- Как жаль…. Я надеялась, что  он навсегда остался с нами, -- огорчилась Адель. –   Тем более мне хотелось бы с ним подружиться…

  Однако тем вечером у людей царила такая суета, что об этом не могло быть и речи. К воротам то и дело подъезжали экипажи, из них выходили оживленные  гости и, вдоволь налюбовавшись  сверкающими   изваяниями, проходили в дом. Каждый восхищенный возглас, будто острая иголка, впивался Кларе в уши. Наконец она возмущенно воскликнула:

-- Подумать только! Мы, высокохудожественные произведения из драгоценного мрамора, остаемся незамеченными, а эти  поделки всех привлекают  лишь потому, что хорошо освещены!

-- Ты не права, сестра, -- мягко возразила Адель. – Вспомни, как восхищались когда-то нами те, кто видел нас в первый раз.
 
-- Ну конечно же, -  отозвалась Клара. – Как я могла забыть, что взрослым, как и детям, нравятся только   новые игрушки!..

   До глубокой ночи  в окнах дома горел свет, оттуда  доносились звуки маленького домашнего оркестра, веселые голоса и  смех. Когда  гости разъехались и  в  доме наконец-то потушили огни,  Адель решилась обратиться  к ангелу.

-- Милый ангел, пожалуйста, поговорите с нами. Нам так скучно  все время стоять неподвижно и разговаривать только друг с другом. Может быть, вы бывали в других краях, видели и слышали то, чего мы не знаем…

-- Это верно, -- прошептал ангел. – Я смутно помню, что когда-то  существовал в иных, необычайных мирах… Был росинкой на пальмовом листе… каплей воды в безбрежном океане… невесомой снежинкой в небе…  Мне даже кажется, что там, высоко над землей, я слышал дивный глас Самого Создателя и тихий шелест возносимых к Нему молитв… Я был бы счастлив еще долго говорить с вами, но, боюсь, у меня не хватит на это сил. Ведь  я не настоящий ангел, а лишь его образ, сделанный руками людей… Сегодня сильная оттепель. Я так ослабел, что едва могу удерживать мой светильник… Пожалуй, на прощание я спою вам песню о Рождестве Христовом, которую пели на празднике дети. Я ее сразу запомнил, ведь  она такая красивая…

  И ангел негромко запел светлую, торжественную рождественскую песнь. Его голос был таким же чистым и ясным, как огонек в его руке, мелодия проникала в самое сердце, а слова…  Они говорили о Боге,  о Его любви к людям и  Его бесконечном смирении. Клара
 едва их понимала,  Адели  же казалось, что она где-то давным-давно уже их слышала и теперь лишь  радостно узнает.
 
    Едва ангел успел закончить, как его поднятая рука  под сильным порывом ветра отломилась и упала на ступени крыльца. Светильник разбился, и ледяной ангел умолк навеки.

--  Как я и думала, бедняга  оказался непрочным, -- с удовлетворением объявила Клара. – Однако стоит отдать ему должное, он так и не выпустил из руки   свой фонарик. Вот достойный пример ответственного исполнения своих обязанностей!

-- Да, это так, -- тихо промолвила Адель. – Служить другим до самой смерти – какая судьба может быть лучше этой?

   Наутро ангела убрали, через  несколько дней исчезли и снеговые скульптуры. Праздники закончились, возле дома опять воцарилось спокойствие, которое продлилось до самой весны.

---   ---   ---

   Ах, с каким нетерпением ожидают весну в этих краях! Как долго—порой до самого мая --не хочет сдаваться ворчунья-зима!  Она собирает полки тяжелых темных туч, созывает от северных широт злые свистящие ветры, замораживает холодным дыханием  робко проглянувшую на первых проталинках  травку. И все же дни ее сочтены. Неслышными ласковыми шагами ступает по земле  весна, и снежные бастионы зимы тают  под ее сияющим взглядом.

   В середине апреля  сад возле дома окутала прозрачная зеленая дымка молодой листвы, а на клумбах распустились  первые цветы – крокусы, примулы и гиацинты. Затем в саду появились гости – пара хлопотливых скворцов в глянцевито-черном оперении. Они прилетели из теплых краев немного позже своих сородичей  и теперь не могли отыскать себе места для гнезда – все скворечники уже были заняты.  Птицы долго обследовали кусты,  деревья, карнизы и балкон дома, но все было напрасно. И все же они не хотели улетать и упорно продолжали свои поиски.

-- Бедные птички, -- вздохнула Адель. – Чего бы я только не отдала, чтобы  им помочь!..

  Внезапно – крак! –раздался громкий треск, и к ногам  Адели  упала часть ее мраморной прически. Теперь между ее головой и согнутой рукой образовалась узкая ниша, ведущая под балкон.  Один из скворцов, радостно присвистнув, юркнул в эту щель, тут же к   нему присоединился другой. Вскоре птицы уже весело сновали по саду, отыскивая для своего нового  гнезда подходящие веточки и травинки.

-- Какой ужас! – вскричала Клара. – Я просто не нахожу слов! На кого ты стала похожа! И кто только тянул тебя за язык! Следует знать, что такими вещами шутить нельзя! Теперь эти милые птички днями напролет будут трещать нам прямо в уши. Будто мало здесь шума, который доносится из дома! А уж как они тебя испачкают…

-- Зато они смогут вывести птенцов, -- ответила ей сестра. – Мне так давно хотелось хоть кому-то  помочь… Ведь мы совсем ничего не можем сделать для других. Стоим себе на месте и подпираем балкон.

-- И задача эта куда важнее, чем тебе кажется. Спокойно и последовательно выполнять свой долг – вот самое главное на свете дело. Если бы ты больше думала о своих прямых обязанностях, то не попала бы в такое глупое положение!

   Клара неприязненно замолчала, Адель погрузилась в раздумья о том, права ли ее сестра. Птицы щебетали и возились, обустраивая гнездо, то и дело вспархивали, касаясь крылышками ее руки, и кариатида с удивлением чувствовала, как в ее каменной груди становится все теплее и теплее. Может быть, мрамор согревало  весеннее солнышко? Почему-то раньше она этого не ощущала…

   Люди вскоре заметили, что одна из статуй повреждена  -- по-видимому, мрамор треснул еще зимой, во время сильных морозов. Садовник предложил заделать трещину гипсом. Однако детям  стало жаль скворушек, и они уговорили отца оставить все как есть.

   Все лето птицы  радовали людей своим веселым щебетом, прилежно собирали в саду червей и жуков, учили птенцов летать. Скворец- хозяин настолько осмелел, что запросто влетал в открытое окно и клевал оставленные для него на подоконнике крошки. Осенью, когда шумная стайка улетела на юг, никто в доме уже не помышлял об уничтожении гнезда. В конце концов, со стороны улицы повреждение  было совсем не заметно…

---   ---   ---

 С наступлением осени в доме произошли некоторые изменения. В комнате на втором этаже теперь редко играли  на рояле,  зато там почти ежедневно  два  голоса – мужской и женский – нараспев декламировали стихи или читали прозу. Старшая барышня забросила музыку и занялась  литературой под руководством недавнего  выпускника местного университета. Клара была довольна переменами. Доносившиеся из комнаты приглушенные голоса раздражали ее  гораздо меньше, чем в недавнем прошлом громкие этюды и сонаты.

   Однако  увлечение девушки литературой приняло неожиданный оборот.  Вскоре она обнаружила, что гораздо больше, чем сам предмет, ее интересует молодой учитель. Юноша так хорошо умел говорить о великих писателях, с таким вдохновением читал их произведения, был так застенчив и серьезен! Самое интересное заключалось в том, что он и сам писал стихи, а  недавно даже начал трагедию в пяти актах. Он был совсем не похож на посещавших дом солидных коммерсантов.  А девушка, в свою очередь,  казалась поэту чудесным, неземным существом, идеалом красоты, доброты и ума. В своих стихах он сравнивал ее с ангелом, бабочкой и феей, хотя на самом деле она больше всего походила на свою маменьку, романтичную, но довольно легкомысленную особу. Всем известно, какие они чудаки, эти поэты. И все же их чудачество сродни волшебству – ведь только волшебнику под силу  превратить осколок бутылочного стекла в бесценный бриллиант.

    Уроки продолжались всю осень, зиму и весну. На протяжении этого времени кариатиды не раз замечали то на улице за воротами, то в саду высокую худую фигуру, закутанную в поношенный плащ. Молодой учитель при первой же возможности тайком приходил сюда, чтобы взглянуть на заветное окно. Правда, это удавалось ему не часто – юноша был беден и работал целыми днями, чтобы прокормить себя и пожилую мать. Стихи он писал по ночам. Стихи  были неплохие; их автор обладал важным качеством поэта – наблюдательностью. Он первым, после старого скульптора, заметил разницу между мраморными сестрами и даже посвятил им небольшое стихотворение – правда, речь там шла в основном о его ученице…

   Однако нет ничего тайного, что рано или поздно не становится явным. Тихим  майским вечером,   благоухающим жасмином и сиренью, в доме что-то произошло.  Некоторое время там разговаривали на повышенных тонах,  потом  из дверей парадного входа выбежал  поэт и,  опустив голову,  бросился к воротам. Его попытка объясниться с родителями девушки закончилась неудачей. Почтенные торговцы были возмущены дерзостью нищего учителя, посмевшего попросить руки их дочери, и с позором прогнали его из дома. Несколько дней после этого барышня была бледна и печальна,  а еще через неделю   семья выехала из города.

---   ---   ---

    Некоторое время все шло по-старому. Садовник ухаживал за садом: подрезал деревья и кусты, рассаживал цветы, расчищал дорожки. Слуги содержали дом в образцовом порядке; лишь на мягкую мебель и хрустальные люстры надели чехлы, как это бывало и прежде, когда хозяева уезжали на лето. Не раз кариатиды замечали у ворот уныло сутулившегося  литератора. Однажды он отважился перепрыгнуть через ограду  и прогуляться под самыми окнами дома. Каменных сестер поразил его подавленный вид.

-- Мне так жаль этого паренька, -- проговорила Адель, когда поэт,  сорвав под балконом скромный белый цветочек, удалился. – Помнишь, каким он был восторженным, красноречивым? Стоял как-то вечером вот тут, перед нами, и читал вслух посвященный нам  милый стишок. Будто догадывался, что мы его слышим…

-- Ни о чем он не догадывался, просто рассчитывал на то, что его услышит барышня, – пробурчала Клара. – Стишок был и вправду хорош, но говорилось там в основном о ней, такой чудесной и замечательной. Он желал ей, чтобы она была чаще похожа на тебя, и реже – на меня. И вовсе  не стоит  его жалеть. Наши хозяева – богачи, а он – бедный учитель. Не потерял бы работу, если бы…

-- Больше думал о своих обязанностях, -- подхватила сестра.

– Вот именно. Каждый должен знать свое место и не мечтать о большем. Только в этом – залог счастья! И попробуй только сказать, что я не права!

 Адель вздохнула –так чаще всего заканчивались их разговоры – и принялась разглядывать  стебелек  дикого вьюнка, бессильно стелившийся по земле у ее ног. Его бледные маленькие колокольчики были такими невзрачными, что даже мотыльки не замечали их среди травы.

-- И все же… Иногда слабому просто нужна поддержка, -- задумчиво произнесла Адель. – Стоит ему немного помочь,  как он окрепнет. Взгляни-ка на этот вьюнок. Знаешь, как бы он зазеленел и расцвел, если бы ему было на что опереться?

-- Может быть. Но что об этом думать? Ты все равно не сможешь ничего для них сделать  –ни для поэта, ни для этой чахлой травки!

-- Кто знает, -- прошептала кариатида. – Ведь я  желаю этого всем сердцем …

   Ночью разразилась сильная гроза, первая в этом году. То и дело небо озарялось зигзагами молний, слышались раскаты грома, из низких лохматых туч хлестал ливень. А утром, когда взошло солнце и в саду на всех листочках и цветах алмазами засверкали тысячи водяных капель, Клара взглянула на сестру и испустила громкий стон. Длинное мраморное одеяние Адели было расколото глубокой извилистой трещиной, по которой медленно стекали струйки дождевой воды.

-- Ну вот, ты добилась своего, -- прошипела Клара. – Теперь тебя уж точно замажут гипсом. Ты стала уродливой, да-да, просто уродливой! Мне стыдно стоять рядом с тобой! Какое непростительное легкомыслие! Ведь я тебя предупреждала – поменьше жалеть и желать!

   Клара возмущалась еще долго, но Адель ее не слышала. У нее было утешение: наблюдать, как медленно и  упорно, изо всех сил упираясь усиками и листочками в края трещины,  карабкается к солнцу вьюнок.

    Вопреки предсказаниям Клары, никто не спешил заняться починкой платья ее сестры. Из разговоров слуг вскоре стало ясно, что хозяева в дом больше  не вернутся. Старшая барышня согласилась выйти  замуж за энергичного молодого человека, занимавшего ответственную должность в   большой пароходной  компании. Он так увлекательно рассказывал о морях и океанах, рейсах и фрахтах, что без особого труда  сумел вытеснить из сердца  девушки бедного поэта. Ее родители, вполне довольные таким оборотом дел, решили обосноваться в другом городе -- поближе к молодоженам и подальше от неприятных воспоминаний.

    В середине лета из  дома вывезли мебель, за садом перестали ухаживать, на окнах появились надписи «Продается». Прошло некоторое время, и  клумбы заросли сорняками, на дорожках и у крыльца пробилась трава, а вьюнок поднялся   до самого пояса Адели, пышно зазеленел и  покрылся множеством душистых цветов.  Скворцы снова вывели птенцов; теперь, когда дом опустел, даже Клара  была рада их веселому щебету  и с интересом разглядывала  кружащих над вьюнком пчел и мотыльков.

---   ---   ---

  Закончилось лето, пролетела осень, наступила зима. Дом по-прежнему пустовал. Издали он  все еще  выглядел приветливым и нарядным, но вблизи были заметны первые признаки обветшания: жилье, покинутое людьми, словно теряет свою душу. В неприбранном саду бродили  одичавшие кошки, в трубах  каминов тоскливо стонал  ветер,  а высокие  окна   глядели на мир  сумрачно  и уныло, словно потухшие глаза старика.

  Мраморные сестры заскучали. Скворцы улетели на юг, вьюнок засох, и обе кариатиды чувствовали себя одинокими и ненужными. Пушистый снег засыпал их до самых коленей, забился в складки одежды и  завитки кудрей. Под его холодным белым покрывалом сестры уснули. Во сне  им грезилось   солнечное лето, слышались птичий щебет и детский смех.

   Разбудил их торжественный, ликующий  перезвон колоколов. Над городом стояли  морозные сумерки, в темно-синем небе величаво сияли  звезды. Соседние дома были празднично украшены, по ярко освещенным улицам проносились экипажи, спешили пешеходы. Вскоре их поток иссяк, колокола умолкли: в соборе началась   рождественская служба.

   Сестры молчали, будто  пытаясь  расслышать в наступившей тишине отзвуки той чудесной песни, что пел им когда-то ангел. Но вместо этого они услышали, как скрипит снег под чьими-то неуверенными шагами. С трудом пробираясь среди  заснеженных кустов, к дому медленно приближался человек.

   Вот он остановился напротив кариатид и поднял к ним бледное лицо. Да, это был поэт – но как он изменился! Мало того, что одет он был не по-зимнему легко, а на голове отсутствовала шляпа – он выглядел таким осунувшимся и усталым, что казался много старше своих лет.
 
-- Привет вам, милые сестры! – тихо произнес юноша. – Сколько раз я приходил сюда, полный  ожиданий и надежд!  За это время мы как-то сроднились. Мне сейчас и радостно, и горько  видеть ваши лица – ведь они напоминают мне о той, с которой меня разлучили… Я не мог навсегда уйти из города, не попрощавшись с вами.

  Поэт надолго замолчал, а затем прерывающимся,  едва слышным  голосом, будто говоря   с самим собой, поведал сестрам  обо всем, что с ним приключилось за последние месяцы. Слухи о его неудачном сватовстве поползли по городу; ему отказали от уроков сразу во всех богатых домах. Скудные сбережения растаяли во время болезни матери, а после ее смерти заболел и сам литератор. Долгое время он провел в больнице, врачи были уверены, что он умрет – но он выздоровел, себе на горе.
 
   Его любимую увезли неведомо куда. Хозяйка квартиры, где раньше жили они с матерью, взяла других жильцов, самое ценное из имущества ушло на оплату долгов. Юноша так ослабел за время  болезни, что не мог работать. Даже перестал писать стихи. К счастью,  его приютили  друзья, но он не мог долго  пользоваться их добротой. Он решил покинуть город, чтобы найти свою невесту – да, да, невесту, ведь они успели обменяться кольцами в знак вечной любви! – и начать вместе с ней новую, счастливую  жизнь.
 
   Юноша  верил, что любимая ждет его, тоскует в разлуке – ведь в противном  случае, как они договаривались,  она вернула бы ему кольцо. Пусть впереди  годы  странствий – он отыщет свою суженую или же умрет в пути!

  Излив душу, поэт некоторое время стоял молча, собираясь с силами, потом в последний раз окинул взглядом окно, балкон, кариатид и побрел прочь.

-- Куда же он пойдет? – в панике прошептала Адель. – Он еще совсем слаб… У него нет денег и одежды…  А девушка… ведь она  его больше не любит. Иначе не согласилась бы выйти замуж за другого.

-- Нельзя осуждать ее за это. Она ему не пара, они слишком разные.  Со временем  поэт  сам понял бы свою ошибку. А   сейчас… конечно, он отправится ее искать и замерзнет где-нибудь на дороге, морозы ведь стоят нешуточные!
 
-- Мы во что бы то ни стало должны его остановить… Подождите! Постойте! – закричала Адель. – Она вовсе вас не ждет!  Вам не нужно никуда уходить! Вы… вы слышите меня?

   Увы, голос кариатиды был слышен  только ее сестре. И тогда Адель   изо всех сил рванулась вперед. В ее каменной груди становилось все жарче и жарче, этот жар разрывал ее изнутри и в то же время удесятерял ее силы. Она уже не слышала увещеваний Клары… Рывок, еще рывок…  Вдруг она почувствовала,  что свободна, что может выпрямиться, поднять голову… Адель с восторгом вскрикнула, протянула вслед поэту  руки и оторвалась  от стены.

   Раздался громкий треск и грохот осыпавшихся камней. Юноша обернулся и увидел, что одна из статуй превратилась в груду обломков, окутанных облачком известковой пыли. Потрясенный поэт подошел к разбившейся кариатиде, опустился на колени, взял в руки мраморную  голову – она осталась почти неповрежденной – и  вгляделся в прекрасное неподвижное лицо.

-- Как раз  та, которая улыбалась, -- прошептал он. – Как жаль…

   Среди обломков что-то тускло блеснуло. Юноша зачерпнул горсть снега и каменной крошки, пересыпал ее из руки в руку – и, вскочив на ноги, закричал:

--  Кольцо, мое кольцо! Не может быть! Как… Как оно здесь очутилось?  И почему статуя  упала именно сейчас?… Если бы я не вернулся, то   ни за что бы его не нашел! Это не может быть случайностью… Сегодня Рождество, и Сам Господь сотворил это чудо, чтобы открыть мне правду…

  Поэт надел на мизинец кольцо – тонкий золотой ободок с зеленоватым камнем, напоминавшим ему цвет любимых глаз – и надолго задумался.

 -- Кольцо вернулось ко мне. Значит, моя невеста  больше меня не любит, -- тихо произнес он наконец. – Слухи, которым я не верил,  оказались правдивыми. А статуя… Бедняжка  погибла, чтобы я узнал об этом…  Спасибо тебе, милая, добрая кариатида...– Поэт бережно положил мраморную голову на подушку нетронутого снега, поднялся на ноги и зашагал прочь.

   Конечно, только поэт – ведь все поэты немного безумны – мог именно так истолковать случившееся. И все же он оказался не так далек от истины, как можно было бы ожидать.

--- Подумать только! – воскликнула Клара, когда юноша ушел. – Какое самомнение у этих людей! Видите ли, случилось чудо -- единственно для того, чтобы он узнал правду! Мне-то ясно, как было дело. Этот плут-скворец наверняка стащил кольцо, когда залетал к барышне в комнату, и спрятал его в своем гнезде. Всем известно, как эти птицы любят разные блестящие безделушки… Ах, моя несчастная сестра! Я так и знала, что  бедняжку не доведет до добра ее неумеренная жалостливость… Но для нее уже все закончилось. А каково мне будет теперь держать балкон без ее помощи?

---   ---   ---

   История двух сестер почти завершена, досказать осталось немного. Поэту было не на что жить; он отправился в лавку старьевщика, чтобы продать найденное кольцо – теперь оно лишь будило горькие воспоминания. Там он встретил профессора, своего бывшего учителя: тот иногда заходил сюда в поисках старинных книг. Завязался разговор; профессор предложил юноше помощь и работу -- недавно освободившееся место преподавателя литературы.
 
   Вскоре судьба молодого литератора изменилась к лучшему. Он окончательно выздоровел, начал  преподавать в университете и  вернулся к сочинению стихов. Через год он женился на дочери профессора, доброй и умной девушке. Когда она слушала, как муж читает ей свои произведения – а это случалось часто -- на щеке у нее появлялась едва заметная ямочка, будто тень задумчивой, нежной улыбки. Эта ямочка ее необычайно красила, а поэту кого-то напоминала… к сожалению, он никак не мог вспомнить, кого.

  Со временем поэт стал довольно известным;  одна из его лучших  элегий -- «Упавшая статуя» -- даже вошла  в школьные  учебники литературы. Это  стихотворение поражает ценителей совершенством  формы и глубиной содержания,  однако неблагодарные школьники – им ведь не угодишь -- считают, что оно могло бы быть и покороче.

        Дом простоял пустым несколько лет. Клара за это время успела пресытиться  когда-то желанным покоем и несказанно обрадовалась, когда возле нее снова послышались шаги и голоса. Городские власти выкупили здание  у прежних владельцев; в нем было решено открыть музей изящных искусств.

   И вот в  один прекрасный день под балконом появилась вторая кариатида. Материалом для нее послужил известняк – камень, подходящий по цвету, но более дешевый, чем мрамор. Прекрасное, совершенно гладкое лицо новой статуи  выражало полную безмятежность.

 Клара сама не ожидала, что так обрадуется появлению напарницы. Наконец-то ей снова будет  с кем поговорить! Откашлявшись, она важно начала:

-- Рада приветствовать вас, дорогая сестрица! Можно, я буду вас так называть? Собственно говоря, я гораздо старше; надеюсь, вы будете прислушиваться к моему мнению. Та, что прежде стояла на вашем месте, постоянно мне перечила.

-- Извольте, я не буду с вами спорить, -- равнодушно ответила новенькая. – Мне, видите ли,  все равно.

   Клара опешила: она ожидала более вежливого ответа. Однако несколько минут спустя она решила возобновить беседу:

-- Вы не находите, что этот балкон ужасно давит на плечи? Представляете, как мне было тяжело годами держать его в одиночку?

   Новенькая молчала. Ей попросту нечего было сказать. Клара обиделась. Некоторое время она хранила молчание, но потом неожиданно воскликнула:

-- А какой чудесный сегодня день! Хотя еще только начало весны, солнце светит совсем по-летнему. Вот увидите, как хорошо станет в саду, когда все расцветет! Сколько здесь будет пчел, шмелей,  бабочек и стрекоз! А потом прилетят скворцы  -- я видела, как садовник прибил на старый тополь скворечник… Ах, как прекрасен Божий мир! Почему, почему я раньше этого не замечала?

    И тут на ветке тополя действительно появились старые знакомые—скворцы. Скворчиха впорхнула в скворечник, а ее супруг, почистив перышки, запел свою звонкую песенку, в которой было столько благодарности Творцу, сколько могло вместить его маленькое сердечко. И пока звучала эта незатейливая песенка, морщинка на переносице Клары постепенно разглаживалась, а у ее сестры на губах появлялась едва заметная улыбка. Хотя, возможно, это была всего лишь игра солнечных лучей, прорывавшихся сквозь молодую листву…

   Вот, пожалуй,  и все. Не так давно я снова побывал в этом маленьком городе, посетил музей, где показывают туристам прелестную мраморную головку на бронзовом пьедестале и бережно хранят рукописи того самого поэта -- местной знаменитости. Выйдя из музея, я долго стоял перед двумя кариатидами, вглядывался в их лица. Пролетевшие столетия сгладили их черты, наложили на них печать мудрости и умиротворения. Именно там и тогда, из обрывков полузабытых легенд, шепота весеннего ветра,  щебета скворцов и далеких звуков рояля, и родилась эта поучительная и трогательная история, которую сегодня мне захотелось вам рассказать.