УТРО. окончание рассказа

 
                *  *  * 
      Мария  Константиновна  постучала  в  дверь  и,  услышав  отклик  дочери,  неловко  протиснулась  в  комнату.    Лена  стояла  в    светящейся  дымке  занавески  лицом  к  вошедшей.    Мария  Константиновна  в  восхищении  остановилась.    Одной  рукой  она  прижимала  к  себе  небольшую  картонную  коробку,  а  другой  придерживала  полураскрытую  дверь.   
      -  А! -  отпустив  дверь,  Мария  Константиновна  удальски  взмахнула  маленьким  кулачком,  взор  ее  заблистал  восторгом  и  озорством.  -  Отец  предупреждал  меня,  но  мать  всегда  остается  матерью!  -  патетически  заключила  она,  взглядывая  на  дочь  искоса,  даже  сейчас  не  упуская  случая  полюбоваться  ею.          
      Лена  с  воодушевлением  собралась  внимать  маме.    Она  считала  приготовления  в  свою  честь  совсем  необязательными,  но    знала,  что  родителям  они  доставляют  радость,  да  и  сама  любила  праздничные  заботы  и  с  легким  сердцем  ожидала  превратностей  дня. 
      -  Иди  сюда,  -  заговорщически  позвала  дочь  Мария  Константиновна,  направляясь  к  столу.    Только  смотри,  не  выдай  меня.   
      Лена  качнулась  от  окна  и  весело  устремилась  навстречу  маме,  часто  и  быстро  ступая,  будто  полетела  в  своем  длинном  голубом  платье. 
      -  Никогда,  мама!  -  проговорила  Лена,  приникая  лицом  к  её  шее.
      - Взгляни,  что  мы  тебе  купили,  -  Мария  Константиновна  торжественно  положила  на  стол  коробку,  не  отвечая  на  сантименты  дочери. 
      Лена  с  приличествующим  моменту  смирением  встала  рядом,    но,  не  удержав  и  секунду  маску  бутафорской  почтительности,    остановила  на  маме  игриво-беззастенчивый  взгляд. 
      -  У  тебя  замечательный  профиль!
      -  Не  выдумывай,  -  Мария  Константиновна  осторожно  сняла      крышку  с  коробки,  убрала  сверху  тонкую  книжечку  . . .
      -  Приемник!?  -  воскликнула  Лена,  увидев  на  черном  фоне     тесные  строчки  разноцветных  цифр  шкалы  настройки.    Лена   разом  приняла  в  круг  своих  самых  близких  вещей  этот  небольшой,  свежо  поблескивающий  черной  пластмассой    радиоприемник.    Подобно  волшебной  лампе  Аладдина  он  таил  в   себе  обещание  исполнить  бесконечное  множество  желаний.   
      -  Вот  не  ожидала!  -  Лена  радостно  узнавала  в  сочетаниях    красок,  линий,  пропорций  собственные  представления  о  совершенстве.   
      Мария  Константиновна  отступила  в  сторону. 
     -  Разве  название  на  коробке  ничего  тебе  не  сказало?  -  спросила  она,  когда  достаточно  насладилась  созданной  ситуацией.   
     -  Я  не  видела  его!   -  удивленно,  со  стесненной  веселостью  ответила  Лена.  -  «BANGA»,  -  мелодично  прочитала  она  буквы  на  корпусе  радиоприемника.  -  Чудесное  экзотичное  название!  -  Лена  с  благодарностью  взглянула  на  маму.  -  Банга,  Банга,  Банга  -  это,  наверное,  Рига,  да?  -  Лена  заметила  маленький  металлический  квадрат  с  тремя    «R»  в  углублении  ребристой  пластины. 
    -  Тебя  устраивает  подарок?  -  с  шутливой  обязательностью  поинтересовалась  Мария  Константиновна  и  сама  же  рассмеялась  вопросу,  легко  и  смущенно. 
      -  Не  надо  так  спрашивать,  мама!  -  взмолилась  Лена.  -  А  что  означает  название? 
      Мария  Константиновна  повела  недоуменным  взглядом. 
      -  А  что  бы  ни  означало!  -  нашлась  она.  -  Главное,  что  презент  пришелся  тебе  по  вкусу. 
      -  Нет,  я  обязательно  узнаю,  -  Лена  с  признательностью  посмотрела  на  праздничный  запоминающийся  лик  радиоприемника.  -  Сегодня  вечером  у  Алки  будут  ребята  из  нашей  группы  -  они  определенно  знают. 
      -  Вечером?  -  на  лицо  Марии  Константиновны,  смуглое,  чернобровое  и  по-девичьи  живое  легла  тень  разочарования. 
      -  А  что  такое,  мама?  -  забеспокоилась  Лена.  -  Я  не  должна  сегодня  идти  к  Алке,  да? 
      Мария  Константиновна  приблизилась  к  дочери ,  отвела  рукой  волосы  с  ее  лба  и  мягко  улыбнулась. 
      -  Ничего  подобного,  Лена,  -  чтоб  занять  взгляд,  Мария  Константиновна  начала  поправлять  рукава  платья  дочери,  спадающие  до  локтей  голубым  волнистым  занавесом.  -  Ты  можешь  идти  к  ней,  когда  хочешь.    Просто  я  считала,  -  Мария  Константиновна  замолчала,  подыскивая  слова,  которые  бы  не  помешали  дочери  пойти  к  подруге,  и  беззаботно  добавила: 
      -  Я  полагала,  что  сегодня  все  будут  вечером  дома,  -  вот  и  все.
      За  окном  послышалось  ровное  гудение  мотора  легкового  автомобиля.    Мария  Константиновна  жестом  остановила  Лену,  собравшуюся  заговорить,  и  прислушалась.    Она  узнала  этот  звук  и  поняла,  что  машина  завернула  во  двор. 
      -  Отец  приехал!  -  возвестила  Мария  Константиновна  и  засуетилась,  заспешила,  собирая  коробку.  -  Смотри,  не  сболтни   лишнего  при  нем. 
      -  Я  буду  осторожной-осторожной,  мама! 
      Выходя,  Мария  Константиновна  торопливо  попросила: 
      -  Задержи  его  в  прихожей.               

                * *  * 
      Отношения  с  людьми  у  Лены  претерпевали,  на  ее  взгляд,  многообещающие  изменения.    Люди  все  чаще  замечали  ее,  все   чаще   лишались  ореола  возвышенности,  которым  их  наградило  в  прошлом  ее  детское  воображение,  и  все  чаще  собственные  суждения  начинали  представляться  ей  самыми  убедительными.    Единственным,  кто  не  подчинялся  общей  схеме,  был  ее  отец.    Только  на  него  не  производили  ожидаемого  впечатления  ни  ее  окончание  школы,  ни  поступление  в  институт,  ни  даже  ее  внешность,  и,  сколько  себя  помнила  Лена,  он  всегда  воспринимал  ее  одинаково  несерьезно  и  всегда  умел  неуловимо  провоцировать  на  детские  шалости,  веселье  и  безрассудства.    Отец  был  непостижим  и  обаятелен,  и  Лена  в  мыслях  не  допускала,  что  сможет  в  чем-нибудь  сравниться  с  ним,  так  же  как  настичь  горизонт. 
      Но  сейчас  Белосвитин  Семен  Алексеевич  явно  мешкал.    Лена  ждала  у  трюмо,  чтобы  в  любой  момент  изобразить  занятость  своим  платьем. 
      Мария  Константиновна  водворила  “презент”  на  условленное  место:  в  кучу  коробок  и  свертков  на  шкафу  в  комнате  сына,  и  поспешила  к  Лене.   
      -  Его  еще  нет?  -  удивилась  Мария  Константиновна,  войдя  в  прихожую.   
      -  Может  быть,  мы  ошиблись  -  приехал  кто-то  . . ,  -  звонок  помешал  Лене  договорить. 
      -  Это  не  он,  -  быстро  зашептала  Мария  Константиновна,  -  у  него  должен  быть  ключ,  -  она  открыла  дверь  -  и  отступила. 
      -  Вот  так  сюрприз!  -  воскликнула  Мария  Константиновна,  в  ее  глазах  появились  кокетство  и  удовольствие  польщенной  хозяйки. 
      В  дверях,  будто  позируя  для  портрета  во  весь  свой  внушительный  рост,  стоял  Семен  Алексеевич.    Он  испытующе  смотрел  на  женское  сословие,  легко  сутулясь  в  своей  излюбленной  тенниске,  льнущей  к  полным  но  узким  плечам.     Правой  рукой  он  прижимал  к  себе  несчетное  количество  тюльпанов  и  держал  полное  виктории  эмалированное  ведро,  а  другой  -  поддерживал  огромную  коробку  с  тортом.    Пунцовые,  желтые,  фиолетовые  влажные  тюльпаны,  будто  от  неучтивого  отношения  к  ним,  были  стыдливо  потуплены.    В  голубых  глазах  Семена  Алексеевича   под  тяжелыми  рахманиновскими  веками  покоилась  уверенность  в  значительности  переживаемой  минуты,  в  необходимости  ее  для  всех  и  в  том  числе  для  него. 
      -  Папка! -  Лена  кинулась  к  отцу,  но  прежде  чем  успела  обнять  его,  Семен  Алексеевич  с  шутливой  испуганностью  остановил  дочь: 
      -  Держи-держи  -  сейчас  посыплются!  -  он  сделал  движение  тюльпанами  в  ее  сторону.               
      Лена  проворно  подхватила  цветы,  готовые,  казалось,  и  в  самом  деле  выскользнуть  из-под  руки  отца.    Лене  нравилось,  что  отец  разводит  тюльпаны.    Они  были  до  того  выдрессированы  у  него,  что  цвели  чуть  не  круглый  год. 
      -  Как  много!  -  Лена  счастливо  заулыбалась,  хмелея  от  обилия  и  свежести  сияющих  сочными  красками  тюльпанов,  и  погрузила  в  них  лицо.
      -  Дай  же  я  тебе  помогу!  -  спохватилась  Мария  Константиновна  и  сняла  с  руки  мужа  коробку  с  тортом.  -  Бедный  Сеня,  как  ты  ухитрился  нажать  на  кнопку  звонка?   Случайно  не  лбом,  Сеня?  -  Мария  Константиновна  с  увлечением  засмеялась.    Ей  нравилось  разыгрывать  мужа  и  всегда  охотно  торжествовала,  когда  удавалось  выставить  его  в  комичном  образе. 
      Семен  Алексеевич  степенно  пригладил  освободившейся  рукой  светлые  прямые  волосы,  зачесанные  на  косой  пробор  со  старомодной  тщательностью. 
      -  В  таком  виде  я  был  бы  тебе  значительно  симпатичней,  не  правда  ли?  -  с  ироничным  спокойствием  произнес  он,  входя  и  закрывая  за  собой  дверь.    Мария  Константиновна  отвернулась  от  мужа.    Ее  охватил  обессиливающий  смех,  и  она,  пошатываясь,  понесла  покупку  на  кухню. 
      Семен  Алексеевич  с  притворным  недоумением  посмотрел  на  Лену,  взглядом  предлагая  признать  поведение  жены  не  вполне  адекватным,  и  вдруг,  по-новому,  с  откровенным  интересом  оглядел  дочь. 
      - Я  поставлю  их  в  нашу  вазу,  -  объявила  Лена,  бросив  на  отца  короткий  веселый  взгляд. 
      -  Отменно!
      Прильнув  щекой  к  тюльпанам,  Лена  пошла  в  гостиную.
                *  *  * 
      Фарфоровая  толстостенная  ваза,  напоминавшая  силуэтом  амфору,  хранилась  в  серванте  вместе  с  прочей  посудой.    Около  года  назад  Семен  Алексеевич,  нарушив  одну  из  главных  заповедей  жены,  отважился  на  покупку  в  комиссионном  магазине,  и  вазе  пришлось  долго  ютиться  в  темном  шкафу,  прежде  чем  Мария  Константиновна  свыклась  с  присутствием  в  доме  «чужого»  предмета. 
      -  Скажите  спасибо,  что  ваш  пифос  не  имеет  механических  повреждений,  -  объяснила  Мария  Константиновна  смягчение  своей  позиции.    Отец  и  дочь  молча  праздновали  победу,  зная,  что  одержали  верх  лишь  благодаря  своему  единодушию.    Валерка  относился  безучастно  к  судьбе  вазы  и  вызывал  нейтралитетом  неудовольствие  обеих  сторон. 
      Положив  тюльпаны  на  недавно  постланную  скатерть,  Лена  извлекла  из  серванта  вазу.    Она  была  приятно  тяжела.    Лена  обнаружила,  что  уже  забыла,  как  в  действительности  ваза  хороша,  и  смотрела  на  нее  будто  в  первый  раз.    Холодные  бока  сияли  молочной  белизной,  сгущающейся  на  теневых  участках  до  голубизны.    Сочный  белый  фон  вбирал  в  себя  ярко-алые  розы,  рассыпанные  по  всей  поверхности  вазы.    Ее  вызывающая  нарядность  восхитила  Лену.   От  вазы  веяло  незнакомым  великолепием,  у  нее  были  удобные  красиво  изогнутые  ручки.    Лене  даже  казалось,  что  и  вазу,  и  их  круглый  стол  роднит  рука  одного  и  того  же  художника,  по  эскизам  которого  их  произвели  на  свет.    Последнее  обстоятельство  поднимало  вазу  в  глазах  Лены  до  статуса  произведения  искусства,  и  именно  с  таким  отношением  сейчас  к  вазе  она  пошла  с  ней  на  кухню. 
      Мария  Константиновна  сидела  у  стола  и  перебирала  викторию.    Глаза  ее  опять  были  влажны  от  продолжительного  смеха.    Она  рассеянно  отделяла  от  ягод  зеленые  плодоножки  и  бросала  их  на  разложенную  на  полу  газету,  а  ягоды  виктории  складывала  в  большую  чашу.    Мария  Константиновна  испытывала  облегчение  от  того,  что  смех  был  подавлен,  и  чутко  прислушивалась  к  себе,  опасаясь  его  возвращения. 
      Семен  Алексеевич  стоял  рядом  и  с  улыбкой  заметно  пошатнувшегося  величия,  похожей  даже  на  сконфуженную  улыбку,  смотрел  на  жену.    Но  в  то  же  время  это  была    спокойная  улыбка  человека,  чья  репутация  настолько  высока,  что  он  может  позволить  себе  для  поддержания  нужного  тона  во  взаимоотношениях  и  для  собственного  развлечения  за  компанию  посмеяться  над  вымыслом,  поощряя  разыгравшуюся  фантазию  собеседника,  и  не  утруждать  себя  опровержением.    Лицо  Семена  Алексеевича  помолодело:  на  лбу  разгладились  складки,  подобралась  лишняя  мясистость  щек,  и  веки  чуть  поднялись  и  уже  не  давили,  как  прежде,  на  взгляд. 
      Лена  задержалась  на  миг  в  дверях. 
      «Как  благотворно  действует  мамин  смех  на  отца»,  -  подумала  она  и  юркнула  к  водопроводному  крану.
      -  Что  я  вижу?  -  настиг  ее  утомлённый  возглас  Марии  Константиновны.  -  Ты  хочешь  поставить  в  нее  тюльпаны?
      -  В  другие  вазы  столько  цветов  не  войдет,  мама,  -  логика  Лены  была  неотразимой.   
      -  Ну,  хорошо,  -  согласилась  Мария   Константиновна   и  обрадовалась  легкости,  с  которой  смогла  уступить.    Она  почувствовала,  что  к  ней  снова  приходит  чистое  ощущение  праздника,  а  слабость  и  беспомощность,  наступившие  после  утомительного  смеха  над  мужем,  исчезли.  -  Только  объясняться  с  прежним  владельцем,  если  он  вдруг  заявится,  будете  сами,  -  прибавила  она,  направляя  вернувшуюся  энергию  на  работу.
      -  Это  сказочная  ситуация!  -  пышно  и  пренебрежительно  отверг  предположение  Семен  Алексеевич. 
      Лена  вымыла  вазу,  наполнила  водой  и,  одарив  отца  союзнической,  улыбкой,  вышла  из  кухни. 
      «Вот  и  мой  первый  вклад  сегодня  в  семейное  благополучие», - праведно думала  Лена  о  приятной  обязанности  поставить  на  стол  вазу  с  тюльпанами.    Лена  не  заметила,  как  не удержавшиеся  на  поверхности  вазы  капли  воды  скатились  на  подол  платья  и  оставили   продолговатые  следы.  -  «Но  не  надейся, будто один этот  эффектный  жест  сразу  искупит  весь  твой  дочерний  долг,  иначе я  буду  считать  тебя  самой  запущенной  интриганкой  и  очковтирательницей!»  -  сибаритствовала  она.  Ее  синие  зрачки  из-под  полусмеженных  ресниц  лукаво  светились. 
      Букет  получился  высоким.    Вершину  венчали  смугло-фиолетовые  тюльпаны,  ниже  -  ярусом  расположились  желтые,  а  в  основании -  бордово-красные.    Меж  цветов  сквозили  острые  зеленые  листья  и  соединяли  все  цветовые  гаммы  букета  в  одно  целое.    Ваза  поддерживала  цветы  высоко  над  столом,  создавая  у  Лены  иллюзию  букета,  повисшего  в  воздухе,  прекрасного  в  струящихся  цветных  контурах  и  мазках,  как  мираж, и  неуловимо  отсылающего  к   картинам  импрессионистов. 
      «Букет  несомненно  понравится  папе,  -  решила  Лена.  -  Правда,  он  может  сделать  вид,  что  не  замечает  цветов»,  -  по  лицу  Лены  скользнула  улыбка  всеведения  и  признания  за  отцом  права  не  замечать.    Лена  знала,  что  отцу  всегда  претит  шаблонность  мышления.    Она  связывала  это  качество  с  его  профессией  и  находила,  что,  вообще,  очень  многое  в  отце  сложилось  под  влиянием  завода.    Даже  лицо  отца,  казалось  Лене,  стало  величественным  и  тяжелым  в  угоду  традиционным  представлениям  о  внешности  людей,  занимающих  ответственные  должности,  а  должность  заместителя  главного  конструктора  завода,  по  мнению  Лены,  безусловно  принадлежала  к  таковым.    И  все  же  Лена  не  знала  более  благородного  лица,  как  не  знала  и  большей  радости,  чем  встретить  отца  вечером  у  проходной  и  пройтись  с  ним  по  людным  улицам.    Тогда  город  становился  трогательно  незнакомым,  а  каждый  прохожий  таил  в  себе  частицу  отцовского  обаяния.     Случалось,   что   визит  к  отцу   приходился  на  день,  когда  производственная  этика  или  обязанности  цехового  техника-конструктора  вынуждали  маму  тоже  задерживаться  -  она  работала  с  отцом  на  одном  заводе,  и  тогда  дорога  домой  обращалась  в  триумфальное  шествие  по  магазинам. 
      В  прихожей  зазвонил  телефон.    Лена  всем  телом  откликнулась  на  его  призыв  и  молнией  метнулась  к  двери.    Виновница  домашних  праздничных  приготовлений  была  непогрешимо  убеждена,  что  звонить  сегодня  могли  только  ей.    Однако  раньше  достиг  телефонного  аппарата  отец. 
      «Отчего  медлительные  люди  так  некстати  обнаруживают  резвость?»  -  посетовала  Лена. 
      -  Да,  -  привычно  обронил  в  трубку  Семен  Алексеевич.    Он  обратил  внимание  на  чересчур  стремительное  появление  дочери  и  остановил  на  ней  занятый  ожиданием  телефонного  разговора  взгляд. 
      -  А. . .а  -  здравствуйте!  -  радушно  сказал  он,  продолжая  смотреть  на  дочь,  но  уже  теплее  и  осмысленнее.  -  Да,  встала  . . .  Одну  секунду,  -  Семен  Алексеевич  показал  дочери,  что  уступает  ей  трубку.    Лена  изящно,  с  достоинством  приняла  ее,  завершив  гибкое  танцеобразное  движение,  когда  отвернулась  от  всего  в  угол. 
      -  Алло?  -  бархатно  вопросила  она.   
      Семен  Алексеевич  удалился  в  комнату,  откуда  только  что  вышла  дочь. 
      -  Ленчик,  привет!  -  отозвался  восторженный  девичий  голос. 
      -  Алка?!   Молодец,  что  позвонила!  -  Лена  тотчас  представила  своенравно  поставленную  головку  подруги,  тугие  каштановые  волосы,  взметнувшиеся  по  бокам  короткой  прически,  будто  поля  шляпки;  мягкое  смуглое  лицо  и  живые  глаза,  которым  больше  всего  идет  выражение  веселого  недоумения. 
      -  Я  могла  и  раньше,  да  уважение  к  твоему  праведному  и,  прямо  скажем,  заслуженному  сну  помешало  мне. 
      -  Я  полагаю,  и  ты  сегодня  отоспалась  во  всех  отношениях  не  менее  заслуженно,  -  Лена  смеялась  -  слышать  Алку  было  одно  удовольствие.    Ко  всему  прочему,  телефон  совсем  не  ослаблял  выразительность  ее  интонаций. 
      -  Над  чем  смеемся,  дорогая?    Естественно,  отдых  нам  нужен  -  видела  бы  ты  меня  в  купальнике!      
      Лена  таяла  от  откровений  подруги,  но  та,  выждав  паузу,  невинно  продолжала: 
      - Ленчик,  что  произошло?    Ты  впечатлительна  сегодня  сверх  всякой  меры  -  по  всему  видно,  предки  существенно  позолотили  ручку. 
      Проницательность  подруги  доконала  Лену.
      Из  кухни  показалась  Мария  Константиновна.    Участливо  улыбаясь,  она  некоторое  время  неподвижно  смотрела  на  заливающуюся  смехом  дочь  и,  по-видимому,  отчаявшись  быть  замеченной,  вспыхнула  напоследок  заочарованной  улыбкой  и  вернулась  на  кухню. 
      -  Кстати,  я  звоню  по  совершенно  деловому  поводу. 
      Последняя  фраза,  к  удивлению  Лены,  смогла  оказать  на  нее  незамедлительное  действие.    Лена  перевела  дыхание: 
      -  От  твоих  невозмутимых  прозрений,  Аллочка,  того  и  гляди  кондрашка  хватит,  -  в  ответ  из  трубки  до  Лены  донесся  благодарный смех. 
      -  Короче,  -  голос  в  трубке  вновь  обрел  инициативность  и  прагматизм,  -   предлагается  выехать  за  город  порезвиться,  а  вечером,  как  было  и  намечено,  все  соберемся  у  нас.    Идет? 
      -  По-моему, замечательно!
      -  Тогда  мы  заедем  за  тобой  около  двух. 
      Лена  взглянула  на  часы  -  половина  одиннадцатого. 
      -  Хорошо!  -  радостно  согласилась  она. 
      -  Жди  нас,  Ленчик,  и  прости  меня  -  впереди  куча  организационных  мероприятий. 
       Лена  дождалась  гудков  и  положила  трубку.    Сообщение  о  поездке  приятно  волновало.    Алка  просто  восхитительна!    Как  здорово,  что  они  с  Алкой  учатся в  одной  группе!    С  Алкой  везде  так  занимательно.   Нет,  она  очень  милая  и  заботливая! 
      Семён  Алексеевич  сидел  в  кресле  у  двери  на  балкон  и  просматривал  газеты.    Лена  с  праздной  целенеопределенностью   подошла  к столу.    С  полуулыбкой - полуотблеском  солнца  на  лице  она  задержала  взгляд  на  тюльпанах. 
      -  Ну  как,  рада  каникулам?  -  скороговоркой  спросил  Семен  Алексеевич,  не  прерывая  своего  занятия. 
      -  Разумеется. 
      -  Есть  идеи? 
      -  Одна  уже  есть:  отработать  в  июле  сто  часов  на  строительстве  институтского  стадиона,  -  Лена  взглянула  на  отца  с  вызовом  и  с  веселым  ожиданием  неудовольствия. 
      Семен  Алексеевич  зашелестел  газетой. 
      - Сеня,  пойди  сюда, - позвала  с  кухни Мария  Константиновна.
     -  В  чем  дело?
      -  Ты  забыл  купить  хлеб, 
      -  В  самом  деле,  -  смутился  Семен  Алексеевич.    Сложив  газету,  он  тяжело  поднялся  с  кресла.  -  А  где  наш  мыслитель?    Он  всю  неделю   проигрывал  мне  в  шахматы. 
      -  Жди  его!  -  с  веселым  скепсисом  заметила  Мария  Константиновна. 
      -  Мама,  давайте  я  пойду  в  булочную,  -  Лена  поняла,  что  пробил  час,  когда  она  сможет  сегодня  хоть  чем-то  помочь  родителям.
      -  Только  не  советую  идти  в  этом  платье,  -   избыток  удовлетворения  всегда  побуждал  Семена  Алексеевича  в  отношениях  с  дочерью  к  скупому  замкнутому  тону.   
      -  Почему?  -  Лена  поинтересовалась  из  любопытства  -  появляться  в  голубом  платье  на  улице  действительно  не  входило  в ее  намерения. 
      Семен  Алексеевич  снова  устроился  в  кресле:
      -  Оно  слишком  нарядно  для  деловой  прогулки,  а  кроме  того,  девушка  в  длинном  платье  выглядит  на  улице  потерянно  и  одиноко.
      -  Ты  преувеличиваешь,  папа. 
      -  Ничуть,  -  Семен  Алексеевич  развернул  газету.  -  Нужно,  чтоб  девушку  кто-нибудь  сопровождал,  и  нужна  уверенность,  что  домой  она  будет  возвращаться  не  общественным  транспортом.    Когда  такой  уверенности  не  возникает,  становится  жаль  девушку.    Ты  со  мной  не  согласна?
      -  Хорошо,  папа!    Я  буду  надевать  его  только  для  прогулок с  тобой,  -  Лена  великодушно  уступила.    Она  сочла  лишним  оправдывать стремление  всех  девушек  одеваться  красиво  и  одухотворенно.    Впереди  ждал  интересный  день  и  не  менее  интересный  вечер,  и,  в  дополнение  ко  всему,  на  асфальте  под  окнами  томился  неразгаданный  меловой  рисунок. 
      Семен  Алексеевич  внимательно  посмотрел  вслед  уходившей  дочери,  встряхнул  газету,  чтоб  углы  ее  не  висли,  и  с  тайной  улыбкой  погрузился  в  чтение. 

                *  *  * 
      Лена  вышла  в  синей  короткой  юбке  из  джинсового  полотна  и  в  бирюзовой  блузке  с отложным  воротником  и  свободными  рукавами,  перехваченными  у  запястий  манжетами.    Влажно  искрилась  на  солнце  лужайка  двора  -  в  жаркие  дни  его  по  очереди  поливали  водой  из  шланга  жители  дома.    Лена  с  воодушевлением  пошла  по  дорожке,  не  забыв  постучать  по  сиреневому  капоту  «Жигулей»,  поставленных  отцом  в  тени  у  подъезда.    Обогнув  два  угла  дома,  Лена  вышла  на  тротуар.    Девочки  на  улице  не  оказалось.    Под  сенью  деревьев  здесь  было  прохладно,  хотя  от  залитой  солнцем  проезжей  части  улицы  отделял  только  узкий  газон.    Вдали  маячило  несколько  пешеходов.    До  рисунка  оставались  считанные  шаги.    Волнение  и  любопытство  Лены  росли,  как  вдруг  она  ощутила,  что  окна  дома  ей  мешают.    Лена  удивилась  непредвиденной  трудности  и  стала  с  подчеркнутой  независимостью  смотреть  вперед,  на  зыбкие  силуэты  пешеходов.    Её  забавляло  участие  в  необычном  для  нее  маскараде.    Надменно  поднятое  лицо  и  длинная  шея  казались  высеченными  из  мрамора.    Знакомый  безобидный  дом  обретал  неизвестные  черты  чужого  дома.    И  все  же  Лена  не  могла  подчиниться  его  чопорному  влиянию.    Она  смело,  с  подкупающе  чистой  улыбкой  взглянула  на  его  благопристойный  фасад,  с  балконами.  Вот  окна  их  квартиры,  дружеское  расположение  которых  к  ней  не  вызывает  сомнений.    Где-то  под  ними  она  и  должна  увидеть  рисунок.    Лена  опустила  взгляд  на  тротуар.    Вот  прямоугольники  «классов»  девочки.  Где  же  рисунок?    Лене  было  смешно  от  себя,  и  улыбка  ее  звала  всех  разделить  ее  несерьезное  отношение  к  происходящему.    Вот  он!    У  самого  дома!    За  канавкой  в  асфальте,  выдолбленной  под  кромкой  крыши  дождевой  водой,  она  заметила  три  смежных  квадрата,  каждый  в  четыре  листка  школьной  тетради.    В  первых  двух  квадратах  красовалось  по  человечку,  третий  был  пуст.     Лена  остановилась.    Да  это  же  наскальный  рисунок!    Впрочем,  она  несправедлива  к  парню.    Лене  стало  неловко  за  явно  предвзятый  подход  к  рисунку,  и  она  милостиво  отнесла  его  к  пиктографии  -  менее 
древнему  виду  творчества.      В  левом  квадратике  сияло  солнце,   а     человечек  сидел  запрокинув  от  удовольствия  рожицу.    В  позе  человечка  Лена  почувствовала  что-то  знакомое  и  неожиданно  ее  осенило:  она  сама  так  сидела  на  подоконнике!    Лена  оглянулась,  взмахнув  хозяйственной  сумкой,  потом  посмотрела  на  дом,  безнадежно  насупившийся  в  тени  деревьев,  и  поспешила  вернуться  к  рисунку.    Значит,  парень  все-таки  заметил  ее!    Найдя  его  вероломство  доказанным  окончательно,  Лена  сместила  взгляд  на  соседний  квадрат.    Здесь  человечек  имитировал  игру  девочки  в  “классы”.      Ничего  большего  рисунок  сообщить не  мог,  и  Лена  с  прежним  воодушевлением  зашагала  по  тротуару.    О  назначении  пустого  квадрата  можно  было  подумать  и  дорогой,  правда,  в  сравнении  с  только  что  открытым  эта  задача  не  представлялась  существенной.    Взгляд  Лены  порхал  по  ветвям  деревьев,  по  солнечной  росписи  стен  домов,  то  уклонялся  от  слепящих  лучей,  то  устремлялся  в  даль,  где  стволы  деревьев  сходились  в  коричневое  пятно  и  вместе  с  оградой  газона,  асфальтом  и  домами  -  терялись  под  провисшим  лиственным  сводом.    Что  могут  сказать  две  фигурки,  кроме  того,  что  парень  видел  тех,  кого  рисовал?    Лена  открыла,  что  ей  приятно  занимать  себя  отгадыванием  рисунка.    Девочка  все  равно  ничего  не  поймет  -  надо  полагать,  она  не  заметила  сидящую  на  подоконнике.   Следовательно,  рисунок  адресован  тому,  кто  видел  всех.    Одним  словом,  парень  рассчитывает  на  ответ  особы  с  подоконника  -  это  логично.    И  то  сказать,  он  держался  под  окном  более  чем  странно.    Но  почему  он  изобразил  только  двоих?    Вот  где  отгадка!!!    С  веселой  досадой  на  открытие  Лена  еще  раз  взмахнула  над  головой  сумкой,  задев  листья  клена  и  сбив  на  асфальт  кисть  оперенных  семян.    Он  предлагает  его  нарисовать  в  пустом  квадрате!    Ей!    Лена  подобрала  сбитую  кисточку.    Она положительно  не  умеет  сердиться.    Больше  того,  ей  даже  смешно  от  уготованной  для  нее  роли.    Уж  не  думает  ли  она  включиться  в  игру?    От  неожиданно  возникшей  перспективы  Лена  издала  мягкий  вскрик,  похожий  на  быстрый  вдох,  на  потушенный  всплеск  смеха.    Ни  за  что!    Неужели  он  не  понимает?    Если  он  хотел,  чтобы  она  думала  о  нем,  тогда  он  своего  уже  добился.    Лена  представила  высокие  черные  брови  парня,  тонкие  непроницаемые  черты  лица,  спортивный  снобизм  фигуры.    Нет,  он  серьезный.    Лена  успокоилась.    Просто  он  изобрел  повод  при  случае  заговорить  с  ней.    Может  быть,  все  рассказать  Алке?    Нет.    Лена  стала  отрывать  семена  клена,  запускать  в  воздух  и  с  беспечной  улыбкой  следить  за  их  стремительным  вращением. 
                *  *  * 
      Выйдя  из  булочной,  Лена  в  нерешительности  остановилась.   Возвращаться  сразу  домой  не  хотелось.    Приготовления  к  праздничному  столу,  само  торжество,  поездка  за  город  -  непременно  заслонят  собой  впечатления  о  незнакомце.    А  Лене  нравилось  думать  о нем,  и  она  решила  продлить  прогулку.    Отчего  он  выглядел  грустным?    И  почему  он  один?    Вопросы  теснились  в  голове  Лены.    Но  главный  вопрос  состоял  в  том:  появится  парень  снова  под  ее  окном  или  нет?    Если  появится,  то  нетрудно  вообразить,  насколько  огорчит  его  третий  квадрат.    Можно  не  сомневаться,  что  впредь  он  будет  обходить  их  улицу  стороной.    Лене  стало  его  вдруг  жаль.    И  все-таки,  разве  не  бестактно  предлагать  незнакомой  девушке,  ни  с  того  ни  с  сего,  отвечать  на  нестандартные  знаки  внимания?    Конечно,  если  бы  он  заговорил  с  ней  на  улице,  она  тоже  была  бы  поставлена  перед  необходимостью  что-нибудь  отвечать.    Да,  оставить  третий  квадрат  пустым  -  с  ее  стороны,  по  меньшей  мере,  маловоспитанно.    Разумеется,  она  поместит  туда  не  то,  что  рассчитывает  увидеть  парень.    Лучше  всего  посмеяться  над  ним  или  подразнить,  чтобы  ему  не  было  чересчур  грустно  и  одиноко.    Достигнув  магистральной  улицы,  Лена  повернула  обратно.    Найденный  компромисс  восхитил  ее:  она  не  уклонится  от  предложенной  формы  общения,  но  и  не  уронит  своего  достоинства!    Она  представила  удивление  парня  и  едва  не  рассмеялась.    Пусть  и  он,  в  свою  очередь,  переживет  неожиданность.    С  кем  бы  сравнить  его  непроницаемый  вид?     Предвкушая  открытие  нового  взгляда  на  парня,  Лена  брела,  опустив  улыбающийся  взгляд  на  асфальт.    Придумала!    Взмахнув  сумкой  с  хлебом,  как  первоклассница  портфелем,  Лена  совершенно  по-первоклассничьи  запрыгала  по  тротуару,  но  тут  же  овладела  собой.    Она  нарисует  мечтательного  Пьеро!    Нет  ничего  проще  изобразить  круглую  рожицу  под  колпаком,  стоячий  воротничок  жабо,  минорно  опущенные  уголки  губ  и  страдальчески  вскинутые  брови.    Пусть  парень  полюбуется  на  себя,  раз  он  этого  хочет!    Если  у  него  есть  чувство  юмора,  он  не  обидится.    Лену  развеселила  ее  безответственность.    Жаль,  что  обо  всем  происшедшем  нельзя  поделиться  с  Алкой.    Но  все  равно  сегодняшнее  утро  -  самое  лучшее  утро  этого  лета!    Лена  прибавила  шаг.    Сейчас  ее  очень-очень  ждут  дома. 

               


               
                Август 1977г.