Русланочка

В ушах его свистел ветер, и дурил голову запах сырой земли, пробудившейся зелени, цветения. Вот – вдруг – среди ветвей колыхнулась белая фигура, он негромко крикнул – перед ним встала девушка. Она улыбалась пьяно, колдовски, а глаза очаровывали своим потусторонним светом, вопрошающим и страшным взглядом, обращенным на все и вся.
Он остановился, непроизвольно сжав в ладони нательный крест, а девушка, не отрывая от юноши огромных глаз, тихо застонав, сделала несколько шагов встречу – и вдруг зашаталась, а ноги ее болезненно вывернулись, соединились в щиколотках, разъехались в коленях: они будто были ненастоящими, принадлежащими не ей, и каждый шаг ее был страхом и болью.
Она птицей крикнула пронзительно-громко, гортанно, повернулась так, что солнце подожгло костер ее рыжих волос, вздернула ломкие, светящиеся розовой гладкостью руки, похожие на нежные тельца речных улиток – упала, он не успел ее подхватить. Подбежал – она плакала, стонала, почти выла.
- Русланочка… Русланочка, зачем же ты опять сбежала, - тихо вздохнул он. – Алиса места себе не находит. Быстрее пойдем домой.
Но инвалидка, не слыша его, бесновалась на земле, разметая пальцами песок. Юноша пытался ее поднять, а она билась, вырывалась, падала обратно.
- Нннну-нну-ну-ну…чууууу…! – скулила она, дергаясь всеми членами.
С ней пришлось долго возиться.

Алиса деревянно сидела у окна, не отрывая взгляда от тропинки, ведущей ко входной двери. Увидев сестру и жениха, быстро вскочила.
- Слава Богу! Слава Богу, Эдик, - прошептала она, распахивая дверь. – Я боялась, на этот раз мы ее не найдем. Целый день, целый день… Как только она опять умудрилась сбежать?
Молодой человек бережно отстранил от себя Алису, почти внес в дом Руслану, бессильно повисшую на его плече.
- Господи, как же она перепачкалась, - пробормотала Алиса и утерла лицо инвалидки полотенцем. – Страшно смотреть. Кричала?
- Сегодня как никогда. Отнести ее в баню?
- Да, конечно.
В маленькой бане, где пахло гретым деревом и травяными отварами, обрученные вместе раздели Русланочку, уложили ее на лавку. Алиса долгим, скорбным взглядом окинула тело сестры: искалеченное природой еще при рождении и чуть позже изуродованное – исцарапанное, избитое, измятое – ею же. Тело Русланы было непропорционально длинно, покрыто экземами, и длиннее всего были ноги с деформированными суставами, из-за чего они больше походили на хвост с вытянутыми ступнями-плавниками; страшны и безобразны были и ее то ли серые, то ли зеленые, то ли голубые огромные рыбьи глаза, в которых навеки, с рождения, повис немой вопрос, и тонкие прозрачные руки, и длинный алый рот, неспособный исторгнуть ни единого членораздельного звука. Сестра Алисы была безумной, она по-рой сбегала из дома, бродила по лесам, вдоль берега реки, но из-за своей физической неполноценности часто падала, из-за чего сплошь была покрыта синяками, ссадинами, шишками. И все же – было в этом безобразном теле что-то особенное, странное, пугающее, таинственное и тем привлекательное. Русланочка, эта дурочка, блаженненькая, была уродлива до красоты.
Уложив Руслану в большое корыто, полное горячей воды, Эдуард спросил:
- Сама справишься?
- Нет, не уходи, пожалуйста. Вдруг она опять начнет кричать. Сам знаешь, вода действует на нее возбуждающе.
Алиса была права – Руслана уже открыла свои диковинные глаза, призрачно улыбнулась, плеснула руками.
- Пока я буду обмывать ее, расчеши ей волосы. Это ее всегда успо-каивает.
- А где ее гребень? – Эдуард встал на ноги.
- Ох, я совсем забыла… Она, кажется, унесла его с собой на реку утром, во всяком случае, я нигде его сегодня не нашла. Ладно, возьми мой.
Эдуард послушно кивнул, сел в головах у растерянно оглядываю-щейся Русланочки, стал вычесывать из ее кипящих огненных волос веточки и песок, а сам все поглядывал на склоненную фигуру Алисы, которая скорбно, как к погребению, обмывала тело своей сестры. Вдруг юноша протянул руку и погладил свою нареченную по голове, украшенной тугой рыжеватой косой.
- Что ты? – испуганно спросила она, подняв лицо.
- Ничего, - он улыбнулся и опять стал расчесывать Руслану. Руслана тихо урчала.

Обмыв, накормив и уложив сестру спать, Алиса, устало гладя себя по щекам холодными ладонями, вышла на улицу, встала, прислонясь плечом к одинокой березе, задумчиво стала заплетать ее гибкие ветви. Березовые сережки пахли сладко, душно, так что хотелось плакать. Алиса тихо запела:
Во поле береза стояла…

Ладони выпачкались зеленью цветения. Алиса тяжело вздохнула, огляделась вокруг. В прозрачном вечере пробуждающейся природы было тихо, лишь едва слышно вздыхал ветерок да попискивали птицы, вокруг – ни души.
Ни души.
Девушка беззвучно заплакала и прижалась к собственным терпким ладоням губами, стараясь сдержаться. 
Вдруг сзади ее обнял Эдуард. Алиса вздрогнула, а потом повернулась к нему, прижалась щекой к его груди.
- Ты очень устала, правда? – негромко спросил он. Алиса кивнула. – Смотри, что я нам принес, - юноша показал рукой на небольшую корзинку с бутылкой домашнего вина, двумя стаканами и белым хлебом. – Давай выпьем, успокоимся.
- Русланочку нельзя надолго оставлять одну, - задыхающимся голосом сказала девушка.
- Она никуда не денется. Мы же здесь, у двери. В окошко она не вылезет, слишком измучена. Давай отдохнем.
Алиса все еще стояла в раздумьях, утирая глаза дрожащими пальцами.
- Какой сегодня день недели? – негромко спросила она.
- Четверг.
- Через два дня Троица, - Алиса опустилась на траву. – Большой праздник. А так тяжело на сердце.
Эдуард обнял невесту за плечи, поцеловал золотистую макушку. Ему нравился цвет ее волос, им можно было любоваться бесконечно: это был не алый, как у Русланы, а нежно-пшеничный, добрый оттенок.
- Еще бы тебе было не тяжело, - сказал он. – Не каждый выдержит такое. Сначала гибель родителей, а теперь Русланочке хуже…
- Да… но у меня есть ты. Спасибо тебе, что ты рядом. Без тебя бы я точно сошла с ума, ты мне очень помогаешь, - Алиса погладила нареченного по колену. – И правда, давай выпьем.
Эдуард налил вина, девушка полной грудью вдохнула пьяный аромат.
- Вкусно пахнет. У тебя получается хорошее вино, - негромко сказала она.
- Выпей.
Они выпили, и Эдуард неожиданно крепко поцеловал ее. Алиса ис-пуганно отшатнулась.
- Эдик…
- Послушай, ты не должна прекращать жить только из-за того, что сейчас все складывается так трагически. Нужно смело смотреть вперед.
- Я и не собираюсь прекращать жить… – Алиса подтянула колени к подбородку, тщательно укрыв ноги юбкой. – Как я могу перестать, если мне необходимо заботиться о Русланочке, и вообще?..
- Но ведь твоя жизнь – это не только заботы о ней.
- Я знаю, - Алиса спрятала глаза.
- Посмотри на меня. Я не давлю на тебя, но ведь так не может про-должаться бесконечно. Я понимаю, что тебе тяжело, что ты никогда не позволяешь себе расслабиться…
- Эдик, это дом моих родителей!
- Но теперь же здесь живешь ты. И ты живешь со мной, - Эдуард сжал ее горячую липкую руку. – Твои родители были семьей, как и мы совсем скоро ею станем. Они жили здесь счастливо, хотя Русланочке было плохо и при них, но они боролись, они жили в полную силу… Прошу тебя, если не прямо сейчас, но очень скоро – найди в себе силы стать такой, как раньше. Иначе я никогда тебя не спасу. Ну же, поцелуй меня.
- Как ты можешь думать об этом… Здесь же Русланочка, она может увидеть… - потупившись, бормотала девушка.
- Она спит. Алиса, приди в себя. Нет никаких препятствий для того, чтобы нам было хорошо. Никаких, кроме тех, что есть в твоей голове.
Юноша прижался губами к виску своей невесты и встал.
- Пойдем спать?
Она осталась сидеть у его ног, рыженькая, остроносая, мягкая, похожая на лисичку. На плече светилась коса.
- Алиса?
Неожиданно девушка подняла руки и стала расплетать волосы.
- Что ты делаешь? – он усмехнулся. В свете бордовой зари казалось, что перед ним вьется хвост чистого пламени.
- Иди ко мне, - Алиса говорила кротко, не поднимая раскосых своих глаз с дрожащими ресницами. Эдуард снова встал перед ней на колени, взял ее лицо в ладони.
- Девочка моя…
- Не говори ничего, - она вдруг дернулась и обхватила его шею горячими руками, порывистая, пахнущая женщиной; стала покрывать его лицо поцелуями.
- Подожди, - юноша встал, подняв с собой и Алису, прижал ее к себе, тихонько закружился. – Давай не будем спешить. Я же не тороплю тебя…
Они плавно кружились в танце без музыки, пока солнце стремительно катилось к горизонту; и вот вечер стал сед и слеп, но потом внезапно с подозрительностью, свойственной старикам, распахнул один глаз, покрытый бельмом, но ничего уже не мог рассмотреть, потому что сгустилась тьма. Вечер заплакал мерцающими слезками, однако никто не утер их с морщащегося черными облаками лица, ведь единственные, кто мог это сделать, смотрели в глаза друг друга.
- Лисица окрутила волка, - сказал хриплый голос в темноте, и что-то вспыхнуло, закружилось еще быстрее, мелькнули рыжие искры: весна покорила все живое, все звери отдались весне.

1.

Алиса устала. Они с Эдуардом вчера так поздно уснули, а сегодня с утра нужно было переделать множество дел. Жених помогал ей по мере сил, но у него были свои заботы, да и не хотелось его в лишний раз утомлять заботами о Русланочке. Она была крестом Алисы.
Алиса пыталась, но не могла вспомнить, когда в первый раз осознала, что ее сестра не такая, как все. Она просто жила с ощущением тайны и горя, живущих в семье, но при этом ее как ребенка это не сильно тревожило, да и родители умело скрывали при дочерях свою печаль. Алиса даже любила играть со своей чудаковатой сестрицей – ей нравилось, что Русланочка, хотя и старшая, но беспомощная и глупая, как младенец, позволяет пеленать свое тщедушное тельце и ест с ложечки. У всех девочек были любимые плюшевые мишки, а у Алисы – настоящая девочка, хотя и похожая на куклу своим странным бессмысленным и одновременно испытующим взглядом: Ляля, Леля. Алисе всегда казалось, что Русланочка, едва появившись на свет, очень удивилась чему-то, да так и осталась навеки со своим удивлением, не в силах совладать с этим миром.
Алисе вспомнилось, что детстве они, сестры, часто гуляли вместе на природе, и ей нравились эти прогулки. Лицо Русланочки тогда преображалось, и только в эти мгновенья сестра становилась счастливой. Русланочка будто сливалась с природой: она  курлыкала по-птичьи, свистела, как ветер, шипела, словно змеи или трава. Еще она любила качаться на детских качелях, прицепленных к старой иве…
Порой Русланочка ложилась на землю, прикрыв свои больные глаза, и Алисе начинало казаться, что ее сестра выздоровела – и умерла, так прекрасна была Русланочка в эти минуты, лежа без единого вздоха, с умиротворенной улыбкой на успокоенном лице. Алиса тогда садилась рядом и начинала фантазировать, о чем – она уже и не знала. Но сестрам было хорошо.
А потом у Русланочки случился первый припадок. Она всегда с не-охотой шла домой, но в один то ли майский, то ли июньский день заартачилась особенно сильно. Алиса стала настаивать, но Русланочка пронзительно закричала, ломая свое тело в жутких движеньях, и попыталась бежать. Упала – ее удалось остановить.
В воспоминаниях вновь ожило это жуткое чувство: ее сестра – монстр, она принадлежит не их миру, она – дитя этого леса, здесь бы ее и оставить.
Потом припадки несколько раз повторялись, а после на какое-то время почти прекратились, и семья вздохнула свободно, а Алиса вновь сблизилась с Русланочкой. Но вот погибли родители, и припадки стали почти регулярными: ничто не могло удержать сестру дома. Русланочка превратилась в страшную силу, покорившую себе все в их доме. Порой Алисе хотелось просто забыть об ее существовании, запереть ее, закрыть, упрятать, замуровать и жить свободно, чисто, уехать куда-нибудь в город, выйти замуж за Эдуарда и никогда о ней не вспоминать. Но вот перед девушкой показывалось лицо Русланочки – несчастное, призрачное, и невозможно было избавиться от приступа острой жалости. Алиса снова брала сестру за руку, вела ее есть, умываться, гулять, успокаивала ее любимыми игрушками и занятиями, пела старинные песенки, доставшиеся им еще от бабушки, а той – от своей бабушки, а той – от своей…
«Удивительное счастье, что Эдик так поддерживает меня», - про себя улыбнулась Алена, смахивая пыль с прикроватной тумбочки, - «Он – чудо».
Правда, казалось чем-то неправдоподобным, что ее любимый оказался до такой степени прекрасным, благородным человеком, который поддержал ее в столь трудный период жизни, не требуя ничего взамен. Молодые люди стали жить вместе после трагедии, случившейся в семье Алисы, и их отношения перешли на какой-то особенный духовный уровень, когда девушка уже не представляла свое существование без постоянного присутствия жениха, скорого мужа, рядом.
- Алиса, ты устала, - он вошел в небольшую светлую комнату, улыбнулся ей, обнял. – Ты такая хорошая. Отдохни.
- Ничего. Закончу с этой комнатой, суп как раз сварится, накормлю Русланочку – и посижу, отдохну.
- А где она, кстати?
- У себя. Я дала ей свой гребень, кажется, она не вспомнила про свой. Я боялась, с ней опять будет припадок. Ты же знаешь, как она привязывается к вещам.
- А ты крепко ее заперла?
- Да. Я хотела посадить ее здесь, с собой, но она стала упираться, я решила, что безопаснее оставить ее в спальне.
- Ну, хорошо, - Эдуард поцеловал любимую и явно обрадовался, когда она не стала виновато, устало выворачиваться из его рук, как это бывало прежде. – Пойду взгляну, что она делает.
Алиса улыбнулась, кивнула; через минуту Эдуард вновь показался на пороге:
- Алиса, она опять сбежала.

I

А вокруг вьются незнакомые духи, они касаются едва уловимо пальцами голого тела. Небеса сияют, и если долго на них смотреть, то становится видно все то, что когда-то разглядели и пронесли в сакральных рисунках древние: лучи, вензеля, спирали…
Солнце жарко, солнце томно, солнце золото-лимонно, солнце-золотце, сыпется, солится. Облизнешь свою кожу – мокрая-соленая-вода, воды много, хорошо. Река так сияет, что в глазах тоже вода, тоже соленая, весь мир – море, сам-ты – море.
Ну – так – уносят волны. Вот – здесь – цветы.   
Гребень. Можно, хорошо мурлыкать.
Змеи там, шуршат и шипят. Он, змей, гладит языком спинку змеи, а она, змея, выгибается, блестит новой шкуркой. Ядовитые цари, парит над землей, всем жарко, а они – пара, они спариваются, сливаются, не пара – а одно. Судорожные движения, как переплетаются, дергаются, сколько в них похоти, но никакого любовного шепота, просто делают то, для чего создала природа. Все это делают, мир этим пропитан, только этот запах наготы – и он везде.
Блестящие шкурки, шелест, вящее изумление – что, почему?.. Они эротичны, они вместе, живые змеи. Гремучие, гадючие, шипящие. Хочу коснуться рукой.
Чу!
Тина на воде.
Блеск.
Все живое, уже не здесь, а где-то – почему-то холодно.
Вот как – посмотрите – птичка. Живая? Все живые? Нет. Предмет. Можно сжать – как горячо и почему-то влажно. Влага соленая и прохладная, хорошо, река и бледный блеск, нырнуть бы на дно. А птичка бьется в руке, куда ты? Ты – предмет. Ты хочешь в воду. Ты уже холодная, какая тяжелая, не шевелишься. А тут – блеск, маленькие пуговки. Податливо и ало, что, если вот так? А так? Это было известно, что ты ненастоящая, в этом мире – все ненастоящее, совсем без движения, и зачем столько солнца, никому не ясно, но какое-то скольжение, что-то накрывает сверху – темный удар, впиться в тебя сильнее – так надо, уже ничего не видно.
Нет, все живое. Все блестит. Всех слышно. Хорошо. Все слушаются и делают так, как хочется мне, потому что я – принцесса.

2.

- Русланочка! Русланочка! Эдуард, она здесь! – Алиса выбежала на берег, поскальзываясь на рассыпающемся песке, бросилась вниз по течению. – Русланочка!
Сестра ее лежала у самой кромки воды, рядом алело странное пятно. Подбежав к инвалидке, Алиса первым делом взглянула в ее лицо: оно было спокойным и бледным, не выражающим ничего. Казалось, Русланочка сбежала из спальни только для того, чтобы выспаться у реки.
- Я здесь, - Эдуард приблизился с другой стороны, удивленно по-морщился: - Что это?
- Где?
- Алиса… она растерзала птичку.
Над рекой повисла тишина. Алиса облизнула губы.
- Нет. Это какое-то животное растерзало ее, а Русланочка просто уснула рядом. Понимаешь?
- Да у нее все руки в крови.
Алиса отрицательно покачала головой. Маленький трупик был искалечен, переломан, а головка птицы вывернута наизнанку: выдавлены глаза, выщипаны перышки. Глядя на это кровавое месиво, Алиса даже не чувствовала ужаса или брезгливости. Настолько ужасно, что уже не страшно, да это же и не взаправду…
- Ладно… Пока она спит, давай отнесем ее домой, - Эдуард кашля-нул и приблизился к Русланочке, но Алиса вдруг громко сказала:
- Не хочу.
- Что?
Алиса сама испугалась своих слов и вопросительно уставилась на жениха, будто ждала, что он объяснит ее ответ.
- Почему ты не хочешь нести ее домой, Алиса?
- Не знаю. Я этого не говорила. Конечно, надо ее отнести.
- Ты… - но вдруг Эдуард осекся и молча подсунул ладонь под затылок Русланы. – Может, обмыть ей руки?
- Не надо.
Он не стал спрашивать, почему.
- А может, кровь от того, что она разбила стекло? Она же сбежала, разбив стекло? А?
- Она разбила его вазой, Алиса…
Эдуард взял Русланочку на руки и вдруг сдавленно крикнул, пошатнулся – его нога провалилась в прибрежный ил. Алиса торопливо потянула любимого за рубашку на себя – он вымученно улыбнулся:
- Чуть под воду не ушел.
И снова дома – все те же ежедневные обряды, да кажется, что сзади стоит кто-то и наблюдает за тобой. Вдруг Русланочка открыла глаза, а Алиса вздрогнула, увидев в них почти ненависть, пошатнулась, но удержаться было не за что, нигде не было опоры.
Такая ненависть – Господи, за что?!
- Ты, сестра моя, будешь теперь постоянно со мной, поняла? – тихо сказала Алиса, обмывая ее искалеченные холодные и скользкие ноги. – И молчи, Русланочка. Молчи.
 Руслана сидела потом на стуле, похожая на кукушку: чуть пошатываясь из стороны в сторону, глядя на все изумленно, озираясь вокруг, как будто никогда не видела раньше этого дома – дома, в котором выросла. Вдруг, заметив на столе нитку, она протянула к ней руки, заревела и застонала. Алиса поскорее схватила ниточку и сунула ее во влажную чешуйчатую руку:
- Держи, держи, молчи.
А Русланочка торопливо закрутила в пальцах нитку, сжала ее в кулаке.
- Мммм…
- Молчи, молчи.
Алиса достала яйца, сжала одно в руке. Какая все-таки усталость… Перед глазами: лица родителей, и хочется выть и кататься по полу, и ни во что уже не веришь, а все мечты – огромный розовый пузырь, который лопнул, и от брызг щиплет глаза. Поминовение всех усопших – похоже на слово «ссохшихся», но разве сейчас сухие они, эти влажные, некогда счастливо блестящие глаза, эти нежные бархатные руки?.. Алисе хотелось считать. Она любила цифры, их стройную логику, удивительную тайну, которую можно выразить парой маленьких значков. Это ее успокаивало, расслабляло. А сейчас она успевала только готовить, убирать, следить за Русланой… Впору самой в лес скоро бежать, прятаться под ветки яблоньки.
Спаси меня, сохрани меня!
Яйцо было гладкое, круглое, чуть блестело – так уютно лежало в руке. Живое оно или мертвое? Начало или конец?
Бросила его в кипяток. Надо сварить.
Хотелось достать лука к яйцам, но нельзя – Русланочка очень не любит резкие запахи, будет плакать.
- Алисочка, я пришел.
- Эдик? Где ты был?
- Вот, смотри, что принес тебе.
Алиса обернулась и, скользнув взглядом по Русланочке, недобро смотрящей на нее, улыбнулась жениху – он держал в руке огромный букет полевых цветов.
- Набрал тебе. Не грусти.

II

Жар, пар, вар, угар – дар.
А запах полевых цветов звякал в воздухе, как чуть заржавленный колокол старой церквушки.

3.

Эдуард пошел кормить скорлупой куриц, Русланочка сидела у окна, глядя в небесную синь, а Алиса села к столу, достала потрепанную тетрадочку и стала считать давно, еще до катастрофы, начатую задачку про звезды. Ей нравилось, что за короткой буквой – целая вселенная, за узкой цифрой – бесконечное расстояние… 111 – столбы, на них можно выстроить целую Солнечную систему, а получаются сплошные – – –. Родители – катастрофа, Русланочка – горе, и нет места ничему, что будет хорошо, стало бы нормально. Жизнь заложена, переразложена, отложена на потом. Разрешить бы себе истерику, вытье и катание, но нельзя, потому что слишком много дел… Память – убить. Родителей – помянуть.
Алиса подумала о том, что их Земля родилась, когда взорвалась какая-то звезда. И все, что на Земле – это часть звезды, все создано из атомов и молекул, оброненных ею. Значит, и каждый человек – часть звезды. В каждом из нас – ее бывшее сияние, ее огонь.
- Ай! – Алиса быстро оглянулась. Над ней стояла Русланочка, держала ее за плечо ледяной рукой. Единица – человеческая единица.
- Ку… ку… ку…
- Что? Я не понимаю. А… Куда ушел Эдик? Он скоро вернется. Он кормит птиц, зозуленька, - девушку вдруг затопила любовь и жалость к сестре, к ее беспомощности и уродству, к ее непонятной тоске по лесу и реке.
Руслана села на место, теребя в руках нитку, примеряя ее к кривому запястью, а Алиса смотрела на нее и качала ногой.

Настал вечер. Алиса одела Русланочку в белую ночную рубашку, уложила на диван в их с Эдуардом спальне – оставлять сестру в комнате с разбитым оконным стеклом она не решилась, а здесь и рама громко скрипит – очень удачно. Руслана почему-то всегда предпочитала вылезать из окна, а не выходить в дверь, хотя ноги ее волочились за подоконник выломанно, хвостато, и она скулила порой от боли – Алиса увидела это однажды, вовремя успев задержать сестру от побега…
Инвалидка лежала под белым одеялом, похожим на саван, и неожиданно Алиса заметила, какая ее сестра на самом деле худая, несчастная, больная. Она наклонилась и поцеловала Руслану в лоб, чуть коснувшись губами влажных рыжих кудряшек.
- Спокойной ночи, Русланочка.
Руслана удивленно посмотрела ей в глаза.
Алиса легла рядом с Эдуардом и прижалась к нему, заметив, что сестра отвернулась к стене, а потом неожиданно для себя тихонько заплакала.
- Что ты, милая? – он погладил невесту по горячей и гибкой спине. Где-то там, внизу, должен быть веселый хвост. Где? Он равномерно машет, покачивается… он – жизнь, он – свет.
Алиса все плакала и плакала, прижималась все теснее, а Эдуард едва слышно шептал:
- Что ты, что ты, что ты, что? Завтра мы с тобой пойдем и обвенча-емся.

III

Она – принадлежит всему и вся, потому что ей все принадлежит.
Она – принцесса. И вот он – ее принц. Он носит ее на руках, и когда сверху сыплется золото, а внизу течет серебро, он зовет ее по имени. Они обручатся, и их руки срастутся друг с другом. Он – ее, он – она, она за ним ходит, им нравится вместе прятаться, им весело вместе, они будут плясать до смерти.
Только вот есть – самозванка, обманщица, закружница, маска, перекидница, ряженая, колдунья.
У нее есть дар.
Дара у нее быть не должно.
Он не ведает.
Сегодня лес ей сказал: не вырвешь – не освободишься. Не сотрешь – исчезнешь сама.
Поэтому надо взять.
Тяжело, остро, но мокро и солено в руке.
Вот они лежат, а там, сзади: бом, бом, бом – бом, бом, бом – бом, бом, бом – бом, бом, бом.
Та такая рыжая и розовая, сухая, губы сухие, горло сухое – если ее разделить, отодвинуть голову острым, им с принцем никто не будет мешать.
Они будут кушать яички.
Ну, вот так…
А принц – без той?
Не сотрешь – исчезнешь сама.
Многое уже исчезло, но места все еще мало. И принца – тоже? Она останется одна, и будет все, как хочется. Но ту – ту…
Ту жалко.
Она так ласкала ее когда-то, и она – такие добрые глаза.

4.

Алиса проснулась от оглушительного звона. Увидела: на полу валяется окровавленный осколок стекла, упала с подоконника ваза – полевые цветы тонут в вылившейся воде, и ручеек прерывается у кровати. Резко вспомнилось ото сна: пересыхающие реки называются «крик».
- Эдуард! Эдик, снова!
Они, горячие, сонные, босые, выскочили за дверь. Русланочка, странно танцуя на своих изогнутых ногах, мчалась через поле к реке. Луна золотила алую, как у морского окунька, головку.
А потом вдруг впереди замелькали тени, и Руслана скрылась с глаз.
- Эдуард, ты беги налево, а я прямо. Увидишь ее – кричи!
И Алиса пустилась что есть духу по остывшему от жаркого дня песку, по колким остовам полевых цветов, по острым, кинжальным камням.
Впереди увидела Руслану.
- Русланочка! Русланочка, остановись, вернись ко мне… Вернись, давай поиграем. Помнишь, как мы играли раньше? Вернись. Я разрешу тебе себя щекотать, мы будем танцевать, водить хоровод, как в детстве, Русланочка! Вернись ко мне, пожалуйста…
Руслана не оглядывалась. Впереди, в лесу, мерцали тени. Куковала кукушка. Сколько мне жить еще?
Ночная тишина.
- Стой же! – Алиса протянула руку, поймала кончиками пальцев сияющую в темноте белизной ткань, дернула… Рубашка хрустнула, Руслана рванулась вперед, и на какой-то миг Алиса обманулась, прижала к себе ее одежду в страстном, ловящем объятии, но тут же отшвырнула разодранную рубашку в рожь.
Русланочка бежала вперед нагая, сияющая и прозрачная.
А потом скрылась в лесу, среди кружащихся теней.
- Эдик!
Алиса упала и покатилась под откос, растворяясь и погибая, раздирая себя, крича, пыталась уцепиться за воздух, но он был слишком жидок. А потом, сама не помня как, выскочила на берег.
- Алиса! – слева к ней подбежал Эдуард, схватил за руку. – Ты ее увидела? Где она?
На реке колыхалась жемчужная пена.
- Не знаю. Теперь я не вижу ее нигде.













30.04.12-21.05.12