Доказательство святости еврейского народа

Иногда на еврейских семинарах я развлекаюсь так. Прихожу и говорю: "Хотите, сейчас докажу, что вы святой народ?"
Обычно люди хотят. Происходит это, как правило, или в последний день занятий, когда ко мне уже достаточно хорошо относятся, или вечером, скажем, в субботу, когда положено развлекаться, а у меня на этот случай припасено много всякого под рубрикой онег-шабес.
Прихожу и говорю: "Хотите, сейчас покажу, что вы особый народ, отличающийся от всех прочих наций на земле?"
В зале могут сидеть и неевреи, но и им интересно. Мне на их месте было бы интересно.
Начинаю примерно так.
Это было, если не ошибаюсь, в самом конце 90-го года, когда мы с равом Гр. разъезжали от "Швут-Ами" по разным ульпанам, рассказывали за Тору вновь приехавшим. Слушали нас с ленивой благосклонностью, могли задать вопрос невпопад, – ну, это как обычно.
И вот, помню, в Кфар-Сабе (или Петах-Тикве?) давал я урок перед полусотней новых олимов-хадашимов. Урок был вечерний, всех уже ко сну клонило. И чтобы разбудить аудиторию, я им возьми и расскажи – буквально в нескольких словах – про тхият-амейтим. Они и пробудились (я про аудиторию).
Спрашивают (это обязательный вопрос в любом еврейском классе): а кто пробудится из мертвых? В смысле, кто удостоится милости небес?
– Праведники, говорю. – И делаю паузу, соображая, как пологичней и без потерь перейти к тому, что, строго говоря, все мертвые восстанут к жизни, чтобы держать ответ и т.д. (Обычно пауз я не делаю – а тут тема для меня новая, не моя тема. Только для встряхивания людей и пришла.)
И пока я ушел в двухсекундную паузу, кто-то успел крикнуть:
– Евреи восстанут?
Это простой вопрос. Отвечаю: да. Но тот же голос без передыха продолжает:
– А неевреи?
И зал затихает, наконец-то демонстрируя пестуемое мной внимание.
Логика тут простая: если, как я сказал, восстанут к жизни праведники, а потом сказал, что восстанут евреи, значит, евреи, по моему разумению, праведники. А неевреи?
Во! Именно об этом был вопрос!
Взять и сказать, что да, неевреи тоже восстанут к жизни, или что неевреи к жизни не восстанут, – мне это показалось банальным. Поэтому я ответил так.
– Сейчас скажу, восстанут ли неевреи. Но сначала позвольте рассказать вам один эпизод из моей жизни. Было это где-то в середине 70-х годов. Я тогда если не сказать диссидентствовал, все же общался с э-э, как бы их определить, представителями радикально настроенной молодежи. Студенты, знаете ли, московских гуманитарных вузов, тусовка вокруг разных там андеграундных художников и прочая.
А писал я в ту пору стихи. И любил их показывать всем направо и налево или даже читать вслух. Друзьям-подругам и прочему окружению. При этом честно верил, что стихи того стоят.
И вот, позвали меня на одну такую стихотворную вечеринку. Сказали, с чаем и публикой.
Чего не пойти? Тем более что оказалось, я там больше половины по тусовкам видел, и они меня знают – а значит, народ благорасположен. Вот я сейчас ему свои стихи и прочту!
Квартира была на Соколе. Человек 30 набилось в комнату, чай на столе, все как обещали. Сначала свои стихи почитала некая Вера под фамилией Тивериадская, или что-то подобное. Ничего стихи, если бы не перекрестки-кресты и прочая атрибутика того же ряда. А мне-то что? Я сейчас им чистую поэзию продемонстрирую.
Встаю и принимаюсь читать.
Как бы ни так! Нуль восторженной реакции. После меня поднимается бледный юноша и тоже декламирует, и тоже, как у Веры Кинеретской, с мистическим уклоном. Ну, думаю, тихонько ухожу – и из памяти вон. Выживаемость настоящего поэта впрямую связана с его умением вычищать из памяти все неудачные читки своих стихов.
Но незаметно выйти не удалось. Какой-то водоворотик шума нарисовался в прихожей, и в комнату вошел низкий человек с лысой головой, в котором я сразу распознал, извините, попа. Такой, знаете ли, бытует в природе образ благо-правильного тихого человека. Имени его я называть не буду, да и неважно, потому что оказался он приличным человеком. Сейчас расскажу.
Сел он сразу к столу, люди тетрадки достали, приготовились слушать урок – и только сейчас до меня дошло, что я попал на какой-то религиозный урок.
Ничего не имею против религии и никогда не имел. Но друзья могли бы предупредить.
Ладно, думаю, пересижу тихонько несколько минут, а там двинусь в туалет, ибо у меня в подобных ситуациях стандартно болит живот. Однако маневр не удался. Люди как-то сразу вошли в тему, без всяких раскачек – словно их урок не прерывался, а был перебит маленькой переменой.
– Батюшка, – говорит та же Верка, – вы нам домашнее задание задали, а ответа, например, я так и не знаю.
– Да-да, – закивали остальные, – нам ответ нужен, мы тут который день меж собой спорим.
Не знаю, о чем они, а мне надо уходить. И тут кто-то проясняет:
– В прошлый раз вы сказали, что люди от смерти восстанут, оживут вроде.
Ага, вот у них что за беседа. Бежать, бежать надо поскорей. На тему восстания из мертвых я сам могу предложить нечесаную кучу колких вопросов. Например: если люди восстанут из мертвых, то что с ногой того человека, который ее в детстве потерял, – она восстанет? А флора и фауна, что обитает в животе человеческом, она восстанет? А клопы в подушках? Ну и т.д.
Эх, не успел я убежать. Они сами задали тот вопрос, на котором закончился их урок перед переменой.
Вопрос прозвучал так (не про клопов, заметьте):
– Евреи восстанут? Или не восстанут?
Извините, но я таки остолбенел, если можно так выразиться про одиноко сидящего на стуле человека, окруженного толпой.
Поп посмотрел на них с улыбкой и спросил по-доброму:
– А вы как решили? Восстанут?
Возникла пауза. Мне почему-то стало интересно, что они про меня решили. Тут, вроде, полно моих друзей и знакомых. Вот сейчас и пройдут проверку на серьезность отношений (тогда это называлось "на вшивость").
Но люди думали недолго, они (а некоторые еще успели оглянуться на меня) решительно, чуть ли не хором сказали, как выдохнули:
– Не, не должны восстать! За свои дела должны в мертвых остаться.
Повторяю, я к тематике чужих религий равнодушен с детства. Но тут обида взяла. Получается, клопы в подушках восстанут – а я нет? За какие такие мои дела они со мной так круто и негуманно?
И тут их поп откинулся на стуле и, еще раз улыбнувшись, мягко сказал, как пропел:
– Нет, дети мои, евреи тоже восстанут к новой жизни.
И аудитория прямо-таки отшатнулась от наставника:
– Ой! Это как? Несправедливо! За что же такое?
Дальше я уже решил не оставаться, живот возроптал по-настоящему, и я прорвался к выходу, тем самым избежав обсуждения темы. Нечего мне дружить с людьми, которые не хотят меня видеть восставшим от смерти, я решительно с ними порываю!
Вот какую историю я рассказал на своем уроке в Кфар-Тикве. И люди ее выслушали. А я добавил:
– Теперь вы готовы к тому, чтобы я ответил на ваш вопрос – восстанут ли из мертвых неевреи?
И народ, почувствовав неладное, напрягся:
– Ну да, готовы, а чё тут?
И я выдохнул, как выстрелил:
– Нет, друзья мои, неевреи от смерти не восстанут.
Вы знаете, какая у аудитории была реакция?
– Ой. Это еще почему? Несправедливо!
Они как бы оттолкнулись от меня, ужаснулись. Это был массовый протест, неприятие раввинского решения.
А я что? Только рассмеялся:
– Да ладно, извините, пошутил. Понятно дело, что и неевреи восстанут, и им будет дана еще одна попытка, а может, просто к суду позовут, я не знаю. Но главное, мне нужна была ваша реакция. На поэтическом вечере с чаем на Соколе неевреи сказали, что несправедливо, если евреи оживут, а вы тут в Израиле говорите, что будет несправедливо, если не оживут неевреи. С чем вас и поздравляю.
Так я рассказывал на семинаре про свой урок в ульпане в начале 90-х годов. И люди заглядывали в себя, чтобы определить. Вот и вы определите – хотят ли русские войны евреи, чтобы неевреев не обижали? А заодно: хотят ли неевреи, чтобы евреев не обижали? Вот в чем вопрос.
*  *
Есть такое определение: еврей, это тот, кого выделил Всевышний.
Согласно этому определению: если вы выделены Всевышним, то вы еврей, даже если у вас.
А если вас Всевышний не выделил, то вы не еврей, даже если вы.
За что выделил? Понятия не имею. Наверное, за человеколюбие.
*  *
Ну что? Доказал я вам, что вы святой народ? Я и говорю, шутка на "онег-шабес".))