Лохматый. Глава 6

                6.
                Между тем, день разгорался. Солнышко, поднимаясь выше, становилось меньше, но светило ярче. Вовсю щебетали птицы на пустынных утренних улицах, на фундаменте дома, у самой земли, появились первые мухи.
                Дворняге всё время теперь хотелось пить. Ощущение постоянной сухости в пасти было новым, не похожим на прежнее, когда она кормила щенят. То быстро проходило, стоило лишь полакать воды,  а сейчас, чем больше она пила, тем сильнее мучила жажда. Казалось, что внутри распухает красный, раскалённый язык.
                Дворняга спрыгивала вниз, в подвал – и пила, пила, пила журчащую воду и никак не могла напиться, трясла головой, пытаясь освободиться от огромного запёкшегося языка, но изнутри, из самого желудка поднималась новая горячая, ядовитая волна.
                Конечно, она не могла подумать, что виною её нынешнего состояния – крыса, которую она легко поймала ночью на трубах и впопыхах съела.
                Не могла она знать, и как повезло городским санитарам, обработавшим нынче подвал: грунтовая вода растворила яд, и теперь подвал был начисто промыт от всего живого.
               Дворняга с трудом взобралась на оконный выступ и легла свернувшись. Лохматый приполз к своему сосцу и пожевал его – молока почему-то не было. Мать часто, прерывисто дышала, её коричневый глаз, будто кто выдавливал его изнутри, уставился в голубое небо, белое кольцо глазного яблока всё увеличивалось, в уголках пасти пузырилась пена. Лохматый никак не мог понять почему, ещё недавно такое теплое, пахучее тело, остывает и становится чужим. Он опять пытался попить молока, толкал носом твердое уже брюхо, но у него ничего не получилось. Щенок перебрался к её морде, желая, чтобы мать вылизала и обогрела своим теплым языком.
             Мать не шевелилась. Он обнюхал ее чёрный  холодный нос, и начал лизать его, чтобы согреть.
             Вдруг сверху на край оконного приямка села большая серая ворона. Лохматый громко заскулил и забился в дальний угол.
            Ворона деловито прошла по барьеру, свернула голову набок, кося черным глазом, раскрыла крылья и спрыгнула вниз, прямо на тело дворняги и сильно клюнула её в голову.
           «Карр, карр!!!»,  - оглушительно прокричала птица…

          Под утро Аллочка забылась неглубоким сном; сновидения путались, будто переливаясь в реальность и опять в сон. Она случайно потерлась о ворс одеяла, а ей показалось, что это – щека Лёни. А неудачно повернувшись и натянув простынь, казалось, будто рука его, обняла.
           Потом она видела свой класс: в окно светило солнце, рисуя на полу переплёты рам и вытянутые тени ребятишек. Никогда не плачущий двоечник  и задира, Ломакин всхлипывал и тоненько поскуливал, размазывая грязной пятернёй слезы. Мальчик, обычно вызывающий раздражение, сейчас почему-то умилял, его хотелось пожалеть и погладить…
         Аллочка открыла глаза. За окном на улице, откуда-то снизу, явно слышался щенячий плач. Она встала, подошла к окну, но заклеенное на зиму, оно не открывалось.
         Аллочка оделась и вышла, обойдя дом, пригнулась к подвальному окну и заглянула вниз. Там лежала мёртвая собака, скулил и метался щенок.
            - Господи, кто же мать-то убил? Ой, ой, что же делать, - шептала Аллочка.
         Она встала на колени, протянула руки вниз и поймала щенка. Он почуял живое тепло, замолк и, смешно вытягиваясь, нюхая влажным носом-пуговицей воздух, пытался определить – кто перед ним? Аллочка поднесла его поближе к лицу, чтобы лучше рассмотреть, а он, втянув воздух, чихнул.
          - Маленький, маленький, - гладила и приговаривала Аллочка. – Замерз совсем, ну, пойдем, пойдем домой. Что же с мамой-то случилось? Маааленький…

Продолжение:  http://www.proza.ru/2012/10/25/815