Лохматый Глава 7

                7.
             Наступил август. Всё лето Аллочка возилась с найденным щенком.
             Ни Прасковья Митрофановна, ни Евграф Владимирович не одобряли дочкино приобретение. Лишнее существо в квартире, требующее внимания и заботы, со своими, пусть незатейливыми, желаниями, наконец, со своей печальной судьбой, - раздражало.
             Малыш, так теперь звали Лохматого, рос толстеньким, весёлым щеночком непонятной породы. Если все же попытаться определить, то получилось бы что-нибудь вроде  шпице-спаниеле-эрделе-дворняжья с бородкой. С бородки, когда Малыш кушал, вечно капало на паркет, и Прасковья Митрофановна грозилась её обстричь. Однажды она попыталась это сделать, но пес не дался и ножницы с той поры возненавидел. В доме не было для него врага страшнее.
           Иногда щенок любил поиграть с Евграфом Владимировичем, по-своему дразня старика. Когда тот сидел в кабинете, Малыш незаметно пробирался под стол. Председатель, работая, обычно с одной ноги снимал тапок, а потом, задумавшись, начинал нашаривать потерю разутой ногой. В этот момент Малыш хватал тапок и нес к двери. Там он, положив ношу, весело помахивал хвостом, улыбался, растягивая пасть до ушей.
               - Дай сюда, паршивец! – приказывал Евграф Владимирович. – Место! Я сказал.
          Малыш поднимал зубами тапок, будто собирался принести, но тут же и ронял его на пол. Так могло продолжаться довольно долго, до тех пор, пока взбешённый полковник не хватал ножницы и страшно тараща глаза, не начинал щелкать ими над столом. Малыш поджимал хвост и, скуля, мчался в комнату к Аллочке, забивался под кровать, сердечко его сжималось и замирало, и он испытывал непонятную сладостную и вместе горькую муку.
         Семья Мартыщенок за лето увеличилась не только на одного Лохматого. Аллочка вышла замуж за Новикова. Лёня жил с ними, благо условия позволяли, а кулинарные способности Прасковьи Митрофановны он оценил ещё раньше. Первые месяцы семейной жизни зять отъедался.
          Хотя Аллочке и было двадцать шесть, но такое стремительное замужество обескуражило и её. Она собиралась приглядеться к Лёне, взвесить все за и против, подумать, поговорить с родителями, но сама природа рассудила иначе: в ту первую теплую, весеннюю ночь произошло в Аллочке зарождение новой жизни.
          Тогда этого никто не заметил и не знал, ибо  свершилось ОНО таинственно и тихо, - позвала великая общая Мать всех матерей свою дочь к себе и поставила в бесконечный хоровод. И отныне жизнь Аллочки не принадлежала ни ей самой, ни родителям, ни даже Лёне, а лишь тому, кто уже рос в ней.
          Прасковья Митрофановна первой из родителей заметила перемену. Дочка, вроде бы ни с того ни с сего, побледнела, плохо ела, а иной раз прямо из-за стола бежала в туалет, мучимая приступами тошноты.
              - Лялечка, да что с тобой, детка? - ворковала Прасковья Михайловна, смутно догадываясь в душе, в чем дело, и догадку страшную отгоняя.
         Аллочку мучил сильнейший токсикоз, и скрывать свое положение было невозможно и бессмысленно.
             - Ой, доченька, ужас-то какой! Что же делать нам теперь? Господиии, - завсхлипывала Прасковья Митрофановна, когда Лялечка призналась.
   Такая реакция матери удивила: что такого ужасного произошло? Ну, беременна, ну и что, в конце концов? Да слава Богу!
              - Мам, он же предложение мне сделал, мы поженимся. Ну что ты, правда, расстраиваешься, - как могла, успокаивала Лялечка
              - Перед соседями неудобно, что скажут? Отца ведь все тут знают, ты о нем подумала? Стыдоба-то какая!
               - Наплевать мне на соседей! – Аллочку взорвало. – Мне двадцать шесть уже, понимаешь ты это? Соседи твои, как на дуру, давно на меня смотрят. Это вам с отцом я – маленькая. Что вы не поймете никак, что время идёт. Идёооот, слышишь, а вы все  - Лялечка да Лялечка, Лялечка поела, Лялечка не поела…
          Она упала на кровать, уткнулась головой в подушку и разревелась.
          Прасковья Митрофановна осторожно коснулась дочкиной головы и стала гладить её, потом присела рядом и погладила спину, но дочь не отвечала на ласку.
          Немного успокоившись, Аллочка пошла к себе в комнату. Там она покормила из соски Малыша. Щенок смешно раскрывал яркий розовый ротик, поскуливая от нетерпения, высовывал лепесток язычка.
          Занимаясь щенком, Аллочка окончательно упокоилась. Всё вставало на свои места: она была нужна Малышу, более того – необходима, и песик искренно любил ее, пробуждая спящие, незнакомые до ныне материнские чувства. Покормив, она брала Малыша на руки, прижимала к груди и баюкала, потихоньку мурлыча протяжное и вечное: «ааа-а, ааа-а…». Он засыпал, свесив заднюю лапу с теплой руки.
         На излете августа лето слабело: дни стали заметно короче,  ночи  прохладнее, и все чаще, по-осеннему моросили дожди, заканчивались и каникулы.
         Аллочка старалась теперь побольше гулять, и однажды дошла с Малышом до пустыря у кольцевой дороги. Там, среди медово-желтого донника и огромных репьев, Аллочка впервые почувствовала ЕГО. Почему ей казалось, что там именно ОН, мальчик, сынок, она не знала. Она так чувствовала.
        Малыш бегал среди трав, расписываясь чуть не на каждом чертополохе, Аллочка никак не могла понять, откуда в нем берется столько жидкости. Пес казался неиссякаем.
        На пустыре гуляло много собак. Царственные колли, добродушные, вертлявые пудельки, маленькие нервные пинчеры, шотландские терьеры, похожие на швабру, мокромордые бульдоги, эрдельтерьеры с бородками социал-демократов…
        Среди такого разнообразия Лохматый ничем особенным не выделялся. Впрочем, интереса к хозяйке владельцы-собаководы тоже не проявляли.
        Но нынче Малыш, труся по тропке и метя нужные места, попал в поле зрения огромной овчарки. Овчарка притаилась в траве и вдруг выпрыгнула прямо перед Малышом. От неожиданности он взвизгнул, поджал хвост и бросился бежать во весь дух. Овчарка за ним. Силы были, конечно, не равны. Малыш проигрывал в скорости, -  лапы-то  значительно короче, и через десяток метров он закувыркался, визжа, под  овчаркой.
        Аллочка очень испугалась, побежала, было, за собаками, и вдруг – ОН шевельнулся. Она явно почувствовала, что ОН чем-то уперся. Ножкой? Ручкой? И отпустил.
        Аллочка остановилась, но движения больше не повторялись. ОН замер.
        - Малыш, Малыш, ко мне! – закричала Аллочка.
        Лохматый лежал на спине, раскинув лапы, в позе полной беззащитности. Правда и намерения овчарки были мирными. Она просто с интересом обнюхивала его. Когда же Малыш карим глазом увидел приближающуюся хозяйку, он совсем осмелел и пустил прямо вверх тоненькую желтую струйку. Овчарка фыркнула, чихнула и умчалась прочь.
         - Малыш, как же ты меня напугал! – приговаривала Аллочка, гладя пса. – Я тебе сколько раз говорила: иди рядом! Рядом! Понял?
          И тут вдруг она опять почувствовала, что ОН радостно, как ей показалось, шевельнулся.
         - Милые вы мои, - засмеялась Аллочка, выпрямилась и подняла голову к небу.
        Там, в глубокой и чистой синеве, которая бывает ближе к осени, медленно плыли белые облака, слышался тихий свист и шелест. Аллочка повертела головой и увидела пару диких уток. Из соседнего болотца они подняли на крыло выводок и обучали детей лёту.
        Радостное состояние Аллочки передалось и Малышу. Он кругами носился вокруг хозяйки, высунув язык и цепляя репьи лохматыми ушами.
        Аллочке захотелось сейчас же вернуться домой и всё рассказать Лёне.

Продолжение:  http://www.proza.ru/2012/10/25/820