Лохматый. Глава 9

                9.
             Не нарушая извечной последовательности, природа в ноябре остужала землю. Сыпал мелкий, холодный дождь, будто пригоршнями песок кто в окно бросал.
             Аллочка, боясь где-нибудь оступиться, с Малышом не гуляла. Выгуливал собаку Евграф Владимирович.
Дочь сидела дома, и, чем ближе подходило время родов, тем беспокойнее становилось у Аллочки на душе.
            Она с ужасом смотрела на свой огромный живот с выпершим дулей пупком, на вздувшиеся синие жилы на ногах, и думала, что скоро умрет.
            Конечно же, она смертельно больна: болело все внутри, ломило поясницу, не хватало воздуха, а живот все рос и рос. Нет, она не выдержит этого. Зачем, почему такие муки? Да если бы знала, то никогда, никогда…
          Отныне она смотрела на мужа с затаенной ненавистью. Это он во всем виноват. Он, он, он, из-за него она должна умереть. Господи, спаси и сохрани… Как он может спокойно есть, ходить на работу, думать о чем-то, а не о ней, не о том, что она умрет, и КАК они все тогда…
          Что будет «тогда», после её смерти, Аллочка не представляла. Она лишь крепла в уверенности, что та, будущая жизнь, ужасна: без неё! Да и будет ли продолжаться? Нет, конечно, всё исчезнет…
           В женскую консультацию Аллочка приходила регулярно. Ожидая своей очереди, среди таких же бледных и измученных беременностью женщин, она внимательно разглядывала настенные плакаты. На них всё выглядело просто и незатейливо, никакого таинства, но, может быть, именно от этой простоты продольных и поперечных разрезов и становилось страшновато. Казалось, что у неё-то всё не  так – и ребенок лежит наоборот, и таз узкий, и давление скачет, и …
          Она вглядывалась в лица, - и у большинства видела ту же тревогу. У каждой, похоже, что-то не так, и все они с ужасом ожидали своей участи.
           Врач-гинеколог, молодая курящая феминистка, как специалист, пользовалась уважением и даже славой: уж очень ладно и умело могла предотвратить, или прервать беременность. Проводила в городе и большую просветительскую работу: с лекциями о новейших контрацептивах выступала в доме культуры, на хлопкопрядильной фабрике. Рассказывала об абсолютной безвредности всевозможных паст, таблеток, спиралей, вводя в краску молоденьких ткачих, но и вселяла им врачиха надежду на непрерывное безоблачное счастье.
             - Новикова, - прозвучал хрипловатый голос из-за белой двери.
          Аллочка вошла. Врачиха курила прямо в кабинете, и от этого здесь плавал устойчиво неприятный запах.
             - Ну, раздевайся. Все нормально?
             -Доктор, я не знаю, вроде бы...
             - Анализы? Тэк, тэк-с, - говорила, между тем врач, перебирая листочки и кося одним глазом на стол.
          На столе под стеклом у неё лежали всевозможные таблицы норм и патологий, и она быстренько сверяла данные. Потом она попросила встать Аллочку на весы; измерила стертым матерчатым сантиметром живот; опять посмотрела таблицы на столе и вынесла приговор:
           - Великоват, есть надо поменьше.
           - Я немного ем, - возразила Аллочка.
           - Дело ваше, вам рожать. А с такой, простите, задницей лучше бы и вообще не затевать. Всех замучаете – и нас, и себя… Великоват, великоват. Одевайтесь.
           - Что же теперь делать?
          - Я же сказала – есть поменьше. Следующий! – прохрипела.
         Аллочка вышла, но, то ли от волнения, то ли от того, что ОН в животе растолкался, сразу идти не могла. Она села на освободившийся стул и прикрыла глаза.
          - Вам плохо? – участливо спросила соседка.
          - Нет, нет, ничего, сейчас пройдет.
         - Да вы посидите, посидите, - продолжала соседка и взяла Аллочку за руку.
        Новикова от неожиданности вздрогнула и хотела  высвободить свою, но почувствовала в руке женщины столько тепла и ласки, что ей стало необыкновенно уютно и спокойно. Захотелось говорить, и она зашептала:
         -Я думаю, что умру скоро, что не рожу, вот и врач говорит: ребеночек великоват, и мне кажется – лежит он совсем не так, как на плакате вон нарисовано.
         - Вы поменьше думайте и на плакаты не смотрите. Ерунда все это. Мне врачи первого-то запрещали рожать ка-те-го-ри-чес-ки. Я подписку давала. А родила нормально, сейчас -  второго буду. А они у меня, - она кивнула на белую дверь, - чего только не находили: и сердце, и почки, и ещё богзнает чего, говорю же, подписку давала. Я бы и сейчас-то не пришла сюда, да врача жалко. Если не буду приходить, ее же из-за меня заругают. А вы их не слушайте! Я так считаю – что природой положено нам, так и есть, так и будет. Лезут со своими нормами некстати. А ведь просто все – у маленьких родителей, и дети маленькие, у больших – большие. А они вечно мал-велик, мал-велик.
         Она тихо засмеялась и погладила Аллочкину руку.
         - Вы не об этом думайте. Вы лучше с ребеночком своим разговаривайте.
        Аллочка с недоумением посмотрела на женщину.
         - Да-да, не смотрите так. Надо разговаривать. Можно даже сказочки рассказывать. Я своему, - она коснулась живота, - рассказываю. Особенно когда расшалится. Сразу успокаивается.
         - Мафрина! – прохрипело за дверью, и соседка поднялась.
         - Меня. Пойду.
         И Аллочка увидела, что женщина-то хромая. Правая нога, изуродованная полиомиелитом, была и тоньше, и короче.
          Соседка с полпути обернулась, приветливо и открыто улыбнулась и помахала рукой:
           - Не волнуйтесь, все хорошо будет.
          Новикову, когда она увидела «уродку», охватил ужас, но потом, когда та приветливо улыбнулась, на душе стало опять спокойно, мелькнуло даже: «Ну уж, если и такие рожают…»
         Она пошла домой, и по дороге пыталась вспомнить какую-нибудь сказочку, но дальше «жили-были старик со старухой» ничего не вспоминалось.
         Остаток дня прошел непривычно: не было нервозности и страха. Аллочка внимательно прислушивалась к тому, что происходило внутри неё, как ОН там пошевеливался, потягивался, разговаривала с НИМ, пыталась вообразить ЕГО личико и совершенно забыла о собственных болях в пояснице.
         И даже вечером, когда осень скреблась и сыпала в окно мелкий, противный дождь, на душе у Аллочки было хорошо.
         Она поняла, что отныне всё происходящее с нею, от неё-то  и не зависит; знания и небольшой жизненный опыт не помогут, а всё произойдет действием неведомых сил, и пытаться как-то повлиять на них – помешать, или помочь им – значит сделать хуже.

Продолжение:  http://www.proza.ru/2012/10/25/825


Рецензии
Добрый день, Саша.
Раньше у докторов был главный критерий: "Не навреди". Но ведь все течет...
С пожеланием удачи,

Александр Васильевич Стародубцев   17.03.2014 18:41     Заявить о нарушении
На это произведение написано 6 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.