В чреве Левиафана

«В чреве Левиафана»


«...бездумно ныне жить нельзя. Бог правит миром, а не люди. Приказов в       духовной жизни быть не может. Господь даровал человеку духовную свободу, и Он, Он сам, ни в коем случае и никогда не лишает человека ее - этой    свободы».
                Архимандрит Иоанн (Крестьянкин)

«Истинный человек не есть человек внешний, но душа, сообщающаяся с       Божественным Духом»
      Парацельс

Рок-н-ролл закiнчився.
Хiба це не зрозумiло?
Вiн тривав двадцять п'ять рокiв,
тепер його слiд вiдмiнити.
Секс пiстелс закiнчiв рок-н-ролл.
Вони були останньою рок-н-ролльною группою,
тепер усе закiнчено.

Джон Лайден.

1.

            Врубил он гитару на всю катушку, спел свою песню «Жизнь как видение», дал под зад коту, что лежал на диване, плюнул с окна на миллионера, что ставил свою машину у подъезда. Под окнами сторонники партии «свобода или смерть» пели гимн Китая, пили вино, танцевали, били в барабаны и давали людям листовки с примерно таким содержанием. «Зачем размышлять о том, что случится когда-нибудь в будущем? Все согласны с тем, что "Я" существует. К какой бы школе мысли искренний искатель ни принадлежал, пусть он сначала узнает, что есть это "Я". Тогда хватит времени для познания того, каким будет и окончательное Состояние: погрузится ли "Я" в Высочайшее Бытие или останется отдельным от Него. Следует не предвосхищать выводы, а практиковать, сохраняя ум открытым для Истины».
         Дефицит внутреннего огня вынуждал его бросаться сломя голову в черный омут, где нет никаких координат, но зато там есть чудесный бальзам радости без всяких причин. Либерализм увлек его на секунду, но тут же он понял, что и это сансара, что это все пыль на ветру, что это все не ново под солнцем, да и любая религия лишь красная тряпка для быка.
       Осенним вечером, когда было ясно, что прошлое мертво, когда казалось, что больше нет надежд и мечтаний, тогда-то Кристофер и решил для себя, что займется чем-то иным. Отныне он станет лишь вникать в звуки дождя и смотреть на солнце часами, чтобы ощутить себя живым. Он накинул черное пальто на голое тело и тихонько вышел из дому в позднем часу, ибо знал, что мрак в душе есть показатель того, что он на верном пути.
        Он скорым шагом пошел с собаками гулять по улицам пустынным. Он зашел в овраг и стал громко смеяться от избытка сновидений в крови. Золотая молодежь активно всю ночь служит дьяволу, чтобы утром отправиться к восьмичасовой мессе. Сновидения были разными, как и собаки, что окружали его и дружно выли на красную луну. Все они были стремительны и хлестки. Окопы второй мировой, немецкие солдаты, что сидят с ружьями и ждут врага, а в полях бегают пионеры и играют в баскетбол. Пионеры кричат хором о пользе лазерных дисков и мобильных телефонов, мол, грех от этого исходит, ну а нам все равно – мы люди темные, нам грех нипочем. Они ищут друг друга в Сети. Пионеры, сидя дома, желают виртуальной любви долгих лет жизни. По всей земле Ленин будет идти назло всем буржуям. Попы будут славно поедать сырую землю в мировом пожаре пролетариата. Им видится мир, где каждый бы адепт красного знамени имел страничку свою в электронном концлагере и мог бы дарить себя окружающим с помощью легкого нажатия клавиш. Пионеры прочищают дуло огромной пушки, которая будет палить в берлинские дома, где может быть случайно или по воле божьей, снаряд разрушит случайные декорации на стенах и чайные сервизы в шкафах. Хватит терпеть злодея и тирана, кровопийцы и угнетателя человечества, одолели Гитлера, одолеем и рабов либерализма. Пионеры бегают по снежному полю в тяжелых кирзовых сапогах, шинелях, перчатках, что шили им бабушки в деревнях. Они бросали мяч в усатого таракана, что мчался на танке в сторону окопов, где сидели русские солдаты. Пионеры сбили мячом танк. Такой огромный красный мяч, а танк маленький, словно бы игрушечный, и вот, танк стремительно загорелся. А перед этим был мощный грохот, а после уже пошел дым из кабины. Башня валяется на красном от крови махровом полотенце. «Бей фашистских оккупантов!» - орут в ушные раковины вороны, что кружат над снежным полем, а пионеры шлют салют фермерам, ибо знают, что и на Луне будут яблоки расти. Нежный возраст земли. Покров на небесах снежный. В окопах сидят молодые солдаты. Им снятся стога сладкой ваты и розовые половые губки подружек, что спят дома на печах и видят эротические сны, где им кто-то сладко вводит член во влагалище, тот кто-то может быть вполне и инкуб. Им снятся любовницы, кружевное белье которых превратилось в лед от мороза, а на бельевой веревке висит норковая шуба, купленная на аукционе по случаю захвата земли страшными гуманоидами. Люди умирают так же, как и умирает кошка. Бог христиан сливается с Брахмой Упанишад. Бог сотворил человеческое существо с величайшим безразличием, так пусть Бог смиряться научится.

2.

       Кристофер бежит изо всех сил по снежному полю к лесу. Он мчится от своих сновидений и образов, что ожили и преследуют его, где бы он ни был. Кристофер сидит на бревне посреди зимнего леса и грустно думает о том, что наступила зима. Начало зимы, но не верится, что это зима. Декабрь, уже середина декабря, но погода теплая, ведь тут никто не любит холодов. Северные ветра частые гости в этих краях. Он подошел к краю обрыва. Море плещется, а в море из-под воды кто-то тихо поет: «Ом Мани Падме Хум». Кристофер слушает дыхание моря, проваливается под снег, вглядывается в гущу звезд, что бросают на него стремительные взгляды. Он тайный слышит звук, то хор звездный, они желают, чтобы он был с ними в союзе.
       Поток энергии, что летит через все, что окружает нас. Он бушует над миром иллюзий, миражи причудливые создает. По Средиземному морю плыл тяжелым ходом корабль–призрак, что плыл без экипажа в бухте черного дракона. На корабле тихо скрипели ставни. Он уносил его  в свой мир. Мир буйных приключений, где нет выхода, ибо выхода нет нигде. Абсурдны наши слова. Кристофер на корабле ощутил, как время сжалось на сковороде, как время поджарилось с картошкой, а потом его съел боцман, который тоже живет в одном из его сна. Он приходит из своего сна в корабль призраков, он питается сутью былого, сумеречными видениями пространственного ликования безмятежной пустоты.  В глазницах сияющей пустоты Кристофер увидел то, что его сильно впечатлило. Кристофер решительно понял свою философию жизни. Он сказал тогда небесам: 
- Грех искушать трезвенника на его пути. Трезвенник алкоголь не оценит. Не надо ему предлагать пить крепкие напитки. Эгоизм такая же простая вещь, как и закон тяготения. Без эгоизма не было бы цивилизации. Я пришел в мир, чтобы видеть все то, что скрыто покровом тьмы, покрывало лежат на ветках дубов, а я эти покрывала сбрасываю и сжигаю в кострах, чтобы видеть все без всякого лукавства. Жил в суете, раздражении, однажды узрел глазницы черепа, что был спрятан за синими шторами в одном из кубриков корабля, что приближается и удаляется от бухты так быстро, что мне казалось, что мир остановился: падали книги с полок от такой качки лютой. Многие миры я останавливаю, не даю им ворваться в мой мир. Мысль не знает преград. Все что я задумал, то и осуществится. Корабль пьяный несется по морю бессознательного, темному морю осознания, оно шквалы бросает на голову того, кто отважится переплыть поток океана, что разлился бездонной лужей в зимнем уголке мирового сна. Сплав чудесной чистой фантазии породил дивный сон, в котором я понял, что я – это два человека и один все время наблюдает за тем, что делает другой. В том сне я хотел убить самого себя, ибо злился на себя за то, что вижу сны. Дикая пляска корабля по снежным полям. Плывет он над городами. Поля исчезли. Пионеры бродят по городам. Ищут огня, что бьет во славу партии из недр темной земли. Психологическую жвачку смачно жует член партии, сидя в архиве пограничных состояний сознания. Я безумно интересен самому себе! Пионеры в красных курточках и шортиках, аккуратно подкуривают от адского пламени костра на площади Ленина. Они жгут свои волосы в порыве экстаза. Благость, что мир един и неделим. Есть еще порох в тонких субстанциях материнского сострадания ко всем живым существам. В утробе Верочки одни лишь алмазные россыпи и изумрудные камни блистают так красиво, что я смотрю на нее вечность. Корабль умчал меня далеко от дома. Стою на палубе, в руке подзорная труба. Суша исчезла. Бегство от мира. Вечер. Море окрашивается в красно- синий цвет.  Зажглись звезды. Творец не одинок. Мы сильны. Мы богатыри. Для нас нет преград. Поют кошки, когда им охота умножать тварный мир. Шуршат звери в огородах и садах, на крышах, в поездах, станциях метро и в своих квартирах, где им дадут в лапы мышь, и они будут щелкать зубами, впиваясь в ее мягкую плоть. Не надо им кушать мышей, а мыши будут им давать себя щупать. Мыши дадут им власть над безликим миром абсурдности бытия, где каждый из тех, кто был мертв, стал жив от удушающих криков кошек, что творят, что хотят под светом луны уже не одну тысячу лет. Ложь есть изреченное слово, так мне слышалось в пении волн за бортом. Золото мое душу наполняет, ибо она отражает золото. Молчание мое безгранично. Звезды горят над морем. Красные, синие, желтые, зеленые, огненные и я говорю тихо: «Мир хижинам, война дворцам». «Мир во всем мире!» - отвечает волна тихонечко за кормой. А чайка села мне на левое плечо и сказало весело:
- Вечность нас манит!
Тихо зовет!
Вечность дурманит!
Ткани плетет!
Мир отражался!
Мир обретал!
Новые смыслы!
Чистых зеркал!




3.

          Кристофер в час ночной уже стоял на окраине города, там был бескрайний берег Средиземного моря, а ветер гнал во всю волны к причалу. Ни одного судна, лишь груда камней, на которых сидели и пили черное пиво девочки с красивыми ногами и с каменными лицами. На мокрых камнях сидели эти железные девочки и продавали свои красивые ноги и синие платья, белые трусики и алые губы. Волны мигом слизывали эти вещи каждый раз, как они клали их на каменный берег. Свою одежду девочки пытались продать юношам из морских глубин. Помимо одежды они выносили из своих пещер посуду, книги, диски с записями криков чаек, монеты, значки, игрушки и много чего еще, но чтобы они не вынесли, все это было съедено волнами.
     Вдруг Кристофер ощутил, что должен оставить это тело. Он поднялся с кровати и сказал дрожащим от волнения голосом той, что сидела на соседней кровати.
- Живется мне так хорошо, но вот жизни нет, вот в чем мое горе, моя печаль. Помру этой ночью, бурая моя кошка, налей мне кофе напоследок что ли. А то сна нет никакого, а ведь уже час ночи. Не сгнив в земле, не расцветешь в небесах.
Она же усмехнулась и сказала ему, чтобы он пил кофе перед сном.
- Правда, а я и не помню этого! Без интернета вы все динозаврики лишь, вы в каменном веке, пещерные люди, - сказал Кристофер. – Дай водички мне, прошу тебя, моя малышка! Я уйду в страну, где лихо растут сосны до неба, да, там они растут до луны. Их немного, они растут себе тихо, образуя маленькую аллейку, но уютную довольно-таки для свиданий с Нею. Там есть скальные породы, в глубине луны, где есть жилище для меня, я там буду видеть сны неземные. Большие валуны валяются себе хаотично на луне. На них сидят некие сущности, вроде наших троллей, они продают свои вещи, что смастерили сами. Там воздух пропитан вечным днем зимы. Солнце светит, но не греет, но луна просто дает своего милого тела мне, и я потому-то и не могу снова спуститься на землю. Снега еще не было здесь, потому что это юг, но я скоро буду на луне, а там я встречу северный ветер. Я уже был на луне в одном из своих снов. Я стоял и смотрел на серебристый холм, что был на горизонте. Когда–то там был точка оборонительная. Били пушки оттуда по врагам, которые решили захватить городок во время второй мировой войны. Я пытался запомнить этот холм и высокий шпиль, что был монументом, обозначая собой самую высокую точку города. Город построен на холмах и костях.
- Кристофер, я жду солнце, мне не радостно от того, что дождь идет весь месяц. Хочется капли тепла почувствовать на своем стареющем теле. Лей, лей – не бойся! Дождь, прошу тебя, лей же себе мощно и могучий удар грома пускай я услышу! Ответы на все вопросы лежат во мне. Наше знания есть лишь в нас, а не в книгах. Радуюсь молчанию. Голос нирваны слышу, ощущаю движение огня, что горит в сердце ярким пламенем, сжигая все паутинки сансары, ведь она мне хитро расставляла их день за днем своей ужасной рукой.  Солнцем сердце зажжено. А я в теле другой женщины была, но я это я. Это было неприятно и страшно. А недавно сквозь дрёму увидела на картине лицо, злую ухмылку, оно показалось мне живым, я хотела снять его со стены, но передумала - пусть висит, посмотрим, что дальше будет. Вот так любит играть со мной моё воображение, Кристофер, - простывшим голосом молвила она, подкидывая в печь дрова. – Мое воображение – это моя отрада в этом мире абсурда и тягостного притяжения земли. Я вот раньше каждый день шла к центральной больнице утром, и там прыгала со ступенек высоких на землю три раза, то был такой у меня ритуал, я им хотела доказать людям, что все болезни лечатся с помощью секса, но люди не очень понятливы и думаю, что я просто блаженная.

4.

         Утром все-таки он проснулся и улыбнулся внутренне, что до сих пор еще может дышать и видеть стены своей комнаты. Кристофер проснулся рано утром, он задал до боли мучительный вопрос самому себе: «А чего собственно я тут делаю и кто я такой? Почему я должен играть все эти роли?». Верочка тоже уже проснулась, и в ее голове был точно такой же вопрос. Чтобы уйти от вопросов она стала ждать прикосновений любимого. Кристофер же размышлял: «Думаю с нею поиграть, как это мы обычно любим, но ведь мы и так уже лет двадцать просыпаемся и играемся друг с другом. Хватит! Хочется чего-то иного совсем. Я люблю красоту вечных молчаливых пространств и клуб мертвых поэтов, что находится, вон за тем синим полем. Я убил Будду и патриарха. Жена говорит мне, чтобы я играл, как это делает он обычно, но я знаю, что я сделаю, когда она уйдет к обрыву. Она доставала меня своими цитатами из «Обрыва», ей казалось, что это величайший роман в мире.  Что же – так и есть. Очень глубокая вещь».
- Куколка, а ведь сейчас пост и играть с телом нельзя, - грозно молвил муж. – Иди лучше к обрыву, подыши воздухом утра и насладись видом моря.
     Верочка, сняла свои шортики, надела черные брючки, и пошла на кухню – на часах шесть – открывает холодильник – кусок мяса лежит на полке. Ей хочется съесть кусок, но внутренний голос говорит: «Нельзя – пост! Женщина, молчи, стой в церкви и забудь о том, что ты тело, думай о душе». Она идет в коридор, хватает пару бутылок вина и идет гулять к обрыву. Там пустырь - бывшая вертолетная площадка – на ней стоит машина. Тут она видит, что машина резко трогает с места и прямиком летит к обрыву. Словно бы кадр из фильма ужасов. Летит машина в пропасть и взрывается от удара, ведь она упала на камни. В новостях местных передали, что в результате несчастного случая погиб поп и проститутка. Желудки их были набиты сладкой ватой. Они были любовниками, и ушли на тот свет вместе, ибо не видели смысла жить в этом лживом и продажном мире. «У мужчины жажда стать красивее это всегда желание смерти. Юность, цветение юности – ерунда и стоит немного. Христианство – ложь, а иудаизм и подавно, - нелепость и абсурд. В животе все стоит, и мы не знаем, что делать с этой бедой. Телевизор не спасает» - поговаривали бабушки, что сидели у подъезда и обсуждали новость, потрясшую городок.
            Вон в поле банька стоит одна темная, а вокруг нее девки ходят голые и крестятся. По углам баньки пауки в банках сидят. На стене тот самый алый ковер висит, что когда-то красовался прямо над диваном. А ведь его-то сшила Верочка для того, чтобы все признали ее силу. Ведь никто не шьет уже, все только покупают в магазинах ковры, сделанные на фабрике, люди устали от труда, им хочется покоя, странствовать по Сети им охота. Она шила его около двух лет одна. Японский мотив: сад, самураи, две гейши и Фудзи на заднем плане вся в снегу.
              Кристофер взял ковер подмышку со стены, и понес во двор, там он увидел котов, что пили молока. Костер захотел во дворе развести, он сжег его на глазах у старушок. Закидал бумагами яму, поджег их и бродил туда ковер. Они смеялсяь: «Мол, а вот он по-своему любит красоту!».
- Вот и вырвал я только гнилой зуб. Ха-ха! – быстро бросил в кучу пепла Кристофер обломок своего бывшего зуба. – Теперь уже не будет он болеть, наконец-то! А пепел от ковра пусть северный ветер развеет над кладбищем, ведь я не могу кушать, мой желудок ничего не переваривает. Стал тонкий и звонкий.
    Верочка после прогулки у обрыва пришла домой и не увидела на стене своего ковра, выпила чаю, взяла кота на руки, почитала Гете. Охала, ахала, качала головой, бродили по комнате, словно сама не своя. А потом поняла, что мир есть иллюзия, что пора снова пить чай. Он поднялась по лестнице на крышу и увидела весь городок, он был словно на ладони. Глядя на эти дома и улицы, она произнесла почти шепотом:
- Эх, одно жалко, что все это быстро пройдет. Не успею оглянуться, как покину этот мир. Больше не буду видеть всю эту красоту, – мрачно молвила она, поглядывая на спелые персики, что лежали в тарелке на столике у окна. – Вместо чая эфедрин пью и мне легко от такой жизни. Зачем же вы так, зачем, ведь есть жизнь после смерти, об этом я и хотела сказать людям, вышив этот чудный ковер, я лишь хотела  их утешить, но теперь я ненавижу людей! В школе меня никто не хотел, а потому я ревела ночами у себя в шкафу. Аскетов квартиру вожу по утрам, чтобы говорить с ними о смерти и о смертельных болезнях, ведь даже секс скучная вещь. Пить пиво тоже скучно и вообще, в этом мире мы одинокие странники. А вот на природе аппетит силен. В Альпах я ела обычные булочки, и мне казалось, что это ананасы. Воздух свежий делают простую пищу чудом. Помню, в школьном походе по Кавказу мы ели тушенку, а до этого прошли пару хребтов. Вкус тушенки до сих пор у меня во рту. В городе купила точно такую же тушенку, но пропал ее аромат и вкус. Видишь: в городе мрачно, нет движения, пища не та. Все не то. В городе вообще есть не охота, забиться бы в угол и лечь в кровать и лежать бы так вечность без движения. В Киргизии я шла по степи: утром там холод, а днем жара. В шубе ночью спала а у костра, так было холодно. 


5.


        Конец ноября наступил быстро, и городок заволокли туманы и дожди, а это значило, что наступило время расставаний. Кристофер всю ночь бродил под дождем, ему было тоскливо и грустно, жажда жизни охватила его, но жить без нее не было для него приятно – хотелось лишь ее одну ему найти вновь.
      Кристофер пробрался в темный переулок, поднялся по ржавой лестнице на чердак, он был рад, что  пришел в пять часов утра к своему другу домой. Он устало упал на старый диван, а потом заплакал горько, попивая пиво, что стояло открытым на деревянном полу.
        «Брат, меня девочка бросила, мои мысли о ней скорбны, я виноват, был слабым, жил по лжи, врал ей, говорил, что без ума от нее, а на деле - ухлестывал за ее подругами. Ушла без слов. Как же я буду жить теперь без нее, ведь я же люблю ее, а она ушла из-за мелочи. Я пойду искать ее, она в городе, я допью пиво и побегу искать любимую. Помнишь, как день назад мы пили ночью у твоего дома, а она страшно плакала и говорила, что я не люблю ее, так вот, теперь я плачу от того, что послал ее к черту. Я же вижу, что она сама не знает, чего хочет. Не надо было расставаться с нею, ведь только она меня по-настоящему одна и любит на белом свете. Хочу вернуть ее снова, может быть, дашь мне ключ? Дай, вон дверь зеленую хочу открыть. Вызвать в своей памяти путь к ней, снова хочу к той двери, дабы желание загадать, чтобы жить не по лжи».
             Потом он, сонный и сердитый, подходит к окну и курит сигарету, всматриваясь в утренний пейзаж моря, трубы в котельной надо почистить, а то уволить могут с работы. Ему кажется, что он найдет иную бабу, что пора забывать о той, ведь все кругом плывет, нет причала, надо искать новую бабу, чтобы спать с нею и ощущать себя живым мертвецом.
         «Солипсизм – это наше все. Сон и реальность – одно. Жизнь – это сон. А ведь без меня она станет ткать ковры день и ночь, чтобы спасти свою душу. Я же знаю, что без меня она снова в шитье погрузиться с головой. Я спасу ее и на этот раз буду вечно с ней рядом! Ладно, я иду искать ее в город. Все, пока!» - «Кант хтСтой же, чудак, стой! Буддисты погружаются в космическую любовь с помощью поста и созерцания. Индусы, одурманенные Бхакти, то есть пылкой любовью во славу Бога, исступленно впихивают в себя Кришну с помощью сексуальных оргий или безоглядно предаваясь вакханалии. Христиане добираются до своего Города-Порога с помощью гностического онанизма, или Сердца Иисуса, или Младенца Иисуса, с его гноящейся раной – или же с жадным Иудой, что роняет слюни в припадке алчности на каждый талер».
        Его друг пригладил волосы и сказал, что ему дали работу в одном кафе, где он носит подносы с едой и напитками, но зато теперь ему не так голодно жить.
- Кушаю пирожки там и пью чай бесплатно, за счет заведения. Люблю пирожки с картошкой и пива выпить после работы тоже очень люблю.
       На краю городка он нашел ее. Она сидела на траве и смотрела в сторону леса. Она услышала его шаги и взяла его под руку. Они, радостно пели гимн солнцу, прошлись весело по дорогам и садам. Устали, присели отдохнуть.
- Кристофер, уходим из этого дома, посылаем к черту этот городок. Туда, где леса и поля, уходим, мой друг, уходим, я слышу озер голоса. Я слышу крылатые кони, молчат и взирают на нас, на наши садятся ладони, про волю нам гимны твердят. Пусть трусы потеют за дневной паек, пусть они воняют десять, двадцать лет и больше. Это их судьба. В метро и на площадях бабы горланят громче, чем малявки. Те спешат в мрачное стойло, а те в свои школы и садики. И то и другое концлагеря.
        Кристофер встает с холодной земли, и они идут к водопаду у скал, там, в воде стоит дерево, внутри которого живет дух лесной. Дух вылетает к ним навстречу и говорит, чтобы Кристофер загадал желание. Он загадал свое желание. Оно состояло в том, чтобы они с Клавой улетели в Космос, ведь на земле им больше нечего было делать. Да, дух, угадал, все верно. Еще раз…
       Она загадала шутку: хочет, чтобы динозавр бегал по горам, что перед взором лежат нашим. И так и есть. Бегут они стройными рядами. Горы на деле корабли, крокодилы, лошади, кометы, пыльные пространства сияющих пустотой глазниц, в которых сделаны землянки, где живет учитель и тысячи его двойников, что перебирают четки и их уста трепетно без устали повторяют мантры. Не веря и не чувствуя дня и ночи, времена и пространства. Все слилось. В одну форму. Форма исчезает. Капля падает в реку. Река вбирает в себя каплю.   
         Верочка же говорит ласково Кристоферу, протянув ему свою бледную руку:
- Милый, плывем к острову, на нем есть деревья, так будем же обнимать деревья и наслаждаться тем, что мы с ними так близко находимся к своей сути.
- Идем же к лодке, смелее будь, друг, пошли в сторону скалы, за которой мы увидим, что в воду ныряют девушки, что каждую ночь выходят из своих пещер. Вдруг они вырастают до уровня скал. Они по сорок метров. Они уже хватают нас пальцами, кладут на свое плечо. Потом бегут по морю, а потом мы видим луну и звезды. Они стали такими высокими. 
      Верочка, сидя в лодке, кричит изо всех сил то, что пришло ей на ум:
Мы мчимся в таинственный мир,
Где жарко пьем из реки
Идем на сказочный пир
Кружат над ним мотыльки
Там чаща небесная полная пчел
Там мимо лешего не пройти
Там вечность глядит сквозь котел
Ян и инь лежат на пути.


6.

        Кристофер снова и снова мечтал умереть для всего прошлого и будущего. Во снах он кормил тараканов в своей квартире. Ему было приятно во снах стрелять из автомата по отряду зомби, что тяжелой поступью шел по улицам городка с желто-синими флагами в руках. Сидя на крыши, он был вне зоны их досягаемости, а они хотели сала, а пули его имели точный маршрут, они пели и визжали, впиваясь в тела зомби.
        Кристофер твердо знал, как ему дальше быть. Он поджег все свои глупые фотографии и дипломы, значки и ордена, паспорта и грамоты в огромной яме на краю города. Одноклассники и учителя, директор завода, где он работал, были в шоке, когда узнали, что он больше не желает ничего о них думать, что он забыл дорогу к школе и работе. Ведь на встречу выпускников он уже никогда не пойдет. А ведь он мог работать в порту грузчиком, но СССР распался, и он стал дома сидеть и рисовать свои картины страстных существ. На службе он был на хорошем счету, мог до пенсии работать в порту, но, увы – американцы добились распада Союза. Теперь лишь во внутреннюю Индию маршрут его лежит, ибо так он спасется от бренного мира материи. Душу свою ощущает, не думает, что это продукт религиозной догмы. 
       Верочка сон гадкий видела. Во сне она зашла в магазин и там убила троих охранников, что пытались обыскать его карманы. После этого она вдруг ощутил трагическое чувство жизни, ведь она уже не девочка, она уже совсем не дочка папы и мамы, совсем не женщина средних лет, совсем не старуха и не дама в черном плаще, и даже не таинственная незнакомка. Теперь она просто таинственное существо, что любит жить в пещерных городах, спать и читать Цвейга.
       Кристофер в универсаме долго наблюдал за движением черной змеи, что ползла по туловищу Верочки вверх. Змея изгибалась так тревожно, что хотелось кричать, сны наяву какие-то бредовые пошли, пора проснуться. Верочку в те дни можно было застать за жалкой работой. Она продавала дешевую  косметику. Верочка крутилась между манекенами, на которых висела разная никому ненужная одежда. Пела песни, рисовала узоры и горные пастбища.
       Кристофер уже знал, что будет делать с Верочкой этой ночью. Ночью он взломал замок ее квартиры, быстро проник в зал. В зале на полу лежали дырявые манекены. Верочка стреляла в них из пистолета. Они были без глаз и рук. Иконы беспорядочно валялись на желтом полу. Святые на них были также без лиц и прочих частей туловища. Кристофер быстро нырнул в ее теплую кровать, а потом стал читать молитвы, дабы не слышать вой сирены, но ему пришлось быстро исчезнуть в ночи, захватив с собой пару манекенов. Ему пришлось это сделать, чтобы Верочка так ничего и не смогла узнать.         
         Дома она куколок делала, а он нарисовал им глаза, добавил румян, и они были похожи на людей, он поставил их у себя на балконе. Люди, что шли по улице, подымали глаза на его балкон и удивленно поговаривали меж собою: «Какой он все-таки умничка, парнишка-то трудяга, так и дразнит нас всех своими находками!». Охали нарядные дяди и тети, глядя на его дела, и шли своей дорогой дальше, дабы ощутить скорбь молчаливых пространств и кристаллических сновидений в полном здравии пышном зимнем лесу.
- Кристофер, а почему ты такой довольный? – спрашивает его Верочка, моясь в душе. – Ведь ты обычно такой мрачный, но теперь тебя не узнать. Я, например, довольна, что могу принимать душ каждый день. Когда бегу навстречу тебе в час ночной, то мечты мои уносятся в Тибет, ведь я там родилась. Помню момент, когда вместо того, чтобы работать бухгалтером, я стала ходить в горы, где снег кругом лежал, там я увидела лам, там я стала живой и обрела свой внутренний мир. Я тогда была на седьмом небе от счастья. Анапа унылый городок, совсем там не весело, курортники бесят, грязные зеваки, туловища их, что стволы баобабов. Секс у меня был в лет двенадцать первый. Я соблазнила учителя физики, крупного лося, с огромной головой и маленькими узкими губами, в огромных стальных очках с тугими стеклами. После уроков я зашла к нему в подсобку и показала ему свои трусики. Я живо подняла юбку, и он застонал, глядя на мои ноги. Стал говорить о моральном зле, что мы грешить будем, если не возьмемся за ум. Со стола падали учебники физики за восьмой класс, он взял меня прямо на столе. Целых пять лет после уроков каждую среду физик брал меня в подсобке. Я перестала делать уроки. Осталась пару раз на второй год. Шли дни за днями, его жена что-то заподозрила, выследила нас в подсобке, спрятавшись за огромный микроскоп, что стоял у окна. Пожаловалась директору, физика выгнали, а я сама ушла следом, так и не закончив школу. Думала, что поступлю в театральный институт, но там меня попросили сделать минет директору учебного заведения. А я отказалась, ибо он был уродлив. 
- Преодолел многочисленные телесные недуги и сосущую, неутолимую пустоту в душе, - весело ответил Кристофер, покачиваясь в уютном кресле, попивая кофе, постукивая пальцами по клавишам баяна, размеренно и уверенно, забывая обо всем и обо всех. Но лишь мысль о Верочке грела его душу, лишь она одна могла дать ему то, что никто не мог дать.
- Нет, ну ведь ты раньше не был таким, ты был на работе или в школе по уши завален делами. Ты морил с голоду тех, кто писал доносы на вождей, но теперь ты стал сам писать на них доносы, такое ощущение, что тебе просто охота свалить из этого городка на все четыре стороны. Если в красоте нет конвульсии, значит, красоты нигде нет, но я иду в сторону красоты, - домываясь, ответила Верочка ему. – Я бы убила себя, товарищ мой по оружию, ты вон какой мертвый! Вот то ли дело я – я еще жива, а ты уже умер! Вот это голова! У меня не голова, а хранилище бездонное и необъятное.
- Я слаб физически, а потому на почве алкоголя и наркотиков не могу общаться с людьми. Я их сторонюсь, совсем не люблю их, не ощущаю потребности общаться с ними. С Херсона приехал я сюда. Там моя вся родня живет, но меня Китай манит. На пароходе или в метро никогда не общаюсь ни с кем. Вообще, я не завожу случайных знакомств. Мне никто не нравится. Я имитирую чувства. У меня было много приятелей, но все они в прошлом. Для меня нет братьев и сестер. Я одинок. Никто мне не друг. От алкоголя меня тошнит. Разные периоды жизни притягивали тех или иных людей, но все они остались за бортом. О, люблю без головы зимой ложиться на рельсы и ожидать скоростного экспресса, а потом скатываться с них на шпалы и ждать, пока он проедет, вот это радость, а ты попробуй, тогда сам поймешь! Мысленный занавес.
- Я парней звала к себе на дачу и пила с ними водку и коньяк. Мне было одиноко. Старой стала и молодежь ко мне едет лишь за тем, чтобы выпить как следует. Я покупала им алкоголь. Но никто не обращался ко мне по имени. Я для них просто старуха, что спилась от горя. Алкоголь вообще не сближает. Пусто так на душе от пира. Я подкупала их пивом и вином, но толку с этого никакого. Никто мне из них не звонил ни разу. На почве наркотиков вообще адски общаться. Нет, с наркоманами нам не по пути. Секс есть самое острое из чувственных наслаждений. Мужчины некоторые посвятили сексу всю свою жизнь. У них за жизнь было тысячу женщин. Они считают, будучи стариками, что прожили жизнь с толком. У меня же врожденная привередливость. Я за жизнь знала лишь десяток мужчин. Но я читала Шекспира зато им на ночь, вместо секса, чтобы они думали о духах! Если бы не этот факт, то я могла бы легко за год иметь и сотню мужчин. На меня трудно угодить, а потому в физической любви я проявляю умеренность. Я не всеядная. 
- Горизонтальные люди в одной плоскости ушли в cвое безумное турне по городам. Утрата вертикального измерения — существенно пагубная штука. Материальность в смысле постоянной «лишенности», американизация, механизация, - пропел баритоном Кристофер, забросив свои ноги на сгоревший только что от удара молнии телевизор.
- Целый день я с псом белым бегаю по лесам, словно лось или кабан, но мне так нравится бег по снежным полям. Люблю тебя, Кристофер, ты ведь когда-то сидел за одной партой со мной прилежно и был тихим и послушным малым. Ты, как и я, тихо умирал на уроках, прочитывал мне свои сказки, рисовал на моих обоях дома, греческих богов и идиллия такая в комнате царила после твоего ухода, словно бы я в нирване в лукошко села, ты познал тайну яда и тайну стона горы. Мы убили все мысли лживого человечества в себе. А помнишь те дни, когда я сидела на ветке клена целыми днями, а ты бродил по улочкам городка и рассуждал о жизни в храме.
- Но ведь любовь не ведает преград, тем более я вижу тебя по ночам в своих сказочных снах. Ты мне снишься, это наваждение, но приятное наваждение, мне нравится оно, пускай оно не пропадает, я рад этому наваждению, оно чудесно, ты в мои сны являешься, сегодня тоже явишься, что ж, добро пожаловать в мой сон, любимая! – Кристофер не мог скрывать свои чувства больше.
         Верочка на цыпочках подошла к Кристоферу, она была спокойна, весело смотрела на друга, звала его за собой, в свою страну нирваны и робких закатов на берегу Темзы.
- И вот, его теперь не узнать, тебя не узнать, ее не узнать, но нас уже никому и никогда не догнать, - заваривая себе кофе, вставила весело Верочка. – Улыбка на тебе замерла, мой рыцарь прекрасный. Я была девочкой при буфете, думала, что решаю что-то в этом мире, но теперь знаю, что я была лишь слугой шакалов, которые напряженно думают, что решают за деньги все вопросы. Они своей нации делают харакири, ибо хотят увидеть, что смертью физической все не заканчивается.


7.

          Кристофер стоит на высокой башне, которая должна вот-вот упасть, стоит он во всем белом, а внизу, в гуще кукол-пугал, бегали девушки во все черное одетые. Кристофер все время ждет, когда же одна из них закричит о боли и тогда он упадет с башни прямо в их логово. Эти сны приснились Кристоферу на ночь живых мертвецов. Там были и иные сюжеты. Сны совсем встревожили сознание Кристофера.
       Он, сидя в баре, мрачно чертыхался: «Тьфу ты, вот лихо, то ли его, то ли себя, то ли ее, то ли меня? Черти что, но нет человека, нет!». Он допивал очередную кружку пива и говорил сам себе мужественно, чтобы держался молодцом: «Я не знаю, зачем я стоял около пугал во всем черном и мои волосы падали мне на лицо и я не мог ничего видеть, я точно не знал в тот момент, о чем  я думал. Я просто был погружен в медитацию, и я терял свою личность потому, что мне хотелось уйти быстрее на тот свет».
       Тут к нему подсела белая собака, она завыла страшно и тошно, испугано так гавкнула: «Ладно, ну и что дальше?».
       Кристофер стал отвечать собаке, что же было дальше: «Я ощущал, как духи мужские и женские пролетали по улицам городка в надежде, что их кто-то узнает и скажет им: «Мой друг, проснись и пой, ушел запой, молви слово богам, убей себя сам!». По набережной шагали дружно в ряд люди, они искали себе новое дело для того, чтобы просто забыть обо всем, что творится вокруг них».

8.

         В винном магазине Верочка наливала в стакан вино Кристоферу, а он звал ее к себе на дачу для того, чтобы вместе с нею спиться и встретить дружно старость, но конечно, они оба знали, что все это игра, шутки. Ведь на самом деле им хотелось уйти от всего известного, а не прозябать в мещанском быте. Им так помереть в объятиях друг друга на крыше, глядя в последнюю минуту на луну, что дарит им серебряный свет, такой тонкий-тонкий лучик, который ласкает их нежную кожу и прошепчет им о свободе тотальной, о вечном потоке бытия.
      Верочка налила ему стакан теплого вина, и завела речь о том, что она согласна быть с ним на даче, ведь он будет ей говорить о том, что все будет хорошо, что скоро они уедут из городка куда угодно, но лишь бы подальше отсюда. Он обнял ее за плечи и сказал тихо, что любит ее, что зовет ее к себе на дачу, чтобы пить небесную лазурь в граненом стакане человечности. Ну и так она и дальше говорила ему обо всем, что волнует ее, а он слушал внимательно.

9.

       Кристофер бродил по зеленым холмам и ждал встреч с девушками земли, что ноют, когда светит луна, а ивы качают головками, упав ветвями в темный омут. В пруду плавали русалки, их тела наводили тоску на парня, им всем хотелось пить чаю, но из воды они к костру выбраться не желали.
        Кристофер с легкостью рисовал в своем воображении разные интересные романы с местными крестьянками, которые пасли овец и коз на склонах холмов. Места тут были очень живописные. Гете уже об этом говорил: сельские девушки весьма ничего себе. Он думал им о Шекспире рассказать, чтобы те поняли красоту мира. Достоевский, Толстой и Тургенев показали миры иные, в которых все не так, как у западных людей. После этих писателей нет смысла читать западных писателей. Миром движет любовь. Верните людям веру в Бога. Воля есть пагубная сила. Мысль капитулирует перед чувством. Наука лишь угнетает душу. Она от дьявола. У барона Унгерна все предки были воинами.
     Кристофер прошел порядочное расстояние по этой чудесной земле, которая давала приют и еду простым людям. Ему нужно было найти прибежище на ночь. Он подошел к одной деревеньке. Тропа его довела до этого места. Было два часа дня. Он зашел на главную аллею, поднялся по старой лестнице, которая была сильно повреждена временем. Ее ступени поросли мхом. Он поднялся к старинному дому. Он был двухэтажным. Фасад его состоял из колонн, что держали крышу.
        Возле дома сидела девушка в черной шляпе и в черном плаще, она глубоко была погружена в книжку, как оказалось, она читала «Крейцерову сонату», сидя на куске доски, что лежала на бетонном помосте. Она бросила своего отца и мать. Она ушла сюда, чтобы жить вдали от мира. Она монашкой быть хочет, чтобы спастись.
      Она читала себе внимательно книгу и уже знала, что жена восхищена скрипачом, и они вместе играют Крейцерову сонату Бетховена. Позднышев, сдерживая и пряча свою бушующую ревность, уезжает по делам. Возвратившись, застаёт их вместе. Музыкант сбегает, а Позднышев кинжалом убивает свою жену. Верочка уже ясно ощущала старомодность этой книги. Мир с 1889 года шагнул в такую бездну, что дальше уже некуда идти.
«Чтение Толстого и Достоевского полезно, ибо они рушили догмы крепостного права, христианской религии, они были за свободу, как и все философы. Они пытались обойти систему, и им это удалось, а я буду свой скит делать. Вон тот холм за рекой. Выкопаю там землянку, стану жить, молится, а ты приходи ночью ко мне, чтобы я тебя любила. Я вот тут ощущаю себя книжным шкафом с бородой» - сказала Верочка и съела яблочко.
       Она ласково позвала Кристофера в свой домик, что находился внутри зеленого холма. В нем он и оставил свои вещи, а она взяла краски и холсты, чтобы показать ему то, что она любит делать. И они пошли к спящей реке, где она быстро рисовала демонов воды красными и желтыми красками. Рисунки ее были потрясающи, в них была сила желаний и жажда соединения с миром невидимым. На них демоны плясали  свои танцы на берегу и озорничали, купались, толкались, пели песни лесу и воде. Они были словно непоседливые дети, которым скучно в мире взрослых.
          Кристофер поцеловал ее от счастья, от избытка сил и огня, казалось, что он заново родился, что теперь он летать будет с нею меж горами, что сила притяжения земли уже не властна над ними. Она легко рисует все что видит, ей так удается это делать, что теперь в ее альбоме можно найти следующие вещи. Полевые ромашки, орла, змею в кустах, комарика, жало скорпиона, носорога, паутинку на осеннем листике, джазового трубача. Старинные соборы, ангелов на крышах домов, шпили башен, готические фигуры на кладбищах и многое другое. Тайна ее в том, что рисовать она очень любит. Она принимает наркотики, чтобы уйти в рисование с головой. В ее карманах лежат записки из мертвого дома. Она очень загадочна и любит молчать. Все, вот моя девушка! Приглашу ее в свой городишко, пусть увидит из моего окна горы и скалы.



10.


    Кристофер ясно понимал, что Верочка не просто человек, конечно, он считал ее богиней, но дело не в этом: она была иной, она держала поток, когда ты с нею, ты ощущаешь себя в нирване. Да, она приезжала в его избушку, что находилась в горах. В сентябре она приехала к нему и улыбалась тому, что там все так чудесно и фантастично. Она ему нужна, ведь она его вдохновляет на разные добрые дела.
     Верочка решила в горах написать о своей жизни кое-какие подробности. Те воспоминания, которые могли бы пролить свет на кадры из ее жизни, те вещи, что она почти совсем забыла. Лишь на основе этих воспоминаний, она пишет свою историю. Слова и только слова волнуют ее. А потому она и пишет о своих удачных днях. Все философски понятия мало волнуют ее, да и споры теологические тоже. В любом случае, она не боится оказаться с Реальностью одна.
       Верочка жила когда-то в Анапе с родителями, но решила к бабушке уехать в Чернигов, а там пыталась поступить в театральный институт, а после на модельера, а после на программиста, но все без толку. В табеле одни двойки  у нее, читать любила лишь К.Оэ в школьные годы. Вот сейчас она приехала из Алтая в Альпы, где у Кристофера был домик, но Альпы совсем не увлекли влюбленных людей, там ад, там скука, тошнота, там грязно и сыро.
         В горах она любила говорить о том, что она котик, что и он котик, что они должны мурлыкать, сидя на скале, когда им так хорошо от радости жизни, что слова забываются, но лишь бесконечное «мяу» на языке вертятся. Сны их такие зыбкие, словно бы замок из песка – только тронь и все разрушится. И так, она уже приехала к нему в горы, но потом они решили ехать на юг. Их манило Средиземное море, берега Греции, где бы они уединились в оливковых рощах, дабы предаться своей небывалой и неограниченной страсти.
       Во второй день их встречи она сказала ему тоном разочарованным несколько, что он не котик, а птица, волк, безумный пилигрим, что рвется к свету. Кристофер же обнимал ее тонкую талию, которая тоньше спицы, и мяукал так, как она этого хотела, да и просто шутил, мол, мы молоды, нам все нипочем. Она просто отдыхала от своей работы, ведь она уже не молода, но она знает силу слов и потому верит, что станет совсем иной, но только ей надо набраться сил. Верочке до чертиков надоел капитализм, картошку будет в селе сажать у деда, чтобы кормить себя и ничего не покупать в магазинах. Она взяла отпуск на две недели и махнула к Кристоферу, чтобы читать ему свои записки из мертвого дома, которыми были набиты карманы ее плаща и ими был полон чемодан. На вокзале она стояла и смотрела на свои руки, словно бы во сне, чтобы ей делать дальше? Стоять и смотреть на руки, ожидать в море погоды, толковать свои сны дальше и дальше, снов у нее целый пароход, бери да и смотри.
        Она обещала пойти на Афон, но как увидела какая там высота, то резко передумала. Они купались на пляжах возле ржавых кораблей, где местные жители пили вино и снимали на камеру приезжих. Она взяла медузу и говорила о быстротечности времени, потом долго хихикала, глядя на вытаращенные  глаза солнца, ругала, на чем свет стоит буржуев и туристов. А туристов тут было полно. Негде яблоку упасть. Они оставили вещи у входа на пляж, а из ржавого корабля вышел матрос и предложил им выпить рома. Они выпили рома и просили матроса отвезти их до ближайшего острова, где они хотели заняться сексом, но матрос был пьян и упал за борт. От этой затеи они отказались и решили заняться сексом прямо на пляже, чтобы туристы зарядились их энергией сладострастия.
        Кристофер, лежа на теплых скалах, пил сок лимонный, вот сказал своей любимой, что в школу уже не ходит, что все это ему не надо, что он занялся своим миром и не желает слушать никого. Верочка была рада, что встретила такого интересного мальчика. Мир не поймал его, а мог бы, ведь слова ему не нужны, все тайное без слов происходит.
       Стало жарко, елки качались за скалами, тополя качались, хотелось плавать. Вначале купалась она, чтобы дать ему шанс обнять ее в воде. Она залезла на огромный валун, что торчал из воды, а потом с разбегу плюхнулась в прохладную воду, а Кристофер созерцал ржавые корабли, что стояли на рейде, привлекая своим видом туристов, жажда наживы заставляла местных жителей жить в этих кораблях, дабы угощать туристов ромом и прочими сладкими вещами. Плавая в сентябрьском море, забывая обо всем, Верочка ощущала в груди ликование, ей казалось, что прошлое мертво, что теперь в ее голове рождаются светлые мысли, ее парень был таким теплым, таким заботливым, а ведь он еще в августе ждал ее приезда. Он взял ее прямо в воде. Сидя на камне, он вошел в нее, все было так сказочно, что и писать об этом не охота.

11.

        Кристофер каждый день ходил на дикий пляж, что находился в минут тридцати от домика, с томиком Данте в рюкзаке. Спускался к скале и оттуда уже плыл до того места, откуда был виден остров, на котором жили туземцы, что кричали по ночам песни и жгли костры до небес. Туземцы ели сардины с томатным соусом, яйца куропаток жарили на костре, пили ром, вязали себе брюки, лепили из песка замок, а ночью предавались катаниям на лодке вокруг своего острова. 
     Он настойчиво мечтал о том дне, когда приедет Верочка. Ему легко об этом думать, ведь она для него так прекрасна и близка. Теперь все прошло. Прошло то тревожное ожидание встречи, ожидание чуда. Ведь ничего не меняется от этих встреч. Абсолютно ничего. Каждый остается таким же, каким и был. Встретив Верочку, Кристофер совсем не поменялся. Ему очень нравится думать об этом всем сейчас, лежа на раскаленных скалах, глотая жадно летний зной.
     Ничего она не могла ему сказать такого, на что он мог бы обидеться. В первый день они беседовали о падении дома Ашеров, они решили, что тоже найдут свой замок, и когда они поднялись на старую башню, то ощутили дрожь во всем теле и приступы безумия, которое проявились в том, что все мысли исчезли, но зато теперь они часами глядели на бескрайнее море.
   Они поужинали у костра, она увидела тени, что бегали по скалам, словно то звери дикие, что скачут через огромные камни. Тени были как раз напротив той самой башни. Вдруг ветер подул холодный с моря и от его дуновений погас костер. Ей стало так страшно, что она закрыла глаза и прижалась к нему. Она прижалась к нему и руки ее были холодны как лед. Она испугалась еще в тот момент, когда с башни упал камень, он пролетел так быстро и упал в море, оставив после себя звук воды, что поднялась в воздух на пару метров.
     Они напряженно шли всю ночь по одному горному плато, где, как они думали, обитают духи этого места, но они заблудились, но он-то знал, что дорога скоро будет выходить к скалам, где есть крутой спуск к морю, но не каждый смельчак решиться на этот опасный и трудный спуск. Спуск был неимоверно тяжелый. Они решили ночевать на самом краю скалы. Дальше идти было нельзя – камни с грохотом падали вниз прямо на глубину, что была темна и беспощадна к упавшему в нее человеку. Ночь разлила свои воды на поверхность скалы так сильно, что было не видно абсолютно ничего, но к утру, тьма рассеялась, и тогда они увидели тропы, что вели в обход от этого страшного спуска. Какой-то бородатый дед жил в этих скалах вот уже тридцать пять лет. Он пел громко песни ночами про Волгу, говорил, что пришел сюда за общением с природой, что тут ему не скучно, что дома у него жена и дети, но он не любит их, а любит кормить орлов мясом, что приносят ему каждую пятницу селяне.
       Кристофер в детстве не раз бродил по этим дорогам, ночами бессонными он убегал из дому, чтобы понять природу видения, чтобы приласкать коршунов и шакалов, покормить их своим молодым телом. Они бежали обходными тропами в сторону леса, где их ждала уютная полянка, на которой они легли на свежую траву, что была там мягка, словно бы это была пуховая перина. Там, стоя у гигантского дуба, она стала говорить ему, что боится иногда своей смерти телесной, что она так любит свое тело, что ее пугает мысль, что это тело будет подвержено деформации, что его сожгут или закопают в землю.
- В детстве я ехала с отцом, ему было на ту пору шестьдесят лет, на поезде мы ехали, тут продавец дал мне мороженое, просто подарил, отец говорил, чтобы я не брала. Я взяла, ведь мороженное вкусное такое, я лизала его, мне было хорошо. Мы вышли из вагона и отец забрал его у меня и бросил в мусорную кучу. Только тогда я поняла, что он стар, что он ненавидит жизнь, что он даже не коммунист, а некрофил, что молится на Ленина и Сталина. Это ужасно так! Я плакала, а он говорил, что в мороженом полно ядовитых веществ, что это все вредно для здоровья. Когда-то я боялась, что умру с голоду, точнее, он внушал мне мысль, что нас США будет бомбить и еды не будет, что мы никому не нужная страна третьего мира. Я верила ему, мне казалось, что он прав, - наливая чай в стакан, начала она, - пойми, друг, время есть иллюзия, моя любовь к тебе даст тебе силу понять, что этот мир тоже иллюзия. Миллионы людей каждый миг боятся, что они умрут тут от голода, но смерти ведь тоже нет, моя смерть тела есть лишь выход души в иные миры, так что же мне плакать тогда? Я никогда не найду дорогу в обитель гниения, ведь кладбища так смердят, от них идут испарения гнилых мозгов и желудков, когда-то я любила заниматься там сексом, но то была моя минутная слабость. Я вот тут вдруг снова страшно хотела уехать на Алтай, где меня ждет мама и папа, но я знаю, что я не хочу их видеть, ведь мой путь лежит вне родственных уз, моя реальность не есть родительский дом. Знаешь, Кристофер, а я ведь действительно испугалась, что мы погибнем здесь, прямо на той скале, на краю скалы, что окружена ночью, да такой плотной, будто бы это плащ великана, что стоит над нами. Странно, мне уже тридцать биологических лет, но мне в двенадцать лет Господь во сне дал силу свою в виде меча огненного, коим я бью бесов, но знаешь, что я тебе скажу, что у них, у бесов, страх подростковый. Простая девушка, что не хочет денег. Эгоизм христианина, озабоченного своей душой – велик. Наука отвергает человека, а религия пытается дать ему смысл жизни в Боге.


12.



       Верочка прижалась к стволу дуба, и она просила Кристофера, чтобы они шли спать вместе, ибо наступило время сна. В этом лесу были славные погреба, будто бы кто-то тут когда-то жил, такие замечательные землянки, где можно было легко переночевать. В одной из них они растили спальник, положив его предварительно на солому. Они улеглись на него, но им стало не до сна, хотелось телесной близости и длинных разговоров о людях толпы, о силе слов, о маске красной смерти, о бесе противоречия и о многом другом.
     Кристофер тут же, как только они легли, стал жадно целовать холодными губами ее бледную шею и тощую грудь. Кристофер всю свою жизнь жил без девушки, но теперь он готов был наверстать упущенные уроки по изучению женского тела, ведь Верочка была ему духовно близка, так что тут не все сводилось лишь к банальным физиологическим интересам. То не была лишь только жажда тела, Кристофер это отчетливо понимал и если бы небеса пали на землю, то он бы с легкостью полетел бы в то пространство, что занимает сейчас небо над его головой. Если бы ему дали все земные вещи, но взамен он должен был выпустить Верочку из своих объятий, то и это было бы для него вызовом, на который он ответил бы вечным отказом, вечным «нет». В мечтах Верочки, они уже были вечно вместе, да, и по сей день рядышком, целую друг дружку каждую ночь и каждый день.
      Кристофер целовал без усталости ее целый час: с ног до головы – все было покрыто поцелуями Кристофера, а потом он стал снимать с нее ее любимую одежду, которая так отдавал запахами сырой земли. Сначала черную шелковую рубашку, потом черные кожаные штаны, потом все остальные мелкие вещички. Ей самой очень хотелось ощутить тело Кристофера, ведь она призналась, что давно жила без мужчины. Она, обхватив крепкими ногами его поясницу, шептала сквозь потоки откровений, что нахлынули на нее, подобно натиску воды в плотине по весеннему разливу рек: «Мой властелин, я уверена, что ты возьмешь меня здесь на этом ложе без всякой суеты и с полным сознанием дела. Да! Я дико хочу, чтобы ты меня взял сейчас, как дикую козу взял, пусть ты забудешь своих предков, но будешь меня знать, как свою вторую половинку! И моя плоть будет услаждать твою плоть. Тайны с покрова майи спадут тогда, и старый замок мигом рухнет под натиском нашей любви неземной. Мой повелитель, дай мне отведать огня! Мой камин растопи, давай же, глубже войди в пространство без ориентиров и координат».   



13.



      Ничего не произошло, ибо нечего не может произойти, тут все было подобно сну, но Верочка велела своим звонким голосом Кристоферу ответить ей: «Какого цвета ничто?» - «Серого» - «Думаю, что белого». Его ответ ей понравился, и они снова предались физической близости в полной мере. Она шептала ему, что очень любит стареть, что любит целовать деревья и обнимать их, чтобы тоска ушла, что любит сидеть дома и читать Честертона, а потом идти в поля и умирать в очередной раз.
- Кристофер, а почему ты ушел из школы? – спросила она как-то раз, оказавшись в его объятиях. – Я ведь тоже школу никогда не любила, ибо я там задавала страшные вопросы, а никто не мог мне на них дать ответа, потому-то я туда почти не ходила. Мне было интересней по утрам читать Тургенева, чем идти на уроки. Мантры люблю петь в уютном лесу и всегда за то, чтобы заняться йогой, а по большому счету, в горах моя жизнь всегда расцветает, я бросаю свое прошлое в огонь, пусть оно сгорит дотла. Кристофер, мы лишь страстно играемся во все эти игры, но рано или поздно мы разойдемся и забудем друг друга. Мой отпуск быстро пролетит, но я могу не вернуться больше в город, оставить свою работу и навсегда уйти в мир абстрактных и вечных идей.
- Ашрам искал в Индии, вот потому-то и ушел из школы. Алтай звал меня, влекли дальние страны. Сибирь, Магадан, Норильск, Мурманск, Донбасс. Бедность и боль не возвышает. Мы живем в постхристианскую эпоху.


14.


       Они каждый день в лесу занимались тем, что упорно предавались телесным ласкам, слушая шум северного ветра под тенью гигантского дуба, и крики ворон по вечерам, а ночами слушали вой волков, что пробегали поблизости, роя норы для детенышей.
     Они пытались влюбиться друг в друга, и им даже удалось создать видимость этой от влюбленности, но каждый из них был одинок и никто не собирался жаловаться по поводу одиночества или бежать от него.
       В один день они взяли вещи и пошли по дороге к селу, что заросло оливковыми деревьями и кипарисами. Там они сняли уютный домик у берега моря. Домик имел два этажа. Один для кухни, а второй для спальни. Из окон можно было увидеть синее море и пару кораблей на рейде, что стояли в тяжком оцепенении, казалось, что они никогда уже не поплывут, так обветшал их вид, может быть, им предстояли уйти в неизвестность, как и каждому из нас.
       Они валялись вечерами на черном паласе, на котором были вышиты красными нитками сады и дороги, они лежали на полу после хождения к морю часами, а от жары было нестерпимо тошно, но это страдание есть награда за то, что они живы.
       Верочка сидела на подоконнике всю ночь и любовалась прибоем, она тихо говорила, что уедет в Японию, что тут ей все надоело, что ей хочется иной жизни, что роль отшельника стала утомлять ее, мол, ей надо развеяться. Они потому-то и смотрели сутками японские фильмы, слушали джаз, она наливала в бокалы вино и они пили тягучие вина до самой ночи, а ночью предавались ласкам, ведь жара уже не так сильно брала их в свой оборот.
       Сладострастие было ими отслежено и после этого, оно стало совсем иным, оно плавно перешло в желание творить свою жизнь, подобно скульптору – отсекать все лишнее, дабы фигура начала завораживать зрителя. Страстью Верочки были красивые вещи, которые она находила на берегу. То были ракушки, перья чаек, разноцветные камешки, скелеты ящериц и яркая шкурка змей, что осталась после линьки на острых скалах. После ее прогулок в поисках красивых вещей, Кристофер делал ей массаж, а она засыпала под звуки пения цикад. Он ее сонную целовал, а она улыбалась и говорила, что ей приятно, что он верен ей, что Кристофер добрый молодец, который делает все, чтобы она ощутила себя превосходно, что тут есть духовный рост, в таких вот гармоничных отношениях.
         Когда им надоело жить в домике у моря, то они пошли в горы, в горах они ставили палатку у быстрой реки. По ночам они залезли на сосну и слушали крики сов и рыки зверей. Они были в курсе обо всем, что творили они в палатке в ту осеннюю пору, ведь ей надо было забыть прошлое. Кристофер же сам уже давно вне прошлого был, ему теперь жилось лишь  легко, ведь есть лишь настоящее.

 16.


         В палатке Верочка напряжено обдумывала свою жизнь. Прошлое и будущее интересовало ее, кроме того ей снился странный сон, в том сне она  уехала к себе домой в Алтай, а мама купила ей билет до Токио, где ее ждала служба в офисе, там как раз нужен был юрист. Сон был очень тяжким - она всю ночь не могла проснуться. То мучительный и дикий сон! Проснувшись, она не могла ничего понять, ей казалось, что ей надо ехать домой, что тут ей уже нечего делать. Но потом она отчетливо понимала, что нет у нее никакой мамы и дома.
        Снова ночью ей снился кошмарный сон. В этом сне она уехала от Кристофера в Алтай, а потом в октябре звонила ему, плакала в трубку о том, что ей одиноко, что хочет видеть его, но теперь ее держит работа в офисе. Она обещает приехать в лес, но какие-то злые силы не пускают ее, а она так слаба, что ничего не может с этим поделать, ведь работа пожирает ее день за днем.
       После таких снов она сидела грустной у ручья и долго не могла прийти в себя, ей казалось, что кошмар прошлого всплывает, что ее снова затягивает рутина и суета городов.
           Верочка решила, что должна пожить сама в лесу, хотя бы две недели, чтобы понять, как ей дальше быть. Она собрала рюкзак и ушла в глубину леса, а Кристофер остался у ручья ждать, когда же она вернется. Верочке надо было непременно разобраться в самой себе, дабы уяснить все для себя, чтобы вернуть себе искру осознания, а не копаться в мертвом прошлом. 
      Верочка пришла только через две недели. Кристофер собирал в тот день лесные орехи, а в его хижину захаживал лесной кот, что смешно выгибал спинку и мурчал, когда он его брал на руки. Кот был серым, шерстка его блестела, он мяукал, когда хотел играться, они вместе пили воду из ручья перед тем, как увидеть Верочку. Кристофер вдруг понял, что она похожа на него своей безудержной жаждой прорваться за рамки всего земного.
      Они крепко обнялись при встрече, а лик ее был спокоен, а молчание внутреннее захватило их, едва они ощутили радость от того, что они уже знают, что им друг без друга нельзя жить. О вечной жизни вне тела они сказали друг другу красивые слова.  Верочка решили вспомнить то, что было в том домике на берегу:
- А помнишь, мой князь, как жили мы в том домике у самого берега моря. Наши страсти! Наши забавы! Как мы бросаемся на горячий песок, а вокруг ни души: одежда летит на песок. Страсть кипит: охи и стоны под крики чаек и песни дельфинов, я не могу забыть нашего безудержного прорыва навстречу к Вечности.
- Ну да, не умрем, но изменимся, мы тут готовы к будущему веку, мы смешные люди, - молвил радостно Кристофер, - мы ведь на втором этаже спали, а мы крепко спать умеем! Когда ты, находясь в коридоре или кухне, звала меня купаться, то я прыгал со второго этажа прямо в кучу песка и оттуда бежал за тобой прямо в море, что принимало нас, таких чудных, и я мог слышать все звуки, что шли из морских глубин, то были звуки наших эмоций. Они, словно эхо из огромной ракушки. Все так прозаично, прозрачен воздух и манишь меня ты, но ведь ты счастлива, я счастлив! Мы еще обещали друг другу, чтоб обязательно будем жить вместе, что я приеду к тебе в Алтай и махнем вместе в Токио. А там мы снимем жилье на одной из улиц красных фонарей, где будет смотреть на гейш, что бродят себе там и сям, в поисках очередного клиента.
- А знаешь, милый, а ведь моя мамаша авантюристка до мозга костей, она была женой одного немца, который возил ее на своем коне по всей Европе, они катались на шхуне по Средиземному морю, но он разлюбил ее и под зад вышиб ее обратно в Алтай. Она писала мне о том, что теперь ищет в интернете себе мужчину, который был бы богат и любил бы ее, хоть ей уже и пятьдесят лет, но она еще стоит того, чтобы за ней молодежь кости друг другу грызла. Да, моя мать нигде и никогда не работала. А мой папаша был лесником, он ушел от нас в Тайгу, но недавно наведывался в наш край, он теперь здесь получает пенсию. Моя мать думала, что тот немец серьезней, но оказалось, что он лишь держал ее у себя до тех пор, пока был влюблен, а потом все лопнуло, прошли чувства, он подлый человек! Всего семь лет с ним провела мать, а дальше разбитое корыто ждало ее, что ж, надеялась, что незаменима она, но это вряд ли, ведь мир не стоит на месте, ей надо было понять, что ее тело стареет, а потому, ей надо думать о духовных вещах. Я писала ей письма в Германию, она читала мои письма, они ей нравились, но она знала, что я буду тоже путешествовать, а не пахать на систему, что я не ищу богатого мужа. В наложницы я не гожусь, роль любовницы без обязательств – да, пожалуй, но не теперь, сейчас я хочу духовных отношений, а это совсем иное дело! Я поняла, что мамин миф о том, что мир буржуев прекрасен, лопнул, но я поняла, что уже не буду ехать в Токио. Я говорила уже тебе, Кристофер, что упадок сил мучает меня, что мне надо расстаться с прошлой жизнью, я же только рада, что оставила мать, ведь как же она мне надоела со своими причитаниями о том, что все плохо, что все злые вокруг, что надо быть как все. Она конечный каторжник, который как прокаженный день и ночь сидит в Сети в поисках нужного мужчины. Я думала, что в Японии меня будут ценить самураи и гейши. Я же помню, что совершенно случайно пошла на юриста, теперь ясно, что это была ошибка молодости, но с другой стороны, я познала тщету жизни в городе, мой отец звал меня в лес. В детстве я часто жила в его домике в Тайге, где он топил русскую печь и я пекла ему блины, которые мы ели с молоком и медом. В дни моего поступления в университет своего мнения у меня не было, ибо была я девица до безобразия склонная. Что ж, по-своему я была тогда права. Зарабатывала сама себе на модную одежду и косметику в те годы. На сладости и новый компьютер с выходом в интернет. Пусть так, но это все в прошлом. Я рассталась со всеми прошлыми друзьями и это приятно осознавать. Рано или поздно -  это бы произошло. Я все еще с самого начала осознавала, что мой путь – это уход из мира людей в миры более интересные для моего сознания. Хоть и грустила, сидя на снегу в зимнем лесу одна одинешенька, а здесь на меня напало это же чувство, когда я бродила на одном из ржавых кораблей, я понимала, Кристофер, что мы расстанемся. Я уже говорила тебе, что в моей голове был какой–то магический ритуал совершен и там теперь бродит тень по холмам, она дает ощущение печали мне. В Анапе мода на греческое все, но это лишь мода.
- Плывем! – крикнул вдруг Кристофер. – Плывем навстречу нашему миру, нашему сну! Вот лодка у берега моря стоит, вперед! Наши весла так послушны, наши мышцы так крепки, мы плывем себе вдоль суши, созерцаем маяки.
       Они пересели в лодку, теперь же ей стало лучше, но все же она жаждала быть с ним вечно. Позволила себе чуточку погрустить. Грусть прошла через два часа после того, как они заплыли далеко от берега. На берегу был виден лишь темный лес. Совсем маленькая точка, которая с каждым взмахом весла становилась все меньше. Течение уносила их все дальше и дальше. Верочка поправила золотые волосы и продолжила:
- Я больше не жалею ни о чем. Горевать не буду. Помнишь, с каким жаром мы обсуждали планы на вечную жизнь, я помню, как мы лежали в номере одной из гостиниц Турции, нас окружали ржавые трубы отопления, разбитые зеркала, чьи-то очки, чьи-то вставные челюсти и слышно было, как кричат истошно дети во дворе. В этом отеле мы провели лучшие часы своей жизни. Турецкие сладости ты мне носил каждое утро, тебе их приносили мальчишки, ты им кидал ракушки, что собрал на берегу. Вот, где мне будет приятно проводить наши свидания впредь! Вот же была потеха, когда мы катались на слоне и верблюде, я чуть не упала в овраг, на дне которого спали бедуины. И мы так ни разу не воспользовались больше этим волшебным номером, хоть мне и хотелось тебе сказать, что надо снова уехать туда хотя бы на месяц. От себя не убежишь! Хорошо там, где нас нет! Помню, как мы в первый раз осмотрели номер и узнали цену: сто тысяч рублей, а потом я крикнула, что это идеальный номер, хотя там и много хаоса, но много там и бешенства собачек. Я записала телефон хозяйки гостиницы синей шариковой ручкой на кусочке листика, что валялся на полу. Да, я совсем не деловая женщина, как не крути, цепкая хватка логического мышления и умение комфортно жить и наслаждаться благами цивилизации это больше у моей матери, вот она деловая женщина, она жила с турками и с немцами, с арабами и поляками. А я лишь ищу живописные места, где можно славно мечтать о других мирах. Куда ты там гонишь меня вдаль от мира, Кристофер, юлить будешь, а я тебя понимаю, я скажу, что мне не нужен мужчина с работой постоянной, я не та, кто жаждет жить в шике и блеске и ни в чем не нуждаться. Мой девиз – страдание и боль мой источник духа! Христианство – это мой путь. Вот потому–то я и рассталась со всем своим прошлым. Конец всем отношениям с современным миром, заведенных стереотипами западной цивилизации людей толпы, марионетки, глупцы! Боже, Кристофер, как же сильно я люблю тебя, мой паладин! Да, теперь остались за бортом мои прошлые дела, теперь валяются они на дне, где столько всего накопилось, что я сжигаю это каждый день. Умираю для прошлого каждый день. Смерть – это моя любовь, моя единственная звезда это смерть.


17.


      Для человека, не прошедшего адекватную первоначальную подготовку, пробуждение к нефизической реальности, как правило, чревато кризисом. Такие люди могут казаться сумасшедшими, часто о них думают как о сумасшедших, а иногда они сами уверены в том, что сходят с ума, — и всё это потому, что они более не могут, безусловно, принимать вашу «стандартную» реальность. Большинство из тех, кто теряет связь с повседневной реальностью, конечно, действительно безумные, но иногда причина кроется в духовном кризисе.
    Кристофер сидел в шалаше, там он дописал последнюю строчку в дневнике и понес его на опушку, где его ждала Верочка, что сидела на дереве и общалась с воронами.
- Я жил где угодно, мой дом совсем не тут, но вот, гляди мое творение! – улыбался он ей, протягивая свой дневник.
- Хорошо, мой принц, почитаю. Завтра дам ответ! – улыбнулась ему Верочка.
     Ночью в шалаше она тревожно говорит ему: «Кристофер, мы живем в царстве обобщений, округлений, приблизительностей, больших цифр. Стоя на краю обрыва, я понимаю, что в дали темно-то как! Помнится мне кошмарный сон. В нем я стояла возле фигуры каменной, то был силуэт мужчины, он оправдывался, камень говорил, а я плакала. Ужасный сон! Я говорила ему в слезах: «Я не могу жить с тобой. Ты куришь и пьешь. Ты обещал бросить курить и пить ради меня, но не бросаешь, ты не сдержал слово! Ты указываешь мне насчет одежды, а я хочу сама решать, во что мне одеваться. Ты мне противен! Я ухожу от тебя!». А этот истукан стоит в полном молчании, а потом вдруг дует резкий сильный ветер и он рассыпается на части. Кристофер, мы думаем, что знаем, что такое жизнь, а на деле мы ничего абсолютно не знаем. Наши книги не спасают нас от неизвестности. От книг еще больше начинаешь пугаться катастрофического положения человека в мире, ведь нет координат, ориентиров, ничего этого больше нет и каждый сам себе светильник, сам себе огонечек в этом жутком море беспредельной иллюзии бытия. Мне везде мерещится «Крик» Мунка. На картине изображено безволосое страдающее существо с головой, похожей на перевернутую грушу, с прижатыми в ужасе к ушам ладонями и с открытым в безмолвном крике ртом. Судорожные волны мук этого существа, словно эхо, расходятся в воздухе вокруг его головы. Этот мужчина (или женщина) кажется заключенным в собственном крике вопле и, чтобы не слышать его, зажал уши».
       Кристофер же хохотал над ее сном и говорил Верочке, что ей теперь есть куда идти. У них в шалаше есть меч и лук и они пойдут убивать голого короля, что живет в старом замке на высоком холме. Замок окружает глубокий ров, на дне которого острые пики, но у него есть веревка и он думает с помощью них перемахнуть ров и убить охранника северной башни, которая ведет во внутренний двор, где находится комнаты королевских особ, а там уже до короля рукой подать. А ей уже думать и ни к чему! Пусть она лишь будет рядом с ним и это уже не мало! Верочка устала от неизвестности.
 – К чему мне пускаться в твой неудачный полет? Зачем он мне? – в слезах вопрошала Верочка. – Зачем мне оно надо, ответь? Бесконечность — модус бытия Божьего, ничто — модус бытия дьявола. Не желаю, наконец, встать твердой ногой на твердую почву! Сохрани Бог от веры в обусловленность событий и детерминированность процессов. Мечта о светлом будущем столь же нелепа как мечта о проклятом прошлом. Черная магия больших цифр мне не близка. Я вижу, что домовые и лешие мои друзья, они такие милые! Мой капитан, конечно, я знаю, что мы сгорим в этой страсти любви, мы сгорим, ну и что же! Будут петь без нас звери, и вздыхать актеры: "О, боже!".
   Она зажгла костер и быстро пропела над огнем:
- И пусть мы сгорим в этом пожаре
жизнь без тебя мне уже не мила!
я мечтала столько лет об этом даре
Чтобы так горели в страсти сердца
Я иду против дня на край ночи
Я могу жить в этой темной роще
Во тьме направила я свои очи
Трещи ветка в огне, трещи!
Я забыла обо всем и не нужно мне ничего
Я пропитана огнем и мне теперь так легко
Я хочу тебя впитать в себя всего тебя!
Только так, не иначе, ведь тебя любя!
Я обнимаю по ночам тебя в шалаше
Я забыл все что знали, мысли улетели
Я жду тебя, смотрю в темное окно
Я готов упасть с тобою на самое дно
И сна нет никакого и день уже не день
Я снова встал в двенадцатом часу
И не пугает меня больше своя тень
В сердце своем я тебя нежно несу
Я сгораю от страсти в океане огня
Я иду в сторону ночи и не боюсь дня
В моих жилах ты течешь и сжигаешь
Силой неземной ты обладаешь
Все прошло как сон, туман ушел
В сердце тебя я навеки обрела!
Это пожар, мы страстно бежим из этого мира
И кровь бьет из темных жил, мы вне этого пира
Я в тебе теперь ожила и живу лишь одним тобой
Я тебя от сна разбудила. Мы сидим над шумной рекой
Это пожар, он сладок и так бесконечно приятен
Он сжигает множество в душе черных пятен



18.


          Кристофер, закрасил все свои страницы дневника зеленой гуашью. Теперь стало чуточку легче, он поднялся с кровати и спустился в подвал магазина, где работала Верочка. При встрече она сказала ласково ему:
     - Я рыбок люблю и потому меняю им воду в аквариуме, ибо так сильно их люблю. Рыбки для меня есть все. Кант и Гегель в одном лице! – засмеялась она от своих слов.
Она улыбалась всем, кто заходил в ее магазин рыбок. Просто так улыбалась. Без всяких на то причин.
       Кристофер же в рейс уходить завтра собрался, ему надоела столярка: хочет пойти простым матросом в море, чтобы забыть о жизни на суше, чтобы забыть о Верочке совсем.
         Верочка слезно просит его побыть с ней, она целует его и зовет к себе в гости. Верочка очень любит камни и браслеты из камней, а потом еще любит Мопассана и Золя и, конечно же, Жене и де Сада.
- Милая, возьми томик Пришвина, он тебе нужен, чтобы ты смогла успешно заняться духовным деланием, - шептал любезно ей Кристофер, поглаживая ее теплые коленки, что были под черными колготками скрыты. Кристофер только и мог, что наслаждаться видом ее стройных ног. – Ты для меня одна такая, а потому нам надо расстаться, пойми, что это сделает нас обоих счастливей.
      Сидят они в темной кухне, наступил быстро вечер, за окном мгла лежит, а в душе их страстно кипит жажда жизни вне социума.
     Верочка глядит на кончик догорающей сигареты и молвит тихо:
- Я же раньше хотела найти себе алкаша и жить с ним, чтобы спиться и веселиться, а не грузить себя и ближних вопросами выживания. Великие души не распадаются вместе с телом.  Вот люблю испанского контрабасиста Маркеса и хочу выйти замуж за него, чтобы он мне на ночь пел свои песни. Да, он мне подходит, но я-то не люблю его, я просто это делаю ради протеста, чтобы насолить тебе, милый. Сделаю татуировку на спине, его портрет и контрабас с пятью струнами. Музыкальная татуировка. От каждого взгляда на эту вещь начинают звучать звуки контрабаса и это приятно мне, так об этом мечтать, я пьяна, ну и что с того, главное – это выход в море!
 - Милая, вот посмотри туда в окно. Видишь там, на углу при въезде из села, стоит черный человек с букетом роз. Он ждет, когда я умру, чтобы потом положить цветы на мою могилу. Но я не дам себя хоронить! Странный мир. Странные люди. Все так загадочно и таинственно. Нет ничего ясного – все смутно, безбрежно, волнующе, обволакивает дымка твой череп и твои мысли становятся такими милыми, что все влюбляются в  тебя только потому, что чувствуют сладость твоих мыслей. Верочка, моя любимая, не уходи от меня!
      Кристофер заплакал от счастья, что у него есть она. Он обнял ее и прижался к ее груди.
- Я вот не работала никогда и не буду работать. Мне все ясно и так. Кактус красивый, вон, как на нем белый цветок чудесно расцвел. Завтра завянет. Цветет раз в год. Огород маленький у меня, а я не гонюсь за деньгами, а зачем? Живу для того, чтобы пить и веселиться. Нигилист смотрит сверху вниз и на установленный общественный порядок, и на Бога. Спасение от демона самоубийства может быть только одно – в преодолении гордости.  Я люблю мистиков. Понимаю земных людей. Я жажду мяты листика и увидеть в лукошке змей. Хоть я и девчонка, а яйца у меня есть. Милый, а помнишь, как ты остановил меня в Коктебеле, я тогда пила коньяк. «Верочка, дай чуток глотнуть!» – просил ты тогда меня, а взгляд твой был пустой и безжизненный. «Бери, мой славный алкоголик, пей!» – протянула я тебе бутылку, заранее зная, что ты со мной скатишься на самое дно.
- Да, да, Верочка, я помню, я выпиваю залпом всю бутылку, она почти полная была. Мне это все нравится, а ты бежишь за очередной бутылкой в магазин. Я также быстро выпиваю ее, а ты удивлена до крайности. Читаешь мне Блока от восхищения мною. После этого я иду на джазовый фестиваль, где еще пью со случайными прохожими водку, а потом иду к берегу моря и сижу там два дня, я хотел прийти в себя. А вокруг меня бегают девочки и поют песенку: «А вот оргазм у свиньи длится сорок минут. Хочу быть в следующей жизни свиньей. Но свиньи идут на убой, слышу ветра вой за спиной, разметалась луна топором, я влезла в темный бурелом. Мысли летают, деревья икают, смолкли боги, протянули граждане ноги. Засохли реки, поникли калеки, тление трав, шепот муравьев»
      Верочка смеется и бьет себя по ляжкам. Кристофер потирает руки от холода, наливает себе бокал вина и быстро выпивает. Вдруг они услышали, как под окнами пел араб. Араб пел свою грустную песенку, которую слушали все, кто не спал в это время. «Люди, люди, я пришел в час ночной в этот город под луной. Я всего-то паренек, что верит в Аллаха. Налейте вина, люди, не гоните прочь меня, странника, я не знаю, куда я иду, прошу вас, дайте вина, дайте шашлыка, дайте одежду мне, ибо моя одежда уже изорвалась вся. Луна смотрит на меня, жду ее как бога, луна подарит мне себя, пойду я в пустыню».
Какой-то прохожий наливает ему вина, и араб, выпив стакан вина, кричит:
- Да, я довольно быстро пришел в ваше село, ноги сами несли меня сюда, мои ноги быстрые, мои руки ловкие, мы боги. Люди, мне бы еще, мне бы еще вина. И так, я срываю свой амулет с именами сутр из Корана и снимаю свою тюбетейку и говорю теперь там мягко, что уже ночь, а это значит, что можно пить вино и снимать на панели женщин. Ведь ночью Аллах ничего не видит. Бог мертв! Ура, старый мир умер! Наконец-то! Дождались мы страстных ночей в Багдаде. Славно-то как. Мы теперь сами боги и свободны от всех догм социальных и религиозных.
        После этих речей араб идет, куда глаза глядят и больше его никто и никогда не видел. Ночные горы манили его, там он нашел себе шалаш.      
       Верочка включает на весь дом магнитофон, Diamanda Galas в кассетнике, а Кристофер читает вслух Борхеса, созерцает звезды. Верочка говорит, что нет истины, нет традиции, что все позволено, что не во что больше верить. Открывается еще бутылка вина. И еще парочку.
         Кристофер говорит про свою любовницу из одного сна. Эта девушка, с которой он спит во сне, работает она в колхозе «Красный октябрь» дояркой, но она не совсем суккуб. Она просто барышня, которой одиноко спать самой по ночам, вот она и лезет в его сон.
        Верочка же смеется и кушает банан, запивая его вином, снова ей пора ехать туда, куда ее ноги несут, вот в Сочи хочет уехать к подруге. Там будет плавать в море. Ждать новых гостей из космоса. Она прям как тот араб. Не знает где голову свою преклонить.


19.

         На этой горе по рассказам людей жил Кристофер. Верочка шла два часа по горным тропам, вокруг нее били из земли чудесные растения. Они все волшебные и, пройдя через глубокую реку, она увидела учителя, что сидел на поляне и глядел на тучи, что над землей зависли.
       Он был в белом халате и чалме из серой ткани. Учитель сидел в своем фруктовом саду. Он улыбнулся ей и кротко сказал, что учитель находится внутри нее, что медитация является средством удалить невежественную мысль. Он был таким грустным, он сказал ей, что духовность – это видеть тайны во всем, что нас окружает, что даже персики, что растут в его саду, дают ему силу и радость жизни, когда он утром встает и съедает один из них. Что это счастье великое, когда ты можешь проснуться и целый день сидеть под своими деревьями и голодать и не пить воды.
     Учитель любит ничего не есть по сорок дней и не пить воды по десять. Это дает ему силу для осознания себя на высших планах реальности, но при этом, не отрицая мир земной. Ведь это чудо все и тайно. Деревья, кусты, скалы, тучи – все, что нас окружает – это великая тайна и гармония и это и есть духовность, когда ты способен понять, что некуда идти, что все в тебе находится.
- Да кто там знает на самом деле, что будет после смерти тела, ты знаешь, ты там был? – мрачно вопрошает Верочка. – Вдруг мое тело умрет, а тогда я не смогу мыслить, ведь мыслю, значит существую.
- Но ведь, наоборот, мыслю, значит, не существую! Когда же ошибочное отождествление себя с телом исчезнет, то учитель обнаружится как Самость и ничто иное, – утешал ее Кристофер, – Центр не исчезает! Общественный механизм питается кровью ягнят.
         Кристофер говорит ей, что раньше жил в Грузии в одном промышленном городке, где нельзя было дышать. Люди задыхались от дыма заводов, но правительству было плевать на это все. И когда его отец водил в горы, то там говорил о том, что тут-то можно дышать во всю грудь, не носом, а ртом дышать – жадно хватать ртом воздух.   
- Что значит заниматься духовностью? Мой мальчик, ответь мне! – снова жадно вопрошала она Кристофера. – Ты мой таинственный учитель смерти.
- Да просто живи без ложного эго, - с точностью, поразив в цель, ответил ей Кристофер, – это хотя бы, для начала, но это сложно! Познающий разум ввел в человеческую историю нечто новое — идею смерти как абсолютного небытия. Бог и боги не участвуют более в человеческой жизни. Пространство языка никогда не совпадает с пространством жизненно-физическим. Как известно из басни Эзопа, мешок со сведениями об окружающих каждый носит на груди, мешок со сведениями о себе — на спине. Рыться в моче, говне, крови не хочу, к черту микроскопы. Этот портфель сколько кульков мяса видал на своем веку. Там лежало мясо депутатов и призедентов.
          Кристофер сидел поздно ночью у водопада и ощупывал пальцами свои нежные кости. Скелет спины был холоден и тверд. «Хорошая кость, она так вкусна, мне бы еще поесть костей, чтобы забыть о мире людей. Хороши кости, крепкие такие кости, они очень мне нужны. Под водой кости лежат, возле камней, что отточены, как сталь» - шептала ему Верочка.
     Ребята прыгнули со скалы в водопад, взявшись за руки, им было сладко ощущать себя под водой. Казалось, что они не вынырнут никогда из-под толщи воды. Они чуть не утонули в пене воды, им нравилось ощущать тут лики смерти, ибо любой неверный шаг грозил им гибелью. Гудит водопад, шумят его струи, поет песню река, то женский голос ее очаровывает и убаюкивает, вон русалка сидит под скалой.
           Крепка кость, любит она кушать кости с салатиком. Она смотрит на свое отражение в звездах, что мигают над ним. Она видит свое отражение на звездах. Их бесконечно много. Ночь. Ничего не видать. Хороша кость. Крепка кость. Какие крепкие кости, мне плевать на людей, они не стоят того, чтобы думать о них. 
        В ту эпоху Верочка переписывала от руки «Игру в бисер». Так ей хотелось быть на коне с шашкой в руках, что ей нравился тот мир, когда точно знала, что она собственноручно переписала эту дивную книгу. А еще, когда была мода на Дюма, то сюда ходила она каждый вечер в течение года. Она читала все тома Дюма. Кристофер тогда смеялся над романами Достоевского и Гоголя, а ведь Верочка могла бы брать на дом книги, но она читала здесь, и все ребята знали, что у него дома нет детей и мужа, что ей просто нравилось читать тут, где на нее часами смотрел с наслаждением Кристофер.   
       Верочка в белой широкой куртке и в белых широких брюках сидела на скамейке целый день. Она руками обхватила голову, которую прижала к коленям. Напротив нее была спортивная площадка, где школьники пели песни Ленина под звуки электронного органа. Они жгли в огне книги Мао и Гитлера, Маркса и Энгельса. Политика – это игра для ослов. Они носили в своих головах думы о великом прошлом советского народа. Повсюду на деревьях висел флаги красные с серпом и молотом. Дети отчаянно и безудержно пели гимн Ленину и давали присягу, что будут вечно его помнить и любить. Старший пионер вдруг вышел за ограду с лопатой в руках, он принялся обрабатывать землю. Он выкопал ямку и закинул туда семя яблони. Эти семена прислали марсиане им. А пионервожатый, увидев это, понял, что ему надо пойти за город, где есть поля и там разрабатывать землю сапкой, чтобы потом можно было посадить что-то съедобное, так сказать, чтобы пролетариат почувствовал себя уютно и тепло, зная, что о нем заботятся пионеры. А после этого все пионеры, которые только что дали присягу, идут в деревню ближайшую для того, чтобы помочь духу одного мальчика обрести себе физическое тело. В этой самой деревне жили близнецы-братья, которые творили гадости местным жителям. Они жили в двухэтажном деревянном доме с черной калиткой. Череп и кости коня лежали у входа в калитку. На первом этаже они держали овощной магазин, где торговал их крестный. Внезапно пионервожатый стал обсуждать с продавцом заколдованный замок, что стоял у реки один одинешенек. Тут в магазин зашли пионеры гурьбой и увидели, что черный кот кроет белую кошку прямо на прилавке, где лежали огурцы и помидоры в пластмассовой черной миске. И тут к берегу моря, где находилась деревня, причалил доблестный «Варяг». Палуба и мачта которого, была вся в птичьем помете, как и верхняя часть туловища моряков. Моряки дружно друг за дружком выходят на берег и говорят звучным голосом: «Хо-хо-хо!». От них разит за километр птичьим пометом. Они думают, что уже за линией огня, что завтра будет лучше, чем вчера. Они хвастают, мол, птицы любят их так сильно, что дали им ключик к пониманию себя пусть даже и в таком вот неугодном для толпы виде. Народ на пристани шарахается от них по сторонам, а им хоть бы хны. Тут вдруг к ним подбегает пионервожатый и лихорадочно говорит, что знает мантру, которая даст им покой, даст мир в душе и после этого им захочется найти себе жену и завести детей, стать как все нормальные люди, одним словом. Матросы чешут репу. «Будешь говорить эту мантру про себя хотя бы двадцать минут в день, и все у тебя образуется. Станешь, как все, будешь в мире гражданином правильным. Бросишь пить и курить, если до этого не смог отказаться от этого, да и жену найдешь себе, и детей заведешь. Плати лишь двести долларов за мантру и я тебе скажу, матрос, дай денег, а? Денег дай!» - слезно умоляет матроса лет двадцати старый пионервожатый, который на своем веку не одну сотню книг прочитал.
         А Верочка в белом вся сидит на скамье, уткнув голову в колени и ей все равно, что происходит в безумном и лишенном вертикального измерения мире. Теперь ей становится ясно: она думает лишь о душе, как и Платон, ей проще быть одной, чем с кем попало.
   

20.

        - Свободу Луису Корвалан! Свободу мамам и папам, дедушкам и бабушкам, кошкам и собакам! – кричали дети на площади Свободы и Любви в датском Королевстве.
     А одна лишь сонная Верочка стала кричать, проснувшись рано утром, приоткрыв окошко: «Да, свободу Лидочке Караулан!»
      После этого та самая соседка Лидочка Караулан решила изменить чуточку свою фамилию, чтобы было все безупречно и волшебно, но все равно ее это не спасало от коллективного смеха. Эта соседка была известна всему поселку тем, что жила на мамину пенсию. Ей было тридцать лет, она еще никогда и нигде не работала, она сидела целыми днями и писала статьи на тему спасения Европы от либерализма, о традиции Европы, о белой расе, о национальном величии немцев. Она сутками сидела за компьютером и ничем другим не занималась. В поселок ездили иностранцы, что добивались ее руки, но она всем отказывала, пыталась изобразить из себя аристократку. Стеснялась своих родителей. А отец в ту пору жил в лесу, он был лесником и дома почти не появлялся. Лидочка рисовала в мечтах своих роман с каким-нибудь лордом, аристократом, что думает о спасении белой Европы от агрессивной политики либерализму. Ей казалось, что в ее жилах течет голубая кровь, что детей она отдаст на воспитание слугам, что будут учить их языкам и наукам, будут нянчить их, а она с мужем будет вести сражение с современным миром, сидя дома за компьютерами. Лидочка так сильно ненавидела селян, что проклинала их, когда видела их во дворе, кричала им гадости, что они не люди, а животные, а потом шла к компьютеру и писала всякие статьи революционные. Мнила она себя Жанной дАрк. Весь двор над нею потешался, ибо видел в ней не деву-рыцаря, а обычную девчушку, что мнит из себя крестоносца. Девчушка худая и наводит печальные мысли, когда глядишь на нее, парни обходят ее стороной: не то юродивая, не то ведьма какая-то, которая ненавидит сельских жителей и аристократов уважает лишь и борцов с либерализмом.      
         Верочка сидит на огромном упругом диване в белом халате, волосы ее совсем седые, очки на носу, она показывает Кристоферу свои фотографии. Их так много, что приходится не один час рассматривать их.
     - Милый, глянь фотографии мои. Вот тут я только приехала в этот славный город Свободы и Любви, а потом через лет десять тут я стала иной. Моя внешность изменилась. Вот как я постарела ужасно! Тело мое уже не то, что в двадцать лет. Мне уже даже не тридцать. И не сорок. Да, года идут, тело деформируется. Глянь, вот на моего бывшего деда, он уже совсем выжил из ума. Ничего не помнит совсем! Он кушает бананы, а потом руками берется за свои тапочки, а я ему говорю, что он руки же мыл, а чего снова марает, а он, мол, а я не заметил. Еще он складирует коробки пустые и чемоданы на балконе. Их там столько! Надо бы сжечь весь этот хлам! У меня очень сильна память сердечная, потому-то я всю жизнь помню о том, кто мне боль и зло причинил. Но я прощаю их всех, не стоят они того, чтобы я помнила их пакости, их глупости. Тот самый дед все время хвастается всеми своими орденами, даже почтальону, что несет ему три тысячи рублей для того, чтобы отметить девятое мая, он хвастает: «На, мол, я – герой! Смотри же, внук, вина лей мне, не жалей, дай мне огня, друг, огня дай!».
      Кристофер книги рассматривает в шкафу у Верочки, там полно томов Стендаля и Бальзака, Гессе и Томаса Манна. Он лихорадочно раскрывает книгу за книгой и словно бы что-то ищет в них. Но там одна лишь Пустота. Лишь буквы, слова и ничего кроме них.
- Я думаю, что ты взялся за ум, что ты уже не ищешь заначку в этих книгах, ты ведь не думаешь, что я туда спрятала доллары. Кристофер, я не прячу денег в книги. Я же могу сказать слово, и мои волосы будут золотыми! Забыла я это слово. Память уже не та. А нет, вру, вот оно! Да будет свет!
     Кристофер пил зеленый чай и напряженно смотрел на Верочкины золотые волосы. Слова ее действуют. Притворялась ведьма, что не помнит слово. Кристофер уже не может молчать:
- Друг мой, я чувствую себя девочкой, хоть мне дали мужское тело, но почему я не родился девушкой? Почему? Я стою посреди класса в белом обтягивающем свитере, все говорят, что я гей, но они не знают, что в той жизни я был девочкой. Не знают. Если бы знали, то не стали бы смеяться надо мной. У тебя снова волосы стали седыми, Верочка, снова, пробуй еще сказать слово, то самое слово, что заставит твои волосы быть золотыми.
- У меня седые волосы, Кристофер? Но ведь я сказала уже это слово, по идее, сила заклинания действует около года, а теперь что, что, глянь же! – подставила голову Верочка. – Да, все мои волосы седые, а я целовала мальчиков на площади Любви и Свободы, но теперь я старая женщина и мне все равно, что красота моя прошла. Я уже в шестом классе уже стала бродить по дискотекам и нашла себе парня, который когда-то воевал в Афганистане. Потом и физик был в восьмом. Я уже не член коллектива, ибо я ушла из партии. Четыре возрастных цикла — детство, юность, зрелость, старость повторяются многократно согласно ритму индивидуального бытия. Эх, мои слова утрачивают былую силу.
- Нет же, ты устала, устала жить, моя дорогая, надо бы тебе пойти в лес. Поживи там одна, ты сможешь, я уверен! - ответил спокойно ей Кристофер, взглянув на золотые волосы Верочки.
- Да, я так устала жить, тут я вижу себя иной, мне надо немного жизни в лесу, чтобы отметить в сознание то место, где я совершила промах, где я изменила сама себе, - с досадой Верочка сказала и вышла из комнаты, а потом добавила мрачно. – А все-таки они уже стали седыми. Чертова природа. Я старею. Раньше я любила стареть, но теперь не хочу. Мое тело, конечно, всего лишь оболочка, но хочется, чтобы эта оболочка всегда была на высоте. Я стала старухой и от этого рада, ведь я так наслаждаюсь старостью, мне нравиться это немощное тело. Странно, как я могу легко найти выход из самой сложной ситуации.
Верочка зашла на кухню, там она налила чай и тоскливо запела:
-  Подняться в небо за миллионом терзанием Чацкого и тщетой земной жизни, последний глоток пустоты из инфузории туфельки. Погасли мои кричащие и сжигающие плоть звезды. Не найдя ответа, погасли они, но я жива вопреки всем вам! Стать частью старых вечных строк мне не грозит, ибо я не могу уснуть у неба на коленях. Все вы растворились в черном сне, где тошнит от слякоти дорог и колхозных бараков. Почти не вижу городской урбанизм, еле-еле вижу город Любви и Свободы. Мысли мои слышны, их звук подобен раскату грома. Одиночество в городе лежит в гробу и гниет под семью футами сырой земли. Бесконечность ранит лишь по началу. Утро магов настало, в животе моем жутко урчало, я дико мчала против дня, я жажду лишь вечного огня!
      «Дамы и господа, вперед на баррикады, жгите шины, ловите олигарха, зэка ловите, он ради своего бати все делает, а мы будем тоже ради бати все делать, хотим страну очистить от олигархов. Победа за нами, мы ведь бутылки с горючей смесью готовим в палатках, будем танки закидывать ими, если надо будет. Хватит спать, пора абсурда ради идти воевать, пора очистить страну от олигархов. Смерть глобалистам! Мы прорвемся, мы лишь летучие мыши, нам ничего не надо, нам нечем делится, мы даже не знаем, за что воюем, мы тут ради смеха на баррикадах сидим, ради глупости. Безумия ради мы лезем под пули полицейских, мы просто любим острые ощущения, вот и ночуем в этих палатках назло всем смертям. Свобода нас манит, свобода от всего, вот в чем тема наша вся, мы хотим свободы тотальной. От природы и государства, от религий и философий, от всех заблуждений ума» – кричала привычно Лидочка на всю улицу, стоя на балконе, а вокруг фонтана уже толпа стоит и слушает ее речи.
          Верочка смеялась, ее длинные золотые волосы развивал северный ветер, а вороны кружили над ее домом, каркали вороны. Вороны своим карканьем звали ее на битву, что так необходима, ведь вороны знают об этом не меньше людей, чья жизнь проходит под знаком Марса. Которые жаждут духовной жизни, а не мечтают стать придатком материалистической системы, где человек превращен в безличный механизм.
         «Слава всем нам, слава Богам! Освободим Родину от тлетворного влияния капитализма и либерализма!» - кричала молодежь, что стояла под балконом Лиды уже битый час, то были отряды лютой молодежи, что были все в черных плащах, с битами в руках, с синими глазами, с белыми волосами. За их спинами вились черные флаги с черепами и свастиками. Они вскидывали в знак приветствия правые руки, словно бы они вернулись из тех самых боевых действий, где танки вторгались в города и села, а батальоны солдат расстреливали жителей, что не желали приветствовать врагов. Так вот была разрушена Европа, так вот погибала и царская Россия, а ведь люди знали, что ими управляют генералы, которым война нужна ради войны, как лекарство против морщин, дабы доказать самим себе, что они настоящие герои, оставляя за своими войсками сгоревшие города, выжженные села и километры колючей проволоки.

21.

         Верочке еще в школе все говорили, что она ушла в свои миры, а она в ответ лишь молчала. Она уже знала, что она взорвет свою школу. Она подложила динамит и к утру школы не стало. Вместо школы один лишь пустырь остался. Осталось уничтожить церковно-приходскую школу. Она люто ненавидела попов и солдат. Она ночью пробралась по лестнице на чердак. Там она увидела красный флаг. Он был такой огромный. Она распорола красный флаг. В казарме все спали и никто ее не видел. Сторожа она осмеяла и сказала, что он ужасный изверг. Бомба решает все, когда политические партии уже вне игры.   
      Верочка твердо знала, что жить будет только в лесу! Она также знала то, что ей теперь пора в путь отправляться, а не сидеть на уроках и читать глупые учебники. И вот однажды, когда родители спали, она встала с кровати и взяла из шкафа заветный рюкзак, где лежали ее рисунки и тетрадка, где она описывала растения силы, которые бы дали ей билет в иные измерения, а  в правом кармане лежали кассеты с ее записями и портрет солнца в пол-оборота. Она тихонечко закрыла входную дверь и быстро спустилась по лестнице, а в голове ее звучала песни в пустоту. Она села на первый утренний автобус и поехала к вокзалу. Она знала, что растения силы будут поджидать ее у подножия гор, но дальше уже надо будет идти на своих батарейках.
      На вокзале она купила билет в кассе до ближайшей станции «Свидание с морем», где был поселок, а за ним начинались горы во всей своей красе. В вагоне было пусто, она села в кресло и уснула, в ее снах она боролась с тенями, что окутали ее с ног до головы. Название станции вдруг объявил механическим голосом машинист.
       Верочка вышла на пустую платформу, а за платформой вырисовывались одноэтажные домики, а она видела стадо коз, что паслись на желтом холме. Пройдя пару метров, она обнаружила, что здесь есть растения силы, ее внимание привлекли стройные кусты, что были так красивы на фоне голых желтых холмов, что хотелось остаться здесь навсегда. Были кусты и по метру в высоту. Шишечки, листики – все, теперь же надо все рвать, и вот, она начла рвать их в свой рюкзак, и через минут десять она уже сидела в овраге и курила свою любимую трубку, забив до отказа ее шишечками. Она выкурила полностью все содержимое трубки, но чувствовала, что пока что трубка не курит ее, и после этой мысли вдруг увидела, как к ней подошел человек с кошачьей головой. Он вышел прямо из-за холмов, медленно двигался, словно бы летел над землей.
- Что вы тут делаете, барышня, вы, кажется, забыли о своих сегодняшних концертах? Вы играете Шопена сегодня или же Генделя? - спросил ее Кристофер. – Вы же должны быть за роялем в концертном зале, а не сидеть в овраге и курить траву дьявола!
- Каждому – свое! Не сегодня, а завтра будет концерт, милейший, а вообще-то я изучаю шаманизм, что же еще собственно можно здесь делать? Я путешествую в иные миры каждый миг. Вы поймите, любимый мо, что я  уникальное существо, я созидаю и разрушаю миры, я творю гибелью, слышу хохот молний и смех львов, я волшебная, а потому мне надо накопить силы, чтобы проникнуть в иные миры, которых тьма тьмущая! Там же такие чудеса,  такие чудеса! Смертью созидать! – отчеканила она ему, словно бы и не было здесь никакого Кристофера.
 - Я из одного мира, который очень странный, там домов нет, городов нет, нет земли, нет неба, ни воды, ни огня. Я вижу, что в вашем мире люди прыгают из окна обычно, когда им плохо, очень плохо, но в нашем мире нет домов, у нас все иначе происходит, - ответил ей кротко Кристофер. – Я танцую на звезде, я имею в душе хаос! Я ведь тоже исследую другие реальности, как и вы, моя милая!
- Я ведь никто! Мы пришли на землю, чтобы спасти людей от их глупости, чтобы дать знание людям о духе. Или же, чтобы убить людей, разорвать их в клочья, скинув на них атомную бомбу.
- В вашем мире есть смерть, но это не конец, а начало. Помню, когда еще жил в вашем мире,  у меня умерла мать, то я с сестрой пошел искать домовую книгу, а домовой ее спрятал куда-то. Мы вот и искали ее: то был еще ваш мир, так вот, мы искали долго домовую книгу, но без успеха, и вот я стою у окна и курю. Я смотрю на снежное поле и вдруг чувствую присутствие чье-то и шаги в коридоре слышны, я подумал, что это сестра прошла, но это не сестра. На дворе лежал старый пыльный ковер, мы его выбивали только что, вот, я и подошел через время к ковру и вижу, что в его уголке лежит домовая книга. Я позвал сестру, она была у реки, она прибежала на мой крик, я ей рассказал про шаги, про то, что книга лежит на ковре. «Спасибо, мама!» - сказали мы хором. А потом мы услышали, как со всех сторон раздавался ее любимый голос: «Пожалуйста». Мы бросаем тело, словно капитан корабль, что идет под воду. Опыт внетелесной жизни нам дан. Сверхчеловек рождается только в момент своего уничтожения. Мои мечты все сбываются, но я научился мечтать лишь о смерти. В мире этом брать лишь то, что позволит выразить максимально сильно свою любовь к смерти.
       - А моя мать слишком суеверная женщина. Ее уже не манят парни. В тот день, когда я сидела в глубокой медитации, в тот день упала моя мать с кровати на пол, а я видела сон, где она падала. В тот день я поняла, что моя мать уже не будет западным человеком, да, моя мать ушла из мира людей в мир духов. Она уже не сидит в сети. Уже иные дела у нее. В те дни шли колонны людей, одержимых гороскопом на две тысячи двести двадцатый год и мать услышала, что говорилось там: дев ожидает удачный брак с иностранцем.  Мать весело смеялась и говорила, что ей все равно на все эти гороскопы. Ее сердце отдано Иисусу. Иисус есть путь и истина. А еще Иисус дал ей огненный меч, чтобы она рубила им всю свою любовь к миру. Мать хотела бы лишь силой своей мысли убивать. Она будет взрывать головы иностранцам, а из голов их будут вылетать перья голубей, а потом она даст им в руки четки и молитвослов и иностранцы станут совсем иного мнения о Руси, они поймут истинность православия и уйдут в монастырь, дабы там заняться спасением своей души.
       Вот так, сидя в овраге, они созерцали самих себя. Без всяких надежд и мечтаний, желаний нирваны, ада и рая, - ведь теперь все это ровным счетом было пустым, ибо надо уметь мыслить без страха.   

22.


      Кристофер вышел ночью на пустынный берег, где его ждала Верочка. Он увидел, что она плавает у берега, что она приласкала дельфина, а он так и не смог понять, о чем они говорят. Просто телепатия какая-то.
       Он слышал лишь шум волны и крики чаек, но мысли о смерти не покидали его даже в момент соития с Верочкой. Ведь они лежали на мокрых камнях, их тела напряженно двигались, извивались, они оба были счастливы, но счастливы по-своему. Каждый знал в глубине души, что надо умереть вовремя, что «уютные гробы» и «добрые могилы» им вовсе не нужны.
      Они показывали друг другу свои половые органы и смеялись, а чайки глядели на них весело, ибо Великая Пустота властвовала над всем. Раздраженно кричали что-то они друг другу, схватив друг друга крепко в объятия. Никто не мог ничего понять. Они не слышали голоса внешнего мира. Он совсем исчез, провалился в Бездну. Их голоса теперь уже не были слышны морю и чайкам. Пение дельфинов не слышны, сезон дождей вот-вот начнется, но море безгранично отстраненное от них, море лишь созерцает и глотает все, что движется по поверхности, волны слизывают любое тело, что решило плыть навстречу неизвестности.
      Он улегся на эти холодные камешки, он стал сгорать от желания войти в лоно Верочки, но она вышла из воды и прикрыла его черным полотенцем.
- Притаился зверь в чащи, обратилась луна в ум, мой милый, волки и орлы мои друзья, - прошептала она ему, - кроме нас тут нет никого! Смертью создает снова и снова!
Она пригрозила ему пальчиком. Кристофер же ничего не понял. Тогда он сбросил с себя полотенце, а она залезла на скалу, стала махать руками и кричать: «Стихи о смерти есть иллюзия. Смерть есть Смерть!».
        Кристофер же увидел тогда, что все мысли в голове стали медленными, он пытался вспомнить себя, свою молодость, но ничего не мог вспомнить, даже то, как он стал убегать из дома, словно бы, он лишь теперь родился, ведь все эти годы, что он был без нее, прошли для него впустую. А все потому, что он не видел разницы между всеми этими вещами: природа была для него храмом, а жизнь в городе был еще тот ад.
- Я стал змеей, Боже ж ты мой! – говорил сам себе Кристофер, погружаясь по горло в ледяную воду.
      Волна воет, волна под ним теперь, волна просит его, чтобы он еще и еще шагал в глубину, это напоминает просьбу Верочки о том, чтобы он крепче вошел в ее мощное тело, ведь она жаждала вечного счастья в гармонии с Пустотой.
   

23.


        Верочка напряжено говорила ему тогда, когда они шли по темному лесу о том, что она хочет, чтобы ее забрали космические гости.
- Мне просто делать нечего на земле, меня никто не понимает больше, кроме тебя. Я не пишу только потому, что не хочу, чтобы кто-то знал, что у меня вне ума. Я тут удивительным образом смогла сочинить рассказ о том, как на кладбище стали воскресать мертвецы. Когда они воскресли, то на месте кладбища создали парк развлечений. Убрали могилы и холмы. Обелиски и кресты. Теперь там колесо обозрения и лошадки из пластмассы, что мчатся по кругу без всякого смысла. Горожане пируют, забиты по уши в суете, в неимоверной тяге электрического веретена, они сошли с ума. Что ж, говорят, горожане видят бесов, они маячат в монастырях, чтобы спрятать себя от их влияния, но отцы святые не могут избавить горожан от действия их собственного заблуждения сознания. В одном монастыре одна баба прикормила беса, они любят его теперь там всей толпой. Она была сухая внутри, эта костлявая баба. Она же сосала монахам члены, чтобы они могли войти в нее порядочно и достойно. На том кладбище, где сейчас парк аттракционов, она с монахами устраивала оргии. Да, а сейчас там лишь зрелища суетливые, никакого больше экстаза бытия.
        - А мой отец решил быть философом, - начал свою историю Кристофер. – Так вот, он купил кучу книг и читал их день и ночь, но однажды его хватил инсульт. После этого он не мог больше читать. Он дал объявление в газету о продаже всех книг и продал свою бесценную коллекцию, тысячи книг, за тысячу гривен всего лишь. Отец теперь не читает. Врачи запретили. Дома сидит целыми днями и смотрит в окно на проходящих женщин, комментируя про себя прелести той или иной киски. И хорошо, ведь я и сам такой, в час ночной мечтаю о женщине своей, чтобы жить с нею духовной жизнью. Но вас я встретил, Верочка моя любимая, и думаю, что вы просто дух! Я сижу за столом, лампа горит, я пишу тебе, моя таинственная незнакомка, ты обязательно будешь со мной, ведь я сам наколдую ее себе своим письмом. Я закрыл глаза, увидел ее образ, она так манит меня, я описываю его на бумаге, и вдруг лампочка перегорает, а из розетки идет дым. Это все моя сила воображения. Не выдерживает техника его даже. Мысль сильней, чем бы то ни было на свете.
 - А я видела странный сон, в том сне я всматривалась в пыльное окно, сидя в одном из вагонов поезда, что мчал меня на север. Вдруг во сне я понимаю, что это не сон, что это та же реальность, что и тут, вот мы тут общаемся. Я, глядя на снежные степи Тайги, вдруг припоминаю, что когда была маленькой, то немцы вторглись в мое село, где она жила тогда, в ту пору, в той жизни. Я даже не могу это толком описать, тут много неизвестности. Что такое рождение? Где я была до рождения этого тела, где я буду после смерти этого тела? Немцы быстро ехали на мотоциклах по дороге, а жители падали в сугробы от страха, ибо немцы могли застрелить от нечего делать тебя, то был страх необоснованный. Немцы не были изуверами, как их рисуют коммунисты. Да ведь красный террор еще та благодать. Немцы играли на гармошке в русских селах, я слушала с малышами музыку, спрятавшись в саду среди зимних вишен. Когда приехала в центр, то там была тишина, и мертвых тел никто не видывал.  Можно было обойти весь центр по берегу, тогда еще не было воинский частей, как сейчас. Тогда не было и здания больницы, что можно увидеть сейчас за нашей спиной. Тогда было лучше. Чище, суеты меньше, люди были добрее, ведь все трудились на благо светлого будущего, но ада и рая нет. Так что надо готовиться к земле, ибо ад будет ждать язычников. Фашисты-бандеровцы убили моего отца, мать и старшую сестру. Таков сон.
          Кристофер стоял за остановкой и наблюдал тени, что кружились возле дороги. Глядя на желтые деревья, пощипывая лучики солнца, пожевывая прохладный ветерок, ему становилось спокойно и, казалось, что теперь его макушку колыхал некий великан, словно бы парящий над ним, а птички весело чирикали в уютном гнездышке, что было на осине.
      Кристофер ждал автобуса, чтобы поехать в горы, Верочка шла по дороге к остановке. Она подошла к нему ближе и сказала грустно:
- В городе я словно в аду, что тут только мысли о духовной жизни спасают. Тут кабаки не дают мне стать ангелом, ведь искушение такое сильное, что я ничего не могу с собою поделать. Пьянству бой объявила, даже в Анапе вино не пила, когда виделась с дядей. Он мне налил бокал вина, но я дала ему по губам.
      Люди, сидящие на остановке, вдруг встали со своих мест, и пошли в бар праздновать день рождения последнего императора Японии. Верочка взяла за руку Кристофера и повела к морю. По дороге спросила:
- Нормальное у меня сегодня лицо, как ты считаешь, милый?
- Весьма!
- Сны гадкие! Я вчера во сне убила буржуа на остановке. Выстрелила ему в его спину из револьвера в упор, в свиную спину, покрытую черным собачьим мехом! Древнейшие следы архаического человека, мои костные останки и орудия, были обнаружены в Северной Африке; им около миллиона лет! Все - для ночи! Таков мой девиз! Одна я ненавижу там, где все любят.
-  Видишь ли, моя любимая Верочка, в чем дело, я сыт по горло жизнью в городе. Мне  умопомрачения хочется жить в лесу! Я убью всех, кто будет говорить, что пора зарабатывать деньги. Я видел мою тень, она прекрасна! И ангелов видел, они страшны, они смердят! Я читаю по ночам Сведенборга и пишу стихи о Вечности. Ведь кроме Вечности нет у меня ничего больше ни в том, ни в этом мире. Пересытившись телесно, только духовно можно удержать все удовольствия мира в настоящем. Ночью нужно смотреть сны.

24.


         Они шли по центру города осенней порой, а Кристоферу вдруг захотелось выпить бутылку пива, чтобы не было так мрачно смотреть на чернь, что мчалась в метро.
- Верочка, давай пива выпьем, вон кабак, пошли! Ты ведь тоже хочешь выпить пива! – уговаривал ее Кристофер.
-Нет! Ты можешь спиться, у тебя есть шанс спиться. Ты подумай о том, что надо уметь побеждать дурные желания в себе, - нравоучительно молвила она ему. – Не стоит тебе пить пива! Бесы тебя водят за нос. Очнись! Пробудись!
- А помнишь ту синюю простыню, что у тебя на кровати. Так вот, там пятна от твоей менструальной крови и я ночью пару раз во сне кончил на нее, так что у тебя чудесная простынь, дорогая.
- Спасибо, милый, ты великолепен, главное то, чтобы ты хотел меня! Уж я тебя, ой как хочу, всегда хочу тебя, любимый! Идем в лес! Жизнь в социуме всегда оканчивалась пафосом балдежа и экзальтированного единения масс под музику вепря. Это пустяки, что много людей и много умов. У человечества один разум, и он начинает мутиться. О душе никто не думает, все лишь о теле пекутся, о нации, о границе, а о душе не думают. Днем я еще могу бороться, а ночью я становлюсь, как и все,  рабом моих снов. Сны мои ужасны и безумны. И то, чего не было и что далеко, я вижу так  же ясно, как то, что было и что близко, и нет  предела  страданиям  обнаженного мозга. В одном из снов седая старуха поймала на мосту меня и задала мне вопрос, вцепившись в мои плечи своими острыми пальцами. «Хочешь, отдам тебе свои десять последних лет? Ты станешь взрослой и увидишь, что такое счастье иметь мужчину и работу. Тебе тогда будет тридцать. Мигом станешь старше на десять, а я младше на десять, идет? Поддайся этому искушению! Не тяни резину, дай мне свои силы! Дай!». Я ей ответила легко так: « Иди к черту, ты просто глупая тварь, мое сновидение глупое», а после толкнула ее, и она упала в реку с моста.