Сквозь тусклое стекло

      
       Дед, опираясь на старинный посох с рунами, быстро шел по буеракам, что были в снегу, канавам, что были в земном поту, через темные камни, что были в золе, а кругом вели разбросанные тропы, прямо на пустырь вели, а они шел и шел себе, не взирая, на снег и метель. Он сотни раз через заборы перелазил, проходил через два подземных перехода и два стадиона, а все для того, чтобы попасть в бар, где на стуле сидел тот, кто был дико пьян и тот, кто славно ржал и пускал пыль в глаза и не мог стоять на ногах.
- Что стряслось? Что? – спросил у него дед. - Я шутить не люблю, я им всем задам острастку… Я такой! Я не посмотрю ни на кого…Я везде, везде! Внучок, что тебе еще сказать-то, обсудим за бокалом пива твою охоту добывать себе горе. Ты ведь еще одну морщину нажить на лоб хочешь. Мучеников хватает в мире и без тебя. Не даю тебе никаких поручительств на светлую жизнь. Выпьем бутылку-другую пива, ведь нам нужен лишь бой! Мы рождены для войны, друг мой! В самом деле - если бы люди не умирали, врачи никогда бы не знали анатомии, ну и пусть бы не знали, так ведь лучше было бы, чем сейчас. Телескоп убивает романтику луны, увеличительное стекло — красоту эпидермы притягательной женщины.

        Улыбается внучок, потягивая папиросу, глотая горькое пиво, вытирая усы и поправляя лиловый мундир, а потом и молвит дрожащим от волнения голосом:
- Дед, какой ты трогательный, однако! А я маниловщину уважаю, а ты вот лучше послушай рок-музыку, что я заказал в автомате, это тебя развеселит, надеюсь, что это так, мой ангел-хранитель. Все еще не мыслим ведь, идет лишь видимость мышления! Мне так холодно и так жарко одновременно! Я чувствую, что отдал последнюю рубашку ближнему своему. Что Бог вознаградит меня за все мои благие дела. А ведь я вчера чуть не умер физически. У меня была температура под сорок градусов. Мать возле меня всю ночь сидела и рыдала. Боялась, что потеряет меня. А мне хоть бы что! Я не боялся смерти, чувствовал, что могу уйти на ту сторону, но страха не было никакого, а все потому, что меня на этом свете ничего не держит, нет у меня больше женщины любимой. И жить незачем мне, я не могу разделить радость от существования с любимой, пропал совсем! Вот если бы у меня была женщина, тогда б я волновался, переживал, не хотел бы уходить а тот свет, а так, - что мне с того, что уйду? Много ли мне надо? Нужен ли я кому? Моего тут ничего нет! Вот потому и заливаю грусть спиртом, что нет у меня милой, некуда голову свою приткнуть.
- Знаешь, да ты анархист, внучок, ты прирожденный рокер, слушай теперь мою команду, ты, Валера, уходи в свой внутренний мир, ведь снаружи тебя ничего нет. В своем мире только ты встрелиш свою бабу! Она лишь тебя одна и спасет от безумия! – закричал дед на весь бар и все, кто в тот момент слышали его вопль, дружно перекрестились, глядя себе под ноги, а он бросил шапку на столик, где стояли бокалы с пивом и выбежал в ночную мглу. А внук тихонько пил дальше и пытался понять самого себя.
       Дед бежал домой по ночным проспектам, и в голове его крутились разные мысли. Уткнул нос в шинель и ощутил, что ноги несут его в храм. Забежав в ближайший храм, он протянул рубль на свечку, поставил в алтарь свечу и зашептал блаженно бабкам, что мыли пол:
- Вот ходят тут всякие! Ходят люди ранней весной по центру города. С мобильными телефонами не расстаются. Сидят на скамейках, писают в кустики, обедают за столиками кафе, строят планы на будущее, целуются под деревьями, дразнятся, смеются. Шутками кормятся из пластиковых стаканов. И экранов они не боятся, а валят в себя тонны масляной жидкости. А в этот час, на асфальте, у самого бордюра, что у остановки автобуса номер двенадцать, возле рекламы шампуня от перхоти и колбас марки «Съем вас», лежит огромная черная мертвая собака. Передние лапы и задние сложены вместе, а за мертвой собакой наблюдаю я, а она сидит на скамейке и глядит в потухший взор собаки. Я подхожу к собаке, глажу ее шерсть у шеи, а потом достаю телефон, набираю случайно номер и трагично говорю: «Все хотят нирвану, а вам хоть бы что!», а в ответ слышу: «Да, сэр, мы поможем вам, но, сэр, прошу прервать мой отпуск по уходу за ребенком до трех лет и разрешить мне преступить к работе в должности редактора объединения тематических программ, связанных с темой смерти в провинциальном городке бездомных животных. А также людей, что живут благодаря тому, что есть мусорные ямы и свалки, мне хочется заметить, что они тоже низведены на уровень животных. Это моя вина. Не досмотрела. Не доглядела за нищими. Готов начать работу, и снимать про них репортажи, чтобы был мир на земле. Хочу выйти на работу с двенадцатого мая две тысячи восьмого года, а если не выйду, тогда ищите меня где угодно».
     Внучок вышел из бара и сел в автобус, что ехал к храму, где был его дед. Лед сковал асфальт: дороги были ужасающе опасны, но красивы, ведь отражал лед свет фонарей. На льду пингвин стоял и бился о ларек головой, то был шут, что сбежал из детского садика.
        Ехали в автобусе люди с работы домой, тошнотворно воняет толпой. В окошко прохожий мог бы наблюдать, как на первом месте сидел мужчина с белым лицом. Он уперся головой в колени, обхватив голову руками. Ясное дело, он был пьян и жутко хотел проснуться. Тут женщина, сидевшая возле него, сказала деловито, что не может спать сидя, что ей непременно надо лежа спать, и, что раньше она могла спать и на пляже и на работе, а теперь только дома, видимо, она стареет потому, что любит свое тело. И эта женщина подумала, что не плохо бы выйти здесь, прямо у храма, а ведь и внуку нужно было выходить тут. Но ей так сильно хотелось подойти к внуку, спящему мужчине с белым лицом на первом ряду, что был дико пьян, чтобы узнать, как это ему удается спать в автобусе. «Валера, ты ли это, мой боженька?» - думала она. «Лидочка ли или же ведьма с лицом любимой?» - открыв один глаз, дуал он, наблюдал ее лицо мужчина, а потом закрыв око, погрузился в полусон.
       Она быстро взяла его за руку и выбежала из автобуса, опустело место, где только что спал мужчина. Горел красный свет светофора, а врата к храму были открыты, но мало людей стояло у входа, ибо вера в Бога была заменена верой в прогресс и науку, гуманизм. Женщина переходила, держа внука за руку, но вдруг внук проснулся и ушел в неизвестном направлении. А после этого дед вышел из храма со свечой в руках и пошел искать внука.
        Дед шел в горы, опираясь на свой старинный посох. Было начало лета, стояла жаркая погода.    Лидочка шла по полю. Она любовалась ромашками, цветами бузины, зверобоем. Ее интересовал лишь один вопрос: могут ли люди любить всех людей на свете без всякого расчета, просто так – любить и все тут, как Христос. Или же Будду будет уважать, пустоты будет достигать, умереть для мира сможет, бабочка в лесу поможет. Лидочка знала, что, да - она всегда будет любить всех людей и существ и никто не сможет внушить ей, что так не следует делать, ибо любить всех - блаженство, сущее юродство против князя тьмы мира сего.
     Лидочка нежно смотрела на цветочек  и говорила сама себе, что любит его, она смотрела на птицу, что плыла по небу, на гору, что стояла медведем над землей, на озеро, где сидел дракон, на деревья и признавалась в любви к самой себе. Она думала о человечестве и любовь переполняла ее, когда она представляла всех людей на свете и их души, которые такие же чистые, как и у нее, такие любвеобильные и ласковые.
     Вдруг она увидела деда, что опирался на посох, всходил на высокое плоскогорье. Его борода была почти до груди, седые длинные волосы развевал северный ветер. Он был, словно из волшебной саги про драконов и эльфов. Он протягивал руки навстречу солнышку. Он пел гимны любви.
- Ты моего внука тут не видела, дочка? – спросил он со старта у девушки. – Я совсем не знаю где он сейчас. Как звать тебя, милая?
- Внука вашего Валеру? Да, видела, мы учились вместе в школе, - пролепетала она быстро и поцеловала старика в лоб. - Я Лидочка! Идем со мной, отче, вперед, навстречу огню вселенскому!
       Дед задумчиво усмехнулся и представил, как Лидочка будет рисовать лютики в свой альбом, который она взяла с собой. Альбом выглядывал из ее кармашка.
   - Отче, я помню тот миг! Мое сердце ее бешено заколотилось, когда Валера обнял меня за талию и сказал слова, которые заставили мое сердце выпрыгнуть из груди от сладости. Но ведь, то были далекие времена! Прошу обратить ваше внимание на эту чудную пещерку, присядем тут? – улыбалась она спутнику.   
Подойдя к пещере, где обычно спали змеи, они уселись на подстилку и стали молится  за весь мир, чтобы греха не было.
      «Платоническая любовь у нас с тобой Лидочка! Внука потерял, но обрел вас, мое солнце!» - протянул ей дед свою огромную руку. – Будем друзьями!
      Тишина сердца, гармония природы, мир в душе. Лидочка молвит сладко о любви ко всему человечеству. Лидочка есть для деда самое важное событие в этой жизни, и что он будет все делать, все, лишь бы рядышком с любимым существом, а Лидочка бросается к деду в объятия после этих слов. Они замерли на месте от экстаза. Обнимаются. Сидят до самой ночи так. Не шевелятся. Ничего не говорят. Ночью Лидочка плакала и говорила деду, что надо дать свою любовь всем, кто этого хочет, дать любовь – это ее миссия на земле. Это бунт против черни и царства зверя.
      Лидочка думает ехать в Индию и найти там милого Валеру, чтобы потом жить в храме и дарить людям любовь и счастье. Лидочка вдруг ощутила, что совсем не такая, что ей вовсе не интересно жить ради людей.
-  Знаешь, порой я чувствую себя растворенной в холодном пространстве. Будто тонкой плёнкой размазали по стеклу. Жидкость, не имеющая ни вкуса, ни цвета, ни запаха. Моя комнатка по ночам атакована пауками и тараканами, они выползают на свет божий из подвалов, где спят бомжи и собаки, да, они иногда приходят сюда, а еще и мыши приходят. Они шуршат по полу своими лапками и мешают спать, но я твердо уверен, что я в обители вечности, что мне терять больше нечего.
         Были дни и я жил на седьмом этаже, пил вино с друзьями, свесив ноги с балкона, но если бы я и упала вниз, то не боялся б, ибо верую, что пьяному море по колено, так вот я вижу свое кружение над миром материи. Я снова еду в свою старую обитель и буду из окна смотреть на то, как сидит дядька с лысиной большой на голове и пьет пиво, а собачка рядом сидит на земле и лапы тянет к скамейке, а потом запрыгивает на скамью. По улице идет панк, гладит все время ирокез и смеется. Отец ребенка на горку кладет и смотрит, как он скатывается вниз. У него звонит телефон, и он дает трубку ребенку и хохочет, видя как ребенок, несуразно отвечает. Еще шли две девочки в черных мантиях, а за ними две красные и синие собаки шли. Шла девчушка в обтянутых синих джинсах и похотливо виляла бедрами, подчеркивая упругость своих больших ягодиц.
        Я завела себе кошку американскую с большим хвостом и ушами, словно у рыси, такая вот чудная кошка, что все гости не могут оторвать. Я иногда бегаю к морю, хочу сбросить вес, чтобы меня кто-нибудь полюбил, надоело быть все время одной. Валера полюбил, но где этот Валера? Траву пыталась курить, но не пошло дело - не мое.
         Шумит мотор лифта, тросы натянуты, слышу, как чьи-то ноги топчутся в лифте, подпрыгивает человек, пачку от сигарет положил на полочку в лифте и забыл о ней, а вспомнил лишь через сто лет.
         Кошка Алиса дает мне силы жить, бывает, я еще не стара, но мне просто надоел выбор абсурда, ибо мир без Бога давит и давит на меня. Я пила с подругами как-то раз и решила после бурной пьяной ночи стать художницей, рисую картины, пропитанные моей меланхолией и одиночеством, люди ужасаются, а я лишь смеюсь про себя над ними. Они все мертвецы!
        После сказанного, Лидочка обняла деда, она молчала! Она смотрела ему в зеленые глаза, что были полны мудростью неземной, а потом она сидела в позе лотоса и не знала, что же делать дальше, как же быть, полностью она была под властью тихого созерцания огня, что горел в пещере. Простыня на ветру высыхала, ведь она купалась в горном озере, а потом вытерлась им, чтобы тело было свежим и полным сил. Религия денег совсем не была для Лидочки актуальной. В голове пустота ее теперь была, но ведь это блаженство немыслимое! Мыслей нет никаких и что делать дальше – полная загадка.  «Ехать отсюда в Индию» - эта мысль ей будоражит голову вот уже не один десяток лет. Совсем ни о чем не думает девочка.
        Лидочка была счастлива от воспоминаний, когда они с Валерой катались по ночному городу часами на мотоцикле, они когда-то мечтали о том, что будут всегда вместе, что будут пропадать в лесах и молиться за мир на всей земле. Теперь же был день иной, она знала, что ее ждут йоги в Индии. Лидочка в мечтах все дальше и дальше из своего края географического уносилась.
     Дед же обнимал ее и говорил ей нежно о том, что молитва их была услышана и теперь Господь поможет им понять свое предназначение в этом мире. Лидочка была счастлива от речей деда, и теперь жизнь в Индии ей казалась такой сладкой, что она жаждала попасть туда, чтобы окунуться в блаженство, чтобы растворить себя в Брахмане.
     «Только бы подальше от этих стен городских, которые не могут дать мне красоту, я же любить все человечество хочу в силу своего ума и духа!» - думала страстно Лидочка про себя, сидя на коленках деда.
     Уже ночь наступила для уснувшей земли, на небе светила луна и куча звезд, и вдруг Лидочка поняла, что на ночном небе звезды сияли каким-то неуловимым знаком. Она прочла в их сиянии слово Вечность, и теперь лик Господа взирал на Лидочку. Лидочка, закрыв глаза, совсем растворилась в природе, она не понимала где она, тогда дед нежно сказал ей на ушко, словно  Господь, так приятно и ласково: «Останови свой ум, слышишь, детка? Солнце, я с тобой! Я сказал тебе, останови его, крошка! Лучик мой, любовь моя, я с тобой! Я в Индию лечу на крыльях ночи. Нас там ждет в ашраме мой внук Валера. Котик, останови свой ум!»
     Лидочка видела лик Господа на небе, знала она, что звездная свастика - это знак того, что она избрана для миссии духовной, она еще сильнее прижала мощное тело деда к своей груди. Дед понял, что Господь теперь для нее во всем, что Лидочка сошла с ума от этого звездного скопления космической пыли, где так четко вырисовывался лик Бога.
     Лидочка просила  звезды, что сияли в столь причудливом скоплении о том, чтобы Индия радостно впустила ее в свои двери. Молила Бога Лидочка лишь о том, чтобы побывать в Индии и научится там управлять своим умом и телом, встретив Валеру, что покинул ее так внезапно. Вдруг гром грянул и полился дождь. Молния попала точно в скалу, от нее отвалилась глыба, рухнув с грохотом вглубь ущелья. В реку упал огромный кусок камня.
         Дед по-прежнему шел по тропам горным, опираясь на свой древний посох с рунами, он таинственно улыбался звездам, что освещали его путь в Плерому.
     В Индии не все было так гладко у Лидочки. Вот ее автобус подъезжал к вокзалу, а она вдруг видит, как из него выходит Валера, весь в экстазе, молодой человек, которому не хочется ползать, а хочется летать. Водитель начал спрашивать у пассажиров о том, кто же выходить на остановке будет. В ответ ему раздалось много голосов: «я …я…я…я!». Когда же он остановил у вокзала, то никто не собирался выходить, лишь Валера вышел. Все сидели на своих местах и читали книги. Водитель повернул голову в салон и понял, что никто не собирается выходить. Валера вышел, но вышел он так легко, как будто бы и вовсе не вышел. Он заорал, что было мочи: « И так, кто же из вас все время «якал» -  кто? Почему никто не выходит? Почему, я спрашиваю вас об этом!» Тут Лидочка тихо ответила, что это с задних мест кто-то все время кричал, что будет выходить, но она успела за Валерой выйти, чтобы взять его за руку и больше никогда не отпускать. «Так почему же он не выходит никто? Почему?» – орал водитель в микрофон, весь покрылся он потом. Стояла тишина, пассажиры молчали и созерцали пустоту. Тут водитель сказал, что не поедет никуда, пока тот,  кто сказал, что будет выходить, не выйдет на вокзале. Прошел день,  и никто не собирался выходить, и когда люди поняли, что водитель не намерен менять своего решения, то стали выходить друг за другом и ждать другого автобуса, а водитель брал с них деньги за проезд и радостно говорил: «Вот так бы раньше, так бы раньше!»


      Этот дед, что бродил по горам, опираясь на свой старинный посох с рунами, в молодую пору был явным нигилистом, он сидел тихонько на балконе, курил сигару,  пил кофе и обсуждал по телефону биографию Ницше с девушками. Сын же его Сашка резво бегал по дому и орал во все горло песни о Гитлере. «Ты что не нормальный? Чего орешь и бегаешь, скотина! Убью тем, чем тебя породил!» – говорил он, глядя на Сашку. «Не убьешь, я в Индию уеду скоро!» - отвечал Сашка ему каждый раз невозмутимо. «Прости сын, я просто ненормальный!» - ответил, мило улыбаясь, ему отец.
- Ладно, отец, я останусь дома! Не уеду в Индию, - отвечал ему с грустью сын, - жалко мне тебя, старого такого истукана. 
       Этот свой разговор с сыном он вспоминал вновь и вновь, сидя в своей комнате после хождения по горным тропам. Его сын был копией внука. Окно было открыто и все звуки доносились до него отчетливо. Дед был явно тем человеком, что любил себя до безумия. Он был одержим собственным величием. Родился в доме богача, его прадед был знатным меценатом, который наворовал кучу денег и выстроил особняк.
        «Валеру не так просто найти в горах, надо ехать еще дальше» - сокрушенно размышлял дед, думая о том, что кроме внука где-то по земле бродит его сынок Сашка.
       «Мне ведь приходилось часто выслушивать скандалы, что затевал отец и сын. Потому я и решил написать об этом. Такие дети, как я, когда вырастут, то будут убивать себя из-за того, что у них нет денег на любовниц. Но потому-то я и еду в Тибет, чтобы убить свой ум» - думал с тоской Валера, садясь на ослике, что должен был его дотянуть до ближайших ледников Тибета.
     Дед же в этот момент, сидя у окна, глядя на свои длинные пальцы, отложил Достоевского «Дневник писателя» и решил написать о том, какой пейзаж за окном в данную минуту. За окном – вечер. Солнце подходит к горизонту. Оно в лиловых тучах увязло. Море вдалеке шипит и пенится, словно там шампанского полным-полно, а черный корабль плывет медленно гребне огромной волны. Куча маленьких тучек по небу бродят, словно овцы. Хочется улететь к ним и пожить там. Стая ласточек у земли парит, видимо, это еще один день, который останется в его голове. За окном некая двуногая гадость палит резину. Как сильно воняет!
      Дед закрывает окно. Жарко. Лето ведь ужасная пора. Флюгер на соседнем доме замер на месте. В окно видна крона орешника и вишни, а также провода линии электропередач и одинокие дома. Новые построили у самого моря высотные дома и теперь деду эти строения противны. Берега моря не видно – он скрыт за домами. Горизонт хорошо просматривается. Он смотрит туда и видит огромные просторы воды. Сейчас дед слушает норвежский фолк. В последнее время не может слушать бездну ада, ему просто хочется иного мира.
       На улице в вечерний час дед встретил человека, сидевшего на лавочке, и чуть присмотревшись к нему, понял, что это его сын Сашка. Сашка же долго вспоминал, глядя на отца, как он учился в младших классах, увлекался космосом, религиями востока, книгами Е.П.Б..
        Они выпилил по стакану вина в баре на углу, и Сашка сказал ему весело:
- А ты не изменился абсолютно, отец, ты такой же бородатый и волосатый малый, как и в те дни, когда я под стол пешком ходил! – смеялся, заказывая очередную порцию вина, Сашка.
- Ошибаешься, сынок мой, я теперь в лесах обитаю и жду свою милую! – печально произнес отец. А твой сын уехал в Индию, так Лидка теперь ищет его, думает ехать туда. Она сможет его спасти от себя.
- Поделись секретом, как тебе удалось? Ведь ты одно время гнал от себя ее, а теперь жаждешь, чтобы она увела тебя в свою расчудесную страну – вопрошал сын отца.
- Сам  думай лучше, все тебе скажи да расскажи - не маленький! – лихо срезал отец сына. - Лучше расскажи, сынок, как у тебя самого дела обстоят?
- Тогда слушай, что не был я в Индии, я ведь тоже хотел ехать туда вслед за сыном. Я там совсем не смог приблизиться к своей мечте. Ох, если бы ты только мог представить, отец, какие вещи со мной случились там! Значит вот, как было дело. Я же ограбил универсам на краю городка ночью и теперь у меня появились деньги на билет. Ну и вот после этого иду я домой и думаю, что сегодня куплю билет на самолет до Индии, иду я после удачного набега на местных буржуев домой и думаю, что надо бы зайти в кассу аэропорта и взять там долгожданный билет. Зашел я, значит, в кассу аэропорта и тут ко мне девочка такая маленькая подходит и говорит грустно так: «Дядька, дай еды или денежек на еду. Купите что-то поесть, а то не ела давно, хоть помирай от голода. Дяденька, дяденька, я верую, что вы мне купите еды, а то я не ела уже неделю. Живу с братишкой в подвале, где крысы бегают, а мы боимся их и сидим всю ночь на кушетке и глядим в их красные глазки». Я смотрю на нее и вижу, что надо помочь человеку. Беру и покупаю ей на все деньги, что награбил у буржуев еды. Она уносит мешки с едой в свой подвал, благодарит меня, а я иду домой и всю ночь не могу уснуть от понимания того, что не лечу в Индию. Бог ее ко мне послал, меня проверял, насколько я силен в вере. Отец, пошли из этого ужасного места, зайдем в ларек. Купим бутылку водки и выпьем в парке, как это было в старые добрые времена.
- Идем, сынок, идем! – радовался отец. – Нам надо поговорить о наших делах земных и небесных.
     В парке было тихо и пусто. Пару голубей валялись в холодных лужах, а рыжая кошка охотилась за ними. Отец и сын сели на скамью у реки и налили сто грамм в пластиковые стаканчики.
- Да пойми ты, сынок, что обычный человек тоже исследует прошлое. Но он соизмеряет себя с прошлым, своим личным прошлым или прошлыми знаниями своего времени. Делает он это для того, чтобы найти оправдания своему поведению в настоящем или будущем. Или для того, чтобы найти для себя модель поведение на данный момент. Сашка, хочешь, чтобы твой дух покинул тело прямо сейчас? Без боли, без мук – раз и все! 
        Тут отец сделал руками упражнение ножницы, показывая тем самым, что готов помочь сыну в этом деле.
- Ни за что, отец, ведь у нас в сумке еще бутылка водки осталась, вот выпьем эту, потом ту, а потом покушаем пирожков с рисом, а там видно будет, как быть дальше! Мой сын Валера был подобен человеку, которого привязали к дереву, а вокруг рой злых комаров летает. И вот пьют они кровь, а мимо идет женщина. Она подходит и говорит ему, мол, давай я прогоню их. Мне лишь стоит взять и прогнать их движением руки. Нет, нет, нет! Прилетят новые, и опять будут пить кровь, лучше не надо! Так ответил он ей. Моя эра водолея прошла, она снова ушла в пустоту. Так ответила она ему. Золотой век в груди. Его слова. Ее слова были же иными. Лидочка очень приятная и хорошенькая особа!
- Ох, Сашка, ты неповторим! Наш Валера ведь гений! Это он мне как-то говорил в детстве про то, что эра водолея это жалкий обман вроде того надувательства что есть рок-н-ролл. И так, пришла лиса к волку и говорит ему: «Заяц ворует кур. Уже у всей деревни перетащил. Что будем делать?» - «А ты уверена, что это он?» - «У него пух во рту торчал, когда я его видела» - «Точно он?» - «Да, он как меня увидел, так сразу и пустился наутек» - «Да, неужели он был?» - «Он-он, он еще уши прижал, когда через кусты пробирался, думал - не догадаюсь» - «Ты уверена?» - «Да!» - «Надо принять меры» - «Давно пора!».

       Лидочка едет в автобусе на рынок за картошкой и капустой. Она села на переднее сидение автобуса номер девять, а рядом с ним сел дед, который читал «Молот ведьм», он резко отложил книгу и стал глядеть на Лидочку пристально. Он смотрел на нее без смеха, но вдруг заговорил тихонечко о том, что он местный Кулибин, что его так назвали в России, когда он жил и работал там. Но и в этом городе-герое его знают на заводах, как талантливого изобретателя и конструктора чудо – машин, которые не требуют совершенно энергии, они работают от энергии земли, звезд, от силы твоей мысли, в конце-то концов.
- Вот ты мысленно приказываешь машине сделать то-то и то-то, а она в тот же миг делает это безупречно, заметь, что мои изобретения засекречены. Ибо нельзя, чтобы запад узнал про эти схемы, запад умер и догнивает, а Россия еще покажет свое слово всему миру! – с радостью говорил дед Лидочке. - Я вот, девушка, двадцать пятого года рождения, в семнадцать лет пошел на фронт, меня сразу в танковую бригаду назначили, ибо я умел водить трактор, а мой отец был и на первой мировой и на второй. Ему было шестьдесят лет, когда его призвали во второй раз.
      Я ведь сюда приехал в шестидесятом году, я почти здесь полвека. У тебя толщина волоса примерно в ноль целых, три десятых микрона, а я был пионером в микронной инженерии, я изобрел механизмы, позволяющие работать с такими величинами. Сталин хвалил меня, ой как хвалил, ты бы знала! Он лично ко мне ездил на завод и пил со мной чай в подсобке. Он сказал, что Америка дала деньги Германии для того, чтобы уничтожить СССР. Ну и хорошо! Прошлое – это иллюзия.
      Я происхожу из рода мастеров. Мы делали замки, подковывали коней безупречно, к нам ездили со всех сел люди и не могли нахвалиться нашим мастерством. Мне нравится возиться с механизмами. Я уже лет пять на пенсии, а до этого работал на заводе военном секретном, всю жизнь работал! Теперь пришли капиталисты и разорили заводы. Скоро тут будут черти ходить с нагайками по набережной и бить местных жителей. Америка захватит меня, и мы будем рабами у них, эх, горько и страшно мне, но все к тому и идет, но пока я жив, пока я жив – я не позволю Атланте взять себя за горло! Не позволю! Только через мой труп. Знаешь, во снах Америка мне кажется огромным муравейником, где нет людей, там одни машины.
       Я в глазах молодежи вижу пустоту, нет в ней огня, какой был в мои годы в бойцах красной армии. Я ночами не спал, трудился на благо Родины, а теперь же всем плевать на все, кроме своего брюха и крова.
- А я вот хочу стать птицей, - начала ему открывать свои мечты Лидочка, - чтобы улететь из этого абсурдного мира. Не нравится мне это время и эти люди. Я лишний здесь человек. Мои знания никому не нужны. Дед, пойми, что страшное время пришло!
- Да, подруга, не курю табак больше, стал умным, молодые годы позади, - с досадой в горле молвил дед, - Бог меня всю жизнь защищал. Я когда танкистом был, так ощущал это во время боя очень сильно. А вот сейчас я убогий старик, я плачу жене алименты, прости за откровенность. Я недавно наблюдал ночью такую картину. Здание, что строят возле моего дома, а надо сказать, что построили уже этажей двадцать, прямо напротив ракового корпуса и больницы для взрослых, так вот, на этом здании, на самом верху красовался электронный плакат. На нем было изображено сердце ярко-красное, оно пульсировало, вдох - выдох, вдох- выдох, вот же гадость! Чертовы либералы и демократы нагадили в душу людям. Это совсем не то, что я ожидал от этой страны, тут все пошло под откос, тут все стало под эгидой золотого тельца. Гитлер хотел уничтожить православие! А что русский человек без веры в Бога? Ничто! Пыль! Амеба! Винтик, болтик, гаечка! Мы тут все русские, ведь православные. Русский мужик без православия – говно.
      В разговор вдруг вступила женщина, что вела автобус. Она нажала на педаль тормоза, и автобус стал у обрыва. Внизу была карьер, где грузовики возили известняковые плиты, а рабочие загружали материал в кузов машин.
- Я знаю, что человек есть животное, умное, но животное – это Чарльз Дарвин доказал научными методами! – вдруг выпалила она им. – Я верую, что Дарвин есть великий ученый и он не может ошибиться!
- Ничего себе, как вы мелко плаваете, значит, что вы животное? – вопрошала у нее Лидочка.
- Да! Я считаю, что я разумное животное и это меня не беспокоит и не коробит ни капельки. Гагарин летал в космос, но бога там не видел. Гагарин врать-то не будет! Вера в бога есть дремучий пережиток наших предков, сегодняшняя наука доказала, что никакого бога нет и быть не может! – снова она гневно выпалила.
- Ах, вы животное, хорошо, значит, что вы спите со своими детьми? – вопрос задал теперь уже дед.
- Зачем же так грубо! Зачем, мужчина, я не имею своих детей, с чего вы взяли? Но ведь мало ли что, а вдруг мой сын когда-нибудь захочет вставить мне пистон однажды ночью, что тогда? Откажу я ему? Нет! И еще раз нет! Я люблю своего сына, и пусть он любит меня, даже и в половом смысле этого дела! – ловко двигала свою мысль над оврагом женщина-водитель.
- А так, потому что звери это практикуют, а кукушки кидают свои яйца другим птицам. Я осуждаю людей, грешу, знаю, что не святой, но я бегу от материализма как от чумы! – это был ответ деда, но какой резкий ответ!
- А как же Дарвин? Дарвин – то как? Что делать с его теорией о происхождении человека от обезьяны? – уже задыхалась от страха тетка за рулем.
- В гробу я его видел вместе с Лениным и Марксом. Масоны разложили Русь. Петр первый был масоном и с него вся гибель началась. Капитал, мамона, князь мира сего стал лютовать. Коммунисты лишь продолжение всеобщей катастрофы, что сложилась на Руси. Жаль, что дети страдают, ведь себя не жалко! Я жизнь прожил. Грешил. Было дело. Но их жаль искренне. Нет веры в людях! В интернете работают, думают о деньгах. Стали материалистами, духом не живут! Печально я гляжу на нынешнее поколение. Оно летит в бездну. Ужас этого века в том и состоит, что человека разложили до атома, вот тебе и "замок" и "процесс" сразу же народился, благодаря такой губительной почве. "Тошнота" есть диагноз атеистического мира, где власть материи над духом тотальна.
- Ох, как страшно вдруг мне стало, - плакал от ужаса водитель автобуса, -  я боюсь смерти, мне так хочется жить вечно! Ведь сколько музыки хорошей в интернете я еще не успела прослушать! Вот умру тогда, когда всю интересную музыку послушаю!
       Лидочка ликующе заявила, что тетка обязательно послушает всю музыку, которая есть в интернете, а потом в гроб ей положат жесткий диск с тоннами интересной музыки.
- Ой, моя остановка, - прокричал дед, глядя в окно на рынок, где торговки продавали грибы и сало. – Надо бы не пропустить ее!
      Дед стал рвать билетик на две половинки и тут к нему подошел контролер и сказал сурово: «Уважаемый, вы зачем билет рвете на две половинки?». Дед же вдруг закричал на нее: «А вам какое дело? Какое вам дело? Какое вам на хрен дело до того, что я делаю? Хочу и рву! Вот возьму и на лоб вам наклею эти половинки и буду хохотать. Поберегите свои нервы и не лезьте в чужие дела. Ясно? Да? Не суйте своего носа! Вам жить - то недолго осталось, так что не лезьте туда, куда вас не просят!» - «Лучше бы уступили место беременной девушке, а то расселись, а она стоит – вымолвил кондуктор, глядя на девушку, что стояла возле окна, но девушка стала огрызаться, что, мол, она не может быть беременной, ибо она монашка, потом монашка показала пассажирам язык. А потом, услышав слово «культура» от бабки, что сидела у окна, монашка вытащила два револьвера и выстрелила в голову бабке.
     Но дед уже не видел этого всего, ибо вышел на своей остановке и пошел себе мимо скамьи, где сидел его сын Сашка.
        А Лидочка едет в автобусе дальше себе, забыв о том, что произошло только что, ведь монашка куда-то делась, точно так делась, как и труп бабки, который минуту назад валялся на полу автобуса. И снова слышит девчушка речи пассажиров. В салоне автобуса один мелкий, что сидел на коленях бабки кричал истошно и показывал пальцем в окно:
- Бабка, гляди, собачки боятся автобуса, он их  раздавит, смотри же, твою мать! – кричал он на весь автобус.
Они сидели на первом сидении автобуса. Малый все показывал пальцем на собак, что переходили дорогу в неположенном месте, а тетка у руля была с юмором, она легко  успокоила крикуна:
- Это тетя боится раздавить собаку, а собаки ничего не боятся – на то они и собаки.
А потом крикун вдруг перестал пищать. Стал серьезным–серьезным таким. Взглянул Лидочке в лицо и грустно сказал:
- Слушай ты меня внимательно, мне сегодня сон приснился, будто пришел в церковь с какими-то знакомыми, а там все молятся, служители поют песни, молитвы, все так набожно, звонко, а тут я срываюсь, начинаю водить своих знакомых по церкви и показывать им масонские знаки в виде всевидящего ока. Я стал громко кричать, что нам лгут попы. Что я безбожников уважаю больше, чем монахов. А церковь оказалась очень известная в городе и большая, и название у нее такое не русское было, не помню, но длинное. А утром уже по радио напомнили, что сегодня день крещения Руси! И еще, теперь уже о жизни речь пойдет, вот вы знаете, вот вы видите, что тот солдат, который  катается на инвалидной каталке в растрёпанном камуфляже и без обеих ног по салону автобуса номер девять, так вот я слышу, как он мысленно кричит от боли и ужаса на весь автобус: «Уважаемые пассажиры, простите меня, что я, такой молодой, прошу у вас денег». Но пассажиры все воткнули в «Прошу, убей меня», «Книгу мертвых»,  «Отдельную реальность», «Процесс», « Женщину в песках», «История сношений человека с дьяволом»…Но он снова дает мысленный посыл пассажирам: «Я воевал в Чечне, подорвался на мине и лишился обеих ног. Я остался без обеих ног, но приобрёл две отличные противопехотные гранаты». Солдат достал гранаты из кармана. А потом мысленно говорит пассажирам: «Уважаемые пассажиры! А подайте-ка, кто сколько может!».
       Вдруг Лидочка слышит, что публика в автобусе стала смеяться. Орать злобно, чтобы он не шутил. Крикун спрыгнул с коленок бабки и побежал к солдату, чтобы забрать гранаты и выбросить их в окно, но не успел, ибо солдат и не думал шутить. Взял, да взорвал себя вместе с пассажирами автобуса номер девять, но Лидочка успела разбить стекло мощным ударом ноги и выпрыгнуть наружу, ибо в салоне началась скучнейшая давка, которая предшествовала взрыву.
         После этого случая Лидочка долга жила на природе в шалаше. Степь кругом. Лошади пасутся у реки. Тополя одиноко стоят себе. Вечереет. Лидочка жжет костер у реки и ждет Валеру, который уехал в Индию. Ее любимый сейчас там, но она знает, что он вернется. Что не забудет ее никогда, будет в скором времени рядышком, и тогда они сделают тут свое поселение, основанное на духовных началах.
     В это затишье зашла тетка, подросток и ребенок. В тетке Лидочка чуть позже узнала ту монахиню, что убила в автобусе бабку. Они шли полями и собирали маки. Они долго по полям лазили, но вдруг увидели шалаш Лидочки и тогда в знак приветствия тетка прокричала:
-Ура, мы спасены, а то я думала, что мы заблудились здесь. Радость воспитания теперь я познала, знаю, как воспитывать детей без наказания.
         Они подходили к шалашу. Подросток что-то тихо говорит, скрестив руки на груди: «Нет, тетка, лучший метод - это наказание! Бить! Пороть козлов! Бить пересмешников!». Ребенок бросил свою корзину с маками на землю, и сказала громко: «Если наказывать, то ещё больше делать надо на зло, наоборот и напролом, ведь я всегда буду против диктатуры в любом виде!». Из шалаша вышла Лидочка и крикнула им всем в лицо:
- Ну и кто из нас животное? Кто? Вы! Да, вы! Я вас презираю! Прочь идите, чтобы я тут вас больше не видела. Уши надеру сейчас я вам! Убирайтесь в свой жалкий город и там крушите все подряд! Монахиня, я узнала тебя, ты же тогда в автобусе прострелила голову бабке!
      После этих слов эта троица куда-то делась, видимо, они не ожидали такого поворота событий. Но в тот вечер Лидочка ушла в лес, где обнаружила старый дом, что был сделан из бревен.
         В том доме она нашла Валеру, что сидел на стуле в кухне и играл на гитаре. Он пел скорбным голосом: «Она сказала – да, потому что ей давно пора уходить. Страшно ли было умирать? Она сказала, что умирать не страшно, страшнее наблюдать тех, кого оставляешь после себя, потому, что столько ещё хочется им сказать, а изменить, к сожалению, уже ничего нельзя».
-Ты не в Индии, но почему? Ты же так хотел туда, я помню, как ты мечтал жить в крематории и медитировать на горящие трупы! – удивленно спрашивала его Лида.
- Чего я там забыл? Мне и тут хорошо! Где родился, там и пригодился, - грамотно ответил он ей, - а тут я нужнее, чем там.
  - Валерий, ты бы послушал Антонова, ведь его «Страна чудес» в очень медленном варианте  идеально подойдёт для Чёрной мессы и человеческих жертвоприношений!
- Да, Лидочка, да! Этот дом, населенный призраками, идеально подойдет для Черной мессы! - радовался жизни Валера, забыв о своей гитаре, которая лежала сейчас на полу. – Лидочка, тут сущности приходили ко мне днём и ночью. Философы принимали «шок смерти» намного увереннее и спокойнее, чем это делали люди. В городах обычно вокруг меня была лишь только довольно хохочущая, пьяная, возбуждённая толпа, которой просто нужно было выплеснуть на кого-то свою накопившуюся животную злость, а потом они умирают и душой и телом, вот так, эффект стаи всегда смертелен на всех уровнях для развитой сущности.
- Да, Валера, - обняла его Лидочка за плечи, - в страдании есть какая-то доля мудрости, без которой мы бы не поняли, как дорога наша жизнь! Без боли и испытаний даже самые лучшие люди не поняли бы по-настоящему того же самого добра. Здесь все состоит из мысли. Деревья, море, дороги, цветы – все слышат, о чём мы думаем. Это по-настоящему чистый мир. Здесь нельзя обмануть. Давай жить в этом домике, мне кажется, что в окружении леса мы лучше поймем то, ради чего здесь, мой любимый.
- Лидочка, вот в конце декабря я напился в баре, потом вышел из бара, взял палку и избил тут же попавшегося человека, прошел еще метров сто и избил до смерти человека, а когда меня поймали в свои сети горожане, то я им говорил, что мстил всем буржуям на земле.
  - Валера, я помню, как один труп валялся под моим окном. Ты в ту ночь заранее пришел убивать предателей коммунизма, так как убивал их всех топором. Всех, кто в платье красном стоит у стенки, всех кто встречает новый год без трусов. Как знать, как знать, Валера, может быть, ты воплощение Христа, что принес не мир, но меч! Но монахиня уже начала убивать всех, кто мешает одухотворить земной мир. Она тоже ненавидит рабов системы.
- Слушай, Лидочка, смотри на меня, вот я сажусь на землю и глазами вращаю очень быстро, ты смотри мне в лицо, взгляда не меняй, я буду бормотать что-то неясное для нас. Тебе страшно, любимая? – вопрошает Валера загадочно так.
- Нет, а должно быть страшно, милый? – тревожно крутит волос пальцем у виска Лидочка.
- Хорошо, тогда, а если и бессмысленность существования точно так же терзает сознание. Жизнь проходит в тоске по Родине и в бессмысленном накоплении. А теперь страшно? Видишь, звезды горят, что ты о них знаешь? Что они чувствуют, когда ты смотришь на них? Смотри, какую страшную рожу я корчу сейчас. Я показываю тебе язык, дорогая моя Лидочка. Теперь тебе страшно?
- Да нет же, не страшно! Я ничего не боюсь теперь, ведь недавно главный буржуй района плавал в бассейне и утонул и так будет с каждым, кто станет лезть управлять народом: тот либо утонет в море - не суть важно, ибо так требует народ! Вся власть народу! – бодро бьет в стену кулаком Лидочка, а потом победоносно кричит. – Наша власть на небесах, мы уйдем от мира на небеса!
 
    Валера поет в пабе в Англии. Сыро там так, в этой Англии. Он поет свои песни на русском языке под гитару. Пьет пиво, ощущает, как его тут любят. Вся Англия любит его безумной любовью. Ему не жаль ничего. Он пройдет все пути ада и рая. Все это суета. Он пьет пиво и ощущает, что он тут лишь путник. Будет петь и пить, а потом махнет в Париж. Его ждет карьера музыканта, ему легко идти по земле, он будет легко улетать. По мостовой идет и читает книгу, ему не страшно тут находится. Тут кругом его друзья, что любят его и в обиду не дадут. Он живет в гостинице, ест славно и пьет пиво. Купил новые струны для гитары. Вроде жизнь идет по плану. Все так тихо у него и гладко. В ажуре все у парня. Кажется, что он всегда будет так жить без невзгод. От религии его тошнит, от политики его тошнит. Любит ночную Темзу, гитару, пиво и девочек, что танцуют в баре под его песни.

    Сашка уехал в Китай, там он работает на заводе, делает мебель, покупает новые вещи для себя. Вокруг него китаянки ходят, они спят с ним после работы в его съемной квартире. Ему сладко спать с ними. Кажется, что мечта сбылась. Он новый человек, такой теперь весь сытый и пушистый, что аж сам смеется, когда сношает очередную китаянку. Смотрит аниме после работы, лежа на диване с очередной китаянкой. Ходит петь с ними караоке в суши-бар. Ездит в Японию на рок-концерты, купил себе мопед, ездит на нем к монахам, что живут в монастыре. Пьет с ними абсент, совращает их, а они и сами рады, ведь надо понимать недвойственность мира на практике. Без всякой скорби он вспоминает те дени, когда он не знал куда идти. Во Флориду его зовут бизнесмены, мол, там рай для пенсионеров, купи там дачку себе и сдавай ее им. Бабла будет море у тебя, не глупи. Все богатые едут во Флориду, чтобы делать бизнес. Доллары хотят все заработать, а Сашка на заводе работает и ему легко. Тоски нет, светло так внутри, словно лампу зажгли у него в сердце. Оно горит, он целует очередную цыпочку, а она стонет под ним, едва он касается языком ее пятки. Каждую ночь его ждет очередная китаяночка. Он понимает, что в рай попал. Купил себе новые кеды, джинсы, велосипед, кинокамеру. Одним словом, успешный он теперь человек по меркам социума.


        Дед улыбается, сидит на снегу, под горой осталось одинокое село, на горе ему легко, от его дыхания плавится лед. Лидочка рядом с ним сидит в позле лотоса. Ей не страшно жить так. Они в горах уже не первы год живут. Тут им легко дышится, боли нет, страданий нет. Еды им не нужно, они холода не ощущают, когда им хорошо, тогда они сливаются телами. Он входит в ее тело, они становятся одним существом. Ничего не просиходит, им нравится, сливаться телами, они не ощущают времени. Такое иногда бывает, когда ум молчит. Они играются со своим сознанием, с телом своим физическим играются, им нужно превзойти себя. Для них трансгрессия – это путь навстречу к себе.  Тот путь к своему высшему Я. Он душит ее во время соития, она кричит, стонет, он обнимает ее сзади. На снегу прямо они валяются, смеются. Она кидает в него снежок, он ловит его рукой, бросает ей обратно его. Она прыгает со скалы и летит над поселком. Он прыгает за ней. Они летят над поселком вместе, взявшись за руки. Им легко лететь над землей. В поселке лает собака, из хат идет дымок, слышно, как мужики колят дрова, а бабы поют свои песни.