Когда умирает канон

Пьеро пьет свою кровь, улыбаясь опущенными уголками губ. Чучельные, набитые опилками конечности, обвисли под весом длинных белых рукавов его окровавленного савана. Так тихо. Только вода из-под  склеенных ресниц не течет. Застыла наверное.

Какая-то больная нежность, страшный кусок мяса, оскалившийся обломками пронзивших его костей. Кашель. Хрип. Дрожь. Существо у ног превращается в красную тряпку.

Арлекин не смеется. Арлекин стучит разодранной грудью, зажимая длинные раны на аристократичной шее. Так изящны его круговые, коленопреклоненные  метания, так мелодичен его задыхающийся кашель. Больны перебитые пальцы. Арлекин уничтожен.

Бьется в стекло безумный, тусклый мотылек. Удар. След на стекле. Удар. Ломая края крыльев, отброшенный назад пьяный трупик, исступленно кружит вокруг белой, зависшей в невесомости ноги. Плавные линии пальцев не пересекутся с рваной прямой земли.

Ее шелковистые, светлые, простые солнечные волосы покрывают плечи. Вытянувшаяся шея перетянута ожерельем из пеньки.  Губы полуоткрыты, и с угла посиневших чувственных губ стекает нить слюны. Бесстыдная, бессердечная Коломбина.

Окна затянуты брезентом, он весь в дырах, он протекает дождем.

Пьеро. Вечная печаль. Демон несбыточной страсти. Вековая несчастная любовь. Пьеро. Ангел с черными слезами. Он – невесомость.

Пьеро сплевывает кровавый сгусток под подломившиеся ноги Арлекина , и тот падает, как в замедленной съемке. Осколки. Осколки. Осколки.
Ритмичным ознобом откликается труп, скрипит веревка на крюке, вбитом в потолок. Раньше на нем висела кованая люстра, теперь висит Коломбина.

- Это же комедия! – Кричит Пьеро, избегая касаться Арлекина длиннополыми рукавами. Все лицо его в мелу. Лицо насмешника тоже, только этот мел не смоешь, не закрасишь бутафорским румянцем. – Что же ты не смеешься? Что ты не смеешься? Губы болят… Болят твои порванные в улыбке губы. Моя очередь смеяться. Надрываться от рокота в груди и горле! Так что же ты не переиграешь меня на этот раз, Арлекин?

Арлекин мертв. Деревянный и грязный пол стал еще грязнее, ибо кровь красного Демона кажется черной. Арлекин – треугольник.

Холод. Больше некуда торопиться. Пьеро ежится, рубиновые ручьи с губ, на бледный подбородок. Пошатываясь, он движется вперед, к черному роялю, покрытому снегом и пеплом. Руки, дрожат, перебирая знакомые судьбы, перебирая свою партию, где минутное торжество его стало торжеством вечным. Он повторяет этот отрывок, упиваясь, хохоча.

За окном святой январь. Сочельник. Свечи.

Пьеро смеется от души.Рывок кардиограммы. Штиль.

Бесцельно опускаются его пепельные  руки, замирая над клавишами, безвольно опадает голова.

Пьеро умер от голода. Без цели и любви.