Отец

Валя-скрипачка позвонила совсем не неожиданно. Она прознала про её безотказный характер и по любому поводу пользовалась этой безотказностью. Попросила на этот раз прийти в кафе на вечер встречи её одноклассников, чтобы она сразу же об этой встрече написала статью в местную газету. Встреча обещала быть многообещающей, так как одноклассники почти все достигли социальных и творческих высот. Она идти не хотела по двум причинам. Первая: она не пьёт, а там будут наливать. Вторая: там будут все есть, а у неё нет денег на эти излишества. На халяву же она не умеет. Но согласилась пойти за совсем символическую плату.
Вечер 23 сентября выдался дождливым, ветреным и серым. Было откровенно скучно наблюдать за людьми, которым нашлось о чём поговорить только после пятой рюмки. Выпускники все были старше её на 15 лет, так что  смотреть и слушать не хотелось совсем. Да и высОты-то их ей показались сомнительными. А когда в конце вечера за ней ещё увязался в провожатые какой-то серый деятель ниже её ростом, она совсем рассвирепела.
Когда они шли через мост, сквозь свист ветра хотелось выкрикивать особенно злые слова. Но так как деятель ни чем не успел ей насолить, она вдруг вспомнила своего отца. Он в детстве за провинности стегал её офицерским кожаным ремнём с портупеи. Стегал по голой заднице перед зеркалом в прихожей, чтобы она могла видеть своё унижение и бил-то до крови… Бил, к примеру, за то, что её весь день не было дома и её (девятилетнюю!) - тут он называл её матом – по его соображению весь день щупали парни за поленницей дров! А она на самом деле весь день пролежала на маленьком деревянном плотике на старом пруду и наблюдала за пиявками, головастиками и жуками-плавунцами, наслаждаясь тишиной и покоем. Поэтому в сарае рядом с курятником на всякий случай была сооружена петля из толстой верёвки и заткнута за огромным ржавым дедовским ещё гвоздём, который был крепко приколочен и загнут к крыше.
Потом она вспомнила своих старших братьев, бесконечно обожаемых ею, любящих ставить над ней опыты, как над лабораторной крысой. Поэтому и кличка у неё в детстве была – Крыса. Один брат даже на стирательной резинке старательно лезвием для бритья вырезал штамп с этим прозвищем и не менее старательно проштемпелевал им каждую страницу в её тетрадях и даже в дневнике.  А ещё они могли неожиданно накинуть на неё толстое ватиновое красное одеяло посреди комнаты и привалить, чтобы не рыпалась, своими телами, - интересно, сколько она может прожить без воздуха? Это называлось  “сделать ей тёмную”. А ещё её закрывали в страшном сыром подвале на голой земле (она очень боялась темноты и червей!) без света, без еды и воды на три дня. Говорили: “Наверху идёт атомная война, мы тебя спасаем от радиации”…
… От этих воспоминаний было тошно и она пожалела, что не пропустила рюмку-другую в качестве компенсации и исключения. Но, придя домой, крепко заснула, будто провалилась в глубокую и тёмную яму.
Утром долго валялась в постели, чего практически с ней никогда не случалось. Но надо. И она пошла проведать отца. Отец жил в трёх кварталах от неё в своём домике с огородом. После смерти среднего сына и жены, отец совсем  стал невыносимым. Часто кричал на неё из-за того, что у него  пропадали деньги и  он обвинял её в бесконечном  воровстве. Обнаружив деньги в кармане очередного старого пиджака в старом гардеробе, не извинялся, а ещё больше искал причин для криков и гнилых разговоров. Требовал, чтобы она жила при нём, но без детей, так как от детей шум, а он ложился спать уже в пять часов вечера. Была найдена альтернатива – она после ночного дежурства сначала едет к нему (он ей даже для этого купил новенький дорожный велосипед), делает все дела по дому и в огороде, а потом  лишь она отправляется домой к детям.
Когда она открыла калитку, сердце почувствовало неладное. На крыльце  была лужа из блевотины и рядом на земле валялись окурки от сигарет. В их семье никто не курил. Двери были распахнуты. Она вбежала в комнату отца, он лежал в крови на полу и был ещё жив, хотя узнать его из-за зверских истязательств было невозможно.
…Она сидела в шкафу и думала: Моя агрессия убила отца, а не те отморозки, что пришли к нему за пенсией и орденами… Слёзы с рыданьями не давали ровно дышать. А сидеть надо тихо.