Встречь солнцу. Глава4. Встреча

1

Сентябрь 1745 года. Остров Атту. Алеутский поселок расположился на верхней точке островного плато. В том месте, где сходятся все три мыса восточной части острова Атту. Отсюда хорошо просматривается самая конечная точка острова, где непрерывно стоит караул. Дым от сигнального костра, сразу будет виден из поселка. Но это место выбрано еще и потому, что отсюда можно спуститься сразу в пять различных бухт, расположенных с северной, восточной и южной стороне острова. Как и прочие островные обитатели, Аттуанцы ищут спасение в море. Островитяне не обременены хозяйством. Каяк, одежда, гарпун, сеть, вот все их имущество. Мгновение и они у воды. Словно морские звери они исчезают за камнями, рифами и морской пеной.
Это большое преимущество перед врагом, он будет не только обнаружен, но и сам станет дичью, за которой идет невидимый охотник. На такой день боевые байдары приготовлены в каждой из пяти бухт. И это спасало племя Аттуанцев не один раз.
Нынче никто из островитян не думает о беде. Да и как можно о том думать, коли причин нет. Берег и море кишит зверем круглый год, а бушующее безбрежное море надежно защищает остров от пришельцев. Если кого и заносит волею случая на остров, Аттуанцы побивают пришельцев и делают рабами.
Сегодня люди племени Атту проводили в мир духов своего старого вождя. По этому поводу в поселке идет пиршество. Славного воина и правителя будут долго вспоминать на острове. Именно при нем племя острова Атту стала богатым и сильным.
Алеуты знают толк в яствах. Их стол обилен и разнообразен. Прежде всего мясо морских животных. Отваренные в пресной воде ласты и лопатки морского котика любимое их лакомство. Особенно лопатки. Алеуты называют их тачи. От обычного мяса тачи молодого котика отличается очень нежным вкусом и отсутствием сухожилий.
Из рыб наиболее любима нерка. Особенно ее жирные мясистые брюшки. Их тщательно очищают от костей и запекают на углях. Юкола из нерки тоже пользуется вниманием. Приготавливая праздничную юколу, рыбу потрошат, рассекают вдоль до хвоста, очищают от костей и слегка подвяливают.
Особое место в кулинарии островитян надо уделить блюдам, что готовятся в желудках морского зверя. Прежде готовят сам желудок, чаще котика или нерпы. Его извлекают целиком, выворачивают, скоблят, чистят, моют. Затем выворачивают в изначальное положение, завязывают, надувают и сушат на ветру. Получают своего рода сосуд, он хоть и тонок с виду, на самом деле достаточно прочен. В него укладывают слоями юколу и нерпичий жир. Затем завязывают отверстие, что бы не допустить воздух, и таким образом хранят значительно долго. Через два, три месяца рыба пропитывается жиром, становится мягкой и готова в употреблении. Подобное проделывают и с мясом морских животных.
Перетопленный жир нерпы остается жидким как растительное масло. В совокупности с нерпичьим желудком он служит основным консервантом при заготовках. Все же, некоторая сезонность охоты на островах имеется, но более заготовки необходимы во время длительных путешествий островитян по архипелагу. Жиром здесь заливают все, даже птичьи яйца.
Морские моллюски, растения считаются пищей недостойной, и на праздничный стол не допускаются. Единственно чему дается поблажка так это небольшим морским улиткам. Чимигин, так называют алеуты свои «семечки», излюбленное всеми лакомство. Где бы не появилась компания островитян, как тут же остается шелуха от чимигин. Морские улитки слегка отвариваются в морской воде и лакомство готово к употреблению. Редко встретишь островитянина без мешочка с чимигин. Единственно, что еще необходимо для употребления, это небольшая острая костяная палочка, что бы выковыривать мясо из панциря.
Дождь заставил островитян укрыться в улягамах – алеутских жилищах. Улягамы можно сравнить с юртами ительменов Камчатки. Тоже представляют огромные полуземлянки, где ютились до сорока семей, а это не менее двух сотен человек. Но если у ительменов было в достатке строевого леса, то островитяне при строительстве обходились плавником и костями морских животных.
На возвышенных местах, где не должно скапливаться воде или образоваться водостоку, рылся просторный, не глубокий котлован вытянутой формы. Плавни и крупные китовые кости служили столбами и перекрытием. Стыки подгонялись и туго стягивались ремнями. Верх закрывали шкурами, травой и дерном. Внутри, вдоль стен, у каждой семьи был свой угол, отгороженный кожаным занавесом с нарами и жирником для освещения и обогрева. Входом служило отверстие в крыше оборудованное бревном с крупными зарубками кои служили ступенями. Как говориться в тесноте но не в обиде. В поселении Атту было пять таких улягам.
Значительную часть года, особенно в летний период охоты, многие островитяне с семьями перебирались в летние жилища, что представляли собой обычные шалаши. Не смотря на обилие пещер, под жилье они никогда не использовались. Они были территорией мертвых, заказанной для живых.
В центре улягамы имелось просторное помещение, где проводились общественные мероприятия. Тут островитяне и продолжили свой пир, устилая земляной пол шелухой чимигин.

2

Западное побережье острова Атту. Тоже время. Западный мыс острова, словно нос корабля рассекал волны Великого океана. Остров всегда напоминает огромный корабль. Великий океан, черный каменный мыс подстать ему и маленькая Анканы укрывшаяся в гроте под скалистым выступом. Лишь на второй день пути ей удалось добраться сюда. Противный ветер был тому причиной.
В гроте было уютно. Мягкая теплая лежанка, что соорудила Анканы, придавала ему вид гнезда огромной птицы, а белая птичья парка девушки лишь подчеркивало это. Она ждала закат солнца.
Если восточный мыс мог похвастаться восходом, то западному оставалось демонстрировать лишь заход солнца. Эта картина не менее величественна, но в ней нет той тонкости и поэзии как на восходе.
Ослепленная солнечными лучами, Анканы пыталась из под ладони разглядеть, что либо на горизонте. Но это было пустым занятием. Все старания лишь утомили глаза, девушки. Она улеглась в своем гнездышке, прикрыла глаза и задремала.
Разбудила ее вечерняя прохлада. Солнце клонилось к горизонту. Стараясь не смотреть на светило и без того уже воспаленными глазами, девушка занялась починкой весла. Оно подсохло, и сейчас было самое время перетянуть потуже кожаную вязку.
Неожиданно солнце что то застило. Дело обычное, но девушка почувствовала тревогу.
- Небо на закате было чистым! – мелькнула мысль.
Она повернулась лицом и обомлела! Солнце было закрыто парусами огромной ладьи, что двигалась прямо к острову. Каскад раздувшихся парусов, четкий контур судна и слепящий солнечный ореол делали его пугающе огромным. Так предстал перед Анканы бот «Святой Евдоким».
С каждой минутой корабль увеличивался в размере. Оранжевый ореол угасая дрожал будто мираж. Но вдруг последние лучи солнца угасли, туман будто обрадовавшись, сполз на морскую гладь, и видение исчезло погрузившись в ночной мрак.
Мореход Михаил Неводчиков с честью выполнил свое дело. Бот «Святой Евдоким» вышел к Ближним островам прямо к самому крупному острову Атту. На его борту все промысловые были в полном порядке, в том числе и наш иеромонах Димитрий. В этот вечер ему не удалось толком разглядеть остров. Неводчиков боясь рифов не стал подходить с ходу к берегу. Смеркалось, все было неведомо, и ночь провели в море встав на якорь у подвернувшейся банке.

3

Анканы спешила к поселку. Ее девичья натура была переполнена страхом, волнением, и радостью одновременно. Произошло то, чего она ждала с тайным желанием все последние годы. Теперь же Анканы не могла понять и унять те противоречивые чувства охватившие все ее существо. Единственно что она понимала, это то что происходящее необычайно важно для ее племени. Оттого и спешила несмотря на ночное время.
Ночи на островах темные. Звезды и луна редкие гости на ее небосводе. Но для ночного плавания, рожденной в море, это не было препятствие. Море, переполненное мельчайшими морскими тварями, фосфоресцировало необычайно сильно. Свечение выделяло все контуры волн, рифов, береговой линии. Гибкая крепкая  Анканы не зная усталости гнала каяк к поселку.
Надо бы быть осторожнее. Фосфоресцирующий мир обманчив. Не углядела Анканы! Острый камень рифа задел каяк и распорол борт. Лодка медленно наполнилась водой и поглотилась морской пучиной. Девушка схватила ремень, что связывал два нерпичьих пузыря, и ловко захлестнула его под грудь.
Страха не было. Унанган считают воду источником жизни, и особенно почитают морскую. С рождения детей приучали к воде и закаливали купая круглый год. Вода почитается до такой степени, что перед каждым важным делом они обязательно купались в море.
Так что без малейшей паники Анканы с легкостью добралась до берега. Но вот далее путь превратился в муку. В кромешной темноте, ориентируясь лишь подсознанием и малейшими ночными тенями, девушка побежала к поселку.
С начало подъем на крутой берег, тяжелый и медленный. Нога шагает с одного скалистого уступа на другой. Временами обрушивается целая лавина, с шумом уносящаяся куда то вниз.
Мокрая длинная одежда, липнет к телу, цепляется за острые выступы. Прочный материал держит крепко, слышен лишь треск нитей. Но боковые швы парки все же расползлись, оголив тело. На ногах появились царапины и ссадины. Ладони кровоточили, доставляя неприятно жгущую боль.
Неожиданно девушка провалилась в расщелину заросшую гигантским торчащим во все стороны папоротником, издававшего резкий запах, от которого перехватило дыхание. Пришлось напрячь все силы, что бы выскользнуть из этого плена сырой и скользкой растительности.
Взобравшись на плато девушка почувствовало облегчение. Свежий ветер бодрил, а глаза стали привыкать и в такой темноте. До поселка оставалось не далеко. Анканы увидела горевший жирник, что зажигали на сколе возле центрального улягама. Что то вроде маяка. Он был общей заботой, и теперь указывал девушке путь.
Появление Анканы в таком виде, в общественной зале несколько озадачило алеутов. Им вообще свойственно относиться к одежде с определенным форсом. Краски, украшения, материал, мастерство швей все это способствовало особому шику. А тут дочь вождя племени является в таком виде да еще на столь серьезное собрание родников.
Но в облике девушки было столько тревоги, что народ острова Атту замер в ожидании.
- Я снова видела огромную байдару с белыми крыльями. Она появилась с захода солнца, – выдохнула Анканы и силы оставили ее.
- Салигунгин у нашего острова! - вскричали алеуты.
- Крылатая байдара Салигунгин не может стоять на ветру. Ее вновь унесет в море, – высказал кто-то из старейшин слабую надежду.
- Нынче народ Атту плохо чтит духов, забывает старые законы. Это духи послали ее, что бы наказать нас!
Заявление старейшин испугало алеутов. Духи действительно сердятся на них. Даже на реликтовом дереве нынче появилась сухая ветка. Не к добру – явный знак!
Все глядели на Гидгиха. После смерти старого Хадаха, вождем будет его сын Гидгих – легкий ветер, названный так за приветливый и добрый нрав.
- Анканы укажет нам путь, и завтра, на закате солнца, мы выйдем с дарами к берегу. Будем просить милости о прощении! Духи всегда были милостивы к племени острова Атту, примут дары и на этот раз! – торжественно молвил мудрый Гидгих.

4

Утро в алеутском поселке начинается рано. Чуть забрезжит свет и из нор улягама появляются стриженный головки вездесущей ребятни. Дети, в особенности мальчишки, пользуются полной свободой действия. Целыми днями они лазают по скалам заря гнезда, купаются в море, плавают на мелких байдарах, что ладят сами тут же на берегу. Лишь голод и холод загоняет их обратно в жилище. Но обсушив одежду, подкрепившись, захватив кусок мяса или юколы, они вновь исчезают от родителей.
Детей много и они вездесущи. Видимо от того и сложилось так, что у алеутов главные вестники всему дети. Они полностью осуществляют связь на острове. Это можно сказать их обязанность, которую выполняют весьма ответственно и с большой охотой.
Взрослому достаточно поймать пробегающего мимо сорванца, сообщить содержание вести и адресата. Можно передать и какой предмет, лишь бы сорванец мог его утащить.
Получив задание, тут же оставив игры, сколь интересными они не были, мальчишки принимались за исполнение. Им доверяются любые вести и поручения, будь то хоть приглашение в гости или нанесение оскорблений. Надо сказать удобно! Ведь при отрицательном ответе и нужды нет встречаться. Более того взрослым даже не полагается отрываться от дел и самому совершать что либо подобное. Можно не беспокоится, исполнение такого поручения для них дело чести и личного престижа.
Сегодня дел хватает для всей алеутской ребятни. Они бегают внутри улягам, снуют между ними, кружат по хижинам и вокруг поселка. Одни требуют возврат своей вещи, другие заказанного для обмена товара. Шутка ли, ведь сегодня избранные от поселка люди пойдут к берегу, встречаться с неведомыми существами, которых многие считают посланниками или даже самими духами, спустившимися на крылатых байдарах из верхнего мира.
По такому случая достали нарядные парки из птичьих шкурок. Шитые по фигуре, крашенные разноцветными узорами, они выглядели необычно и привлекательно. Украшений тоже было в достатке.
Поиски Сунам Кума - «Святой Евдоким» заняли весь день. Ночью его отнесло в море, и бот смог вернуться к острову лишь по полудню. Для стоянки русские облюбовали один из южных заливов, что отличался крутыми высокими берегами, и заканчивался просторным пляжем в глубине бухты. Здесь было подходящее место, что бы укрыть судно, а выше по ущелью  обустроить лагерь.
Вся команда промысловых и моряков общим числом в сорок пять человек, включая иеромонаха, тащили бот в русло небольшой речушки. Работа привычная и от того спорилось шибко. Все необходимые катки и лаги были привезены с собой и сейчас несли службу. А потом их пустят на ремонт судна или используют при строительстве жилья. Спрос на добрую древесину всегда имеется.
Для этих мест стояла самая обычная погода. Промозглость плавно переходила из тумана в моросящий дождь. Казак, что на скале обозревал окрестность, просигналил о появлении островитян.
Все ждали этого момента, но все же подобное происходит всегда неожиданно. Небольшая флотилия байдар неспешно зашла в бухту, и замерла вблизи берега.
Русские промысловые, взяв ружья в руки, наблюдали за дикарями. Опыт общения с чукчами и эскимосами, которые и по сей день проявляли крайнюю агрессивность и дикость, заставлял быть весьма бдительным. Пожалуй лишь один человек радовался появлению островитян. Это был Димитрий. Ведь наконец он лицезрел диких язычников, коих жаждал обратить в веру Христову. Правда передовщик Яков Чупров строго наказал ему не лезть на перед до поры.
В наказных грамотах, что выданы промысловым в Большерецком остроге ясно сказано, что бы действовать добром и уговорами, дружелюбием и уважением к местным обычаям сделать аборигенов союзниками. Даже подарки выдали из государевых амбаров: ткани холщовые, котлы медные, иглы портняжные, да бисер цветной.
Не стал Чупров скаредничать, все выложил. Невиданное богатства и чудесные дары от белого царя легли перед старейшинами народа унанган.
Любопытство взяло верх, и вождь Гидгих в сопровождении свиты вышел на берег. Это была первая встреча русских промышленников и аборигенов алеутских островов. Какое-то время стороны с опаской разглядывали друг друга.
Впечатлительные островитяне, эти дети природы вскоре не могли сдерживать своих эмоций.
- Алик-уаа!? Алик-уаа!? – бес конца повторяли дикари, выражая этим и удивление и вопрос: «Что это?».
Подарки для них были настоящим чудом. Но оказалось, что более всего их удивляют высокие и лохматые шапки пришельцев.
- Алик-уаа!? Алик-уаа!? – без конца кричали они, от возбуждения размахивая руками.
Обычный русский колпак с меховым отворотом привлекал у них больше внимания, чем огромный корабль с белыми парусами, или скажем железная утварь, или те же медные блестящие пуговицы на одеждах.
У самих алеутов кроме несуразных деревянных шляп головных уборов не было. А те, более ритуальные, магические предметы, для удобств и тепла не годятся. Ведь алеутская шляпа не согревала, защита от солнца тоже ни к чему, здесь оно в редкость! А на море, на ветру, от такой шляпы лишь неудобство. Но своеобразие удивительное! Так и тянет сравнить алеута с птицей, где птичья парка дополняется деревянным клювом, а быстрое движение каяка по воде с полетом.
Так это или нет сейчас ответа не найти, но русские получили название Салигунгин за свои колпаки, а островитяне название Алеут за свое любопытство и эмоциональность.
Русские стояли плотной ватагой, с заряженными ружьями. Сабли, и копья убраны с глаз, что бы не пугать гостей. Но ружейный залп мог срезать дикарей при малейшей от них опасности. Хотя опасности вовсе не было. Те копья с костяными наконечниками, что были у островитян оказались жалким подобие смертоносного оружия, и у русских промысловых вызывали лишь улыбку. Меж собой они сразу прозвали алеутские копья костяными спицами. Ими трудно нанести даже серьезное увечье.
Не видя угрозы со стороны салигунгин, алеуты потеряли всякую осторожность. Забрав подарки белого царя, они принялись за осмотр имущества гостей, что вызвало сумятицу и  недовольство промысловых.
Прежде их внимание привлекла лодка со «Святого Евдокима. Один из алеутов подошел к ней, и стал руками щупать деревянный борт. Его твердость, по сравнению с кожаным каяком, вызывала удивление. Затем он стал пробовать крепость досок костяным копьем, отчаянно пытаясь пробить им деревянный борт.
Чупров, набравшись решимости, что бы охладить разбуянившегося дикаря, подошел к лодке. Но тот, войдя в раж, все продолжал тыкать в борт копьем, не обращая внимания на передовщика. Тут Яков осерчал и бесцеремонно пихнул дикаря прикладом ружья. Но и это его не успокоило. Лишь внимание переключилось на новый предмет, коим Чупров в бок пихнул его. Ружье имела вид обычной дубины, и не пугало, а вот невиданный на острове, твердый как камень металл вызвал любопытство.
Русские и алеуты, видя в том для себя лишь забаву, наблюдали за происходящим так, между делом. Все были возбуждены и заняты своим. Мирный ход встречи в целом радовал и русских и островитян.
К этому времени дикарь изловчился и схватил ружье Чупрова со стороны ствола. Требуя показать ему необычную дубину, он тянул ружье к себе. Чупров же, сопротивляясь, тянул за приклад в обратную сторону.
Кто-то из русских даже засмеялся. Но тут произошел выстрел. Он прозвучал в тишине острова словно гром. Облако порохового дыма, обдало зрителей запахом серы, и закрыло дерущихся. Когда же дым рассеялся, всем предстала страшная картина. От выстрела в упор, картечь разворотила дикаря, выставив его внутренности на всеобщее обозрение.
Все получилось нечаянно, и сам Яков, ошеломленный неожиданным выстрелом, продолжал стоять недвижимо возле изуродованного алеута. А вот дикари были напуганы до смерти. Звук выстрела, сноп огня, пороховой дым были замечены дикарями. Побросав копья, подарки, они бросились в спасительные байдары и в мгновения скрылись за утесами острова.
Останки убиенного алеута вскоре унесла в море прибойная волна, заодно смыв следы крови на черном песке.
- Негоже вышло для начала! – первым высказал свое мнение мореход Неводчиков. – Ты что Яков в первой ружье держишь? Чего испужался? Ведь они словно дети малые!
- Дикарь подступал ко мне. Костью в брюхо мне пырнуть метил! Вот оборониться и пришлось, – соврал Чупров.
- По мне так правильно, что передовщик пальнул в дикаря. Наперед пужливее будут Видел я как тот грудью пошел на Якова, - поддержал Чупрова Лукаха Беляев.
- Прав или не прав? Какая теперь разница! Исправлять надо содеянное! – молвил мореход Неводчиков.
Послышался одобрительный говор покручеников. Было ясно что большинство взяло сторону морехода.
- Лучше замирится с иноземцами!
- Для большей надежи аманатов взять. Так по Сибири с истории повелось.
- Для такого дела толмача надоть.
На круг выпихнули артельного толмача Ивашку. Хлопец был Анадырским, из крещеных юкагир.
- Сказывай! Распознал чего, из того что баяли алеуты? – Чупров вновь брал власть на правах передовщика.
- Так господине! Ничего Ивашка не понял! Болтают, что не попадя! Не уразуметь!
- Толмачь ты по всему никчемный, оттого и не уразумел, - нагонял Чупров страху на юкагира.
Тот, не зная как должно ему быть, молчал в растерянности.
- Зря ты так! Я Ивашку давно знаю! Бравый толмач, и грамоте нашей обучен, - заступился кто-то из казаков.
- Чукочий знаю, тунгусский знаю, эскимоса знаю, а что говорят алеуты не понял Ивашка.
- Отколь знаешь прозвище сих иноземцев.
- Ивашка прозвище не знает! Ивашка знает чукочье слово алеут! Это на русском значит островной житель.
- Значит алеуты! Они и сами кричали подобное слово…
- Алику кричали господине, Алику, - подсказал толмач, хоть в чем то угадивший начальному человеку.
- Так кто пойдет к дикарям? Снесет подарки и заберет кого в аманаты?
Наступила мертвая тишина, желающих не оказалась.
- Пускай наш монах, батюшка Димитрий до них ходит! Однако для того и прибыл на острова, чтобы слово божие услышали сии язычники! – ехидно улыбаясь предложил Лукаха Беляев.
Внимание всех теперь переключилось на Димитрия.
Димитрий вышел в круг. Легкая бледность покрывало его лицо, еще по юношески свежее и не омраченная печатью прожитых лет.
- Я готов идти до язычников. Жизнь моя служение господу, и все мы в руках божьих!
- Вот и славно! – потер руки передовщик, - с защитой божьей всегда покойнее. А мы смертные тебе подмогнем! Крест православный сладим. Тепереча сей остров за Российской империей значиться, и нам русским людям тут промыслы ладить. Передай их главным людям, что обижать алеутов не будем, ежели они нашу сторону возьмут, и послушание кажут.
Чупров уже успокоился и даже чувствовал себя героям. Теперь он искал взглядом Лукаху Беляева.
- Сей покрученик, - размышлял он, - показал себя ныне верным человеком, и часть людишек за ним держится. Мужики правда все гулящие, беспашпортные, одно слово - воровской народец. Зато остальных к ногтю прижму. Особливо морехода Михаила Неводчикова требо на место поставить, что бы супротив передовщика слово не молвил.
- Лукаха Беляев отныне будет десятником и первым моим помощником, - молвил Чупров, обведя взглядом ватагу.
Разный народец собрался на промысел. Скаредничал купец вот и набрал гулящих. Те за одни харчи готовы подписаться. В промысле от них толку не много. Зато в зернь играть горазды, да смутьяны добрые. Но видимо так кости пали. С сего дня на них основная надежа у передовщика.
- Возьми Лукаха товарищей своих, и ступайте крест православный ладить. Да сажени четыре, что бы любо с моря  виделось. Пока мы здесь промысел держим, сей остров для всех заповедным будет.

5

Алеутский поселок. Тоже время. Беда пришла на остров Атту. Народ Унанган потерял свое имя. Теперь они Алеуты. Виной всему белые бородатые люди, носящие шапки, что прилетели к ним на огромной крылатой байдаре.
Молодой вождь Гидгих – Легкий Ветер и старый шаман Кавах - Морской Лев сидели в большом зале главной улягамы. Старейшины острова Атту собрались на большой совет.
- Прогневались на нас духи! Салигунгин посланы ими в наказание несчастному народу унанган, – молвил Гидгих и погрузился в думы.
- Они мечут молнии словно гарпун. Мы не в силах противостоять им.
- Надо идти всем людям птицы к священному дереву. Принесем великие дары главному духу. Тогда он смилостивится и заберет с острова Салигунгин мечущих молнии.
Это произнес шаман и старейшины согласились. Застучал бубен, запели струны чаяха. Взяв дары, племя отправилось к священному древу.
Любили островитяне это место. Деревья на островах редкостью, да и то все более искореженный ветром стланик. А это иноземное древо, найдя убежище среди каменных скал, росло вольно. Видимо климат и почва тоже пришлись к стати и дерево стало заслуженно нести звания священного древа.
За многие десятилетия, будучи в центре внимания островитян, оно не только поднялось ввысь и раскинула ветви вширь. Преобразилась и уютная заветная долина. Здесь появились площадки и дорожки уложенные цветными каменьями и морскими раковинами. Заботливые островитяне несли их сюда со всего острова, превратив долину в ухоженный садик. Ну а ветви древа, по обычаям всех язычников, были украшены всевозможными вязками амулетов. Здесь крылья и хохолки от пернатых созданий, кусочки шкурок бобров и котиков, роскошные песцовые хвосты.
На этот раз шествие нельзя назвать праздничным. Звучали мелодии острова Атту, воздавались хвалебные песни, пестрели нарядные одежды, но лица островитян были грустны и задумчивы.
Немного растянувшись, процессия проникло в долину, через тесный, расчищенный проход. Здесь и есть то укромное благостное место. Вот оно, священное древо острова Атту!
- Алик-уаа!? Алик-уаа! – вскричали алеуты, а затем онемели и оцепенели на месте.
От реликтового дерева, казавшегося всем неприкосновенным, остался один лишь уродливый пень и куча щепок.
Добро поработал тут русский топор, да и лесорубы оказались удальцы. Под чистую срубили, и то рухнуло славно, раскидав священные амулеты по всей долинке.
На островитян жалко было смотреть. Растерянные, открыв от удивления рты, они топтались на месте, озираясь по сторонам, не в силах прейти в себя. Рушились все их устои, казавшиеся до сего дня не зыблемыми как их острова.
Но это было лишь начало тех испытаний, что уготовлены им на сегодня пришлыми Салигунгин.
На самой высокой сколе, что стояла у входа в долину, лицом к морю высился огромный крест. Свежевытесанный из прекрасного заморского дерева, он стаял на вершине утеса словно угрожая всему старому миру. Даже ветер в панике разорвал над ним тучи, и те, превратившись в стаю облаков, в страхе улетели прочь.
В образовавшуюся небесную брешь вырвался сноп солнечных лучей. Он залил светом православный крест на вершине скалы, осветил божьим сеянием всю долину и потрясенных, растерянных островитян.
Кульминацией этого тяжелого дня было явление иеромонаха Димитрия. Размашисто положив крест он предстал перед язычниками в полном церковном облачении, согласно своего сана. Мало ему довелось справить служб в сане священника, оттого одежды были свежи и ярки.
Священника в православии еще называют иереем. И если священник является в то же время монахом, то он называется иеромонахом, то есть священномонахом. Это весьма почетно! Ибо их деяние множит число истинно верующих, угодно богу, тяжело и опасно. Порой, как почетное отличие, им дается звание игумена или более высокое звание архимандрита. Особенно достойные из архимандритов избираются в епископы.
Так что можно представить с какой гордостью наш юный иеромонах Димитрий облаченный в священные одежды вышел к своей будущей пастве. Без всякого страха, уверенный в защите господа он предстал перед дикарями язычниками. А ведь в их головах мысли определены не были. Любая мелочь могла обратить их куда угодно. Оттого надо уважить смелые и высокие порывы Димитрия.
Он был облачен в черную до пят ризу, поверх которой лежала белая фелонь, а по груди спускалась еще более нарядная епитрахиль. Фелонь и епитрахиль были расшиты по краям ажурной синей каймой, а между ними выбиты по ткани такие же синие кресты. На груди весел серебряный священнический крест. В правой руке Димитрий держал большой золоченый крест, а в левой библию в дорогом синем переплете.
Но главным украшением все же оказалась высокая камилавка, что в локоть длины возвышалась над его головой. Спадающий с нее легкий, черного цвета шлейф, колебался на ветру как знамя православия, оживляя общую картину.
Камилавка и оказалось тем поворотным элементом, что привел мысли островитян в русло всеобщего благолепия и послушания.
- Это главный Салигунгин! – выкрикнул старый Кавах.
Камилавка – эта невиданной высоты шапка совершенно лишила старого шамана воли, и он с грустью по старой жизни скорбно опустил голову.
Димитрий поднял над собой крест!
- Возрадуйтесь дети мои! Отныне Господь наш Христос с вами!– крикнул иеромонах. И все пали на колени словно агнцы, и склонили головы, словно в поклоне.
Такой удачи Димитрий ни как не ожидал. В одночасье сотня язычников предстало перед иеромонахом готовое для крещения. И Димитрий едва не начал тут же таинство крещения. Но помыслы его были чисты, от того и остановился. Ведь Христос сказал:
- Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди. Если заповеди Мои соблюдете, пребудете в любви Моей.
- Надо прежде растолковать сим язычникам суть веры Христовой и таинство крещения, - вздохнул Димитрий. – А то дело тяжкое. Коль язык их не знающи, скоро выполнить не можно!
Димитрий направился к алеутскому вождю Гидгиху. Тот едва выдерживая достоинство с удивлением лицезрел иеромонаха.
- Дети мои! Возрадуйтесь! Я иду с вами, что бы донести до каждого из вас слово божье! Если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие. Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух, – молвил Димитрий
Понять его слова было невозможно, и алеуты еще ниже склонили головы.
Все складывалось, как нельзя лучше. Покорность алеутов трогало до глубины души. Наивные, доверчивые, и абсолютно беззащитные дикари уверовали в высокое происхождение пришельцев. Они будто ждали и желали посланника божьего. Им и оказался Димитрий, черный священник, посвятивший свою жизнь служению господу, и неожиданно приобретший желаемую паству.
Сейчас лишь требовалось понимание. Именно языковое, способное объяснить все сложности предстоящих событий.
Толмач - юкагир Ивашка, топтался рядом. Сейчас вся надежда на него.
- Постарайся объяснить, что нам должно жить в мире. Более убивать и калечить не будем. Пускай не бояться.
Ивашка принялся толмачить с великим прилежанием. Он действительно оказался способным к языкам, и за свою кочевую жизнь много познал языков и наречий. Сейчас он перебирал все, что не попадя шло на ум. Тут тебе и чукочий, корякский и ительменский говор. Лишь заслышав эскимосские слова Гидгих отчаянно замотал головой. Среди Аттуанцев оказались знатоки сего языка.
Начавшиеся переговоры вышли весьма оживленными. Толмачи перебивая друг друга, по долгу болтали между собой, и по редким радостным возгласам, чувствовался определенный прогресс.
Всеобщее кислое настроение сменилось любопытством и последующим оживлением. Но, помятую прошлое, островитяне остерегались близко подходить к Димитриу. Тем более, что важность его персоны, благодаря высокой камилавки, с коей большинство алеут не сводило глаз, было вне сомнения. По истине, для них это было непререкаемым подтверждением.
Вождь и тоен острова Атту - Гидгих стоял против Димитрия. Он сохранял полное спокойствие, и казалась, был доволен столь оживленными переговорами. Но вот о Димитрии этого сказать ни как не можно. Бестолковость переговоров весьма затянулась. За все время не единое слово, сказанное им, не дошло до сознания островитян, но в понимании друг друга у толмачей подвижка была. Они радовались этому как дети, а взгляд юкагира Ивашки будто говорил:
- Вот видишь и на Алеутском могу гуторить!
Но время уходило, алеуты теряли интерес как дети к затянувшейся игре.
- Ивашка! Ты брось попусту болоболить! Про аманата глаголь дикарям. Пускай в аманаты кого из родников дают!
Димитрий давно приметил двух подростков, что обособившись, стояли поблизости. Независимые, гордые повадки выдавали их родство, да и сверстников более не было.
- По всему дети тоена, - сразу подумалось ему.
Да и как, не заметишь такое совершенство. Девушка и юноша были теми созданиями природы, что встречаются только в укромных и заповедных местах. Создатель явно уделил им больше внимания нежели остальным. Они были настолько гармоничны, что при других обстоятельствах, стали бы предметом восхищения, но сейчас у иеромонаха вызвали другие мысли.
Конечно это были дети Гидгих: дочь Анканы и младший брат Темнак. Оба они, во все глаза, следили за Димитрием. И это созерцание казалась самым ярким событием в их жизни.
Облачение священника по своему покрою не отличалась от алеутской длиннополой парки, а цвета – черный, белый и синий считались у островитян священными. Дополненное высокой шапкой, это одеяние вызывало к владельцу чуть ли не божественное поклонение.
- Салигунгин требуют от нас аманатов! Тогда они не тронут наших селений! – огласил Гидгих, поняв наконец русского толмача.
Аманатство понятие известное и на островах дело обычное. Можно сказать даже приветствовалось. Ведь чужеземные аманаты и рабы, по сути, единственный приток свежей крови в замкнутой жизни островитян.
Димитрий указал перстом на Темнака.
- Сын вождя будет достойным аманатом и на острове воцарится мир! – молвил монах.
Неожиданно для всех Анканы заградила брата, и, опалив взором Димитрия, заявила:
- Салигунгин должны тоже дать аманата в племя унанган!
Их глаза встретились. Димитрий и Анканы стояли так близко, что ощутили исходящее тепло и запах друг друга.
Запах ладана от рясы священника был незнаком для Анканы. Эти благовония вызвали ощущения покоя и умиротворения. Будто рядом что-то большое и надежное.
Анканы вся дышала свежестью, и ее запахи лишь подчеркивали это. Все нектары разнотравья, моря, ветра собрались в этот букет и буквально пропитали девушку.
Эти запахи были куда сильнее ядовитого Аконита. Они не пугали и не вызывали паралич, но от них туманило голову, и усиливалось сердцебиение. Они поражали навсегда, изменяя судьбу, даже наперекор самому создателю.
Черный монах даже на мгновение забыл о важности происходящей миссии. Очарование девушки было столь сильным, и до сего дня неведаным, что показалось ему, в сей миг, божественным, а не греховным.
Вождь Гидгих довольно и с благодарностью взглянул на дочь. Она сказала его мысли, и, кивнув головой, подтвердил эти слова. И вновь островитяне были удивлены до крайности.
- Благословено Царство Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь! – промолвил наконец Димитрий, что бы вновь оказаться на грешной земле.
- Я сам буду аманатом у алеутского народа, - смело заявил он, и прочитав молитву перекрестился.
- Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Аминь!
Затем Димитрий взял Темнака за руку и препроводил до Михаила Неводчиков, что до поры укрывался за камнями. Монах и мореход последнее время сдружились меж собой, найдя много общего в своих устремлениях и взглядах.
- Не дай парня в обиду! – попросил на прощание Димитрий.
После чего он вернулся к алеутам, и возглавив процессию пошел к их селению. Странная получилась картина. Впереди православный священник с поднятым вверх крестом, а за ним дикари язычники. Внешне, Крестный ход да и только!

6

Лишь один старый алеут незаметно покинул долинку. В руках у него было весло, но это обычный предмет в руках островитян, и за частую служит обычным посохом.
Конечно это был Кавах. События последних дней и гибель священного дерева острова Атту печалили старого шамана. Народ унанган в древности поклонялся то птице, то дереву, то духам моря и земли. Не было крепкой веры у родников, оттого и остались лишь воспоминания, шляпа в виде клюва, да пень от дерева.
Спасаясь от врагов унанган уходили по островам все дальше и дальше от Большой земли. Казалось, их жизни теперь ничто не угрожает. Но пришла беда откуда не ждали! Огромный белый корабль появился со стороны захода солнца! Страшные бородатые пришельцы в высоких лохматых шапках растоптали их веру в одночасье. Срубив святое дерево острова Атту, они соорудили из него крест, что стоит теперь на вершине горы, раскинув свои перекладины в разные стороны.
Теперь он святое место. Старый шаман сразу приметил, что у каждого пришельца на шее весит амулет в виде креста, а главный салигунгин держит еще крест в руке, размахивая им будто веслом. Крест у пришельцев символ веры.
Кавах, как и все, не понимал до конца происходящее, но четко сознавал, что от строй веры остался лишь один пень, но и это напоминание скоро исчезнет навсегда.
Шаман брел к пещере Малухакс. Всего несколько дней назад они согласно старым обычаям проводили в мир духов старого Хадах. Столб, что загораживал вход в пещеру, был не тронут. Люди боятся погребальных пещер, ни один не побеспокоил старого вождя, и не покусился на его роскошные вещи.
Худое тело старика с трудом протиснулась между столбом и камнем. Крыло птицы, что украшало локоть шамана, зацепилась и упала на землю. В пещере стоял смрадный тяжелый запах.
- То потеет мой друг Хадах, погоняя байдару в страну духов, - подумал шаман.
Смеркалось. Немного серы, искра и жирник осветил своды пещеры. Привыкнув к свету лампады, Кавах без труда распознавал мельчайшие уголки подземного мира.
Он, нарушая все старые традиции, медленно брел в глубь пещеры. Жирник красноватым пламенем едва освещал пространство. Со стороны казалась, что идут двое, шаман и его тень. Тень, согнувшись и кривляясь по стариковски, следовала за Кавахом. Длинный козырек алеутской шляпы, делал ее еще более нелепой и уродливой.
Жирник осветил свод подземного зала. Байдара с гребцом была на месте. Видно что Хадах добрый пловец, как и все унанган, и весло, с легкостью рассекая воздух, не утомила гребца.
- Погоди немного! Прихвати добрый товарищ и меня в мир духов! – молвил шаман и уселся в байдару позади старого вождя.
Кавах выпил добрую порцию яда, взял в руки весло и погнал байдару вместе с другом в мир духов.