По ту сторону моста

По ту сторону моста

       Марта и Януш

- Ты что здесь делаешь?
- Ничего, плачу
- Зачем?
- I walk and cry.
- Почему по-английски?
- Так красиво звучит
- Странная, идешь, плачешь и размышляешь о том, что и как на каком языке звучит.
- Мне приснилась станция…И, я думаю это отражение моего «внутри». Такая большая, с множеством хромированных эскалаторов, целым сплетением эскалаторов в разные стороны к рейсовым автобусам и поездам. И я не знаю куда мне надо. Или сбита с толку таким многообразием путей, или просто не вижу пункта назначения.
- Но как-то же ты добралась сюда?
- Уже не помню, не суть, суета, порывы, бег, ни минуты покоя для разума, и не желание спокойно дышать глотками времени. Иногда надо. Глотнуть бесконечности.
- Ничего если я присоединись? К твоему глотку?
- Ничего себе предложение. Пить вселенную на брудершафт! Звучит!
- Может попробуем?
- Думаешь?

      
       * * *
- Марта! Марточка! Детка, пора вставать.
- Как, уже? Так скоро? Я ведь только легла...
- Не переживай, что поделать, в жизни так. Время то медлит, то спешит на взмах ресницами.
- Хорошо. Уговорила… Сегодня едем к разводному мосту?
- Да, дорогая, сегодня.
       Такие светлые на солнце. Совсем недлинные, тщательно убранные в хвост. Такие знакомые, которые приходят каждый день, мягкие, теплые даже на расстоянии. И руки, и глаза. Как хочется на них смотреть, подражать. Этой неторопливости, такой уверенности, как будто все всегда будет хорошо и быть иначе не может. Это завораживает, даже когда пора сползти с постели и поскорее побежать в ванную. Поднять рычажок и выпустить ее на свободу, бурный поток жидкости, реку, которая угодила в твою раковину. Стала такой прозрачной и пахнущей берегами водопроводных труб. Ты набираешь в ладони достаточное количество реки, руки замерли и она бурлит в них, создавая небольшие брызги, бьет своей силой потока по рукам, для того чтобы ты опрокинула чашу из ладоней на лицо, чтобы побежали мурашки, если река из крана прохладная. Смотреть на свои руки, преображенные водой, такие влажные пальцы. Тебе восемнадцать и твои пальцы уже такой длины, какой будут всю оставшуюся жизнь. Длинные. Тебе ни раз предлагали их нарисовать или вылепить из глины или гипса. Твои ногти крупны, даже короткими они не делают кисти неизящными.
 Потом влажными руками ты дотрагиваешься до волос, проводишь от лба по направлению к затылку, приподняв каштановую челку; а вот рука стала лопаткой и копнула волосы снизу. Берешь расческу, - она идет тем же путем, что и руки. Собираешь хвост, вспоминаешь, что в детстве его звали пальмой, он был выше и был похож на струю, фонтан, и ты воображала, что его пустил кашалот. И вот твой первый конфликт восприятия, они говорят пальма, ты – фонтан.
    
                Януш

       Что мне известно о Марте? Практически все. Известны ее помыслы и мечты. О ее родителях мне известно несколько меньше. Меня практически никогда не интересуют родители тех девочек, с которыми затеваю дружбу. И уж тем более стараюсь как можно реже попадаться им на глаза. Многие родители, кому господь послал дочь, в душе надеются как можно скорее осчастливить ее благоприятным для всех замужеством. Быть осмотрительными, следить за девичьей честью, при случае лично участвовать в подборе дружков.
Родители Марты, Нелли и Слава, не исключения. Слава ей не родной отец, может оттого он с еще большим трепетом хлопотал о нашем знакомстве. Не знаю с чего им было думать, что я намеревался взять ее в жены. Это совершеннейшее безумие. Не исключено, что это именно она все и выдумала. Нам было по восемнадцать, мы только поступили на первый курс. Просто друзья, но видимо им было известно что-то другое. Я не злюсь на Марту, и пусть существует мнение о мужском отставании на три года, по мне это полный бред.
  Мое детство не было похоже на шоколадный набор конфет Селебрейшн «для больших мальчиков и девочек». Не важно, но шоколадным его не назовешь.
Впервые я увидел Нелли после двух дней, которые провел в комнате Марты. Это было полнейшее безумие, наш план, который мы реализовали, чтобы напугать моего отца, который уже несколько месяцев занимался лишь собой и до меня ему не было дела. Он сутками копошился в своих научных трудах, в своих томах в городской библиотеке обществознания, перед поездкой в какой-то там свой вонючий университет, на свою вонючую конференцию таких же деятельных эстетиков, которые даже жену не могут как следует удовлетворить, если ее белье не организует ансамбль с обстановкой в комнате. Он настоящий псих, мой папаша, но в те дни мне подумалось его проверить, и мы с Мартой сочинили весь этот спектакль с моим похищением и надеждой, что отец явится в самый помоишный квартал нашего района и снимет с себя этот костюм предводителя дворянства, и отдаст заклятую фамильную побрякушку, которую таскает на своем пиджаке. Вместо этого мы вляпались в неприятности у торгового центра и мне наваляли так, что Нелли пришлось отвезти меня накладывать швы в отделение скорой помощи. Папаша, кстати, так и не появился. Его номер был недоступен и баста.
       Первый раз репутацию я себе подмочил под конец позапрошлого лета. Была середина августа, в воздухе уже плодились и размножались осенние микробы, листья начинали темнеть и сохнуть, они все чаще падали на воду в бассейне. Мать и бабка затягивали разговоры об учебе, о выпускном классе и институте. Тем летом Петро впервые угостил меня за школой травкой. Днем. Дверь в школу была не заперта, и мы пошли шляться по классам, взрывая тишину пустых коридоров и классов своим оголтелым смехом. Мне понравилось курить травку. Потом, в середине августа, я пригласил к себе Петро и Тиррекса, прозванным так из-за похожести на диназавра. Мы пошли на задний двор, на наше превосходно организованное патио с беседкой, фонтанчиком, мангалом и клумбами.
- Слышь, Януш, - безобразно белый Тиррекс, сметанка-Тиррекс, наш дино-альбинос тычет в меня тлеющим косяком, проговаривая на выдохе после затяжки, - Ты уверен, что ни твоя мать ни бабка не приедут?
- До вечера их здесь не может быть, - успокаиваю всех, уже начав от души вытравливать разного рода шутки про Тиррекса.
И только мне стоило внушить всем мою уверенность как к воротам подъехал бабкин пикап. Парни тут же напряглись, не меньше меня, и дружно повалили на выход к воротам, на ходу что-то бормоча и подкалывая друг друга, так чтоб бабка не услышала этого бреда. Но нет, у моей бабки в характере непременно вступить в разговор практически с каждым, уж тем более с несколькими друзьями ее внука. Кто, что и чем занимался в каникулы чрезвычайно заботило ее. Парни не нашли более подходящей идеи, кроме как начать врать и сочинять какую-то сбивчивую небылицу.
Собственно, за это я и поплатился своей репутацией. Вечером моя дивная старушка, как первоклассный менеджер в офисе, принялась обзванивать всю мою свиту малолетних травокуров, само-собой с целью общения с их предками.

Знаете, у меня никогда не было прилежных отношений с матерью. Отношения с ней всегда были и есть, но отчего-то, скорее всего из-за изменника отца, они иногда переходят, переливаются, нагнетаются и в конечном итоге рьяно перешагивают через полосу дозволенного и превращаются в трагифарсовый коктейль из взаимных претензий и недовольств, приправленные весьма несимпатичными заостренными словами,криками, еще более распаляющими накаленную атмосферу
- Я не хочу быть как ты! - воплю во все горло и наотмашь хлопаю дверью, так же как это делает и мой полоумный сводный братец, разве что не колочу вставленные в дверь стекла кулаком и не бегу в ванну останавливать кровотечение.
- Ты ничего не меняешь! Это провокация! Я тебя провоцирую, чтоб ты понял, что ты ничего не меняешь, что ты никчемный! – блажит она, растравленная скандалом, как собака, догоняет меня следом по деревянной расшатанной лестнице.
- Не подходи к моему гробу на похоронах, слышишь? Мне будет неприятно.
Сажусь за свой ноут-бук, за свою трагически черную Тошибу, записать и описать все это, для того, чтобы дать ей прочесть. Она читает мои тексты и поражается тому, почему в них столько всего шокирующего и трагичного. У меня дерет горло, мои поцарапанные от криков связки болят и мне хочется безостановочно кашлять. В комнате задернуто окно темно-бордовой тканью.
Я практически не выбираюсь из дома. И мечтаю в ближайший месяц переехать из пригорода на окраину. Это моя единственная надежда на одиночество, единственный шанс уйти от них.
Все круто изменилось, когда из дома ушел отец. Мой добрый отец, который баловал меня в детстве, в моем дивном и счастливом детстве, а потом ушел к методистке с лицом-сковородой. Почти сразу мать нашла отчима. Я узнал об этом, когда услышал ее ночные стоны. Через неделю она представила нас друг другу. Он был непривлекателен, в темном серо-болотном свитере с вывязанными косами на груди, таком ретроградном и немодном. Он смотрел на меня с опаской. Тем вечером мы пытались разобраться в какой-то задаче по алгебре, но увы, так никто и не смог мне помочь, ни он ни мать так и не решили моей учебной проблемы. Потом мать стала приводить его в порядок, стала ухаживать и обстирывать, он стал более раскрепощенным и уверенным в себе, но конечно по моим меркам, не мог идти ни в какое сравнение с отцом, да, который давал мне по большей части материальные блага, но господи, в этом было столько радости, столько наивных впечатлений. В десять, когда отец с матерью еще были вместе, они начали активно поддерживать отношения со Срабовым, своим одноклассником. Это было первым аккордом, распалившим в моем сознании мысль о материальных благах. Срабов и его компаньоны удачно сыграли на биржевых торгах и моментально стали новой элитой. Выкупили в престижном месте несколько гектар земли и отстроили коттеджи. Отец, мать, я и их общая одноклассница с дочкой, моей ровесницей, стали завсегдатаями поселка Липовые аллеи. Жизнь удивительна в своих этапах, и тот период стал для меня переходом от моих грез об Америке к грезам о большом куше. С отцовыми друзьями из Аллей в 12 мне довелось полетать на воздушном шаре, в дружеском кругу тогда самых топовых моделей агенства EliteModelLook, которых они арендовали, оставив жен дома. Модели сопровождали друзей и самого Срабова несколько майских дней. Их же сопровождала низкорослая и округлая, в отличие от них самих, инструктор по фитнесу, которая также следила и за низкокалорийным рационом девушек. Из законных жен была только моя мать. Она смотрела на этих самцов и их не только флирт с моделями. Руслан Аллиев так увлекся одной из них - анарексичной Катей, что чуть не упал в обрыв, закружившись с ней в поцелуе. Потом в Аллеях, в домах этих мужчин, при их женах, все пытались делать вид, что ничего не видели и ничего не было. Такая была жизнь до того пока перед маминым днем рождения в апреле, отец собрался в Аллеи на несколько дней без нее. Как позже выяснилось, обмывать сына от методистки.
       Пошли дни. Мамин приятель и его сын с психическими особенностями стали жить с нами, в то время как отец жил в однокомнатной квартире в городе со сковородой и их новорожденным младенцем, моим вторым сводным братом. Мне было двенадцать. Неприятно, но из года в год я постоянно виню в своих неудачах события своего подросткового возраста именно они не дают мне свободы, они никак не кончаются.
После скандалов она всегда жаловалась ему, пахнущему машинами и бензином, о нашем скандале, о том что сгорела картошка или наш пес сгрыз миску. Она говорила об этом так, словно даже эта бытовая чушь так или иначе связана с моей невыносимостью.
       Эту привычку выходить из себя я перенял очень давно. Вообще характер у меня, должен признаться, желает быть выглаженным и кем-то бережно сложенным, каким-нибудь педантом, образованным и интеллигентным, тем, кем я мог бы восхищаться, к кому прислушивался бы. Слушать хочется лишь то, что проговаривается тихо, почти что шепотом. Мать же этого не понимает. Что я могу от нее требовать? Вся ее линия напрямик уходит в глухие деревни. В голове так и стоят сцены скандалов матери и моей дорогой, ныне покойной бабули, на которую и я, глядя на периодическую ругань, мог огрызнуться. Ненавижу себя.
Что это? Дефицит воспитания? Скорее всего. Или просто дурной характер с детства?  Мать любит говорить о моем ангельском детском характере. Возможно. Но оеперь по ее мнению я вампир. Мать постоянно и бабке говорила, что та подпитывается ее силами. Всех вокруг демонизирует, а сама...





       Отец

       С отцовой стороны все несколько комфортнее. Он родился в Бессарабской, в Молдавии. Его родители не были гармоничной парой. Рано родили старшую дочь Татьяну, пистолет т.Т., как я ее называю - это наилучшим образом подходит ее характеру. Характеру, которым меня любит попрекнуть мать. Гены, гены. Очень может быть, хотя меня выбешивает об этом слушать. Надеюсь я не сподоблюсь проломить никому голову туфлей и никогда не полезу в рукопашный с матерью. Нет, увольте, даже агрессивных фраз остерегаюсь, как собак, и предпочитаю хлопнув дверью удрать. Впрочем, эта женщина способно спровоцировать очень многое.
Одиночество этого дома угнетает меня со второго класса. С переезда в него. Мой покойный дед, отец отца, будучи на высоком административном поучте нашего пригорода сумел получить участок недалеко от кладбища, желая, чтобы в последствие отец приходил его почаще навещать. Он так и не узнал, что его сын ушел из семьи и приходит на его могилу только в день смерти. Вот так жестоки эти превратности. Да, что там. Дед тоже был своеобразным. Мать их эти гены, они и правда что ли есть? И переносятся, как половые инфекции. Лет под пятьдесят у деда тоже появилась вторая семья. В общем я еще не раз буду морочить себе голову этой наследственностью.
Семейка досталась мне не самая нравственная. Иногда я до ненависти к себе тревожусь мыслью, что сам могу оказаться таким непостоянным и заверяю вас, меня тошнит от подобной мысли. Уж не знаю в мире каких грез произошло мое астральное зачатие, только я беспредельный мечтатель или это все кино и книги, на которых меня вскормили, где все намного пристойнее, а мой идеал, так и вовсе рыцарско-романтический. В этом отношении мое сознание повернулось в сторону подвигов и романтики американо-германского фантастического детского фильма «Бесконечная история». И образ этой самой-самой героини, королевы страны Фантазии. Хотя, какая она там королева, скорее хрупкая фарфоровая принцесса, со светящейся белизной чистоты лицом. Эта ее капелька-диадема поверх гладко забранных светлых волос, ее белое ажурное платье с открытыми тонкими плечиками, этот маленький полупрозрачный носик, бирюзовые глаза, розовато-белесый рот. Ее грусть из-за гибели ее Фантазии, населенной фантастическими существами, шестилицами, каменными людьми, карликами, говорящими черепахами и большим летающим драконом, похожим на огромного лабрадора.
Несмотря на мой взгляд в отношении к семейным парам и в частности к изменам и левосторонним прегрешениям, меня часто посещают и такие мысли, когда я рассматриваю усталых и угрюмых мужчин лет сорока пяти, которые возвращаются с работ в свои дома после тяжелого дня: как их женщинам не надоедает каждый вечер прикасаться к его телу, которое имеет право на то, чтобы претендовать на эти прикосновения. Мужчины хитрые существа и порой я действительно сочувствую женщинам, которые придерживаются убеждения, что замужество это едва ли не главная жизненная ценность в ее женской судьбе. Это почти всегда оказывается чем-то противоположным счастью, чем-то рано или поздно - обременительным. Или того хуже - испытанием. Разве нет? Ведь любовь, также как и большое жизненное везение достается не всем, а терпеливо трудиться, как в делах, так и в любви может не всякий. Мужчина женится для того, чтобы гарантировать себе наличие ежевечерних женских ласк, заботы, секса. При этом он не всегда гарантирует, что будет за собой следить, годам к сорока не утратит своего чувства юмора и обаяния. Тогда как женщина, почти всегда, непременно обязана следить за фигурой, быть привлекательной и повышать престиж своего спиногрыза. Та, кто всего этого не соблюдает, либо же не согласна быть домашней рабой, зачастую лишается своего великого счастья.
      
      
       Знаете, мне все чаще стало казаться, что я люблю ее. Нет, мне иногда казалось, что я вовсе не любил ее этого загадочного и вопрошающего взгляда, такого взгляда, которым наделены некоторые собаки, такой заискивающе-обиженный взгляд и одновременно отдаленный, словно это взгляд только ради взгляда, а не ради провоцирования действий с моей стороны. Это мне и не нравилось в нем, я не мог угадать, что она хочет им сказать? Что она такая мечтательная, такая воздушная, такая далекая от меня, такого охламона, или, быть может она ждала, что вызовет именно такую реакцию, реакцию моего о нем думания, одновременную ненависть и любовь, потому что больше такого взгляда не было ни у одной девушки, что я знал. Она делала его не всегда, нет, все больше только в самом начале нашего общения, и как мне кажется уже после того, как стала догадываться о моем к ней чувстве. Меня в нем это и раздражало, ее уверенность в моей "пойманности". Сам по себе он был чарующим, таким гипнотическим, что наверняка, будь она на экране героиней какой-то фильма, я бы дни напролет не мог его выбросить из головы. А тут, когда он был обращен прямо на меня, становилось от него неловко. Мне хотелось противостоять ему и действовать скорее назло, не замечать его, что сильно ее задевало. Но потом, когда она обиженная уходила и не появлялась дни напролет я вспоминал только его. И когда она появлялась и старалась его сдерживать, чувствуя, что именно он всему виной, я не мог ее воспринимать иначе, как носительницей этого диво-взгляда, который уже не казался мне таким отталкивающим, когда отсутствовал на ней. Я даже начал убеждать себя, что она обычная. Видеть ее обычной мне нравилась больше.

Как я узнал Марту? первый разговор у нас состоялся тогда, в Дюковском саду, когда она шла и рыдала. Марта часто рыдала, когда что-то не оправдывало ее надежд. В тот вечер она была разочарована вечеринкой, на которую с волнением и трепетом шла, поссорившись с Нелли.
Мать Марты наделена той самой максимально допустимой любовью к своему чаду. И слишком часто ее страхи всего лишь преувеличения, но тем не менее, даже осознавая это, она не властна над своим опасением лишиться дочери.
До встречи в саду я пару раз слышал о Марте от Мостова. Он рассказал о том, как семья Марты переехала из Белоруссии. На это были самые обычные причины - длительная рабочая командировка ее отчимв, после которой никто не хотел возвращаться назад. Марта наполовину белоруска на половину русская. Когда я старался наблюдать за ее похожестью на родителей, то все чаще думал об ее отце. Неродной отец Марты - дипломатический сотрудник. Сейчас он уже завязал с этим и открыл небольшой ресторан "Аист" недалеко от нашего достопримечательного резного моста. Слава с первых дней открытия был недоволен тем, что в последнее время на мосту стали появляться разные представители субкультур, место стало гнездовищем распущенной безнадзорной молодежи. Или таких, как я беглецов из  дома с теми, кто провоцируют вампиризм. Там есть и такие как мы, по возрасту, но все больше людей старше, которые привлекают туда молодежь возможностью купить дури или по-быстрому с кем-то перепихнуться перед видеокамерой.


Скажите, вы наблюдаете за собой некие похожести с собою же только многими годами раньше? Какие-то поведенческие штучки, которые поражают вас?
Я вот опасался с детства того, что расту. Меня это крайне возмущало и вызывала гнев. С ростом прибавлялась ответственность и все менялось не всегда в лучшую сторону. Любимые вещи куда-то исчезали и было не до конца понятно, что же происходит.
 Раз Марта пригласила меня зайти к себе. И именно в тот день мне стало немного не по себе оттого, что дома она затеяла именно то, что как мне думалось, приходило в голову только мне.
- Я терпеть не могу того, что человек обречен следовать своему генетическому развитию: расти - стареть и умирать, - с грустью сказала Марта, - Сейчас мне всего семнадцать, но меня это сильно беспокоит. Знаешь, мне еще и совсем крошечной приходило это в голову. Однажды бабушка обнаружила меня на полу без движения, когда я в три года залезла в свой комбинезончик, который носила в полтора-два. Комбинезон был слишком узким, поэтому с трудом наедв его на себя, стянуть его обратно мне никак не удавалось.
Меня ошарашил этот ее рассказ. Примерно тоже самое было и со мной.
Именно в этот мой первый визит между нами усилилось странное чувство родства, которое возникло еще тогда в парке, когда я в шутку предложил пить вселенную на брудершафт. В тот день случилось еще кое-что. Когда перед выходом на улицу Марта поправляла волосы перед зеркалом, со мной случилось волшебство или еще что-то. Одним словом - я не мог отвести от нее своих глаз. Она так была увлечена собою в зазеркалье, что я совсем потерял контроль. И в тот момент я почувствовал что-то странное - это был взгляд не как на заплаканную девочку из парка, которой я предложил полностью разделить ее жизнь на уровне братской заботы. Этот мой взгляд был другим, и самым неожиданным было то, что в какой-то момент она обернулась - и поймала меня. Несколько секунд она наблюдала мое зачарованное любование ею, которое о Боги (!) было так искренне и нежно, что после всего, что произошло до нынешнего момента, мне вспоминать реально больно и горько. Мои предательские слезы наворачиваются на глаза. Самое удивительное, что в ответ она кротко, но очень симпатично улыбнулась, и как мне думается, именно в тот момент небеса и подарили нам то, что можно и не называть этим приторно сладким словом.
Совсем скоро после этого нам пришлось ненадолго разлучиться. Марта и Нелли уехали во Францию, где у Нелли была командировка. Будучи там Марта писала мне на телефон сообщения, я отвечал ей, и наши сердца были полны трепетом и любовью друг к другу. Мы находили удивительные ходы для поддержания постоянного ощущения близости. Отправляли друг другу едва ли не каждый свой шаг: покупки, завтраки, обеды, рисовали на экранчиках стилусом какие-то картинки - одним словом развлекались, пока в один день мне это не надоело.

Однажды, уже после возвращения Марты из Франции, она пришла ко мне. С подарочным парфюмом и плиткой шоколада. Мне больше нравилось ее присутствие у меня, чем мои смущенные визиты к ней. У себя я чувствовал силу и власть, и скажу честно, любил показывать Марте свой авторитет над такими кадрами как Тиррекс, хотя он и один из моих ближайших друзей, пусть и принесший мне немало хлопот. Мне нравилось, когда Марта наблюдала за мной. В ее доме мне было неловко от обилия девчоночьих причиндалов, от ее сантиментов, в которые она меня погружала как только могла. Наверное это могло быть интересно кому-то постарше. На моей же территории в ней напротив могла пробудиться дикарка, "плохая" девочка, как она саму себя называла. Плохая Марта могла выругаться или сделать пару глотков пива, или начать умничать что-то о фильмах вроде "Лица со шрамом", или об оружии, о чем могла слышать только от меня.
Я очень хорошо помню еще одну нашу встречу. Это было как раз у нее. Это было именно то, что мне в ней не нравилось. Раз, когда Марта показывала мне свои доисторические, аккуратно собранные в стопочку фантики и наклейки - ее детское хобби, в ее музыкальном центре играло радио. Я не помню, что это была за песня, но была она о прощении. Даже не помню, кто ее исполнял, мужчина или женщина. Помню, что Марта очень увлеклась смыслом песни. В ней пелось о том, что много всего губительного люди делают по отношению к тому, что больше всего любят, а потом рыдают, каются и пишут вот такие сопливые куплеты.
-Ведь гораздо проще просто не совершать ничего такого, чтобы после не испытывать таких вот чувств.
-Да, пожалуй, но никогда не знаешь, что тебе придется сделать завтра.
-Как это не знаешь? Да хоть и так. Ведь должен же быть кодекс чести или что-то наподобие этого. Мир опошлился и люди творят ужасные вещи. К примеру, одноклассница одной моей подруги родила в выпускном классе. Неужели трудно потерпеть было? Ну, или на крайний случай надеть презерватив. Я вообще не считаю правильным все эти занятия в подростковом безмозглом возрасте.
-По мне, если кому-то что-то нравится - пожалуйста, пусть делают. Это их жизнь и их последствия.
-Ты жесток Януш. Я не думаю, что эта девочка рада такому подарку за скорее всего сомнительное удовольствие. А ты делал это?
Помню во время этого разговора мне показалось, что Марта лукавила о незрелости организма девушек ее возраста. От нее исходила бешеная энергия эмоционально-сексуального возбуждения, и этот ее вопрос мне был тому подтверждение. Я ответил правду. Да, у меня уже были сексуальные опыты. Я почувствовал как ей стало даже не любопытно, нет, ее щеки зарделись, и мне показалось, она испытала нечто вроде тайной зависти. Как хороша она была в тот момент. Я стоял и старался представить, о чем она думает. Скорее всего на месте обсужденной девочки она представляла себя. Такую трагичную, но счастливую от того, что уже познала физическое наслаждение и носит под сердцем его плод.
Хотя, Марта такая странная, в ее голове могло происходить все, что угодно.

Да, как я писал ранее, физические контакты с девушками у меня уже были. Марта права – все эти порно-сайты, на которые постоянно заходит большинство школьников, действительно провоцирует втягивание молодежи в это шоу. Многие без какого-либо стеснения снимают эти ролики и отправляют в сеть. В сеть лично я ничего не выкладывал, но мысли о сексе и страницах с подобным видео и голенькими малышками нередки в моей голове.
Марта? Нет, Марта для меня была какой-то девой, чем-то высоким и таинственным, хотя несколько раз все-таки помышлял о том, чтобы она оказалась у моих бедер. Она очень стильная, как будто из другого мира, и скорее всего именно такие мысли, конечно не совсем корректные и привели к тому, что скоро у нас начались сложности в общении.  Я чувствовал, что она начала постоянно затрагивать эту тему. Вместе с этим ее поведение менялось, она становилась  маленьким бесенком из преисподней, от которой так и веяло жаром и жаждой секса. Она выспрашивала у меня о том, как и с кем у меня все происходило. Было очевидно – она хотела того же. Во мне же напротив возник барьер, барьер перед этими белыми руками с красивыми длинными пальцами, перед этими шоколадными глазами. Конечно, я желал ее всем своим существом, но боялся лишить наше общение какой-то трогательной святости, которой сильно дорожил и за потерю которой потом боялся раскаиваться, так как и без всего этого предчувствовал, что многое из моего образа жизни может послужить тому причиной. 

В ящике стола я до сих пор храню скомканные тетрадные листы с ее стихами, которые она написала тогда, когда было много сложностей, разногласий, ревности и много чего. Она прислала мне их в первый день рождения, в который я не думал и о намеке на поздравление. Приклеила на картон в виде сердца, скомканные шарики из бумаги, немного подкрашенные акварелью. Каждое сердце - их одиннадцать - это обо мне. В тот момент наши сердца и вправду были скомканными.
               
Мост между нами давно сожжен и никто не намерен его строить заново. Мы хлебнули в в этой истории, особенно я, но между нами было что-то необычное. Что-то похожее на родство душ. Мне часто казалось, что она моя сестра, даже сейчас такое бывает. Знаю, что где-то далеко от меня, несущего наказание, она уже в своей новой жизни думает обо мне, хотя бы иногда, иначе она не писала бы мне первое время стихи, про запутавшиеся родственные души и про то, что уже ничего не вернуть. После них меня все время начинали душить слезы - ничего не мог с собой поделать. И ненавидел, и думал с нежностью об ее боли за меня. У Глеба, моего соседа по камере, есть ноут-бук. С него я часто захожу на ее страницу в социальной сети. У нее все в порядке. Много путешествует и хорошеет. После того как я выйду, осталось всего полгода, от общих двух лет, не хочу беспокоить ее, хотя в начале хотел пристрелить. Очень хотел, за то что эта, как тогда я часто думал о ней "сука", меня сдала.
          
                Марта

Понимаете, мне довольно непросто об этом говорить. Это все из-за путаницы. Я не раз начинала объяснять случившееся кому-то из своих многих друзей и каждый раз одно и тоже. Я путаюсь. В показаниях. Я не считаю себя ни перед кем виноватой. Я сделала то, что мне велела сделать моя интуиция и мое сердце. С тех пор прошел год, чуть больше, и этот срок возвысил меня над теми моими переживаниями, и теперь я уже осмысливаю их иначе, стараюсь быть максимально объективной.
Началось все с простого. Или наоборот. Не знаю. Это была любовь. Она и сейчас есть, только теперь она иная, она как минимум старше и повидавшая то, что ей довелось. Так уж случилось. И теперь это любовь не к мужчине. Это любовь к своему некогда чистому и не оскверненному чувству.
Любовь возникла мгновенно. Нет, мы видели друг друга до того дня, когда я поняла что мы оба влипли. И вместе с этим пришло мгновенное предчувствие - из-за этого должно что-то случится. И оно произошло.
И знаете, что было первым случаем, после которого мне начало становится не по себе? Однажды, это кстати было в самом начале нашей дружбы, он попросил меня на несколько дней поселить его в моей комнате. Якобы, у него были какие-то разборки с его отцом, он решил его спровоцировать и прочее. Оказалось - все это было ложью. От первого и до последнего слова. Януш нарочно потом показывал мне какую-то побрякушку, которую он хотел заполучить от отца. Оказалось, что он действительно хотел ее заполучить, но только не украсть, а так, чтобы отец сам принес ее в назначенный час, в назначенное место. Просто ему до зарезу были нужны деньги. Как я выяснила позже, на тот момент он уже какое-то время занимался продажей говна, и не только у моста. Деньги ему понадожились, чтобы откупить кого-то из дружков.
В общем, красивая блестяща монетка стала чернеть или поворачиваться обратной стороной, маленький принц стал превращаться в гоблина. В какой-то момент мне пришлось признаться себе: я – одна в целом мире стала являться для него средоточием вселенского зла, потому что хотела видеть его хорошим и честным, с добрым сердцем и чистой совестью, а не шкурой, продающей отраву. И часть внимания и трепета, некогда обращенного ко мне, полностью рассеялась над всем миром, над каждым человеком, кроме меня. Я уже не слышала ни ласковых слов, ни одобрения. Ничего. В то время как у меня перед глазами были доказательства, что с другими все было иначе. Тот заряд, который он получил от меня, искра, которая родилась в нашем общении, нежность слов и ласковость глаз - отвернулись от меня. Для меня он стал гаже самой неприятной гадости, но не сразу.
Началось все с того, что во время моего второго отъезда из города он перестал мне писать. В тот день, когда это произошло, с самого моего пробуждения я чувствовала холод, какой-то злобный ветерок прошел сквозь меня.
В тот первый день он сослался на головную боль и долгий сон, растянувшийся на весь день, который со временем стал его единственным занятием. Затем, в его он-лайн дневнике день за днем я стала находить подтверждение моим догадкам о том, что он отворачивается от меня, ностальгирует по свободе, бывшей у него до нашего общения. Больше всего задевали его записи цитат из книги Джефа Нуна «Вирт», о так называемой обратной перекачке и постоянной иррациональной. Он хотел вернуться назад, в свою грязную иррациональную жизнь. Он с отчаянием выкладывал порцию за порцией свои странные записи, смысла которых в таком объеме, как сейчас, я не понимала.
Как он не сопротивлялся, но все-таки не уcтоял. Любовью мы начали заниматься спустя несколько месяцев после начала нашего вплетания друг в друга. Вообще, вся наша история чем-то похожа на недовязанный свитер из двух разных нитей. Первая из них закончилась раньше второй, и никто не позаботился о том, чтобы докупить мотков шерсти.
Занятия любовью с Янушем мне не забыть. Это как заниматься любовью с собой, только в теле мужчины. Я могла расслабиться на всю катушку. Нет, меня всегда преследовали мысли о том, что у него и до меня были подруги, кстати, иногда он зачем-то мне рассказывал кое-что о них, но я всегда ощущала, что это все не могло сравниться, не могло, не смело отнять трепета и чувственности у наших игр. Я видела в нем саму себя.
В первые дни Януш был необычайно романтичен. Упиваясь любовью к фильму "Фонтан" и ко мне, он видел красивые сны, писал рассказы и необыкновенно проникновенные письма. После того как мы впервые занялись любовью, случилось это именно в дни  интриги с отцом, когда он жил у меня. Оба дня между нами было необыкновенное волнение да и секретность его присутствия сильно подстегивали и сближали. Но на то самое мы отважились лишь за несколько часов до его ухода из моего дома. Как обычно мы скачали какой-то фильм в сети, но так и не досмотрели его. Волнение от мысли, что скоро настанет финал нашей совместной тайной жизни, заставил его не сопротивляться желанию. Януш всячески проявлял инициативу в течение тех дней, это было странно, совсем непохоже не него, но таков уж он - любитель всего запрещенного. Мне же наоборот, было отчего-то неловко и я пресекала его попытки. Но настала минута, когда сопротивляться уже не было сил. Были моменты, когда я все-таки жалела об этом, когда было слишком больно его терять.
Настал период, недолгий, когда по всему было очевидно, что Януш "отошел от дел", около пяти месяцев, до его решения переехать от родителей и снять себе небольшую однокомнатную квартирку на окраине города. Это было незадолго до того, как он погрузился в виртовые* дебри. Это был самый счастливый период наших отношений. Довольно часто, сговорившись с подругой о моем пребывании у нее, мы жили у Януша. Средств для жизни у нас тогда было немного, но сказать по правде, в то время нас беспокоило иное, чем пустая материя. Прогулки, кормление птиц на мостах, музеи, кино. Однако, наступил момент, когда мне стало очевидно, что в Януше происходит какая-то ломка. Вместо наших прогулок он стал предпочитать долгий и утомительный сон, от которого всегда после жаловался на мигрень. В конце концов это привело к тому, что в один прекрасный день единственным источником денег для нас стала керамическая свинья-копилка.
Еще я отлично запомнила момент, который случился в один из первых дней нашей жизни в той самой комнатке. В полдень Януш отлучился по каким-то делам, о которых не захотел рассказывать. Немного отойдя ото сна я пошла в довольно обшарпанную ванную комнату принять душ. Очень странно, несмотря на не слишком горячую воду, мне стало очень и очень плохо. Внезапно все стало чернеть. И без того темные от сырости стены ванной стали сгущаться надо мной пятном мрака, которое закружилось в голове. Словно невиданные темные силы из другого измерения явились ко мне. Едва я нашла в себе силы смыть остатки мыльной пены, как прямиком добежала до комнаты и рухнула на кровать, не успев как следует воспользоваться полотенцем. Януш вернулся довольно быстро и застал меня лежащей в полусознательном состоянии. Когда я принялась рассказывать ему о случившемся приступе, к моему удивлению он сказал, что почувствовал на расстоянии, что со мной что-то не так. Как я узнала много позже - это был один из первых разов, когда он отлучался "на дело" после того самого перерыва, о котором я уже рассказывала.
Насколько по прошествии времени могу судить, Янушу не было большой радости от возврата к своим делам. Он стал это делать постепенно, время от времени, лишь бы хоть как-то сводить концы с концами, пока не наступил ноябрь и тех совсем небольших сумм перестало хватать на что-то большее, чем оплату коммунальных расходов. В один из прохладных вечеров, после моей отлучки в небольшой рыночек за продуктами, из которых я намеревалась приготовить ему еды на те дни, что проведу у родителей, я обнаружила Януша спящим в восьмом часу вечера. За весь день от так ни разу не поднялся и не выполнил нескольких моих домашних просьб! В тот вечер я не выдержала и принялась молча собирать некоторые вещи, которые на тот момент переехали к нему. «Я не могу быть с человеком который постоянно спит» - холодно сказала я. Этими словами я напугала его, заставив вспоминать о прежней жизни, но увы не задуматься о том, как бы что-то в себе изменить. Тем не мене, наши отношения продолжились.
В один из дней он попросил меня встретиться с Тиррексом, прежде чем я приду к нему. Мы встретились на вокзале, так как Тиррекс вынужден был отправиться в пригород к родным. В небольшом привокзальном магазинчике он передал мне сверток. Его я должна была передать Янушу.  В нем оказалась очень солидная сумма денег.
Как я решилась на ряд поступков которые совершила? Даже не знаю. Это все интуиция, события и моя рефлексия, простите уж за мою научность. 
Дело в том, что я человек очень импульсивный и горячий. Я как костер, который может обстрелять вас очередью искр и прожечь вам брюки или свитер. Рядом со мной тепло, никогда не замерзнешь, но вот если начать во мне что-то ворочать, да еще и неумело и нетактично - пеняйте только на себя.
Да, толчком ко всему послужил Тиррекс. Он был тайком влюблен в меня, и когда наши с Янушом отношения были очевидны, стал открыто подбивать ко мне клинья. В отсутствие Януша, само собой. При этом мне было очевидно, что от Януша он достаточно знает обо мне и это, надо сказать, делало меня уязвимой. В особенности то, что пообщавшись со мной, вся информация могла быть переданной Янушу. А я нередко высказывала в его адрес не самые лицеприятные вещи, не без повода, разумеется.
Первым и наиболее раздражающим меня пунктом были тайные связи Януша с разными девицами, которым нравилось с ним развлекаться, валять дурака, трахаться, пить и курить траву. Понимаете, во мне это рождало не ревность - нет, а чувство того, что это делало в нем какую-то зияющую дыру, в которую из того мира поступал какой-то trash, легкомыслие вперемешку с какими-то гопскими манерами, с этими идиотским языком, которого на первых порах в нем не было. Не стоит обольщаться, я тоже ангелок с опаленными перышками, но Слава и моя мать - люди творчества, интеллигентные, и несмотря на то, что меня довольно рано стало тянуть на улицу, стало тянуть к "другому кино" и литературе серии "альтернатива" - во мне совсем иной фундамент. Да, что там говорить, у Януша, несмотря на развод родителей, с фундаментом тоже был полный порядок. Музыкальная школа - пожалуйста, владение компьютерным программированием, победы в олимпиадах по физике и математике, владение словом, не хуже чем у журналиста или писателя. И вот в какой-то момент я начала замечать, что все это в нем стало таить. Словно ледяная скульптура.
До сих пор моя голова не может принять того, что его легкая жизнь и легкие деньги оказались ему дороже меня и того, что могло бы у нас получиться при должном старании.
Самое ужасное известие меня ждало спустя несколько месяцев после его остывания ко мне. Он рассказал мне о некой подружке, с корой он встречался до меня. С ней он пробыл порядка пяти месяцев, она принимала его образ жизни и более того поддерживала его. У меня есть догадка, что толчком к его остыванию послужили мои высокие требования к образу жизни и морали. 
Через интернет-дневники я стала отслеживать все о той самой, кто был до меня. Та, другая, была полной мне противоположностью. Во всем ее облике, в ее фотоработах на сайте сквозили другие цвета и другое настроение. Никакой сдержанности и гордости львицы. Но больше всего в ней меня смущало и вызывало недоверие к ее чувствам к Янушу то, что она одобряла его криминальные дела. Позже я нашла этому причину - дорогие безделушки, которыми он ее одаривал. Это в его характере.
Знаете, я никогда не забуду как однажды, случайно, мы оказались на премьере спектакля, вход на который нам устроил Слава. Это было в самом начале, когда наши глаза еще любовались друг другом. Это был спектакль "Электра" в постановке японского режиссера. Так как это была премьера в зале был полный аншлаг. В фойе театра мы вошли на три минуты позже начала и были вежливо сопровождены билетером на ярус, где в течение полутора часов, прижавшись друг к другу, мы на одном дыхании наблюдали драму. Януш не разомкнул ни на миг кольцо своих рук на моей талии. После спектакля Слава и мать забрали нас у театра и мы все вместе, как одна семья, поехали домой. Той ночью он остался ночевать у нас и в этом уже не было никакой тайны.
Все чаще и чаще я стала думать об истинной причине того, что встало на пути у нашего чувства. Неприязнь к той, что променяла его на приятеля Януша, у которого уже была личная квартира и машина, в тот момент зашкаливала. Да, они провели много времени вместе, но им было так мало лет. В сущности мы только подходим к тому возрасту когда с меньшей вероятностью можно рассчитывать на серьезную личную жизнь. Там было большее. Там была она, их общие приятели, его дела, ее одобрение, и, только не смейтесь - "Вирт" Джефа Нуна! В какой-то момент, после харизматичной рекламы Януша, я и сама увлеклась этим дьявольским чтивом. Книги меня потрясли - но - они меня разозлили!!! Я поняла, что половина сознания Януша верит в то, что он есть герой романа "Вирт"! С небольшими, разумеется, расхождениями. Януш свято верил в то, что та самая его подруга, согласуясь с сюжетом книги, была его так называемой сестрой Дездемоной. Януш был полностью в этом книжном Вирте, который перелился со страниц к нему, вымазав все тем поганым и липким вазом, и не давал ему помыслить о чем-то ином. Об ином, в котором я нас обоих видела. Мне всегда хотелось прокричать ему: "Раз уж ты так фанатеешь от этой книги, не приходило ли тебе в голову, подобно Скрибблу, что за гранями Вирта есть еще что-то? Какой-то другой мир?". Также в ряду книжных героев, в который вписался мой любимый мальчик попали Фауст и Дориан Грей. Все чаще и чаще я стала сопоставлять его выбор и желание бросить учебу с удобной сделкой в которую он вступил. Зачем учиться, работать, если можно банчить перьями?! 
После всего я уже не могла быть легкомысленной и веселой. Какое-то внутреннее бремя тяготило меня.
Первое, самое первое время в нашем общении было столько совершенства, столько граней уважения друг к другу и страха, во всяком случае у меня, этого лишится. Я была настоящей ласточкой, чистым птенцом с широкими крыльями я взвивалась ввысь при каждой своей мысли о нем, о нас, о том, что же такое между нами происходило. Столько было новизны, интенсивности эмоционального фона, который заряжал и окрылял нас на бесконечную улыбку и ее отражениям в наших взглядах. Быть может кто-то и становится единым целом благодаря годам и времени, мы были одним целым почти с самого начала. У нас было доверие, как мне казалось. Это была "не разлей вода", по моему мнению. Просто феноменально, но как-то просто. И ко всему этому он не был готов, потому как просто - не был готов.
После нашей встречи в парке он дал мне ключ от своего дома и сказал, что в любое время я могу заходить в него через заднюю дверь, которой никто больше не пользовался и которая прямиком упиралась в дверь его комнаты. Для меня это было потрясение. Его компьютер, который у меня на тот момент был только в общем семейном пользовании, теперь в любой момент мог быть моим, даже в отсутствии Януша. 

Мы расстались когда все зашло слишком далеко. Когда стало совсем совсем холодно. Но знаете, она  сразу не ушла, любовь, понимаете? Она просто застыла на какое-то время, пока окончательно не подтаяла, как сосулька на солнце  и не сломалась.

Я помню период, когда разлука начала становится невыносимой, несмотря на ощущение безнадежного отчаяния, которое витало над всем. 
  Это было ровно через год, когда я поняла что в таких условиях любви не выжить. И примерно через три месяца после того как мы совсем перестали общаться, после того, что я сделала.
 Никакой надежды. Ступор. Полный покой и щемящая боль от пустоты и безнадежности этого белого листа на котором не хотелось ничего писать. Каждый день сотни мыслей бороздили мой мозг, но у меня не было сил их записывать.
 Во мне стали происходить изменения. Внутренняя замкнутость наложила свой отпечаток. На пропитанном комфортом лице, ставшем словно даже более привлекательным и стильным, не было той звенящей радости которая куда-то ускользнула. И я решила начать с себя. Решила воспринимать все, как сон, очень реалистичный, драматичный, но сон, с тем парнишкой, которого я никак не могла забыть. Я не знала увижу ли я его когда-то наяву, но такой подход начал приносить свои результаты. Мне стало вновь удаваться себя занимать, относясь ко всему, будь то чтение или письмо, или научная работа с тем азартом тинейджера, который во мне был таким естественным еще совсем недавно. Боль стала проходить. Та боль в области живота, которая долгое время не покидала меня. Словно из меня что-то вынули и как-то неделикатно наложили швы. Мне было необходимо вырастить в себе новые цветы. Новый сад.

Пожалуй вам уже не терпится узнать где же была кульминация в наших отношениях. Она началась однажды утром, когда моя мама повезла меня в школу иностранных языков, которая находилась как раз за тем самым мостом.
Тогда мы уже не общались значительное время и потому он мог предъявить мне что-то вроде этого: "Какого дьявола тебе до сих пор не все равно?".
Но мне действительно долгое время было не все равно.
Я хорошо помню тот период, когда они забирали его. Вернее не они забирали, а он сам возвращался к ним. В один из дней мы написали рассказ. Это вышло совершенно случайно. У меня написалась первая его часть, а у него вторая. Соединив обе части мы назвали рассказ "Чайки"

                Чайки

Красивые белые птицы, с серым рисунком на крыльях, прилетали к реке N. и кружились над ней. Кружились над стаей толстых рябых, серых уток и зеленоголовых и желторотых селезней, над мостовой и мостом, деревьями  и проводами. Усаживались на электрические столбы и со своих гаупт-вахт наблюдали за неширокими просторами узенькой, рябой от ветра реки и возней перепончато-лапчатых, слушал их крикливые крякания, похожие на причитания. Чайки прилетали сюда почти ежедневно, а потом куда-то девались,  иногда пару дней их было не видно. Словно, кто-то на эти дни переманивал их в другое место, где было светлее и веселей, где было больше людей и приносимого ими хлеба, который можно так шустро приноровившись выхватывать у уток, и порой едва не в тот самый момент, когда он или она уже подплыв с какого-то расстояния, раскрывает клюв и готовится поживиться кусочком. Перед этим моментом быстро раскрыв крылья, белая птица лавирует со своего места к куску и редко когда случается так, что ей не удается опередить прожорливую утку или селезня. Опешивший толстяк или его родственница округляет свои черные утиные глаза, произносит свое возмущенное «кря-кря» и отплывает. Гордая птица красиво взмывает на ограду моста или столб, в ожидании следующего момента захвата пищи.

  Каждый день он приходил на этот  мост. Покупал четыре батона белого хлеба, с хрустящей желтой корочкой. Приходил во второй половине дня, после продолжительного сна, начинавшегося под утро. Часто приходил еще сам не завтракав, спешил увидеть их. На глазок определял примерное количество птиц, уровень воды в реке и ждал, когда на столб усядется загадочная белая птица. Утки ему нравились тоже. Нравилось наблюдать за их драками, их сердитостью и настойчивостью, когда речь заходила о дележе. Иногда он нарочно провоцировал утиные драки и забавлялся ими. Ему это напоминало жизнь. Обычную человеческую жизнь, в которой кусочки хлеба  кидает кто-то, кто стоит выше, кто стоит на мосту, а не проводит целый день в воде, лишь изредка, к сезону холодов вспоминая о своих крыльях. Он думал о них, о тех, кто внизу и о других, которые зорко смотрели сверху, наблюдая одновременно, за ним и беспрестанной возней в воде. Он понимал, что он где-то посередине, что он ни одни и не другие, но все же больше симпатизировал им, белым и сноровистым, таинственно исчезавшим, иногда не являвшимся на свидание с ним чайкам. Он думал о них и возникал ветер, возникали волны на воде, солнце перпендикуляром ложащееся на нее, а иногда и ватные клубы снега, или оснеженные гранитные выступы, под которыми был обрыв, о который внизу, прибиваясь, как голова изможденного путника,клонимая к своей груди, инертно ударялись волны. Тогда он представлял себя там, наверху, созерцающего большую воду и небо, столь единые, в рассветной синей мгле, стирающей границу. Он слышал бой воды о камень и смотрел в глубину горизонта. Он вставал на самый край, не опуская головы, не смотря под ноги, разводил крылья. Подвижные удары воды уже так близки, их звук теперь еще громче бьют каменную глыбу в грудь, пытаясь пробить ее мощь для дальнейшего пути, тщетно. И резко вверх, отраженное до того в воде небо впереди, все ближе. Набрав нужную высоту, крылья, как парашют распускаются и проседают, натянутые на максимум, и он наслаждается невесомостью срединнонебесного пространства.

  Он открывал глаза и понимал, что забыл бросить очередной кусочек хлеба, задравшим голову уткам. Он бросал хлеб, слышал почти человеческие вскрики и  смотрел на быстрый полет белых птиц, и на нерасторопное скольжение уток и плавающую в воде пластмассу, словно бы тоже что-то просящую у него. Он оборачивался и шел домой. Проходящие мимо подростки нередко швыряли за ограду сигаретные окурки и бутылки. Тогда он думал, отчего им кажется это разрешенным, лишь потому, что они не такие же утки и река N. не их дом? Он старался уговорить себя не думать об этом, подавлял в себе злость и успокаивал себя тем, что белые птицы по-прежнему сидят на своих гаупт-вахтах, и надеялся, что завтра не наступит тот день, когда они исчезнут.

 

               

   На краю обрыва стояли двое. Молча. Смотрели друг на друга. В её глазах блестели слёзы, в его - спокойная уверенность. Её глаза словно молили: "бежим, они уже близко, пожалуйста, пойдём, иначе может случиться что-то плохое". Он ласково смотрел на неё, в его глазах читалось "всё хорошо, детка, некуда спешить, нам с тобой никто не страшен". Он поднял руку и медленно провёл пальцами по её щеке, ловя слезинку, не давая ей докатиться до губ, ободряюще улыбнулся и мякгим, но уверенным движением толкнул её с обрыва. Смотрел, как она летит вниз, раскинув руки, любовался линиями её прекрасного тела, которое он так любил. Смотрел, как в полёте она перекувыркнулась, её тело обволокло золотистым сиянием, что-то ослепительно сверкнуло - и вместо женщины, летящей в пропасть, он увидел птицу, широко раскинувшую крылья, свободную, парящую над всем, чего так боялись большинство живущих.
Он видел это превращение тысячу раз, но этот момент не приелся ему, он каждый раз чувствовал прилив гордости за свою девочку, чувствовал тёплую волну, поднимающуюся откуда-то из живота, и накрывающую его с головой. он знал, что ничего плохого никогда с ними не случится, сам бог ведёт их, прикрыв от напастей ладонями.
Оглянулся. Преследователи приближались. Он уже мог разглядеть их лица, на которых читалась ненависть. Или зависть? "За что они ненавидят меня?" - думал он, - "За то, что у меня выросли крылья и я могу летать, а они нет? или просто за то, что я не такой, как они?"
Он усмехнулся. Слишком сильный, чтобы убегать, слишком уверенный в себе, чтобы чего-то бояться. Ему доставляло удовольствие вот так покрасоваться, чтобы потом, в последний момент уйти у них прямо из под носа. Вместо того, чтобы прыгнуть вниз, он пошёл по краю пропасти, всё ускоряя шаг. Быстрей, ещё быстрей - он уже бежал. "Теперь подпрыгнуть, перевернуться, взлететь - и прощайте, глупые люди, мы снова ушли от вас," - билось в его голове.
Он подпрыгнул, перекувыркнулся через себя, его тело словно застыло в воздухе, окутанное золотой дымкой. Ещё мгновение - и он широко взмахнёт крыльями, улетая туда, где она ждёт его.
Что-то промелькнуло в воздухе и с чудовищной силой ударило его в спину, швырнув на землю, оборвав превращение. В этот раз, он всё-таки не смог уйти от погони, переоценил свои силы - и проиграл. Его широко распахнутые глаза, полные слёз, смотрели в небо, в них плескалось безграничное удивление - "Как же так? Как такое могло случиться?" - словно говорили они. Он услышал пронзительный птичий крик, полный боли, горя и отчаяния, хотел прошептать напоследок: "прости", - но не смог, захлебнувшись собственной кровью.
  А ещё он верил (несмотря на то, что это может показаться глупым), что однажды и он станет чайкой, широко расправит крылья, удерживаемый невидимыми воздушными потоками, пролетит над набережной, увидит, как на его месте стоит новый человек, бросая хлеб в воду.
И он ждёт этого дня, надеясь, что он наступит поскорее...

*Вирт - роман Джефа Нуна в стиле киберпанк