Моллюск и Чижик

  Когда мы гуляем по берегу океана, то, обычно, внимательно рассматриваем и вертим в руках всякий мусор, поражающий на мгновение нас своей незатейливой красотой.
Ракушки, камушки, высохшие остовы звезд.
Выцветшие остовы снов...
Повертим, бросим, что-то заберем с собой.
Кого-то заберем в себя, сохраним в надежном и внутреннем кармане пиджака и памяти.
И лишь вернувшись с морской прогулки замечаем сколько же всякого хлама подобрали. Красивые ракушки еще могут сгодиться, голыши - детворе утеха, а вот что делать с цветными стеклышками бутылочных осколков, превращенных морской водой в занятные такие, матово-прозрачные камушки? В воде они походят на сокровища, сейчас, на ладони - по сути, всего лишь мусор, реабилитированный морем. Осколок бутылки из под дешевого портвейна цветом той же морской волны.
Оставь его - пусть так и лежит в волнах. Он ведь ни на что большее не годен. Его назначение быть бесполезным в быту морским сокровищем.

А над океаном встает солнце и следы давно стерты ветром и водой.
Я ступаю в зону прибоя на песок. Оставляю след своей плоской стопой, и морские чайки с криком кружат над волнами, наблюдают по привычке, как за рыбаками, в ожидании пищи своей и чего-то занятно-полезного для себя. Но я не рыбак. Я просто гуляю по берегу, подбираю, рассматриваю, оставляю следы.
Длинная цепочка их по берегу спутана, много уже брожу тут. Смотрю на след и радуюсь, что песок мягок и не может четко запечатлеть его. Мои ноги сильно искалечены и изуродованы. Поэтому я так люблю утренние морские прогулки по песчаному пустому пляжу. Вода обладает множеством целебных свойств, утоляет зуд этих язв, а мягкий песок милосердно нечетко фиксирует след уродливых стоп.

Я часто назначаю встречи на пляже. Знаю, что тут легче говорить. Слушать легче.
Мы сядем, будем смотреть на восходящее солнце и воду, будем спорить о полезности или никчемности морских сокровищ, собранных нами.
Ты обязательно расскажешь о красоте отшлифованных морской водой стекляшек, я расскажу о засохших морских звездах и раковинах.
О наших вселенских раковинах и панцирях.
Да, я тебе обязательно расскажу историю о том, как смелый моллюск, отбросив все приличия покинул свое убежище, являя пред лицо Господне и глаза окружающих свое мяконькое бесформенное тельце.
Он был очень смелым и очень глупым. Глупым потому, что ему и в голову не приходило, так как у него нет головы, что он, маленький, ничтожный и уродливый.
Но в отваге своей самонадеянной, в храбром своем безумстве, лез туда, где и с панцирем могли съесть, но его не съели. Он считал это доблестью, но на него всего лишь не позарились - есть в нем нечего. Над ним даже чайки смеялись.
Он выползал на солнцепек, и без капли воды сумел выжить там, где травы высыхали, не успев отцвести. Думал, что он очень выносливый, но на самом деле не засох, потому что на него вылили ведро помоев.
Он забирался на недоступную моллюскам высоту изгороди, через которую перешагивали дети. А еще ничтожный моллюск считал себя очень умным и умел пищать, исходя слизью и зловонием.
Но при всем этом, по меркам морских беспозвоночных, это было очень отважное существо.

Но ведь он от этого не стал человеком, как ему ни хотелось. И он не залез обратно в раковину на дне морском, не скрылся от жестокого солнца и опасностей, смотрит в лицо чуждой среды земли, оставив отчизну, ему предназначенную Богом. И сородичи слагают о нем легенды, как сказали бы, но он и среди них был изгоем и отщепенцем - благочинные сородичи только рады, что этот ничтожный исчез.
И глупый моллюск героически засыхает на солнцепеке изгороди в помойной жиже, пищит в унисон сквозняку и даже дворовые собаки брезгуют им полакомится.

Да, я обязательно расскажу тебе эту историю, спрятав поглубже в песок свои изуродованные стопы.
Ты тоже мне поведаешь свои.
Ты расскажешь мне о том как жалеешь, что твой ручной чижик разучился петь.
Он так хорошо на заре дня чирикал под твоим окном, радуясь наступившему утру и солнцу, а ты слушал эти утренние симфонии, когда перед работой варил себе кофе на переполненной весной и светом кухне. Это были подлинные минуты счастья.
Но однажды, в конце лета, твой знакомый чижик оказался на птичьем рынке - его поймали, когда он сломал крыло. Кажется это хорошо, чижик со сломанным крылом не мог жить в дикой природе, погиб бы с голоду, но птица в клетке...
Тебе было так жаль его, и так жаль тех весенних рассветов, когда он пел под твоим окном на молодой зеленой ветке оду утру, солнцу, жизни. Порхал в листве березы, длинные ветви которой колышутся за твоим окном последнего этажа. Беззаботный счастливый чижик, в твои беззаботные счастливые утра вашей общей весны.
И ты забрал своего чижика с птичьего рынка к себе домой, от греха подальше вдруг ненароком, попадет в руки злого ребенка. Ты решил, что со временем его отпустишь, только вот заживет крыло, окрепнет птаха и весной ты откроешь окно, раскроешь ладонь и даруешь свободу полета и песни пернатому другу.
Принес раненую птицу в клетке домой, на теплую кухню, насыпал проса, налил водички.
Чижик весело взглянул на тебя и защебетал на своей жердочке.

Он со временем поправился, крыло зажило, чижик стал ручным и вам было хорошо вдвоем.
Но при этом ты все же отметил, что поет он по другому. Другие ноты он выводит сидя на плече, не те весенние песни он поет. Они сейчас не хуже, маленький певец здоров и счастлив. Но все как-то изменилось.
Сейчас, когда утром ты варишь кофе на кухне, чижик поет сидя у тебя на плече. Счастливые уютные минуты. Да и улетать он не хочет, не стремится в родную стихию неба, отвык и с непривычки непременно сдохнет в лапах дворовой кошки. Все ведь хорошо, но трели почему-то совсем не те, что были весенним утром однажды.
Ты говоришь, что все к лучшему, но бывает придет на ум мысль"А если бы он не сломал тогда крыло...?"

...Близится полдень, тени исчезают. Я вытряхиваю в воду свою копилку с морскими сокровищами земного мусора, перебинтовываю ноги и прячу их, радуясь, что ты не увидишь даже следов моего уродства. Их давно смыло водой.

 
Посвящается Дмитрию Гаврилову.