Через все испытания

                Через  все испытания   

            Этот город, покрывший себя неувядающей славой, был такой же захолустный, как и сотни других городов нашей необъятной родины со своими несметными богатствами, о которых жителям постоянно напоминали по радио и телевидению, в нем так же любили и ненавидели, трудились и бездельничали, копили и тратили, создавали и разворовывали. В нем жили люди разных национальностей и вероисповеданий, с разными убеждениями и воззрениями, что не мешало им донашивать, нажитое советской властью и пользоваться тем, что пыталась выкроить из своих нетрудовых доходов новая власть, хорошо прочувствованная многострадальным народом.
          Улицы этого легендарного года были такими же разнокачественными, как и ее обитатели, которые в основной массе походили более на зомби или человекороботов, нежели на своих героических предков, перенесших нечеловеческие испытания во имя светлого будущего потомков.
Так, как выбирать особо было не из чего, сюда съезжались и те, у кого не было средств, чтобы поселиться в Москве или в Санкт Петербурге - городах неприкасаемых.
       По одной из аллей этого города, между двумя изумрудными газонами, засаженными только в прошлом году травой, шла высокая стройная женщина лет пятидесяти в черных с атласной отделкой джинсах и белой плащевой короткой курке с сумкой на плече. Короткая стрижка не была уложена, густые шелковистые с каштановым отливом темные волосы сияли живым блеском, ярко очерченные губы покрашены бордово-малиновым цветом, а синие молодые глаза в обрамлении черных ресниц  и бровей будто бросали вызов немного пасмурной весенней погоде и всему городу.  Издалека ее можно было принять за студентку старшекурс-ницу, и только приблизившись,  возраст выдавали  заметные глубокие морщины, идущие от глаз к вискам.  Особенно они выделялись, когда она, улыбаясь, здороваясь с кем-то из знакомых, случайно встретившихся.
      Обычно так часто здороваются либо с педагогами, либо врачами, живущими в одном микрорайоне с учениками или пациентами.
    Не успела она пройти еще несколько метров после очередного «здравствуйте», как женский голос окликнул  ее по имени:
   - Ирина! Ирина Сергеевна! Здравствуйте! Вы не помните меня? Я – Строгова! Строгова Анна Михайловна!
Женщина, высоко подняв брови, вдруг улыбнулась ясной открытой улыбкой, обнажив ряды ровных некрупных белоснежных зубов:
-   Строгова!? Да вы отлично выглядите! Кто у вас родился?
- Сын, - с гордостью ответила молодая женщина. Я вам так благодарна, если бы не вы…ведь муж привез меня…
   - Ну, ну… не я, так другой врач вам сказал бы тоже самое. Удачи вам.
     Она пошла дальше, давая понять, что разговор исчерпан, а молодая мама, постояв несколько секунд, крикнула вслед:
     - Спасибо!
Ирина Сергеевна, не оборачиваясь, кивнула головой, отчего волосы уложились в какую-то мальчишескую прическу, сделавшую ее еще более молодой и элегантной.
   Говорить не хотелось, как и вспоминать всех, кого она когда-то вылечила или кому-то помогла в жизни. За все бог воздаст – была уверена она, а от других ни милости, ни похвал не ждала, каждый должен делать то, за что взялся, что у него лучше всего получается, в конце концов, за что он получает зарплату.
     Отдежурив в поликлинике, она возвращалась домой пешком, чтобы вос-становить свое душевное равновесие, которое вольно или невольно нарушали больные своими жалобами на проблемы со здоровьем или просто на плохое самочувствие. Ей не хотелось сваливать свое настроение на близких, которых она старалась хоть немного уберечь от излишних переживаний. Тем более, что их осталось не так уж и много.
           О потерях вспоминать не хотелось, нечего бередить старые раны, когда  новые не дают спокойно жить. Тем более, что они как снежная лавина навалились всей тяжестью и не позволяли вздохнуть полной грудью.   
         Только разгребешь завалы на работе, как перед тобой ворох других проблем, семейных, квартирных и прочей нервотрепки. Она еще раз встряхнула своей пушистой головой и попыталась сменить тему своих непрошенных мыслей.
         Хотелось думать о чем-то хорошем, но и прошлое и будущее, в которые можно было бы заглянуть, упирались в какую-то высокую глухую стену, завешанную черными траурными полотнищами. Ты открываешь одно полотно за другим, а там монолитная серая стена, и хотя твои ладони уже исцарапаны в кровь, от этого ее цвет не меняется.
  - Настоящее! Вот о чем нужно думать, - решила она и, взглянув на цветущий куст сирени, улыбнулась  немного грустной саркастической улыбкой, - ну, вот другое дело, вот я уже и человек, вот я уже и женщина.
 Она выпрямила свою спину, поправила сумку и ускорила шаг.
         Наверное, ей бы очень пошло  вечернее платье с большим вырезом на спине и шляпа с широкими полями. Глаз устал от однообразной одежды черного цвета, даже волосы стали красить в черный цвет, особенно это пугает на молодых женщинах и девушках. Почему наши дамы стали постоянно носить брюки и куртки непонятно. Может быть, так удобно водить машину, залазать на переднее сиденье маршрутного такси, наклоняться к детям и внукам, чтобы поправить одежду или завязать шнурки, но такая одежда пришлась по душе и россиянкам, точнее сказать жительницам бывшего советского союза, ибо заграничные дамочки давно не стыдятся никакой одежды. Они не комплексуют по поводу своей внешности, как наши, которым вечно нечего было одеть, и не во что было обуться.
              Пока Ирина Сергеевна шла своей легкой походкой, вдыхая нежный аромат цветущей сирени, за ней в таком же темпе шел немолодой уже человек в темно синем костюме, голубой рубашке, по верх которой выделялся аккуратно завязанный галстук в тон костюма. Темно русые волосы были зачесаны назад, и только одна прядь, будто случайно, падала на бровь, прикрывая небольшой шрам. Обгоняя женщину у цветочного магазина, что стоял на перекрестке в конце аллеи, он еще раз заглянул в ее лицо и понял, что не ошибся. Когда впервые она обернулась к молоденькой женщине, что ее окликнула, он увидел ее глаза, которые показались ему не только удивительно красивыми, но и знакомыми. Такие искрящиеся глаза не часто встретишь, поверхностная радость, светящаяся для всех, таила что-то более глубокое, которое непременно хотелось разглядеть получше в этой далеко не совсем холодной сини.
            Нестерпимое желание последовать за ней не давало покоя с начала аллеи, на которую он вступил, выйдя из аптеки, но что-то и останавливало его. Свернув все-таки на свою улицу, он  оглянулся и  увидел, что она шла в его направлении. Остановившись у газетного киоска, он купил совершенно ненужную газету. Ничего интересного в них уже давно не было.
          Она прошла так близко, что мужчине показалось, что он точно видел ее раньше, видел эти глаза, волосы, эту походку. Все в ней было  знакомо, и в то же время рассудок говорил ему, что он ошибается. Немного постояв, он последовал за ней.
  Женщина не заходила в магазины, равнодушно проходила мимо торговок, которые предлагали лучок и редис, хваля свой дачный товар наперебой. Ему почему-то хотелось, чтобы ее дом был как можно дальше, чтобы это странное преследование продолжилось. Он рассматривал  ее плечи, руки, пальцы, на которых, кстати, он не обнаружил обручального кольца, хотя кто их носит теперь. Ему вдруг показалось, что и она чувствовала его присутствие и оно ей  тоже нравилось. Вскоре она свернула за угол дома и вошла в первый подъезд.
   У него екнуло сердце: - Дурак, вот дурак!
Бросившись в подъезд, он столкнулся лицом к лицу с ней, выходящей из него.
- Господи! – Вскрикнула она, да что вам нужно?!
Попятившись, он наконец-то очухался и стал извиняться:
- Простите, я – идиот, замямлил  он…
- Я это заметила!
- Да, это верно, но я не совсем идиот, я хотел, - замялся он, - познакомиться, вот…  и не знал, как начать… простите…
- Только «не совсем идиотов» мне и не хватало, я ведь не психиатр.
- Я знаю, вы - врач, вы должны мне помочь, это ваша обязанность, пробовал пошутить мужчина.
- В поликлинике завтра с восьми утра. А на сегодня мой рабочий день за-кончился.
- А если я вас угощу коньяком?
- А откуда вы знаете, что я пью только коньяк?- лукаво спросила она.
-  А я и сам пью только его, но с киви, а не с лимоном.
-  И я с киви…
    Они пошли рядом до ее дома, говоря о каких-то пустяках, удивляясь тому, что в их привычках было столько похожего, что когда она открыла дверь своей квартиры и сказала: « Входите, я познакомлю вас со своими детьми»,
он вошел, разулся  и прошел в комнату, словно его именно туда и пригласили. В ней никого не оказалось и, удивившись, он посмотрел на ее ехидно улыбающиеся глаза, которыми она показала на соседнюю комнату и поставила палец к губам. Он на цыпочках подошел к открытой двери и увидел двух спящих взрослых девочек лет по семнадцати  в желтых пижамах.
  Вернувшись к своей обуви, мужчина обулся и, молча, выйдя из квартиры, стал быстро спускаться по лестнице.
- Ну и дурак, она замужем, замужем… Она просто издевалась, играла со мной, а я клюнул на ее наживку.
   Вернувшись домой, он всю ночь  не спал, сидя на балконе смотрел на светлеющее где-то за горизонтом небо. Светло голубые полосы постепенно заполняли темно синие, потом добавился фиолетово-розовый, который сменился сиреневым, пока и он не уступил место утреннему, ослепительно яр-кому, новому. Только тогда он заметил, что клацают зубы и трясутся колени. Продрогнув, он прошел на кухню и, достав бутылку с коньяком, налил рюмку, потом вторую.
  Мысли об Ирине не давали покоя. Перед глазами стояли две девочки, скорее девушки.
- Глупо, как глупо, - думал он, - и как поздно…
  Проснувшись неожиданно быстро для самого себя через два часа, он вскочил, оделся и помчался в поликлинику. Расписание висело на всю стену, и он долго не мог найти  ее имени.
      Но когда наконец-то понял, что фамилия, которую он специально про-пускал, имела те инициалы, которые и были ему нужны.
        - Совпадение? Неужели это и впрямь жена Вадима?
     Какое-то обжигающее чувство проникало во все его клетки, кровь била в виски. Его догадки приносили какое-то странное чувство. Это была радость, и в то же время она сменялась чем-то горестным, необъяснимо тревожным, лишенным надежды.
    Когда умерла жена, он долго не мог придти в себя, все казалось, что врачи ошиблись, и это произошло не с ними, а со всем с другими людьми. Лишь потом, натыкаясь на вещи жены, он стал постепенно осознавать, что больше не услышит ее голоса, не почувствует пьянящего аромата светлых волос, которые она по утрам закалывала заколкой, похожей на ракушку. Ему не нравилось, когда распущенные волнистые волосы  скручивали в тугой жгут, но Люся говорила, что ей так удобнее и он соглашался, зная, что вече-ром он сам снимет ненавистный ему зажим для волос и уткнется носом в их прохладный разлив.
            Правда, служба отнимала много времени, и такие минуты случались не часто, но и их хватило на то, чтобы за долгие годы одиночества память о них ни раз резанула сердце.
          Жена не была яркой красавицей, но Олег замечал, как в кругу жен друзей она выделялась особой женственностью, необъяснимой теплотой взгляда. Который будто говорил:
- Ну, что взъерошился? Все хорошо, мы вместе…
От этого становилось так легко на душе, что хотелось поцеловать ее при всех, как целуют в щеки малышей, смеющихся от необъяснимого счастья, переполняющих их до края. Но Люся вновь делала предостерегающий знак, и он успокаивался окончательно.     Ни одна женщина не могла так понять его, как это делала она. Может, оттого он  так не женился …
   Теперь же, спустя столько лет, он целую неделю не мог придти в себя, не знал, как поступить, что сказать, как объясниться с женщиной, так сильно зацепившей его.  Боялся, что его очередное появление в доме  Ирины Сергеtвны принесет  в  жизнь  страдание, боль, которые они, может только что, сумели пережить.
    Он помнил ее мужа, того красивого полковника, который показывая фотографию своей жены, говорил о ней с такой любовью, что у Олега тогда защемило в груди. Фотографии его Люси и сына лежали в нагрудном кармане, но он никогда и никому их не показывал, не хотелось ничего объяснять.
     А Вадим, напротив, бесконечно рассказывал о своей семье, видно скучал в разлуке с ней. Но тогда Олегу не очень нравилась разговорчивость и откровенность подполковника.    Он вообще трудно сходился с людьми, но если в его жизни кто-то появлялся, то они оставались верными друзьями до конца жизни. Таких было немного – друг детства Гриша, вместе с которым они учились, а потом  вместе поступали и в военную академию и военврач его бывшей части Борис, которому он обязан был жизнью.
      Семенов Борис Евгеньевич не любил, когда Олег об этом вспоминал, они вообще мало разговаривали, когда удавалось посидеть вместе. Олег просто брал гитару, и они пели, чаще песни своей юности, любимые песни своих родителей, а потом так же молча расходились, не обещая друг другу новых встреч.      
    С Ириной все было иначе.  Ему казалось, что если она разрешила войти ему в свой дом, то  должна знать, почему он ушел не простившись.
Слава богу, помог случай.   Так и не решившись на встречу с ней, он все равно простаивал около поликлиники вечерами, не зная на что, надеясь.
   Однажды его окликнул  бывший  сослуживец, вышедший, как и он в от-ставку. Из разговора с ним, он понял, что тот находился у Ирины на участке, и она лечила его язву, а в данный  момент направляла его в госпиталь.
- Классная, я тебе скажу женщина, вдова, да ты ее мужа должен был знать,
помнишь, в Таджикистане, ну, подполковник, он еще тебе ее фотографию показывал, когда мы на грузовике добирались до штаба, хвалился, что отбил ее у какого-то хирурга, когда  в госпитале лежал. А потом они в Грозный перевелись… Там он и погиб, а она  оттуда с детьми чудом выехала. Да и здесь хлебнула. На Родине… Ну, а ты? Так и живешь один, Олег Петрович?
          - Один. Да я как-то привык уже. Сын плавает, женился, внуку десять. Видимся редко. То я служил черте где, теперь они… Хорошо, что сноха внука иногда мне присылает на каникулы, чаще к своим родителям конечно в Анапу, да оно и понятно…
     После разговора с Афанасьевым, Олегу стало легче. И он решился на разговор с Ириной. Накупив в «пятерочке» фруктов, он отправился в гости. Но, дойдя до подъезда, остановился в нерешительности.
- Трусишь, братишка? Трусишь! – говорил он себе, разглядывая окна дома.
- Вы к нам? – прервал его самобичевания женский голос.
   Синие глаза с хитрой усмешкой скользили по его глупому выражению лица, отчего он еще более смутился. Желтого цвета загар приобрел розоватый оттенок.
- Ну, что ж, видно коньяка я так и не дождусь.
- Я принес.  И фрукты.
Они поднялись на третий этаж. У квартиры она отдала ему свой небольшой  пакет и, открыв дверь, пригласила.
          - Я вам должен сказать, что мы с вами давно знакомы, - топчась в коридоре, обронил он, - вернее, я был знаком с вашим мужем, так вышло, что мы одно время служили вместе. Но я об этом только недавно узнал, после нашей первой с вами встречи, когда в поликлинике вашу фамилию прочел, я там был, в поликлинике.
             Ирина Сергеевна высоко подняла брови и  темная синева заволокла ее глаза, и больше в тот вечер он не видел других глаз, хотя она улыбалась пришедшим с прогулки девочкам, и ему, когда прощалась у собственных дверей.
           В этот раз они вместе пили коньяк, а потом чай вчетвером, после того, как она представила его Насте и Ане - двум дочкам.
           Следующая встреча состоялась на той же алле, по которой она ежедневно возвращалась с работы. Он был с цветами, в джинсах и легком джемпере. Погуляв немного по улицам, они зашли в кафе и там проговорили до его закрытия. Чем больше они узнавали друг о друге, тем труднее им становилось.  Нет, их обоих странным образом тянуло друг к другу, но они не могли понять, что именно мешало им еще более сблизиться.
         Молодым в этом отношении наверное легче, нет устоявшихся привычек, нет груза прошлого, который иногда не позволяет бесцеремонно вторгаться в чужую жизнь.
      В давно холостяцком доме Олега Петровича было уютно, новой мебели совсем немного, не в его привычке было загромождать квартиру. Только толстый ковер на всю комнату, по которому он любил ходить босиком, и притягивал взоры приходивших к нему нечастых гостей. Большое кресло, в котором лежали в основном журналы о военной технике, стояло около журнального стола на толстой резной ножке.  Кроме них, телевизора и дивана в комнате ничего не было. Окно закрывала штора без гардин, на балконе стоял резной стул, который он смастерил, когда были проблемы с ногой.
       После госпиталя и ухода со службы Олегу многое пришлось начинать заново, устраиваться на работу, привыкать заново к городу, в котором он когда-то учился, где и познакомился с Люсей – своей женой, матерью его сына. Она умерла через три месяца после родов, сын сначала рос с ее матерью, потом в нахимовском училище, а после окончания рижского, началась служба подводника.
      Так Олег жил уже много лет, и до сего времени не представлял себе, что что-то может измениться в его жизни.
       Но жизнь никогда никого не спрашивала: - Чего изволите? Она всегда поступала по каким-то своим, только ей известным законам. А люди могли только принимать  ее условия или приспосабливаться к ним.
     Вот и теперь Олегу Петровичу приходилось думать, как вести себя дальше.
С одной стороны Ирина нравилась ему, как женщина, ему хотелось всегда быть с ней рядом, а с другой – дочери, память о муже, ее отношение к нему самому,  все это не давало покоя, но решиться на прямой разговор он не мог.    
           Порой ему хотелось вернуться на службу и уехать подальше от всего этого, где ничего не пришлось бы объяснять, служба – и все всем понятно, а что теперь?
        Да, на службе все ясно и просто, поставлена задача – решай, подчиненные в твоем полном распоряжении, а здесь – совсем иное дело, приказом на гражданке не выполнить всех задач.
    Ему почему-то страшно захотелось обзвонить своих друзей, но взглянув на часы, понял, что глупо, да и поздно. Не хотелось по пустякам беспокоить их семьи, если самих не окажется дома, и Григорий, и Борис еще служили.    
    Пока он мучительно решал, как быть, Ирина сама позвонила и предложила встретиться.  Олег быстро переоделся и вышел из подъезда, захватив пакет со сладостями и фруктами для девочек.
       Теплый вечер приятно растекался по городу, прохожие шли медленно, а не так, как несколько часов назад, возвращаясь с работы. Ирина шла навстречу в светлой узкой юбке и тонкой цветной кофточке. Чмокнув растерявшегося Олега в щеку, как целовала на ночь своих дочерей, она начала тот разговор, на который не мог решиться он.
- Мне кажется, нам не нужно  с вами встречаться, Олег Петрович. Вы – замечательный человек и я чувствую, что стала думать о вас чаще, чем следует, но у меня дочери, которым нужно учиться, а мне нужно  думать о них и их будущем.
    -Молчите, - она положила свою ладонь на ладонь Олега, - вы же все понимаете. Мы с вами достаточно пережили и понимаем, как трудно вернуться к нормальной, спокойной жизни, и как нелегко что-то менять. Мне с вами спокойно и легко, но я не одна. Я не могу нарушить покой своих детей, лишившись отца, они не должны…
 - Я все понял, простите. Черт меня попутал тогда что ли? Ведь чувствовал, что не нужно преследовать вас… надо верить своей интуиции. Позвольте мне проводить вас в последний раз.
 Дойдя до ее подъезда, он взял ее руку, поднес к губам и поцеловал:
- Еще раз простите…, но обещайте, если вам понадобится помощь, то вы позвоните мне. А это девочкам. Он протянул пакет, резко повернулся и зашагал какой-то незнакомой, прихрамывающей походкой, от которой у Ирины Сергеевны неприятно сдавило горло.
    Она поднялась к себе, разделась и встала под душ. Послушно опустив руки, она не закрывала от воды лица. Струи текли по упругому телу. Может быть они сливались со слезами, но этого никто не видел.
Утром она проснулась от диких визгов Анютки и Насти. Они целовали ее в обе щеки и кричали, что она самая классная из всех мам на земле.
    Ничего не понимая, она протерла сонные глаза и только теперь заметила, что на них были новые джинсы и топы.
-  Мам, а когда ты успела купить их и по какому случаю такая расточиельность: экзотические фрукты, конфеты.
- Это не я, это Олег Петрович, по видимому, - как-то неуверенно произнесла она.
   - Мам, а он ничего, может, ты за него замуж выйдешь, а? Девчонки смотрели на нее с вызовом такими же глазами, какие были у Вадима. На синих глазах появились слезы впервые за последние семь лет.
    - Мам, ну, что ты, прости. Если не нравится, и не выходи, - молила младшая.
Но Настя, как отрезала:
     - Не видишь что ли, как раз наоборот!
    - Хватит, - взяла себя в руки Ирина, - мы расстались, я так решила.
- Ну и глупо, ведь он хороший человек,  и, по-моему, любит тебя, - снова бросила Настя, разглядывая себя в зеркале.
     - И со вкусом у него все в порядке, да, Анюсь?
     - Да, мне тоже нравится как он одевается, обычно мужчины одеты кое как, а он с иголочки.
    - Обмундирование надоело, - коротко ответила старшая.
  Ирине показалось, что это она дочь, а Настя ее мама, строгая, уверенная в себе и своей правоте.
     - Неужели они так повзрослели, а я и не заметила, скоро у них будут свои семьи, а я останусь одна, - подумала Ирина Сергеевна, - почему, у меня появятся внуки, и я вновь стану нужной кому-то.
От этих мыслей ей захотелось вновь укрыться простыней, спрятаться хоть на миг от этой жуткой действительности.
   - Мам, а поблагодарить мы его можем? – не унималась Анютка.
   - Можем, мы же воспитанные дети, - съязвила Настя.
Все лето и осень Ирина делала ремонт в своей квартире. В конце ноября у нее поднялась температура, и она слегла с почками. Прибегала медсестра, делала уколы, поражалась сделанным ремонтом в хрущевке, предлагала поехать в санаторий, отдохнуть.
    - Денег нет, все, что было, потратила на ремонт, да Анютке нужно было обновку в институт купить, взрослая, неудобно в старой куртке ходить, так что еще занять пришлось.
Раечка, проработавшая с Ириной шесть лет, удивлялась, как Ирине Сергееевне удавалось экономить на зарплате врача, чтобы еще при этом самой выглядеть прилично.
    - У меня вечно денег не хватает, и муж зарабатывает, и родители помогают, а все концы с концами не сведу.
    - Когда помогать перестанут, начнешь сводить, - пошутила Ирина.
Попрощавшись, Раечка обещала прийти завтра, но уже вечером позвонила:
   - Путевка готова, можешь оформлять карту.
   - А деньги?- не поняла Ирина, бесплатная что ли?
    - Бесплатная, так главный сказал.
Утром она была на приеме у главного, который объяснил, что кто-то из облвоенкомата позвонил и оплатил все, так что она спокойно может ехать.
     - Может, вдовам офицеров положено что-то, - предположила Рая, когда Ирина, входя в свой кабинет, вопросительно на нее посмотрела.
      - А обо мне никто не расспрашивал в мое отсутствие?
      - О вас? Ну, да, больные, из соседнего кабинета и хирург.
      - Ну, он то, конечно, ему бы только вскрывать кого-нибудь.
      - Зря вы так, он человек порядочный, все под наркозом делает, безболезненно, - засмеялась медсестра.
        - Ладно, съезжу в военкомат, узнаю, в чем дело, потом сюда вернусь.
         - Не надо вам туда, Это Олег Петрович. Он как узнал, что вы на больнич-ном, так разволновался, ну и …
       - Олег Петрович? А ты откуда его знаешь?
       - А он у меня еще давно размеры Ваших девочек спрашивал, - заикаясь лепетала Рая, а еще раньше ваш телефон..
      - А ты почему мне не говорила об этом?
     - Он просил…- опустив глаза, Рая достала коробку конфет из своего стола и добавила – за небольшое вознаграждение.
      - Зараза, ну и зараза же ты… Ирина хлопнула дверью, выходя из кабинета.
     - Благодетель, лучше бы ты ремонт мне помог сделать, - ворчала она, спускаясь по лестнице.
       - Он в госпитале лежал всю осень почти,- донесся из окна кабинета Раисин ехидный голос.
     - Ты посмотри, окно открыла, а  мне все время твердит, что сквозняков боится.
  Ей хотелось позвонить и поблагодарить Олега, но она решила, что пусть он думает, что  дурочка все приняла за чистую монету.
Но Олег пришел на вокзал сам, вновь принес что-то на дорогу, чмокнул в щеку и ушел, пожелав счастливого отдыха.
 В пакете, кроме продуктов, были ее любимые духи и деньги.
    - Ну, Раиска, твоих рук дело, - незлобно вспомнила она медсестру…
Вернувшись домой, она поняла, что Олег Петрович и дочерей не оставлял без внимания, приносил продукты, снабжал деньгами.
- Ну и как мы будем возвращать долги, спросила она, увидев розы на столе?
- А ты выйдешь за него замуж, и он нам простит их, - съехидничала Настя,
хотя можно и из больничных, там приличная сумма, Раечка твоя принесла.
   - Скоро Новый год,- загадочно прошептала Анютка, - может, нас ждут еще подарки, а, мам?
   - Может, вы меня в рабство отдадите кому-нибудь?
   - Я и сама в такое рабство хотела бы попасть, - Настя изобразила что-то вроде арабского танца и поцеловала мать.
   - Пора вас самих замуж отдавать, тогда может, вы угомонитесь, - раскрывая чемодан,  пошутила Ирина.
    - А, что, я не против, - смело заявила Настя, тряхнув своими длинными волосами, как это делала мать.
   - И я тоже, - поддержала сестру Анютка.
  - Да, вы что, с ума посходили, чем вы тут без меня занимались, - не выдержала шуток мать.
- Ну, что ты мамочка, мы три свадьбы будем делать вместе, это гораздо экономнее.
     - Тогда нам никогда этого не дождаться, Олег Петрович, побоится маме предложение сделать, так что увянем вместе с ней…
     Но увядать они вовсе не собирались, все позже  стали возвращаться по вечерам, а новый год, впервые решили отмечать в кругу своих друзей.
  Без десяти двенадцать тридцать первого декабря они позвонили ей, чтобы поздравить с новым годом и предупредить, что вернутся часов в одиннадцать утром.
      Ирина подошла к окну и стала смотреть, как медленно падал наконец-то выпавший снег, зимой без него особенно тяжко. Он застилал уставшую землю, и на душе становилось светлее. Она даже не поняла сначала, что там за окном стоял Олег. Пальто  шапка были в снегу, а он стоял  не шевелился, будто примерз к тому месту.
- Он опять свалится и ляжет в госпиталь,- мелькнуло в ее голове. Быстро спускаясь по лестнице, она слышала его приближающиеся шаги.
    - Олег! – она обняла его и прижав голову к своей груди, сняла шапку.
Было слышно, как часы отбивали двенадцать часов, как кричат соседи, поздравляя кого-то с наступившим годом.
     - С новым годом, - хриплым голосом тихо сказал Олег. Я подарки принес вам и девочкам.
    - Их нет, я одна, проходите, Олег Петрович! Я вам очень рада.
Олег снял пальто, под которым была формы  со всеми боевыми наградами.
      - Я с банкета, - смущенно сказал он, думал, что кто-то из вас выйдет из подъезда, и я отдам пакет, но…
      - Вы до утра бы стояли?
      - Не знаю…
Он взял бутылку шампанского, но Ирина остановила его:
       - Коньяк! Вы окоченели, да и мне лучше его выпить.
        Они разговаривали о ее поездке, о девочках, о чем угодно, только не о самом главном, что волновало их обоих.
Никто из них не посмел нарушить то хрупкое, что вновь появилось между ними.
     Прощаясь на рассвете, он сообщил ей, что уезжает к сыну, и что как только вернется, позвонит ей, если она позволит.
   - Я буду ждать звонка, целуя его в щеку, тихо сказала она, звоните.
Каждый его шаг больно ударял в сердце. С ударом входной двери слезы полились из глаз.
Что это? – подумала она, - неужели… это хорошо, что он уезжает.
  Утром Олег зашел в свой вагон, нашел свое купе, переоделся и улегся читать свои журналы для которых теперь было самое время.
То ли оттого что пролежал целый день, ночью спать не хотелось, он выше из купе и стал всматриваться туда, где были едва заметны мерцающие огоньки.
        Вглядываясь в бесконечную темень ночей из окон вагонов поезда, своих до-мов, иллюминаторов, мы всеми силами своей души, памяти, воображения  пытаемся разглядеть там нечто особенное, никому еще неведомое, совсем не заботясь о том, что оно может не только обрадовать нас, удовлетворить наше любопытство, но и напугать.
          Так некоторые из нас гадают не только на кофейных гущах, но и прибегают к различным магиям и колдунам, и вряд ли кто-то может ответить самому себе, а для чего ему это, собственно говоря, нужно? Ведь где-то в глубине души  мы знаем, что, чтобы не случилось в эту или другую такую же темную ночь, после, непременно наступит утро, и оно будет обязательно солнечным и прекрасным, как и эта завораживающая в фиолетово-черном одеянии со звездным шлейфом женщина по имени – Ночь. Мы смотрим в ее беспросветную даль, пока мысли сами не унесут нас с какой-то удивительной незаметной легкостью в наше давнее или недавнее прошлое, такое же непостижимо удивительное и непонятное для нас самих.
       Расставаясь со своей первой любовью, многие из нас так  и не поняли, почему же она ушла, оставив на долгие годы пустоту, которую порой и до конца жизни так и не удалось заполнить мало-мальски  похожим на то восхитительное состояние души, что  угасло, оставив воспоминание. Так же, падая и сгорая, оставляют свой след  звезды, на небе, и это уже никто не в силах остановить или изменить. Оттого быть может, гадаем мы, продумывая всевозможно различные варианты? Но случилось так, как случилось…
        Что происходит с нами, если мы даже себе не можем ответить на многие вопросы? Неужели кто-то всесильный дергает нас за невидимые нити, руководит нашими поступками, а мы только послушные куклы в его руках? Но отчего же бывает так больно нам? Или это только сбитая программа, как сбитое колено, как сломанная рука, как головная боль? Поболит и перестанет, для этого нужно время. И все- таки – все, что больно, помнится долго.
  Неужели это непонятное, болезненное мы и пытаемся разгадать в той непроглядной темени, что так манит и притягивает нас? А может быть, мы просто прячем свой взор, обращенный вникуда от посторонних глаз, в которых не хотим прочесть одно только слово – «бесполезно»…
           Кто-то говорит, что можно бесконечно смотреть на воду или на огонь, хотя огонь не может быть слишком долгим, остается смотреть на угли, которые, к сожалению, превращаются в пепел, а пепел – вещь не предсказуемая. Да и на огонь ли мы смотрим? Может быть только на то, что умирает в его диком объятьи, изменяясь ежесекундно? Что еще может так заинтересовать нас, как это мгновенное превращение или преобразование?
     Неужели так же преобразуются наши чувства, мысли, стремления, убеждения под воздействием каких-то непостижимых для нас сил? Тогда все потуги напрасны и ничего не зависит от нашей воли, и все предрешено? Для чего тогда, собственно, мы или я? Неужели только для того, чтобы проиграть один из этих вариантов, чтобы кто-то убедился в его бесполезности? Тогда жизнь не принадлежит нам самим, но кому?
     Эти и подобные вопросы, ища ответа для себя, мы и бросаем в темноту ночи.
 А ведь она порой так длинна. Длинна, как целая жизнь.
     Утро иногда приносит облегчение, и мы начинаем верить, что все зависит от нас. Но не успеваем мы так подумать, как в дом врывается телефонный звонок или почтальон и мы вновь меняем планы, которые, как казалось, до мелочей продумали, и отступать  были не намерены. Где-то там, в небесах, за невидимой гранью кто-то давно решил, что для нас вернее, а для него лучше. Разве нас кто-то спрашивал? Ну, а если бы спросил? Сделали бы мы свой выбор иным? И не пожалели ли бы мы через некоторое время о своем выборе?
     Конечно, человеку свойственно меняться всю жизнь, ибо он растет нравственно, духовно, физически. Но есть  в каждом из нас что-то главное, от чего мы не отступаем всю жизнь, это что-то притягивает к нам людей или наоборот делает нас чужими, если не больше.
       Разумеется, есть те, которые стараются со всеми и со всем согласиться, чтобы избежать конфликта, есть и другие – всегда идущие напролом, лишь бы оказаться впереди. Но что из того, ведь рано или поздно все становится на свои места, и потуги могут оказаться напрасными.
    В чем же наше предназначение? Той ли дорогой мы идем?
          Вернувшись из поездки, он не позвонил, он просто ждал ее на алее с огромным паке-том. Высокий, немного худощавый, в новой куртке, подаренной сыном, он улыбался так, словно они простились не два месяца назад, а только вчера.
- Здравствуй, - почему-то перейдя на ты, сказал он, прикасаясь к ее щеке,- если не устала, пойдем к тебе, отнесем все это, а потом где-нибудь поужинаем, потерпишь?
 - Потерплю, если меня ждет приличная кухня.
- Какую пожелаешь. Взяв Ирину под руку, он что-то начал рассказывать о внуке, снохе, сыне, городе, в котором уже не раз бывал, о моряках и их семьях, но она ничего не слышала.
 Она вдыхала какой-то новый, необычный запах его одеколона, и это новое тревожило и волновало ее.
   - Он не любит меня, жалеет, а мне когда-то казалось…, - думала она
    - Ты не ответила на мой вопрос? О чем задумалась, может, ты устала?
    - Да, немного, солгала Ирина, - но от ужина не сбираюсь отказываться.
    -Ну и пусть, пусть не любит, могу я хоть в ресторан с ним пойти, когда еще выпадет такой случай? – снова подумала она, перебирая в памяти свои нехитрые наряды. И все-таки, придя домой, она уже точно знала, что именно наденет.
    Платье провисело не меньше пятнадцати лет, в последний раз она одела его, когда отмечали годовщину Анютке, но  все же оно было как раз.
Подкрасив губы и ресницы, она вышла из ванной комнаты, весело улыбаясь:
   - Я готова!
В это время дверь квартиры открылась и вошли девочки, застав Олега с открытым ртом.
     - Олег Петрович! Здравствуйте, - обрадовано закричали обе, где же вы пропадали, мы уже соскучились.
    - Вам там подарки, Олег Петрович принес, не забудьте поблагодарить, - надевая пальто поверх черного платья с большим вырезом на спине, предупредила Ирина.
   - А вы это куда? – шутливо заметила Настя, - надеюсь не на всю ночь?
Олег моргнул старшей дочери Ирины и вышел вслед за женщиной.
     Людей в ресторане было немного, танцующих еще меньше, но это не помешало им наслаждаться чудесным вечером. Когда к их столику подошел молодой человек, Ирина сказала:
   - Извините, я не танцую.
  - Извините, я к товарищу полковнику, разрешите, Олег Петрович!
   - Лейтенант!
   - Уже капитан, товарищ полковник, я так рад вас видеть. Вы теперь здесь живете?
И уже, обращаясь к Ирине, добавил:
    - Очень приятно, капитан Строгов, Алексей. Я сюда в отпуск, к родителям. А вы знаете, товарищ полковник, кто со мной служит сейчас? Петров, Жора, помните? Его жена двойню родила, он, кстати, сына Олегом назвал, в честь вас, а дочку в честь жены Иринкой.
    - Молодец! Не зная, чему больше обрадовался, заметил Олег.
      Ирина наблюдала за мужчинами  и думала, с какой теплотой они относятся друг к другу, к своим товарищам,  а ведь, сколько крови и грязи им пришлось повидать. Почему же к ним такое отношение? Хотя почему только к ним? К кому у нашего государства отношение лучше? К детям? Старикам? К молодежи, которая учится на крохи, собранные родителями с нищих зарплат или пенсий стариков, чтобы им потом тоже пойти на копеечную зарплату, которой едва хватит, чтобы содержать свою семью. И так из поколения в поколение.
        Вот они - сильные, умные, мужественные люди, офицеры, стоящие на защите своего народа и отечества.  Почему же они  позволяют манипулировать собой хитрым и жадным людишкам, забывшим о совести  и чести?
А я? А все мы? – думала Ирина, вспоминая последний день пребывания в Грозном. Страх и ужас за детей, за себя, за людей, так и не сумевших выехать из этого кромешного ада. Что стало с ними? Что стало со всеми нами?
А было ли когда-нибудь по-другому? И будет ли когда-нибудь…
   - Устала? – заглядывая в глаза, спросил Олег. Обменявшись телефонами и адресами, они попрощались с Алексеем, который, поцеловав руку Ирины, сказал:
   - Вы необыкновенно красивая женщина, счастья вам обоим.
   - Славный мальчик, только пройдет ли эта опаленность войной,  сколько ему еще предстоит…
Олег молча шел рядом. Он вспоминал, как Борис полумертвого тащил его на себе несколько километров, как нестерпимо хотелось пить, а он твердил: - Молчи, молчи, не разговаривай.
   Как он потом вытаскивал осколки из его искромсанного тела. Он даже не заметил как они подошли к дому Ирины.
     - Олег Петрович! Вы о чем-то  своем опять. Спасибо вам за вечер. До свидания.
Олег смотрел на Ирину, держа ее ладонь в своей и думал:
       - Ну, сколько, сколько мне еще осталось, почему же и теперь так все усложняем?
  Темно синее приталенное пальто Ирины мелькнуло и скрылось за подъездной дверью.
Олег немного постоял у ее дома, а потом вернулся домой и позвонил Борису.
      - Прости, что поздно, я, кажется, женюсь. На свадьбу приедешь?
      - Телеграфируй, - коротко ответил тот, и Олег услышал короткие гудки.
       - Приедет, и Гришка приедет.
Ему не хотелось спать. Выйдя на балкон, он вспомнил, что скоро год, как он познакомился с Ириной, вернее увиделся, ведь знакомство состоялось гораздо раньше.
     Вадим так часто рассказывал о ней, что Олег многое знал из их жизни, но никогда не придавал этому значение, мало ли мы знаем о жизни великих людей, артистах, ученых, космонавтах, в конце концов. Но разве мы думаем о том, что однажды жизнь подарит нам встречу с ними? Так было и с ним.
      Он был уверен, что любит эту женщину, любит ее дочерей, как любит своего сына, внука,  как любил свою страну, издерганную, но до боли родную. Знал и все-таки медлил, боялся спугнуть то, что, потеряв, уже никогда не сумеет вернуть.
  То же самое чувствовала и Ирина. Она ждала его предложения, боялась, что он его не сделает, и все-таки не была готова к тому, чтобы изменить свою жизнь.
      - Мне пятьдесят, далеко не молода, дочери невесты, а я туда же…
Но ведь, я люблю его, что же мне с этим чувством делать? Разве я смогу жить без уверенности, что завтра, через неделю, через месяц смогу видеть его снова и снова. Пусть все идет своим чередом, судьбу не обманешь.
       И все-таки, в один из июньских вечеров, когда  они прогуливались по набережной пахнущей петуньями и розами, высаженными заботливыми руками озеленителей города, которые в последние годы особенно старались, видно надоело работать без фантазии, по старинке однообразно, она решилась:
       - Мне сделали предложение руки и сердца, - улыбаясь одними глазами, сказала она, - и я бы хотела с вами посоветоваться, ведь вы – единственный человек, который все обо мне знает и больше других имеет на это право. Принять мне его или отклонить?- она серьезно смотрела в его серо-золотистые глаза.
       У Олега задергалось веко со шрамом, оно всегда выдавало его, когда он особенно нервничал. Он замедлил шаг и совсем остановился, взяв Ирину за обе ладони.
    - Нет, давайте сядем, это слишком серьезно, чтобы решать на ходу, пытался пошутить он.
     – Во первых кто он, откуда взялся, любите ли вы его, это, пожалуй, главное.
          - Нет, не люблю, но он хороший человек, внимательный и заботливый, прилично зарабатывает, кроме нашей поликлиники подрабатывает еще
в больнице, вдовец.
       - А девочки, они согласны?
      - Они сказали, что мне самой этот вопрос надо решить, Настя уже на третьем курсе учится, Анютка первый заканчивает, девятнадцатый год пошел, так что я могу их оставить в нашей квартире, а сама перейти жить к новому мужу.
     - Раз уже все решено, то, что и обсуждать? Вы имеете право на личное счаcтье, - растерянно бормотал Олег.
    - Счастье? – воскликнула Ирина, приподнимаясь со скамьи. - Встаньте!
Посмотрите на меня. Что вы видите в моих глазах? Отвечайте!
      Олег смущенно взглянул в ее обворожительно прекрасные глаза и, улыбнувшись, пролепетал:
    - Любовь…
    - Что, что? – засмеялась она.
    - Вы любите его, у вас сияют от счастья глаза.
      - А что же у вас они не сияют, ведь вы меня, наверное,  тоже любите, или я ошибаюсь?! – с вызовом спросила женщина.
     - Кажется, вы правы, - потерянным голосом мямлил Олег Петрович.
     - Но, я, кажется, опоздал с предложением?
      - А я, пошутила, проверить решила, как вы на это отреагируете, а вы и рады меня замуж за кого угодно сбагрить, - смеясь, говорила она, - ладно, идемте домой, а то я уже проголодалась.
    - А у меня отличная селедочка с жареной картошечкой есть, а еще мало-сольные огурчики, - дразнил Олег, приходя в себя от пережитого.
    - На ночь есть вредно, - она резко повернулась и легкая кофточка оплела ее талию.
       - А если немного потерпеть, то будет утро, - останавливая ее, и притягивая к себе, шептал он, неловко целуя ее щеки, лоб, губы…
      - Господи, на улице, в таком возрасте, как неловко,- скрывая свое смущение, ворчала Ирина, отталкивая его и устремляясь в сторону проспекта, где можно было поймать такси.
Пока разогревалась картошка, Ирина позвонила домой предупредить девочек, что вернется завтра к десяти утра.
    За много лет ей впервые захотелось ни о чем не думать, не рассуждать, а отдаться тому чувству, которое вдруг прорвалось наружу, неизвестно откуда взявшееся, оно стремительно уносило ее в неизвестность.
       - Ну и пусть, пусть, сегодня я так хочу, - думала она, - а завтра – будет новый день…
      Когда она проснулась, Олег стоял в нарядной рубашке и отглаженных брю-ках с букетом роз:
      - Идем к тебе, буду просить девочек отдать тебя мне в жены.
      - А меня не нужно сначала спросить? – строго спросила она, натягивая на себя простыню, может я…
Олег не дал ей договорить, срывая с себя галстук, рубашку и прочие вещи, мешающие чувствовать ее тело.
      - Я люблю, люблю тебя, слышишь, люблю твои волосы, глаза, твой смех, эти руки…
       Ей казалось, что она проваливается в тот удивительный сон, от которого проснувшись, хочется петь, а ведь она не поет уже долгих семь лет…
        Уже в подъезде собственного дома, она остановила его, посмотрела в глаза и тихо прошептала:
           - И я тебя люблю.
Дверь открыла Настя. Взглянув на огромный букет, все поняла:
          - Ну, что я тебе, Анютка, сказала, они женятся, наконец-то, а ты говорила, что Олег Петрович побоится сделать маме предложение.
          - А я ему сама его сделала, - пошутила Ирина и ввела Олега за руку в свою квартиру, - принимайте, - засмеялась она своей блистательной белозубой улыбкой.