Возвращение

Я возвратился, а никто не хранил это место для меня, никто не берег его тепло и привычный уклад… Стены разрушены, в крыше прорехи, окна зияют пустыми глазницами… Я возвратился, потому что там, где я был, уже нет того, зачем я там был. Вернее, во мне нет нужды быть там. Короче, я просто возвратился, потому что решил, что уже пора, что достаточно я нагулялся  и можно продолжить жизнь с той точки, где она превратилась в промежуток между штрихами. А в ней ничего не осталось. Друзья разъехались кто куда. Другие отстранились и смотрят, словно со дна наполненной водой трехлитровой банки – вроде видят, вроде даже узнают, но безотносительно, словно и не я это, а так, случайная рябь. А кто-то уже покинул этот свет. И по дурацкому стечению обстоятельств – именно те, кто был столпами моего мира, его атлантами и кариатидами. Без них и мне тут делать особо нечего.

Почему я уехал тогда, решительно бросив то, что было дорого и близко, бросив конкретно и категорично, прервав с ним всякую связь? Все  что-то не клеилось, не складывалось и хотелось выйти из этого круга, из зацикленности неурядиц и неудач. Выйти – чтобы совсем. Чтобы полностью, до основания. Как из дома, когда идешь прогуляться. Казалось, что этот дом так и будет стоять и ждать тебя, приветливо подмигивая теплым светом окон. И когда придет срок, ты ввалишься в двери радостно, сияя, как солнце – такой весь обновленный, познавший, постигший, отрефлексировавшийся до самого донышка. А там все как всегда – стол на привычном месте и чайник кипит уже, и тапочки, как обычно, надо искать под диваном. Почему казалось, что все так и будет, что время и ожидание ничего не изменят?

Галка Мухина встретилась первой и вместо радостных криков «о, кого я вижу, наконец-то!» и традиционно-ритуального повисания на шее, посмотрела молча, потом сказала: «Мы слишком долго тебя ждали», повернулась и ушла. Галка! Мухина! У нее не может быть таких глаз, будто провалившихся в себя самих. У нее не может не быть улыбки. Она же хохотушка-болтушка-веселушка. Что произошло с этим миром, пока меня не было, пока я превращал свою отягощающую наполненность в целительную пустоту?

Встреча, конечно, состоялась, и все собрались, все, кто остался. Сидели, по традиции, на кухне и даже галдели по-прежнему весело, вспоминали былое, хохотали над новыми шутками. И на миг показалось, что вот, наконец-то, срослись, сшились этой нашей посиделкой два конца – тот, оборванный мною решительно и резко и этот, так же внезапно начатый. Но кукушка прокуковала в привычный час и, вспомнив давний сигнал, друзья начали расходиться. У порога улыбались, хлопали меня по плечу, говорили: «Молодец, что вернулся» и все это было пустым – и слова, и глаза, и улыбки.

Я сидел на гулкой, горько прокуренной кухне, а одноглазый зеркальный монстр, поблескивающий в полумраке коридора, словно в немом кино, показывал мне неудачи и неурядица, проблемы и препятствия, сложности и непонимания, которые я тогда, давно, зашив в себе герметично и плотно, увез далеко, чтобы в нелегкой борьбе один на один поразить всех своих драконов. Они медленно проходили перед моим взглядом, проплывали во всей красе. Они не возвращались ко мне, они во мне и не были никогда. Они существовали здесь, в этом мире, как часть, один из элементов его бытия – и сегодня, и всегда. А я был его хранителем, тем, кто берег свет и тепло, защищал от неурядиц и непониманий, принимая их на себя, бесконечно борясь и побеждая. Я был преградой, стеной, пограничной заставой на пути у проблем и неудач. И пока я присутствовал, мой дом жил беззаботно, доверчиво распахнув двери и окна и гомоня на все голоса. А потом я ушел, чтобы стать чище, лучше, безупречнее. И некому оказалось хранить это место, беречь привычный уклад. Его сожрали проблемы,  растащили по клочкам неурядицы, раздробили в пыль препятствия.

И вот я снова здесь – теперь уже вычищенный до блеска, весь наполненный солнцем, сияющий и бесстрашный воин света, готовый защищать, преграждать, отстаивать. Но стены разрушены, в крыше прорехи, окна смотрят пустыми глазницами. Жильцы давно покинули этот дом и только отголоски прежней веселой жизни эхом бьются о стены, обманывая и нагоняя тоску.

Я сижу на гулкой, горько прокуренной кухне, а рядом Галка Мухина с взглядом, упавшим в себя, рассказывает и рассказывает бесконечно о том, как рушилась без меня цитадель, как неумело защищалась, пытаясь сберечь тепло и жизнь, как медленно, но неуклонно наползали запустение, мрак и угрюмая тишина. Я слушаю ее и чувствую, как сверкающий нимб все сильнее впивается в голову, а рукоять огненного меча бессмысленно и нестерпимо прожигает ладонь.