Дезертиры. Часть первая. Глава 10

Глава 10

Завернув крошечное детское тельце в шинель и баюкая его на коленях,  Тимофей растеряно сидел среди развалин, вглядываясь в худенькое личико, потемневшее от грязи и расчерченное светлыми полосками слёз.
Доверчиво обнимая  его руками за шею, девчушка радостно щебетала:
- Вы простите меня дяденька, что горшком в вас кинула.  Испугалася сильно. Слышала как вы поверху ходите и плакала от страха.  Думала вы тоже убивать будете, как тот страшный мужик.

- А как же ты спаслась от пожара-то, милая?

- Да очень просто. Тот дядька, который с вами был,  сперва в маму стрелил,  а потом в меня,  да промазал. Посмотрел, что у меня ножек нету, больше стрелять не стал, плюнул и убежал. Керосин ещё разлил по столу,  да подпалил его! А когда всё  вокруг гореть стало, я к двери поползла,  только она не открывалась.  Тогда я половичок отодвинула и в погребе спряталась.  Одеяло ещё с кровати себе туда притащила. Очень страшно там сидеть было! Сверху всё  трещало и стучало.  А когда дыму много стало, так я иногда отдушину открывала и дышала в неё. Сначала жарко в погребе было, а потом холодно. Крышка вверх не открывалась.  Я по-первости много плакала, а потом перестала…

- Как же ты жила там всё это время? Что ела-то?

-  Так вот и жила, дядя!  У мамки припасы были в погребе. Огурцы квашеные, помидоры, буряки и даже сало я нашла. Вода сверху капала, я пустую кадушку подставляла и пила. Ещё кошка наша ко мне приходила через отдушину – только я ей жрать не дала – самой мало!  Пусть мышей ловит – мама так ей всегда говорила. А вы меня ведь здесь одну не бросите, да ведь, дяденька?

 - Нет, нет, да что ты! Конечно не брошу! – Тимофей гладил девочку по спутанным светленьким волосёнкам, лихорадочно соображая, что же делать дальше. Заботы о себе отошли на задний план, даже раненое колено стало меньше болеть и чувство голода притупилось. 
Он мигом обежал почти всю деревню, насобирал  ржавые листы железа  и  соорудил из них подобие шалаша. Неподалёку,  в огородах, нашлась не выкопанная грядка картошки 
и уже через час в котелке булькала густая похлёбка, распространяя аппетитный мясной запах.

Закутанная в шинель девочка сидела возле костра, с жадностью грызя едва пропеченною полусырую картофелину.  Потом, обжигаясь, они поочерёдно хлебали одной ложкой суп.  Сладко улыбаясь от сытости, девочка продолжала рассказывать про себя:
 - Зовут меня Анюта Строева. Вы не думайте, что если у меня ножек нету, так я совсем бесполезная буду! Я дома мамке хорошо помогала по хозяйству!  Смотрите, какие у меня руки сильные, – она выпростала из шинели тощий кулачок и показала его Тимофею,
- Я вам потом портяночки постираю! Я папке своему всегда стирала, пока его на фронт не забрали.  А как забрали, так мама говорила, что ни слуху, ни духу от него. А папка у меня молодец! Это он меня спас, когда мне ножки сенокосилкой отрезало. Говорят, схватил головню из костра и прижёг мне обрубочки,  чтобы кровь остановить. Пришить-то ножки  обратно нельзя было -  их совсем на куски размололо.  А потом папка, со мной на руках, десять вёрст бежал  через лес, напрямки, до фельдшерского пункта.  Я плохо помню это всё, маленькая была, – она по-взрослому вздохнула:
- А ножки жалко мои. Смотрю иногда в окошко как другие детишки скачут и плачу оттого что не могу так же….

После обеда Тимофей облазил все погреба  на месте других сгоревших изб. Большинство из них были пустые, но всё равно добыча оказалась внушительной:  несколько трёхведёрных кадушек солёных огурцов и помидоров, большой горшок топлёного смальца и даже пятилитровая бутыль самогона!  На некоторых огородах под снегом осталась неубранная морковь, картошка и кочаны с капустой. Возле одной из рухнувших стен наткнулся на уцелевшую кухонную утварь: большую чугунную сковороду, деревянные ложки, пару гранёных стаканов.

На радостях, они устроил  настоящий пир: жареная картошка с солёными огурчиками и помидорчиками. Не удержался и налил себе целый стакан мутноватой сивухи. Поднеся ко рту понюхал, приготовился выпить и поймал на себе  лукавый Анюткин взгляд.
Девочка заулыбалась:
- Пейте, пейте, дядя Тёма! Мой папка тоже любил такую водичку пить, а мамка отчего-то ругалась на его. А он как выпьет, так весёлый  такой становился, меня на руках носил и песни пел…

Самогон ожёг желудок. Тимофей с удовольствием высосал солёный помидор и запил рассолом. Немного поколебавшись, налил ещё стакан и залпом опрокинул его. Закусил  румяной картошкой со сковороды. Хмель ударил в голову. Стало тепло и спокойно на душе. Расстилающиеся вокруг заснеженные поля, зловещие развалины и зубчатая кромка леса, чернеющая за  околицей, больше не угнетали.

- А что, может давай споём, Анютка? – неожиданно для себя предложил он.

Не дожидаясь ответа, затянул:
- «Ой цветёт калина, в поле у ручья...»

- «Парня молодого полюбила я», – тоненьким голоском подхватила девчушка.

- «Парня полюбила на свою беду,
  Не могу признаться слов я не найду», - старательно выводили они хором.

Когда песня закончилась, Анюта, поблёскивая глазёнками  и, подбоченясь, неожиданно пропела частушку:
-  «Не ходите девки в лес,
    Комары кусаюца.
    Самый маленький комарик,
    За п*зду хватаеца!»

 Тимофей, поначалу опешивший от таких слов,  расхохотался, а довольная эффектом маленькая певунья захлопала в ладоши.
Продолжая смеяться, плеснул себе ещё самогона и выпил не закусывая.

Анюта, опираясь руками в раскисшую земляную грязь, ловко заползла на колени к Тимофею и доверчиво прижалась к его груди. Он погладил ладонью худенькие плечики, и поцеловал в затылок, пахнущий подпольной гнилью и почему-то парным молоком. Потом всё вокруг закружилось и он устало откинулся назад, на расстеленную на земле шинель.