Она и кот в мешке, или любовь на закате

Она сидела неотъемлемой частью прекрасного летнего солёного пейзажа. Сидела среди пицундских сосен, на старом широком бревне, в четырёх шагах от обрыва. Неподалёку змейкой тянулась вниз тропинка к безмятежному, ласковому, и настолько разогретому Чёрному морю, что даже узенькие полоски купальника казались оковами. Она встала и без сожаления скинула бело-жёлто-чёрный атрибут модного дизайна позапрошлого сезона. Безмолвствуя, запрокинула руки за голову, повернувшись на запад к уставшему за день солнышку.
  Вечерело. К костру всё было подготовлено, разве что столовую бы немного облагородить - Она принялась наводить порядок на «своей» кухне. «Как хорошо-то, тихо, тепло… Простор и покой! – думала Она, а вслух пробормотала: - Пожалуй, тент до темноты успею натянуть, а гамак завтра…». Без суеты, со знанием дела, с чувством глубочайшего удовлетворения собой Она обустраивала далёкую стоянку туриста-одиночки.   
   Второй отпуск подряд эта девушка приезжала в маленький посёлок на морском побережье с целой оравой любящих «потусоваться» подруг, и покидала их в первый же день. Она отдалялась в самом  прямом смысле этого слова – уходила на катере до Ясной щели, а там - по тропиночке наверх. У Неё была превосходная штормовая палатка и всё прочее необходимое для независимого существования на природе. Продукты раз в три дня на катере договорились привозить верные подруги, которые уже примирились с её странными понятиями о настоящем отдыхе.
  «И это - незамужняя, не испорченная вниманием городская девица?!» - повозмущались, повозмущались, да и отстали. «Творческая натура: тяга к прекрасному, отдаление от городской суеты – что с такой возьмёшь?! Но не бросать же совсем  наедине с енотами! И не страшно, ведь, по ночам…Там волки не воют? А медведи, часом, не заглядывают? На огонёк?» - регулярно Она улыбается этим одинаковым разговорам уже слегка подзагоревших подруг, и грозно поглядывает на молодого, шоколадного «спасателя» на шлюпке с мотором.
- Молодой человек, Вы забыли оставить номер телефона… – вдруг сказала она серьёзно и невозмутимо в этот первый «продуктовый привоз».
Подруги – все четверо – замерли в ожидании продолжения. Но его не последовало. Спасатель торопливо отдал заготовленную заранее бумажку с номером, готовясь к отплытию. Девушки разочарованно подшучивали, но Она не улавливала нить разговора. Ведь это был всего лишь телефон местной спасательной станции, причём Она совершенно не была уверена в том, что можно будет дозвониться, набрав эту пятизначную цифру. «Завтра проверю местную связь…» - подумала  девушка, запоминая на всякий случай незатейливую комбинацию чисел.
  Здесь не было причала, приходилось идти вплавь до шлюпки, и перетаскивать продукты в непромокаемом мешке. Подруги кричали вслед, звали вернуться «в мир», но Она уже не слушала. Ей даже не захотелось обернуться и взглянуть напоследок в их растушёванные глаза, сияющие каким-то похотливым задором. Четыре дня Она уже провела в одиночестве и «страшно цивилизованные» подруги даже успели утомить Её за минуты обязательной встречи. За эти четыре дня девушка втянулась в ритм одиночества и умиротворения. 
  Едва начинал брезжить рассвет, Она просыпалась, словно в голове звенел беззвучный будильник. И это не было эпизодически – это повторялось ежесуточно, до самого последнего дня отпуска. Даже если Она засиживалась иногда у костра, жаря сосиски на оставленной здесь с прошлого года решётке, даже если купалась по ночам обнажённой сиреной, или брала спальный мешок и уходила спать на пляж к морю.
 Наслаждаясь необычайной прелестью и прохладой раннего утра, Она заваривала себе кофе с сухим молоком, а потом упоенно плавала. Плавала довольно уверенно, хотя к большой глубине отношение имела слегка «трусоватое» и спокойно себя чувствовала, курсируя всё больше вдоль берега. Нырять Она не любила вовсе, сколь ни упрашивали подруги, погружавшиеся с аквалангом и, что для них самое романтичное, с красавцем-инструктором, Она не соглашалась. Почему подводный мир не манил, сама себе Она объясняла просто – достаточно океанариумов и прочих подобных заведений, с удовольствием ею посещаемых. «Всё так естественно и логично, зачем нарушать гармонию толпам туристов и праздных зевак… Научной команды Кусто предостаточно, чтобы люди увидели этот величественный подводный мир с экрана…» - такую Она имела стойкую обывательскую позицию в этом вопросе, хотя, возможно, просто подруги не обладали даром убеждения.
  Так прошла неделя. Сегодня был первый облачный, ветреный денёк за это время. Море слегка штормило, а прогноз погоды обещал ночной ливень. Но, странное дело, ветер не нагонял, а разгонял густые перистые облака. «Ливень, вероятно, прольётся не над моим пристанищем, а жаль…» - почему-то подумалось отдыхающей одиночке, любовавшейся переменчивым, волнующимся морем. Несмотря на здоровую боязливость и осмотрительность Она, всё же, имела тот редкий вид девичьей смелости, который позволяет проявлять себя в самых нестандартных для женщины мужских профессиях. А, уж, каким образом распорядиться таковой особенностью – история совершенно другая.
 Поднявшись к своей оранжевой палатке под таким же оранжевым, ярким тентом, которые чётким осенним пятном обозначались среди могучих и молоденьких сочно-зелёных деревьев, Она натаскала дров, умылась из умывальника-бутылки, привязанного к тоненькой сосне ещё прошлым летом, и достала свой саксофон из палатки.
 Сегодня ей хотелось играть. Умышленно не беря никаких подсказок, она тренировала  музыкальную память, вспоминая совсем недавно разученные этюды. Иногда Она так увлекалась, что забывала обо всём насущном.  Так проходили удивительные дни её скоротечного отдыха у тёплого синего моря.
 И, казалось, добровольное заточение останется в памяти столь же гладким и безмятежным…
  Но сегодня солёное море волновалось. Бегающие барашки с шумом закручивались на верхушках раздосадованных волн, и войти в воду по скользкому, неровному дну уже не представлялось разумным. Поэтому сегодня был единственный раз, когда Она без сожаления таким ранним вечером покинула тёплые камни полукруглого пустого  морского берега.
  С утёса открывался потрясающе-необъятный вид. «Даже самого дикого человека тысячу-другую лет назад это не могло не восхищать! Возможно, именно в подобных краях, где соперничают солнце и ветер, вода и лес, у древних людей - выходцев из таких мест и начали зарождаться творческие задатки – музыкальный слух или художественные порывы…» - эта забавная мысль показалась ей вполне логичной, и теперь улыбка не покидала её лица, отвлечённо-сосредоточенного во всякое другое время. 
  Да, она была музыкантом, именно эта профессия доставляла ей огромную радость. Немало удивлённых взглядов повсюду ловила эта девушка, вместо привычного гардероба берущая с собой в первую очередь тяжеловесный инструмент, а, уж, после палатку, топорик и прочие необходимые атрибуты дикого отдыха – чем удивляла не меньше. Глаза Её грустили, когда слышалось с окрасом лёгкой зависти: «Дикарка! Самовлюблённая одиночка! Монашка со сдвигом в сакс!» или « «Странная особа, не могущая расстаться со своей трубой даже у моря!», а то и вовсе злобное «Богачка!». Бывало, звучало и такое, но это не от подруг, конечно.
 А Ей просто повезло с педагогом и работой. Всё так удачно сложилось: она репетировала на работе зарабатывая, и училась в консерватории в числе лучших. Так уж сложилось. Хотя всё могло быть иначе для единственной дочери из рано распавшейся семьи военнослужащего, капитана пограничной службы. Здесь, у палатки под шелест листвы ей часто вспоминалась бабушка, провожающая в музыкальную школу, и добрые, тоскующие письма отца. Матери она не помнила.
 Поэтому в недоумении подруг, флиртующих в таком лёгком двадцатилетнем возрасте, была доля истины. Она не знала настоящей полной семьи, не варилась в семейном котле, не видала хотя бы и сумбурного материнского счастья и отцовской гордости за свою семью. Как же ей самой строить всё это? «Успеется!» - решила Она ещё в школе, и вычеркнула напрочь все поцелуйчики, свиданьица, или просто двусмысленные намёки. Но временами девичья хандра нападала безудержно. В этом ли была особая прелесть уединения, или только красота непокорного моря притягивала её тонкую, растревоженную натуру – Она пыталась разобраться.
 У бревна лежал зачехлённый инструмент, дожидающийся свою верную хозяйку, дожёвывающую булочку с маком. Девушка села, собираясь взять саксофон, но тут же, вскрикнув от боли, вскочила.
- Боже!!! Меня кто-то укусил! – прижав ладонь к ягодице и потирая укушенное место, Она без промедления, всё ещё охая, стала озираться вокруг и едва заметила многоножку.
 Сзади болело и жгло укушенное место. Она держалась за него уже двумя ладонями и бормотала: «Что же это может быть, и насколько это опасно? А что если через двадцать минут я умру, а девочки приедут только через три дня? Как же быть?»
Решив позвонить на спасательный пост сейчас же, ошеломлённая девушка побежала в палатку за телефоном. В памяти сразу всплыли последовательные цифры – два ноль четыре четыре пять… Гулко в тишине зазвучали безразличные гудки. Она со слезами на глазах собиралась сбросить звонок как послышалось спокойное: «Алло! Спасстанция на проводе…». Девушка сбивчиво начала объяснять:
- Здравствуйте! Понимаете, меня кто-то укусил… Я садилась, и не увидела…Но я посмотрела вокруг, и не совсем поняла кто это… То есть, совсем не поняла…  И теперь я не знаю насколько это опасно и что делать…
- А где Вы находитесь?
- Я в Ясной  щели… Я здесь одна… А под бревно сразу посмотреть не догадалась…Как будто ужалила оса, но никакого жужжания я не слышала, и никто не пролетал… Может, спирт нужен, а у меня ничего спиртного?! – неожиданно комом в горле подступили слёзы. Всхлипывания неудержимым потоком нахлынули, но скоро прошли.
- Не волнуйтесь, и прекратите рыдать… - голос был успокаивающий, негромкий, несколько строгий, но очень обнадёживающий.
- Что-нибудь вокруг заметили?
- Нет… Ах, да… многоножка! Промелькнула многоножка под ногой…
-Я понял… Вероятно, Вы сели на сколопендру!
- На что?
- На сколопендру… Это такая многоножка ядовитая…
- Ах, боже… Меня тошнит…
- Так… не волнуйтесь и не бросайте трубку! Это не смертельно… У Вас аптечка есть?
- Да...
- Где?
- Что где?
- Где аптечка?
- Не помню…
- Послушайте меня внимательно… Сейчас Вы сделаете вот что: намочите носовой платок или полотенце водой и приложите к больному месту, ещё лучшим будет помыть место укуса водой с мылом. Это первое. Второе - найдите аптечку, и в ней ищите супрастин, тавегил, кларитин, фенистил – что-нибудь из названного… Это поможет снять отёк. Если есть но-шпа, можно выпить и эту таблеточку… Всё поняли?
- Ну… Э-э…Супрастин и но-шпу запомнила, и намочить сзади…
-Э-э-м… Понимаете, ищите что-нибудь от аллергии… Давайте так – найдёте аптечку, перезвоните… Я буду ждать звонка, хорошо?
- Хорошо, спасибо!
Сбитая с толку, изредка всхлипывающая, но успокоенная звонком турист-одиночка стала искать аптечку в палатке и почти сразу нашла. Читая названия лекарств, девушка соображала медленно, пытаясь понять, что это за таблетки. Вскоре, сообразив, что это перекладывание может затянуться до темноты, Она вновь набрала «Большую Землю» - чувство юмора вновь возвращалось, а вместе с ним и присутствие духа. Но обеспокоенность и боль от укуса не исчезали.
- Алло, здравствуйте ещё раз! Я недавно звонила…
- Нашли аптечку?
- Да.
- Называйте таблетки…
После выпитого лекарства, с мокрой салфеткой на ягодице, девушка заснула в палатке. В голове мелькали обрывки фраз и приятный, настойчивый голос с мягкими интонациями. Она улыбнулась, повертелась, и заснула.
  Следующее утро было отвратительным – подташнивало, знобило, раскалывалась на стеклянные кусочки головушка, очень хотелось пить, не хотелось вылезать из палатки. Она подумала сразу же: «Так вот как чувствуют себя по утрам хронические алкоголики… Несчастные!», жадно попила воды из бутылочки, кутаясь в спальник.
  К середине дня небосвод стал чист и безоблачен, лето улыбалось сияющей, горячей улыбкой во весь свой солнечный рот, и ветерок смахнул-таки с одинокой девушки последние смурные нотки вчерашнего происшествия. Постепенно возвращалось желание купаться и загорать, а потом любоваться сверху и играть… Она медленно спустилась к солёному шуму протяжных волн, и это окончательно привело в чувство одиночку туриста.
 После скромного ужина, скинув сырой купальник, Она завязала воздушным узлом через плечо прозрачную жёлтую накидку и внимательно осмотрела злополучное бревно. Положив на него пенопопу, устроившись уже без опаски, привычным бережным жестом взяла музыкальный инструмент. Пальцы нежно гладили клавиши, твёрдым нажимом командуя этой феерией звуков. Казалось, и море прислушивается к чудесной мелодии, приструнив неугомонные волны. Море словно отбросило обиды, так накопившиеся вчерашним днём, что с ними было не совладать. Гладким и почти недвижным полотном ввечеру оно больше не роптало. Солнце двигалось к западу, задерживаясь красными лучами на верхушках загрустивших деревьев, на широком бревне и на странной одиночке, играющей песнь и небесам и морю. Если бы девушка не была полостью во власти музыки, она непременно бы пошутила «И на странной, иностранной одиночке…», и тут же добавила «Хотя, какой иностранной – я уже здесь совсем своя, со сколопендрой познакомилась… Странно или нет?». Но Она играла. Вокруг неё звучала чистая, грустная мелодия.
 Вдруг Она спиною почувствовала, что кто-то есть рядом, здесь, в лесу, и Она уже не одна. Вздрогнув, обернулась. Неподалёку в закатных лучах стоял статный мужчина в светлых коротких шортах с пальмами, лёгких плетёных сандалиях и котелком-шлемом в тон болотного цвета обуви. Защитный свой шлем он держал в правой руке.
  Если бы не выгоревшая на солнце короткая соломенная шевелюра, Она бы подумала что оказалась где-нибудь в Южной Америке лицом к лицу с местным аборигеном. Удивлению девушки не было предела. Конвейером заработала мысль: «Как странно… Откуда он взялся? По лесу здесь не пройти, по пляжу тоже – он прерывается и море подступает вплотную к скале…Только по морю… Но никаких плавсредсв не появлялось… неужели я совсем ничего не заметила?… Как же странно!».
 Вероятно, удивление столь отчётливо проступило на её слегка веснушчатом лице, что он тут же поспешил заявить:
- Я прошу прощения! Пожалуйста, не пугайтесь… Я совсем безобидный! Я...
Она, словно не слыша, резко оборвала:
- Вы КТО?
- Кот в мешке…
- По-моему, обыкновенная человеческая особь мужского пола…
- Нет, для тебя я кот в мешке, потому что ты обо мне ничего не знаешь…
Поражённая вальяжным обращением и, в то же время, знакомой, мягкой, располагающей интонацией, Она позволила себе небывалое – стала подражать ему, мгновенно перейдя на «ты»:
- А что же я должна о тебе знать?
-То, что я тебя увезу с собой!
- Куда?
- К себе… Ты будешь давать уроки в музыкальной школе, а потом мы будем рожать своих музыкальных гениев!
Он спокойно и уверенно подошёл совсем близко, облокотившись на дерево напротив.  Его добросердечная, нежная полуулыбка располагала к себе…
- Ты хочешь взять в жёны наглую, полуголую саксофонистку  с бритым затылком и рыжим лобком?
- Почему наглую?
- Действительно, это с твоей стороны наглость делать предложение девушке в таком виде…
Она поёжилась в прозрачной пляжной накидке, инстинктивно прикрываясь товарищем-саксофоном. А он, неотрывно глядя в её глаза, шагнул с неожиданной напористостью и серьёзнейшим выражением лица:
- Наглостью будет наш первый нежный поцелуй!! -
- !!!
- Прошу, без рукоприкладства! – он снова улыбался, комично соединил руки у подбородка и возвёл к небу глаза. Но через секунду взгляд стал серьёзно-мягким. Он бережно поднёс её руку к своим губам, через мгновение уже его руки мягко, но настойчиво оказались на плечах замершей девушки. Взгляды с необъятным удивлением проникали друг в друга… Одним движением Она притянула к себе саксофон.
- Ты что, билинов объелся?!
-  Нет… Влюбился!!! – он скользяще-ласковым движением убрал ладони с девичьих плеч и подошёл к коренастой сосне у края обрыва.
- Любовь на закате?!
- С рассветом и навсегда!!
Они оба задумались. Он обречённо уронил светлый затылок на сосну. Она чуть повернулась к морю, поправила саксофон и заиграла «Became Mucho». Мелодия нарастающим темпом уносила вперёд, с этого обрыва – в море. К той самой извилистой тропе вниз, по которой к морю все эти дни неспешно ходила одинокая, натурально рыжеволосая, с коротенькой, густой шевелюрой странная туристка. Она вдруг прервала недоигранную песнь:
- А ты, часом, не Валентин, которого от церкви отлучили за распутство?
- !!!
Теперь уже он чему-то несказанно удивился, качнув головой:
- Я другой Валентин, который щедро дарит тепло той – своей ЕДИНСТВЕННОЙ!
- Хм… То есть, ты – святой Валентин?
- Нет… Знаешь что, моя дева Мария, через двадцать минут я появлюсь снова… Только ты не исчезай… Жди, я очень скоро…
- Эй! Ваш головной убор не смотрится рядом с моим саксофоном…
- Простите! – сделав несколько шагов, он обернулся:
- Да… Вот что… Вы позволите мне этим вечером составить Вам компанию у костра? Я на этих выходных думал заночевать здесь, внизу… Недалеко от тропы моя палатка…
- Хм…
Она смотрела вслед задумчиво и грустно, всё ещё пожимая плечами в недоумении, думая, не сон ли это, тающий в закате. Странник исчез. Даже если бы Она что-то и ответила, он не ждал слов. Он растворился. Только слабый ветерок тихим шелестом напоминал о движении – о том человеческом движении, когда собственно движения нет, а звуковые колебания и неотвратимость встречи, будто магниты, это движение создают. «Обычно, так внезапно пропадают русалки в морской пучине, но никак не загорелые принцы с великолепным торсом…» - больше девушке ни о чём не думалось. Тогда Она встрепенулась, сбрасывая с себя оцепенение, и сказала вслух:
- Что это я, собственно, такая доверчивая?! Бинокль… Где мой бинокль и газовый баллончик!
Девушка залезла в палатку, натянула на себя шорты, футболку, сунула в карман средство самозащиты и взяла в руки бинокль. Но, как ни разглядывала Она пляж и бескрайние тёмные воды – ни единого человеческого движения. Теперь стали одолевать размышления; «Либо я не заметила катера… Либо… Либо меня посетило видение… Что ж, пора добавить огоньку… Хм…Как он сказал – моя дева Мария…Удивительно…».  Костерок задался быстро.
- А смогу ли я вспомнить то, что играла перед самым своим отъездом?
Полилась колыбельная, и Она растворилась в этом процессе уже не замечая минут. Завершив последние аккорды, девушка выдохнула напряжение – последний отрывок удался. И, снова обернувшись, вздрогнула:
- Эй, турист, ты что – призрак?
- Ни в коем случае… Я из живой плоти и крови… Но я уже отдал тебе своё сердце!! – он посмотрел в её тёмно-закатные глаза пристально и очень ласково, без единой искорки иронии, протянул плотный лист.
- Что это?
- Ты… Я делал набросок…Только что закончил… По памяти…
Карандашом крупно было написано бревно с женской играющей фигурой и закат над морской гладью…
- Красиво… Очень точно… А я такая идеальная, точёная, даже слишком идеальная…
- Ты ЗДЕСЬ идеальная… Понимаешь? – он сделал неопределённый жест рукой вокруг.
- А ты странный, словно из ниоткуда…
- Я немножко художник… А, вообще, я врач по профессии… Это я тебя вчера спасал от укуса сколопендры… Зашёл вчера к Саше на спасательный пост, мы живём по соседству с тем спасателем-рыбаком, у которого ты телефон брала…  Хм.. Да… Видишь ли, его впечатлил не только твой саксофон…
- Вот трепло этот ваш Саша…
- Да нет… Просто молодой совсем… У него жена на шестом месяце, она попросила срочно отвезти её в женскую консультацию на приём… Зашёл сказать, что всё в порядке с его женой… И отвёз и привёз… И тут звонок, а он как раз вышел… А Вы как сегодня себя чувствуете?
- Спасибо, гораздо лучше, чем вчера… Действительно, большое спасибо Вам… Я так испугалась, вдруг это опасное что-то,  и совсем никого…
- Поэтому я здесь… Вот, посмотри…
- Что это?
- Паспорт. Мой паспорт…
- Зачем?
- Посмотри…
Неуверенным движением дева Мария протянула руку, раскрыла документ и прочла:
- Валентин Валентинович Единственный… Выдан… Краснодарский край…
-А-а… Это что, фамилия такая – Единственный?
- Фамилия… И состояние души… Хочешь навсегда быть Единственной… Моей Единственной?! – она чувствовала его горячее дыхание, а он перешёл на шёпот, - Я именно такой представлял себе свою спутницу жизни… Именно такой…
- Меня Люба зовут…
- Люба… Любава… Единственная Любовь…
Тишина вдруг перестала быть лёгкой. Тёмная луна словно вывалила из авоськи в безоблачное небо все свои тёмные кратеры и утаила лунную дорожку. В его объятьях Она пробормотала:
- Откуда ты такой взялся… Костёр, он там… Погас почти…
- Да… А мы его оживим и будем празднично ужинать… Я торт принёс, на столе… Знаешь, а я, ведь, тоже одиночка… Был одиночка…