Платье для царского гостя

- Здравствуйте! Я иду к Доброму Царю. Скажите, я на правильном пути?
Угрюмые пастухи грелись у костра, кто сидя, кто лёжа на своих обширных накидках, пекли картошку и коптили мясо.
- Разве цари бывают добрыми? – сказал один из них. – Цари все жестокие и коварные. Разве цари бывают справедливыми? Цари все или капризны, или расчётливы. Простому человеку лучше держаться от царей подальше, если он не хочет лишиться головы.
- Нет-нет, ты не прав! – с улыбкой возразил путник.  – Только тот и есть царь, кто любит своих подданных, кто служит им, все же прочие – лжецы и самозванцы. Только та власть законная, которая зиждется на любви, всякая же иная – преступное самовластие. Тот Царь, к которому я иду – истинный, законный. Тот Царь, к которому я иду, действительно добрый и справедливый.
- Блаженный, - шепнули между собой пастухи. – Несчастный… Счастливый… Ты, наверно, утомился и проголодался в пути? Присядь с нами, раздели нашу скромную трапезу!
- Спаси Бог вас, добрые люди! Я спешу, я хочу скорее увидеть Царя.
- Тогда возьми в суму немного мяса и картошки. И если встретишь доброго царя, замолви перед ним и о нас словечко!…
На краю деревни стоял малыш лет трёх в огромной, не по росту, рубахе и без штанов, стоял, заложив палец в рот и ещё издали недоверчиво глядя на путника.
- Здравствуй, малыш! – приветливо сказал ему путник, улыбнувшись и наклонившись пониже. – Ты меня встречаешь?
Но у малыша вдруг задрожали губы, нахмурились брови и слёзы брызнули из глаз. Он развернулся и, путаясь в своей необъятной рубахе, бросился за плетень.
- Мама, мама! Там чёрт!
Мама выбежала из дома на крики своего чада и подхватила его на руки.
- Ну какой же это чёрт, - сказала ласково, прижимая дрожащего малыша к груди и пристально рассматривая путника через плетень. – Черти совсем не такие. Черти злые – а этот добрый. Черти хитрые – а этот простой. Нет, сынок, он больше похож не на чёрта, а на ангела.
Малыш успокоился и осторожно глянул одним глазом через плечо на путника, продолжая крепко держаться за мамку.
- Мама! Неужели ангелы такие грязные?…
Женщины, собравшиеся у колодца то ли за водой, то ли поговорить, дружно прыснули от его слов.
- К царю? Такой оборванец? Вот потеха! Да ведь тебя не пустят даже на порог! Хорошо, если просто высмеют, а то ведь могут и отхлестать плетьми по рёбрам за дерзость!
- Вы не понимаете, - тихо возразил путник. – Это настоящий Царь, добрый Царь. Это Царь, который любит своих подданных и не за красивые одежды, а за верность.
- Верность верностью, а немытого, да в таком рванье к царю не пустят.
Путник не стал спорить и пошёл дальше, но одна из женщин окликнула его.
- Постой, странный человек! Я хочу с тобой поговорить!
Он остановился.
- Ты прав, - сказала женщина, догнав его. – Добрый Царь любит своих подданных за верность. И всё же Он – Царь, а ты человек, и человеку пристойно быть чистым и опрятным, в особенности перед Царём. У меня есть платье для царского гостя. Я хочу отдать его тебе. Пойдём со мной.
Они зашли в дом женщины, и та достала из сундука прекрасное нарядное платье, белое с золотым.
- Вот, возьми. Я шила его много лет, сама ткала, сама кроила. Я готовила его своему сыну, думала, что он вырастет и отправится к Доброму Царю. Но мой сын выбрал другую дорогу: дорога веселия и озорства увлекла его, дорога разгула и разбоя. Возьми это платье, странный человек, и когда будешь у Доброго Царя, замолви перед ним словечко за меня и за моего заблудшего сына!
- Спаси тебя Бог, матушка, - низко поклонился путник женщине. – Я приму твой дар, потому что он от чистого сердца. Я обязательно замолвлю слово перед Добрым Царём за тебя и за твоего сына!
Он положил свёрток с платьем в суму и отправился дальше своим путём.
В лесу повстречался ему чистый ручей, пересекающий дорогу. Путник остановился на его берегу и глянул на своё отражение в воде.
- Ох, и правда, какой же я грязный! – сказал сам себе сокрушённо и весело. – В самом деле: сущий чёрт! Как же я приду такой к Царю? Умоюсь-ка я, да оденусь в чистое!
И он скинул свои лохмотья на берег и стал умываться в ручье. Вешняя вода была студёной, но это не пугало его. Он ополоснулся весь с головы до ног, одел новое платье – белое с золотым – и сел не прямо на землю, как обычно, а подстелив тряпицу, в которую платье было завёрнуто. Достал из сумы мясо и картошку, которые дали ему пастухи, и ел, с благодарностью вспоминая добрых людей.
Он оставил свои грязные лохмотья на берегу ручья и зашагал дальше свежий и красивый, и на сердце у него было радостно.
Но он успел пройти совсем немного, как под ноги ему бросился нищий и, обнимая его колени, зарыдал громким голосом:
- Сжалься, добрый господин, сжалься над убогим! Весь дрожу я от холода, стужа изгрызла рёбра и спину, погибну, если не согреюсь! Сжалься, добрый господин! Укрой несчастного тёплым кафтаном!
Склонился над ним путник: и правда, весь дрожит в ознобе человек, спина и рёбра из-под драной одежды видны, синие от холода. Сжалился путник.
- Возьми, - сказал, снимая с себя кафтан. – Возьми, укройся, согрейся, несчастный человек. Я и сам ходил в лохмотьях, знаю, каково это: голыми рёбрами на студёной земле лежать.
Нищий цепко схватил кафтан крючковатыми пальцами и, не сказав ни слова, исчез.
Только собрался путник идти дальше, как другой нищий рухнул к его ногам, обнимая и целуя сапоги.
- Добрый господин, щедрый господин! – завопил дребезжащим голосом. – Сжалься и надо мной, несчастным. Одного одарил, и к другим прояви снисхождение. Босый я хожу по миру, истачивает земля мне стопы камнями, как мельница зерно жерновами. Мёрзнут стопы мои, и весь я оттого вечно дрожу в лихорадке. Сжалься, щедрый господин! Подари сапожки несчастному!
Склонился над ним путник: и верно, босы ноги у нищего, и верно, истерзаны они, от стужи синие, от крови красные.
- Но ведь если я отдам тебе сапоги, то сам останусь босой! – сказал путник нищему, но тот не слышал его. Нищий ласкал и целовал сапожки, словно именно с ними он и разговаривал. Не стал спорить путник, разулся, отдал сапоги нищему, и тот исчез вместе с ними.
А уж следом за ним третий, совсем голый.
- Сжалься, добрый господин! На последние деньги купил себе платье в столицу к Доброму Царю идти. Да на беду повстречались мне разбойники, догола раздели, чудом сам жив остался. Сжалься, господин, отдай мне своё платье – у тебя есть другое, у тебя их много, а у меня ни одного. Стыдно мне голым на глаза людям показаться.
Без слов снял с себя путник рубаху и штаны и отдал их нищему. Тот схватил их, торопливо натянул и исчез.
И вот остался путник опять один на лесной дороге, голый и босой.
- Что же, - сказал сам себе. – Придётся вернуться за старыми своими лохмотьями. Не идти же, в самом деле, к Царю голым!
И он повернул назад.
Но лесной ручей озорной! Подмыл он бережок, на котором старая одежда путника лежала, слизнул хрустальным языком, заиграл в своём весёлом потоке. Грустно взглянул путник на пустой берег и вздохнул тяжело, сел прямо на землю, обхватил руками колени и закручинился, не зная, что делать.
А изменчивое вешнее солнышко скрылось за грядой облаков, от ручья, от земли поползла стужа, цепко хватая всё на своём пути невидимыми, но крепкими пальцами. Снова посыпал снег – пороша, порох не желающей сдаваться зимы. Понемногу лихорадка стала охватывать путника. Он сидел на холодной земле и дрожал, и одна только мысль мучила его:
- Как же я теперь пойду к Царю голый?…

- Проснись! – сказал голос.
- Что? Что случилось? – встрепенулся путник. – Где я?
- Ты на опушке леса, - сказал голос. – Лес остался позади, а дорога бежит дальше и ведёт в город, который сверкает, словно единый бриллиант, который весь светится денницей, который струится с небес на землю, точно водопад-радуга.
Путник протёр сонные глаза онемевшей рукой, пригляделся, и действительно: впереди виднеется город, такой прекрасный, какой бывает только во сне или в сказке.
- Что это за город? – спросил изумлённо.
- Тот самый, в который ты шёл так долго – столица, в которой восседает Добрый Царь! Ты нашёл её, ты прошёл свой путь. Иди же скорее туда, предстань перед Царём – он с радостью примет своего верного подданного.
- Да-да, - встрепенулся путник. – Конечно же, я иду!
Но тут же вспомнил всё, что случилось с ним до того, как он уснул, и поник головой.
- Но как же я предстану перед Царём голый? Стража не пустит меня даже на порог!
- Нет, - сказал голос. – Ты не голый. Тебе соткано новое платье, достойное такого царского гостя, как ты. Посмотри на себя внимательнее!
И путник оглянулся на себя, поднял руки к лицу.
Белый снег, белый порох зимы всё кружился в морозном утреннем воздухе, ложился на плечи, на спину, на пояс путнику. И белый снег соткался на его теле в новое платье, белое, искрящееся золотом. Словно белая чистая рубаха до пят была на нём – исподняя, исповедная. А плечи… Он подумал сначала, что плечи его укрывает плащ, накидка из белого меха, как у пастухов, но потом понял: нет, это крылья, огромные, белые, могучие, снежные поднимаются из-за спины и ложатся на плечи, бережно укрывая их. Новое платье было на нём, такое, которое не отнять силой, не украсть – живые белые крылья росли за его спиной, и завернувшись в них, словно в плащ, блаженный путник пошёл вперёд, в столицу, к своему Доброму Царю.