Карма

   Доктор Ш. носил свою карму на мизинце левой руки. Но об этом никто не то что не знал, но и не догадывался. А если бы какой-нибудь провидец сказал ему об этом лет 40 назад, может быть, вся его жизнь сложилась бы по-другому. Но, как известно, карма есть карма, и избежать ее невозможно. Правда, уже пару лет назад появилось у него какое-то смутное ощущение, что между укороченной на треть фалангой мизинца и его судьбой есть какая-то связь, но только вчера, в разговоре с женой, ему удалось, наконец-то, сформулировать эту мысль четко.
   Как же это произошло вчера? О чем они говорили? Да, конечно, о детских воспоминаниях, жестокости матерей, материнской ревности по отношению к мужу, ребенку, девочке, мальчику – «а какая разница между ревностью и ревностью?» спросила жена. А, может быть, это была не ревность вообще, а какое-то другое сильное и гадкое чувство, или же комбинация нескольких?
   Ему было около трех лет. Он прекрасно говорил, пел и танцевал: «Падружка мая, хадзi адзявайся, з тваiм мiлым пасяжу, ты не абiжайся!»*. И все на него засматривались и заслушивались. А вот сметану он не любил. Она вызывала у него позывы на рвоту, так же, как и молочные пенки. Но папа с мамой, или точнее, мама с папой, считали, что ребенку полезно есть сметану. А он отказывался и сопротивлялся. И вот однажды, после очередного скандала, они заперли его в качестве наказания и научения в братниной комнате. Дверь там была тяжелая, с острыми деревянными краями, и маленький пальчик застрял в промежутке. «Пальчик, пальчик!» кричал он не своим голосом, но прошло несколько минут, прежде чем они поняли, что произошло. Дверь распахнулась, на пороге стоял бледный папа, мать билась в истерике, и все взгляды были устремлены на кусочек кровавого месива, в которое превратился его пальчик. Сознания ребенок не потерял. Была зима, его наспех закутали в какое-то одеяло и побежали в операционную, благо жили они на территории клинической больницы. Отец его, хирург, сам сделал ему сравнительно легкую для него в техническом отношении ампутацию. Такие ли еще ампутации всех четырех конечностей приходилось делать ему во время войны! Но тут... все-таки свой собственный сын... да, такой дурацкий случай... а сметана все-таки полезна...
   Так мальчик и рос с обрубленным пальчиком. И привык, потому что не стеснялся. Дети привыкают и не к таким уродствам, а тут – подумаешь, какой-то мизинец!
   Ш. тяжело вздохнул. Он никогда по-настоящему не понимал свою мать. Красивая, любила разглядывать свои короткие, но стройные ноги, вытягивая при этом носки туфель – а хорошо ли сидит новый капрон? – в меру умная, хотя считала себя, наверное, несостоявшимся по жизненным обстоятельствам гением, кокетливая, недочитавшая, недообразованная, но тщательно это скрывавшая... да и чего еще можно было требовать от способной девушки из бедной еврейской семьи в белорусском местечке? И так, вон какого мужа себе отхватила! А то, что все кончилось в 53-м,  так это уже другая история. Не совсем другая, но длинная. А мы тут всего лишь о карме...
   Ш. никак не мог понять, почему это его, такого - ведь всем очевидно! – музыкально одаренного ребенка, не отдали учиться музыке. В зале, на старой квартире до выселения в 53-м на окраину города, стояла трофейная немецкая фисгармония, он иногда подходил к ней и наигрывал «Чижик-пыжик, где ты был, на базаре водку пил». Петь, правда, продолжал еще долго, запевалой в школьном хоре, лет до 14, пока всесильный Эрос не сломал звонкий пионерский  тенорок. А ведь кругом столько еврейских мальчиков и девочек ходили в музыкальную школу, изучали всякие там фоно и скрипочки, а он, который со второго раза запомнил «Так судьба стучится в дверь»**, так и не удосужился. Да, конечно, а где был твой собственный внутренний импульс, сила воли? Но ты уж меня извини, не всем же быть Моцартом, но, если уж родился на этой равнодушной к индивидуумам  земле, то хоть осуществи себя максимально; я думаю, что композитор Родыгин был вполне счастливым человеком, хотя это тоже, конечно, не само собой разумеется.
   Так вот, возвращаясь к этой проклятой карме, неужели мама не отдала его учиться музыке из-за слегка обрубленного мизинца? Ш. с содроганием посмотрел на эту мизерную часть своего тела, как будто увидал ее в первый раз. А изуродованная левая рука его старшего брата? Всего полтора пальца осталось после той ужасной аварии на высоковольтной линии, и блестящий инженер с золотыми руками остался с одной рукой и вечно обмотанной марлей культей. А изогнутый ноготь большого пальца, вот только не помню, на правой руке или на левой, у его отца, который больше всего в жизни любил тшательно мыть руки? А если вскрыть могилы – а есть ли они? и если да, то где? – его прародителей на семь поколений назад? Или, может быть, это простирается  до какого-нибудь не совсем удачного искривления малюсенького участка ДНК миллионы лет назад?
  Наутро Ш. зашел в комнату своего сына и внимательно осмотрел обе его руки, играющие на компьютерных клавишах. Две аккуратные, маленькие, но сильные мужские кисти... Да минет его чаша сия! Может быть, переезд на Святую Землю все-таки искупил какой-то неизвестный ему первородный грех?
  Тут он вспомнил свою дочь-левшу, и ему нестерпимо захотелось вернуться в постель и поспать еще часика два.


*белор. язык
**5-я симфония Бетховена


                2003 г.