Номенклатура - властьимущая бюрократия Ч5

Номенклатура - властьимущая бюрократия  _Ч5

Материализм масс опережает их сознание, когда духовностью власти и не пахнет:
У вас две околевающие весной голодные, костлявые коровы, но ни одной лошади и ни одного трактора, которые всё же есть, но они в колхозном предприятии, нет, простите, в акционерном, нет простите в перестроечном.
  В конце концов, зачем вам две коровы, если вам всегда предлагали (к тому же иногда в дни крутых перемен) землю за колхозной фермой или вблизи города? (по материалам  Урби Орби Кенстут)

Коммунизм через социализм – это неизбежная национализация всего и вся до последней черты терпения  народа (до последних кур* подсобного хозяйства) в лице отдельных личностей, а либералистический дерьмократический   капитализм – это  приватизация всего и вся до последнего общественного туалета на вокзалах, аэропортах  и площадях (если они приносят прибыль и не малую), когда частник  продаёт билет в отхожую кабинку, находясь в двух шагах от неё (приятно частнику, но никак не остро нуждающемуся), до последнего сооружения и услуги, приносящей прибыль, до того  последнего, которое уже не приносит прибыль, а только одни убытки, которые постараются  взвалить на общественный баланс через посредничество государства.

Степени  свободы.

Я отливаю мысль в граните-
не надо далеко идти:
Отлил на гравий –
тень науки
здесь тоже может прорасти.
Пороки народа почти всегда коренятся в его законодательстве» -Эчеверрия Эстебан (1805 - 1851) - аргентинский поэт, историк. Можно добавить, что пороки, навязываемые народу, будут отражаться в законодательстве: упадок нравов - это погибель государства как политического целого (Наполеон Первый -Бонапарт).



Демократия.
И так демократия. Но почему  американская  демократия не может  быть  эталоном  свобод?
Попробуем  построить   виртуальное демократическое  общество,  исходя  из  узаконенных  положений, которые защищаются  всей  мощью  государства.
Но что такое  социальный закон?
Это воля господствующего класса или  слоя  общества. Воля,  которая  защищается всей  мощью  государства в  виде  прессингующих  судебных органов, милиции  или  полиции, армии, административных органов (бюрократии) и вспомогательных общественных  организаций, создаваемых  и  финансируемых  исполнительной властью ( и даже возглавляемых представителями власти) .
В реальном пространстве, где  ощущается   слабость  силовых  структур,  эту  волю  попирают  воли не  господствующих  слоёв  или  нормы  взаимоотношения между  людьми из нижних слоев  общества.

Положим в основу  законов сначала  одно условие (христианскую заповедь): не  укради, затем от каждой  статьи потребуем  соответствия другим заповедям (не убий,...).
Что  это  значит?
Это  значит, что  нельзя  пользоваться  чужой  собственностью  без  разрешения  собственника.  Кажется, что  это исчерпывающее  объяснение  и  все  должны  так  поступать и в любое  время.
Но  что  на  это  скажут  дети  и родители  этого  собственника?  Они будут  выспрашивать  это  разрешение  всё время или  иногда?   Значит  нужно  ввести  закон  о  праве  пользования чужой собственностью для избранных  лиц.
А что делать  не  с лицами, которые очень  короткое  время  пользовались этой  собственностью и которых  называют ворьём, а  с лицами, которым  толкнули  наворованное  почти  за  бесценок,  с  лицами, которые  руководили  операцией  кражи  и  сбытом  краденого  товара? Понятно, что    нужно  будет  ввести   закон  о  запрете  Перепродажи   Ряда    Товаров.
А что  делать, если  лицо  перепродающее  товар  было  обмануто  вором с  помощью  официального  документа от  ответственного государственного  чиновника.  Смекаете? Придётся  вводить  закон  о коррупции.
А  что  такое  коррупция? Это  такое  противоправное  поведение  чиновничества (бюрократии)  и  частного  бизнеса, которое  им  выгодно из-за  безнаказанности  их  действий  со  стороны  правоохранительных органов государства.
Вот  и перешли  к  введению  понятиям  коррупции,  к  видам  демократии (американской, германской и прочей).


В демократической стране государственные законы, в том числе и конституция, это лишь общественный договор, это не законы природы, которые отменить нельзя. Поэтому, если властьпридержащие считают, что на каждого из них  общественный договор не распространяется, т.е. на них государственные законы не распространяются или  действие законов имеют специфику в зависимости от сословия (страта), то и любой другой гражданин вправе считать (требовать) тоже самое.
Уровень  свобод  граждан определяется  не количеством  изданных  законов,  а  добровольными  взаимоотношениями среди  граждан.  Законы, изданные  государством  должны  лишь корректировать    взаимоотношения среди  граждан  там, где  взаимоотношения  не могут  быть мирно разрешены  гражданами без участия  государства. http://www.youtube.com/watch?v=vNYH61PEWkU
(Угол зрения: Роль государства в экономике
http://expert.ru/2011/07/11/ugol-zreniya/
http://kp.ru/video/451871/
Известный публицист, научный редактор журнала «Эксперт» Александр Привалов обсуждает с гостем студии значимые экономические, политические и культурные события.
Эфир 11 июля 2011г.
Гость: Руслан Гринберг, директор Института экономики РАН.)
 И  чем больше  количество  законов, регулирующих эти   взаимоотношения, тем больше  дисбаланс  выбранного  вида  демократии. Принцип «запрещено всё, что не разрешено  законодательством» нарушает нормы  (установки)  морали между  людьми, регулирующими  бесчисленные  варианты взаимоотношений между людьми.
Упадок нравов - это погибель государства как политического целого.НАПОЛЕОН  Первый (Бонапарт)


Выбор  вида демократии  определяется  определением понятия собственности  и  её  видов.
Сколько и чем  можно  владеть, как можно  владеть.
1) Величина  собственности.
 Можно  ли  владеть  всем?  Можно  ли  владеть  собственностью  независимо  от отношения  к  ней  других  членов  общества?
2) Как  можно получить  право  на  данную  собственность? Ваучером? По наследству? По  указу  высших  лиц  государства?....
3)  Допустимые  рамки  владения  на  данную  собственность. Что  можно  вытворять с этой  собственностью, а что нельзя?
4)Наделением собственности и прав с момента  рождения с изменением обязанностей по мере взросления, развития  и социальных функций индивида.
5) Свобода слова, лишенная экономической составляющей, превращается в фарс.
http://www.youtube.com/watch?v=JcUDYK6JFg4

Ясно, что бедный человек лишен демократии, тогда в каком он обществе живёт? Почему «бедность является  одной из главных угроз»  двуличной  демократии, а не наоборот?  «Попытки  насаждения  внешних демократичных форм (а так бывало и сейчас бывает,  и мы знаем эти страны) очень часто  приводят либо к хаосу, либо к диктатуре».
6)...
И другие  критерии.


Законодательство начинается от социальной настройки и типа господствующей идеологии.
«Пороки народа почти всегда коренятся в его законодательстве» -
Эчеверрия Эстебан (1805 - 1851) - аргентинский поэт, историк.

Надо же, об этом я тоже писал, но мне сказали, что лучше  жить по "закону", чем по понятиям.

Григорий ПОТЁМКИН:"Уничтожить бюрократию стало теперь невозможно, ибо уничтожение ее придется поручить тем же самым бюрократам. Но, даже уничтожив старую бюрократию, они тут же породят новую, еще более прожорливую, более выносливую и живучую".

Теперь понятно, почему советская бюрократия была менее  прожорливой, чем послесоветская, так как каждая отдельная  бюрократическая  единица  не могла даже теоретически   иметь в собственности предприятие.

Живые души в советское  время проходили  как "мертвые  души" и снижали доходы бюрократии в отчетных документах.
«Богатые и бедные  дома  строят себе (в личную собственность) одинаково по продолжительности времени, только бедные за время отведенное законодательством на строительство  могут построить один этаж, а богатые  - два и  более  этажей  с использованием подъёмной техники»- это изречение известного  каменщика и плотника, мастера индивидуального строительства в советское  время. Надо  уточнить, что  под богатыми  он  понимал  советскую  бюрократию 70-80 х годов (в отличие от партократии, которая  сразу  вселялась в новые, служебные дома и квартиры), которая  умышленно  затягивала продолжительность  стройки, сбивая  цену рабочей  силы в отчетных  документах, заменяя фамилии  нанятых рабочих на  фамилии  своей  родни (поэтому  выгодны  гастарбайтеры – узбеки строят таджикам, таджики –москвичам, москвичи –добывают нефть в командировках в Сибири и т.д.). Былой партократии  уже нет, зато  появились  акционеры  предприятий, которые  продолжают  точно  таким  же  образом улучшать свои  бытовые  условия. Все такие  ООО,ОАО предпрития  медленно десятилетиями  морально и физически стареют, изнашиваются, но вместо  них  выдвигают идею не модернизации  этих  предприятий,  а  модернизацию  жизни в  виде  сковских проектов дальнейшей компьютеризации виртуальной  жизни и вступления  в ВТО, освобождающей  страну от необходимости востановления погибающих производств.

Литература.


Для отмены в 1918 г.  денег и торговли, перехода к прямому распределению жизненных благ по потребностям в стране не существовало объективных условий http://www.kubera.narod.ru/coinsussr/do1.htm . Объясняя это, В. И. Ленин в статье «К четырехлетней годовщине Октябрьской революции», опубликованной 18 октября 1921 г. в «Правде», писал:
«Мы рассчитывали — или, может быть, вернее будет сказать: мы предполагали без достаточного расчета — непосредственными велениями пролетарского государства наладить государственное производство и государственное распределение продуктов по-коммунистически в мелкокрестьянской стране.   Жизнь показала нашу ошибку». http://www.kubera.narod.ru/coinsussr/do1.htm

Предварительные итоги сплошного наблюдения субъектов малого и среднего предпринимательства

Таблица № 1. Основные показатели деятельности субъектов малого и среднего предпринимательства за 2010 год Замена экономически активного населения пришлым населением из СНГ
Прибыло в Российскую Федерацию (очевидно нищие беженцы) "Секреты макроэкономики простыми словами" популярно о правилах работы Центрального Банка
http://rossichi.narod.ru/ec/ec03.htm
ЕСТЕСТВЕННОЕ ДВИЖЕНИЕ НАСЕЛЕНИЯ В РАЗРЕЗЕ СУБЪЕКТОВ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
за январь-май 2012 года Тысяч
http://www.gks.ru/free_doc/2012/demo/edn05-12.htm

Сколько уехало из России
33, 21 июля 2010 в 11 ч. 47 мин.
http://www.livejournal.ru/themes/id/20945  Журналист Андрей avmalgin Мальгин публикует весьма показательную статистику.
И, кстати, на миллион уехавших из России пришлось 2,9 миллионов приехавших в Россию за тот же период иммигрантов из ближнего зарубежья и Китая (без учета нелегальных иммигрантов). Дискуссия в журнале http://www.livejournal.ru/themes/id/20945

А.С. Ахиезер
ЭМИГРАЦИЯ КАК ИНДИКАТОР СОСТОЯНИЯ РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА
http://demoscope.ru/asa.html   (эмиграция из России статистика за сотню лет)

Бредовая политика в экономике и как это исправить
Николай Честнов
© Copyright: Николай Честнов, 2012
Свидетельство о публикации №21204012359
http://proza.ru/2012/04/01/2359


"Секреты макроэкономики простыми словами" популярно о правилах работы Центрального Банка
http://rossichi.narod.ru/ec/ec03.htm

Золотой стандарт
http://konan.3dn.ru/publ/zolotoj_standart/10-1-0-1194
Вывоз капитала
Центральный Банк Российской Федерации
Чистый ввоз/вывоз капитала частным сектором в 1994-2011 годах
(по данным платежного баланса Российской Федерации)
(млрд. долларов США)

Егор Гайдар
Государство и эволюция
Вспомним те две формулы Маркса, которые взяты в качестве эпиграфа к этой главе.
1. Коммунисты уничтожают частную собственность.
2. Государство есть частная собственность бюрократии**.
Эти две формулы образуют жесткие логические тиски, в которых зажато общество, построенное по марксистской теории.
Эти две формулы описывают самый краткий из всех, но в принципе полный курс истории ВКП(б). Дан логический и социально-психологический каркас истории победоносного и обреченного большевизма.
Из утверждений Маркса можно вывести ряд следствий.
(1) Упразднив частную собственность, коммунисты сделали всю собственность государственной.
(2) Государственная собственность есть коллективная собственность бюрократии.
(3) Каждый отдельный бюрократ, бюрократический клан стремятся превратить государственную собственность в свою частную собственность.
Экспроприация частной собственности – государственно-бюрократическая собственность – частно-бюрократическая. Вот формула развития социалистического общества от рождения до гибели.
В принципе мы здесь сталкиваемся с частным случаем общей проблемы всех восточных деспотий, о чем уже говорилось, – универсальным стремлением чиновников "приватизировать" свою власть, превратить ее в собственность.
Залог гибели системы в неизбежности перехода от (2) к (3), в неодолимости "рефлекса приватизации" у бюрократической олигархии.
Этот рефлекс мог сдерживаться верой коммунистических бюрократов в сакральную идеологию, отрицающую частную собственность, и страхом нарушить догматы этой веры.
Коммунистический строй с его претензией на научность, рациональность был с самого начала построен как спиритуалистический, оправдание которого за гранью разума и фактов, в сфере чистой веры (в действительности веры и страха). Именно идеология, вера в нее и страх ее нарушить должны были образовать барьеры между правом распоряжаться госсобственностью и действиями по ее "приватизации" в свой карман.
http://www.proza.ru/2012/06/18/1083
С_П_Мельгунов_ Красный террор в Россui-uи 1918 – 1923
"Мы не ведем войны против отдeльных лиц -- писал Лацис в "Красном
Террорe" 1 ноября 1918 г.1. "Мы истребляем буржуазiю, как класс. Не ищите на
слeдствiи матерiала и доказательств того, что обвиняемый дeйствовал дeлом
или словом против совeтской власти. Первый вопрос, который вы должны ему
предложить -- к какому классу он принадлежит, какого он происхожденiя,
воспитанiя, образованiя или профессiи. Эти вопросы и должны опредeлить
судьбу обвиняемаго. В этом смысл и "сущность краснаго террора". Лацис отнюдь
не был оригинален, копируя лишь слова Робеспьера в Конвентe по поводу
прерiальскаго закона о массовом террорe: "чтобы казнить врагов отечества,
достаточно установлять {72} их личность. Требуется не наказанiе, а
уничтоженiе их".

Михаил Восленский
Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза
Глава  8-9
Глава 8 -Класс-паразит
Глава 9 -Место номенклатуры в истории

Глава 8
Класс-паразит
Мы землю долбили,
Мы грызли железо,
Мы грудь подставляли под дуло обреза.
А вы, проезжая в машине «Победе»,
В окно нам кричали:
— Достройте!.. Добейте!..
И мы забывали
О сне и обеде,
И вы нас вели
От победы к победе!
А вы:
«Победы» меняли на «Волги»,
А после:
«Волги» меняли на «ЗИМы»,
А после:
«ЗИМы» меняли на «Чайки»,
А после:
«Чайки» меняли на «ЗИЛы»…
А мы надрывались,
Долбили, грузили!
А вы нас вели
От победы к победе.
И тосты кричали
Во славу победы…
А. Галич. «Когда я вернусь». Франкфурт [М. 1977, с. 121–122.
Заключительную главу книги «Империализм как последняя стадия капитализма» Ленин посвящает теме о паразитизме и загнивании. Посвятим и мы эту главу настоящей работы той же проблеме — применительно к реальному социализму.
В чем видит Ленин коренную причину паразитизма и загнивания господствующего класса в современном ему капиталистическом обществе? В том, что общество капиталистическое? Нет, в том, что, по его мнению, в этом обществе стали господствовать монополии.
Ленин справедливо видит в любой монополии главную причину паразитизма обладающего ею класса.[388] Паразитизм класса и связанное с ним загнивание установленного этим классом общественного строя ограничивается масштабом монополии: чем более всеобъемлюща эта монополия, чем больше защищена она от конкуренции — экономической, политической, идеологической, — тем больше возможности для паразитарного перерождения господствующего класса, для его превращения в окостеневшую касту, сидящую у общества на шее, сосущую его соки и ничего ему не дающую.
Существуют ли явления паразитизма при капитализме?
Да, существуют. Но ведь подлинных монополий при капитализме нет. То, что в марксиствующей литературе именуют «монополиями», в действительности — всего лишь крупные концерны, ни один из них не в состоянии монополизировать рынок. Поэтому, как правильно отметил Ленин, феномен паразитизма проявляется в современном капиталистическом обществе лишь как тенденция к застою и загниванию.
Иное дело — при реальном социализме, где монополия класса номенклатуры всеобъемлюща. Всякая конкуренция с номенклатурными монополистами свирепо пресекается диктатурой этого класса, и в искусственно созданном таким образом стоячем болоте полной монополии ничто не мешает паразитированию и загниванию. Особой интенсивностью такого процесса и объясняется тот факт, что класс номенклатуры, появившись на исторической арене позже класса капиталистов, уже намного обогнал его по степени своего паразитического перерождения.

1. Работает ли номенклатура?
Номенклатура — типичный служилый класс. Такой класс представляло собой в свое время в феодальном обществе сначала боярство, а затем — дворянство. Все члены класса номенклатуры являются формально служащими. Они занимают определенные — неизменно руководящие — посты в партийном и государственном аппарате. То, что они выглядят службистами, и позволяет номенклатурщикам маскироваться под служащих.
Номенклатура служит. Но работает ли она?
За годы правления номенклатуры в Советском Союзе произошло любопытное смысловое расхождение между словами «служить» и «работать». В начале 30-х годов о служащем говорили: «Он ходит на службу». Теперь так говорить не принято, говорят: «Ходит на работу». Это не значит, что слово «служба» предано официальной анафеме. Наоборот, говорится о воинской службе, о «службе делу мира», о «службе (или даже «служении») социалистической Родине». Короче говоря, официально слову «служба» стараются придать оттенок возвышенности. Но в то же время о человеке можно сказать: «Он не работает, а служит». Это значит, что штатное место он занимает, зарплату получает, а ощутимых результатов от его деятельности нет. Любопытный психологический штрих в языке — этом сгустке мыслей и чувств народа!
Сама номенклатура как служилый класс любит в мифотворчестве о себе рисовать номенклатурного чина этаким неутомимым работягой. Возьмите кинофильм сталинских времен «Великий гражданин», или роман В. Кочетова «Секретарь обкома», или наконец-то опубликованную и в Советском Союзе книгу Александра Бека «Новое назначение»: всюду номенклатурный герой представлен человеком хотя, конечно, и вознесенным волей партии над толпой, но с утра до поздней ночи работающим, отдающим все свои силы на благо народа. Таким любит видеть свое отражение номенклатурная знать. Главное же — она старается внушить народу, видящему ее только в автомобилях, мчащихся по осевой линии, что члены номенклатуры несут на своих плечах огромную тяжесть работы и бремя государственных забот, осчастливив тем самым простых советских людей.
Миф этот расползается, словно дым, когда вы получаете возможность сами наблюдать за деятельностью номенклатурщиков и с удивлением знакомиться с тем, как они эту деятельность организуют.
Дело тут не в лени номенклатурщиков — это люди активные, не ленивые, а в функционировании системы реального социализма. В условиях абсолютной монополии нет нужды стараться и работать.
А правда, зачем номенклатуре работать? Она эксплуататорский класс, следовательно, ее высокий жизненный уровень обеспечивается трудом других, подчиненных ей людей. Людей этих — миллионы, так как номенклатура — единственный работодатель в стране. Среди этих людей вполне достаточно специалистов, на которых номенклатура начальственно покрикивает, а они руководят за нее производственным процессом. При таком методе производят меньше, чем можно было бы? Тем хуже для подчиненных, а самой номенклатуры это не коснется, она свое возьмет. Нет для номенклатуры причины работать. Ее работа — залезть повыше, а путь наверх пролегает для нее не через труд, а через интриги против соперников и приобретение сильных покровителей.
Нет, номенклатурщики не бездельничают, они занятые люди. Только занятие их — делание карьеры, а не работа для общества. Своей полной монополией в политике, экономике и идеологии, своим диктаторским режимом номенклатура так себя застраховала и так обособилась от населения, что ей просто теперь не нужно что-либо делать для общества, и все же ей гарантировано место у руля.
Любой класс преследует свои цели, ни один из них не руководствуется любовью к человечеству. Но класс, не имеющий полной монополии на господство, вынужден оплачивать свою руководящую позицию работой в интересах общества.
А классу-монополисту — номенклатуре этого не нужно, и здесь находится корень его быстрого паразитического перерождения.
Где бы вы ни попали в номенклатурную среду, вы попадаете не в атмосферу творчества и работы, а в атмосферу карьеризма, подхалимства, ханжества и интриганства. «Мастера интриги» — так говорят в Советском Союзе о номенклатурщиках, ибо знают, что никакими талантами в работе они обычно не обладают, но зато в интриганстве не знают себе равных.
Паразитизм поражает любой господствующий, эксплуататорский и привилегированный класс. Но класс, подобно номенклатуре, господствующий в условиях абсолютной монополии, особенно подвержен паразитическому перерождению.

2. Паразитизм номенклатуры как класса
Что означает понятие «паразитизм класса»?
Не следует понимать его по-плакатному буквально: что класс этот, выражаясь словами Маяковского, только ест ананасы и жует рябчиков. Правящий класс правит, а уж это — занятие, отличное от смакования деликатесов. Вопрос в том, как он правит.
Хорошо ли руководит обществом правящий класс, означает: хорошо ли материально и духовно живется людям в управляемом им обществе, высок ли их жизненный уровень, свободны ли они, а также действует ли правящий класс в интересах общества или правит он для удовлетворения собственного властолюбия и тщеславия, наперекор этим интересам.
Ответ на эти вопросы служит диагнозом, подвергся ли правящий класс паразитическому перерождению.
Если людям живется плохо, если они несвободны, если господствующий класс правит ради наслаждения своей властью и привилегиями, то никакие многочасовые бдения правителей в кабинетах и залах заседаний не могут скрыть: они — паразиты на теле общества. Больше того, паразитизм едока ананасов безобиден в сравнении с паразитизмом лакомок власти, правящих ради садистского наслаждения своим господством над другими людьми.
Паразитическое перерождение любого господствующего класса состоит в падении его исторической рентабельности. Она может быть определена по обычной формуле: рентабельность равна полученной пользе за вычетом производственных издержек. Исторический опыт показывает, что с течением времени польза, получаемая обществом от деятельности господствующего класса, постепенно уменьшается, а цена, которую общество уплачивает за эту деятельность, возрастает. Пока рентабельность хотя и сокращается, но все же остается положительной величиной, можно говорить о тенденции к паразитизму господствующего класса. Однако наступает момент, когда рентабельность становится нулем, а затем отрицательной величиной: издержки общества на господствующий класс начинают превышать его взнос в благосостояние общества. С этого момента нужно говорить уже не о тенденции к паразитизму, а о паразитизме господствующего класса. Он стал классом-паразитом, наносящим обществу ущерб. История свидетельствует, что в таком случае общество начинает все более активно бороться за освобождение от господствующего класса-паразита и в конечном счете непременно добивается успеха.
Цена правления класса номенклатуры в СССР велика и тягостна.
Первая и наиболее мрачная часть этой цены — десятки миллионов человеческих жизней, загубленных номенклатурой. Здесь и миллионы истребленных номенклатурными органами госбезопасности; и миллионы умерших от голода по вине номенклатуры; и миллионы погибших в борьбе за ее власть. Здесь многие миллионы человеческих судеб, искалеченных диктатурой номенклатуры. Если бы удалось подсчитать все эти миллионы, цифра оказалась бы ужасающей. Известна пока только часть этой цифры. Русский профессор И. А. Курганов подсчитал разницу между численностью населения, которое должно было бы проживать к 1959 году в границах СССР при нормальном демографическом развитии с 1917 года, и фактической численностью. Разница оказалась в 110 миллионов человек.[389]
Немалая доля в этой части цены — военные жертвы. Знаете, сколько человек потерял за 5 лет 8 месяцев войны 1939–1945 годов германский вермахт? 3 миллиона солдат, то есть 4,3 % населения страны. А Советский Союз потерял за 3 года 10 месяцев той же войны (1941–1945 годы) 22 миллиона солдат, то есть 12 % населения СССР. При этом на Восточном фронте (против Польши и СССР) вермахт потерял 1,5 миллиона солдат, а у Советского Союза был только этот фронт. Это как же надо было номенклатуре во главе с «величайшим полководцем всех времен и народов» ухитриться так воевать, чтобы потерять солдат почти в 15 раз больше, чем противник? Причем противником было не какое-нибудь либеральное государство, трясущееся над жизнями своих граждан, а разбойный нацистский режим во главе тоже вот с таким «величайшим полководцем», для которого смерть миллионов ничего не значила. Если же сравнить общие потери (армии и мирного населения), то цифры такие: Германия потеряла 6 миллионов человек, то есть 8,5 % своего населения, а СССР — 46 миллионов человек, то есть одну четверть всего населения страны.[390]
Вторая часть цены — бедность населения в результате эксплуатации его классом номенклатуры, неумения и неспособности номенклатуры развивать экономику в соответствии с запросами народа, а не в своих эгоистических классовых интересах.
Третья часть — безудержный рост потребления класса номенклатуры. Речь идет не только о съедаемых номенклатурой деликатесах и возводимых госдачах, не только о системе ее привилегий, но прежде всего об огромных материальных и людских богатствах, расточаемых на ее классовое потребление: на гигантские военную, карательную и идеологическую машины, на политику экспансии за пределами страны.
Четвертая часть — ликвидация номенклатурой свободы, удушение самостоятельной мысли, лишение членов общества нормальных интеллектуальных контактов между собой и с другими обществами. Все это, казалось бы, неосязаемое нанесло Советскому Союзу не только огромный моральный, но и колоссальный материальный ущерб, особенно очевидный в области науки, техники и культуры.
Все вместе привело к тому, что после падения царизма Россия так и не стала современной развитой страной. Не могли затушевать этого пропагандистские рассуждения о том, что-де СССР — самая передовая страна в мире, единственная страна развитого (или зрелого) социализма: это переиначенные старые словеса о «Москве — третьем Риме» («а четвертому не быти»). Не затушевывает отсталости и мощь созданной номенклатурой военной машины: орды Чингисхана были для своего времени тоже отлично организованы и вооружены, но монгольская империя была не передовым, а отсталым обществом.
Мы перечислили, вероятно, не все части цены, которую общество в СССР вынуждено платить за господство там класса номенклатуры. Но и названного достаточно, чтобы убедиться: цена непомерно велика.
В самом деле: что получило общество взамен?
Неверно думать, что господство номенклатуры не принесло обществу в Советском Союзе ровно ничего положительного. Но столь же неверно вслед за советской пропагандой ставить в заслугу номенклатуре любую черту, положительно отличающую Советский Союз 80-х годов от царской России 1913 года. Номенклатурная пропаганда пытается подсунуть всем как само собой разумеющуюся мысль, что, не будь власти номенклатуры, Россия и сегодня была бы точно такой же, как 75 лет назад. Но ведь это неумная ложь. С 1913 года все страны мира без исключения изменились, и особенно как раз те, где нет класса номенклатуры. Кто поверит, что, если за это время без всякой номенклатуры даже такие экзотические страны, как Тайвань, Южная Корея, Сингапур, Гонконг, не говоря уж о Японии, изменились до неузнаваемости, Россия оставалась бы и сегодня такой же, какой была в 1913 году, не осыпь ее номенклатура благодеяниями своего правления!
А между тем Россия в 1913 году была намного более развитой и современной, чем названные страны. Вслед за большевистской пропагандой предреволюционных лет советская историческая наука пытается, говоря о царской России того времени, совместить несовместимое: с одной стороны, Россия — полуколония и сырьевой придаток империалистических стран Запада, с другой стороны, она сама империалистическая страна с развитой тяжелой промышленностью и мощным пролетариатом, готовым к социалистической революции. Эта абракадабра нашла свое краткое выражение в ленинской формуле, перенятой затем Сталиным: «Военно-феодальный империализм».
Именно с ленинской точки зрения эта формула бессмысленна: феодализм — строй, предшествующий даже раннему капитализму, а империализм, по Ленину, — высшая и последняя стадия капитализма. Если это так, то «феодальный империализм» — такая же бессмыслица, как «ледяной кипяток».
Сравнивать надо не с Россией 1913 года, а с сегодняшними странами — теми, где нет господствующего класса номенклатуры. Вот тогда можно будет объективно судить, каковы были положительные итоги номенклатурного хозяйничанья в Советском Союзе.
Такие итоги были. Возможно, что, не будь номенклатуры, тяжелая промышленность в России оказалась бы менее развитой, нежели сейчас. Зато были бы развиты несравненно лучше, чем теперь, производство товаров народного потребления, легкая промышленность, пищевая промышленность. Но об этом мы уже сказали, касаясь вопроса о высокой цене, заплаченной обществом в СССР за господство номенклатуры. Само же по себе развитие тяжелой промышленности — факт положительный.
Развитие тяжелой промышленности, как мы уже говорили, было для номенклатуры не самоцелью, а необходимой предпосылкой для развития военного производства. Военная промышленность и военная техника развиты в Советском Союзе, несомненно, намного больше, чем если бы не было октябрьского переворота. Военная мощь Советского Союза в нынешних ее масштабах — безусловно плод труда номенклатуры. Хорошо это или плохо? Если бы Советскому Союзу угрожала агрессия извне, — было бы хорошо. Если же СССР, опираясь на свою военную силу, угрожает другим странам, — это плохо.
Положительно следует оценить то, что в Советском Союзе низка плата за жилье, за пользование транспортом, что бесплатно медицинское обслуживание, что существует немало домов отдыха и санаториев, что относительно недороги книги, билеты в театры и кино. Конечно, все это, как мы уже говорили, — оборотная сторона низкого уровня заработной платы. Но само по себе это хорошо.
В Советском Союзе номенклатура неплохо организовала научно-исследовательскую работу. Советские школы — начальная, средняя и высшая — находятся в хорошем состоянии. Разумеется, студентам в СССР живется несравненно труднее, чем на Западе: и общежития намного хуже, и стипендии гораздо ниже. Но учебный процесс организован разумно (если не говорить о преподавании общественных наук с позиций идеологии КПСС), и выпускаемые в Советском Союзе специалисты обладают вполне удовлетворительной квалификацией.
На Западе распространено мнение, что в Советском Союзе наведен порядок: полицейский, но порядок. Это совсем не так. В действительности уголовных преступлений в Советском Союзе много, а советские города и особенно их окрестности отнюдь не безопасны. Удивляться этому не приходится: советская милиция, занимающаяся борьбой против уголовников, — маломощная и плохо экипированная организация по сравнению с колоссальной, четко работающей машиной КГБ. Таким образом, в этом пункте обнаружить какую-либо заслугу номенклатуры, видимо, не удастся.
Вот, собственно, все то положительное, что можно записать на счет номенклатуры.
Стоило все это многих миллионов человеческих жертв, бедности населения, удушения свободы? Нет, не стоило. Номенклатура это отлично сознает: недаром она такой глухой стеной отгораживает Советский Союз от стран Запада, где жилье и транспорт дороже и медицинская помощь не бесплатная, а люди живут лучше. И живут они лучше потому, что нет на Западе правящего класса номенклатуры.
Конечно, в Советском Союзе, как и в любой другой стране, были свои объективные трудности. Но неверно было бы их преувеличивать.
Часто приходится слышать: «Как же можно сравнивать Россию с Западом? Ведь Россия — бедная страна!» Я и сам так думал, пока не увидел Запада. А увидев эти малые страны, почти лишенные природных богатств, с такой цветущей экономикой, я понял: Россия — сказочно богатая страна. Только веками управляется она безобразно. Безобразно управляли ею князья и бояре, цари и дворяне, безобразно управляют ею генеральные секретари и номенклатура.
Послушайте номенклатурщиков, как они скулят: «В Советском Союзе не хватает людей!» А какой вывод сделала номенклатура? В стране не хватает людей — так давайте же их истреблять миллионами, под разными предлогами: как белогвардейцев, как кулаков, как троцкистов, как изменников Родины! В стране не хватает людей для работы — давайте загоним миллионы в армию, в органы госбезопасности, в государственный аппарат! Номенклатурщики хнычут: «Страна велика, отсюда трудности!» А какой вывод они делают? Страна велика — давайте сосредоточим всю нашу политику на том, чтобы ни одна республика из нее не вышла и чтобы по возможности подчинять все новые страны!
В этих вывертах за счет жизни десятков и качества жизни сотен миллионов людей и проявляется с особенной яркостью паразитический характер класса номенклатуры. И когда номенклатурная пропаганда воспевает эти выверты как «марксистско-ленинскую научную политику партии», как не вспомнить с сочувствием Ленина, признавшегося, насколько «тошнехонько» бывает ему от «сладенького» коммунистического вранья, «комвранья».[391]

3. Паразитизм принимает организационные формы
В книге «Империализм как высшая стадия капитализма» Ленин, стараясь отыскать какие-либо осязаемые признаки прогрессирующего паразитизма класса капиталистов, объявил таким признаком рост числа рантье, живущих на проценты с капитала. Утверждение странное, оно недостойно ленинского интеллекта. Видимо, сделал его Ленин в спешке (книжка была написана в течение 6 месяцев) под влиянием каких-то случайных наблюдений в Швейцарии 1914–1916 годов — на этом островке мира, где немало зажиточных людей из разных стран Европы пережидали первую мировую войну. Как понятно каждому читателю, покупка ценных бумаг — не паразитизм, а одна из форм хранения денежных сбережений. Тот факт, что люди не растрачивали свои сбережения, а инвестировали их в развитие экономики, ничего общего с паразитизмом иметь не может.
Кстати, при Сталине все советские трудящиеся принуждались ежегодно приобретать облигации государственных займов на сумму не менее месячной зарплаты. Что же, это было проявлением паразитизма советских трудящихся? Конечно, нет, это был дополнительный налог на них. Паразитизмом было другое: то, что из выжатых таким образом миллиардов рублей немало денег было использовано на привилегии номенклатуры, на строительство гос-дач, на дальнейший рост аппарата НКВД.
Детище Ленина и Сталина, класс номенклатуры проявляет свой паразитизм действительно вполне осязаемым образом. Паразитизм номенклатуры принял даже организационные формы.
Главной формой является дублирование партийными органами работы государственных органов.
Мы уже подробно говорили о том, что руководящие органы класса номенклатуры — Политбюро и Секретариат ЦК КПСС, бюро ЦК компартий союзных республик, крайкомов, обкомов, горкомов и райкомов КПСС монополизировали — каждый на своем уровне — принятие всех решений, имеющих сколько-нибудь политический характер. Мы говорили, что именно Политбюро и Секретариат ЦК КПСС являются подлинным правительством Советского Союза, а Кабинет министров СССР — всего лишь высокопоставленный административный орган для выполнения решений этого правительства. Аналогично положение в каждой республике, крае, области, в каждом городе и районе. Когда наблюдаешь за тем, как Советы Министров или исполнительные комитеты Советов народных депутатов просто переписывают присылаемые им руководящими органами номенклатуры решения, называя их затем своими постановлениями и ставя соответствующий номер и дату, трудно не задать вопрос: зачем вообще нужно все это переписывание? Один из двух органов является лишним: или партийный, или государственный.
Дублирование — не только в переписывании партийных решений в советские постановления, оно пронизывает всю деятельность партийного и государственного аппаратов и находит яркое выражение в параллелизме их структур.
На протяжении десятилетий каждому министерству в СССР или по крайней мере группе смежных министерств соответствовал отдел ЦК КПСС. По официальной табели о рангах заведующий отделом ЦК считается стоящим выше министра СССР, соответственно первый заместитель заведующего отделом — выше первого заместителя министра, а заместители заведующего отделом ЦК — выше заместителей министра. Вся деятельность министерства контролировалась и направлялась этим отделом. И опять возникает вопрос: что-то одно не нужно — или отдел, или министерство?
Ответ номенклатуры на этот вопрос гласит: партийные органы не дублируют работу государственных органов, а осуществляют партийное руководство. Партия была провозглашена в Конституции СССР руководящей и направляющей силой советского общества. Хотя эту статью из Конституции с большим трудом вычеркнули, КПСС продолжает рассматривать себя именно так.
Значит, партийные органы выступают как бы в роли политкомиссаров при государственных органах? Нет. Роль политкомиссаров исполняют секретари парткомов государственных организаций. Можно сколько угодно говорить, что партийные органы рассматривают вопросы в партийном порядке, а государственные рассматривают те же вопросы в государственном порядке, но в действительности речь идет о дублировании одной и той же работы.
Практически это означает, что вместо одного человека — скажем, министра — ту же работу сделают два человека: партаппаратный шеф в ЦК и министр.
А делают ли они ее? Тут мы подходим ко второй организационной форме паразитизма номенклатуры. Эта форма состоит в том, что у каждого номенклатурщика непременно есть заместители, и чем выше номенклатурщик, тем их больше.
Даже в научно-исследовательских институтах у единственного имеющегося там номенклатурщика — директора института — бывает несколько заместителей; если заместитель только один, то или институт ничтожно маленький, или директор — вольнодумец.
Помню, как однажды, приехав из Москвы читать лекции в Вену, я беседовал с одним высокопоставленным австрийским чиновником. «Кто у вас заместитель министра?» — спросил я. Пожав плечами, мой собеседник ответил, что заместителя вообще нет. «Кто же тогда работает за вашего министра?» — с недоумением спросил я. «Министр работает сам!» — с недоумением ответил он. Вышедшие из двух различных миров, мы недоумевали оба: для меня было очевидно, что министр не должен сам работать, кто-то работает за него; для моего собеседника было столь же очевидно, что министр, пока он не ушел в отставку, сам делает свою работу.
Правда: что делает советский министр? Официальный ответ гласит: осуществляет общее руководство.
«Общее руководство» — такой же термин из номенклатурного жаргона, как «партийное руководство». По своему значению он приближается к понятию «почетное председательство». Министр восседает в своем величественном кабинете, ездит в «Чайке» или как минимум в черной правительственной «Волге», сидит на пленумах ЦК, сессиях Верховного Совета, в президиумах различных торжественных заседаний. Он председательствует на коллегии министерства, ставит свою подпись под подготовленными аппаратом наиболее важными или торжественными приказами по министерству, ездит на заседания Кабинета Министров СССР и робко ходит, когда его вызывают, поприсутствовать на обсуждении соответствующего вопроса в Политбюро или в Секретариате ЦК КПСС. Он появляется на приемах и банкетах, ездит в составе делегаций за границу, изредка совершает парадную инспекционную поездку по предприятиям своего министерства в различных районах страны. Его, пожалуй, самая главная деловая функция состоит в том, чтобы поддерживать систематический контакт — по мере возможности и личное дружественное знакомство — с соответствующим заведующим отделом ЦК и его первым заместителем, а также с заместителем Председателя Кабинета Министров который, как принято говорить, «курирует» министерство.
«Курировать» — тоже номенклатурный термин, получивший распространение в середине 50-х годов. «Куратор» осуществляет общий надзор за деятельностью «курируемого» им министерства, главка и т. п. «Курирование» — ступенька пониже, нежели «общее руководство». Соответственно «курируют» не заведующие отделами и их первые заместители, не Председатель Кабинета Министров и его первый заместитель, не министры и их первые заместители, а просто заместители. Заместителей этих, как мы уже говорили, много, и между ними распределяются объекты «курирования». Министерства «курируют» заместители Председателя Кабинета Министров, главки — заместители министров, управления — заместители начальников главков, предприятия министерства — заместители начальников управления.
Партийное руководство, общее руководство, курирование — так кто же наконец работает?
Практика показывает: работа начинается там, где кончается номенклатура. Конечно, из этого правила бывают исключения, мне приходилось их видеть, но в целом дело обстоит именно так: там, где номенклатура, происходит начальствование, работает же неноменклатурный аппарат.
Летом 1957 года Институт мировой экономики и международных отношений Академии наук СССР, где я тогда работал, получил помещение только что расформированного Хрущевым Министерства строительства электростанций СССР. Находилось оно в большом здании в Китайском проезде, там, где потом разместились советская цензура — Главлит и Госкомитет по электронике. Мы с любопытством ходили по внезапно, как бы при приближении врага, покинутому министерству. Огромный, облицованный деревянными панелями (под Кремль) кабинет министра — с комнатой отдыха, туалетом, большой приемной; просторные, тоже облицованные деревом кабинеты заместителей министра, с приемными поменьше. Солидные кабинеты начальства пониже. Облезлые комнатенки, где впритык были поставлены плохонькие канцелярские столы и шаткие стулья для служащих. Налюбовавшись на эту социальную анатомию советского министерства, мы с интересом погрузились в чтение оставшихся в секретариатах книг регистрации входящей и исходящей переписки. Как велено в советских учреждениях, секретарши старательно переписывали в книги резолюции, наложенные высшим начальством. Министр писал коротко: просто ставил фамилию своего соответствующего заместителя, «курировавшего» данный вопрос. Заместитель отписывал бумагу начальнику управления, давая ценное указание: «Рассмотрите и примите меры». Начальник управления отсылал своему заместителю, а тот уже направлял бумагу в соответствующий отдел с резолюцией: «На исполнение». Дальше номенклатура кончалась, начиналась работа. Ликвидация министерства смела с постов всех этих номенклатурных накладывателей резолюций, но ток в стране продолжал подаваться.
Вероятно, тогда мне впервые пришла в голову робкая мысль: а не паразиты ли — все эти номенклатурные начальники? Теперь я могу ответить на этот вопрос.

4. Номенклатурщики-паразиты
На протяжении почти четверти века имея дело с номенклатурой, я познакомился со многими членами этого класса. Были среди них разные: и хорошие, и плохие, и так себе; были глупые и умные, ленивые и прилежные, были махровые негодяи и были честные, милые люди, к которым я до сих пор глубоко привязан.
Некоторые из них прочитают эту книгу и, возможно, в глубине души согласившись с многим, здесь сказанным, огорченно нахмурят брови, раскрыв эти страницы. Они будут по-человечески обижены, ибо человеку, каждый день с девяти утра аккуратно являющемуся на работу, которую он считает весьма ответственной, горько прочитать вдруг, что он паразит. И я хочу поговорить с ними по-человечески, а не бросать в них грязью из-за кордона.
Да, они ходят на работу и принимают как должное свои привилегии, свою власть и возможность распоряжаться чужими судьбами. Они отлично сознают, что никакие они не революционеры и никакого бесклассового коммунистического общества не строят, но считают, что они управляют великой страной, и в этом их заслуга и их право на власть и привилегии.
Хорошо ли они управляют ею? В ответ на этот вопрос честные из них — а только к таким я и обращаюсь — пожмут плечами: они управляют так, как решило руководство, во всяком случае лучше, чем управляли их предшественники при Сталине. И это правда.
Но не вся правда.
Мне довелось в свое время быть на Нюрнбергском процессе. Подсудимые — самые высокопоставленные чины в третьем рейхе — так же пожимали плечами: они делали то, что приказывал фюрер. И никто из них — во всяком случае во всеуслышание — не признал, что раз они это делали, то фюрер приказывал им лишь то, что они готовы были делать.
К тому же теперь и в Советском Союзе миновали времена самовластных фюреров. Политбюро и Секретариат ЦК принимают лишь те решения, которые вызревают и подготовляются в номенклатуре. Да, отдельный номенклатурщик, если он не член этой правящей верхушки, не в состоянии повлиять на решения. Но пусть он и не открещивается — ведь выражает это решение в конечном счете и его желание: сохранить свою власть и привилегии независимо от того, хороша или плоха политика, которую нужно ради этого проводить. Да, не все члены класса номенклатуры согласны с курсом, проводимым руководством этого класса. Но какие выводы они сделали?
Не будем говорить об открытой критике этого курса: нельзя требовать от обычного человека героизма академика Сахарова. Но кто из несогласных покинул номенклатуру, добровольно перешел на неноменклатурную работу по специальности, отказался от благ, связанных с пребыванием в правящем классе? Назовите таких!
Конечно, как и в нацистском рейхе в аналогичном случае, существует удобный аргумент: порядочные люди в номенклатуре могут все-таки делать что-то хорошее, а если они уйдут, в номенклатуре останутся только проходимцы, и будет еще хуже. Это верно, если порядочные номенклатурщики действительно делают что-то положительное. Но вот при мне один симпатичный сотрудник ЦК КПСС деликатно и любезно убеждал по телефону академика Капицу написать лживое письмо в газету «Таймс» о том, что он, Капица, отнюдь не протестовал против заключения Жореса Медведева в сумасшедший дом — и не протестовал-де потому, что Медведев действительно психически болен. В том-то и беда, что честный человек в классе номенклатуры вынужден, если он больше всего на свете хочет там остаться, проводить линию своего класса-паразита. Паразитами номенклатурщиков делает не их индивидуальность, а сама система реального социализма.
Еще не осознав смысл этого процесса, я столкнулся с ним сразу же, как только соприкоснулся с миром номенклатуры. В январе 1947 года в Берлине меня направили в Союзный контрольный совет в Советскую секцию отдела протокола и связи (Soviet Element, Protocol and Liaison Section). Раньше начальник секции, подполковник Мартынов, сам вынужден был писать бумаги; хотя было их немного, он остро ощущал, что не номенклатурное это дело, и добился моего прикомандирования. Отныне писал бумаги я, а подполковник их подписывал и ездил на приемы. Однако как начальнику ему стало стыдно не иметь заместителя. Он добился, что ему был прислан заместитель — майор Краинский. С тех пор веселый майор рассказывал анекдоты и бесконечно острил, подполковник покровительственно ржал, а я писал бумаги и еще имел достаточно свободного времени.
Позже я привык, что номенклатурщик, если только он не рядовой сотрудник номенклатурного аппарата, а какой-нибудь начальник, непременно требует себе заместителя, если можно — нескольких заместителей, чтобы самому осуществлять «общее руководство».
Номенклатурному начальнику совестно самому работать. Один мой знакомый — бывший радиожурналист с бойким пером — стал директором научного института, то есть вошел в номенклатуру Секретариата ЦК КПСС. С тех пор за него пишут не только доклады и статьи, но даже самые несложные письма. Когда ответственный секретарь Советского комитета защиты мира Котов попросил меня написать, как принято говорить, «проект» статьи председателя комитета Н. С. Тихонова, я смущенно пробормотал, что Тихонов — известный писатель. «Николай Семенович не просто писатель, — наставительно сказал Котов. — Он секретарь Союза писателей СССР и председатель Советского комитета защиты мира». Этим было все сказано: номенклатурный писатель был слишком важен для того, чтобы писать.
Дух номенклатуры — это дух паразитизма. Подобно тому, как госпожа Простакова в фонвизинском «Недоросле» говорила, что не дворянское дело — знать географию, на то кучера есть, в номенклатуре считается, что не номенклатурное дело — работать, на то есть подчиненный аппарат.

5. Бытие номенклатуры определяет ее сознание
Маркс дал ставшую общеизвестной формулу: «Не сознание людей определяет их бытие, а, напротив, их общественное бытие определяет их сознание».[392] Общественное бытие номенклатуры как диктаторски господствующего, эксплуататорского, привилегированного и паразитического класса полностью определяет ее сознание.
Мораль номенклатуры сформирована ее «отцами» — Лениным и Сталиным. Ленин поучал комсомольцев: «Всякую такую нравственность, взятую из внечеловеческого, внеклассового понятия, мы отрицаем», «нравственность — это то, что служит разрушению старого эксплуататорского общества и объединению всех трудящихся вокруг пролетариата»,[393] то есть борьбе за установление диктатуры номенклатуры.
«…Наша нравственность подчинена вполне интересам классовой борьбы пролетариата», то есть созданию нового эксплуататорского общества во главе с самозваным «авангардом пролетариата» — номенклатурой. Сталин теоретизировал меньше, зато он выразительно показал миру, что означает эта новая мораль.
Из советских библиотек давно уже были изъяты исследования советских социологов 20-х годов. Изъяты они неспроста: в исследованиях констатировалось быстрое возрастание среди населения черствости, жестокости, циничного эгоизма и карьеризма. Особенно четко проявлялась эта тенденция среди молодежи. Таким образом, речь шла явно не о «пережитках капитализма», а о новом явлении. Дальнейшие исследования были запрещены, вместо этого начались нудные декламации о «новом советском человеке», который безгранично любит партию и ее ленинский ЦК и самоотверженно трудится на благо социалистической Родины.
А ведь отмеченное социологами явление легко объясняется именно с марксистской точки зрения. Маркс и Энгельс писали: «Мысли господствующего класса являются в каждую эпоху господствующими мыслями. Это значит, что тот класс, который представляет собой господствующую материальную силу общества, есть в то же время и его господствующая духовная сила».[394]
Классовая мораль номенклатуры распространилась в подвластном ей обществе. Но как бы сильно ни были заражены различные группы общества этой моралью, концентрированное свое выражение она находит в рядах самой номенклатуры.
Мы уже говорили: номенклатурщик пользуется властью и привилегиями не потому, что он работает, а потому, что они причитаются ему по занимаемому им посту. Пост же он получает по решению руководящего партийного органа. Чтобы добиться такого решения, человек должен быть удачливым карьеристом. Вот почему в среде номенклатуры царит дух карьеризма.
Карьеризм — основной признак классового мышления номенклатуры. Все помыслы номенклатурщика вертятся вокруг его карьеры. Он непрестанно продумывает свои маневры с целью взобраться еще выше — «вырасти», как выразительно говорят на номенклатурном жаргоне. Номенклатурщики знают неписаное правило: только тот может удержать свой пост в номенклатуре, кто старается вырасти; тот, кто старается только удержать пост, потеряет его, так как будет вытеснен лезущим снизу. Для того же, чтобы действительно вырасти, надо приложить исключительные, усилия.
Неудивительно, что в этой постоянной скачке с препятствиями номенклатурщики готовы использовать любые средства, только бы они обеспечивали успех. Ни в какой другой среде не видел я столько интриг, как в номенклатурной, и столько ханжества с целью представить интриганство «партийной принципиальностью». Даже порядочные, симпатичные члены класса номенклатуры прибегают к этим интригам — иначе они лишатся своей принадлежности к номенклатуре, а это для каждого номенклатурщика — главная радость в жизни.
Со смелой откровенностью написала «Литературная газета» еще в 1986 году: «Номенклатурные единицы, для которых этот их статус единственно важен, а все остальное — долг, любовь, дружба, верность, семья — имеет значение лишь с точки зрения полезности. Собственного «я» нет, они давно отказались от него. Отказались от своих привычек, от своих убеждений (если они когда-нибудь были), от своего голоса.
Мудрено ли, что они так держатся друг за дружку? Мудрено ли, что они панически боятся всего нового — и новых людей, и новых идей? Жизни боятся, живой жизни, по та все же берет свое. Вот и корчатся от страха.
Давайте не забывать, что они сильны и опасны, особенно сейчас, когда объяты страхом потерять место под солнцем».[395]
Выше отмечались классовая спайка номенклатуры, сплоченность номенклатурщиков в отношении всех других. Скажем теперь и об оборотной стороне этого явления — о постоянном ощущении одиночества, свойственном каждому члену класса номенклатуры. Каждый из них отдает себе отчет в том, что именно его собратья по классу и являются самыми опасными его соперниками. Они поддерживают его лишь до тех пор, пока это в их интересах, и с превеликим удовольствием вышвырнут его, как только он перестанет быть им нужен. Номенклатурщик, привычно разглагольствующий о «волчьих законах капитализма», ощущает себя волком в стае волков — хотя и среди своих, но одиноким и в постоянной опасности. Вероятно, это неизбежно в «новом классе» деклассированных выскочек.
Такое мироощущение номенклатуры выразительно описал Эдуард Багрицкий, считающийся классиком советской поэзии:
Твое одиночество веку под стать.
Оглянешься — а вокруг враги;
Руки протянешь — и нет друзей;
Но если он скажет: «Солги», — солги,
Но если он скажет: «Убей», — убей.[396]

6. Разговор с номенклатурным работником
Что говорят в оправдание своей жизненной позиции те умные и честные номенклатурщики, о которых упоминалось выше?
Из многих бесед, свидетелем или участником которых мне довелось быть, можно выкристаллизовать следующую схему их аргументации — пусть не в таких словах, но такую по смыслу.
«Да, мы установили свою диктатуру. Мы не верим в демократию: она ведет лишь к слабости и разболтанности, а мы хотим, чтобы страна была сильной и по-военному подтянутой. Да, мы истребили миллионы людей, мы и сегодня действуем методами полицейского террора и наблюдения — но это необходимо для того, чтобы поддерживать в стране порядок. Да, мы пресекаем любую оппозицию, потому что она может увлечь за собой народ, и снова восторжествует стихия разболтанности. Да, народ нас не выбирал — но он нас боится и терпит. Мы же не считаем, что в историческом масштабе мы заслужили его ненависть. Пусть под нашей властью жить не так приятно, как в западных демократиях, зато мы сделали страну могучей в военном отношении и эти же хваленые демократии перед нами трясутся. Пусть не существует законов истории, которые пророчили бы нам победу, но мы рассчитываем, что демократиям с нами не справиться, а это и означает, что будущее принадлежит нам. Наши привилегии — справедливая награда за жесткое, но правильное руководство обществом. Мы не верим в слюнтяйские рассуждения о всеобщем равенстве — его не было и не будет. Никакого бесклассового общества мы не строим, а стараемся увековечить свое господство. Однако это хорошо и для всей страны — мы считаем, что не только она нужна нам, чтобы ею править, но и мы ей нужны как твердые и уверенные правители. Пусть наша власть тягостна для подданных — она гораздо лучше той анархии, которая наступит, если нас не станет».
Давайте ответим на эту, видимо, искреннюю аргументацию номенклатурщиков, или номенклатурных работников, как они себя называют.
«Вы стращаете нас анархией и восхваляете свое «жесткое» руководство. А где доказательства того, что без вашей диктатуры в Советском Союзе была бы анархия? В мире много стран, где нет ни номенклатуры, ни анархии. Результат вашей монопольной власти — это постоянное недопроизводство, низкий жизненный уровень населения. Строить ядерные ракеты — еще не значит развить страну. От западной границы России до Тихого океана люди живут на севере — в избах, а на юге — в мазанках, как тысячу лет назад. Приезжающие из Советского Союза на Запад не верят, что поселки с комфортабельными каменными домами, улицами, магазинами и ресторанами — это деревни и живут там крестьяне. Им не верится, что крестьянство в западных странах составляет всего 3–6 % населения, и все же оно прокармливает весь народ да еще продает излишки за границу — не в последнюю очередь в Советский Союз, где в деревне работает каждый шестой житель страны. Эмигранты из СССР, попав в Вену — первую их станцию на свободной от вас земле, — рвутся покупать себе вещи на последние деньги, боясь, что иначе не достанется: так вы приучили своих подданных к постоянному дефициту. Вы не развили страну, а задержали ее развитие. Так что же хвалиться своим руководством?
Вы гордитесь военной силой своего государства. А нужна она народу? Что ему от того, что другие страны вас боятся? Вооруженного бандита люди тоже боятся — значит, надо быть бандитом?
Ваша пропаганда пытается прикрыть все это словами о «развитом социализме», «социалистических завоеваниях» и «победах», миролюбии и «неуклонном росте материального благосостояния». Кого вы обманываете? Самих себя. Ведь созданная вашим хозяйничаньем нищета отражается и на вас, номенклатурных работниках. Вы прорвались к привилегиям, которые вам кажутся великолепными. Вы, ответственный сотрудник ЦК КПСС, горды тем, что занимаете с женой и двумя детьми трехкомнатную квартиру. А на Западе рядовая семья из четырех человек занимает как минимум такую же, а скорее всего — большую. Вы счастливы тем, что были посланы в прошлом году решением Секретариата ЦК на неделю в командировку в Италию — а в Западной Европе любой рабочий паренек или студент берет свой мотоцикл и катит на весь отпуск путешествовать по Италии. Вы с тщательно скрываемым торжеством получаете дефицитные продукты в спецбуфете ЦК — а на Западе в любом магазине каждый может их купить да в гораздо большем выборе. Вы перехитрили самих себя: установили систему, при которой вам же живется хуже, чем жилось бы без нее. Диктаторски правящие в подчиненных вам странах, вы сами не свободны по сравнению с людьми, живущими на Западе да и в третьем мире. Вам живется хорошо только в сравнении с вашими же подданными. Подумайте: ведь это патология — жить хуже, чем вы могли бы, ради того только, чтобы всем другим в стране было еще хуже!
Что же удивляться, что люди от вас бегут! Сколько уже ушло их на Запад — номенклатурных работников! Ушел советский заместитель генерального секретаря ООН Шевченко; ушел Сташинский, предпочтя вашим наградам за убийства 8 лет тюрьмы на Западе. Ежегодно уходят то в одной, то в другой стране дипломаты и разведчики, музыканты, танцоры, спортсмены. Люди бросают ваши привилегии и уходят жить в нормальный мир, который настолько щедрее вашего — и духовно, и материально!».
Может быть, задумается номенклатурный работник над своей жизнью, своими ценностями, своей системой? Может быть, задумается он всерьез и над тем, чем кончится диктатура номенклатуры, так бездумно множащая с каждым днем число своих врагов?
А пока, чтобы не думать и других отучить, номенклатура ведет шумную пропаганду. Она старается всем навязать представление, будто номенклатурщики — самоотверженные герои, слуги народа, мученики во имя его блага.
Почитайте эту саморекламу номенклатуры: как они неразрывно связаны с народом, плоть от его плоти и кость от его кости; как они день и ночь только и живут думами о счастье народном; как не стремятся они ни к каким привилегиям, кроме одной — послужить народу; и все помыслы свои отдают этому служению, и нет для них важнее цели, чем благоденствие народа и его свобода, и ради этого они, не щадя своих сил, строят бесклассовое коммунистическое общество. И так далее, и тому подобное.
Водопад елейной лжи сплошным потоком низвергается в выпускаемых по социальному заказу номенклатуры газетах, книгах, по радио и телевидению, в театрах и кино, в речах и докладах. Да и каждый номенклатурщик в отдельности — то с наигранным пафосом, то с наигранной же задушевностью, а то и просто со скукой — повторяет эту ложь.
Мольеровский Тартюф и щедринский Иудушка Головлев, собственно, ничего из ряда вон выходящего не совершили. Но именно разница между их подленьким поведением и благородной маской святости, которую они напяливали, сделала этих святош отрицательными типами мировой литературы. Так и номенклатура — класс-Иудушка, класс-Тартюф — своим ханжеством заслужила суровую оценку.
Между тем номенклатура не только приписывает себе качества, прямо противоположные ее истинной природе, — она требует от всех признавать за ней такие качества. Номенклатура негодует и обвиняет в антикоммунизме и антисоветчине тех, кто даже в свободных от нее странах решается усомниться в ее моральных доблестях. А уж там, где номенклатура властвует, — горе усомнившемуся!
Следствие того, что правящая номенклатура паразитирует на моральных категориях, которые ей внутренне чужды, — это воцарившееся в советском обществе «двоемыслие», как назвал это явление Оруэлл в романе «1984». Все общество опутано клейкими тенетами номенклатурной лжи, разорвать их хоть где-нибудь нельзя — на вас сразу же, как гигантский паук, набросится номенклатура. Все от яслей до гроба должны повторять казенную неправду и восхвалять «партию», как именуется в официальной пропаганде класс номенклатуры.
Да, годы «гласности» и лозунги «перестройки» приоткрыли шлюзы, люди стали говорить и писать свободнее — хотя все равно не так свободно, как на Западе. И потом: надолго ли это?
Ложь, насильственно распространяемая паразитирующей номенклатурой, настолько переполнила все поры советского общества, что в нем как элементарная гигиеническая реакция самосохранения возник сформулированный Солженицыным лозунг: «Жить не по лжи».
Вот и я ему следую: пишу о советском обществе не то, что, бывало, повторял — сталинскую схему о двух дружественных классах и прослойке интеллигенции. Пишу то, что вы сейчас читаете. Пишу правду.
И главу эту я завершу двумя портретами номенклатурщиков — тоже написанными с натуры: первый из сравнительно отдаленного прошлого, по материалам секретного архива; второй из недавнего, по собственным наблюдениям.

8. Секретарь райкома
Это ощущение я уже испытал. Помню, как много лет назад, молодым переводчиком на Нюрнбергском процессе главных немецких военных преступников, я с нараставшим отвращением листал фотокопии (назывались они там по-американски «фотостатами») документов, расцвеченных подписями, визами, резолюциями, — и виделись за ними судьбы людей, искалеченных этими безжалостными бумагами. Вот и сейчас я с тем же чувством листаю фотокопии. Только сделаны они с секретных документов не нацистских ведомств, а Западного обкома ВКП(б) и хранятся ныне в Вашингтоне в так называемом Смоленском архиве.
Хороший обзор этого архива дал покойный американский профессор Мерл Фейнсод.[397] Обзор этот не исчерпал всего богатства архива. Мы же здесь займемся вообще, казалось бы, частным вопросом: полюбуемся на образ периферийного номенклатурщика, который встает перед нами не из произведений социалистического реализма (вроде романа Всеволода Кочетова «Секретарь обкома» или кинофильмов «Великий гражданин» и «Член правительства»), а из этих вот бумаг его повседневной деятельности.
Итак: место действия — городок Козельск, один из многочисленных районных центров Западной области. Время действия — 1936 год, год принятия сталинской Конституции и канун ежовщины.
А вот и действующие лица: Деменок Петр Михайлович, секретарь Козельского райкома ВКП(б), адрес — город Козельск, Советская улица, дом бывший Щеголева. В том же, видимо, конфискованном у местного домовладельца доме проживает и заместитель Деменка — Балобешко Иосиф Петрович, второй секретарь райкома. Наконец, третье действующее лицо — начальник районного отделения УНКВД Западной области младший лейтенант государственной безопасности А. Цебур.
Это вожди Козельского района. Деменок и Балобешко — не только руководители 420 коммунистов Козельской парторганизации. Лишь их два имени стоят в документе под маловразумительным названием «Список руководителей и заместителей Козельского РК ВКП(б)», коим должна непосредственно вручаться «Поверочная, опытная и мобилизационная «телеграмма».[398] Вот уж поистине это, по старому русскому выражению, цари, боги и воинские начальники!
Над этой тройкой козельских вождей возвышаются, как громовержцы на Олимпе, секретари Западного обкома ВКП(б) в Смоленске. Это первый секретарь обкома Румянцев и секретарь обкома Шильман (год 1936-й, евреи еще не изгнаны из партийного аппарата).
Но не кончается на смоленском Олимпе горизонт козельских градоначальников. Вот пакет с надписью «Секретариат Центрального Комитета. Москва. Старая площадь, дом 4. № ОБ43/1С». Пакет — от Оргбюро ЦК ВКП(б), адресован товарищу Деменку П. М. Присланы инструкция и выписка из протокола заседания оргбюро. А вот письмо, тоже Деменку, где появляются имена исторические. Процитируем документ полностью:
«Пролетарии всех стран соединяйтесь!
Строго секретно.
Подлежит возврату.
Всесоюзная Коммунистическая партия (б). Центральный Комитет. Особый сектор. № П2600. Экземпляр № 2403.
Товарищ Деменок! По поручению товарища Сталина препровождается вам стенографический отчет заседания Пленума ЦК ВКП(б) от 21–25 декабря 1935 года.
Зав. О. С. ЦК А. Поскребышев».[399]
Так зримо протягивается нить от «отца» номенклатуры к козельскому номенклатурщику. Герой нашего повествования — не просто провинциал, хозяйничающий над затерявшимся в просторах России Козельским районом; он органическая составная часть того, что объединяет его со Сталиным, — номенклатуры.
Мы застаем Деменка в тот момент, когда он докладывает секретарю обкома Шильману: «Сообщаю, что я по выздоровлении вступил в исполнение своих обязанностей и работаю с 16 апреля». Очередная же работа секретаря райкома будет состоять в проведении обмена партдокументов — это придуманная номенклатурной верхушкой форма чистки партии. В масштабе всего Союза возглавлял эту операцию Ежов, находившийся тогда в ЦК партии и не сделавшийся еще наркомом внутренних дел. Смысл проверки партийных документов — это исключение неблагонадежных, неугодных партруководству.
Исключение человека из партии в Советском Союзе — страшная катастрофа для исключенного. Можно быть беспартийным: карьеры особой не сделаешь, но просуществуешь. А исключенный из партии — это человек заклейменный, над которым занесен топор для расправы. Угрозой исключения и держит класс номенклатуры в повиновении массу членов партии.
Деменок это знает — и вот как он расправляется с людьми. К моменту возвращения после болезни, 17 апреля 1936 года, в его организации исключено всего 5 членов и кандидатов партии.[400] А уже через 3 недели, 8 мая, Деменок радостно докладывает в обком, что исключено 46 членов и 36 кандидатов партии[401] — почти 20 % парторганизации района, каждого пятого исключил Деменок из ВКП(б)!
Исключение из партии — страшный удар для человека. Но особенно он ужасен, а в условиях надвигающейся ежовщины скорее всего смертелен, если райком записывает при исключении политическую формулировку. И понимает секретарь Козельского райкома, что он делает, когда пишет, что некто Пузенин Иван Гаврилович «из рядов ВКП(б) исключен как происходящий из кулацкой семьи, хозяйство которого имело молотильную машину, кирпичный завод, применяло наемный труд. За неоднократное дезертирство из Красной Армии в период гражданской войны и укрытие всего этого при вступлении в партию».[402] Чего стоит лишь одно «неоднократное дезертирство из Красной Армии в период гражданской войны»! Да за однократное и то полагается расстрел!
Каждый исключенный из партии по политическим мотивам — кандидат на физическое уничтожение. Первый секретарь обкома Румянцев пишет 21 января 1936 года строго секретную директиву секретарям райкомов:
«При поездке в обком 29/1 на совещание секретарей привезите для меня лично следующие сведения: 1) как вы оцениваете настроения исключенных из ВКП(б) вашего района и учитываете ли вы вообще эти настроения;
2) какие у вас факты контрреволюционной работы той или иной группы или отдельных лиц исключенных; 3) какие мероприятия вы провели и считаете нужным еще провести по отношению исключенных, чтобы пресечь контрреволюционную работу… 4) сколько человек из исключенных, кого персонально и по каким причинам вы считаете уже сейчас политически или социально опасным и вредным пребывание в вашем районе.
К составлению этих сведений разрешаю привлечь только второго секретаря и уполномоченного НКВД».[403]
29 апреля обком посылает сов. секретным письмом карточки для заполнения на исключенных из партии во время проверки партдокументов. В письме подчеркнуто: «На все поставленные в карточке вопросы должны быть даны точные и исчерпывающие ответы. Предупреждаем, что эти сведения на исключенных собираются нами по заданию ЦК ВКП(б). Заполненные карточки обязательно без напоминаний выслать в ОРПО[404] обкома не позднее 7 мая. Учтите, мы обязаны твердыми сроками».[405] В сов. секретном письме от 22 апреля обком предлагает: «Установить особый контроль за исключенными из партии, знать, где они работают, их настроения, следить за враждебными элементами. В этом духе воспитывать секретарей парткомов и парторгов».[406]
Опытный номенклатурщик Деменок отлично понимает смысл этих зловещих писем обкома. В сов. секретном письме «Об исключенных из партии коммунистах» Деменок докладывает в обком:
«По получении письма из обкома нами проинструктированы парторги — в части установления контроля за настроением и поведением исключенных. О всех фактах вредных действий будет сообщено».
И тут же Деменок вставляет свой первый донос:
«30 апреля на торжественном заседании рабочих стекольного завода, на котором присутствовал представитель РК, исключенный из партии Купреенко, приехавший на стекольный завод из Белоруссии с месяц тому назад, выступил с антисоветской речью — мол, в жизни рабочего разницы нет, что до революции, что теперь. Есть сведения, что этот Купреенко — бывший директор или зам. завода в Белоруссии. Точно, что он из себя представляет, мы теперь проверяем».[407]
И начинает секретарь райкома вдохновенно строчить доносы, сталкивая одного за другим людей в пропасть архипелага ГУЛАГ. Сейчас вы увидите, читатель, как пишутся такие доносы.
«Начальнику НКВД тов. Цебур. Копия: райпрокурору тов. Кочергину Козельского РК ВКП(б). Исключенный из партии в 1934 году кандидат партии Матвеев Иван Васильевич (бывш. председатель колхоза «Новая жизнь» Бельдинского сельсовета) за разложение, злоупотребление и другие преступления пытался несколько раз после этого побить и угрожал убить председателя колхоза комсомольца Мишина — честно работающего товарища. По-прежнему пьянствует, проводит подрывную работу в колхозе. Колхозники совершенно справедливо возмущаются поведением Матвеева. Кроме того, Матвеев по происхождению является кулаком, открыто проводит антисоветскую работу. Прошу в срочном порядке завести на Матвеева дело для привлечения к уголовной ответственности по всем строгостям наших законов. О результатах прошу сообщить к 10 января 1936 года. Секретарь РК ВКП(б) Деменок. 3/1–1936 года».[408]
Или так:
«Сов. секретно. НКВД. Тов. Цебур. В квартире колхозника Хромова Афанасия (колхоз «Красный Октябрь» Плюсковского сельсовета) 22/6–1936 года обнаружен портрет Троцкого в квартире. Хромов по сведениям разложившийся колхозник и ведет в колхозе подрывную работу. За то, что колхозник Ульянов Василий донес об этом, Хромов избил отца Ульянова. Просьба принять меры к расследованию и привлечению Хромова к ответственности. Деменок. 5/11–1936 года».[409]
Секретарь райкома доносит НКВД не только на тех, кто его окружает. Вот он натужно вытягивает из своей памяти имена людей, которых когда-то встречал и, верно, невзлюбил, а теперь пользуется возможностью бросить их в мясорубку.
«Секретно. Здесь. НКВД. Тов. Цебур. После прочтения закрытого письма ЦК ВКП(б) о террористической деятельности зиновьевско-троцкистского блока я вспомнил троцкистов, боровшихся против партии. Помню, в 1924–1925 году в Ново-Зыбковскую парторганизацию Западной области, очевидно, по поручению троцкистского центра, приезжал член партии Ковалев — имени не знаю — с целью склонить парторганизацию в пользу Троцкого. С троцкистской речью выступал на активе с докладом. Партийная организация тогда дала ему решительный отпор, однако возможно, что он и до сих пор является членом партии и до сих пор не разоблачен как троцкист. Сообщаю об этом для принятия необходимых мер. Ковалев в то время учился в свердловском вузе. Сам происходил из Климовского района Западной области, сын дьячка. Секретарь Козельского РК ВКП(б) Деменок».[410]
Позвольте, но ведь это было в 1924 году, когда по решению ЦК партии проводилась общепартийная дискуссия! Ковалев последовал тогда призыву своего ЦК и выступил в дискуссии. Как же может секретарь райкома партии писать теперь на него за это донос в НКВД?
Чуждо номенклатурщику такое наивное рассуждение. Деменок знает: да, 12 лет назад за выступление не сажали, поэтому он тогда и не писал донос в НКВД; а теперь времена изменились, он пользуется случаем и пишет донос на Ковалева.
И не только на Ковалева. Вот еще один документ:
«Секретно.
Запобком ВКП(б).
После прочтения закрытого письма ЦК ВКП(б) о террористической деятельности зиновьевско-троцкистского блока я восстановил в памяти троцкистов, активно боровшихся против партии. Помню, в 1925–1926 гг., когда я работал секретарем Ново-Зыбковского волкома ВКП(б), в это время в волкоме работал в качестве агитпропа Каркузевич, имя, кажется, Михаил, член ВКП(б) с 1917 года, железнодорожник. Каркузевич в это время был активным троцкистом, он не только клеветал на партию и на вождя тов. Сталина, но дело дошло до того, что он демонстративно отказался в партийной сети прорабатывать решение 14 партсъезда, так как с этими решениями он был несогласен и считал их неправильными. Мы тогда его сняли с работы, кажется, было объявлено партийное взыскание, но в партии он оставался и где работал, я не знаю, но припоминаю, что работал в военизированной охране на железной дороге в Белоруссии. Возможно, что он и до сих пор не разоблачен. Сообщаю об этом для принятия необходимых мер.
Секретарь Козельского РК ВКП(б) Деменок».[411]
Вдумайтесь в этот документ, читатель. Вот как на протяжении ряда лет номенклатурщик Деменок преследует человека, имя которого он уже забыл. Тогда, в 1926 году, выгнал Каркузевича с работы из своего волостного комитета партии, и пошел этот человек, коммунист с 1917 года, работать железнодорожным сторожем. Кажется, успокоиться на этом секретарю райкома. Но не таков номенклатурщик! Сейчас, через 10 лет, представляется возможность физически уничтожить затоптанного им тогда в грязь человека — и он пишет свое письмо в обком, этот убийца за письменным столом.
Убийца? А может быть, секретарь райкома рассчитывает на то, что он только подает сигнал, а уж там, в НКВД, объективно разберутся? Может быть, наивен Деменок?
Нет, не наивен. Дело в том, что он регулярно получает от Цебура сов. секретные справки на людей, исключенных райкомом из партии. Давайте и мы с вами почитаем сейчас эти справки, которые читал тогда товарищ Деменок.
«Совершенно секретно.
Справка по исключенцам.
Козельский район.
Лагутин Дмитрий Иванович, 1898 года рождения… Имеет на иждивении жену 40 лет, троих детей 16, 14 и 11 лет. До исключения занимал должность председателя ОРСа[412] леспромхоза, сейчас сторож лесного склада гортопа, жена техраб. педтехникума».
Итак, человек, уже, казалось бы, растоптанный Деменком: исключили из партии, выгнали с работы, устроился сторожем на складе, жена — уборщица в техникуме, на иждивении — трое малолетних детей. Ну чего еще надо номенклатурщику-энкавэдисту?
Надо уничтожить физически. Для этого справка заканчивается следующим абзацем:
«После исключения Лагутин ведет к.-р. действия против партии. В декабре месяце в беседе с сослуживцем по леспромхозу Граниным и другим (говорил), что большевики подбирают только своих, обозвал нецензурно руководителя партии и т. д. После этого, не имея определенных занятий, пьянствовал и устроился работать сторожем лесосклада в гортопе. Имеет револьвер системы «наган».
Затем красуется подпись Цебура.[413]
Вот и все. Видите, какой контрреволюционер: сказал, что «большевики подбирают только своих», — а они, что же, чужих подбирают или хотя бы претендуют на то, что подбирают не своих? Ведь нет. А еще он, видите ли, обозвал нецензурно руководителя партии: какого — не сказано, но имеется в виду явно не Сталин, об этом было бы написано; скорее всего речь идет о самом Деменке. Дальше фантазия начальника рай НКВД иссякла, так что он написал «и т. д.». А в конце добавил о нагане. Ход мыслей энкавэдиста ясен: готовится покушаться на руководителей партии, террорист. А у человека то револьвер потому, что он работает сторожем. Цебур ведет дело явно к аресту.
Вот следующая «справка по исключенцам»: Пузенин, па иждивении имеет жену и двух детей, 6 и 4 лет. «В момент возникновения дела работал председателем правления Козельского райпотребсоюза». В чем же состоит «дело»? «Обвиняется в том, что Пузенин происходит из кулацкой семьи». А кроме того, «в период гражданской войны с 1919 года по 1920 год все время уклонялся от службы в Красной Армии, неоднократно дезертировал».[414] Так как же все-таки: за этот год он все время уклонялся от призыва в армию или неоднократно дезертировал из нее? Но ведь это начальнику НКВД безразлично: просто надо написать что-нибудь порочащее человека, а о логике кто там заботится!
А когда об исключенном совсем уж нечего придумать, Цебур пишет так:
«Работая в колхозе, занимается пьянством и разлагает колхозников, имея связь с разложившимися, проводит дезорганизацию колхозного хозяйства. В данное время в колхозе работает простым колхозником и своими действиями влияет на других».[415]
И достаточно! Или о другом исключенном из партии колхознике Степине (на иждивении жена и трое малолетних детей):
«Работая в колхозе, Степин пьянствует, работает с нежеланием и как кулак имеет влияние на колхозников, следствием этого недовольство и невыполнение государственных обязательств».[416]
Видите, как все просто.
А вот полюбуйтесь, как козельский начальник НКВД собирает в одну кучу буквально все, что только может отыскать, чтобы опорочить человека. Справка на исключенного из партии Короткова, бывшего директора межрайонной тракторно-механической школы:
«Работая директором межрайонной школы, принял в аппарат в должности инженера Капачинского, сына попа, вычищенного из военной академии. Имеет связи в городе Москве с работником отдела кадров Наркомзема СССР Арсентьевым, через которого добивался премирования школы, предлагая последнему взятки, тогда как в школе имелись уходы курсантов во время учебного года от занятий домой. В 1934 году Коротков производил ремонт тракторов с большим опозданием, чем срывал подготовку тракторного парка, имея раскулаченного отца и брата, поддерживает с ними связь, и собирается купить себе дом. Присвоил разное имущество, в его квартире собирались исключенные: Кац, Данилкин, какие разговоры велись, неизвестно».[417]
Читателю, вероятно, хочется посмеяться над всей этой безграмотной пачкотней младшего лейтенанта госбезопасности. А смеяться не надо. Ведь в руках этого мелкого номенклатурщика — человеческие судьбы, и мы видим, как злобно коверкает он их.
Номенклатурщик из НКВД не ограничивается тем, что затаптывает людей, брошенных ему на расправу Деменком. Он сам тянет новых в ту же трясину. Вот его очередное письмо Деменку:
«Совершенно секретно.
Серия «К».
Во время обыска бывшего члена ВКП(б) Гутовца Б. А. было обнаружено удостоверение о благонадежности Гутовца, которое выдано заврафо Дроздовым, Гутовец этим удостоверением очень гордился и думал его использовать в дальнейшем».
И дальше приписка Цебура от руки: «Прошу на Дроздова вопрос поставить на бюро».[418]
Между тем приложенное тут же удостоверение, выданное злополучным Дроздовым, вовсе не «о благонадежности», а о том, что Гутовец — хороший работник и что он командируется в Ленинград на учебу в финансово-экономический институт.[419] В благонадежности же Гутовца сами номенклатурщики еще недавно не сомневались: ведь Гутовец был председателем Козельского горсовета!
Между тем Гутовец уже осужден спецколлегией Запоблсуда по пресловутой статье 58–10 часть 1 сроком на 5 лет и уже из тюрьмы пишет донос на выступавшего по его делу свидетеля: тот-де являлся в 1926–1927 годах руководителем секты баптистов.[420] И независимый советский суд шлет этот донос секретной бумагой все тому же Деменку — «на распоряжение».[421] Распоряжение же это будет состоять в том, что свидетеля выгонят из партии, потом попадет он в руки Цебура, а потом предстанет перед той же спецколлегией Запоблсуда и в свою очередь станет доносить на свидетелей по своему делу. Так снежным комом растет число жертв козельских номенклатурщиков.
А им все мало. Вот начальник козельского НКВД пишет Деменку очередное письмо («совершенно секретно, литер «А»): «О вредительско-хищнической деятельности козельской конторы Заготскот». Сообщается, что козельское райотделение НКВД завело следственное дело на 6 человек, двое из них — члены партии. В каком же вредительстве их обвиняют? А они, видите ли, «на протяжении 1935 года занимались пьянством, обвешиванием и обсчитыванием сдатчиков скота, обманным путем составляли фиктивные ведомости на несуществующий скот, получали от госбанка ссуды, расхищали денежные средства, допускали хищнический убой и падеж скота».
Допустим, что так. Но при чем тут НКВД и какое вредительство? Единственный намек на вредительство можно усмотреть лишь в следующей невразумительной фразе: «Родин систематически пьянствовал со своими подчиненными и с чуждыми лицами… И это происходило в лице работников Заготскота, чем разложил весь аппарат, дошел до того, что рабочие выражаются нецензурными словами…» — как будто они до этого изъяснялись тургеневской прозой. Но выводы из всего этого косноязычного бреда суровы:
«Принимая во внимание, что преступная деятельность управляющего Родина и завбазой Мишина подтверждается документами и следственными показаниями, прошу поставить вопрос на бюро райкома об исключении Родина и Мишина из партии.
После исключения из партии Родин и Мишин будут арестованы и взяты под стражу».
Остальные четверо — беспартийные, на их арест согласия Деменка не надо.
Мы взглянули с вами, читатель, на то, что сообщает о своей работе Деменку козельский НКВД, Так что нет оснований заподозрить Деменка в идеализме. Он отлично понимает, что люди, выталкиваемые им из партии в лапы НКВД, не могут надеяться ни на какой сколько-нибудь объективный разбор своих «дел». А он все ищет новых жертв. Вот собственноручно написанное им письмо:
«Строго секретно. Город Кузнецк, горком ВКП(б). По имеющимся у нас сведениям член ВКП(б), партстаж с 1917 года, Полосухин Николай Иванович, работавший с 1922 по 1923 год в городе Кузнецке заворг. отделом укома ныне работает у нас город Козельск Западной области начальником новостроящейся железной дороги Тула — Сухиничи — участвовал в троцкистской работе. Об этом он нам ничего не сказал. Просим срочно нам сообщить, действительно ли Полосухин участвовал в троцкистской работе, если да, то когда и в чем эта деятельность выражалась».
Вот он исключает из партии Волкова, колхозника, демобилизовавшегося из Красной Армии. За что? А Волков, видите ли, «активно защищал своих братьев, осужденных за контрреволюцию»?[422] Вот он исключает из партии Косарева за утерю кандидатской карточки. Тут же прилагается сама эта утерянная и найденная Косаревым же кандидатская карточка; но исключение остается в силе — со всеми вытекающими из него последствиями.[423]
Впрочем, неверно было бы рисовать секретаря райкома в слишком черных тонах. Не чужды ему человеческие порывы. Правда, они и не часты: в архиве — всего лишь одна бумага, показывающая, как Деменок пытается выручить человека, да и в этом единственном случае человек — угодный Деменку проходимец.
Документ этот с грифом «секретно» любопытен не только для характеристики человеческих качеств нашего героя, но и как еще одна иллюстрация «независимости» советского суда. Вот как в условиях этой своеобразной независимости осуществляется партийное руководство деятельностью суда:
«Секретно. Председателю областного суда тов. Андрианову. Решением народного суда Козельского района председатель колхоза «Большевик» Слободского сельсовета Алдонин Филипп осужден на два года лишения свободы за растрату средств колхоза и попытку склонить двух колхозниц к сожительству. Я прошу рассмотреть внимательно предъявленные обвинения Алдонину». Дальше расписаны производственные достижения колхоза, и делается вывод: «Колхоз действительно укрепляется и стоит на правильном пути своего социалистического развития». А как все-таки с растратчиком и насильником? «Действительно будучи переброшен Алдонин в другой колхоз «Искра» Драгунского сельсовета в качестве председателя — под влиянием трудных материальных условий он растратил колхозных средств около 200 рублей… Но надо учесть, что продукты, заработанные им, он еще с этого колхоза не получал и хлеб, и картофель, но конечно, он поступил неправильно в расходовании средств».
Видите, как мягко.
А что насчет колхозниц? «В отношении попыток использования колхозницы Зениной Анны — бывшего бригадира. Мы это дело по линии РК проверяли… Никаких поводов нет обвинять Алдонина в попытках. Сама Зенина заявила, что спала ночью очень крепко, а на суде показала другое». Но, может быть, на суде-то и показала правду? Этого вопроса Деменок не касается, не упоминает и о второй колхознице. Зато: «Учитывая, что все же Алдонин работает 6 лет председателем колхоза. Колхоз его… — передовой колхоз крепкий. Имеет неплохую урожайность. Честно выполняет все обязательства. Прошу при рассмотрении дела глубже изучить предъявленные ему обвинения. Секретарь Козельского РК ВКП(б) Деменок. 21/10 — 1936 года».
Вот так же они и сейчас пишут или — еще проще — говорят по телефону (это называется «телефонное право»). А независимый советский суд глубже изучает и учитывает.
29 июля 1936 года ЦК ВКП(б) направил парторганизациям страны закрытое письмо «О террористической деятельности троцкистско-зиновьевского блока». Обсуждение этого письма должно было послужить увертюрой к московским процессам, первый из которых был проведен во второй половине августа 1936 года.
В Смоленском архиве находится протокол расширенного заседания бюро Козельского райкома партии от 4 августа 1936 года. Заседание было посвящено обсуждению закрытого письма. Жаль, что документ слишком длинный, так что не удастся его полностью здесь опубликовать. Но кратко об этом заседании скажем.
Присутствуют на нем члены бюро райкома — наши знакомые Деменок, Балобешко, Цебур (конечно же, и он член), а кроме них, редактор районной газеты Кавченко и председатель райисполкома Крутов. Это районная номенклатурная верхушка. Тут же сидят 12 членов пленума райкома, 27 парторгов, 12 человек так называемого районного партактива, и торжественно восседает инструктор обкома Федько.
Деменок зачитывает письмо (так полагается: закрытые письма ЦК партии и до сих пор только зачитываются вслух, на руки не выдаются). Затем начинаются прения.
Все выступления построены по одной схеме. Вначале говорится о том, что письмо ЦК должно еще больше воодушевить парторганизацию на борьбу с врагами народа и еще выше поднять классовую и политическую бдительность, а затем каждый выступающий старается перещеголять других в доносительстве. Вот несколько цитат.
Горохов: «В заготовительной организации есть коммунист Козин. Он имеет партвзыскание за примиренческое отношение к троцкисту. Задача коммунистов заготовительной организации следить и наблюдать за действиями Козина. Мне известно, что в Клинцовской партшколе был троцкист Глейзер… Я думаю, о нем необходимо довести до сведения обкома ВКП(б)».
Районный прокурор Кочергин: «Мне известно, что на новостроящейся железной дороге много работает кулаков, бывших подрядчиков, некоторые из них и сейчас имеют у себя работников». (Каких это «работников» имеют у себя мелкие служащие на железнодорожной стройке? И ведь говорит эту чушь прокурор!) Секретарь райкома комсомола Гирин обнаружил в присланной программе для игр с пионерами некие «контрреволюционные вопросы». «Об этом я поставил в известность обком BЛKCM, думаю, что товарищ Федько поставит в известность обком партии».
Особенно старается местный интеллигент — заведующий районным отделом народного образования Головин. Сначала он объявляет: «Теперь стало ясно, что у нас в МТС была группа троцкистов. — Затем старается бросить тень на одну из присутствующих: — Я думаю, работая с ними, товарищ Сергиюк должна кое-что знать о их практической деятельности. Пусть она на бюро расскажет. — Затем местный интеллигент объявляет — Я вот естественно питаю недоверие к коммунисту Дейкину. Его нигде не видно, с народом не общается, не выступает… Я знал Энтиша, он — директор одного из заводов в Брянске в 1925–1926 году, его исключили за принадлежность к троцкизму. Об этом надо сообщить в обком ВКП(б)».
Начальник районной милиции Антонов жалуется: «Много разъезжает по району неизвестных людей. Я считаю необходимым у всех у них и у каждого проверять документы. Происходившие за последнее время пожары в лесу дают право думать, что работающие на железной дороге — разный сброд непроверенных людей. Трудно, пожалуй, сказать, что среди этих людей нет причастных к пожарам. Я стал говорить начальнику строительства дороги Полосухину об участившихся пожарах по линии строительства дороги — он мне ответил: «Где бы мы ни работали, всегда и везде были пожары». Считаю ответ неправильным. К Полосухину необходимо принять меры по линии РК».
А Федько, — инструктор обкома — подстегивает собравшихся на новые доносы: «В вашем районе есть много людей, съехавшихся из многих других районов. Едут они сюда потому, что недостаточно поднята на высоту большевистская бдительность. Задача вашей организации — всемерно развивать и повышать большевистскую бдительность. Решительно и смело до конца вскрывать и разоблачать людей, которые хоть сколько-нибудь имели связь с троцкизмом в прошлом. Неважно какую, прямую или косвенную. — И тут же инструктор сам демонстрирует пример — У нас есть Матюшин, он председатель колхоза и парторг. Сам он говорил, что он держал в своих руках платформу троцкистов. Я должен заявить, его держать в должности парторга нельзя».
А в заключение этого шабаша выступает с речью секретарь райкома Деменок. Он «просит ЦК к врагам принять самые решительные меры физического уничтожения» и, не чувствуя злейшей иронии своих слов, говорит: «Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселее. Эти правильные слова вождя партии товарища Сталина целиком относятся к нашему району».[424]
Весело в Козельском районе. Все более длинные списки шлет в обком партии товарищ Деменок. Секретарь райкома старательно выуживает все новые жертвы. Вот несколько таких из его очередного списка:
«Трубин Филипп Иванович, член ВКП(б) с 1918 года (то есть с начала гражданской войны! — М. В.), зав. нефтескладом МТС, обвинялся в троцкизме, потом обвинение было снято, теперь проверяем еще раз».
«Померанцев Леонид… после разоблачения троцкистской деятельности его в доме отдыха (!) Померанцев был уволен. В данное время якобы он работает в доме отдыха в Вязьме. Померанцева надо разыскать».
Или вот так:
«Ландышев Павел Александрович — врач. Партийный. И директор неполной средней школы Климов М. В., беспартийный, — оба работают в Покровском сельсовете. С неизвестными лицами часто по вечерам собираются для советов по каким-то темным вопросам».
И достаточно!
А то и того проще:
«Лукьянов, дежурный по станции Киреевск нашего района антисоветский человек. Дело в разработке».
Или еще так:
«Козодой, член ВЛКСМ (имя и отчество еще не установили), где теперь находится, неизвестно. В 1929 году работал в столовой горпо, был связан с троцкистской группой, у Козодоя была обнаружена платформа троцкистов, разыскиваем Козодоя и корни».[425]
От районных номенклатурщиков, где секретари райкома и начальник НКВД судорожно разыскивают «корни», распространяется по району мрачный дух средневековья, дух «охоты на ведьм». Старательно цитирует Деменок порожденные этим духом холуйские выступления на митингах трудящихся, например, такое:
«Мое предложение расстреливать мало этих бандитов Каменева, Зиновьева и других, а надо сковать и провести по всей Москве, пускай они выроют себе яму и повесить их всех, потому что эта смерть позорнее чем расстрелять».
Или:
«Как этих врагов вы питаете — наверное, хорошо, а их надо неделю кормить селедкой, не давать пить, а потом казнить».[426]
Не правда ли, весело стало жить в Козельском районе?
Но звучат в этом же районе и другие голоса, их с тревогой цитирует секретарь райкома. «Воеводин, Потросовский сельсовет: «Ничего о Троцком сказать не могу. Не нам об этом судить. Вообще здесь делового ничего нет. Вы нас обманываете, мануфактуры и обуви нет». Воеводин с собрания демонстративно ушел.
В колхозе «Свободный труд» Маклинского сельсовета Еремина на собрании выступила с такой речью: «Вы говорите, что жить стало весело, а с коровки вам дай, со свинки дай, с овечки дай, с хаты дай, со двора дай. Что же это за веселая жизнь?»… В колхозе имени 8 Марта Гришинского сельсовета Алешина Евдокия Савельевна, бывший кандидат партии, бывшая лишенка, ведет гнусную агитацию. «Раньше у помещика-то работаешь и тут же получаешь деньги, а теперь в колхозе целый год работаешь, а получить нечего»… Гореликов Василий, колхоз «Свободный труд» Матчинского сельсовета: «Не платите самообложение, все равно эти деньги пойдут на наедание брюха комиссарам».[427]
И еще конкретнее. Исключенный из партии «Лагутин говорил, что большевики это сволочи».[428] Жена учителя Акимова при разговоре с колхозниками в момент, когда был убит Сергей Миронович Киров, заявила: «Зря, что Сталина не убили».
И еще грознее: «Новиков Николай, колхоз имени Сталина, Матчинского сельсовета, бывший кандидат партии. «Если нам дадут теперь оружие, — мы повернем его против партии и правительства».[429]
Это уже огоньки того пламени, которое вспыхнет через пять лет, когда люди будут встречать хлебом-солью наступающие немецкие войска, солдаты Красной Армии — массами сдаваться в плен, а десятки тысяч людей — идти добровольцами в антикоммунистические воинские формирования, в армию Власова; пламени, которое будет затоптано сапогами эсэсовских зондеркоманд.
И со страхом и ненавистью озираясь на эти огоньки, строчит секретарь райкома свои доносы и проскрипционные списки, не думая, что уже через десять лет будут их с омерзением читать свободные люди в свободной стране.

9. Один день Дениса Ивановича
А каков номенклатурщик сегодня?
Архивы еще не раскрыты, мемуаров о нем нет. Но будет обидно, если читатели, не соприкасавшиеся с советским номенклатурщиком, так и не почувствуют, каков он в жизни. Вот почему в завершение этой главы я позволю себе некоторую научную вольность: набросаю портрет сегодняшнего номенклатурщика, чтобы в этой работе не только была теоретическая схема класса номенклатуры, но мелькнули бы в ней краски жизни.
Александр Солженицын описал день Ивана Денисовича Шухова — заключенного в советском лагере. Нобелевский лауреат на своем опыте испытал такие дни, проведя ряд лет среди Иванов Денисовичей.
У меня другой опыт. Я постараюсь описать здесь один день из жизни прямой противоположности солженицынского героя — заведующего сектором ЦК КПСС, скажем, Дениса Ивановича со звучной украинской фамилией Вохуш (при Хрущеве и Брежневе в центральный партаппарат перебралось немало украинских товарищей, которые славятся своей ортодоксальностью). Вохуша я выдумал, а остальное здесь все будет из жизни.
…Не звук удара молотком о рельс у штабного барака, а мелодичный звон привезенного из недавней командировки в Швейцарию будильника прервет сладостный сон Дениса Ивановича. И снилось ему приятное: секретарь ЦК на большом совещании в своем кабинете, игнорируя всех остальных, все время обращался к нему и спрашивал его советов, а потом вдруг подал ему руку, усадил за свой стол и сам исчез, растворился в воздухе. Все коллеги почтительно встали и приготовились выполнять его, Дениса Ивановича, указания.
Вохуш топает в ванную в своей светло-голубой пижаме: недорого купил в Prix-unic в Париже, а полосатых не любит, особенно сине-белых, — напоминают одежду зэка в колониях особого режима. Вот все как будто хорошо в доме, а санузел совмещенный: права жена, надо снова поменять квартиру. Нужно будет зайти в Управление делами ЦК, поговорить там об этом.
Пока жена накрывает на стол, Денис Иванович делает короткую физзарядку с упором на мышцы живота: растет проклятый — и душ Шарко, и массаж делают ему в кремлевской поликлинике, а не помогает. Не голодать же, в самом деле…
Поплескавшись под душем и побрившись, идет, благоухающий импортным лосьоном, в столовую. Завтрак легкий: немного икры, ветчина, яйцо всмятку, чай. Жаль, нельзя коньячку! Это вечером. А наедаться не надо: скоро уже второй завтрак.
Точно в 8.35 Денис Иванович выходит из массивной двери своей квартиры. К этому времени за ним приезжает цековская машина — но пусть лучше водитель подождет одну минуту, пока он будет спускаться в лифте, чем коллеги-соседи увидят, что Вохуш ждет машину около подъезда: это ему не к лицу. Машина уже у двери. Водитель демократично не выходит из автомобиля, Вохуш сам открывает дверцу (так делают даже секретари ЦК!) и, с удовольствием усевшись на пружинящее сиденье рядом с шофером, так же демократично заговорит. Заговорит о том, что вот, бывало, в молодости, в Донбассе, пока бежишь до завода на работу, две цигарки выкуришь, а теперь жена не позволяет; на самом деле он никогда не работал на заводе, а курить перестал сам, прочитав в газете «Неделя», что от курения может быть рак легких.
И плывет перед Вохушем Москва: Кутузовский проспект, Москва-река, Садовое кольцо, Калининский проспект, Кремлевская стена, Манеж, центральные гостиницы, Большой театр, памятник первопечатнику, черная фигура Дзержинского, здание КГБ («соседи!» — с теплотой думает он). А за Политехническим музеем и памятником героям Плевны слева начинается бульвар, а справа — солидные и тяжеловесные двери здания ЦК. Приехали!
В подъезде офицер КГБ вежливо, но внимательно смотрит его пропуск — бордовую кожаную книжечку. Это не обидно: не недоверие, а порядок. Впрочем, заведующих отделами пропускают, не глядя в книжечку и коротко приложив руку к козырьку, а секретаря ЦК приветствуют по стойке «смирно».
Один за другим входят в дверь и другие сотрудники. И станет Вохуш перекидываться с такими же, как он, солидными сытыми коллегами дружелюбными, но короткими приветствиями (товарищеская любезность — да, интеллигентское слюнтяйство — нет!).
С глубоко скрытой завистью поглядев на лифт для начальства (ключ от него — только у завотделами и, конечно, у секретаря ЦК), поднимается Денис Иванович в бесшумно скользящем общем лифте в свой кабинет.
Приятно: тихо; на столике слева — кремлевская «вертушка»; откроешь средний ящик стола — там номерная красная книжечка: список абонентов правительственной телефонной связи. Теоретически можно даже, набравшись смелости, позвонить Генеральному — и услышать его ленивый низкий голос.
Ну, Генеральному он звонить не будет — это мальчишеская мысль. А вот одному из его помощников придется звонить — и, ох, как не хочется! Потому что дело глупое.
Вчера утром первый замзав отделом подписал бумагу наверх о направлении делегации в Италию. Делегация хорошая: два кандидата в члены ЦК, один член Центральной ревизионной комиссии, депутаты Верховного Совета. Первый, как всегда, тщательно проверил все визы, нашел все в порядке и сказал, подписывая: «Такую делегацию можно было и Генеральному на голосование послать». Тут он, Вохуш, впопыхах, желая отличиться, позвонил приятелю в Общий отдел: направляем, мол, бумагу о делегации, есть мнение руководства отдела представить ее на голосование Генеральному. А первый зам о своих словах не забыл — видно, испугался, и, встретив его, уже уходя, около лифта, сказал: «Тут мы с тобой твою делегацию хвалили и чуть ли не Генеральному собирались посылать. Ты, конечно, понял, что я пошутил?» Вохуш пробормотал что-то невнятное, а Первый, как всегда деловито, вошел в лифт. Вохуш бросился в свой кабинет звонить приятелю в Общий отдел — а тот уже уехал. Позвонил в спецсектор Общего отдела — там ответили, что бумага уже два часа как в секретариате Генерального.
И сегодня надо звонить с утра. Ну, не с самого, а то заподозрят, что он, Вохуш, в чем-то виноват, но и не тянуть. А то вдруг Генеральный бумагу посмотрит и вспылит, как с ним бывает. «Это что же, — скажет, — вы мне теперь все бумажки будете таскать? О путевке в дом отдыха для уборщицы тоже? Это кто же такой умник нашелся?» Подумать страшно: ведь сразу же отыщут.
Но и самому на себя не навести. У кого там может быть бумага? Хоть дело международное, но для Генерального — мелкое. Так что помощнику, Андрею Михайловичу, звонить не станет: бумага не у него, да он и въедливый мужик, сразу заподозрит, что Вохуш дал промах. Лучше позвонить этому счастливчику — референту. Ведь бывает же — повезло парню: был себе референтиком по Норвегии в Международном отделе, и вдруг взяли наверх. Теперь даже в коммюнике о переговорах и на фотографиях на первой странице «Правды» появляется: «Референт Генерального секретаря». Конечно, бумажки в папке носит со стола на стол, — да ведь от иной из тех бумажек мир качается.
Звонить потом, а пока — всё по заведенному порядку. Прежде всего прочитать газету. Сначала «Правду». Передовая о подготовке к севу. Ну, это по части Сельскохозяйственного отдела, читать не нужно. Только привычным взглядом проконтролировать, есть ли дежурная цитата Генерального. До сих пор не может забыть, как в октябре 1964 года он — тогда еще не завсектором — вот так в «Правде» и нашел подтверждение невнятного слуха о том, что происходит в Президиуме ЦК: в газете вдруг исчезло имя Хрущева. Но сейчас все нормально, цитата есть. Указы о награждениях: академики-юбиляры и какие-то монтажники, никого из аппарата нет. Есть ли что-нибудь на последней странице в «Хронике»? Назначение нового посла в Республику Чад, прежний освобожден в связи с переходом на другую работу. Ишь, как медленно работает Президиум Верховного Совета: ведь решение состоялось еще три месяца назад, а агреман африканцы дают быстро.
Теперь вторая страница — «Партийная жизнь». Пленум Кустанайского обкома. И здесь, конечно, о подготовке к севу, так что посмотреть надо только два заключительных абзаца: не рассматривались ли оргвопросы и не присутствовал ли кто-либо из руководства. Нет, все спокойно, просто говорится, что с речью на пленуме выступил первый секретарь обкома.
А вот теоретический подвал «Партия — руководящая и направляющая сила советского общества» надо прочитать внимательно: здесь могут быть интересные нюансы и формулировки, — ведь спроста «Правда» статью не напечатает. Но тема спокойная: в критические моменты дается редакционная статья на тему «Единство партии и народа», а тут ясно, что такое единство налицо и идти надо вперед — к дальнейшему укреплению руководящей роли партии.
Третья страница — международная информация. «Успехи сил мира», «Народы протестуют», «Сделать разрядку необратимой», «Главарь ультра Штраус» — это все ясно. Американский сенатор потребовал вывода войск США из Европы. А что это хлопцы из Международного отдела не возьмут такого в Брюссельский комитет за европейскую безопасность? Полезный был бы реалистический политик.
Нейтральный заголовок «Пресс-конференция Рейгана»: тут ничего не поймешь, из конкретного только в конце вскользь помянуто, что президент высказался в поддержку притязаний израильской военщины. Ну, что в действительности сказал Рейган, прочитаем сейчас в «Вестнике ТАСС».
Внизу страницы в правом углу, как всегда, о происках китайцев: арабская газета сообщает о тайном сговоре Пекина с чилийской хунтой и с израильскими сионистами. Эх, переборщила служба дезинформации: ну зачем Пекину сионисты? Ведь в Китае ни одного еврея небось нет. Впрочем, может быть, хлопцы и правы: народ поверит, газета ведь не наша, арабская. По внутреннему телефону — бывшему К-6 — звонит секретарша первого замзава отделом: «Денис Иванович, зайдите к Ивану Петровичу по поводу делегации в Италию».
Вохуш ей отвечает спокойно, а у самого — ком в горле. Неужели разразился скандал? Он, дурень, тут благодушенствует, газетки читает, а тем временем, может, один из помов Генерального позвонил Первому да отчитал его, и тот сейчас рвет и мечет. Как оправдаться? Каким богам молиться, чтобы не случилось этого несчастья?
Бежит Вохуш к двери как ошпаренный — а по коридору надо будет идти спокойно и уверенно, чтобы никто из встречных не заметил, что у него что-то не так. Ведь вот люди — как будто товарищи, вместе на лыжах ходим на Клязьме, а сами, как крысы: говорят, те, как увидят ослабевшую свою же крысу, так набрасываются и сжирают. И от этих другого не жди!
С невозмутимым видом заходит Денис Иванович в приемную первого зама, приветливо кивает пожилой секретарше — а сердце сжимается в комок. В такие-то минуты и завязываются узелки рака в человеке — мелькает мысль. И другая, заставляющая тут же забыть о раке: вот сейчас войду к нему, а какой он там сидит?
Но первый зам сидит спокойный. Значит, нет скандала. Какое ликование! Но не показать, не показать. Да и ответ надо дать достойный.
Деловито и уверенно — такой у него стиль — Первый сразу приступает к делу.
— Опять насчет твоей делегации. Ты сам не хотел бы с ней поехать? А то мы все берем консультантов из Международного отдела, это ведь не обязательно. Могу договориться с Загладиным, и направим от аппарата тебя.
Противоречивые чувства борются в Вохуше. Конечно, хорошо бы прокатиться в Рим, купить там опять что-нибудь, да ведь и посмотреть. Но другое, воспитанное годами пребывания в номенклатуре чувство подсказывает: нельзя соглашаться, это он испытывает, я ведь и так был недавно в Швейцарии. Третья мысль: а если он действительно хочет меня послать, чтобы я по его заказу привез ему из Италии? Эта мысль сразу отбрасывается; любой из членов делегации будет рад оказать услугу первому заму; а если уж он захочет, чтобы я ехал, так настоит на своем.
И Вохуш говорит:
— Нет, увольте, Иван Петрович! В секторе работы невпроворот, обедать некогда, не то что в Италию ехать. Да и не любитель я по заграницам ездить — разве уж когда очень нужно…
И ждет: скажет Первый, что вот сейчас как раз очень нужно, — значит, лично заинтересован.
Но Первый говорит:
— Ну, как знаешь. Конечно, работа в отделе — самое важное. — И милостиво шутит: — Вот хотел укрепить тобой делегацию, да ты сопротивляешься.
Идет к себе Вохуш по светло-розовой с зеленой каймой дорожке в коридор довольный: правильно сориентировался. Так держать, Денис! Подумаешь, 10 дней в Италии! Не в этом же задача. Освобождается место одного из замов: вот если бы Первый поддержал его кандидатуру, может и получиться.
И гложет соблазнительная мысль: может, правильно заслал проект решения Секретариата о выезде делегации Генеральному? Делегация хорошая, он подпишет — а тогда можно будет распустить по отделу слух, что, мол, доволен, хвалил. Вот тут-то обрадованный первый зам и может поддержать перед Секретариатом ЦК его, Вохуша, кандидатуру, и вдруг он — замзав!
Нет, это подумать — замзав! Большой кабинет, секретарша, не «Волга» с автобазы ЦК, а персональная, с шофером, не пансионат на Клязьме, а госдача, да ведь и деньги, и «кремлевка» больше. Но главное — власть: замзав… несколько секторов в твоем ведении, каждый день — у секретаря ЦК, часто присутствовать на заседаниях Секретариата — примелькаться там, стать привычным, своим… Да и как не свой: замзав — это вершина номенклатуры Секретариата; следующая ступень — первый зам — уже номенклатура Политбюро. Так рискнуть — не отзывать бумагу? Смелость города берет!
Но привычная, ставшая второй натурой осторожность одергивает: смелый бросок нужен, когда вышел на цель, а это так, косвенно, это авантюра. Подпишет Генеральный — еще не гарантия, что выдвинут в замы, а будет неприятность — гарантия, что не выдвинут. Да и запомнят навеки, что ошибся. Отзывать надо бумагу и без промедления!
Как перед каждым разговором с высоким начальством, Вохуш набрасывает карандашом, что именно надо сказать. Тут ведь каждое слово должно быть взвешено. А главное — решительность. Не колебаться по-интеллигентски, а сказать твердо, по-партийному, но уважительно. И, конечно, чтобы все пронизывало глубокое беспокойство о времени Генерального.
Сосредоточенно и неторопливо Вохуш набирает четырехзначный вертушечный номер. В гулкой трубке высокочастотного телефона раздается бесстрастный голос референта.
Вохуш называет свою фамилию и отдел. Знает, что референт сейчас, во время разговора, будет быстро листать в своей книжечке — списке абонентов «вертушки», чтобы найти его имя-отчество и потом ввернуть их в разговоре, дабы произвести впечатление: всех, мол, знаем на память и обо всех все знаем.
— Вы извините за беспокойство, — солидно и любезно говорит Вохуш. — Но тут такое дело получилось по нашему недосмотру (самокритично; но и не сказал «по моему», а «по нашему», то есть в общем-то вина первого зама, он же, Вохуш, как лояльный подчиненный подставляет свою голову). Мы направили вчера на голосование в ЦК проект решения о делегации в Италию, а сегодня узнаем, что товарищи из Общего отдела перестарались и прислали проект вам. Делегация, видимо, неплохая, но не такое уж это дело государственной важности, чтобы отрывать время у Генерального.
И ждет пару секунд: хорошо бы референт, молокосос этот, высказал свое мнение. Но тот лишь неопределенно говорит сухое «да», предлагая Вохушу продолжать монолог. Черт его знает, что он там думает, этот счастливчик.
— Конечно, это на ваше усмотрение, — старается польстить Вохуш. — Но мы так подумали: может, не утруждать? Может, вы направите секретарям?
Всячески хочет Вохуш подчеркнуть, что для него Генеральный — не секретарь ЦК, а нечто высшее.
— Да, письмо ваше у меня лежит, — говорит референт и спрашивает — Ну, так что, Денис Иванович (посмотрел список!), докладывать бумагу или вернуть в Общий отдел?
Вежлив (так теперь положено), а ответственности на себя не берет нисколько и другим секретарям в обход Общего отдела пересылать не хочет. Значит, лучше не связываться. И Вохуш говорит в тон референту:
— Да, думаю, лучше вернуть.
— Хорошо, — бесстрастно отвечает тот.
Ну, дело сделано. Конечно, сморщат носы в Общем отделе, но скандала не будет. А приятеля из Общего отдела пригласить к себе, напоить хорошенько, коньяка французского для этого раздобыть, он и отойдет, — ничего же не случилось.
В кабинет Вохуша входит бесцветная, некрасивая девица с папкой тассовской информации. Всех их сюда подбирают таких, чтобы не было разврата в аппарате. «И правильно! — думает Денис Иванович, коротко взглянув на вошедшую. — Здесь не место. Для этого у высшего начальства есть балерины. А ему, Вохушу, они еще не положены. Его дело — оберегать советскую семью».
И потом: никакими персональными делами не интересуется парторганизация так, как делами по женской части, и обсасывает их в подробностях. Один его институтский однокурсник, помнится, громогласно шутил над этим: «Любопытны, как монахи на женском пляже». Этого острослова он — тогда секретарь парткома института — выгнал весной 1949 года, во время борьбы с космополитизмом, и нигде работы этому интеллигентику не дали. Так он вынужден был в Среднюю Азию уехать. Правда, оказалось, у него сердце было больное, там тем же летом в жару он умер от инфаркта. Еще его мать тогда пришла в партком, расплакалась, кричит: «Убийцы!» Хорошо, зам по организационным вопросам выручил; хороший был дядька, бывший чекист, Саша Негодяев. Так он спросил эту старуху — тихим таким голоском: «Я вас правильно понял, гражданка, что это вы партком так назвали?» Она сразу притихла и ушла. Думали еще потом: сообщать о ней органам? Саша был «за», но он, Вохуш, почувствовал, что члены парткома этого не поймут, и отговорил: все-таки мать.
И вовсе он, Вохуш, не монах, только приходится рисковать. Тут одного молодого кандидата наук послали стажером в Прагу, а на жену решения о выезде не сделали: неважная птица кандидат, и так простажируется.
А ей очень хотелось Прагу. Каким-то образом она узнала, что от него, Вохуша, зависит, направить ее дело в Комиссию по выездам или не дать хода. Да он, впрочем, и сам ей намекнул на это, когда она пришла — робкая и взволнованная, с серыми глазами, в облегающем стройное тело платье, с бирюзовым ожерельем на груди. Он ей и сказал тогда, что вопрос сложный — выезд за границу; ему в рабочее время некогда, а вот вечером после работы он мог бы подробнее разобраться с ее делом, только в здание ЦК ее не пустят вечером… А потом была ее однокомнатная квартира на Профсоюзной улице. И бирюзу он не снял, так и оставил голубизной на матовой смуглой коже. А что взгляд у нее был, ну, не такой — так подумаешь! Да она сама сейчас рада небось: гуляет себе по берегу Влтавы да по Староместской площади…
Проще, конечно, со своими. Вот был в цековском санатории, так такая оказалась бойкая инструкторша Воронежского обкома — какой там взгляд, только бы с ней справиться.
Да что собственно? Ведь и классики марксизма не гнушались. Был он, Вохуш, с партийной делегацией в ФРГ, заехали в Трир посетить дом-музей Карла Маркса. И только там узнал, что, оказывается, у Маркса-то была любовница и от нее — незаконный сын. Правда, не признал его классик. Было бы в наше время скандальное персональное дело, если бы Женни фон Вестфален подала на него заявление в партком! А про Энгельса прочитал недавно совсем уж непристойное: будто жил он одновременно с двумя сестрами — не то шотландками, не то ирландками. И тоже у Ленина была Инесса Арманд, хоть он и называл ее на «вы». Впрочем, он, Вохуш, не Ленин, а в этой однокомнатной квартире тоже называл ее на «вы» — не ронять же себя!
Довольно лирики, пора дела делать. Вот только посмотреть ТАСС.
Вохуш листает дешевую сероватую бумагу вестника, а мысли уже работают над сегодняшними делами, и читаемое перекликается с обдумываемым.
Протесты в Западной Европе против запретов на профессии в ФРГ. Вот разумно! А то что такое: не назначают судьей, потому что коммунист. У нас вот иначе: некоммуниста судьей не сделают. Надо, кстати, сегодня решить дело этого беспартийного деятеля, зампреда комиссии. У нас партийцев хватает: партия — 17 миллионов.
В США, оказывается, несмотря на дискриминацию, разрешаются браки белых с неграми. Это значит, черная образина с белой. И ведь соглашаются! А чему удивляться? Если бы мы тут своих студенток в университете Лумумбы распустили, так они за африканцев и повыскакивали бы все. Это, кстати, заметить к разговору с проректором.
11 часов, открылся буфет. Пора идти на второй завтрак. Идет Вохуш по коридору удовлетворенный: обезопасил себя, разрядив проблему с делегацией. А чувствовать себя в безопасности — что может быть лучше?
В светлом, сияющем чистотой зале буфета — уже человек 15. За высоким стеклом стойки чего только не наставлено. Приходится немного в очереди постоять: отпускают 3 буфетчицы, перед каждой — человека по 2–3. Словом, не то что в каком-нибудь гастрономе в городе. Здесь принято выбирать не торопясь да еще покупать что-нибудь для дома фрукты или коробку шоколадных конфет (тут они хороши: «Мишки», «Ну-ка отними!» — все с детства знакомое, так и дошло от нэповских времен). Семгу или икру он сейчас брать не будет, на второй завтрак Вохуш берет молочное: простоквашу с сахаром, творог со сметаной и сахаром и противосклерозное — морскую капусту с кукурузным маслом (очень рекомендуют кремлевские врачи). И, конечно, чай с парой «Мишек»: в стакан буфетчица наливает заварку, а на маленьком столике в стороне он сам доливает себе по вкусу кипяток. Когда раз в неделю Вохуш устраивает себе разгрузочный день (живот растет, беда!), он не идет обедать в столовую, а закусывает здесь же и точно так же наливает себе кипяток в чашку с крохотным бульонным кубиком, который превращает воду в бульон с грибным вкусом и даже с блестками жира.
За завтраком видит Вохуш и нескольких сотрудников своего сектора. Здоровается со всеми дружественно, но без панибратства — таков нынешний стиль. Стиль этот обкатался, при Сталине было иначе: то по старинке изображали из себя братишек-краснофлотцев, гигикали и хлопали друг друга по спинам, то смотрели на подчиненных чванно сверху вниз. Теперь это прорывается только у стариков, стоящих уже на пороге персональной пенсии, принято же быть солидным, обходительным, неторопливым и деловым.
В секторе он завел такой порядок: с 9 до 11 часов к нему Сотрудники заходят только в случае срочных дел. Иначе и нельзя. Вот, например, сегодня: они бы один за другим сидели у него и свое рвение показывали, а как бы он мог говорить при них с референтом Генерального? Правильный порядок.
По пути в свой кабинет Вохуш, как обычно, остановится у книжного киоска — на минутку, не более, только чтобы взглянуть, нет ли каких-нибудь новых поступлений. Среди молодежи есть любители стоять там подолгу и листать книжку, но это несолидно да и производит впечатление, что человеку нечего делать. А впечатление должно быть другое: человек занят, но умело планирует свою работу и четко распределяет время. Как сформулировал Сталин: сочетание русского революционного размаха с американской деловитостью. Умница был человек!
Сейчас явятся его сотрудники. Вот уже один заглядывает в дверь:
— Можно, Денис Иванович?
Вохуш приглашает его приветливым жестом. Это Швецов, недавно пришел из Академии общественных наук. Вообще-то Вохушу этот хлыщ не нравится, но отец жены — генерал-полковник в генштабе. Кто знает, кем этот хлыщ еще станет. Вохуш с ним всегда приветлив.
Швецов кладет перед ним список:
— Состав советско-болгарской комиссии биологов, из Академии наук прислали посмотреть перед тем, как президиум академии будет утверждать.
Вохуш насторожился:
— А подписанты есть?
Никак он не забудет, что, когда еще был начинающим завсектором, чуть было не утвердил список тоже такой вот комиссии, а там затесался один, который в свое время, негодяй, подписал письмо в защиту Синявского и Даниэля. Хорошо, Вохуш вовремя узнал об этом, вычеркнул, а то какая была бы скандальная неприятность!
Швецов смеется:
— Нет, Денис Иванович, подписантов нет. А вот, правда, пара товарищей может вдруг уехать.
Понятно: в списке есть евреи.
— Кто? — коротко спрашивает Вохуш.
Швецов ставит острым карандашом едва заметные точки против двух фамилий. И фамилии-то русские: вот маскируются! Да и зятек этот хорош: ничего не сказал.
— Может, сократить или заменить? — вежливо осведомляется Вохуш. — Они уедут, кто же в комиссии будет работать?
А у самого мысль: вычеркнуть обоих евреев — опять будут болтать в академии, что-де в аппарате антисемитизм.
Швецов только плечами пожимает:
— Академия предложила.
Подумаешь, академия! Да ее Хрущев чуть не закрыл.
Вохуш находит быстро выход:
— Одного сократить, а другого я заменил бы. Там ведь есть один биолог, фамилия — Беленький. Правда, был лысенковцем, но ведь это же не основание игнорировать ученого…
Доволен Вохуш — хорошо придумал: и еврей будет чистокровный, не подкопаешься, и не из этой сионистской компании. И благожелательно шутит:
— Помните: «Полюбите нас черненькими, а беленькими нас всяк полюбит?».
Швецов осклабился:
— А я их что-то и беленькими не люблю!
Денис Иванович улыбается, а про себя думает: «Не любишь, а сам в списке двоих подсунул». Становясь серьезным, Вохуш говорит:
— Давайте заодно решим один назревший вопрос. Долго еще будет подвизаться в качестве заместителя председателя комиссии этот беспартийный деятель Венский?
Зятек ухмыляется:
— Беспартийный большевик!
— Это, знаете, формула старая, отдает субъективизмом (чуть не сказал «хрущевщиной», но поостерегся, лучше выражаться официально). Мне сообщали, что партийная общественность протестует и выдвигает кандидатуру секретаря парткома института биологии.
И верно: приходили к нему по очереди две партийки (одна раньше работала в органах, другая — во Всемирной федерации профсоюзов), говорили, что биология — партийная наука и не место беспартийному в руководстве советско-болгарской комиссии. Правда, секретаря парткома они не выдвигали, а каждая хотела сама занять это место, но Вохуш решил: интеллигентка гнать, но назначить секретаря парткома, а не этих ретивых баб.
Швецов — сам в общем-то интеллигентик — мнется:
— Ведь он хороший специалист и болгарский язык знает.
— Вот потому мы его и держали на этой стадии работы комиссии, чтобы ее развернуть, — терпеливо объясняет Вохуш. — А теперь это пройденный этап, да и коммунисты жалуются. Давайте заменять.
Швецов все мнется:
— А что мы ему скажем?
Подумайте, какой совестливый. Когда на генерал-полковничьей дочке женился, с которой только ленивый не жил, совесть его не мучила.
— Поговорите с секретарем парткома, найдут какие-нибудь недостатки в его работе — ведь и на солнце пятна, — уже не сдерживая раздражения, говорит Вохуш. — В крайнем случае сошлитесь на мнение партийной общественности и на то, что им недовольны болгарские товарищи: проверить он ведь не сможет. — И подбадривает: — Да вы не чувствуйте какой-то своей вины перед ним! Вы ответственный работник аппарата ЦК, а он беспартийный — не ему требовать от нас отчета.
Беда с этими родичами высокопоставленных лиц: никакой нет у них партийной закалки, обывательское мнение!
Входит напористым шагом любимица Вохуша, единственная женщина в секторе — Зинаида Ивановна. Дама серьезная, пришла из ЦК комсомола. И семья хорошая: муж — в органах. Принесла проект плана выпуска издательства «Наука».
Ну, что касается политической актуальности тематики, это в секторе издательств посмотрят, а нам посмотреть, кого они печатают. Шутливо спрашивает:
— Кто авторы? Академик Сахаров есть? А то, может, сам Солженицын?
— По разделу порнографии! — взвизгивает Зинаида. Оба смеются.
Да, нет у нас такого раздела. А вот когда он был в Стокгольме, не удержался и не без удовольствия полистал журнальчики в киоске на Свеавеген. Напомнило инструкторшу из Воронежа: вот была бы для этих фотографов находка!
— Я тут галочками отметила семь книг, — сообщает Зинаида. — Считаю, что их надо снять с плана.
Уж Зина не пропустит, как бы лишнего не вычеркнула. План-то не редакционной подготовки, а выпуска: книги — в издательстве.
Зинаида продолжает:
— Вот, например, Лифшиц. Четвертую книгу выпускает. Зачем нам создавать дутый научный авторитет?
Резонно. Выкинуть Лифшица.
— А здесь тема безобразная: «Иконография и иконо-пластика А. С. Пушкина». Кому нужна такая тема? Попам и спекулянтам иконами?
Тоже резонно. Вычеркнуть. И при чем здесь Пушкин?
— Тут вот грубый недосмотр. Это дочь Розенгольца, приговоренного на процессе 1938 года. А фамилия — по мужу.
Ишь ты, какой смелый: женился на такой. Вычеркнуть.
— У этой вот, доктора наук, сын ездил туристом в Англию и остался.
Вот негодяй: на Родину не вернулся! Ходит себе там по Риджент-стрит, глазеет на витрины. Воспитала мамаша. Вычеркнуть.
Молодец, Зина. Ценный работник. И как она только о всех них разнюхала? Муж, что ли, закладывал список в свою электронно-вычислительную машину на Лубянке?
— Эти трое были в заключении по 17 лет, — несколько неуверенно сообщает Зинаида.
— Но ведь реабилитированы?
Зинаида вздергивает нос:
— Солженицын вот тоже был реабилитирован.
Ну, это не основание. Ведь книги набраны, в издательстве. Жаловаться начнут, заявления писать. Нельзя брать на себя за это ответственность.
— Зинаида Ивановна, вы о них посоветуйтесь с секретарями парткомов, — решает Вохуш. — Но имейте в виду: у нас мнения в этом вопросе нет. А первых четырех снимем, сообщите в сектор издательств. Мотивируем нехваткой бумаги.
Удерживать надо Зину — но и поддерживать.
На обед Вохуш ходит всегда в 13.15. До этого как раз есть время прочитать протоколы заседаний Секретариата ЦК. И погружается Денис Иванович в привычное чтение невзрачных книг в темно-красных бумажных обложках, где каждая фраза закон. Возвышающее душу чтение! Чувствуешь себя неотъемлемой частью этой силы, которая властно чеканит свои немногословные решения.
Ровно в 13.15 Вохуш неспешно надевает солидное шелковисто-ворсистое пальто (купил в Дюссельдорфе, когда был там по приглашению ГКП: название улицы какое-то странное «Ко», а магазины на ней хороши!). С достоинством (завсектором!), но без важности (ведь не замзав отделом!) идет по блекло-розовой ковровой дорожке коридора. Спешить некуда — не голодный же, в самом деле, но и задерживаться нельзя — на обед отпущено 45 минут, и хотя, конечно, никто его официально не проверяет, Вохуш знает: именно в таких случаях и надо показать свою коммунистическую сознательность. Ни минуты рабочего времени не украсть у партии! Отдохнуть после обеда можно будет у себя в кабинете.
Идти недалеко. Вот уже и старинная церквушка — картинно выглядывает рядом с новым зданием столовой ЦК. Сталин, чудак, разрушал такие церквушки. Вот гениальный был человек, а со странностями: врагов уничтожал — это понятно, а церквушки-то зачем? Лучше бы воспитывать на них народ в духе патриотизма — меньше бы власовцев было.
У стеклянной двери Вохуш показывает внимательному молодому человеку в штатском свою бордовую кожаную книжечку, вешает пальто и шляпу: здесь не украдут, все свои. И налево — к кассам. Из груды листков берет себе диетическое меню (с животом надо что-то делать, да и как-то несолидно заведующему сектором брать общее меню).
Диетический зал — на 3-м этаже. Туда Вохуш едет в тесном лифте — построили зачем-то такие маленькие. В зале светло и не шумно. Высматривая себе место — так, чтобы сесть достойно, не с каким-нибудь техническим персоналом, — Денис Иванович видит, что сидит за одним столиком погруженный в беседу заведующий Отделом культуры. Вот за соседний столик и сесть — как бы невзначай и попасться ему на глаза, поздороваться. Искоса бросая взгляд на этого не располневшего, моложавого человека с тщательно причесанными волосами, Вохуш думает: «Сложное у него положение. Подчиненный, министр культуры, — кандидат Политбюро, как таким руководить? И не руководить нельзя, в этом руководстве — весь смысл работы отдела. Как только выкручивается?».
Сам Вохуш не любит ходить в столовую с кем-нибудь из коллег. Если все с одними и теми же — будет выглядеть как групповщина; а с разными не получается — пришлось бы всех завсекторами перебирать, не с мелкотой же ходить!
Вохуш не торопится. Сначала он пьет кумыс, потом ест морскую капусту с кукурузным маслом (все от склероза, а то начнешь, чего доброго, забывать имена-отчества руководства), морковный суп-пюре с гренками полтарелочки, паровую телятину с рисом, чернослив со сметаной и с сахаром (для пищеварения), кисель из черной смородины со сливками (витамин С!). Ест невозмутимо, а сам зорко следит за завотделом. Вот оторвался тот от разговора и стал обводить зал уверенным руководящим взглядом. Тут Вохуш ему приветливо улыбается, и зав милостиво кивает. Хорошо! Может, при случае вспомнит Вохуша, когда понадобится рекомендовать кого-нибудь на руководящую работу.
Без восьми два, пора идти в отдел. Конечно, можно бы еще на несколько минут заглянуть на бульвар напротив ЦК — там любит прогуливаться после обеда первый зам — шагает своей деловитой походкой. Но ведь не знаешь, в каком он настроении: не то милостиво встретит и поговорит, а не то съязвит: «Гуляешь, дела в секторе уже все сделаны?» Лучше от греха не идти, а прямо к себе в кабинет.
Мелькает у Вохуша мысль: верно, и мои подчиненные тоже так рассуждают? И сразу приходит уверенный ответ: ну и что? Так и нужно, все правильно.
В кабинете полчаса — отдых. Нет у Вохуша комнаты отдыха — не секретарь ЦК (впрочем, тому она как раз и не нужна: ездит обедать домой и там же отдыхает в своей королевской спальне). Но сотрудники сектора догадливы и до 14.45 его не беспокоят. И дремлет Вохуш в своем жестком кресле за столом с привычной гордостью своей — «вертушкой». Если зазвонит она солидным негромким звонком — он на месте.
Она и вправду звонит. Говорит ректор Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Университет невелик, но политически важен: он для студентов из развивающихся стран и Японии, так что Хрущев еще при создании университета подписал им разрешение на «вертушку». Ректор — серьезный номенклатурный работник — не заискивает, но очаровательно любезен, и Вохуш с ним столь же любезен. Дело не только в современном стиле работы аппарата ЦК: ректор нужен, так как хочет Вохуш мягко высадить из ЦК своего заместителя — старшего из сотрудников сектора, Шабанова, и высадить его удобнее всего на должность проректора этого университета, а без согласия ректора это не пройдет.
Отлично понимает Вохуш, почему ректор ему звонит. Дело в том, что в 15 часов к Вохушу придет проректор университета, фактически политкомиссар, ответственный за работу со студентами-иностранцами. Вот ректор и хочет напомнить, что все же он, а не проректор руководит университетом. Так Вохуш окончательно убеждается в правильности своего впечатления, что существует конфликт между ректором и проректором. Значит, ректору придется плохо: не справится он с таким волкодавом, как этот проректор.
Вохуш недолюбливает проректора. Чем-то не импонирует ему, солидному и уверенному, этот наглый длинный тип, на котором костюм — кстати, потрепанный — сидит, как на корове хомут. И весь он как бы пришел из вчерашнего дня. Но есть влиятельные люди, которым этот стиль тридцатых годов нравится как воспоминание молодости. И ловок этот длинный проходимец: едва окончил самый обычный пединститут, как пристроился в партаппарат, тут же вошел в контакт с органами, и они рекомендовали его на пост секретаря парткома университета дружбы народов. Посекретарствовал пару лет и вышел в проректоры, а весь его студотдел — филиал органов. Так он и олицетворяет там, в университете, и партаппарат, и «соседей». Где ж ректору — инженеру по специальности — с таким тягаться!
С другой стороны, инженер, да не простой: был заместителем министра, связи имеет, так что и проректору не так легко будет его одолеть. В этой ситуации оба они должны понимать: все зависит от Вохуша. На чью сторону он встанет, тот и победит. А раз так, значит, оба согласятся взять в проректоры вохушевского кандидата — этого нелюбимого зама, от которого надо избавиться, пока он не успел втереться в доверие к руководству отдела. Надо только намекнуть каждому, что новый проректор будет поддерживать именно его. А длинного наглеца надо еще и припугнуть.
Все это размышление занимает у Вохуша всего пару секунд. Да так и у всех в аппарате: тому, кто на это не способен, в номенклатуре делать нечего. Здесь, в ЦК, на скрипке не играют и картин маслом не пишут, но уж в таких делах соображают безотказно.
Дверь приоткрывается, и показывается лысая голова проректора. Вохуш встречает его с холодком: надо запугать.
Сначала дать ему выговориться, чтобы он открыл все принесенные козыри. Поэтому Вохуш сначала с невозмутимым лицом выслушивает, как проректор рассказывает о работе со студентами. Он опытный, напирает на самокритичность: «мы не досмотрели», «мы упустили», но так, чтобы было ясно, что не досмотрел и упустил не он, а другие, в первую очередь ректор. Значит, Вохуш оценил обстановку в ректорате правильно, и можно наносить удар.
— Воспитательная работа со студентами, — наставительным тоном начинает Вохуш, — это не только собрания, вечера и кинофильмы, не только беседы воспитателей со студентами-иностранцами. Воспитательная работа — это прежде всего создание в студенческом коллективе атмосферы нетерпимости к любому нарушению принципов коммунистической морали. И особенно мы ожидаем такой нетерпимости от советских студентов. Постановление ЦК рассматривает обучение советских студентов в университете совместно с иностранцами как важный метод оказания положительного влияния на иностранцев. А это не во всех случаях так получается, и (Вохуш повышает голос) никто не снимет с нас ответственности за такое положение вещей.
Вохуш говорит, а сам зорко наблюдает: встревожен лысый официальным тоном и политическими формулировками. Все хорошо, продолжаем!
— К нам поступают сигналы о неправильном, подчас просто неблаговидном поведении ряда советских студентов и студенток в университете имени Лумумбы. Вместо того, чтобы быть примером, блюсти честь советской девушки-комсомолки, отдельные студентки ведут себя, прямо скажу, недостойно. — И, перейдя с казенных формулировок на менее формальный тон, Вохуш восклицает: — Это же как у Энгельса в «Происхождении семьи», так и у вас — промискуитет!
— Безобразие творится, я всегда говорю! — самокритично восклицает проректор. — Райкомы комсомола посылают таких студенток, каких мы в свое время на пушечный выстрел не подпускали к вузу. Что же с ними делать: пояса целомудрия надевать, как в средние века?
Но Вохуш не принимает его шутку, а снова переходит на официальный тон:
— Возможные упущения райкомов комсомола не служат оправданием недостатков в воспитательной работе со студентами. Что же мы будем закрывать глаза на то, что в наличии нездоровые настроения среди определенной части студенчества! Не в поясах дело, а в том, что отдельные студентки университета, вместо того, чтобы стремиться к созданию хорошей советской семьи, стараются использовать свое пребывание в университете, чтобы выйти замуж за иностранца и выехать за границу.
— Зря отменили закон 1947 года о запрещении браков с иностранцами, — басит проректор.
— Закон отменен, — сухо замечает Вохуш. — Мы в ряде случаев по различным соображениям не возражали против браков между советскими студентами и студентами-иностранцами из развивающихся стран. Но ЦК никогда не рассматривал университет дружбы народов как некую ярмарку советских невест. — И Вохуш завершает удар: — Вопрос серьезный, и некоторые товарищи высказываются за создание комиссии ЦК для проверки состояния воспитательной работы со студентами вашего университета — как иностранцами, так и советскими.
С удовольствием замечает Вохуш тоску в наглых глазах проректора. Оба знают, что присылка проверочной комиссии ЦК ничего хорошего проректору не сулит. Теперь он запуган, и надо давать обратный ход: а то он сейчас побежит к своим дружкам и покровителям, а в действительности ведь никакой комиссии не предполагается.
— Но мы тут, Василий Степанович, думаем, что без комиссии можно обойтись, — успокоительно произносит Вохуш. — У меня сложилось мнение, что все это не вина студотдела — это результат недостаточной партийности в работе ректората. — И, переходя вдруг на «ты», доверительно говорит: — Там ведь, кроме тебя, никого же нету из аппарата; и ректор, и остальные проректоры — специалисты. А одному тебе трудно, надо, чтобы была поддержка.
Тоска в глазах проректора исчезает, но смотрят они уже не с обычной наглостью, а с благодарностью. Теперь сказать!
— Если университет обратится через министерство в Центральный Комитет с просьбой выделить человека из аппарата на должность проректора, думаю, что просьба будет удовлетворена. Тогда у тебя будет крепче поддержка в ректорате и отпадет вопрос о комиссии.
— Это правильное, партийное решение, — басит успокаивающийся проректор. — Это давно бы пора сделать, Денис Иванович. Я прошляпил, что не поставил этого вопроса. С парткомом я его согласую легко, а вот не станет ли возражать ректор?
— С ректором поговорим, — мягко отвечает Вохуш. — Он поймет необходимость. Зачем ему комиссия?
Вохуш знает: сейчас лысый думает, что и правда, комиссия ЦК в своих выводах не обойдет ведь ректора как ответственного за всю работу в университете.
Долго и крепко пожав Вохушу руку, проректор уходит. Конечно, верить этому пролазе нельзя, но не рискнет он бегать по знакомым и проверять слова Вохуша: не станет связываться с аппаратом ЦК, хотя и боится, конечно, как бы новый проректор его не заменил.
Теперь с ректором. Вохуш звонит по «вертушке» и снова дружественно любезен:
— Тут у меня, как вы знаете, был ваш зам. У нас с ним был серьезный разговор о некоторых недостатках в воспитательной работе его отдела со студентами. О содержании разговора он вам, видимо, сам доложит. Мы в секторе думаем, что нет надобности посылать проверочную комиссию в университет (ректор радостно соглашается) — при условии, что Василий Степанович сосредоточится на своем отделе, а мы могли бы вам — если попросите — рекомендовать, возможно, кого-либо из наших товарищей в качестве еще одного проректора. У вас ведь вакансия есть. Если вы считаете это целесообразным, то я посоветую внести такой вопрос через министерство в Центральный Комитет. Думаю, что он будет решен положительно, и тогда вопрос о проверочной комиссии полностью отпадет.
Ректор тотчас же соглашается и тоже благодарит. А что ему еще делать?
Теперь надо идти к первому заму, подготовить почву. А то вдруг все-таки и побежит к нему лысый, а первый зам ничего не знает — и тогда скандал! Вот всегда так: больше всего надо опасаться тех, кто поработал в аппарате, своих же.
Время у Вохуша точно рассчитано: в конце рабочего дня первый зам легко доступен, сам любит в этот час поговорить с завсекторами. Денис Иванович снимает трубку «вертушки» и неторопливо, сосредоточиваясь, набирает номер Первого:
— Вохуш беспокоит вас, Иван Петрович. Разрешите зайти на пару минут?
Снова коридор и розовая ковровая дорожка. В большой приемной (хотя поменьше, чем у завотделом, — ранг не тот) Вохуш еще раз ласково кланяется пожилой секретарше с внимательным взглядом. Вот изменилась женщина, постарела, а взгляд сохранился: в войну, молодой дивчиной, была снайпером, на ее личном боевом счету 209 фрицев. Хороший, душевный товарищ.
Первый зам сидит в глубине кабинета за своим полированным столом, под настольным стеклом распластан лист с телефонами ЦК. Энергично вскидывает голову:
— С чем пришел? — и указывает рукой на стул.
Вохуш садится — непринужденно, но с уважением. Он знает: Первый все замечает. Со слегка озабоченным видом (не переигрывать!) он начинает:
— Иван Петрович, беспокоит меня обстановка в университете дружбы народов. Вот сейчас беседовал с проректором по студработе: разболтались студенты…
— Что-нибудь политическое? — вскидывает глаза Первый.
— Да нет, Иван Петрович, быт (Первый успокаивается). Но ведь и быт — тоже политика (Первый настораживается). Так вот они там считают, что надо укрепить партийно их ректорат. Мне ректор сообщил, что они собираются входить через министерство в ЦК с просьбой выделить на вакантную должность проректора по общественным наукам кого-либо из наших сотрудников.
— А ты что сказал? — сразу спрашивает Первый.
Этого Вохуш ожидал и отвечает заранее продуманной формулировкой:
— Что я мог сказать, Иван Петрович? Сказал, что, если считают нужным, пусть входят в ЦК, вопрос будет рассмотрен.
Теперь покрыты все его разговоры с ректором и проректором: он им и в самом деле формально больше ничего не сообщил, все остальное — так, их субъективные впечатления.
— Кого же? — интересуется Первый и полушутливо: — Ты не собой ли собрался укрепить университет?
По скандализованному выражению лица Вохуша Первый понимает, что ошибся. Тут же успокаивает встревоженного Дениса Ивановича:
— Это я шучу, тебя не отпустим (блаженное спокойствие разливается по всему существу Вохуша). Но предложение-то у тебя есть?
— Я вопрос еще не прорабатывал, — скромно говорит Вохуш. — Хотел узнать сначала ваше мнение в принципе.
— Ну, а твое мнение? — в упор спрашивает Первый.
Так, теперь надо его спровоцировать.
— Я полагаю, Иван Петрович, что можно бы в смежных с моим секторах подобрать подходящего кандидата…
Энергичный взгляд Первого становится жестче:
— Ишь какой хитрый: в смежных! А что же из своего сектора не предлагаешь? Что — у тебя подходящих людей нет?
Клюнул! Теперь сопротивляться и темнить.
— Так у меня же в секторе работы невозможно много, Иван Петрович, не могу же я еще отдавать людей!
Первый едко:
— А другие могут? Рекомендуй из своего сектора — я поддержу.
Теперь выкладывать карты.
— Да ведь проректор университета — место докторское, а у меня среди сотрудников сектора только один доктор наук — Шабанов. Не его же отдавать!
— А почему не его? Конечно Шабанов — парень способный. Но ведь и там нужны способные. Проректор — значит, получит звание профессора. Университет важный: гляди, в члены-корреспонденты Академии наук выйдет. Как придет бумага из министерства в ЦК, побеседуй с ним — и направим.
— Да вы же меня без ножа режете, Иван Петрович! — взывает с возможно более достоверным унынием в голосе Вохуш. — Шабанова отдам, а кто вместо него?
— Подыщешь, — успокаивает Первый и, пока Вохуш с убитым видом качает головой, говорит: — Так, это дело заметано. Еще у тебя что?
— Больше ничего, Иван Петрович, — уныло тянет Вохуш, вставая.
И вдруг Первый осклабляется:
— А легко ты отдаешь Шабанова. Что у тебя с ним?
Вот уж этого не ожидал Вохуш. Опять взывает:
— Помилуйте, Иван Петрович! Я прошу его оставить а вы говорите, будто я же его предлагаю в проректоры…
Первый все ухмыляется:
— Нет, ты мне его не предложил. Но, в общем, я согласен. — И наставительно: — Мне важен не товарищ Шабанов лично, а четкая, слаженная работа сектора. За сектор отвечаешь ты. Я не возражаю, чтобы ты и решал, с кем тебе лучше работать. Ясно?
Вохуш идет по коридору, а на душе кошки скребут. Ну нельзя хитрить с Первым! Видит все насквозь. Да иначе и не стал бы первым замом. А уж те, кто в Политбюро или в Секретариат ЦК выбрался, — вообще гении. Интеллигентки болтают: тот в Политбюро глуп, другой дурак. А на самом деле они сами дураки и молокососы: в лучшем случае просидят эти философы до пенсии на своих нынешних должностях. Нет, в Политбюро — гении.
Гении-то гении, а тоже бывает — зазнаются и дают осечку. Ну кто мог подумать, что Маленков — столько лет до того, как циркач, ходивший по канату и все поднимавшийся вверх, — не просидит у власти двух лет! Или Берия — десятилетиями полз к власти, по трупам полз, а когда уже была почти в руках, четырех месяцев не продержался. Да тот же Хрущев! Ну он, правда, был несолидный, его еще Сталин осаживал: из Москвы отослал на Украину, даже там смещал с поста первого секретаря — агрогорода дурацкие раскритиковал. Конечно, Хрущев отплатил Сталину — да посмертно, при жизни-то никто не решался.
Сталин — вот кто был действительно великим человеком. Ну и Ленин, разумеется: но ведь ему по-настоящему властвовать не довелось, только гражданскую войну выиграл, и начался паралич. А Сталин — тот знал, что такое власть.
…Кончается рабочий день. Еще пройдет Вохуш по своему сектору (сотрудники сидят по двое в комнате, у каждого собственный телефон — и внутренний, и внешний), поговорит коротко о делах на завтрашний день. Но настроение у всех уже — ехать домой, да и сам Вохуш думает об этом не без удовольствия. После окончания рабочего дня он еще посидит минут 20. Вечерних бдений теперь нет, но нехорошо, если руководство заметит, что он уходит одновременно с рядовыми сотрудниками. Однако звонков нет, начальство его не требует — и Денис Иванович вызывает машину.
Она придет быстро — автобаза ЦК рядом, так что можно уже надевать шелковистое дюссельдорфское пальто и неторопливо, но уверенно, как и подобает ответственному сотруднику ЦК, идти к выходу. Блекло-розовые дорожки на натертом паркете, солидная лестница, просторный гулкий вестибюль. Сотрудники все еще выходят, но главная толпа уже прошла. Офицер КГБ вежливо, но внимательно проверяет его бордовую кожаную книжку.
Снаружи — темнота, ветер, снег идет. Но перед зданием ЦК не скользко: лед тщательно счищается острыми лопатками дворников, а для верности тротуар посыпается рыжим песком, а то вдруг поскользнется, садясь в машину, секретарь ЦК!
Вот и черная «Волга». И снова плывет она по шуршаще-скрипящему московскому снежку. Опять памятник героям Плевны, слева тянется Политехнический музей, справа — ЦК комсомола, потом два сросшихся здания на площади Дзержинского: КГБ и МВД — Лубянка. А там — вниз, по широкому проспекту. И мелькают магазин «Детский мир», угол Малого театра, колонны Большого театра, станция метро, Дом союзов, здание Совета Министров СССР. На мгновение блеснут огни улицы Горького — и пошли: отель «Националь», дом «Интуриста» (бывшее американское посольство), старое здание Московского университета. А слева все будет тянуться Кремль, лишь на время прикрытый от взгляда Манежем…
Вохушу и с водителем говорить не хочется: перекинулся парой замечаний о погоде да о снеге — и задумался.
Вот он сейчас катит по Москве, а она бредет где-то по вечерней Праге. Огни горят на Вацлавской площади, бьют часы на Старой Ратуше. Да что он вспоминает ее — не загорелые ляжки инструкторши из Воронежа, а ее? Все потому, что задело, как она тогда на него смотрела. Ну, Денис, скажи себе правду: с омерзением смотрела, как на гадкое животное. А еще — с бессилием. И с плохо удававшейся попыткой скрыть это омерзение, чтобы он не разозлился и не обманул, чтобы устроил ей выезд.
Э, да что там вспоминать! Подумаешь, принцесса — стажерская жена! Гордиться должна, что заинтересовался ею заведующий сектором ЦК.
А с бессилием этим часто на него люди смотрят. И мать, которая кричала: «Убийцы!»; и разные просители; и те, кого он прорабатывал; и те, кого из партии исключал, — разные люди.
И хорошо, что смотрят с бессилием. Вот пару недель назад он видел отвратительный сон. Как будто он в здании ЦК, а оно вдруг пустое. Он спускается в вестибюль — а там нет охраны! Его охватил ужас: ведь сюда сейчас войдут люди с улицы, из города! И вдруг они стали входить. Он с независимым видом подошел к лифту, но общий лифт был наверху, а секретарский, как всегда, заперт. Между тем людей из города набралось много, они молчали и только смотрели на него. Вот так же, как она, с тем же омерзением: как на вошь, как на паразита. Но только не было в их взгляде бессилия, а была сила. И он тогда в страхе проснулся с сердцебиением и долго не мог успокоиться.
Так и надо: пусть у них будет бессилие, а у нас — сила.
И думать надо совсем не об этом, а о приятном. Вот сейчас он приедет домой, жена уже приготовила отличный ужин: семга, икра, хороший сыр, жаркое, ананасы. Выпьет армянского коньячку: всякую эту болгарскую «Плиску» или арабский коньяк Вохуш не любит, только армянский; ну еще грузинский, и конечно, французский. С детьми поговорит, немного — с женой.
Можно бы, конечно, куда-нибудь пойти, культурно отдохнуть. Как завсектором ЦК, он может поехать на любой закрытый просмотр кинофильмов: в Министерство культуры, в Дом кино. Хорошая была идея — организовать эти просмотры. Фильмы — самые разные, из разных стран. Конечно, если чисто юридически посмотреть, то фильмы краденые — это нелегально сделанные копии лент, которые Комитет по кинематографии берет у иностранных кинофирм, якобы чтобы решить вопрос об их покупке, а потом не покупает. Но, с другой стороны, смешно было бы платить валюту этим капиталистам, когда фильмы все равно по идеологическим соображениям в массовый прокат пустить нельзя. А для руководящих работников делается несколько копий — что же в этом такого? Приятно бывает на этих просмотрах: сидят все свои, номенклатурные работники, ну еще деятели искусства, творческая интеллигенция. Людей из города нет. Но сегодня он туда не пойдет.
Кстати, и в ЦК раз в неделю — по четвергам — показывают заграничные кинофильмы, которые не выйдут на экран для широкого зрителя. Только на эти просмотры он и не заглядывает — это, как и вечерний буфет, больше для машинисток и секретарш, ему было бы даже и неудобно туда идти.
Можно, конечно, поужинать и отправиться с женой в театр. Билеты стоят пустяк: в Большой театр на лучшие места — три с полтиной, в других театрах — еще того дешевле. Ясно, в открытую продажу на эти места они не поступают. Поэтому тоже приятно: получишь по «броне» ЦК места в первом или втором ряду и сидишь опять среди своих, ну и там иностранные послы — это тоже не без приятности: чувствуешь свое положение в обществе.
Но и в театры, и на концерты Вохуша не тянет. Да и сыт он ими до отвала: по долгу службы бывает на спектаклях и концертах после всяких торжественных заседаний и конференций или с иностранными делегациями. Нет, никуда он сегодня не пойдет, будет отдыхать и на досуге продумывать: как дать ход своему продвижению в замзавы. А в 10 часов — спать: без крепкого здоровья нет и продвижения.
Плывя в бесшумном лифте наверх, к своей квартире, и уже расстегивая ворсисто-шелковистое пальто, Денис Иванович по привычке коротко подводит итоги прошедшего дня. День, в общем, был удачный, ничем не омраченный, почти счастливый: ликвидировал опасность скандала с голосованием решения о делегации, не поддался на искушение поездки в Италию, ловко удалил нежелательных лиц из списка советско-болгарской комиссии, снял сомнительных авторов из издательского плана, заставил университет дружбы народов просить о назначении проректора из аппарата и получил согласие Первого на то, чтобы направить туда Шабанова. Если бы каждый день удавалось сделать столько полезных дел!
…Вот за этот-то день Денис Иванович и получил в 10 раз больше, чем рядовой советский труженик.
* * *
Паразитирующий правящий класс. Козельск, Москва… и так по всей стране.
Процитируем в последний раз в этой книге одно из последних стихотворений Галича:
Над блочно-панельной Россией
Как лагерный номер — луна.
Обкомы, горкомы, райкомы
В потеках снегов и дождей.
В их окнах, как бельма трахомы
(Давно никому не знакомы),
Безликие лики вождей.
В их залах прокуренных — волки
Пинают людей, как собак.
А после те самые волки
Усядутся в черные «Волги»,
Закурят вирджинский табак.
И дач государственных охра
Укроет посадских светил,
И будет мордастая ВОХРА
Следить, чтоб никто не следил.[430]

Глава 9
Место номенклатуры в истории
Если мы хотели повернуть историю, — а оказывается, повернулись мы, а история не повернулась, — казните нас.
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, с. 118
Всемирный коммунизм — это всемирная реакция.
Курт Шумахер (председатель социал-демократической партии Германии 1946–1952 гг.)
Номенклатура, политбюрократия, ставшая господствующим классом, — «новый класс». А новый ли? Каково место номенклатуры в истории?

1. Другое общество, другие революции
Чтобы подойти к ответу на этот вопрос, сформулируем сначала выводы из того, что мы увидели, пробираясь по лабиринту главной тайны советского общества — тщательно скрываемого факта существования правящего, эксплуататорского, привилегированного, диктаторствующего, экспансионистского и паразитического класса — номенклатуры.
Мы убедились в следующем.
«Реальный социализм» — это не общество, предсказанное Марксом.
а) Маркс считал самым важным своим открытием диктатуру пролетариата. Ни в одной стране реального социализма такой диктатуры не было, всюду создалась «диктатура над пролетариатом» (Троцкий), диктатура номенклатуры.
б) Маркс предрекал как результат пролетарской революции возникновение бесклассового коммунистического общества — без государства, армии, полиции и бюрократии. Действительный результат всех революций, именующих себя «пролетарскими», оказался прямо противоположным: возникло общество с антагонистическими классами, с государством, армией и полицией несравненно более мощными, чем при капитализме, — общество, в котором политическая бюрократия сделалась господствующим классом.
в) В «Критике Готской программы» Маркс мимоходом упомянул, что у коммунизма будет первый этап, когда еще сохранятся элементы старого и не все черты коммунистического общества войдут в жизнь. Эта заметка была раздута в целую теорию «социалистического общества как первой фазы коммунизма».
Между тем Маркс пояснял: «Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата».[431]
Никакого «общенародного государства» не предусмотрено; впрочем, мы уже отмечали, что оно, с марксистской точки зрения, бессмыслица. Поскольку реальный социализм давно уже не претендует на то, что он диктатура пролетариата, то он предсказанной Марксом первой фазой коммунизма не является. Вдобавок ясно, что путь к отмиранию государства может проходить лишь через ослабление, а не укрепление государства, путь к ликвидации армии, полиции и бюрократии не может пролегать через их рост и усиление. Колумб, отправившись в сторону Америки вместо Индии, приехал соответственно именно в Америку, а не в Индию.
Общество реального социализма вполне реально, и оно действительно в корне отличается от капиталистического общества. Но это не то общество, возникновение которого прорицали Маркс и Энгельс. Это другое общество.
Номенклатура осознала, что оно другое. Она лишь пытается скрыть этот факт. С такой целью она продолжает раздувать теорию «первой фазы коммунизма». Поскольку эту «фазу» основоположники не охарактеризовали, а лишь упомянули, можно выдавать за нее решительно все, что не является ни капитализмом, ни коммунизмом. Под псевдонимом «первой фазы коммунизма» и фигурирует ныне антагонистическое и эксплуататорское общество реального социализма, не имеющее ничего общего с пророчествами Маркса.
Потребность в такой операции номенклатура ощутила давно. В эту сторону вел антимарксистский лозунг Сталина о «построении социализма в одной, отдельно взятой стране» (1924 год), вели его рассуждения на XVIII съезде партии (1939 год) о возможности существования государства при коммунизме — с марксистской точки зрения полная бессмыслица, поскольку государство — аппарат класса, а в коммунистическом обществе классов нет. Затем началось растягивание «периода социализма» — от очень краткого переходного этапа (как еще можно было бы интерпретировать мимолетное замечание Маркса) до чуть ли не самостоятельной социально-экономической формации.
Брежнев стал пропагандировать идею. Ульбрихт, всегда норовивший показать себя большим католиком, чем сам Папа, выступил с тезисом о социализме как «относительно самостоятельной» эпохе в истории человечества, чтобы отодвинуть перспективу коммунизма еще дальше. Помню, как, прогуливаясь со мной по Восточному Берлину, ответственный работник сектора ГДР в отделе ЦК КПСС рассуждал: «Конечно, постановка вопроса сама по себе своевременная и полезная. Но почему Ульбрихт? С этим тезисом должен выступить советский руководитель». Ульбрихт был смещен с поста Первого секретаря ЦК СЕПГ, а с тезисом о «развитом» или «зрелом социализме» как длительном периоде в жизни общества выступил Брежнев. Затем было объявлено, что коммунистическое общество вообще сложится постепенно, без особого скачка, в рамках «развитого социализма» и что между социализмом и коммунизмом «нет резкой грани».[432] В 1986 году Программа КПСС была подвергнута пересмотру с целью вычеркнуть из нее все конкретные упоминания о коммунистическом обществе. Так медленно, но упорно Марксова идея о бесклассовом обществе вытравляется из коммунистической идеологии и заменяется идеей непреходящей стабильности реального социализма, то есть диктатуры номенклатуры.
Номенклатура осознала, что построено общество, не предсказанное Марксом, а предсказанное им она строить не собирается.
Если сопоставить современное капиталистическое общество и общество реального социализма, то именно первое выглядит этапом на пути к обществу без классов, государства и его атрибутов, а ни в коем случае не второе.
Как же получилось, что предсказанные Марксом революции в ряде стран действительно произошли, только вот результат их оказался прямо противоположным ожидавшемуся? Возникает вопрос: а не может быть так, что не только общества сложились другие, не предвиденные Марксом, но и сами революции были другими?
Действительно: и до Маркса, и после него в разных странах происходили революции и государственные перевороты. В некоторых случаях их организаторы ссылались на теорию марксизма. Но ведь таких ссылок недостаточно, чтобы признать эти революции и перевороты соответствующими теории и подтверждающими ее правоту. Надо сличить эти революции с самой теорией.
По марксистской теории, пролетарские революции происходят в промышленно наиболее развитых странах — там, где капиталистические производственные отношения оказываются слишком узкими для бурно выросших производительных сил и превращаются в их оковы. В начале книги уже упоминался составленный Энгельсом перечень тех стран, где в соответствии с этой теорией должны были произойти в первую очередь пролетарские революции: Англия, США, Франция и — с некоторым запозданием — Германия.
А вот где в действительности произошли «пролетарские революции»: Россия, Монголия, Тану-Тува, Болгария, Югославия, Албания, Польша, Румыния, Венгрия, Чехословакия, Восточная Германия, Северный Вьетнам, Северная Корея, Китай, Куба, Южный Йемен, Южный Вьетнам, Камбоджа, Лаос, Ангола, Эфиопия, Мозамбик, Гренада, Афганистан.[433] Хотя некоторые из них по теоретическим соображениям именуются «национально-демократическими» революциями, но такой категории в теории Маркса вообще нет, власть же в этих странах оказалась в руках коммунистических партий, что, по Ленину, является главным признаком «победившей пролетарской революции».
Выявляется любопытная закономерность: «пролетарские революции» произошли только в слаборазвитых странах. В Европе, за исключением Югославии и Албании, эти революции победили лишь в условиях прямого советского военного или политического вмешательства. В то же время в наиболее развитых странах капитализма, несмотря на полную свободу деятельности коммунистических партий и других групп, надрывно призывавших к «пролетарской революции», никаких революций не было.
Закономерность, следовательно, такова: чем выше уровень развития производительных сил, тем меньше шансов для «пролетарской революции». Это антимарксистская закономерность, однако она не перестает быть многократно проявляющейся и не знающей исключений закономерностью. Пролетарские революции в развитых странах, предсказанные Марксом, не происходят. Зато под маркой «пролетарских» происходят революции в странах, где нет развитого, а то и вообще никакого пролетариата. Под марксистскими лозунгами происходят другие революции.
Другое общество, другие революции. Какие?

2. Бонапартизм вместо марксизма
Единственный путь для ответа на этот вопрос состоит в следующем. Весь ход развития материального мира свидетельствует об общем правиле: характеристика любого объекта и происходящие в нем изменения определяются стадией развития этого объекта. Значит, надо установить, на какой стадии исторического развития общества создается посредством «пролетарской революции» система реального социализма, и тогда мы получим ответ на наш вопрос.
Такой путь полностью соответствует и теории Маркса. Она была разработана под влиянием идей Дарвина об эволюционном развитии живых существ последовательными этапами от амебы к человеку. Соответственно марксизм говорит о последовательно сменяющих одна другую социально-экономических формациях как закономерных этапах развития человеческого общества.
Мы отмечали, что Ленин уже в своей ранней работе «Что делать?» выступил с ревизией марксистского подхода к историческому процессу, когда он связал возможность и перспективу революции в России не с уровнем развития производительных сил страны, а с действенностью «организации профессиональных революционеров».
Постарался напустить туману в Марксову теорию и «второй отец» номенклатуры — Сталин. На VI съезде партии летом 1917 года он заявил: «Не исключена возможность, что именно Россия явится страной, пролагающей путь к социализму, — и добавил по адресу теории Маркса — Надо откинуть отжившее представление о том, что только Европа может указать нам путь. Существует марксизм догматический и марксизм творческий. Я стою на почве последнего».[434] В таком же духе стал высказываться и Ленин сразу же после октябрьского переворота: Маркс и Энгельс «говорили, что в конце XIX века будет так, что «француз начнет, а немец доделает»… Дела сложились иначе, чем ожидали Маркс и Энгельс, они дали нам, русским трудящимся и эксплуатируемым классам, почетную роль авангарда международной социалистической революции, и мы теперь ясно видим, как пойдет далеко развитие революции; русский начал — немец, француз, англичанин доделает, и социализм победит».
И уж совсем выразился отход Ленина от исторического материализма в одной из его последних работ — статье «О нашей революции (по поводу записок Н. Суханова)». Здесь Ленин поносит Суханова и «всех героев II Интернационала» за то, что они повторяют марксистское, как он сам пишет, «бесспорное положение»: «Россия не достигла такой высоты развития производительных сил, при которой возможен социализм». В чем тут грех? Ленин поясняет: «Им кажется, что оно («бесспорное положение»,—М. В.) является решающим для оценки нашей революции», — то есть они поняли, что Октябрьская революция — в Марксовом понимании этого слова — не социалистическая. Ленин опровергает такой вывод из «бесспорного положения» деланно наивным вопросом: «Почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы?».[435] Пишется это так, будто Ленин никогда и не слыхал о базисе и надстройке — ключевом тезисе марксистской теории! Больше того: с той же наигранной наивностью Ленин спрашивает: «В каких книжках прочитали вы, что подобные видоизменения обычного исторического порядка недопустимы или невозможны?» У Маркса и Энгельса прочитали да, кстати, и у самого Ленина — в его более ранних работах.
Далеко должен был Ленин отойти от марксизма, чтобы написать в той же статье: «При общей закономерности развития во всей всемирной истории нисколько не исключаются, а, напротив, предполагаются отдельные полосы развития, представляющие своеобразие либо формы, либо порядка этого развития»![436] Ведь общество, с марксистской точки зрения, — не сборище людей, а их общность, социальный организм, который, как и любой организм, проходит через совершенно определенные стадии развития от своего рождения до смерти. Говорить, что не исключается, а, напротив, предполагается изменение порядка такого развития, — это все равно что признать возможной и даже предполагающейся примерно такую последовательность в жизни человека: сначала стал студентом, затем пошел в детский сад, там умер от старости, тут же женился и, наконец, родился.
На Маркса в подтверждение такого взгляда сослаться невозможно, и вот классик марксизма Ленин ссылается на Наполеона: «Помнится, Наполеон писал: «On s’engage et puis… on voit». В вольном русском переводе это значит: «Сначала надо ввязаться в серьезный бой, а там уже видно будет»[437]
Все верно, Бонапарт так сказал. Только это бонапартизм вместо марксизма.
Марксова же теория построена на принципе, что историю вершат не императоры и вожди, которые «ввязываются» во что-нибудь и затем смотрят, что получится, а вершит историю объективное развитие производительных сил общества. С такой точки зрения и рассмотрим вопрос: на какой стадии этого развития Россия, а затем и ряд других стран подошли к «пролетарской революции» и реальному социализму. Начнем с России.

3. Неразвитость капитализма в России
Каков был уровень развития предоктябрьских лет? И в этот вопрос Ленин постарался внести неясность: ответы на него — в зависимости от того, что требовалось доказать, — он давал самые противоречивые. Царскую Россию Ленин объявлял то колонией (или же «полуколонией») европейского капитала; то страной империализма; то, наконец, неким «военно-феодальным империализмом», что вообще бессмыслица, так как высшая стадия капитализма (а именно так определял Ленин империализм) не может быть феодальной.
Но в конечном счете Ленин поставил перед собой задачу — внушить тогдашним революционерам, что в России уже господствует капитализм.
С этой целью Ленин (под псевдонимом Н. Ильин) опубликовал в 1899 году книгу «Развитие капитализма в России». Автор неустанно продолжал дополнять ее новыми данными и в последующие 10–12 лет,[438] настолько важным считал он это произведение. Дело в том, что задачей книги было доказать — капитализм в России достиг столь высокой ступени развития, что можно ставить вопрос о пролетарской революции. Чтобы выяснить, доказал ли это Ленин, остановимся на его сочинении.
В отличие от ряда последующих работ Ленина книга «Развитие капитализма в России» основана на изучении кропотливо собранного им фактического материала. Но подход к источникам — чисто ленинский: берется все, что можно как-то истолковать в поддержку его тезиса, и объявляется неверным то, что этому тезису противоречит. Так, Ленин, не будучи статистиком, объявляет неудовлетворительной всю фабрично-заводскую статистику России последней трети XIX века. Он безапелляционно провозглашает, что «данными ее в громадном большинстве случаев нельзя пользоваться без особой обработки их и что главной целью этой обработки должно быть отделение сравнительно годного от абсолютно негодного».[439]
Фабрично-заводская статистика — основной источник по теме ленинской книжки — оказалась «абсолютно негодной» для цели этого сочинения: она показала не рост, а убыль числа предприятий в России.
Объяснялось это, конечно, не регрессом в промышленном развитии страны, а определенным прогрессом в сторону кристаллизации небольшого капиталистического сектора в экономике — машинного производства. Но Ленин не мог принять такого объяснения. Он попытался доказать, будто в России на рубеже XX века рабочие составляют «около половины всего взрослого мужского населения страны, участвующего в производстве материальных ценностей», — 7,5 миллиона человек; если же сюда причислить работающих по найму женщин и детей, получается цифра около 10 миллионов рабочих. Правда, Ленин сам в подстрочном примечании пишет: «Оговоримся, во избежание недоразумений, что мы отнюдь не претендуем на точную статистическую доказательность этих цифр…».[440]
И верно: цифры дутые. Статистика свидетельствует, что в России было в то время всего 1,5 миллиона[441] промышленных рабочих, то есть явное меньшинство. Разумеется, соответствовало действительности именно приводимое статистикой число, а не ленинская пропагандистская цифра. Получил же ее Ленин весьма просто: он объявил, что все бедные крестьяне — безлошадные и однолошадные — являются пролетариями. При этом Ленин скромно упомянул, что среди рабочих эта «…большая, часть еще не порвала с землей, покрывает отчасти свои расходы продуктами своего земледельческого хозяйства» и образует «тип наемных рабочих с наделом».[442] Речь идет, следовательно, не о рабочих, а о занимающихся отхожим промыслом в свободное от сельских работ время. Но ведь этот тип издавна существовал в разных странах и с капитализмом не связан. Да и сам Ленин признает, что, по теории Маркса, «капитализм требует свободного, безземельного рабочего»,[443] а не крестьянина-отходника.
Столь же неубедительно утверждение Ленина, будто наличие зажиточных, средних и бедных крестьян в русской деревне — это «разложение крестьянства», плод капитализма. В действительности и на заре средневековья, и в античности были зажиточные и бедные крестьяне. Никаких доказательств того, что наличие различных групп в среде крестьянства — явление новое и прогрессивное, Ленин не приводит. Напротив, он сам замечает: «По вопросу о том, идет ли вперед разложение крестьянства и как быстро, — мы не имеем точных статистических данных…» Нет и неточных: «…до сих пор… не было сделано даже попытки систематически изучить хотя бы статику разложения крестьянства и указать те формы, в которых происходит этот процесс».[444]
Повисает в воздухе и категорическое заявление Ленина: в сельском хозяйстве России «…крестьянская буржуазия является безусловно преобладающей. Она — господин современной деревни».[445] Ровно через 10 страниц автор не по-ленински смущенно берет его обратно: «Говоря выше, что крестьянская буржуазия есть господин современной деревни, мы абстрагировали… задерживающие разложение факторы… В действительности настоящими господами современной деревни являются зачастую не представители крестьянской буржуазии, а сельские ростовщики и соседние землевладельцы». Ленин оправдывается: «Подобное абстрагирование представляется однако приемом вполне законным, ибо иначе нельзя изучать внутренний строй экономических отношений в крестьянстве».[446] Но дело-то обстоит как раз наоборот: именно такими приемами ничего нельзя изучать. Хорошо «абстрагирование» — объявить, что в деревне господствуют не помещики, а сельская буржуазия, зная, что господствуют именно помещики!
Методом такого же «абстрагирования» выдвигает Ленин и другие доказательства успешного развития капитализма в России: наличие рынка, участие России в международной торговле, рост торгового и ростовщического капитала. Автор знает и даже цитирует положение марксистской теории, что ни торговый, ни ростовщический капитал не служат достаточным условием для возникновения капиталистического способа производства: «образование этого последнего «зависит всецело от исторической ступени развития…»…», причем чем сильнее развиты торговля и ростовщический капитал, тем слабее промышленный капитал, и наоборот.[447] Однако Ленин отождествляет эти два противоположных развития и из полученного результата делает вывод об исторической ступени, на которой находится Россия.
С той же легкостью, как от теории, «абстрагируется» Ленин и от истории. Рынок, как известно, существовал уже в глубокой древности, когда о капитализме и речи быть не могло. Международная торговля велась на территории Древней Руси уже в VII–IX веках, участвовали в ней славяне, норманны, арабы, византийцы, хазары. А открытие археологами в 1984 году затонувшего торгового судна бронзового века еще раз наглядно показало: уже в те далекие от капитализма времена велась международная торговля с заморскими странами.
Под давлением фактов Ленин сам начинает порой говорить о слабости капиталистических элементов в тогдашней российской экономике. Отыскав уезд в Самарской губернии, где хозяйничали немцы-колонисты и русские хуторяне, предвосхитившие идею столыпинской реформы, Ленин пишет: «Эти наиболее свободно развившиеся колонии показывают нам, какие отношения могли бы и должны бы были развиться и в остальной России, если бы многочисленные остатки дореформенного быта не сдерживали капитализма».[448] А на предпоследней странице книги автор находит мужество написать: «…развитие капитализма в России действительно придется признать медленным. И оно не может не быть медленным, ибо ни в одной капиталистической стране не уцелели в таком обилии учреждения старины, несовместимые с капитализмом, задерживающие его развитие…».
Не смог Ленин доказать, что в России уже развился капитализм: это было недоказуемо. Если бы Ленин написал свою книгу не как пропагандистскую, а как научную, то должен был бы ее назвать: «Неразвитость капитализма в России». Экономическая Россия была сельскохозяйственной страной: 80 % населения составляли крестьяне, 2 % — рабочие.
Социальная структура русского общества оставалась феодальной. Господствующим классом было дворянство. Только в 1861 году, за 56 лет до Октябрьской революции, в России было отменено крепостное право; в странах Западной Европы это произошло уже в XIII–XIV веках. Впрочем, и после реформы 1861 года российские крестьяне продолжали находиться пусть не в крепостной, но в феодальной зависимости от помещиков. Буржуазия пользовалась весьма незначительным политическим влиянием в государстве и еще не успела сконцентрировать в своих руках такие богатства, которые были в распоряжении буржуазии в Западной Европе и в США. Максиму Горькому, приехавшему в Нью-Йорк, этот капиталистический город показался «городом желтого дьявола», где правило золото, а в России правили дворянство и тесно связанное с ним чиновничество. Рабочий класс не только составлял незначительное меньшинство населения, это был не кадровый пролетариат, а рабочий класс начального этапа капиталистического развития — класс крестьян, пришедших на заработки в город и готовых в любой момент вернуться к сельскому труду.
Политическая структура России характеризовалась давно отошедшей в прошлое стран Запада абсолютной монархией. Традиционно государственный характер русской православной церкви придавал российскому абсолютизму теократические черты. В России не было ни парламента, ни легальных политических партий. Национальные окраины России сохраняли весьма архаические социальные структуры. Так, в составе империи находился Бухарский эмират — средневековое восточное государство. А на северных окраинах России существовало еще родовое общество.
Так выглядела в экономическом и социальном отношении Российская империя на рубеже XX века. Что уж тут говорить об «империализме как высшей стадии капитализма»! Можно ли вообще утверждать, что Россия вступила к этому времени в эпоху капитализма?
Сдвиг в сторону капиталистического развития в России наметился лишь после первого удара русской антифеодальной революции 1905–1907 годов. Он, естественно, проявился прежде всего в промышленности. В период между 1907 и 1913 годами резко возросли добыча угля, выплавка чугуна. Стал быстро укрепляться национальный капитал: доля иностранного капитала в русской промышленности сократилась с 50 % до 12,5 %. Развивалось и сельское хозяйство: продукция зерновых культур в России возросла к 1913 году вдвое по сравнению с последними годами XIX века. В урожайные годы доля России в мировом экспорте пшеницы составляла 40 %, но и в неурожайные не падала ниже 11 %. Именно это быстрое развитие в сочетании с рядом политических факторов подготовило второй удар антифеодальной революции, приведшей к падению монархии. Но феодальные структуры все еще оставались мощными: в 1913 году дворянам (1,4 % населения) принадлежали 63 млн. десятин земли, а крестьянам (80 % населения) — 188 млн. десятин, то есть всего лишь втрое больше[449]. В целом Россия была и в 1917 году феодальной страной.
Мы подошли к ответу на первый вопрос. На каком этапе общественного развития произошла в России большевистская революция? Не на этапе развитого и перезревшего капитализма, а в условиях феодализма и слабых еще ростков капитализма. Тем более это относится к подобным революциям в странах третьего мира, еще менее развитых, чем была Россия в 1917 году.
«Социалистические революции» происходят не в наиболее высокоразвитых капиталистических странах, а в странах с докапиталистической структурой, в странах подходящего к своему концу феодализма. Эти революции должны, казалось бы, занять место в ряду антифеодальных или, как их называет марксизм, буржуазных революций.
Но какие же они буржуазные? И на словах, и на деле они направлены против буржуазии. Соответственно они именуются «пролетарскими революциями». Мы подошли ко второму вопросу: действительно ли «пролетарские революции» связаны с пролетариатом? Рассмотрим этот вопрос на особенно наглядном примере.

4. Вторая страна социализма
Советский Союз величественно именуется «первой страной социализма». Какая была вторая страна? Монголия. Была это до 1920 года страна примитивного кочевого феодализма — а стала вдруг страной реального социализма. Как же объясняется такая трансформация официальными советско-монгольскими идеологами? Такое объяснение давалось не раз, в частности в «Истории Монгольской Народной Республики» — объемистом совместном труде советских и монгольских историков.[450]
Официальную версию мы находим в статье Жамбына Батмунха, тогда генерального секретаря ЦК Монгольской народно-революционной партии и Председателя Совета Министров МНР; статья опубликована в «Коммунисте», теоретическом и политическом журнале ЦК КПСС, под четким заголовком «К социализму, минуя капиталистическое рабство».[451]
Автор констатирует, что сегодня «рядом с реальным социализмом существуют и развитой капитализм, и раннекапиталистические, феодальные и даже более архаичные социальные структуры. — Он ставит вопрос: — Могут ли запоздавшие в своем развитии народы… сократить сроки своего национального, политического и социального развития? Обязательно ли для них, как это полагали теоретики II Интернационала, пройти по пути к социализму все ступени феодального, а затем и буржуазного развития?».[452]
«Теоретики II Интернационала» здесь, конечно, ни при чем, ибо так полагали уже Маркс и Энгельс. Поставленные же два вопроса друг с другом не связаны: одно дело — скорость движения по определенному пути, и совсем другое — можно ли пройти этот путь, не проходя отдельных его этапов.
Человечество возникло в некую определенную эпоху, однако сегодня на Земле живут народы с различным уровнем общественного развития — от родового строя каменного века до развитого общества современной цивилизации. Это доказывает, что темп развития в разных странах различен. Значит, возможно его ускорение или замедление. Но этапы необходимо проходить все. Следуя по одному и тому же маршруту пешком, в поезде или на самолете, мы не минуем ни единого метра пути; грудной младенец не может превратиться в зрелого человека, не пережив всех этапов такого превращения.
Вопреки этим очевидностям Батмунх объявляет, что Монголия успешно совершила «скачок» «через века — от кочевого пастушеского феодального хозяйства, страшной нищеты и почти поголовной неграмотности населения к социалистическому обществу», претендующему на то, чтобы быть высшей ступенью современного мира.
По теории исторического материализма, сделать это невозможно — как невозможно человеку прыгнуть с подножия на вершину Эвереста. Поэтому Батмунх прозрачно намекает, что теорию Маркса здесь надо поправить. Он пишет: «…очень уместно напомнить слова К. Маркса: «Ни одна революция не может быть совершена партией, она совершается только народом». /…/ Но нельзя забывать и о том, что без руководства партии массы способны лишь на стихийные действия».[453]
Тут мы и обнаруживаем поворот в сторону, противоположную теории Маркса. Именно в этом пункте происходит разрыв ленинцев и сталинцев с историческим материализмом: революция рассматривается ими не как результат объективного глубинного процесса роста производительных сил и вызванного им развития общества, а как захват власти удачливой партией профессиональных революционеров.
Батмунх так и пишет: «Для начала у монгольских революционеров было главное — убежденность в необходимости революционных перемен, великий пример партии Ленина…».[454] С наслаждением цитирует Батмунх ленинские слова: «…никто не поверит тому, что можно было этого достигнуть при таком ничтожном количестве сил».[455]
Как видим, подход явно антимарксистский, только слова остаются марксистскими: «пролетарская революция» и «диктатура пролетариата». Но в России рабочий класс, хоть малочисленный и отсталый, все же был, там можно было претендовать на роль «авангарда» этого класса. А как в Монголии, где вообще не было рабочих и, следовательно, даже претендовать было не на что?
Ответить на такой вопрос теоретики «скачка», естественно, не могут. Поэтому Батмунх вместе с редакцией «Коммуниста» находят лишь пустопорожнюю отговорку: «Конечно, всегда найдутся мудрецы, которые скажут: создание партии, которая берется вести народ к социализму, то есть осуществлять историческую миссию рабочего класса в стране, где этого класса вовсе нет, алогично. Но без таких «алогизмов» нельзя представить себе историю человечества и особенно нынешнего века…».[456]
Если история человечества полна таких «алогизмов», то, очевидно, нетрудно привести примеры. Какие же? Бывала где-нибудь буржуазная революция без буржуазии? Было рабовладельческое общество без рабов и рабовладельцев? Доклассовое общество с классами или, наоборот, классовое без классов?
И, конечно же, прекрасно можно себе представить историю любого века, в том числе и нашего, не как некую абракадабру, где следствия предшествуют причинам, а как нормальный, поддающийся исследованию при помощи законов логики процесс развития общества. Утверждения же о том, что авангард рабочего класса может существовать при отсутствии этого класса, что пролетарская революция и диктатура пролетариата возможны там, где нет пролетариата, право же, не заслуживают деликатно академичного названия «алогизм». Это попросту политическое шарлатанство.
На таком шарлатанстве и построена вся теория «скачка» через эпохи. Последуем дальше за Батмунхом.
По Марксу, революция — это объективный процесс.
А Батмунх сообщает:
«Отсутствие промышленности, а следовательно, социально-классовой базы социализма в лице национального рабочего класса» привело к тому, что «как сам выбор прогрессивного пути развития Страны, так и его реализация во многом зависели от субъективного фактора — от деятельности МНРП».[457]
МНРП захватила власть при советской помощи.
III съезд МНРП в августе 1924 года утвердил «генеральную линию партии на развитие страны к социализму, минуя капитализм».[458] А уже три месяца спустя Монголия была провозглашена «народной республикой», что якобы «окончательно закрепило революционно-демократическую диктатуру трудового народа»[459] — ввиду отсутствия пролетариата измененная ленинская формула о «революционно-демократической диктатуре пролетариата и крестьянства».
Что же это было за «народное государство»? Бессмысленная с точки зрения марксизма, эта формула выражала лишь тот факт, что государство в Монголии имелось. О его характере формула не говорит ровно ничего. Неудивительно: как сообщает Батмунх, «народное государство в течение трех лет существовало в форме теократической конституционной монархии».[460] Затем то же самое «народное государство» «постепенно стало выполнять функции диктатуры рабочего класса»,[461] все еще фактически не существовавшего.
Дальше — больше: «Социалистические производственные отношения примерно к 1960 году полностью победили во всех отраслях народного хозяйства» Монголии.[462] МНР, правда, еще не вступила в период строительства развитого социализма, а довольствуется [г] пока «периодом полного построения социалистического общества». Однако почему-то «центральной задачей» этого периода является лишь «завершение создания материально-технической базы социализма». Звучит точно так же, как если бы было сказано: центральной задачей полного построения дома является завершение создания его фундамента. Не менее нелепо с марксистской точки зрения звучит торжественно объявленное сообщение: ныне, через четверть века после вступления Монголии в период полного построения социализма, еще только «крепнет рабочий класс — ведущая сила монгольского общества».[463]
Очерк пути Монголии к социализму состоит не из одних нелепостей. Есть в нем вполне реальные черты: создание «партии нового типа» и как всегда замалчиваемой номенклатуры; истребление ею усомнившихся в возможности «скачка»; замена крепостного права сплошной коллективизацией; «национализация» земли, то есть переход ее в коллективную собственность номенклатуры; и, понятно, выкорчевывание любых «зарождавшихся капиталистических элементов»[464] с целью «твердо ограничить возможности зарождения из среды зажиточных слоев аратства хозяйств эксплуататорского типа».[465] Для завершения картины упомянем «официальное провозглашение на IV съезде МНРП тезиса о том, что партия в своей деятельности руководствуется учением Маркса, Энгельса, Ленина, а изучение марксизма-ленинизма является обязанностью каждого члена партии»,[466] хотя все описанное выглядит как злобная насмешка над учением Маркса и Энгельса.
Мы подробно остановились на примере второй страны социализма — Монголии потому, что он наглядно показывает: все «объяснения» того, как страна может миновать закономерные этапы своего исторического развития и очутиться сразу на его последующих этапах, — пустая болтовня. Она противоречит не только марксистской теории — это бы не беда! — но прежде всего здравому смыслу! Противоречит ему и результат. Ведь социалистическая МНР теоретически стала ныне передовой страной по сравнению с капиталистическими США, Японией, ФРГ и др. Вместе с тем очевидно, что Монголия — и сегодня отсталая страна и никакой рост поголовья верблюдов в очередную пятилетку не приближает МНР к уровню названных стран.
Как объяснить это явное противоречие? Может быть, болтовня и то, что в Монголии построен реальный социализм?
В том-то и дело, что нет. МНР действительно по всем признакам стала тогда страной реального социализма. Все на месте: правит номенклатура, на ее вершине царят директивные органы: Политбюро и Секретариат ЦК партии во главе с генеральным секретарем, на выборах в Советы разных уровней трудящиеся дружно отдают 99,9 % голосов кандидатам блока коммунистов и беспартийных, выполняются и перевыполняются народнохозяйственные планы; доблестные вооруженные силы стоят на страже мира, и неустанно бдят органы госбезопасности. Лишь по пропагандистской табели о рангах Монголии отведено было место страны, пока еще только строящей «полный социализм»; а в действительности по своей структуре она ничем не отличалась от страны развитого социализма — СССР.
Как и в России, реальный социализм в Монголии оказался налицо, но так же налицо оказалась отсталость Монголии от любой страны современного капитализма. То же относится к другим социалистическим странам третьего мира. Так уже не в сфере теорий и пропагандистских словес, а в подлинной жизни выступает намертво затянутый узел, казалось бы, неразрешимого противоречия между двумя очевидностями.
Узел мгновенно распускается, если высказать гипотезу: реальный социализм не следует за эпохой капитализма, а предшествует ей.

5. Реальный социализм — не капитализм
Предшествует? А может быть, реальный социализм просто сам является своеобразной формой капитализма? В таком случае нет нужды пересматривать широко признанную схему смены эпох в человеческой истории.
Этот весомый аргумент действительно привел к возникновению теорий, согласно которым социализм — всего лишь разновидность капитализма или его замена.
Распространено мнение, что социализм советского типа — это государственный капитализм. Действительно, роль государства при реальном социализме велика. Но ведь государство — всего лишь аппарат класса, в данном случае номенклатуры. Является ли она капиталистическим классом, выступающим через государство в качестве коллективного капиталиста? Ничто не свидетельствует об этом. Тот факт, что номенклатура присваивает прибавочный продукт, не относит ее непременно к буржуазии: так поступали все господствующие классы. А вот то, что номенклатура гонится прежде всего за властью, а не за экономической прибылью и охотно жертвует последней ради даже незначительного, вовсе не необходимого прироста своей власти, показывает: номенклатура — не капиталистический, а некий другой класс, основанный на власти, а не на собственности и соответственно действующий методом внеэкономического принуждения. Номенклатура — не «новая буржуазия», потому что она вообще не буржуазия.
Герман Ахминов выступил в 1950 году с другой теорией: социализм — это своеобразная замена капитализма для стран, отставших в своем развитии.[467] Но и эта теория вызывает возражение. Ведь социализм приводит к результатам, весьма отличным от результатов капиталистического развития: к экономике дефицита вместо экономики изобилия, к постоянному кризису недопроизводства вместо периодических кризисов перепроизводства и ко многим другим явлениям, чуждым капиталистическому обществу. Осознав это, Г. Ахминов уточнил позже свою идею: он высказал мнение, что социализм заменяет собой лишь ранний капитализм, имея в виду проводимую номенклатурой индустриализацию.[468] Однако и в такой форме теория остается неубедительной: в противоположность раннему капитализму социализм создает тяжелую промышленность для укрепления своего военного потенциала, а не для производства товаров с целью получения прибыли.
Итак, хотя реальный социализм следует за феодализмом, за которым в нормальных условиях следует капитализм, и потому заманчиво объявить этот социализм некоей особой формой капитализма, такое объяснение приходится отвергнуть. Реальный социализм действительно, а не только на словах противоположен капитализму и по самой своей структуре враждебен ему.
Реальный социализм по своей сущности не имеет ничего общего ни с предсказанным Марксом коммунистическим обществом, ни с капитализмом. Тем не менее он следует за феодализмом. Остается проверить еще одну возможность: не является ли реальный социализм продолжением феодализма в некоей специфической форме?
Такое предположение дало бы объяснение тому факту, что он возникает только в странах, достигших стадии позднего феодализма. Поддерживает эту версию и то, что при реальном социализме царит типичный для феодализма метод внеэкономического принуждения людей к труду. В пользу такой версии говорят и строго иерархическая структура общества, социальный апартеид, наличие в обществе привилегированной правящей знати — новой аристократии. Видимо, учитывая эти факторы, Милован Джилас в последнее время высказывает мнение, что реальный социализм — это «промышленный феодализм».[469] Однако он этот тезис ничем не обосновывает. Между тем обосновывать надо. В Эфиопии, Афганистане, Гренаде, Южном Йемене, Анголе, Мозамбике промышленности почти нет, да и Куба с Монголией не являются индустриальными странами, а реальный социализм в них был установлен. Почему же это промышленный феодализм?
Возникает и другой вопрос. При феодализме господствующий класс — феодалы, крупные помещики-землевладельцы. А при реальном социализме господствующий класс — политбюрократия, номенклатура. Заметим: политбюрократия, а не технократия. Конечно, в рамках феодализма класс феодалов изменялся: сначала это были родовая знать, боярство, затем — служилая знать, дворянство. Правда, экстраполяция такого развития приводит к предположению о возникновении еще более служилой формы феодального класса: чиновной правящей бюрократии. Но это экстраполяция, то есть предположение, а не реальность. Зато реальностью является одна особенность номенклатурного строя, на которой мы еще не останавливались. С поразительным упорством он претендует на то, чтобы считаться социализмом. Не может ли в этой претензии таиться след, ведущий к пониманию места номенклатуры в истории?

6. Социалистические учения
Социал-демократы — даже в тех странах, где они давно находятся у власти, — считают «демократический социализм» процессом прогрессивного развития общества, а не его устойчивым состоянием, не социально-экономической формацией. Только диктатура номенклатуры претендует на то, чтобы считаться социалистическим государством. При этом реальный социализм объявляется воплощением «многовековой мечты человечества» о справедливом социалистическом обществе.
Действительно, уже первое знакомство с историей социалистических учений поражает тем, что они начали возникать еще в глубокой древности. Идеи рабовладельческого, феодального и капиталистического обществ появились только в процессе созревания этих обществ; концепции же социалистического характера выступают в истории цивилизации как бы вне времени и пространства.
Можно ограничиться лишь самым кратким — пунктирным обзором истории социалистических идей. Можно было бы расширять его чуть ли не бесконечно. Существуют многотомные издания этой истории. Однако и они, как и сделанная выжимка из них, приводят к одному результату: социалистические идеи не связаны с какой-либо определенной эпохой; они — выражение существовавшей во все века у всех народов мечты о справедливости, всеобщем благоденствии и счастье. Эти учения отличаются от религии тем, что религия трансцендентна и видит возможность осуществления мечты о справедливости и счастье лишь в ином, потустороннем мире; социалистические же учения переносят эту возможность в наш мир и утверждают, что осуществить рай на земле и достигнуть его можно путем общественных преобразований. Эта противоположность создает объективную предпосылку для попыток замены религии социалистическими теориями.
Древность социалистических учений показывает, что они не связаны ни с пролетариатом, ни с развитием или упадком капитализма. Они были, есть и, вероятно, будут, но они не являются порождением какой-либо определенной социально-экономической формации.
Эта странная особенность отчетливо выступает в работах по истории социалистических учений независимо от отношения их авторов к идее социализма. Очень хорошо об этом свидетельствует известный коллективный труд социалистического направления «История социализма».[470]
Значит, социалистические учения не служат идеологическим выражением классовой борьбы внутри капиталистического общества и провозглашенной марксизмом исторической необходимости замены капитализма коммунистическим строем. Но ведь, как не без основания писал Маркс, «человечество ставит себе всегда только такие задачи, которые оно может разрешить, так как при ближайшем рассмотрении всегда оказывается, что сама задача возникает лишь тогда, когда материальные условия ее решения уже имеются налицо, или, по крайней мере, находятся в процессе становления».[471] Поскольку материальных условий для решения задачи свержения капиталистического господства и построения социализма явно не существовало в Древнем Китае или в средневековой Европе, возникает вопрос: что же осуществимое в разных странах и в разные эпохи содержится в социалистических учениях?
Если внимательно всмотреться в эти учения, то в них явственно прослеживаются общие черты желаемого авторами общества. Это прежде всего, конечно же, «разумное» и «справедливое», но непременно твердое управление обществом с жесткой регламентацией всей его жизни. Это, далее, обобществление, а то и прямое огосударствление всех имеющихся в обществе богатств — или же производимый администрацией их раздел между членами общества. Это, наконец, возможно более полный коллективизм в обществе; сюда относятся все идеи о совместном жилище, общности жен, общественном воспитании детей и т. п. В целом же человек рассматривается не как неповторимая индивидуальность со своей собственной судьбой, а как человеко-единица, в соответствии с регламентом работающая, веселящаяся, негодующая и производящая потомство — все это под бдительным присмотром властей предержащих.
Разумеется, нет недостатка в заверениях, что вот тут-то и наступит золотой век человечества, царство свободы, материального благоденствия и небывалого расцвета личности. Но ничто в сказанном этого не подтверждает. Наоборот, чем больше читаешь фантазий о том, как осчастливить человечество путем строгой регламентации жизни человеко-единиц, тем неотступнее впечатление: все это написано с точки зрения некоей элиты, которая сама себя причисляет отнюдь не к человеко-единицам, а к их правителям и регламентаторам, человеческое же поголовье созерцает деловитым оком животновода.
Кто же эта элита, столь четко отделенная от простых смертных? При помощи какого механизма она управляет и регламентирует? В марксистских категориях такую правящую элиту можно идентифицировать как господствующий класс общества, а механизм ее управления — как государство, поскольку дело идет явно не об экономическом, а о внеэкономическом принуждении.
Итак, сухой осадок, выпадающий из водянистых рассуждений социалистов-утопистов, таков: высоко стоящий над всей массой населения господствующий класс, детально регламентирующий человеко-единицы при помощи государства. Не будем спешить с оценкой. Может быть, это действительно делает людей счастливыми: ведь дети счастливее с воспитывающими их родителями, чем без них. Сосредоточим внимание на другом.
Идет ли речь в данном случае об определенной социально-экономической формации, о явлении такого же порядка, как феодализм или капитализм? Если да, то возникает некоторая странность в такой формации: в противоположность феодализму и капитализму остается совершенно неясным характер господствующего класса и контролируемого им государства. Странно и другое: никто заранее не планировал и не описывал феодализм и капитализм, но они сложились и существуют; напротив, социализм описывался в деталях на протяжении ряда веков, но остается спорным, возник ли он вообще.
Странности исчезают, если предположить, что социализм — не социально-экономическая формация, а просто метод управления: господствующий класс управляет всей жизнью общества через государство.[472]
Огосударствление всей политической жизни, экономики, культуры, идеологии возможно, по-видимому, в любой формации, всюду, где существует государство. Применение этого метода изменяет лицо общества, но не меняет его социальной сущности. Точнее, метод «социализма» — огосударствление накладывается на существующую формацию. Разрушает ли он ее? На этот вопрос может ответить лишь опыт истории.
Такой опыт есть. Мы говорим в данном случае не о бесплодных, всегда проваливавшихся попытках создать экспериментальные ячейки социализма, вроде оуэновских 16 колоний в Америке и 7 в Англии (наиболее известными были «Новая Гармония» в Индиане, Орбистон в Шотландии, Рахалин в Ирландии, Квинвуд в Хэмпшире).[473]
Неверно думать, будто лишь в некоторых странах реального социализма номенклатуре удалось, наконец, осуществить многовековые чаяния идеологов. История показывает, что в различных странах предпринимались довольно успешные попытки создания такого общества-муравейника. И что особенно важно: эти попытки восходят в такую историческую глубь, что опережают всех известных нам утопистов. Невольно задумываешься: не эта ли издали увиденная реальность и подтолкнула мысли авторов в русло утопического социализма?

7. «Азиатский способ производства»
Во всяком случае, эта реальность не осталась незамеченной. О существовании регламентирования, деспотически управляемых обществ писали Монтескье, Адам Смит, Джеймс Милль.
Вслед за ними обратился к этому факту и Маркс. В своей схеме развития классового общества путем следования через ряд социально-экономических формаций Маркс должен был найти место и для этих деспотий. Он нашел его в начале исторического пути человечества после возникновения классов. В «Критике политической экономии» (1859 год) Маркс четко сформулировал свою схему: «В общих чертах, азиатский, античный, феодальный и современный, буржуазный способы производства можно обозначить как прогрессивные эпохи экономической общественной формации».[474] Причину возникновения «азиатского способа производства» Маркс видел в том, что сохраняется общинная, то есть коллективная собственность на землю. Эта собственность, так и не превратившись в частную, переходит к возникшему тем временем объединению общин и, таким образом, к государству. Государство же олицетворяется деспотом, правящим при помощи своих ставленников, как мы теперь сказали бы — при помощи аппарата. Жители обращены в полную зависимость от государства, так как «государство непосредственно противостоит непосредственным производителям… в качестве земельного собственника и вместе с тем суверена».[475]
Итак, по Марксу, классовое общество знает четыре последовательно сменяющие друг друга формации — четыре способа производства: 1) азиатский, 2) античный,
3) феодальный, 4) капиталистический. Им предшествует доклассовое общество — «первобытный коммунизм», за ними следует бесклассовое общество — коммунизм, «светлое будущее всего человечества».
Хотя сказанное было справедливо представлено Марксом как итог многолетних работ, его затем обуяли сомнения.
Марксистское учение построено на классовом анализе развития общества. Естественно, что Маркс должен был прежде всего указать господствующий класс в каждой формации. Он называет четко: в античности — рабовладельцы, при феодализме — феодалы, при капитализме — капиталисты, при диктатуре пролетариата — пролетариат. И вдруг, говоря об азиатской формации, классик сбивчивой скороговоркой объявляет, что правящим классом были… деспоты или государство.
Но ведь это же бессмыслица. Деспот — не класс, государство, именно с марксистской точки зрения, — аппарат господствующего класса. Какой класс господствует при «азиатском способе производства»?
Класс этот очевиден: правящая бюрократия деспотического государства. Даже если на тонкого аналитика Маркса нашло в этом вопросе затмение, читал же он в работах своих предшественников о роли бюрократии в восточных деспотиях.[476]
Дело не в затмении. Маркс не может произнести слова «бюрократия» и предпочитает даже в «Капитале» писать бессмыслицу о «суверене» и «государстве» явно потому, что не хочет говорить о политбюрократии как господствующем классе общества.[477]
В литературе высказывается предположение, что это было следствием критики марксизма анархистами.[478] Верно, Бакунин прямо заявлял, что предусмотренная Марксом «диктатура пролетариата» на деле «порождает деспотизм, с одной стороны, и рабство — с другой» и что вообще все Марксово учение — это «фальшь, за которой прячется деспотизм правящего меньшинства». Конечно, эти дальновидные слова могли укрепить основоположников в мысли, что о классе господствующей бюрократии говорить не стоит; но дело в том, что высказаны они были уже после выхода в свет первого тома «Капитала». Нет, такой умный человек, как Маркс, не нуждался в подсказках своих критиков, чтобы догадаться: нельзя признавать, что господствующим может быть класс «управляющих», а не собственников, иначе «социализм» предстанет всего лишь как общество нового классового господства.
Добавим, что Маркс, очевидно, подметил некую загадочную связь между «азиатским способом производства» и социализмом. Иначе трудно объяснить высказанную им к концу жизни мысль о возможности прихода к социализму Индии и России на основе сохранившейся в обеих странах сельской общины, то есть на той же основе, на которой, по его мнению, сложился «азиатский способ производства».
Если такие соображения побудили теоретика Маркса к фальсификации собственной теории, то популяризатора Энгельса они повели к более радикальным выводам. В «Анти-Дюринге» и в «Происхождении семьи, частной собственности и государства» Энгельс открыто отошел от Марксовой четырехчленной схемы, объявив первым господствующим классом рабовладельцев и соответственно первой классовой формацией — рабовладельческую.
Такую же эволюцию проделал Ленин. Он отлично знал Марксову схему и цитировал четырехчленную формулу Маркса в статье для «Энциклопедии Гранат».[479] Эта статья была затем выпущена отдельной брошюрой с предисловием Ленина в 1918 году.[480] Но в своей лекции «О государстве», прочитанной всего через год, в июле 1919 года, Ленин вдруг дает другую схему. Вот она: «…вначале мы имеем общество без классов… затем — общество, основанное на рабстве, общество рабовладельческое. Через это прошла вся современная цивилизованная Европа… Через это прошло громадное большинство народов остальных частей света… За этой формой последовала в истории другая форма — крепостное право… Этот основной факт — переход общества от первобытных форм рабства к крепостничеству и, наконец, к капитализму — вы всегда должны иметь в виду…». Ленин называет в качестве «крупных периодов человеческой истории — рабовладельческий, крепостнический и капиталистический».[481]
Почему Ленин, объявивший учение Маркса догмой, ему противоречит? Потому что за год своего пребывания у власти он понял: опасно признать, что уже в далеком прошлом существовала система, в которой все было «национализировано», а господствующим классом была бюрократия.
Сталин пошел дальше: он не просто замалчивал Марксову схему, а открыто расправился с ней. В 1931 году в Москве была организована дискуссия об «азиатском способе производства». Нехитрый ее смысл состоял в выводе: хотя Маркс о таком способе производства действительно писал, но на деле это рабовладельческий строй, как и в античности. В 1938 году в упоминавшейся нами работе Сталина «О диалектическом и историческом материализме» была безоговорочно воспроизведена трехчленная схема: рабовладельческое общество, феодализм, капитализм. А чтобы забить кол в могилу Марксовой идеи о четырех формациях, в 1939 году ИМЭЛ при ЦК ВКП(б) опубликовал рукопись Маркса «Формы, предшествующие капиталистическому производству». Рукопись сумбурная, черновой набросок 1857–1858 годов, а не цитированная выше чеканная формула 1859 года. Но в этом наброске не давался перечень формаций Это и решили использовать, чтобы показать: видите, Маркс пишет о формах, предшествовавших капиталистическому производству, а азиатского и античного способов производства не называет. Доказывало это что-нибудь? Ровно ничего, так как он и рабовладельческого способа производства не называл. Больше того, Маркс и здесь как само собой разумеющееся упоминал «специфическую восточную форму»,[482] «азиатскую форму» в противоположность античной.[483] Он писал, что «азиатская форма» держится особенно цепко и долго.[484] Маркс и здесь подчеркивал, что в большинстве случаев «азиатская форма» связана с «восточным деспотизмом» и отсутствием собственности у населения.[485] Тем не менее опубликование рукописи было использовано тогдашним главой советской древней ориенталистики академиком В. В. Струве для безапелляционного заявления: «Тем самым раз навсегда кладется конец попыткам некоторых историков усмотреть у Маркса особую «азиатскую» общественно-экономическую формацию»,[486] — словно Маркс о ней ничего не писал.
Процедура живо напоминала оруэлловское описание допроса в «Министерстве любви», когда человеку показывают четыре пальца, а требуют, чтобы он увидел пять.[487] Метод и впрямь действенный: я, тогдашний московский студент-историк, до сих пор инстинктивно считаю, что, по Марксу, существовали три классовые формации, хотя точно знаю: Маркс писал, что их четыре.
Может быть, действительно были научные основания причислять «азиатский способ производства» к рабовладельческому обществу? Нет. Хотя рабы, в первую очередь государственные, имелись во всех восточных деспотиях, основная масса непосредственных производителей состояла не из них, а из псевдосвободных общинников. Деспотическое государство мобилизовывало их на работы — будь то строительство оросительных сооружений, постройка Великой Китайской стены или возведение пирамид, дворцов и храмов. Из мобилизованных общинников состояли по тогдашним временам гигантские армии восточных деспотов. Это было не рабовладение, а то «всеобщее рабство» населения, о котором писал Маркс, характеризуя «азиатский способ производства».
Так, не без благословения основоположников марксизма, «отцы» номенклатуры Ленин и Сталин разделались с «азиатским способом производства».

8. Гипотеза Виттфогеля
Немецкий историк Карл Виттфогель, глубоко разочаровавшийся в коммунизме, восполнил образовавшийся пробел в изучении «азиатского способа производства». После ряда работ, посвященных отдельным аспектам проблемы, Виттфогель опубликовал в 1957 году в США монографию «Восточный деспотизм: сравнительное исследование тотальной власти».[488] В этом интересном и хорошо сформулированном труде автор излагает следующие основные идеи.
«Азиатский способ производства» возникает не просто при наличии общин с коллективной собственностью на землю, а в тех условиях, когда эти общины вынуждены объединить свой труд для строительства крупных ирригационных сооружений. Такие общества Виттфогель именует «гидравлическими». Организация гидравлических работ и мобилизация общинников на эти работы ведут к возникновению деспотического правления. Бюрократия создающейся таким путем восточной деспотии становится господствующим классом во главе с правителем-деспотом. «Гидравлическое общество» — не рабовладельческое, ибо основную массу непосредственных производителей составляют не рабы, а общинники. Это и не феодальное общество — феодалы подчиняются монарху на определенных условиях и в определенных пределах, тогда как власть восточного деспота над его вельможами и бюрократами так же безгранична, как и над всеми другими подданными. И уж тем более «гидравлическое общество» — не капиталистическое: «восточного капитализма» как специфической формы не существует.
Автор обращает внимание на сходство реального социализма с восточной деспотией — в частности, в том, что в обеих структурах господствующим классом является правящая бюрократия. Однако Виттфогель не решается отнести реальный социализм в СССР к «азиатскому способу производства», аргументируя тем, что в соцстранах проводится индустриализация, а восточная деспотия — «агроменеджерский» строй.
Этот скороговоркой произнесенный Виттфогелем аргумент никак не может удовлетворить.
Промышленность в противоположность ремеслу — новое явление в человеческой истории; оно относится к тому же ряду изменений в технике материального производства, что и появление орудий из меди и бронзы, а затем из железа. Но ведь не вычеркивает же Виттфогель из «азиатского способа производства» архаичный Египет, пользовавшийся еще неолитическими орудиями, или государство инков, жившее в условиях бронзового века.
Виттфогель увлекается своим монокаузальным объяснением возникновения деспотий как политического следствия крупных ирригационных работ. Столкнувшись с фактом, что деспотии в ряде случаев возникали в странах, где искусственная ирригация не была центральной проблемой, а то и вовсе отсутствовала, Виттфогель старается путем сложной классификации и такие страны подтянуть к понятию «гидравлического общества». Но ведь никакая классификация не может объяснить, почему крупные гидравлические работы в Голландии и Италии не привели к созданию деспотий, а в ряде других стран деспотия возникла, хотя не было гидравлических работ.
Логика приводимого Виттфогелем материала сама подталкивает к выводу: «азиатский способ производства» возникал не только в обществах с ирригационным сельским хозяйством, это лишь частный случай. Общая же закономерность состоит в том, что тотальное огосударствление применяется для решения задач, требующих мобилизации всех сил общества. Использование этого метода — признак не прогресса, а, наоборот, тупика, из которого пытаются выйти, историческое свидетельство о бедности. И прибегнуть к методу тотального огосударствления можно в принципе всюду, где есть государство.
Чем дальше от нашего времени отстоят изучаемые эпохи, тем явственнее заметна общность в развитии человеческих обществ, даже находившихся на разных континентах и не знавших друг о друге. А на дальнем горизонте истории — в палеолите, неолите, медном и бронзовом веках — различия вообще почти незаметны: археологи четко определяют стадию развития общества, материальную культуру которого они обнаружили; но часто не знают, какому племени эта культура принадлежала. Так что и отказ Виттфогеля от монистического взгляда на историю не убеждает.
Мы видим: уже основоположники марксизма заметили в «азиатском способе производства» неприятные черты сходства с «диктатурой пролетариата», а «отцы» номенклатуры отреагировали на эту опасность, вычеркнув «азиатский способ» из числа формаций. Убедились мы и в том, что сущность «азиатского способа» состоит в применении метода тотального огосударствления, причем правящий класс — политбюрократия — регламентирует всю жизнь общества и деспотически им управляет при помощи мощной государственной машины. Идея именно такой структуры проходит красной нитью через социалистические учения, вершиной которых объявляет себя марксизм-ленинизм. И правда: при реальном социализме господствующим классом является политбюрократия — номенклатура, она регламентирует жизнь общества и управляет им через свой аппарат — государство.
Мы сказали, что метод тотального огосударствления может быть применен всюду, где есть государство, значит, и в наши дни. А не может ли быть, что реальный социализм и есть «азиатский способ производства», обосновавшийся в XX веке?

9. Общественные структуры
Поставленный вопрос надо не отбрасывать, а серьезно обдумать. Ибо не следует поддаваться ложному, хотя психологически объяснимому представлению: не может-де в наше время существовать та же система, которая была в Древнем Вавилоне. Вспомним, что еще в нашем веке жила Китайская империя, протянувшаяся прямо из эпохи царств Древнего Востока: кстати, своеобразным напоминанием об этом живом прошлом служит то, что и сегодня в Китае пишут иероглифами, как в Древнем Египте. Зачарованные научно-техническим прогрессом XX века, мы забываем, как живуче то, что с неоправданной торопливостью считается прошлым. Ставшая тривиальной фраза, что-де в наше время ход истории ускоряется, путает историю с техникой. Не надо забывать: наш век — не только век космонавтики, но и век религиозных войн в Северной Ирландии и Ливане, возрождения мусульманского фундаментализма, попыток геноцида — истребления целых народов, то есть всё, как много столетий назад.
Чем объясняется такая цепкая живучесть того, что мы привыкли относить к невозвратному историческому прошлому? Из каких глубин прорывается оно вновь и вновь на поверхность жизни современного мира? Здесь мы подошли к вопросу об общественных структурах.
Человеческое общество — сложный социальный организм. Если даже в примитивном «обществе» муравьев или пчел за кажущимся хаосом скрывается устойчивая структура, то тем более это относится к сообществу людей. Человек — столь высоко развитое существо, что он оказался в состоянии постепенно менять структуру своего общества, что, по-видимому, отсутствует у животных. Очевидно, этот новый фактор связан с тем, чем главным образом отличается человек от других живых существ: с его интеллектом и трудовой деятельностью. В результате перед человеческим обществом стали открываться новые возможности и возникли новые необходимости как в материальной, так и в духовной сфере. Это, в свою очередь, не только позволяло, но и заставляло изменять общественные структуры, приспособляя их к новым условиям.
Такая хорошо известная особенность человеческого общества не должна заслонять от нас могучую силу инерции существующих, сложившихся и обкатанных веками общественных структур. Речь идет не просто о силе инерции. Ведь эти структуры остаются в своих рамках динамичными и функционирующими. Они оказывают не только пассивное, но и активное сопротивление попытке их перестроить и тем более уничтожить. Пока эти структуры не умерли и не рассыпались, они живы и дееспособны.
Что представляют собой общественные структуры? В их основе лежит система укоренившихся в обществе отношений между управляющими и управляемыми, между всеми классами и группами общества. На этой основе возникает силовое поле, которое в жизнеспособном обществе находится в устойчивом равновесии и превращает общество в единый механизм, функционирующий под давлением сил поля. Важно подчеркнуть: речь идет не просто об экономических и политических отношениях и силах в чистом виде, а об их преломлении в сознании и тем самым в действиях людей. Ведь только действия людей придают материальным силам энергию и превращают их в фактор движения всего общества в целом.
Как видим, общественные структуры не идентичны сумме производственных отношений в марксистском толковании этого термина. Неудивительно: в действительности далеко не все общественные отношения можно свести к производственным.
Весной 1968 года я был в Ливане. Это была совершенно мирная, спокойная страна, «ближневосточная Швейцария», как ее тогда часто называли. Советский посол в Ливане Дедушкин, отправленный на приятную бейрутскую синекуру с упраздненного поста заведующего подотделом в Международном отделе ЦК КПСС, угощая меня коньяком «Наполеон», рассуждал:
«Ливан — это разъевшийся жирный червячок на Средиземном море. Они тут и с арабами друзья, и с Израилем в неплохих отношениях. Здесь, как в Швейцарии, гарантированное спокойствие. Поэтому-то в Бейруте представлены банки всего мира. Тут рискуют только, играя в рулетку в «Casino du Liban».
Через несколько лет после этого весь Ливан и, в частности, Бейрут превратились в кровавый ад, где почти невозможно было разобрать, кто с кем воюет и из-за чего. Между тем производственные отношения в стране за это время не изменились.
Маркс был прав, подчеркивая роль производительных сил и производственных отношений в жизни общества, но он ошибался, объявляя их основой всех ее аспектов.
Понятие «общественные структуры» шире понятия «производственные отношения». Последние являются лишь экономической стороной общественных структур; а есть и другие существенные стороны. Особо следует подчеркнуть то, что все материальные факторы формируют человеческое общество и его историю не автоматически, а преломившись в сознании людей и вызвав их действия. Но как индивидуальное, так и групповое сознание людей различно. Конечно, с полным основанием можно утверждать, что люди и их группы одинаково реагируют, например, на голод. Но не менее обоснованно и другое: рядовые американцы или западные европейцы рассматривают как голод и нищету то, что для жителей стран реального социализма нормальное явление, а для заключенных в советских лагерях и тюрьмах — благосостояние и даже роскошь. С подобным различием в сознании сталкиваются изумленные переселенцы из социалистических стран на Запад: они встречают здесь людей, искренне негодующих по поводу гнета государства и ограничения прав личности в западных странах, тогда как сами переселенцы все еще не могут привыкнуть к открывшейся им тут невообразимой, никогда и не снившейся свободе.
Производственные отношения — это отношения, возникающие в процессе производства, и только. Общественные структуры — это силовой скелет общества, его каркас, цементированный отношениями, взглядами и привычками огромных масс людей. Каждый знает, как трудно бывает разгладить даже складки на слежавшейся в сундуке материи. Насколько же труднее разгладить слежавшиеся за ряд прошедших веков общественные структуры!
Сказанное выше относится к любой формации, и нет оснований считать общественные структуры одной из них более устойчивыми, чем другой. Поэтому должны быть какие-то специфические причины странной долговечности «азиатской формации», которая, как феникс из пепла древних царств, то и дело выскакивает возрожденной в разных странах в разные эпохи истории — может быть, и в нашу.

10. Реакция феодальных структур
Институт государства — важный элемент структуры любого классового общества. Но роль его цепостоянна. В рамках одной формации он может претерпевать серьезные изменения. Варварское государство централизовано, но оно еще не пропитало все поры общества. Феодальная раздробленность как власть на местах восполняет этот пробел и подготовляет переход к абсолютизму. Затем под давлением частного предпринимательства государственная власть слабеет, возникают конституционные парламентские монархии и республики. Такова линия закономерности. Но в ее пределах бывают колебания мощи и масштаба государственной власти.
Тотальное огосударствление — одно из таких колебаний. Оно, как мы уже сказали, метод, применяемый для преодоления трудностей и решения сложных задач. Этот метод не связан с определенной формацией. Для его применения есть только одна предпосылка: деспотический характер государства. При наличии этой предпосылки метод тотального огосударствления может накладываться на любую формацию и в любую эпоху.
В самом деле, азиатская деспотия существовала и в царствах Древнего Востока, и в государствах восточного средневековья, да и в новое время. Что же, была это все одна и та же формация? Конечно, нет: формации сменялись, а метод оставался.
Ясно, что были какие-то причины укоренения этого метода именно в первую очередь в странах Востока. Возможно, была это сила инерции, привычка к традиции, коренившейся в истории древних царств — этой эпохи величия захиревших затем государств. Ведь и в сознании европейцев прочно осела память о величии Римской империи, и эту империю пытались копировать Карл Великий, правители «Великой Римской империи германской нации», императоры Византии, Наполеон, Муссолини.
На протяжении четверти тысячелетия татарского ига Россия была подключена к кругу восточных государств и переняла от них немало черт азиатской деспотии. Они отчетливо проявились в русском абсолютизме — особенно ярко при Иване Грозном, но и в дальнейшем, даже при европеизаторах Петре I и Екатерине II. Поэтому не надо удивляться, что эти черты вновь обнаружились в России после революции 1917 года. Удивительно было бы обратное.
Диктатура номенклатуры хотя и возникла в XX веке, но она то явление, которое Маркс назвал «азиатским способом производства». Только способ этот — действительно способ, метод, а не формация. Как и в царствах Древнего Востока или у инков Перу, этот метод «социализма», метод тотального огосударствления наложился на существовавшую там социально-экономическую формацию, на имевшиеся общественные структуры. Ничего большего этот метод не мог сделать, ибо не формация зависит от метода, а метод обслуживает формацию.
На какую формацию в России 1917 года был наложен метод огосударствления? На ту, которая там тогда существовала. Мы ее уже характеризовали: это феодальная формация. Не было в России никакой другой основы. Феодальная основа была, однако, ослаблена ударами антифеодальных революций 1905–1907 годов и февраля 1917 года, а также заметным ускорением развития капитализма в экономике страны после 1907 года. Как глубоко зашел кризис феодальных отношений в стране, показало свержение царизма в Февральской революции 1917 года.
Но феодальные структуры в России были, очевидно, еще крепки. Ответом на кризисную ситуацию явилась реакция феодальных структур. Мы уже отмечали, что к методу тотального огосударствления прибегают для решения трудных задач. К нему и прибегли для спасения феодальных структур.
Только не исторически обанкротившаяся аристократия России сделала это. Сделали другие силы, которые хотя и не хотели власти дворянства и царизма, но еще больше стремились не допустить развития России по пути капитализма и создания парламентской республики. В обстановке, когда капитализм закономерно начал побеждать феодальные структуры, борьба против капитализма и радикальная ликвидация буржуазии вели не к некоему «социализму», а к сохранению феодальных структур.
Почему этот в общем-то совершенно очевидный вывод представляется неожиданным? По двум причинам.
Первая — психологическая. Советская пропаганда твердит, что в октябре 1917 года в России произошла пролетарская революция и было построено новое, никогда еще в истории не виданное социалистическое общество. И правда: революция была, а возникшее общество действительно отличается от общества и в царской России, и в странах Запада. К тому же общество это хотя предсказаниям Маркса не соответствует, но в целом, как мы видели, сформировано в духе социалистических учений об огосударствлении. Отсюда делается заключение, что и вправду это социа-диетическое общество, может быть, и малопривлекательное, но, вероятно, прогрессивное, так как новое. В этом рассуждении, как видим, подсознательно принимается на веру, что «социализм» — это формация, причем, поскольку такой еще не было, формация будущего. Вопрос об «азиатском способе производства» вообще опускается: что вспоминать о древних восточных деспотиях! Поэтому и кажется неожиданным: при чем здесь феодальные структуры?
Вторая причина — историческая. Как же заподозрить ленинцев, профессиональных революционеров, марксистов, борцов против царизма, власти помещиков и буржуазии, в том, что они спасали феодальные устои общества?
Ответим на эти вопросы.
В октябре 1917 года после большевистского переворота правительство Ленина приняло декреты о мире и о земле. С социалистическими преобразованиями они, не имели ничего общего. Мир был нужен тогда России при любом строе, а декрет о земле осуществлял земельную программу не большевиков («социализация земли»), а эсеров — распределение земель между крестьянами, то есть типичную меру антифеодальной революции.

11. Октябрьская контрреволюция
Мы говорили в начале книги, что Октябрьская революция не была пролетарской. Добавим теперь: в ней содержался элемент продолжения антифеодальной революции. Однако этот элемент — передача земли крестьянам — оказался временным; он был ликвидирован 15 лет спустя сталинской коллективизацией сельского хозяйства. Октябрьская же революция, нанеся столь неэффективный третий удар по феодальным структурам, открыла вместе с тем эру старательного уничтожения всех капиталистических, то есть антифеодальных элементов в России. Она оказалась, таким образом, объективно не продолжением антифеодальной революции. А чем же?
Давайте решимся высказать правду: ленинский переворот 1917 года — это не «Великая Октябрьская социалистическая революция», а Октябрьская контрреволюция. Именно она явилась поворотным пунктом в истории русской антифеодальной революции. Именно после нее было сведено на нет все достигнутое в борьбе против застарелых феодальных структур в России. Как иначе, если не как контрреволюцию, можно рассматривать октябрьский переворот 1917 года, заменивший в России рождавшуюся демократию диктатурой? Разве не показали последовавшие десятилетия, что победила реакция, а не прогресс?
Через пару дней после переворота, в конце 1917 года, русская поэтесса Зинаида Гиппиус откликнулась на это событие пророческим стихотворением:
Какому дьяволу, какому псу в угоду,
Каким кромешным обуянный сном
Народ, безумствуя, убил свою свободу
И даже не убил — засёк кнутом!
Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой,
Смеются пушки, разевая рты,
И скоро в прежний хлев ты будешь загнан палкой,
Народ, не уважающий святынь.
Так и произошло.
Советские историки заунывно твердят, будто в октябре 1917 года было свергнуто некое «правительство помещиков и капиталистов». А ведь это ложь, в действительности ленинцы свергли революционное правительство двух социалистических партий: социалистов-революционеров (эсеров) и социал-демократов (меньшевиков); никакая иная партия в правительство не входила. Избранное населением страны Учредительное собрание, в котором абсолютное большинство составляли представители этих же социалистических партий, было разогнано ленинцами. Была создана тайная политическая полиция ЦК, и установлен режим государственного террора. Была ликвидирована свобода печати. Согласившиеся вначале войти в ленинское правительство левые эсеры уже через 4 месяца покинули его, а еще через три месяца демонстративно подняли восстание в Москве — как безнадежный крик протеста против наступившей реакции. Затем началась гражданская война.
Советская пропаганда представляет гражданскую войну как продолжение революции. Перекидывается мостик от ленинского лозунга «Превратить войну империалистическую в войну гражданскую» к гражданской войне в России. А ведь мостика нет. Придя к власти, Ильич трепетал перед перспективой гражданской войны. «Мы не хотим гражданской войны… Мы против гражданской войны», — твердил он.[489]
Гражданская война все-таки пришла: не как продолжение Октября, а как первое движение сопротивления против установившейся диктатуры номенклатуры. Это движение было не однородным. В нем участвовали и монархисты: могло ли быть иначе в феодальной стране? Но, судя по документам Белого движения, в нем преобладало стремление вернуть то, что было достигнуто к 1913 году. Многие в движении сопротивления хотели не реставрации абсолютизма, а дальнейшей либерализации в стране. Заметную роль играли социалисты: эсеры и меньшевики. Когда советская пропаганда изображает гражданскую войну как столкновение «сил революции» — большевиков и «сил реакции» — их противников, она лжет. Противники большевиков выступали за восстановление того, чего добилась антифеодальная революция в России, за новый созыв разогнанного Учредительного собрания, то есть за продолжение этой революции; большевики под лозунгом «диктатуры пролетариата» и «военного коммунизма» боролись за ликвидацию достигнутого антифеодальной революцией, то есть за феодальную реакцию.

12. Феодальная реакция
Мы произнесли слово «реакция». В самом деле, что общего с прогрессом имеет диктатура номенклатуры? Не надо давать сбить себя с толку якобы «марксистскими» рассуждениями, будто все, направленное против капитализма, прогрессивно. Именно Маркс и Энгельс так не рассуждали. Уже в «Манифесте Коммунистической партии» основоположники марксизма подчеркивали прогрессивность капитализма по сравнению с феодализмом и с едкой насмешкой отмежевывались от «феодального социализма».
Но написали они в этой связи следующее:
«Чтобы возбудить сочувствие, аристократия должна была сделать вид, что она уже не заботится о своих собственных интересах и составляет свой обвинительный акт против буржуазии только в интересах эксплуатируемого рабочего класса…
Аристократия размахивала нищенской сумой пролетариата как знаменем, чтобы повести за собою народ. Но всякий раз, когда он следовал за нею, он замечал на ее заду старые феодальные гербы и разбегался с громким и непочтительным хохотом».[490]
Точно таким же методом действовали и марксисты-ленинцы, только в случае своей победы они, как уже сказано, вешают замок на границу — чтобы народ не разбегался.
Капитализм в России был еще слаб: и об этом писали Маркс и Энгельс, нехотя вынужден был признать это Ленин. Однако быстрое экономическое и культурное развитие России в годы, предшествовавшие первой мировой войне, размывало феодальные структуры. Этому способствовала неумная политика царского правительства: неудачная война с Японией, отказ от столыпинской реформы, бессмысленная смена министров, распутинщина; наконец, вступление в непосильную для страны мировую войну. Не в результате деятельности «профессиональных революционеров», а в ходе ослабления феодальных структур в России были нанесены удары двух антифеодальных революций. Феодальная монархия была свергнута, к власти пришла коалиция социалистических партий, предстоял созыв Учредительного собрания для определения будущего политического строя России. В этот момент свергнуть созданное революционное левое правительство, установить диктатуру, задушить только что завоеванные свободы, ввести режим государственного террора, возродить полицейщину и цензуру и начать старательно затаптывать все элементы свободного рынка — силы, взрывающей феодализм, — какой же это прогресс? Это реакция. А затем последует сталинщина с систематическим массовым истреблением и монопольной властью консервативного класса новой аристократии — номенклатуры. Это подтверждение того факта, что в стране победила реакция. Буржуазная? Нет, буржуазия была раздавлена. Значит, феодальная реакция. Но ведь не было в среде ленинских «профессиональных революционеров» сознательного стремления поддержать шатавшиеся феодальные структуры? Конечно, не было. Однако в политике, и тем самым в истории, важны не личные мнения, а объективные результаты действий. Американская революционерка Эмма Голдман, вожделенно бросившаяся в Россию, чтобы участвовать в революции, уныло написала в своей книге «Му disillusionement in Russia» («Мое разочарование в России»): «Ленин садится на место Романовых, императорский кабинет окрещивают Советом народных комиссаров, Троцкого назначают военным министром, и рабочий становится военным генерал-губернатором Москвы. Такова, по сути, большевистская концепция революции, как ее переводят в реальную практику… В своем безумном властолюбии коммунистическое государство постаралось даже усилить и углубить те идеи и взгляды, для сокрушения которых пришла революция».[491]
Вероятно, что-то от этой объективной тяги к реставрации отражалось в подсознании ленинцев. Недаром к ним с такой легкостью стали примыкать люди из феодального лагеря. Маршал Советского Союза Тухачевский был князем, придворный сталинский писатель Алексей Толстой — графом, царский полковник Шапошников был до глубокой старости начальником советского генштаба. Граф Алексей Алексеевич Игнатьев, бывший российский военный атташе во Франции, вернулся в Москву и опубликовал затем свои мемуары «50 лет в строю». Он действительно на протяжении полустолетия делал военную карьеру так, словно никакой революции и не бывало: при царе он был полковником, при Керенском — генерал-майором, а в Советской Армии стал генерал-лейтенантом. В конце сороковых годов я бывал у него дома, в маленьком кабинете с огромной, расчерченной зигзагами фронтов военной картой на стене и выцветшей фотографией Жоффра с дарственной надписью. Граф — высокий, седоусый и веселый — гордился тем, что дом, в котором его поселили, был расположен напротив зданий ЦК партии, но большевиком он не сделался, а продолжал нести военную службу в государстве, мало отличавшемся, с его точки зрения, от царской империи.
Все эти и многие другие детали — лишь отдельные зримые проявления закономерного хода исторического процесса: от революции к реакции и затем к реставрации в несколько измененной форме. Так было с английской революцией, с Великой французской революцией, с рядом других менее драматичных революций. Так произошло и с русской революцией.
Да почему она стала бы исключением? Недоумевать надо было бы, если бы так не произошло в России. И в России действовали — не могли не действовать! — общие для разных стран закономерности развития антифеодальной революции с ее приливами и отливами, с порой весьма длительными интервалами между волнами революции, крушащими и разрушающими феодальные структуры.
Феодальная реакция после октября 1917 года была неосознанной. Однако Ленин близко подходил к ее осознанию, ибо отчетливо видел реальное положение в стране.
В соответствии с этой реальностью он оценивал характер общественных структур в России после октября 1917 года. Вот данная Лениным весной 1918 года классификация «элементов различных общественно-экономических укладов, имеющихся налицо в России»:
«1) патриархальное, т. е. в значительной степени натуральное, крестьянское хозяйство;
2) мелкое товарное производство (сюда относится большинство крестьян из тех, кто продает хлеб);
3) частнохозяйственный капитализм;
4) государственный капитализм;
5) социализм».[492]
Первый элемент относится к сохранившимся еще остаткам дофеодального уклада; второй — к феодальному укладу; третий и четвертый — к капиталистическому; пятый Ленин именует «социалистическим».
Ленин не оставляет никаких сомнений относительно того, какой элемент преобладает: «Ясное дело, что в мелкокрестьянской стране преобладает и не может не преобладать мелкобуржуазная стихия; большинство, и громадное большинство, земледельцев — мелкие товарные производители».[493] Это верно: после октябрьского переворота в Советской России преобладало феодальное мелкокрестьянское хозяйство, которое так и не начало сколько-нибудь заметно развиваться по намеченному Столыпиным пути развития капиталистических фермерских хозяйств.
Совершенно логично Ленин считал предстоящим историческим этапом не социализм, а капитализм. Только стремился он не к частновладельческому капитализму, а к государственному, то есть к применению метода огосударствления. В этом вопросе Ленин категоричен. «Государственный капитализм экономически несравненно выше, чем наша теперешняя экономика»,[494] — пишет он. «Государственный капитализм был бы гигантским шагом вперед».[495] И даже: «Государственный капитализм для нас спасение».[496]
Под «государственным капитализмом» Ленин подразумевал следующее: «В настоящее время осуществлять государственный капитализм — значит проводить в жизнь тот учет и контроль, который капиталистические классы проводили в жизнь. Мы имеем образец государственного капитализма в Германии. Мы знаем, что она оказалась выше нас».
Итак, выше Советской России и образцом для подражания была для Ленина в 1918 году кайзеровская Германия, страна с феодальной монархией, но с более развитыми, чем в России, капиталистическими отношениями. А «гигантским шагом вперед» был бы для Советской страны государственный капитализм. Так Ленин сам признает, что и после Октябрьской революции Россия по своей социально-экономической структуре — страна феодальная.
Казалось бы, стратегическая линия в такой обстановке ясна: поддержать освобождающееся от феодальной зависимости крестьянство и вместе с ним бороться против главного врага — феодальных структур. Однако Ленин неожиданно провозглашает другой лозунг: главным врагом он объявляет «мелкобуржуазную стихию», то есть крестьянство, а о феодальных структурах помалкивает. Ленин поучает: «…наш главный враг — это мелкая буржуазия, ее навыки, ее привычки, ее экономическое положение».[497] Но ведь эта «мелкая буржуазия» — подавляющее большинство населения страны. Вдобавок Ленин причисляет к врагам и собственно буржуазию, и «пресловутую «интеллигенцию»…»,[498] и даже «самых крайних революционеров».[499] Да кто же его друзья? Это некие «сознательные пролетарии».[500] А в 1918 году всех пролетариев — «сознательных» и несознательных — в России было меньше 2 % населения.
Впрочем, Ленин имел в виду даже не это ничтожное меньшинство, а совсем уж малую величину — своих «профессиональных революционеров». Эти «сознательные пролетарии» имели в своих руках лишь один инструмент — государство и соответственно лишь одно средство — принуждение. Правда, в том же 1918 году вышла в свет написанная Лениным накануне Октября книга «Государство и революция», повторяющая Марксовы тезисы об отмирании государства. Но органически присущая номенклатуре жажда монопольной власти толкала ленинцев вопреки идеологии к твердому решению использовать свой единственный инструмент — государство, чтобы и в изоляции обеспечить свою диктатуру.
Мы видим: пусть не под влиянием социалистических утопий и уж тем более не из осознанного желания возродить «азиатский способ производства», а из чисто практических соображений, но ленинцы встали на путь тотального огосударствления. Их политические расчеты опирались на ясно для них видимые феодальные структуры русского общества. Стремление же полагаться во всем на государство, то есть на характерное для феодализма внеэкономическое принуждение, и уничтожать ростки капиталистических отношений с неизбежностью привели к феодальной реакции.
Надо еще раз подчеркнуть: Ленин не хотел феодальной реакции, он серьезно задумывался над возможностью строго контролируемого развития капитализма в России — будь то в форме государственной или, позже, нэповской. Но главным оставались для него именно контроль и управление, осуществляемые политбюрократией через государство, то есть диктатура номенклатуры. По сравнению с либерализировавшимся царским режимом с конституцией, думой, многопартийной системой это была реакция — шаг назад, в глубь феодализма.
Ничего в этом не изменяет и то, что ленинцы не сознательно, а объективно поддерживали и сохраняли феодальные структуры. Правильно писал Маркс: «Как об отдельном человеке нельзя судить на основании того, что сам он о себе думает, точно так же нельзя судить о подобной эпохе переворота по ее сознанию».[501] Никакая общественно-экономическая формация не была создана сознательно — все они сложились стихийно. Это только в советском анекдоте археологи находят в пещере первобытного человека его надпись: «Да здравствует рабовладельческое общество — светлое будущее всего человечества!», в действительности люди не проявляют такой прозорливости, и общество складывается стихийно.
Сформулируем вывод.
Диктатура номенклатуры — это по социальной сущности феодальная реакция, а по методу — «азиатский способ производства». Если идентифицировать этот метод как социализм, то диктатура номенклатуры — феодальный социализм. Еще точнее, это государственно-монополистический феодализм. Но реальный социализм — не высшая ступень феодализма, а, наоборот, реакция феодальных структур общества перед лицом смертельной для них угрозы капиталистического развития, ибо повсюду в мире именно это развитие разрушает основы феодальных обществ.
Мы уже упоминали термин Джиласа: «промышленный феодализм». Вряд ли стоит так именовать диктатуру номенклатуры. Она устанавливается обычно в индустриально слаборазвитых странах. Тот факт, что эти страны участвуют затем в общем для всего нашего мира процессе индустриализации, не специфичен для реально-социалистического строя.
Однако термин, сформулированный Джиласом, может быть с пользой применен для характеристики той разновидности реального социализма, которая возникла в промышленно развитых странах. К ней и перейдем.

13. Обыкновенный фашизм
Летом 1946 года я приехал в Нюрнберг в качестве переводчика на процессе главных немецких военных преступников. Это была моя первая поездка за границу. Выросшие и воспитанные под колпаком советской пропаганды, мои коллеги и я впервые столкнулись с реальностью другого мира.
Мир этот оказался раздвоенным: с одной стороны — рождавшаяся в западных зонах оккупации новая Германия да и Америка, ощущенная нами через разговоры с американцами, их газеты, фильмы, все поразительно новое, неожиданное; с другой стороны — развертывавшаяся в материалах процесса реальность нацистского рейха, тоже нас поразившая, только не новизной, а удивительным сходством с привычной нам советской жизнью. Были, конечно, и отличия: частные предприятия, хорошие квартиры, благоустроенный быт. Но в остальном, в главном, все было у немцев при Гитлере так же, как у нас при Сталине: гениальный вождь; его ближайшие соратники; монолитная единая партия; партийные бонзы — вершители человеческих судеб; псевдопарламент; узаконенное неравенство; жесткая иерархия; свирепая политическая полиция; концентрационные лагеря; назойливая лживая пропаганда; слежка и доносы; пытки и казни; напыщенная военщина; до духоты нагнетенный национализм; принудительная идеология; социалистические и антикапиталистические лозунги; болтовня о народности — в общем, очень многое.
Сходство доходило до смешного: оказалось, что оба — Гитлер и Сталин — приказали себя именовать «величайшим полководцем всех времен» (Сталин добавил «и народов»). Зато совсем не смешно было нам тогда узнать, как Сталин, представляя Берия нацистским руководителям, пояснял: «Это — наш Гиммлер», — ведь мы читали документы и о том, что творил Гиммлер.
Очевидное сходство советского социализма с немецким национал-социализмом и подобными ему структурами в других странах, привычно называемыми фашизмом, буквально бросалось в глаза. Так возник термин «тоталитаризм» для обозначения всех таких обществ, независимо от их взаимоотношений друг с другом. Большой вклад в дело изучения этого явления XX века внесла Ханна Арендт (Hannah Arendt) своей вышедшей в 1951 году книгой «Происхождение тоталитаризма».[502]
Во второй половине 50-х годов в западной политологии повеяли новые ветры. Научное понятие «тоталитаризм» было объявлено пропагандистским порождением «холодной войны», а очевидные черты сходства между структурой нацистского и советского «социализмов» — случайными и во всяком случае поверхностными совпадениями в форме, не затрагивавшими якобы в корне различного существа обществ.
Такой вывод аргументировался в основном тем, что-де обе системы явно противоположны: одна — правая, другая — левая; нацизм, фашизм и им подобные — порождение монополистического капитализма, а советская система при всех ее досадных бюрократических недочетах — социалистическая и, следовательно, прогрессивная; и вообще все отдельные и нетипичные черты сходства были проявлением сталинизма, а он канул в безвозвратное прошлое.
Помню, с каким изумлением я читал в Москве в спецхране Ленинской библиотеки эти рассуждения западных авторов. Ведь в самом Советском Союзе все больше людей начинали серьезно задумываться над поразительным сходством систем-близнецов. Эти размышления выплеснулись наружу с показом в 1966 году документального фильма советского кинорежиссера Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм». Мне довелось встречаться с Роммом. Талантливый человек, доживавший свои последние годы (он умер в 1971 году), не захотел, видимо, остаться в истории советской кинематографии только как творец культовых фильмов «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году». Для своего, как он думал, последнего фильма Ромм подобрал из немецкой кинохроники гитлеровского времени кадры, поражавшие сходством с советской реальностью. Зал отвечал горьким смехом на показ этих кадров, сопровождаемый голосом Ромма, задумчиво читавшего свой комментарий. Рассказывали, что Ромм был вызван тогда на заседание Секретариата ЦК, где Суслов задал ему вопрос: «Михаил Ильич, почему мы вам так не нравимся?» Фильм быстро исчез с экранов, а в прессе появились рассуждения: вот-де бывают такие фильмы, что не поймешь — не то они про фашизм, не то про нас. Но поскольку такое обвинение само свидетельствовало бы о нежелательном сходстве, решено было дело не раздувать. Термин же «обыкновенный фашизм» прочно вошел тогда в обиход. Советская оккупация Чехословакии осенью 1968 года, почти совпавшая с 30-летием гитлеровской оккупации осенью 1938 года, придала этому понятию особую жизненность.
Размышления о близости между советским социализмом и фашизмом вызывались в СССР не только фильмом Ромма. Когда после разрыва Тито со Сталиным советская пропаганда объявила коммунистическую Югославию фашиствующим государством, когда то же самое произошло с полпотовской Кампучией, а о режиме Мао стали полуофициально говорить как о фашистском, люди в СССР не преминули заметить столь легкую взаимозаменяемость понятий «реальный социализм» и «фашизм».
Номенклатурное начальство понимало, что чем детальнее рассматривать структуру и функционирование нацистского режима, тем явственнее будет становиться сходство. Поэтому, несмотря на всю антифашистскую риторику, в СССР почти не было опубликовано исследований о национал-социализме. Между тем материала гитлеровских трофейных архивов было в СССР предостаточно; не считая той немалой части, которую наглухо запрятали в архивы органов госбезопасности, немецкими материалами были заполнены Историко-дипломатический архив МИД СССР в Москве и Военно-исторический архив в Серпухове. Один из моих университетских учителей, профессор-германист Зильберфарб пытался создать в Московском университете Центр документации по истории германского империализма и фашизма: это не было разрешено.
Если и номенклатура, и ее подданные видят сходство между реальным социализмом и национал-социализмом, почему же это сходство не устранят? Именно потому, что оно не внешнее, а глубинное. Если бы содержание было разным и только отдельные формы случайно оказались бы схожими, их можно было бы безболезненно изменить. Нельзя их изменить, только если сходство формы является органическим выражением общности самого существа обоих режимов. Прав марксизм, констатируя, что форма неотделима от содержания и является формой данного содержания.
Конечно, можно скопировать форму: Венера Милосская изваяна из мрамора, но ее можно отлить в бронзе или вылепить из глины. Однако ведь Муссолини или Гитлер не копировали преднамеренно большевистский режим: этим занимаются приходящие к власти коммунисты, а не фашистские вожди. Последних сходство их режимов с большевистским тоже, наверное, весьма смущало, но и они побороть это сходство не могли: оно было органическим.
Нет, не выдерживает критики утверждение, будто никакого тоталитаризма нет. Можно называть общества и политбюрократические диктатуры XX века тоталитаризмом, социализмом, обыкновенным фашизмом — как угодно. Важно то, что все эти общества составляют единую группу, противостоящую современному обществу парламентской демократии.
Явственно выкристаллизовывались основные черты тоталитаризма, по которым можно безошибочно идентифицировать тоталитарное общество.
Главная черта — это возникновение в обществе нового господствующего класса — номенклатуры, то есть политбюрократии, обладающей монополией власти во всех сферах общественной жизни. Этот класс старается сохранить в тайне не только свою структуру и привилегии, но и самое свое существование.
Внешним признаком возникновения номенклатуры служит создание партии нового типа; сердцевина номенклатуры выступает в форме политического аппарата этой партии.
Соответственно устанавливается однопартийная система, при которой просто есть только одна партия или же формально существующие другие партии являются лишь марионетками аппарата правящей партии.
Государство становится главным аппаратом классовой диктатуры номенклатуры. Все решения государства лишь повторяют ее решения и указания; на все ключевые посты в государственных органах, а также в профсоюзных, кооперативных, общественных и других организациях назначаются партаппаратом номенклатурные чины. Это диктатура номенклатуры.
На этой основе возникают более мелкие, но тоже характерные черты — от вождя, окруженного культом личности, тайной полиции и лагерей вплоть до искусства «социалистического реализма».

14. промышленный феодализм
Значит, нет никакой разницы между тоталитарными обществами? Конечно, есть, как есть разница и между обществами плюралистическими. Даже между странами — участницами Варшавского Договора и СЭВ всегда были различия, а если добавить сюда социалистические страны, не вошедшие в советский блок, — Китай, Югославию, Албанию, Северную Корею, то различия бросаются в глаза.
Теперь мы привыкли к этому. А в 30–40-х годах, когда ленинистская разновидность тоталитаризма была только в СССР и его подопечной Монголии, еще казался убедительным тезис, будто немецкий национал-социализм и итальянский фашизм являют собой некую противоположность строю в Советском Союзе. Между тем никакой противоположности не было.
А различие было. Конечно, национал-социализм и фашизм тоже не были идентичными, даже идеология у них была разной; вначале была между ними вражда, чуть не приведшая их в 1936 году к военному столкновению. Однако в целом они действительно составляли в рамках тоталитаризма группу, отличную от СССР и последовавших по его пути стран. Только сущность этого отличия состояла не в отношении к марксизму, а в уровне развития. Германия и Италия были промышленно развитыми странами. Соответственно фашистская и нацистская номенклатуры не стали убивать курицу, несшую золотые яйца военно-промышленному комплексу: они не стали отнимать предприятия у владельцев, а удовольствовались своим полным контролем над экономикой. В этом смысле к национал-социализму и фашизму действительно можно применить термин «промышленный феодализм».
Все-таки феодализм? В Германии и Италии? Да, именно там. Не будем забывать, что эти две страны превратились в национальные государства только во второй половине прошлого века. Значит, всего лишь 120 лет назад они преодолели структуру периода феодальной раздробленности, и не легко, а по формуле Бисмарка — «железом и кровью». Психологически она и поныне не исчезла. Германия — федеративное государство: в каждой ее земле — свой диалект, малопонятный для немцев из других земель; по давней традиции обитателям каждой земли приписывают свой особый «земельный» характер; все еще существует понятие «ганзейские города» (Гамбург, Любек, Бремен). Очень сходно и в Италии. Живыми памятниками средневековья остались в Италии государства Ватикан и Сан-Марино, а в германских странах — княжество Лихтенштейн.
Насколько и здесь хронологически близки времена феодальных порядков, напомнило мне празднование 80-летия одного из моих немецких знакомых. В речи на банкете его сын сказал: «Когда ты родился, мир здесь выглядел еще иначе. Всюду правили императоры, короли, князья, как много веков назад. Именно твое поколение пережило нелегкий переход к современному миру».
Естественно, что этому переходу и здесь — в Германии и Италии — сопротивлялись феодальные структуры. И здесь на время восторжествовала реакция этих структур. Сначала в Италии, формально оказавшейся в лагере победителей первой мировой войны, а фактически до крайности ослабленной. Затем в Германии, где Веймарская республика была ненамного прочнее республики Керенского в России 1917 года; экономический кризис 1929–1930 годов подорвал ее последние силы.
Феодальная реакция выступила и в Западной Европе в форме тоталитаризма, только не коммунистического интернационалистского, а националистического. Это различие, производившее впечатление в 20–30-е годы, постепенно сглаживалось: сталинская номенклатура все больше отходила от ленинского интернационализма к русской великодержавности, а оккупация значительной части Западной Европы и союз с другими государствами «оси» ограничивали радикальный шовинизм гитлеровцев. Экстраполируем эти сближающиеся линии. Такая экстраполяция дает все основания высказать предположение: если бы не было второй мировой войны, сходство между режимами в СССР, германском рейхе и фашистской Италии было бы сейчас еще более очевидным. Это одно и то же явление, реакция отживающих, но еще живучих феодальных структур на наступление современного мира.
Почему мы не сознаем, что тоталитаризм — это прорыв феодального прошлого в наше время? Потому что многие люди, в том числе на Западе, привыкли к непрестанному повторению, будто мы живем в эпоху «позднего капитализма», на смену которому идет-де светлое будущее — социализм. Этим прожужжали все уши, и люди забывают, что жужжание это продолжается с давних времен. Почти полтора века назад Маркс и Энгельс в «Манифесте Коммунистической партии» поучали, что «буржуазия неспособна оставаться долее господствующим классом общества… Общество не может более жить под ее властью, т. е. ее жизнь несовместима более с обществом… Таким образом, в буржуазном обществе прошлое господствует над настоящим».[503]
Более 65 лет назад, в июле 1919 года, Ленин прорицал: «…Этот июль — последний тяжелый июль, а следующий июль мы встретим победой международной Советской республики, — и эта победа будет полная и неотъемлемая»[504]. Вот такую и ей подобную болтовню люди принимают всерьез и привыкают к ней.
А на деле прав Карл Маркс, только не в крикливой мелодекламации «Манифеста…», а в своем произведении зрелых лет, где он излагал, как сам подчеркивал, «результат добросовестных и долголетних исследований». Процитируем еще раз слова из предисловия Маркса «К критике политической экономии»: «Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые, высшие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в лоне самого старого общества».[505]
Проблема нашего времени состоит не в том, что капиталистическая формация уже исчерпала себя, а в том, что феодальная формация еще не полностью исчерпала все возможности продлить свое существование. И она делает это, выступая в форме тоталитаризма — этой «восточной деспотии» нашего времени: реального социализма, национал-социализма, фашизма, классовой диктатуры политбюрократии — номенклатуры. Все это и есть «обыкновенный фашизм», реакция отмирающих феодальных структур, которая болтает о «светлом будущем», а олицетворяет мрачное прошлое человечества.

15. Историческая ошибка левых
Идентичность реал-социализма, национал-социализма и иных разновидностей «обыкновенного фашизма» достаточно очевидна. Почему же приходится о ней писать как о чем-то новом? Только потому, что в определенных кругах Запада принято или игнорировать, или же без каких-либо серьезных аргументов отвергать эту очевидность. Речь идет не о коммунистах — их позиция известна и неудивительна, а о настоящих левых и не в последнюю очередь — о социал-демократах.
Хочу сразу подчеркнуть: я отнюдь не намерен нападать на социал-демократию. Она сыграла важную роль в создании современного западного общества. Демократическим социалистом был и мой отец, памяти которого я посвящаю эту книгу. В 1917 году он был председателем Совета и Городской думы в своем городе — Туле, и теперь, спустя семь десятилетий, я с интересом читаю о его деятельности в те бурные месяцы.[506]
Именно поэтому я и отвлекаюсь здесь от своей темы, чтобы без обиняков сказать социал-демократам и другим левым об их ошибке в подходе к диктатуре номенклатуры.
Историческая ошибка левых состоит в том, что они считают ленинские партии и устанавливаемые ими диктатуры левыми. А в действительности они не левые.
Верно: большевики, а затем и другие компартии отпочковались от социал-демократических партий в качестве их радикального крыла. С самого начала они твердят, будто они и есть левые, а все остальные, включая, разумеется, социал-демократов, — правые различных степеней. К претензии ленинцев и сталинцев на то, что они-де — полюс левизны, привыкли все, даже их противники. Так возникла упомянутая выше версия, будто бывает тоталитаризм правый, а бывает и левый. К правому относят национал-социалистов, фашистов и т. п., а к левому — коммунистов.
Между тем никаких оснований для такой версии нет. Да, гитлеровское движение было антимарксистским, но это не доказательство, что оно правое. Мы уже отмечали, что Ленин, хотя и провозглашал марксизм догмой, но в ряде важных вопросов занял антимарксистскую позицию; ни то, ни другое не свидетельствует о «его левизне. Да он и прямо выступал против «детской болезни левизны в коммунизме».
В качестве первого аргумента в пользу того, что национал-социалисты были правыми, ссылаются на финансовую поддержку их партии крупным капиталистом Фрицем Тиссеном. Но партию большевиков финансировал крупный московский капиталист Савва Морозов, а в годы первой мировой войны — германский генеральный штаб; немалые суммы поступали также от ограбления банков, так называемых «экспроприаций». Что тут «левого»?
Как второй аргумент приводится тот факт, что фашизм и национал-социализм сохранили рыночное хозяйство в Италии, Германии и оккупированных ими странах. Мы уже сказали о причине такого курса: фашистско-нацистская партбюрократия хотела использовать немедленно наличие развитого промышленного производства, а не экспериментировать. Контроль же над экономикой был в руках их государства. Но ведь и Ленин после экономической катастрофы «военного коммунизма» взял аналогичный курс, провозгласив в марте 1921 года нэп — возрождение рыночного хозяйства при сохранении, как тогда говорилось, «командных высот» в руках Советского государства. Да, несколько лет спустя нэп был ликвидирован Сталиным. Но мы не знаем, какую экономическую политику повел бы Гитлер, если бы не начал войну через 6 лет после своего прихода к власти. А в ходе войны гитлеровское руководство ничего не меняло в экономике — даже не распустило колхозы на оккупированной вермахтом советской территории. Те, кто принял коминтерновский тезис, будто национал-социалистическое правительство было марионеткой немецких капиталистов, должны ответить на вопрос: почему же тогда эти капиталисты обязаны были выполнять 4-летний экономический план гитлеровского правительства, а не наоборот?
Партия Гитлера называлась «Национал-социалистическая немецкая рабочая партия»; ее провозглашенной целью было построение «немецкого социализма», то есть, выражаясь сталинскими словами, «социализма в одной, отдельно взятой стране», Германии. Партия вела пропаганду против «плутократов». В чем же тут принципиальное отличие от ленинской партии, которое заставило бы одну отнести к правым, а другую — к левым?
Может быть, в корне различен был социальный состав НСДАП и КПСС? Нет. В обеих «рабочих» партиях руководство было с самого начала поставлено перед проблемой недостаточного притока рабочих в партию и никогда не было в состоянии решить эту проблему.[507] Это относится и к другим партиям «нового типа». Так, в правившей в ГДР партии СЕПГ немногим больше 1/3 составляли рабочие с производства, а среди покинувших партию — почти 80 % были рабочими.[508] Взглянем на социальное происхождение вождей партии. Ленин был дворянином и интеллигентом. Гитлер — сыном мелкого чиновника, рабочим, солдатом. А их соратники? Троцкий происходил из богатой семьи. Жена Ленина Крупская была дворянкой. Так что большевистские вожди стояли на социальной лестнице выше Геринга, Гесса, Геббельса. Неверно делать отсюда вывод о том, что большевистское руководство было правым, а нацистское — левым, но обратный вывод тоже неверен. Просто между КПСС и НСДАП не было разницы по социальному составу — ни в партии, ни в номенклатурной верхушке.
С какой точки зрения ни подойти, нет признаков того, что ленинцы и сталинцы — левые, а гитлеровцы и муссолиниевцы — правые. Они одинаковы.
Если они не левые, то что же: и те и другие — правые? Тоже нет. Левые, правые, центр — все это политические категории плюралистического общества. А в классическом тоталитарном обществе ни левых, ни правых, ни центристов нет. Есть только «генеральная линия» господствующего класса — политбюрократии; все несогласные с ней считаются преступниками и подвергаются каре. Так обстояло дело в СССР и других странах реального социализма до начала кризисов их режимов, так было при национал-социализме и прочих разновидностях «обыкновенного фашизма».
Характерно, что деление на левых и правых в советском обществе наметилось сразу после того, как при Горбачеве в этом обществе возникли элементы плюрализма, то есть отхода от тоталитарной системы.
Партии фашистов, коммунистов, национал-социалистов не левые и не правые — они тоталитарные, иными словами, они попросту хотят власти. Только не той, по их мнению, жалкой власти — с оглядкой на конституцию, законы, парламент, свободную прессу, профсоюзы, которую на время, от выборов до выборов, получают государственные деятели парламентских демократий. Тоталитаристы хотят тотальной, диктаторской власти, не заискивающей перед капризными избирателями, а управляющей покорными подданными. В этом причина откровенного презрения Ленина и других тоталитаристов к «буржуазной демократии» и «парламентскому кретинизму», отсюда их желание не делать карьеру в плюралистической системе, а сломать эту систему и заменить ее «диктатурой пролетариата» или «принципом фюрерства».
Пока тоталитарные партии действуют в условиях плюрализма, они прикидываются левыми, рабочими партиями. Но это мимикрия, основанная на расчете, что рабочих можно будет использовать для захвата власти, в деле же свержения существующего строя поддержку можно найти именно в левых, а не в правых кругах. На словах они и после захвата власти и установления своей диктатуры продолжают числиться «левыми» и «революционерами», борющимися против «старого мира». Но на деле тоталитарная диктатура политбюрократического класса является более суровой и действительно более тотальной, чем военная диктатура правого толка, хотя, конечно, и такие диктатуры грубо нарушают права человека и должны сойти с исторической арены.
С проблемой западных левых, оказавшихся в СССР не в качестве туристов или членов делегаций, а в качестве постоянных жителей, мне довелось соприкоснуться. Одним из них был Владимир Дмитриевич Казакевич, дворянин, который, будучи эмигрантом в США, возненавидел «американский империализм», сотрудничал в просоветской русскоязычной газете и в конце 40-х годов вернулся в СССР вместе со своей женой — американкой Эмили. Впервые я его увидел тогда же, у Гульянца, заведующего отделом печати США в Советском Информбюро. Одетый в модный американский костюм, Казакевич весело иронизировал по поводу американских порядков, а Гульянц с парой своих сотрудников похохатывали, с завистью глядя на соотечественника, которому посчастливилось более четверти века прожить в США. Через 8 лет я снова его встретил: мы оба работали в Институте мировой экономики и международных отношений АН СССР. Казакевич поблек, обносился и над США уже не смеялся. Он жаловался мне: «Я всегда был левым. В Америке я мог показать это в своих статьях и докладах. А вот как здесь показать свою левизну?» И правда, это было невозможно. Он пытался переломить себя, подладиться, написал в стенгазету статью с призывом повышать трудовую дисциплину в институте. Но ткань тоталитарного общества неумолимо выталкивала Казакевича. С ним предпочитали не иметь дела: бывший эмигрант, жил в США, жена американка, — лучше держаться от них подальше. Да и сам он внутренне все больше тяготел не к русским, а к выходцам с Запада: бывшим советским шпионам Маклину, Берджесу, безымянному американцу, который работал у нас в институте под псевдонимом Стюарт Смит. Их объединяла ностальгия по брошенному, прежде столь ненавистному, а теперь манящему, но уже недосягаемому миру.
Другой случай из того же института. К нам был прислан американский ученый по имени Морис Галперин. И он был в США левым, просоветским. Больше того, Галперин мне прямо сказал: «Я не могу вернуться в США, против меня там возбуждено дело о шпионаже». Этот вообще не смог вытерпеть жизни в Советском Союзе и добился того, что его отправили на Кубу. «Какая здесь всюду отсталость, — говорил он мне. — На что похожи здешние институты! Масса людей, а никаких возможностей серьезной работы. Нет, в Америке иначе!» Не знаю, как сложилась его судьба: остался он на Кубе или сумел вернуться в США.
Ничто не излечивает так радикально от симпатий к обществу реального социализма, как жизнь в нем.
И, конечно, ни в каком случае социал-демократы не смогли бы оставаться в этом обществе социал-демократами. Во всех без исключения странах, где устанавливалась диктатура номенклатуры, социал-демократические партии были ликвидированы: или путем прямого запрета партий и физического истребления демократических социалистов, как в СССР, или же путем поглощения социалистических партий коммунистическими, как в ГДР, Польше.
Номенклатура считала и считает демократических социалистов врагами. Не скрывал этого Ленин; Сталин объявил социал-демократов «социал-фашистами», которых надо разгромить даже прежде, чем собственно фашистов. Враждебность номенклатуры к демократическим социалистам не ослабла и в послесталинские времена. Важным доводом в пользу военной интервенции в Венгрии в 1956 году послужило воссоздание там социал-демократической партии во главе с Анной Кетли. В конце 1984 года во Франции были опубликованы сделанные членом политбюро французской компартии Жаном Канапа записи бесед между руководством КПСС (Брежнев, Суслов, Пономарев) и ФКП в связи с событиями в Чехословакии 1968 года. Брежнев прямо объяснил французам, что «опасность для социализма» в дубчековской Чехословакии состояла в «возможности превращения КПЧ в социал-демократическую, т. е. буржуазную партию».[509] Именно это рассматривалось как основание для военного вторжения. Брежнев заявил генеральному секретарю ЦК ФКП Вальдеку Роше: «Мы сделаем все, чтобы избежать крайних мер. Но если события будут развиваться в том же направлении и съезд (КПЧ. — М. В.) выльется в «мирную» контрреволюцию, превращающую КПЧ в социал-демократическую партию и ликвидирующую социалистические завоевания, тогда…»[510] Мы знаем, что он имел в виду.
Таково подлинное отношение тоталитарных «социалистов» к социал-демократическим партиям. Таково же оно и к каждому отдельному члену этих партий. Бесчисленны примеры расправы номенклатурных режимов с демократическими социалистами, как только эти режимы в них не нуждаются. Каждому социал-демократу я посоветовал бы прочитать книгу самиздата воспоминаний Екатерины Олицкой о ее многолетних скитаниях по советским тюрьмам и лагерям[511] только за то, что она была социалисткой.
Историческая ошибка западных левых по отношению к режиму номенклатуры полна драматизма. Она то и дело ставит левых в незавидное положение адвокатов номенклатурной реакции. Это не приносит левым на Западе никаких лавров сегодня и грозит лечь на них тяжелым грузом в будущем.

16. Проверка решения задачи
Наш учитель физики в школе советовал всегда проверять решение физической задачи путем прикидки: разумен полученный ответ или нет? Проверим по этому методу наши выводы и в данном случае.
Какая система была в России при Николае II? Феодальная. А через 8 месяцев после его отречения? Та же самая: так быстро социальные системы не меняются. Какая система сменяет феодальную? Капиталистическая. Боролись большевики за победу капитализма? Наоборот, они боролись за поражение капитализма. Значит, большевики боролись объективно за сохранение феодальной системы? Выходит так. Победили большевики в этой борьбе? Победили. Значит, обоснованно предположение, что при большевиках феодальная система сохранилась? Да. Какая система, по советской идеологии, должна прийти на смену капитализму? После краткого переходного периода диктатуры пролетариата — реальный социализм как длительная эпоха истории. Предусматривает учение Маркса установление такой формации? Нет. А создание «общенародного государства» после диктатуры пролетариата? Тоже нет. Значит, советская пропаганда молчаливо признает, что в итоге Октябрьской революции возникли общество и государство, противоречащие предсказаниям Маркса? Выходит так. Можно высказать гипотезу, что за этими названиями скрывается другой — или феодальный, или капиталистический — строй? Можно. Какой формой принуждения характеризуются феодализм и капитализм? Феодализм — внеэкономическим принуждением, капитализм — экономическим. А какое принуждение существует при реальном социализме? Внеэкономическое, как при феодализме. Значит, возможно, что за реальным социализмом скрывается скорее всего феодализм? Получается так. Но ведь «профессиональные революционеры» Ленина не ставили себе сознательно задачу цементировать феодальные структуры? Нет. А ставили себе люди в прошедшие века сознательно задачу создать или цементировать ту или иную формацию? Тоже нет. Значит, отсутствие осознанной цели поддержать феодализм против развивающегося в стране капитализма еще не доказывает, что этого не было сделано? Не доказывает. А как надо было в этой ситуации поступить, чтобы поддержать феодализм? Устранить развивающийся капитализм. Поступили так большевики? Да. Но ведь при феодализме должен быть феодальный господствующий класс? Должен. Состоит он обязательно из рыцарей или помещиков? Да, если феодалы мало зависят от центральной власти. А если существует мощное централизованное государство, как в восточных деспотиях? Тогда господствующий класс состоит из правящих именем монарха бюрократов, которые эксплуатируют непосредственных производителей через аппарат государства. Какой класс правит в Советском Союзе и в других странах реального социализма? Класс политбюрократии — номенклатура, то есть тот класс, который логически и должен править при государственно-монополистическом феодализме? Да, именно тот.
Логическая проверка показывает: всё сходится, ошибки в решении задачи не видно. Диктатура номенклатуры — это реакция феодальных структур, расшатанных капитализмом, но пытающихся спастись методом тотального огосударствления. «Реальный социализм» — это государственно-монополистический феодализм.

17. Древний «Новый класс»
Мы констатировали: социализм — не формация, а метод. Но важно понять и другое: этот метод связан не с, существованием какой-либо определенной формации, а с существованием государства. Этим и объясняется загадочный, на первый взгляд, феномен возникновения бюрократических деспотий с господствующим классом политбюрократии в различных странах в совершенно разные эпохи. Поскольку государство существует и сейчас, так же как существовало на Древнем Востоке, метод этот применим сегодня так же, как и тогда, тысячелетия назад. Использованию государства для тотального порабощения общества положена только одна граница: замена деспотического государства демократическим, то есть таким, руководящие органы которого свободно избираются населением и следовательно от него зависят.
Так что не надо поддаваться предрассудку, что не может-де возникнуть в наши дни такой же порядок правления, как во времена фараонов. Вполне может, и ступенчатая пирамида с мумией Ленина в Москве служит лишь наглядным напоминанием о такой возможности. Разумеется, как и всё в истории, метод бюрократической деспотии окрашивается колоритом эпохи и страны, в результате чего возникает впечатление различия. Но оно ложно: отбросив колорит, проанализируйте метод — и убедитесь, что он один — и в Древней Ассирии 25 веков назад, и в государстве инков Перу пять веков назад, и в Советском Союзе в нашем веке.
Понимание сущности феномена, которому Маркс стыдливо дал название «азиатский способ производства», важно, может быть, в первую очередь потому, что оно освобождает нас от нелогичной картины некоего раздвоения исторического пути развития человечества на первом этапе классового общества — на застойный деспотичный Восток и динамичный индивидуалистический Запад. Пример Японии показывает, что страны Востока могут быть чрезвычайно динамичными в своем развитии; пример Сингапура и Гонконга свидетельствует о том, что даже колониальный статус не может подавить подобный динамизм. То, что многие страны Востока живут веками в условиях застойности и деспотизма, вовсе не показатель врожденности таких черт. Скорее наоборот: эти черты ряда восточных обществ — не причина, а логическое следствие векового применения там метода тотального огосударствления общества и правления политбюрократии. Ибо применение этого метода, создавая в момент перехода к нему впечатление скачка, ведет затем с неизбежностью к болотной застойности в обществе, монопольно управляемом деспотической бюрократией. Помню, как один вдумчивый дипломат из страны третьего мира удачно сравнил метод реального социализма с автомашиной, у которой есть только первая скорость.
Пока не доказано противное, есть все основания считать, что общая линия развития человеческого общества едина для всех народов, независимо от места их поселения на нашей планете. Природные условия и ряд других факторов придают неповторимый колорит каждому обществу и могут благоприятствовать применению тех или иных методов, но они не способны изменить закономерные этапы в жизни общества точно так же, как и в жизни отдельного человека. Подобно человеку, общество может погибнуть уже в детстве, но это не отменяет закономерности, что за детством следует юность, затем молодость, зрелость и, наконец, приходит старость, неизменно завершающаяся смертью. Обстоятельства жизни и смерти различны, этапы жизненного пути одинаковы.
Социально-экономические формации во всех обществах — на Западе и на Востоке, на Севере и на Юге — сменяют одна другую в строго определенной последовательности. Пусть неточны и поэтому не очень удачны их марксистские названия: рабовладельческая, феодальная и капиталистическая формации, дело не в названиях, а в сущности. Сущность же действительно состоит в поэтапном переходе от внеэкономического к экономическому принуждению. В первой («рабовладельческой») формации основную массу непосредственных производителей составляют полностью зависимые и бесправные люди (называются ли они прямо рабами или существует «всеобщее рабство»); во второй («феодальной») формации — это полусвободные люди, имеющие определенные права; в третьей («капиталистической») — это свободные и полноправные люди, которые по вольному найму трудятся, чтобы заработать себе на жизнь.
Линейная экстраполяция указывает, казалось бы, на общество будущего как на систему, при которой свободные и полноправные люди не будут вообще нуждаться в работе. Возможно, что наступающая компьютерная эра и сделает такое осуществимым. Только не стоит пускаться в столь радостные прогнозы: ведь линейная экстраполяция через детство, юность и молодость вряд ли предсказала бы человеку старость и смерть, тем не менее жизнь кончается именно этим.
Метод тотального огосударствления накладывается на формацию. Не ущемляя ее сущности, он меняет характер процесса принятия решений: этот процесс концентрируется в руках господствующей политбюрократии, использующей механизм государства для полного контроля над всеми сферами жизни общества. Превратившаяся в господствующий класс политбюрократия осуществляет от имени суверена тотальное управление, но осуществляет его в условиях данной формации и, следовательно, в определяемой этими условиями форме.
Маркс побоялся признать, что «азиатская формация» — не азиатская и, главное, не формация, а метод тотального огосударствления, то есть как раз метод, пропагандировавшийся социалистическими утопиями. Чтобы избежать признания этого факта, Маркс предпочел даже отойти от своего взгляда на историю как на единый путь развития всего человечества и провозгласил раздвоение на «азиатский» и «античный» способы производства. Затем Ленин и Сталин вообще изъяли «азиатский способ производства» из марксистского учения: они поняли, что реальный социализм оказался лишь одним из случаев возникновения «азиатского способа производства», то есть применения метода тотального огосударствления на основе существующей формации.
Как всегда при применении этого метода, господствующим классом при реальном социализме оказалась политбюрократия, в данном случае назвавшая себя номенклатурой.
В начале главы мы поставили вопрос: новый ли класс номенклатура? Вот мы и пришли к ответу. Конкретно номенклатура — класс новый, возникший в нашем веке. Но по сути своей это очень древний класс, который уже многократно создавался в разные эпохи в качестве господствующего класса там, где применялись метод тотального управления обществом и его эксплуатация силой государства.

18. Будущее номенклатуры
Антиноменклатурные революции в Восточной Европе поставили этот вопрос в практическую плоскость.
В предшествующей главе мы отметили быстрое паразитарное перерождение, то есть старение класса номенклатуры. Старость — последний этап жизни всякого организма, в том числе социального. Значит, историческая продолжительность жизни номенклатуры уже невелика.
Невелика она, разумеется, в историческом масштабе. Смешно повторять наивные прогнозы 1917–1919 годов о том, что большевистская диктатура падет через пару недель или месяцев. Но не следует бросаться и в противоположную крайность: соглашаться с пропагандой номенклатуры, что царствию ее не будет конца. Всему на свете бывает конец, не увернуться от него и номенклатуре.
Как всегда, к этому концу ведут два пути: эволюционный и революционный.
Эволюционный путь — это перерастание диктатуры номенклатуры в посленоменклатурный строй, то есть либерализация политического режима в стране, становление современной рыночной системы хозяйствования с тремя секторами — частным, кооперативным и государственным, отказ от колхозно-совхозной барщины и переход к современному машинизированному фермерскому сельскому хозяйству.
Это путь, не связанный с материальными и человеческими жертвами. Однако такой наиболее предпочтительный путь, к сожалению, не гарантирован. Мои номенклатурные читатели согласятся, что ни они сами, ни их руководство не готовы пойти по этому пути, а полагаются на силу. Следовательно, необходимо рассмотреть варианты, при которых номенклатуре придется встретиться с силой..
Не стоит фантазировать сейчас о том, как именно это произойдет; действительный ход событий наверняка окажется несколько иным, и сегодняшние предсказания будут потом читать со снисходительной улыбкой. Но одно можно сказать уже сегодня. Народные революции приходят, не спрашивая советов постороннего наблюдателя. Они приходят в отчаянии, в гневе, как стихийный взрыв. Рассуждать о том, что желательно, а что нет, — бесполезное занятие.
Самым кровопролитным и разрушительным путем к устранению диктатуры номенклатуры была бы война. Будет она? Пока у обеих сторон существует способность ко второму удару, ядерная война — самоубийство. Как номенклатурные политбюрократы, так и западные политики — отнюдь не камикадзе, поэтому ядерной войны не будет, как не было химической и бактериологической войны, несмотря на наличие соответствующего оружия. Но мировая война с применением обычных видов вооружения возможна.
Соотношение сил в таком конфликте убеждает, что он неминуемо окончился бы поражением Советского Союза. Хотя СССР, несомненно располагает большой военной мощью, ни этой мощи, ни ресурсов страны не хватит, чтобы победить в войне против Западной Европы и Америки при необходимости держать значительные силы на Дальнем Востоке.
Но не надо этим успокаиваться. Задача в том, чтобы не допустить такого развития событий. Этого можно добиться только одним способом: подтолкнуть номенклатуру к пути мирной эволюции. Поскольку уговорить ее не удастся, надо создать ситуацию, в которой собственные эгоистические интересы номенклатуры заставили бы ее предпочесть мирный путь как наименьшее зло в необратимом историческом процессе своего ухода от власти. И правда: номенклатурщикам намного приятнее будет уехать к своим заблаговременно вывезенным капиталам в Швейцарию, нежели оказаться во власти толпы своих освободившихся подданных. Будем надеяться, что номенклатура сделает разумный выбор.

19. После номенклатуры — свобода
Нужно ли надеяться? Не станет ли в России после ухода номенклатуры еще хуже: гражданская война, анархия, терроризм, хаос и одичание, и в итоге — новая диктатура? Не станут ли люди с ностальгией вспоминать о временах правления номенклатуры, как вспоминали в годы моего детства о царских временах?
Все тоталитарные режимы стараются создать такое представление и у своих подданных, и за границей. Они запугивают не только туманной угрозой, что, как говаривал Троцкий, уходя, хлопнут дверью, но главное — тем якобы хаосом, который-де последовал бы за их исчезновением.
Исторический опыт не подтверждает этих угроз. Национал-социализм в Германии и Австрии, фашизм в Италии, франкизм в Испании, вассальные тоталитарные режимы в малых странах Западной Европы — все они сменились демократиями. После разгрома тоталитаризма родилась демократия в Гренаде. Даже советская оккупация не удержала от такого же развития малые страны Восточной Европы: власть номенклатуры там или пала, или резко ослаблена.
Ничего удивительного в этом нет. Повторим в последний раз: диктатура номенклатуры — это феодальная реакция, строй государственно-монополистического феодализма. Сущность этой реакции в том, что древний метод «азиатского способа производства», метод огосударствления применен здесь для цементирования феодальных структур, расшатанных антифеодальной революцией. Архаический класс политбюрократии возрождается как «новый класс» — номенклатура; он устанавливает свою диктатуру, неосознанным прообразом которой служат теократические азиатские деспотии. Так в наше время протянулась стародавняя реакция, замаскированная, псевдопрогрессивными «социалистическими» лозунгами: сплав феодализма с древней государственной деспотией. Как бы этот сплав ни именовался — национал-социализмом, реальным социализмом, фашизмом, — речь идет об одном и том же явлении: тоталитаризме, этой чуме XX века.
Совершенно естественно, что феодальная реакция исторически недолговечна. Там, где феодальные структуры были слабее, а капитализм более развит — в Германии, Италии и других странах Западной, а теперь и значительной части Восточной Европы, — эта реакция уже потерпела крах. В более отсталых странах с еще крепкими феодальными структурами она живет и поныне, но ей также не уйти от гибели.
В конечном итоге именно поэтому режимы государственно-монополистического феодализма так хотят распространиться на весь мир. В этом они видят единственный путь к самосохранению. Вот почему столь органично возникает в их политике странный феномен оборонительной экспансии. Чингисхан со своими ордами так же стремился к «последнему морю», покоряя все более развитые государства, опасные ему именно своей развитостью. Вряд ли можно ожидать спокойного одряхления государственного феодализма и постепенного его погружения в историческое небытие. Погружение будет драматичным. Но оно неотвратимо.
Часто меня спрашивают, почему я ушел от номенклатуры. Ведь я там не бедствовал, меня не преследовали — зачем же было в 50-летнем возрасте все бросать и уходить на Запад? Именно знакомство с номенклатурой, сознание того, что это сила реакции, что жизнь идет к концу, а я нахожусь на исторически безнадежно проигравшей стороне, и определило мой выбор. Все мы исчезнем, превратимся в ничто, и останется на Земле только историческая память о нас. Как горько, если эта память будет такой же, как о приспешниках Гитлера и Муссолини!
На смену тоталитаризму, диктатуре номенклатуры закономерно приходит не какое-нибудь выдуманное идеологами общество, а парламентская демократия. Она приходит со всеми своими благами и проблемами, солнечными и теневыми сторонами, как органически рожденное, развитое общество нашей эпохи.
Живя ряд лет в Западной Германии — парламентской демократии, родившейся после падения тоталитаризма, я знаю: будут и тогда в обществе и обиженные, и недовольные, будут и несправедливости — всякое будет. Но все люди станут жить неизмеримо лучше и материально, и духовно, чем при диктатуре номенклатуры. Плюралистическое общество парламентской демократии надежно это гарантирует.
Когда-то и оно постареет, и возникнет из него другое общество будущего. Мы его не знаем, оно придет в иные века. Но одно можно сказать уже сегодня: это общество не будет порождением основоположников марксизма и «отцов» номенклатуры. Ибо мир наш — неуверенно, иногда скачками, порою на время отступая назад, — движется не от свободы к рабству, а от рабства к свободе.


Мы расстаемся с классом номенклатуры. Покинем же номенклатуру в ее радостные минуты, улыбнемся ей на прощание.
…7 ноября, Красная площадь. Громом оркестров и артиллерийского салюта, военным парадом, многочасовой демонстрацией празднует номенклатура еще одну годовщину своего господства. Это редкий случай увидеть «их» не поодиночке в «ЗИЛах» и «Чайках», в начальственных кабинетах, за красными столами президиумов, а в массе. Где еще найти толпу номенклатуры, как не на близких к Мавзолею трибунах в этот праздничный день!
Вот они стоят на светло-сером камне трибуны — грузные мужчины с грубоватыми властными лицами, их полные стареющие жены, раскормленные румяные дети. Все оделись тепло: по площади, шурша в знаменах, дует ветер, и покалывает лица острый ноябрьский снежок. Пальто из отличной английской шерсти, бархатистые шубы-дубленки, роскошные каракулевые манто, меховые шапки окружают вас со всех сторон. Но соблюдается неписаное правило номенклатуры: все эти дорогие вещи должны носиться без щеголеватой подтянутости, а несколько мешковато-неуклюже, и лица женщин не должны быть подмазанными. Это последняя скромная дань мифическому пролетарскому происхождению номенклатуры и ее мнимому демократизму.
Без трех минут десять. Все лица поворачиваются к Мавзолею, заботливые номенклатурные отцы сажают на плечи своих маленьких благородных отпрысков. Сейчас на Мавзолей, словно на капитанский мостик, поднимутся руководители класса номенклатуры. Идут! Впереди — сам шеф, немного отступив, в строго установленном порядке — остальные. Номенклатурная толпа аплодирует, приветственно машет руками: пусть сама она не на Мавзолее, а у его подножия, но там, наверху, стоят связанные с ней ее сюзерены, и, когда мир глядит на их горстку, он, сам того не сознавая, смотрит и на всю номенклатуру.
Дежурные офицеры КГБ в штатском, с красными повязками на рукавах вежливо, но бдительно следят за тем, чтобы менее значительные номенклатурщики с удаленных от Мавзолея трибун не перебрались на более близкие, где стоят особо важные чины: переходить с одной трибуны на другую разрешено только в направлении от Мавзолея. Так зримо, в реальном пространстве начинает вырисовываться конус класса номенклатуры — с вершиной на Мавзолее.
10 часов, начало парада. Впереди еще демонстрация покорных «представителей трудящихся», которые поволокут огромные портреты вождей номенклатуры, транспаранты с ее лозунгами, цифры выполнения продиктованных ею планов. Впереди — прием в Кремле, где вместе с номенклатурщиками, рассаженными строго по чинам за пронумерованными столами, послы почти всех государств мира будут праздновать годовщину Октябрьской революции. Но самая сердцевина сегодняшних удовольствий номенклатуры — сейчас, во время военного парада.
50 счастливых минут переживает номенклатурная толпа, любуясь четким шагом войск, грохочущим стремительным бегом танков, огромным размером ракет. Взгляните на их лица: как они улыбаются этим ракетам, как довольны. Это их сила лавиной катится по Красной площади. Это их сила стоит внимательными шеренгами охранников КГБ. Это их сила заставляет весь мир смотреть сейчас на Красную площадь, прислушиваться к их голосу, бояться их.
Простимся с номенклатурой в это прекрасное для нее мгновение. Помашем рукой этим дородным боярам и дебелым боярыням, столпившимся на фоне средневековой крепостной стены, вокруг пирамиды Мавзолея с лежащей в ней мумией. Оставим их, опьяненных грезами о собственном могуществе, стоять в окружении могил у Кремлевской стены, как на кладбище, и пусть ноябрьский ветер засыпает колючим снегом их осенний, уходящий мир.
 

Приложение
Отделы аппарата ЦК КПСС
До реорганизации в октябре 1988 года в аппарате ЦК КПСС имелось 20 отделов: организационно-партийной работы; пропаганды; науки и учебных заведений; культуры; тяжелой промышленности и энергетики; машиностроения; химической промышленности; оборонной промышленности; легкой промышленности и товаров народного потребления; строительства; транспорта и связи; сельского хозяйства и пищевой промышленности; торговли и бытового обслуживания; экономический; административных органов; по работе с заграничными кадрами и выездам за границу; по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран; международный; общий; управления делами.
С октября 1989 года в аппарате ЦК КПСС 10 отделов:
1) отдел партийного строительства и кадровой работы;
2) идеологический: отдел;
3) социально-экономический отдел;
4) аграрный отдел;
5) оборонный отдел;
6) государственно-правовой отдел;
7) международный отдел;
8) общий отдел;
9) отдел управления делами;
10) отдел для связей с общественно-политическими организациями.

Примечания

1
Большая Советская Энциклопедия, изд. 3-е, т. 18, с. 95.
(обратно)

2
Политический словарь. М., 1958.
(обратно)

3
Краткий политический словарь. М., 1964, 1968, 1971.
(обратно)

4
Новые слова и значения. Словарь-справочник по материалам прессы и литературы 60-х гг. М., 1971, с. 320.
(обратно)

5
Новые слова и значения. Словарь-справочник по материалам прессы и литературы 70-х гг. М., 1984.
(обратно)

6
Новые слова и значения. М., 1971, с. 320.
(обратно)

7
Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1986, с. 359.
(обратно)

8
Словарь русского языка. М., 1983, т. II, с. 508.
(обратно)

9
Словарь иностранных слов. М., 1984, с. 338.
(обратно)

10
Партийное строительство. Учебное пособие, изд. 6-е. М., 1981, с. 300.
(обратно)

11
См. Новые слова и значения, с. 320.
(обратно)

12
А. Д. Сахаров. О стране и мире. Нью-Йорк, 1975, с. 19.
(обратно)

13
Программа КПСС. М., 1961.
(обратно)

14
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. М., т. 28, с. 424–427.
(обратно)

15
Маркс К., Энгельс. Ф. Соч., т. 20, с. 293.
(обратно)

16
В. И. Ленин. Полное собрание сочинений (далее: Полн. собр. соч.), т. 39, с. 15.
(обратно)

17
См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, с. 430.
(обратно)

18
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 152.
(обратно)

19
Диалектический и исторический материализм. Для системы партийной учебы. 3-е изд. М., 1970, с. 232–233.
(обратно)

20
См. И. В. Сталин. Соч. Stanford, 1967, т. 1 [XIV], с. 143–145.
(обратно)

21
В. Т. Чунтулов. Экономическая история СССР. М., 1968, с. 291.
(обратно)

22
ЦСУ СССР. Народное хозяйство СССР 1922–1972 гг. М., 1972, с. 35; СССР в цифрах в 1987 г. М., 1988, с. 178.
(обратно)

23
Кооперированные кустари, то есть члены артелей промкооперации, вместе с неработающими членами семьи составляли: 1924 г. — 0,5 %, 1928 г. — 1,2 %, 1939 г. — 2,3 % населения. С 1959 г. включаются в число рабочих и служащих в связи с передачей артелей промкооперации в систему государственных предприятий.
(обратно)

24
«Коммунист», 1972, № 18, с. 40.
(обратно)

25
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 33, с. 65.
(обратно)

26
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 35, с. 110.
(обратно)

27
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 33, с. 24.
(обратно)

28
Там же, с. 7.
(обратно)

29
Там же, с. 20.
(обратно)

30
Там же, с. 24.
(обратно)

31
Там же, с. 91.
(обратно)

32
Там же, с. 24.
(обратно)

33
Там же, с. 95.
(обратно)

34
В. М. Селунская. Разработка некоторых вопросов классовой структуры советского общества в новейшей историографии. «История СССР», 1971, № 6, с. 6.
(обратно)

35
«Проблемы изменений социальной структуры советского общества». М., 1968, с. 45.
(обратно)

36
«Классы, социальные слои и группы в СССР». М., 1968, с. 147.
(обратно)

37
«Структура советской интеллигенции». Минск, 1970, с. 155 (курсив мой. — М. В.).
(обратно)

38
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 44, с. 148.
(обратно)

39
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, с. 6.
(обратно)

40
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 44, с. 106.
(обратно)

41
М. Джилас. Новый класс. Анализ коммунистической системы. Нью-Йорк, 1957, с. 12.
(обратно)

42
Там же, с. 90.
(обратно)

43
Само привычное для уха советского человека слово «лагерь» подало тогда повод для ряда мрачноватых шуток, вроде того, что Венгрия — самый веселый барак в этом лагере, а Югославия — не в лагере, а потому свободна.
(обратно)

44
И. Е. Штейнберг. Нравственный лик революции. Берлин, 1923. Цит. по П. Милюков. Россия на переломе, т. 1. Париж, 1927, с. 191.
(обратно)

45
H. P;rzgen. Ein Land ohne Gott. Frankfurt a. M., 1936, S. 69.
(обратно)

46
H. Бердяев. Источники и смысл русского коммунизма. Париж, 1955, с. 105.
(обратно)

47
A. Ciliga. Im Land der verwirrenden L;ge. Duisburg, 1954, S. 240.
(обратно)

48
B. Rizzi. L’U.R.S.S.: collectivisme bureaucratique. Champ Libre, Paris, 1976, p. 53, см. также p. 31–33, 45.
(обратно)

49
Там же, р. 29.
(обратно)

50
Rizzi, op. cit., p. 90.
(обратно)

51
Ibid., p. 27. 2 35
(обратно)

52
G. Orwell. Animal Farm. A Fairy Story. Penguin Books, 1972, p. 117.
(обратно)

53
Cm. L. Trotzki. Die verratene Revolution. Frankfurt a. M., 1968.
(обратно)

54
E. Mandel. ;ber die B;rokratie. «Die Internationale», Nr. 2, Hamburg. 1974.
(обратно)

55
Cm. Sozialwissenschaftliche Information f;r Unterricht und Studium, 1973, H. 1.
(обратно)

56
В конце 1930-х гг. по указанию Сталина Дом ветеранов революции был ликвидирован. В здании было размещено Министерство социального обеспечения РСФСР.
(обратно)

57
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 7.
(обратно)

58
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 331.
(обратно)

59
См. там же, с. 324–325.
(обратно)

60
Там же, с. 334.
(обратно)

61
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, с. 374.
(обратно)

62
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 4, с. 184.
(обратно)

63
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 437.
(обратно)

64
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 27, с. 177.
(обратно)

65
«КПСС в резолюциях…». Изд. 7-е. М., 1953, ч. 1, с. 14.
(обратно)

66
Маркс К., Эн Тельс Ф. Соч., т. 13, с. 7.
(обратно)

67
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 6, с. 30.
(обратно)

68
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 38, с. 51.
(обратно)

69
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 6, с. 30–31.
(обратно)

70
Там же, с. 96.
(обратно)

71
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 23, с. 127.
(обратно)

72
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 6, с. 127.
(обратно)

73
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 6, с. 112.
(обратно)

74
Там же, с. 141.
(обратно)

75
Там же, с. 178.
(обратно)

76
Там же, с. 9.
(обратно)

77
См. Н. Kohn. Basic History of modern Russia. Princeton, N. Y., p. 76.
(обратно)

78
См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 48, с. 268, 408.
(обратно)

79
Там же, с. 268.
(обратно)

80
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 5, с. 1–13.
(обратно)

81
В. И. Ленин. Полн. собр. еоч., т. 6, с. 135.
(обратно)

82
Там же.
(обратно)

83
Там же, с. 90–91.
(обратно)

84
См. И. В. Сталин. Соч., т. 6, с. 74, 77–78.
(обратно)

85
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 7.
(обратно)

86
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, с. 56.
(обратно)

87
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 9–10.
(обратно)

88
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, с. 131. (Курсив мой. — Л.В).
(обратно)

89
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 49, с. 399.
(обратно)

90
Там же, с. 398.
(обратно)

91
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 55, с. 365.
(обратно)

92
Там же, с. 367.
(обратно)

93
См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 49, с. 377–379.
(обратно)

94
Там же, с. 401.
(обратно)

95
Там же, с. 306–424.
(обратно)

96
Там же, с. 394.
(обратно)

97
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 30, с. 328.
(обратно)

98
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, с. 3.
(обратно)

99
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 34, с. 435–436.
(обратно)

100
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 35, с. 2.
(обратно)

101
См. «История СССР», 1973, № 1, с. 211–218.
(обратно)

102
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 38, с. 192.
(обратно)

103
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 35, с. 83.
(обратно)

104
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 31, с. 133.
(обратно)

105
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 34, с. 200.
(обратно)

106
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 27.
(обратно)

107
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 201.
(обратно)

108
И. Сталин. Об основах ленинизма. М., 1950, с. 14.
(обратно)

109
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 39, с. 14.
(обратно)

110
«Политическая экономия». Учебник. М., 1955, с. 378.
(обратно)

111
См. I. В. Berchin. Geschichte der UdSSR 1917–1970.— Berlin, 1971. S. 78.
(обратно)

112
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 40, с. 222.
(обратно)

113
См. «История СССР», 1972, № 3, с. 162–163.
(обратно)

114
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 42, с. 292–294.
(обратно)

115
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 44, с. 107.
(обратно)

116
С. А. Лозовский. Практик революции. В ней: «Кормчий Октября (о В. И. Ленине в октябрьские дни)». М., 1925, с. 84.
(обратно)

117
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 37, с. 90.
(обратно)

118
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 39, с. 17.
(обратно)

119
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 35, с. 146–147.
(обратно)

120
Там же, с. 205.
(обратно)

121
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 40, с. 222, 252–253.
(обратно)

122
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, с. 385.
(обратно)

123
Там же, с. 357.
(обратно)

124
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 50, с. 295.
(обратно)

125
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, с. 15.
(обратно)

126
Там же, с. 397.
(обратно)

127
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 42, с. 32.
(обратно)

128
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, с. 25.
(обратно)

129
Там же, с. 20.
(обратно)

130
В. Шульгин. Три столицы. Путешествие в красную Россию. Берлин, с. 135–137.
(обратно)

131
«Правда», 28.02.1986.
(обратно)

132
XII съезд ВКП(б). Стеногр. отчет, с. 56.
(обратно)

133
Там же, с. 57.
(обратно)

134
И. В. Сталин. Сочинения, т. 6, с. 277.
(обратно)

135
«ВКП(б) в резолюциях…», т. 1, с. 560–561.
(обратно)

136
XII съезд ВКП(б), с. 56–57.
(обратно)

137
XII съезд ВКП(б), с. 56.
(обратно)

138
См. М. Fainsod. How Russia is ruled, p. 158.
(обратно)

139
См. «Советская интеллигенция». М., 1968, с. 136–137.
(обратно)

140
См. «ВКП(б) в резолюциях…», т. 1, с. 561.
(обратно)

141
См. М. Fainsod, op. cit., p. 158–159.
(обратно)

142
См. М. Fainsod, op. cit., 2 nd ed., p. 190.
(обратно)

143
См. ibid., p. 191–194.
(обратно)

144
См. И. В. Сталин. Вопросы ленинизма.
(обратно)

145
См. XVI съезд ВКП(б). Стенографический отчет. М.—Л., 1931, с. 52.
(обратно)

146
С. Аллилуева. Только один год. Нью-Йорк, 1969, с. 334.
(обратно)

147
Н. Мандельштам. Воспоминания. Нью-Йорк, 1970, с. 342–344.
(обратно)

148
«Вопросы истории КПСС», 1964, № 2, с. 19. у
(обратно)

149
XXV съезд КПСС. Стенографический отчет. Т. 1. М., 1976, с. 56.
(обратно)

150
См. М. Fainsod, op. cit., 2 nd ed., p. 196.
(обратно)

151
См. XVIII съезд ВКП(б). Стенографический отчет. М., 1939, с. 149.
(обратно)

152
Подсчет произведен по «Советской исторической энциклопедии», т. 7, с. 706–707.
(обратно)

153
Н. С. Хрущев. Доклад на закрытом заседании, с. 18.
(обратно)

154
См. «Известия ЦК КПСС», 1989, № 12, с. 86–87.
(обратно)

155
«Правда», 17 июля 1973 г.
(обратно)

156
«История КПСС», т. 5, кн. 2. М., 1980, с. 225.
(обратно)

157
Там же, с. 396.
(обратно)

158
С. Зорин, Н. Алексеев. Время не ждет. Наша страна находится на поворотном пункте истории. Франкфурт-на-Майне. 1970, с. 6.
(обратно)

159
В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 53, с. 97.
(обратно)

160
XXIV съезд КПСС. Стенографический отчет. М., 1972, т. 2, с. 239.
(обратно)

161
В. Озара. Кадры управления, их подбор и подготовка. «Вопросы экономики», 1973, № 9, с. 112, 115.
(обратно)

162
А. Марченко. Мои показания. Лондон, 1969, с. 160.
(обратно)

163
С. Зорин, Н. Алексеев, цит. соч., с. 10.
(обратно)

164
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 344.
(обратно)

165
См. И. В. Сталин. Соч., т. 6, с. 170–177.
(обратно)

166
«Коммунист», 1971, № 5, с. 78.
(обратно)

167
«История СССР», 1972, № 3, с. 162–163.
(обратно)

168
Структура советской интеллигенции. Минск, 1970, с. 124.
(обратно)

169
«Правда», 25.01.1986.
(обратно)

170
Цит. по Р. А. Медведев. К суду истории. Генезис и последствия сталинизма. Нью-Йорк, 1974, с. 1094.
(обратно)

171
См. «Правда Украины», 08.06.1986.
(обратно)

172
ЦСУ СССР. Итоги всесоюзной переписи населения 1970 года, т. 6. М., 1973, с. 20
(обратно)

173
«Известия ЦК КПСС», № 1, 1989, с. 86.
(обратно)

174
Там же, с. 86.
(обратно)

175
Программа КПСС. М., 1961, с. 65.
(обратно)

176
См. там же, с. 93–99.
(обратно)

177
«Коммунист», № 4, 1986, с. 114, 115, 118, 123, 125.
(обратно)

178
«Правда», 25.01.1986.
(обратно)

179
«Правда», 30.08.1990.
(обратно)

180
«Известия», 4.09.1990.
(обратно)

181
Маркс К. Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 293.
(обратно)

182
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 32, с. 462.
(обратно)

183
См. Gunter Wagenlehner. Das sowjetische Wirtschaftsystem und Karl Marx. Koln — Berlin, 1960.
(обратно)

184
См. Mao Tse-tung. Das machen wir anders als Moskau. Kritik der sowjetischen Politokonomie. Reinbeck bei Hamburg, 1975.
(обратно)

185
Маркс K., Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 446.
(обратно)

186
Маркс K., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 64.
(обратно)

187
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 773.
(обратно)

188
В. Т. Чунтулов. Экономическая история СССР. М., 1969.
(обратно)

189
Там же, с. 186–188, 190–193, 204, 234.
(обратно)

190
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 26.
(обратно)

191
Там же.
(обратно)

192
См. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 16, с. 103–155.
(обратно)

193
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 246.
(обратно)

194
Там же, с. 539.
(обратно)

195
Маркс K.j Энгельс Ф. Соч., т. 25, ч. II, с. 448.
(обратно)

196
Ленинский сборник XI, — с. 382.
(обратно)

197
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 38, с. 51.
(обратно)

198
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 39, с. 74.
(обратно)

199
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 33, с. 93.
(обратно)

200
С. И. Сдобнов. Собственность и коммунизм. М., 1968, с. 92, 93.
(обратно)

201
И. В. Сталин. Соч., т. 3 [XVI], Stanford, 1967, с. 236; ср.: Политическая экономия. Учебник. 2-е доп. изд. — М., 1955, с. 416.
(обратно)

202
БСЭ, изд. 2-е, т. 31, с. 234.
(обратно)

203
См. J. Kuron, K. Modzelewski. Der Monopolsozialismus. Hamburg, 1969, S. 30–32, 46.
(обратно)

204
И. В. Сталин. Соч., т. 3 [XVI], с. 281.
(обратно)

205
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 33, с. 97.
(обратно)

206
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 33, с. 97.
(обратно)

207
Там же, с. 397.
(обратно)

208
N. Jasny: Essays on the Soviet Economy. Munich, 1962, p. 270–272, 276–281.
(обратно)

209
См. «Правда», 14.01.1961.
(обратно)

210
Маркс K., Энгельс Ф. Соч., т. 24, с. 532.
(обратно)

211
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, с. 288.
(обратно)

212
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 44, с. 9.
(обратно)

213
См. И. В. Сталин. Соч., т. 13, с. 39.
(обратно)

214
Не надо смешивать введенные Марксом понятия — первое и второе подразделения (тяжелая и легкая промышленность) с принятыми в советской статистике понятиями — группа «А» и группа «Б» (производство средств производства и производство средств потребления): так, в первом подразделении производятся, например, домашние холодильники и телевизоры, а во втором — приводные ремни для машин.
(обратно)

215
I. В. Berchin. Geschichte der UdSSR 1917–1970. Berlin [Ost], 1971, S. 378.
(обратно)

216
В. Т. Чунтулов. Цит. соч., с. 254.
(обратно)

217
Там же, с. 281.
(обратно)

218
I. В. Berchin. Op. cit., S. 410.
(обратно)

219
В. Т. Чунтулов. Цит. соч., с. 363.
(обратно)

220
Там же, с. 369.
(обратно)

221
Там же, с. 383.
(обратно)

222
Там же, с. 395.
(обратно)

223
См. I. В. Berchin. Op. cit., S. 708.
(обратно)

224
См. «Osteuropa-Wirtschaft», 1971, H. 3, S. 209.
(обратно)

225
См. «Экономика и организация промышленного производств ва», 1970, № 1, с. 31.
(обратно)

226
Основные направления развития народного хозяйства СССР на 1976–1980 гг. М., 1976, с. 6–7.
(обратно)

227
XXV съезд КПСС. Стенографический отчет. М., 1976, т. 1, с. 78–79.
(обратно)

228
Там же, т. 2, с. 18.
(обратно)

229
СССР в цифрах в 1980 г. М., 1981, с. 29.
(обратно)

230
«Правда», 04.03.1986.
(обратно)

231
См. Gunter Wagenlehner. Op. cit., S. 22–25.
(обратно)

232
См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 37, с. 90.
(обратно)

233
«Известия», 29.06.1986.
(обратно)

234
Там же, с. 102.
(обратно)

235
Autonomie, Oktober, 1975, Nr. 1, S. 8.
(обратно)

236
См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 35, с. 195–205.
(обратно)

237
См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 39, с. 1–29.
(обратно)

238
См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 35, с. 195–205.
(обратно)

239
«История СССР эпохи социализма (1917–1957 гг.)». Учебное пособие. М. 1957, с. 462.
(обратно)

240
См. Политическая экономия. Учебник. М., 1955, с. 307.
(обратно)

241
См. XXV съезд КПСС. Стенографический отчет, т. 2, с. 8.
(обратно)

242
«КПСС в резолюциях…». М., 1953, т. 1, с. 698.
(обратно)

243
XXV Всесоюзная конференция ВКП(б). Стенографический отчет. М., 1927, с. 507.
(обратно)

244
Политическая экономия. Учебник. М., 1955, с. 127–128.
(обратно)

245
Госкомстат СССР. Труд в СССР. М., 1988, с. 215.
(обратно)

246
Политическая экономия. Цит. соч., с. 132.
(обратно)

247
Госкомстат СССР. Цит. соч., с. 105, 107.
(обратно)

248
См. Политическая экономия. Словарь. М., 1979, с. 400.
(обратно)

249
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, с. 381.
(обратно)

250
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 6, с. 232.
(обратно)

251
J. Kuron, K. Modzelewski. Op. cit., S. 22.
(обратно)

252
Госкомстат СССР. СССР в цифрах в 1987 г. М., 1988, с. 283.
(обратно)

253
I. В. Berchin. Op. cit., S. 409.
(обратно)

254
См. XXV съезд КПСС. Стенографический отчет, т. 2, с. 26.
(обратно)

255
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 7, с. 172.
(обратно)

256
См. А. Смирнов. Экономическое содержание налога с оборота. М., 1963.
(обратно)

257
J. Kuron, К Modzelewski. Op. cit., S. 26.
(обратно)

258
E. Bernstein. Die Voraussetzungen des Sozialismus und die Aufgaben der Sozialdemokratie. Stuttgart, 1921, S. 75.
(обратно)

259
Большая Советская Энциклопедия, изд. 3, т. 19, с. 22–23.
(обратно)

260
См. «Труд», 30.10.1988 и 18.09.1989; «Социалистическая индустрия», 01.06.1988.
(обратно)

261
«Аргументы и факты», 1989, № 25.
(обратно)

262
Структура советской интеллигенции. Минск, 1970, с. 122–123. (Курсив мой. — М. В.)
(обратно)

263
«Правда», 28 июня 1975 г. (Курсив мой. — М. В.).
(обратно)

264
См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 38, с. 98.
(обратно)

265
«Крокодил», 1969, № 4.
(обратно)

266
«Литературная газета», 02.10.1985.
(обратно)

267
«Коммунист», 1985, № 18, с. 43.
(обратно)

268
«Правда», 13.02.1986.
(обратно)

269
«Правда», 02.03.1986.
(обратно)

270
См. «Правда», 28.02.1986.
(обратно)

271
См. «Suddeutsche Zeitung», 11.03.1986.
(обратно)

272
См. Hedrik Smith. Die Russen. Bern Munchen, 1976. S. 43.
(обратно)

273
См. И. Земцов. Партия или мафия? Разворованная респуб лика. М., 1976, с. 33–34.
(обратно)

274
Там же, с. 41.
(обратно)

275
Там же, с. 35.
(обратно)

276
Там же, с. 89.
(обратно)

277
См. там же, с. 92 94.
(обратно)

278
17 Там же, с. 30.
(обратно)

279
Там же, с. 57.
(обратно)

280
Там же, с. 26.
(обратно)

281
Там же, с. 27.
(обратно)

282
См. K. Simis. USSR: The Corrupt Society. N. Y., 1982, p. 54–56.
(обратно)

283
«Заря Востока», 28 февраля 1973 г.
(обратно)

284
См. K. Simis, op. cit., p. 62.
(обратно)

285
См. ibid., p. 102–105, 86–94, 48.
(обратно)

286
Меню столовой ЦК КПСС воспроизведено в журнале «Страна и мир», № 3, 1988, столовой АОН — в газете «Московский комсомолец», 22 апреля 1990 года
(обратно)

287
См. «Известия», 18.09.90.
(обратно)

288
«Правда», 3 марта 1986 г.
(обратно)

289
«Известия», 28 января 1990 г
(обратно)

290
См. «Огонек», № 21, 1990.
(обратно)

291
«Огонек», № 13, 1990; «Советская культура», 31 марта 1990 г
(обратно)

292
«ADAC Motorwelt», N 3, 1990, S. 34.
(обратно)

293
См. Boris Baschanov. Ich war Stalins Sekretar. Berlin. 1977 S. 50–51.
(обратно)

294
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т 53, с. 54.
(обратно)

295
«International Herald Tribune», 21 мая 1986 г
(обратно)

296
«Известия», 22 января 1978 г.
(обратно)

297
«Известия», 22 апреля 1982 г.
(обратно)

298
См. Известия ЦК РКП (б), 20.12.1920, № 26, с. 2.
(обратно)

299
Цит. по Р. Медведев. К суду истории. Нью-Йорк, 1974, с. 1085. (Курсив мой.—М. В.)
(обратно)

300
Там же.
(обратно)

301
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 35, с. 105.
(обратно)

302
Там же, с. 218.
(обратно)

303
Там же, с. 156.
(обратно)

304
USA National Archives, Miscellaneous Russian Collection. Call number 10 732, microcopy N T88, roll number I, List 57.
(обратно)

305
А. Бек. Новое назначение. Франкфурт-на-Майне, 1971, с. 167
(обратно)

306
См. Б. Ельцин. Цит. соч., с. 71.
(обратно)

307
A. Pravdin: Inside the CPSU Central Committee. Survey. A. Journal of East and West studies. London. Autumn 1974, vol. 20, N 4 [90], p. 102.
(обратно)

308
А. Галич. Поколение обреченных. Франкфурт-на-Майне, 1974, с. 228–229.
(обратно)

309
С. Аллилуева. Двадцать писем к другу. Лондон, 1967, с. 25.
(обратно)

310
С. Аллилуева. Только один год. Нью-Йорк, 1969, с. 351.
(обратно)

311
С. Аллилуева. Двадцать писем… с. 25–26.
(обратно)

312
Там же, с. 29.
(обратно)

313
Там же, с. 31.
(обратно)

314
Там же.
(обратно)

315
С. Аллилуева. Только один год, с. 336.
(обратно)

316
С. Аллилуева. Двадцать писем… с. 194.
(обратно)

317
С. Аллилуева. Только один год, с. 335.
(обратно)

318
С. Аллилуева. Двадцать писем… с. 194.
(обратно)

319
Там же, с. 118–119.
(обратно)

320
Там же, с. 120.
(обратно)

321
Там же, с. 197.
(обратно)

322
Там же, с. 120.
(обратно)

323
Там же, с. 121.
(обратно)

324
Там же, с. 122.
(обратно)

325
Там же, с. 177.
(обратно)

326
С. Аллилуева. Только один год, с. 348.
(обратно)

327
С. Аллилуева. Только один год, с. 357
(обратно)

328
Там же, с. 351.
(обратно)

329
Там же, с. 348.
(обратно)

330
Там же, с. 349.
(обратно)

331
Там же.
(обратно)

332
H. Kroll. Lebenserinnerungen eines Botschafters. 1967 S. 483.
(обратно)

333
См. «Огонек», № 21, 1990.
(обратно)

334
См. Б. Ельцин. Цит. соч., с. 73.
(обратно)

335
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 54, с. 266.
(обратно)

336
См. «Рабочая трибуна», 17 февраля 1990 г.
(обратно)

337
См. «Suddeutsche Zeitung», 20 марта 1990 г.
(обратно)

338
См. Б. Ельцин. Цит. соч., с. 71, 74.
(обратно)

339
В 1954 г. в западной печати подавалось как сенсанция сообщение о том, что шляпы для тогдашнего главы правительства Г. М. Маленкова заказывались в Италии. Между тем такая практика отнюдь не сенсация, касается она не только шляп и не только Маленкова.
(обратно)

340
См. С. Аллилуева. Двадцать писем… с. 50.
(обратно)

341
Там же, с. 193.
(обратно)

342
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 31, с. 146.
(обратно)

343
«Правда», 26 мая 1978 г.
(обратно)

344
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 37, с. 257.
(обратно)

345
М. Fainsod. How Russia is ruled. 2nd ed., p. 350.
(обратно)

346
См. «Правда», 21.01.1959.
(обратно)

347
«Правда», 18.10.1961.
(обратно)

348
«Правда», 21.04.1990.
(обратно)

349
А. Галич. Песни. Франкфурт-на-Майне, 1969, с. 9.
(обратно)

350
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, с. 327.
(обратно)

351
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 54, с. 384.
(обратно)

352
В. Baschanow. Op. cit, S. 60.
(обратно)

353
См. E. Carr. History of Soviet Russia. London, Pt. 1, vol. 1, p. 204–205.
(обратно)

354
См. об этом также: R. Medvedev, Zh. Medvedev. Krushchev. The Years in Power. N. Y., 1976, p. 76–78.
(обратно)

355
См. статью секретаря ЦК КПСС К. У. Черненко в «Вопросах истории КПСС», 1976, № 12, с. 33, 36.
(обратно)

356
С. Аллилуева. Двадцать писем… с. 193.
(обратно)

357
П. Милюков. Россия на переломе, том I. Париж, 1927, с. 193.
(обратно)

358
И. Эренбург. Жизнь и гибель Николая Курбова. М., 1923, с. 76.
(обратно)

359
Там же, с. 8.
(обратно)

360
Cm. Human Rights. A Compilation of International Instruments of the United Nations. N. Y., 1973, p. 2.
(обратно)

361
Cm. ibid., p. 25.
(обратно)

362
См. «Ведомости Верховного Совета СССР», 1969, № 25.
(обратно)

363
См. Human Rights, ibid., p. 9.
(обратно)

364
См. ibid., p. 25.
(обратно)

365
«Посев», 1977, № 4, с. 37.
(обратно)

366
Там же, с. 41.
(обратно)

367
См. «Посев», 1976, № 12, с. 29–31 и последующие номера 1977–1978 гг.
(обратно)

368
W. Churchill. Der Zweite Weltkrieg. Bd. VI. Bern, 1954, S. 370–371.
(обратно)

369
Маркс K., Энгельс Ф. Соч., т. 9, с. 15.
(обратно)

370
Там же, с. 119.
(обратно)

371
Там же, т. 9, с. 239.
(обратно)

372
М. Л. Алтайский (сост.). Маоизм без прикрас. М., 1980, с. 223.
(обратно)

373
В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 30, с. 93.
(обратно)

374
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 51, с. 248.
(обратно)

375
И. В. Сталин. Соч., т. 6, с. 50–51.
(обратно)

376
Wladlen Kusnezow: Internationale Entspannungspolitik. Aus sowjetischer Sicht. Wien, 1973.
(обратно)

377
Michail Woslenskij: Friedliche Koexistenz aus sowjetischer Sicht. «Osteuropa», 1973, Heft 11, S. 855.
Ejusdem: Klassenkampf, Kalter Krieg, Krafteverhaltnis, Koexistenz. «Osteuropa», 1974, Heft 4, S. 259–269.
Ejusdem: Die DDR und friedliche Koexistenz. «Deutschland-Archiv», 1975, Heft 10, S. 1030–1034.
(обратно)

378
«Правда», 10.12.89.
(обратно)

379
См. «Der Standard» [Wien], 03.05.89.
(обратно)

380
«Собеседник», «Ns 8, февраль 199,0 г.
(обратно)

381
Маркс K., Энгельс Ф., Соч., т. 18, с. 509.
(обратно)

382
Международное коммунистическое движение. Очерки стратегии и тактики. М., 1972, с. 3.
(обратно)

383
Там же, с. 42.
(обратно)

384
N. Polianski: М. I. D. Paris, 1984, р. 78.
(обратно)

385
«Aus Politik und Zeitgeschichte», 25.01.91, S. 15.
(обратно)

386
См. «Континент», № 5, с. 349–350.
(обратно)

387
Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны. М., 1944, т. 1, с. 112.
(обратно)

388
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, с. 397.
(обратно)

389
См. И. А. Курганов. Нации СССР и русский вопрос. Франкфурт-на-Майне, 1961, с. 30–31.
(обратно)

390
«Дружба народов» № 9, 1989.
(обратно)

391
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, с. 93.
(обратно)

392
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 7.
(обратно)

393
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, с. 309, 311.
(обратно)

394
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 45.
(обратно)

395
«Литературная газета», 30.07.86.
(обратно)

396
Э. Багрицкий. Стихотворения и поэмы. М.—Л., 1964, с. 126.
(обратно)

397
М. Fainsod. Smolensk under Soviet Rule. Cambridge/Mass., 1958.
(обратно)

398
National Archives, Washington, D. C., Smolensk Archive Microfilm, RS 921, лист 100.
(обратно)

399
Там же, л. 76.
(обратно)

400
Там же.
(обратно)

401
Там же, л. 95.
(обратно)

402
Там же, л. 12.
(обратно)

403
Там же, л. 131.
(обратно)

404
ОРПО — Отдел руководящих партийных органов.
(обратно)

405
Там же, л. 94.
(обратно)

406
Там же, л. 97–98.
(обратно)

407
Там же, л. 96.
(обратно)

408
Там же, л. 1.
(обратно)

409
Там же, л. 271.
(обратно)

410
Там же, л. 123.
(обратно)

411
Там же, л. 124.
(обратно)

412
ОРС — отдел рабочего снабжения.
(обратно)

413
Там же, л. 133–134.
(обратно)

414
Там же, л. 134–135.
(обратно)

415
Там же, л. 138.
(обратно)

416
Там же, л. 142.
(обратно)

417
Там же, л. 139.
(обратно)

418
Там же, л. 65.
(обратно)

419
Там же, л. 66.
(обратно)

420
Там же, л. 35.
(обратно)

421
Там же, л. 34.
(обратно)

422
Там же, л. 43–46.
(обратно)

423
Там же, л. 153.
(обратно)

424
Там же, л. 277–283.
(обратно)

425
Там же, л. 303–304.
(обратно)

426
Там же, л. 306–307.
(обратно)

427
Там же, л. 307–308.
(обратно)

428
Там же, л. 300.
(обратно)

429
Там же, л. 305.
(обратно)

430
А. Галич. Когда я вернусь. Франкфурт/М., 1977, с. 56.
(обратно)

431
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 27..
(обратно)

432
«Программа КПСС». Москва, 1986.
(обратно)

433
Курсивом выделены страны, где «пролетарские революции» происходили без оккупации войсками СССР или его союзников.
(обратно)

434
И. Сталин. Соч., т. 3, с. 186–187.
(обратно)

435
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 44, с. 381.
(обратно)

436
Там же, с. 379.
(обратно)

437
Там же.
(обратно)

438
См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 3, с. 662–663.
(обратно)

439
Там же, с. 468.
(обратно)

440
Там же, с. 583.
(обратно)

441
Там же, с. 585.
(обратно)

442
Там же, с. 583.
(обратно)

443
Там же, с. 171.
(обратно)

444
Там же, с. 174.
(обратно)

445
Там же, с. 169.
(обратно)

446
Там же, с. 179.
(обратно)

447
Там же, с. 176–177.
(обратно)

448
Там же, с. 256.
(обратно)

449
См. Г. Андреев. «Какую Россию уничтожили большевики» «Континент», № 42, с. 258, 261 и след
(обратно)

450
«История Монгольской Народной Республики». М., 1967.
(обратно)

451
«Коммунист», 1984, № 16, с. 88–103.
(обратно)

452
Там же, с. 88.
(обратно)

453
Там же, с. 89.
(обратно)

454
Там же.
(обратно)

455
В. И. Ленин. Полн, собр. соч., т. 38, с. 145.
(обратно)

456
«Коммунист», 1984, № 16, с. 89.
(обратно)

457
Там же, с. 90.
(обратно)

458
Там же, с. 91.
(обратно)

459
Там же, с. 92.
(обратно)

460
Там же, с. 93.
(обратно)

461
Там же.
(обратно)

462
Там же, с. 95.
(обратно)

463
Там же, с. 96.
(обратно)

464
Там же, с. 92.
(обратно)

465
Там же, с. 94.
(обратно)

466
Там же, с. 92.
(обратно)

467
См. G. F. Achminow. Die Macht im Hintergrund. Grenchen, 1950.
(обратно)

468
Cm. H. Achminow. Die Totengraber des Kommunismus. Eine Soziologie der bolschewistischen Revolution. Stuttgart, 1964.
(обратно)

469
Cm. M. Djilas. «Kann der Westen die Sowjetunion bezwingen?». In: «Ostblick», Munchen, Dezember 1985, S. 11.
(обратно)

470
J. Droz [Hrsg.]. Geschichte des Sozialismus. Bd. I–III, Frankfurt/M. — Berlin — Wien, 1974.
(обратно)

471
Маркс K., Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 7.
(обратно)

472
Ср. И. Р. Шафаревич. «Социализм как явление мировой истории». Париж, 1977.
(обратно)

473
См. «Geschichte des Sozialismus», Bd. II, S. 43–45.
(обратно)

474
Маркс K., Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 7.
(обратно)

475
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 25, ч. И, с. 354.
(обратно)

476
См об этом: К. W. Wittvogel. Oriental Despotism. New Haven-Lole, 1976, p. 381.
(обратно)

477
Cm. Marx. Das Kapital. Hamburg, 1890–94, Bd. 1, S. 104, Bd. 3, 1.
(обратно)

478
Cm. Wittfogel, op. cit., pp. 387–388.
(обратно)

479
См. Энциклопедический словарь ГРАНАТ, изд. 7-е, т. 28.
(обратно)

480
См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, с. 57.
(обратно)

481
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 39, с. 70–71.
(обратно)

482
K. Marx. Formen, die der kapitalistischen Produktion vorhergehen. Berlin [Ost], 1972, S. 11.
(обратно)

483
Ibid., S. 15.
(обратно)

484
Ibid., S. 19.
(обратно)

485
Ibid., S. 4–5.
(обратно)

486
ВДИ. 1940, № 1.
(обратно)

487
Cm. G. Orwell. Nineteen Eighty-Four. Penguin Books, 1972, pp. 200–202.
(обратно)

488
K. Wittfogel. Oriental Despotism. A copmparative Study of Total Power, New Haven and London, 1957.
(обратно)

489
Ленин. Полн. собр. соч., т. 35, с. 53.
(обратно)

490
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 448.
(обратно)

491
Emma Goldman. My Disillusionment in Russia. NY 1970, p. 258–259.
(обратно)

492
Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, с. 296.
(обратно)

493
Там же.
(обратно)

494
Там же, с. 299.
(обратно)

495
Там же.
(обратно)

496
Там же, с. 255.
(обратно)

497
Там же.
(обратно)

498
Там же, с. 205.
(обратно)

499
Там же, с. 264.
(обратно)

500
Там же.
(обратно)

501
Маркс К. К критике политической экономии. М., 1949, с. 8.
(обратно)

502
Hannah Arendt. The Origins of Totalitarianism. Harvest/HBJ Book. N. Y. 1973.
(обратно)

503
Маркс K., Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 435, 439.
(обратно)

504
Ленин. Полн. собр. соч., т. 39. с. 89.
(обратно)

505
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 7.
(обратно)

506
См. «Октябрь в Туле. Собрание документов». Тула, 1957, с. 35, 156, 213, 218, 222, 264, 313, 316; А. Ложечко. Григорий Каминский. М., 1966, с. 58–62.
(обратно)

507
См. Michael H. Kater. The Nazi Party. A Social Profile of Members and Leaders, 1919–1945. Cambridge, Mass., 1983.
(обратно)

508
Cm. «Neues Deutschland», 09.01.1986.
(обратно)

509
Kremlin-PCF. Conversations secretes, Paris, 1984, p. 69.
(обратно)

510
ibidem, p. 71. См. также p. 52–56.
(обратно)

511
См. E. Олицкая. Мои воспоминания, тт. I–II, Франкфурт/М., 1971.
(обратно)
Оглавление
•  Михаил Восленский Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза
•  Предисловие к советскому изданию
•  Предисловие
•  Введение
•  Глава 1 Советское общество — тоже антагонистическое
•    1. Классы и классовый антагонизм
•    2. «Общество без антагонистических классов»
•    3. «Общенародное социалистическое государство трудящихся»
•    4. Прокрустово ложе схемы
•    5. Классовая гармония под пирамидами
•    6. «Управляющие и управляемые»
•    7. Теория Джиласа
•    8. Классовое господство
•  Глава 2 Рождение господствующего класса
•    1. «Практическая цель»
•    2. «Что делать?»
•    3. «Привнесение» нужного сознания
•    4. Профессиональные революционеры и партия
•    5. Зародыш нового класса
•    6. «Гегемония пролетариата» и «перерастание»
•    7. Революция без партии
•    8. Пролетарская революция?
•    9. Диктатура, которой не было
•    10. «Диктатура над пролетариатом»
•    11. Новая «дружина»
•    12. Создание номенклатуры
•    13. Гибель ленинской гвардии
•    14. После победы
•  Глава 3 Номенклатура — правящий класс советского общества
•    1. «Управляющие» — номенклатура
•    2. Главное в номенклатуре — власть
•    3. Система принятия решений в СССР
•    4. Путь наверх, или как формируется номенклатура
•    5. «Номенклатура неотчуждаема»
•    6. Класс деклассированных
•    7. Категории номенклатуры
•    8. Численность номенклатуры
•    9. Номенклатура и партия
•    10. Читая программу
•    11. Номенклатура становится наследственной
•    12. Модель номенклатуры
•  Глава 4 Номенклатура — эксплуататорский класс советского общества
•    1. «Социалистическая собственность» — коллективная собственность номенклатуры
•    2. Первоначальное ограбление
•    3. Номенклатура присваивает прибавочную стоимость
•    4. Основной экономический закон реального социализма
•    5. Плановость экономики и сверхмонополия
•    6. Тенденция к сдерживанию развития производительных сил
•    7. Хронический кризис недопроизводства и примат тяжелой индустрии
•    8. Эксплуатация на марксистской основе
•    9. Абсолютное удлинение рабочего времени
•    10. Интенсификация труда
•    11. Низкая заработная плата
•    12. Женский и детский труд
•    13. Стандартизированный уровень жизни
•    14. Номенклатурная новинка в эксплуатации: фактическая заработная плата
•    15. Масштаб эксплуатации
•    16. Присвоение номенклатурой прибавочной стоимости
•    17. Принудительный характер труда
•    18. «Отчуждение» при реальном социализме
•  Глава 5 Номенклатура — привилегированный класс советского общества
•    1. Кому на Руси жить хорошо
•    2. Сколько получает завсектором ЦК КПСС
•    3. Невидимая часть зарплаты номенклатурщика
•    4. Номенклатурный бакшиш
•    5. «И прочие антиподы»
•    6. О вкусной и здоровой пище
•    7. Квартира
•    8. Дача
•    9. Автомашина
•    10. Баллада о телефонах
•    11. Социальный апартеид
•    12. По спецстране номенклатурии
•    13. Дома на Олимпе
•  Глава 6 Диктатура номенклатуры
•    1. Есть ли в Советском Союзе советская власть?
•    2. Номенклатурный лжепарламентаризм
•    3. Директивные органы, они же инстанция
•    4. Генеральный секретарь ЦК и президент
•    5. Культ личности и культ Ленина
•    6. Борьба за власть в Кремле
•    7. Политбюро
•    8. Секретариат ЦК
•    9. Возможны ли конфликты Политбюро с Секретариатом?
•    10. Аппарат ЦК
•    11. КГБ — советское учреждение
•    12. Национальные республики — полуколонии номенклатуры
•    13. Марксистская ли идеология у номенклатуры?
•    14. Ксенофобия и антисемитизм
•    15. Идеологический фронт в обороне
•    16. Свобода передвижения в номенклатурном толковании
•    17. Оформление
•    18. Граница на замке
•  Глава 7 Класс — претендент на мировое господство
•    1. Агрессивная сущность класса номенклатуры
•    2. Традиционная экспансия плюс «мировая революция»
•    3. Плановая внешняя политика
•    4. Оборонительная агрессия
•    5. Хотят ли русские войны?
•    6. «Мирное сосуществование» и «Разрядка»
•    7. Границы мирного сосуществования
•    8. «Соотношение классовых сил на мировой арене»
•    9. Победа социализма в мировом масштабе
•    10. Мировое коммунистическое движение-инструмент номенклатуры
•    11. Путь к мировой войне
•  Глава 8 Класс-паразит
•    1. Работает ли номенклатура?
•    2. Паразитизм номенклатуры как класса
•    3. Паразитизм принимает организационные формы
•    4. Номенклатурщики-паразиты
•    5. Бытие номенклатуры определяет ее сознание
•    6. Разговор с номенклатурным работником
•    8. Секретарь райкома
•    9. Один день Дениса Ивановича
•  Глава 9 Место номенклатуры в истории
•    1. Другое общество, другие революции
•    2. Бонапартизм вместо марксизма
•    3. Неразвитость капитализма в России
•    4. Вторая страна социализма
•    5. Реальный социализм — не капитализм
•    6. Социалистические учения
•    7. «Азиатский способ производства»
•    8. Гипотеза Виттфогеля
•    9. Общественные структуры
•    10. Реакция феодальных структур
•    11. Октябрьская контрреволюция
•    12. Феодальная реакция
•    13. Обыкновенный фашизм
•    14. промышленный феодализм
•    15. Историческая ошибка левых
•    16. Проверка решения задачи
•    17. Древний «Новый класс»
•    18. Будущее номенклатуры
•    19. После номенклатуры — свобода
•  Приложение