Ястребы и ласточки - глава 15

 15.

О том, что с Санькой случилась беда, первой узнала Аленка. Вернее не узнала, а почувствовала. Был конец мая, она давно не ходила в институт. Готовила дипломную работу. Защищаться девушка решила в керамике. Были у нее и изделия на гончарном круге, которые Аленка делала в мастерской настоящего художника. Но сейчас она покрывала разрезанные на отдельные кусочки небольшого размера  изображения старого города. Работала увлеченно, эмаль после обжига меняет цвет, и она старалась не допустить ошибки. Сложив изделия в мощную муфельную печь, простая у нее своя есть, девушка позвала Бориса Александровича – скульптора, чтобы он проверил, правильно ли она уложила детали своего панно, не потрескаются ли они. Он посмотрел в зев пока еще холодной печи, закрыл чугунную дверцу и включил ее. Опустив в стеклянную банку самодельный кипятильник, художник предложит ей попить чаю. Радуясь, что работа почти закончена, она распахнет окно – на улице тепло, даже жарко, а здесь в полуподвальном помещении холодно. Аленка была в легком платье, пузырившемся на животе. Портниха сшила с запасом, живот у нее не вырос до таких размеров, хотя до родов осталось всего-то две недели. Но сев, почувствует сильный страх, побледнеет и покроется липким потом. Борис Александрович, глядя на нее, сильно испугается и опрометью бросится наверх, где был телефон. Вызовет скорую, решив, что начались роды. Приехавший фельдшер, окинув роженицу беглым взглядом, подумает, что тревога ложная – живот еще даже не опустился, но поможет ей дойти до машины.  А в скорой Аленке второй раз станет худо, все внутренности скрутит в узел, ей, да и старой акушерке тоже покажется, что она умирает. Скорая с воем помчится по улицам к ближайшему роддому. На глазах фельдшера живот  с бульканьем опустится, по ногам потекут воды. Пожилая женщина будет ругать себя за то, что не подготовилась к приему ребенка и начнет суетливо наставлять медсестру. Но это было только начало Аленкиных мук. Вскоре пошли схватки, сначала с большими перерывами и в один из них ее переведут из машины в палату к другим роженицам. А после звонка матери, которой  о случившемся Борис Александрович сообщил после отправки, переведут в отдельную палату. Только Аленке было уже все равно – схватки участились, подъехавшая на такси мать, держала ее за руку, напоминая, как дышать, но девушка ничего не слыша, сжимала ее запястье с такой силой, что синяки потом держались больше недели. 
- Мам, мама, это  Сашу ранили, - прохрипела она в короткий промежуток между схватками. А через минуту опять закричала от боли, которая разрывала ей поясницу и низ живота.
- Доктор, да сделайте же что-нибудь, - громко позвала Лидия, видя, как надуваются вены на лбу дочери.
- Не паникуйте, мамаша, все идет свои чередом, - сказал гинеколог после осмотра. - Часика через полтора будете бабушкой.
  Правы оказались и доктор, и Аленка.
  Санька в первый раз нарушил наставления Полкана. Они проводили зачистку в кишлаке в районе Меймена.  Из-за опасности обстрела с гор вертолеты не садились в долине - бойцы пришли тропой с гор, но сегодня их должны были забрать. Усыпленные долгим спокойствием моджахеды, не сразу среагируют на посадку, скорее даже на зависание над  долиной, так думал Санька, прикрывая отход своей группы. Но тут из-за глинобитного забора выглянула любопытная голова ребенка лет шести. Он знал, что оставлять свидетелей нельзя, но, видя живые черные глазенки через прицел, выстрелить не смог. Сашка приложил палец к губам, показывая мальцу, чтобы тот молчал, и быстро побежал вслед за ушедшими. Он даже не понял, что его ранили, не услышал выстрела, только почувствовал сильный толчок в руку, которую вдруг обдало холодом. Он бежал еще какое-то время, кажется, даже окликнул Леху, ожидавшего его. Но потом все закружилось, в ушах засвистело, заставляя Саньку искать глазами источник странного шума. Если бы Рыжий ушел дальше, они бы его не дождались, потому, что вертолет, зависший над долиной, уже подобрал основную группу. Леха, маленький крепыш, взвалил Саньку на плечо, подобрал его автомат и как-то смешно побежал к вертолету. Принявшие его на борт бойцы, засуетились – командир был без сознания. Лицо позеленело. Из руки, пробитой навылет в области двуглавой мышцы, ручьем вытекала кровь. Они наложили жгут, даже нашатыркой поводили перед носом, Санька не реагировал. Доставив его в госпиталь, парни сиротливо приткнулись рядом – это первое серьезное ранение в их группе.
  В операционной, где ему после сшивания, влили чужую кровь, Саньку начало бить такой крупной дрожью, что бывалые и, в общем-то, не хилые ассистенты, еле удерживали парня на столе.  Потом будут разбираться, почему произошло такое. Только Саньке в тот момент было хорошо. В своем сознании он укрылся в толстой бетонной трубе и полз к выходу из нее, зная, что там, куда он стремится тихо, тепло и солнечно. Но из другого конца трубы послышался детский голос, нет, не голос, кряхтение грудного ребенка.  Как Санька расслышал его, он не знает, но обернувшись, увидел, что голова ребенка застряла среди спутанных проводов нескольких мин. Он развернулся, опираясь на руку, отчего она зажглась болью, и пополз к ребенку. Тот глядел на него зелеными, как весенняя трава глазками, и ждал помощи, уж слишком тоненькие у него были ручки, чтобы убрать провода. Санька развел их  и малыш, спокойно задышав, перевернулся и, скатившись в лужу, засмеялся. Но грудь Саньки пронзил удар, от которого свет в другом конце трубы погас, он провалился в темноту.
   А  в это время в обыкновенном роддоме, радовались и гинеколог, и акушерки: ребенок, запутавшийся в пуповине, которая трижды обмотала его вокруг тоненькой шейки, появился на свет и закричал.
- Было бы нам на орехи, если бы задохнулся – это обкомовский малый.
- Хорошо, что родился, просто очень хорошо, потому, что других детей у нее может и не быть, - сказал гинеколог, знавший, что резус крови отрицательный.