Из Пространство для совершенства о куреве

 
               



     Я ПЕРЕБИРАЮ В УМЕ РАЗЛИЧНЫЕ ЖИЗНЕННЫЕ СИТУАЦИИ, КАК ИГРОК ТАСУЕТ КОЛОДУ КАРТ.
ВОТ СЕЙЧАС У МЕНЯ СЛОЖИЛОСЬ ЭТАКОЕ, ЧТО МНЕ ЗАХОТЕЛОСЬ РАССКАЗАТЬ О КУРЕВЕ.

"МЫСЛИТЕЛЬ" РОДЕНА ЭТО – ДУМАЮЩИЙ ЧЕЛОВЕК. ГЛУБОКО ЗАДУМАВШИЙСЯ. ДЛЯ МОЕГО ОБРАЗА ЧЕЛОВЕКА "ДУМАЮЩЕГО", КАК ОН СЛОЖИЛСЯ С ДЕТСТВА, НЕ ХВАТАЕТ РЯДОМ ПАПИРОСЫ. НЕ СИГАРЕТКИ, ПАПИРОСКИ ИЛИ КАКОЙ-НИБУДЬ САМОКРУТОЧКИ ("КОЗЬЕЙ НОЖКИ", К ПРИМЕРУ), НЕТ, ЭТО ВСЁ - ДЛЯ УДОВЛЕТВОРЕНИЯ ПАГУБНОЙ ПРИВЫЧКИ, ПЕРЕШЕДШЕЙ В ПОРОК. ИМЕННО,- ПАПИРОСЫ, КРАСИВОЙ СИГАРЕТЫ, СИГАРЫ, ТРУБКИ. ЭТОТ АКСЕССУАР С ДЫМОМ ИЛИ БЕЗ, ЗАЖЖЁННЫЙ ИЛИ НЕТ, НО ЭФФЕКТНО ПРИПЛЮСОВАННЫЙ К ПОЧТИ НЕПОДВИЖНОЙ ФИГУРЕ ЧЕЛОВЕКА ПОДЧЁРКИВАЕТ, АКЦЕНТИРУЕТ, ЧТО ИДЁТ ПРОЦЕСС МЫШЛЕНИЯ.

    ПЕРЕДО МНОЙ ЛЮБИМЫЙ ПОРТРЕТ ДМИТРИЯ ИВАНОВИЧА МЕНДЕЛЕЕВА. С СИГАРЕТОЙ! ОН И МЫСЛИТЕЛЬ, ОН И УМНИЦА. ИДЕАЛ. СТАЛИН ДЛЯ НАС БЫЛ КУМИРОМ. ТРУБКА. ПАЧКА ПАПИРОС "ГЕРЦЕГОВИНЫ ФЛОР". ЧЕРЧИЛЛЬ – СИГАРА. ВОЖДИ ИНДЕЙЦЕВ – "ТРУБКА МИРА". МОЙ ОТЕЦ – ДУМАЕТ И КУРИТ, КУРИТ И ДУМАЕТ.

    ЭТО НАДО ЖЕ ТАК ИСКАРЁЖИТЬСЯ СОЗНАНИЮ,
    ПОД СВИСТОПЛЯСКОЙ МИРСКИХ СТРАСТЕЙ,
    ЧТО БЕЗУМИЕ СТАЛО СИМВОЛОМ РАЗУМА.

 
    Курить это, собственно,- производить дым, который может быть и приятным, и целебным, и смрадным, и ядовитым. Воочию или символично. Что-то может куриться само по себе, как естественное природное явление. Так курятся вулканы. Можно специально производить дым, и распространять его, как для защиты растений в заморозки. А может он быть естественным спутником горения, когда мы разводим огонь для получения тепла. Или сжигая что-либо. Он нам в, таких случаях, не нужен. Иногда даже опасен. Если мы не хотим, чтобы по дыму заметили, что мы разожгли костёр, мы разводим его и поддерживаем огонь только сушняком. На Руси "царскими" дровами назывались дрова из ольхи. Ими отапливались покои во дворцах. Они дают тепла несколько меньше, чем берёзовые, но, зато, горят почти без дыма. Иногда дым нужен, чтобы скрыться в нём, или за ним. На полях сражений устраивают дымовые завесы, чтобы противник не видел, где и что расположено и передвигается. Для этого применяются специальные снаряды или "дымовые шашки". Дымовые шашки могут источать дым разный по цвету. Это даёт возможность и рисовать (писать). Прикреплённые к самолётам, парашютистам, любым движущимся в воздухе предметам дымовые шашки создают эффектные зрелища. Дым является также спутником тления (горения без пламени). Тлеют, дымят, "курятся", остатки пожара: обуглившиеся головешки, сгоревшие дома, сёла, города, сгоревшие массивы леса. 

При топке печей дым выводят в трубы. И, чем выше трубы, тем лучше тяга, и тем дальше от жилья дым рассеивается. Курятся деревенские избы, когда идёт дым из печных труб. Кому-то эта картина мила, так как за этими дымками предполагается домашнее тепло и аромат приготовленной (в русской) печи еды. Высоко и издалека в небе видны силуэты труб города. Курятся, дымят, они на заводах, фабриках, на городских ТЭЦ. Кому-то они тоже милы как печать родной стороны. А кого-то пугают. Как, например, трубы череповецкого металлургического завода, за много вёрст распространяющие сине-зелёно-красный удушливый смог.

Дым может возникать. Чуть проявляться (появляться), клубиться, "валом валить". Может подниматься. И – "столбом", и – "тоненькой струечкой". То есть, не только подыматься, но и струиться, течь, а то и - "ползти", "расползаться", а значит, - двигаться не только вверх, но и вниз. И, вообще, - "растекаться", распространяться во все стороны. Может дым "висеть", "стоять". Говорят – "топором", "коромыслом", "плотной завесой". Дым стелется, накрывает, укутывает. Дым может оседать, набегать, проникать во все щели и, как уже было сказано,- рассеиваться. Дым может "раствориться", но можно и "раствориться (исчезнуть) в дыме". Многое, сгорая, оставляет после себя дымный след. Дымят пароходы и паровозы. Именно дымят, так как для получения пара в них сжигается дымящееся топливо.
 А что касается пара. Иногда, всё-таки, говорят – "дымится", "курится", когда что-то, на самом деле, - парит, а не дымит. Это из-за образования тумана (конденсации пара в мелкие капельки), внешне похожего на дым. Тот же  туман часто называют "дымкой". Но пар, собственно, это газообразное состояние вещества (воды, бензина, спирта, йода, и пр.). Невидимое, пока нет конденсации. Каждое вещество постоянно испаряется, поэтому окутано собственным слоем пара (который мы можем, не видя, обонять и анализировать). Опережая все научные изыскания, мы точно определили полёт птиц (без взмахов крыльями) в восходящих потоках воздуха, как парение. Нахождение на невидимом слое, покрывающем всякое вещество. Являясь, даже, и образом этого невидимого слоя. Вот уж об этом явлении никто не скажет "дымит" или "курится".
 Для дыма определяющее значение имеет его видимость (над чем-то) плюс  непостоянство, временность, неопределённость, необязательность, сильная зависимость от обстоятельств. Не случайно говорят и "прозрачный" дым, или указывают на степень его прозрачности.
 
Когда же говорят "разругаться в дым", то этой метафорой подчеркивается воинственное проявление (на войне всегда много дыма) поссорившихся, и то, что после ругани остаётся дым неразберихи. А когда говорят "пьян в дымину", то не намекают на какой-то сопутствующий опьянению натуральный дым, а говорят об абсолютной темноте сознания. О чёрном сплошном дыме алкогольного опьянения, в котором потерялось сознание.

Толковый словарь Ожегова и Шведова перечисляет несколько интересных сложных слов, первая часть которых "дым…": дымогенератор, дымомаскировка, дымомёт, дымонепронецаемый, дымоотсос, дымоотвод, дымоуловитель. О чём-то уже сказано, а что-то понятно само по себе.
 
Дым может быть злым, зловонным, слезоточивым, едким, а может – безвредным. И -  полезным, даже, – сладким, как, впрочем, и - горьким, кислым, любым. Говорят: "с привкусом дыма (или – дымка,)". Тут уж, кто как воспринимает дым. Так как научное определение дыма: летучие продукты горения, то это они, эти "летучие продукты", определяют привкус, о котором говорят. 

Можно, сжигая определённые вещества,
   - получать благовонный дым /для воскурения и каждения/,
   - получать целебный дым для лечения заболевания /антиастмати-ческие сигареты, курные процедуры при геморрое/,
   - производить дым, вызывающий торможение или обострение функциональной деятельности организма,
   - одурманивать мозг,
   - отпугивать живых существ /волков, комаров/,
   - травить кого-нибудь /существуют специальные дымовые шашки против грызунов/, т.е. производить и применять ядовитый дым.

Отпугивая или травя дымом одних, мы тем самым защищаем, охраняем или лечим других.
Можно, дымным "одеялом", как было сказано, укрывать землю для того, чтобы этим защитить теплолюбивые растения от мороза.
 
    Дым можно использовать как издалека видимый знак чего-то. Причём можно, окрашивая этот дым в определённые цвета, оповещать о различных событиях. О появлении и приближении неприятеля в известных местах разводили огонь, и цепочка дымов передавала издревле это известие от одного охранного поста другому. Об избрании Папы в Ватикане оповещается появлением из трубы белого (специально сжигают солому) дыма. Вновь выбранный Папа, как бы отрекаясь от корысти в любых своих делах, первое, что делает, это всенародно сжигает кусочек магния, произнося "Sic transit gloria mundi!" ("так проходит мирская слава!"). Магний, моментально сгорая вспышкой, наглядной иллюстрацией оставляет быстро исчезающий дым.

Поэты с дымом могут сравнить что угодно. Например: "Твоих волос стеклянный дым и глаз осенняя усталость" /Есенин/, "дым Отечества", который нам так мил и дорог, - расхожее поэтическое выражение, как и "дымка" простора вдалеке. "Огонь без дыма, человек без греха не бывает" – поговорка. "Дым с чадом сошёлся" – говорят о бранчливых супругах. Дымными могут быть и глаза, и взгляд, и речи. А можно и "пускать дым в глаза" /бахвалиться, или же откровенно вводить в заблуждение/. "Напустить дыма" - сделать всё неясным, туманным, смутным, обманным. Дымным может быть и образ жизни. На дымок можно (проезжая) и завернуть.
На Псковщине дымом называют свадебный обряд, когда родители невесты едут смотреть женихово хозяйство.

     Плата за постой, за тепло на постоялых дворах, называлась – "курное".
Подати со двора /подворное/ - "дымовое" (счёт по дымам, по избам).По дымам считали, сколько семей в селе, каков оброк можно собрать.

Говорят "много дыма, мало толку" (при диспутах, показных обещаниях), "мал огонёк, а дым виден", "тепло любить, и дым терпеть", "Дым коромыслом /столбом/".
Дымом в Сибири называют окур, курево из гнилушек, у звериной норы, для выкуривания зверя.

А вот и приметы:
   - дым клубом – к ненастью,
   - дым (без ветра) к земле – к снегу /летом – к дождю/,
   - дым столбом – к вёдру, к морозу,   
   - дым волоком – к ненастью.

С дымом и борются:
"Дымсель" – так называется парус /растянутое полотно/ на судне перед трубою для защиты от дыма.
Сюда же относятся и все трубы, отводящие дым в сторону /в отличие от труб, подводящих дым куда надо, как при копчении/.

Как-то можно защитить лёгкие от дыма, вдыхая воздух через смоченную водою /или специальными растворами/ ткань.
Существуют противодымные маски и противогазы.
 
Давно изобретён бездымный порох.

Курят ладаном, смолою, уксусом, гнилушками, навозом (от чумы, падежа), серой, киноварью (ископаемое ярко красного цвета, состоящее из ртути и серы), сырым сеном, хвоей, мхом, хворостом, янтарём и другими природными смолами, "Смолками", скипидаром, душистыми травами, духами и прочими "в;нями".
Говорят (говорили):
   - От ломоты я окуривался янтарём,
   - куриться киноварью, окуриваться лечась,
   - чумных окурили,
   - окуриваться от комаров,
   - прокурился весь, сидя у костра.

    Всем (было) известно:
Навозное курево расставляется в лесу и в поле от комаров, оводов и мошки.
Надо подкуривать пчёл /говорят: "покури (подыми) здесь"/ при добычи мёда.
Курильница – сосуд для курения, для окурки покоев  пахучими смолками, духами.
Курильные свечи – из угольного порошка и пахучих смолок.
Можно зажечь пахучие "индийские" лучины (они – тлеют, источая благовонный дым).
Можно курить (воскурять) фимиам (благовонные вещества) в прямом и переносном смыслах.

Окуривают, это и - дезинфицируют (стерилизуют). Можно окурить (серой) изнутри винные бочки, окурить против паразитов одежду, погреб. 

   Курят (коптят) также мясо, рыбу для консервации. Копчение бывает горячее и холодное.
Для холодного копчения рыбаки жгут ольху  внизу у реки, а дым по трубам поднимается (остывая) на высокий берег к коптильне, где развешана рыба. В дыму этом рыба коптится (но не становится закопчённой, пачкающейся копотью). Консервирующий дым улучшает стойкость мяса и рыбы при хранении, придаёт продуктам характерный вкус и аромат.
С консервирующими свойствами копчения были знакомы издавна многие народы. Копченое сало деликатес не только украинцев.
У нас на далёком севере известна "дымленина" – прокопчённая голая оленья шкура, и "дымленка" – верхняя одежда, сшитая из этого материала (продымленной кожи).

Что-то курится (коптится) само, ненароком. Закуренный потолок, обкуренные ногти, курится головешка, пожарище. /Говорят: "Курна (закопченная) изба, да печь тепла"./

Когда мы говорим курить, курится, то должны помнить, что это не обязательно должно быть производное огня. Может быть и "дым без огня" (или нечто похожее на дым) как то: туман, позёмка, мираж. Курятся в пустыне барханы, курятся прибрежные дюны, курится в поле снег, курится при эрозии почва.
Есть ещё понятие "дымка" – лёгкая (стелющаяся?) пелена, похожая на дым. Дымкой, называется и легкая прозрачная ткань "газ", вуаль.

- от дыма слезятся глаза, но "БЕССТЫЖИХ глаз и дым не ест".
- дымится сизое болото. (Оно "дымится" по цвету и мгле, а не потому, что /как в случае с барханами, снегом, с эрозией/, что-то характерно движется. Впрочем, правомочна такая метафора и когда над болотом "поднимается" туман.)
- Может "дымиться"  КИПЯЩАЯ вода, может "дымиться" на столе пища. Дымится кружка чая, дымятся щи.

- Картины задымели (задымились) это из другой оперы. Они - пожухли, потускнев, изменили цвет

Цвет дыма, когда мы говорим "дымный", - серый. (Но не будем забывать, что дым легко окрашивается в любой цвет. Мы говорили уже об эффектных зрелищах применения разноцветных дымовых шашек. Собственно, по цвету дыма /окрашивающего пламень, а это стойкий признак/ определяют, что горит.)  "Дымчатый" это – серо-голубой. "Дымчатый топаз" - горный хрусталь тёмной воды.

"Табачный цвет" – цвет высушенных листьев табака, зеленовато-коричневый. Это – дополнение, чтобы не было ПУТАНИЦЫ, к тому, что сказано о цвете дыма. А он у нас перед глазами, как правило, - табачный (по происхождению, а не по окраске).

- Вино (самогон) перегоняют – тоже говорят "курят" . /Можно услышать: "Необходимо перекурить вино ещё раз"./ Отсюда - винокурня, винокурение.
Бытуют (бытовали) стойкие понятия непосредственно связанные с курением (изготовлением) и потреблением крепкой алкогольной продукции: Куреж (курение) – кутеж, попойка, оргия.
Курилка – пьяница, гуляка, кутила. (Не путать с курилкой из "жив курилка", когда, играя с огнём, передавали играющие от одного к другому горящую лучину, приговаривая эти слова, пока /у проигравшего/ лучина не догорала в руках, и он не мог её больше держать.)

Курить – кутить, жить пыльно, дымно, мотать, гулять, пьянствовать без памяти
/Говорили у нас, на Руси: "Курнуть не курнуть, а так, - чтобы рога в землю!"/ .

     И, вот дошли до главного предмета моего разговора:
-Курят (жгут и вдыхают в себя дым) листья растений семейства паслёновых, в которых содержится никотин. "Лучше всего" подходят для курения листья табака настоящего (nicotiana tabacum), видов которого около 70ти, и листья махорки, растения рода того же табака. (На Украине махоркой называют лучший сорт табака.) Табак – травянистое и кустарниковое растение с большими овальными листьями. Предварительно эти листья вялят, сушат. Затем -  дробят, режут, перетирают в порошок (в зависимости от дальнейшего применения). А то отбирают и используют, при изготовлении сигар, целиковые листья. Случается, табак ароматизируют, "смягчают" и "обогащают" различными добавками. В сухих листьях табака, "сырца", до 2% никотина, столько же эфирных масел и вдвое-трое больше смол.

"Табак – поганое, блудное, антихристово, сатанинское зелье", - говорили на Руси.
Наличие табака могло изобличить святошу: "Свят да не искусен: табакерочка из рукава высунулась".
Дело – табак! То есть - плохо дело.
 
"Табак да баня, кабак да баба – только и надо" - объединяли и ограничивали всё, что нужно для беспутных людей.

Вообще-то, "поганились табаком" по-разному. Его
а) нюхали (на губу клали и в ноздри "набивали") / Уже такие люди назывались "табакурами" . "Сыт, пьян, и нос в табаке" (то есть – всем доволен), говорили о некоторых из них. "Кто курит (нюхает) табачок, тот Христов мужичёк", - даже так отвечали раскольникам "стиляги" Петровского времени (триста лет тому назад), а раскольники: "Кто нюхает табак, тот хуже собаки!". Известно, что встарь, всё-таки, на Москве табачникам (охотникам курить или нюхать) носы резали/;

б) жевали ("за щёку совали"), жвачили жвачку из табака, /"табак за губу, всю тоску забуду" говаривали уже и такие "табакуры" (именно табакуры, а не какие-нибудь "табакожёвы"/;

в) пили (настой);
 
г) курили способом традиционного окуривания (обдавали что-либо дымом).
Но когда можно было сказать "обкурился" (как при употреблении алкоголя – "напился", "обпился"), это – последние способы, когда табак действует на человека умопомрачительно, заметно разрушая здоровье.

Это:
д) втягивали (и втягивают) дым в рот /не глубже!/ (так "правильно" курят трубки и сигары);

е) и, настоящие курильщики табака, втягивали (и втягивают) дым в лёгкие /"в нутро"/, утоляя наркотическую жажду.

ж) ещё дышат, поддерживая жизнь, и невольно травят себя дымом табака, все присутствующие рядом с курящим. "Пассивные курильщики" специально ищут такую ядовитую атмосферу (извращение никогда не имело границ ).

В табак добавляют и различные вещества (ментол, опиум, марихуану /сиречь: анашу, бошки, гашиш, дурь, ганджу, траву, травку, трын-траву, шмаль  (отсюда – "шмалять" /курить/), облегчая употребление и ужесточая наркотическое воздействие.

В РАЗНЫЕ ВЕЩЕСТВА ДОБАВЛЯЮТ ТАБАК ДЛЯ САМЫХ РАЗНООБРАЗНЫХ НУЖД.
ЗАПАХ ТАБАКА НЕ ЛЮБИТ МОЛЬ. ПОЭТОМУ ПАЧКИ КУРЕВА ЧАСТО МОЖНО НАЙТИ У ХОЗЯЕК В ПЛАТЯНЫХ ШКАФАХ (ВМЕСТЕ С НАФТАЛИНОМ, МЫЛОМ, ПРЯНЫМИ СУХИМИ РАСТЕНИЯМИ).

       Сам курить я стал так, как, пожалуй, никто другой.

 Необыкновенной красотой поступка друга и своей собственной хитростью я был пойман на долгие тридцать лет в несущие смерть дьявольские никотинно-дымные сети. Об этом, право же, стоит рассказать, но прежде – о том, насколько сильным был у меня иммунитет, благодаря разумному воспитанию родителей.
 
В детстве мы все, рано или поздно, позволяли себе рискнуть затянуться едким дымом. Особо ушлые могли после затяжки произнести: "Затопила баба печку, дым не шёл, затопила печку снова, дым пошёл!" – и только после этого выпустить клуб дыма. Но большинство заходились в кашле, было противно, но хотелось "походить на взрослых" и попытки повторялись, пока кое-как что-то выходило. Среди пацанов особенно ценилась глубокая затяжка и плевок сквозь передние сжатые зубы. Недавно, рассказывая о своих детских попытках курить, я услышал рассказ моей сверстницы (А.А.) о том, что и она в 10 лет впервые попробовала горечь дыма табака. Её отец, инвалидом вернувшийся с войны, растил на продажу табак. В доме висели папушки  листьев. Местные ребята, зная об этом, приносили ей на обмен черешню, а она выдавала им табак. Тогда-то и она решила попробовать покурить с ними вместе. Но ей не понравился противный вкус курева, и она предпочла сидеть вместе с ребятами и есть заслуженно заработанную ею черешню. Она-то была девочкой, и ей прощалась такая слабость и вольность. А вот мы, пацанята, не смогли бы избежать насмешек и презрения. Поэтому всем, рано или поздно, пришлось искать выход из (от) искушения пойти против требования организма, сопротивляющегося отраве, непосильной нагрузке на детскую гортань и лёгкие.
    В нашей семье сказывается легенда, что, когда отец (Эммануил) делал предложение руки и сердца моей матери, то предупредил её, что у него есть большой недостаток: он заядлый курильщик. Мать не могла понять, что за беда? Впоследствии отец рассказывал, сколько неудобств доставляло ему курево. В университетском читальном зале долго не усидишь, а с книгой в коридор не выйдешь. Приходилось сдавать книги, затем снова их выписывать. И так за день неоднократно! За столом в компании не заберёшься в дальний уголок, всё – ближе к выходу - покурить же надо выходить. А дома - всё прокурено, во всех карманах грязь, которую пока не вытряхнешь, вещь стирать нельзя, останутся разводы и пятна. К тому же, нет табака, нет и работоспособности. Без еды можно не один день провести, можно было бы без денег эти дни пробыть, а вот без курева - никак нельзя, постоянно нужны карманные деньги. И много других неудобств доставляла эта зараза.
У отца в письменном столе был специально отведён ящик для курительных принадлежностей. Чего только здесь не было! И трубки, и мундштуки (из ценных пород дерева, пластмассы, прозрачного оргстекла, целиковые и наборные из разноцветных деталей) и табакерки да портсигары (удивительно обтекаемой формы, с вензелями, картинками, инкрустацией), были и кисеты, настоящие, с вязкой проходящей чуть ли не посередине мешочка, а не по самому верху. И были красочные коробки с табаком. Откроешь такую красивую картонную коробочку, а там за пластичной почти не тронутой тяжёлой фольгой медовый табак. Аромат – обалдеешь, а на язык – горечь. Здесь же, кроме спичек (с зелёными, красными или обычными - коричневыми - «головками", в самых необычайых по изобретательности упаковках ), были и различные по конструкции зажигалки. Был и настоящий набор для высекания огня "первобытным способом" стальных огнив, кремневых кресал и фитилей  изо льна, ваты, мха. Был и прибор для изготовления сигарет в домашних условиях. Этакая плоская длинная прищепка, которую раскрываешь, кладёшь прямоугольный кусок настоящей папиросной полупрозрачной бумаги, насыпаешь табак, сколько надо, разравниваешь его, и захлопываешь прищепку. А бумажный нахлёст бумаги смачиваешь чем-нибудь клейким и нейтральным по вкусу и запаху (слюной! ) и крепко прижимаешь. Немцы горазды были на всякие машины! Я говорю "немцы", так как всё это добро, когда я с братом стал им интересоваться и добираться до него, отец привёз как трофей после "победоносного" окончания войны с фашистами, хотя он и не дошёл до Германии (конец войны он встретил в Вене).
 
    Но главное, что было в отцовском ящике, кроме, собственно, табака папухами или в коробках, это - немереное количество разнообразных сигарет и папирос. Они тоже были в красивых коробочках. "Тройка" - с прекрасной картинкой тройки лошадей с бубенцами. "Друг" – великолепная мордочка овчарки. "Казбек" – гарцующий на фоне гор всадник. Были коробочки с чарующими "незнакомками" в огромных шляпах, с портретами шахтёров и лётчиков, с тракторами и ракетами, с географическими картами, звёздами и многим, многим ещё с чем, что можно было долго-долго тайком рассматривать.
 
Мы, мальчишки, конечно, не могли устоять от соблазна порыться в отцовском ящике. Но, когда в наших карманах был обнаружен табак, произошло вот что. Отец усадил нас за стол, раскрыл пачку сигарет и предложил не стесняться, брать и курить, сколько желаем и можем. Он прочитал нам (мне с братом) небольшую лекцию насчёт того, как это не по-людски, унизительно и позорно, скрываться в туалетах и за углами, что-то там делать тайно, курить как преступники. Мы же мужчины! Мы можем всегда дома открыто, если нам нравится, травить себя, сколько хочется, но только не обманывать кого-то. Зачем скрываться?

 Мы закурили. Отец провоцировал, к ужасу матери, затягиваться глубже, брать следующую сигарету. Конечно, кончилось всё рвотой и одурью, но мы никогда после этого не курили, тем более, - скрываясь. Мальчишкам говорили, а они с удивлением убеждались воочию, что нам родители разрешают курить не таясь, но мы сами не хотим этой дряни, нам - не нравится! Так что и в отроческие годы, когда так вреден табак для формирующегося организма, я с братом начисто его отвергали, хотя многие наши сверстники уже вовсю курили, не могли обойтись без табачного дыма.

(Но вот) в семнадцать лет я попал в тюремный переплёт изнурительных допросов, экспертиз, этапов, знакомств с интересными людьми. Накопилось многое, что захотелось, нужно было, запомнить, сохранить на будущее. Необходимо было кое-что записать. Но как это сделать в тюремных условиях?
    Придумал многоходовую хитрую операцию. На следствии удалось сломать грифель карандаша и под ногтём пронести обломочек в камеру, где запрещены были все пишущие предметы.  (На день иногда приходилось выдерживать несколько унизительных обысков, когда прощупывались и просматривались все возможные места, куда можно было исхитриться что-либо спрятать, заставляя открывать рот, раздвигать ягодицы, голым многократно наклоняться и приседать и пр.). Обломком грифеля микроскопическими буковками записал всё, что нужно было. Но на чём записал? На бумажных мундштуках папирос.

    Для некурящих или незнающих поясню: папиросы, чисто русское изобретение, от сигарет отличаются тем, что у папирос есть бумажная полая трубочка, "гильза", которую берут в рот, и которая предназначена для того, чтобы не мочить и не пачкать ту часть, что будет выкурена. И чтобы можно было выкурить весь табак до последнего остатка. (Только мы, в России, очевидно, додумались курить во время работы - с мокрыми и грязными руками?) Окурок папиросы представляет собою эту пустую гильзу, на стенках которой скопился жёлто-коричневый смрадный натёк смол.

     Папиросы, в то время, в тюрьмах были, как ни странно, разрешены. Позднее в камерах, кроме постоянной махорки, разрешали получать и курить только сигареты (и те предварительно разламывали, проверяя, не скрыто ли что в них). А во внутренней тюрьме ярославского КГБ в 1956 - 57 годах, где я содержался, разрешались из тюремного ларька только папиросы, а не сигареты. Заметив, что бумажный мундштук папирос таков, что его можно аккуратно вытащить, расправить и на внутренней стороне сделать записи , а затем снова свернуть и засунуть на прежнее место, я стал симулировать, что курю. Таким образом, у меня были при себе всегда папиросы. Три папироски "Беломорканала", тайно помеченные, представляли собою своеобразные контейнеры-тайники с моими записями. Всё я проделал виртуозно и не предвидел никаких затруднений передать эти записи, через друзей на очных ставках (для хранения на воле до моего выхода из заключения). Но не тут-то было. Все друзья с ужасом воспринимали намёки на необходимость помощи. Во-первых, все они были неопытными мальчишками, во-вторых, кабинеты КГБ, антураж пропускной системы, допросов, очных ставок и предварительный инструктаж делал их безвольными и не способными на нечто противоправное.

ЛУЧШИЕ ДРУЗЬЯ ВИНОВАТО КАЧАЛИ ГОЛОВАМИ И ОТВОДИЛИ ВЗГЛЯД. СПАСИБО, НЕ ВЫДАЛИ. А, МОЖЕТ, ПРОСТО, НЕ ПОНИМАЛИ, ЧТО Я ХОЧУ ОТ НИХ? Я НЕ НАХОДИЛ СЕБЕ МЕСТА И ГОТОВ БЫЛ УЖЕ УНИЧТОЖИТЬ ЗЛОСЧАСТНЫЕ ПАПИРОСЫ, ТЕМ БОЛЕЕ, ЧТО НА СЛЕДСТВИИ, КАК И В КАМЕРЕ, ПРИХОДИЛОСЬ ДЕЛАТЬ ВИД, ЧТО КУРЮ. А, ДАЖЕ БЕЗ ГЛУБОКИХ ЗАТЯЖЕК (ВНУТРЬ) ДАВАЛО ЗНАТЬ ПАГУБНОЕ ДЕЙСТВИЕ НИКОТИНА. КРОМЕ ГОЛОВОКРУЖЕНИЯ, ВО РТУ ПОСТОЯННО ОЩУЩАЛСЯ ПРЕПРОТИВНЕЙШЫЙ ПРИВКУС. Я НА ЭТИ ПАПИРОСЫ БЕЗ ОТВРАЩЕНИЯ БОЛЬШЕ СМОТРЕТЬ НЕ МОГ!

    Но настала очередь последней очной ставки с одноклассником Лёшей Калистовым. Это был совершенно бесполезный для следователя "свидетель", так как я с ним серьёзных ни дел, ни разговоров не имел. Мы жили в одном доме и учились в одном классе. На уроках приходилось частенько выручать его, подсказывая пару нужных слов, чтобы он не схватил «законную» пару в классный журнал и в дневник. Делалось это азбукой, незаметно передаваемой пальцами. Не азбукой для глухонемых, а распространённой среди детей  азбукой жестов, где указание на голову обозначает "Г", на свою грудь – "Я", палец ко рту – "Р", "о кей!" – "О", сцеплённые мизинцы – "Е", большой палец, как при знаке "хорошо", – "А" и так далее. Вот этой-то азбукой, не надеясь ни на что, я медленно, буква за буквой, передал Лёше, что "у меня надо взять три папиросы, тайно вынести и сохранить". Он отреагировал моментально и, давая невразумительные показания следователю, совершенно чётко отжестикулировал мне, что всё понял и всё сделает. Очная ставка подходила к концу, но Алексей не проявлял никакой инициативы. Разочарованный, затею с папиросами я уже готов был отставить навсегда, как произошло вот что.

    В кабинете следователя столы стояли "Т" образно. Я, как водится, сидел на прикрученном к полу табурете, Лёша - напротив, на диване, а следователь во главе верхней перекладины "Т", около окна. Конвоир находился за дверью, так что нас в кабинете было трое. Следователь даёт Калистову подписать протокол очной ставки, если ему "нечего больше показать", Алексей подписывает протокол, а затем говорит буквально следующее: "Что бы Вы там ни говорили, я глубоко уважаю Виталия Лазарянца, считаю его своим другом и хочу низко поклониться ему в ноги". С этими словами он, действительно кланяется мне, а под столом проводит по моим коленям своей кепкой, которую красноречиво до этого комкал в руках. Он ловил всё время момент, когда я возьму в свои руки эти злополучные папиросы. Я, разумеется, воспользовался клоунской ситуацией, и мои записи перекочевали в Лёшину кепку. Алексей демонстративно нахлобучил её на голову и, получив подписанный пропуск, вышел из кабинета, а меня увели в камеру.

     По дороге в камеру, при обязательном очередном обыске, я чувствовал себя, как, наверное, чувствует себя спортсмен установивший мировой рекорд при исполнении гимна Родины. Во мне всё пело, я был полон сил. Как же я восхищался другом! До сих пор, многократно повторяя этот рассказ о находчивости Алексея Калистова, я удивляюсь, как неожиданно может раскрыться человек. За минуту до этого, он стоял, ничем не выделяясь, в ряду других. И мгновенно стал центром, поражающим своей красотой и значимостью, на всю, как говорят, оставшуюся жизнь. Через три года, освободившись из потьминского отделения Дубровлага, первый свой визит я сделал Алексею Николаевичу Калистову, другу своему дорогому. Обнял и расцеловал его. А он передал мне сохранённые им три папиросы "Беломорканала", в которых для меня уже не было ничего ценного, кроме самого, прекрасного воспоминания о происшедшем действе, мастерски разыгранном моим одноклассником, участием в котором я буду всегда гордиться.

А тогда, оказавшись в камере, я инстинктивно вынул из ненужной уже мне пачки папиросу, автоматически чиркнул спичкой и впервые с наслаждением глубоко затянулся дымом. Тридцать лет после этого я испытывал все тяготы курящего человека, о которых, уже сказал и, по мере рассказа, буду ещё не раз говорить подробней.

Казалось бы удивительная история. Но я знаю и ещё более удивительную по красоте историю. Но она связана не с тем, как кто-то начал курить, а как два молодых человека, литовца, из "лесных братьев" , Йонас и Пронас, бросили курить. Я с ними встретился в мордовских политлагерях, где они отбывали двадцатипятилетний срок. До этого в камере смертников, ожидая расстрела, к которому их приговорил суд большевистских оккупантов, они нашли в себе силы бросить курить.

 Слава Богу, им расстрел был заменён четвертью века  нахождения в политлагерях строгого режима в глубине чужой и чуждой страны . Какова же у ребят, почти моих сверстников, была ненависть к советской власти, загнавшей их в лесные подземные бункера, презрение к оккупантам, заставившим их жить волками в своём краю, на родной земле, а затем выкуривших их и из-под земли, бросивших в тюрьму (тех, кто не был убит на месте), и приговоривших к смертной казни?! Каково у них было презрение к ненавистным коммунистам, если они на пороге расстрела, находясь в камере смертников, бросили курить! Такой подвиг трудно даже представить! Такой плевок требует почтения и восхищения, занесения в историю. Это были простые застенчивые богобоязненные молодые люди плохо говорившие по-русски.


После суда я оказался в общей камере пересыльной ярославской тюрьмы "Коровники". (До этого, семь месяцев следствия,  мне положено было сидеть одному в камере "внутренней тюрьмы КГБ"). Общая камера в пересыльной тюрьме была небольшая и наполнена сизым махорочным дымом. Впоследствии я был и в огромных камерах, на более чем сто – двести человек, также наполненных сизым дымом. Но там люди ничего не делали, кроме того, что ждали этапа. А здесь четыре человека с утра и до вечера курили и вязали из корды сетки-авоськи, которые были так любимы советскими обывателями. Авоськи легко было носить в кармане "на авось", вдруг, где в магазине что-либо встретится, что что-нибудь "выкинут", и можно будет это что-то купить ("отхватить"). Пластиковых пакетов тогда не было и в помине, а вот авоськи выручали. Люди возвращались домой, и у многих из сеток торчали покупки. Можно было всем обозревать эти покупки и завидовать прохожим счастливчикам, спрашивать: "Где взяли?". Без авосек, пожалуй, никто и не выходил из дома. Поставщиком народу этих авосек, оказывается, были тюремные камеры.


Корда, удивительно прочная и добротная, поступала в тюрьму с шинного завода. Она была сплетена в полотно (идущее слоями на каркас автомобильных шин, будучи дополнительно усилена стальными нитями и многократно прорезинено). Заключенные расплетали остатки или брак этого полотна на отдельные желтые нити, сматывали в клубки и плели из этой корды стандартные авоськи на двенадцать ячеек в длину. Сам процесс был сопряжён с необходимостью иметь при себе простенький прибор для изготовления (плетением же) ручек , с которых начиналось изготовление сеток, ножницы или ножичек, и самой корды. Всё это выдавалось камере утром после завтрака и отбиралось на ночь . Очень советую отыскать в моих рассказах воспоминания о том времени, о ярославских "Коровниках", что можно было сделать ещё из этой корды (мы на спор, например, с лёгкостью гнули кордой толстые прутья оконных решёток и, если было бы необходимо, могли эти решётки  выломать), и сколь разнообразны были способы и изделия плетения. Но я вернусь к теме курева.
За изготовление десяти авосек, дневной норме на человека, признанных соответствующим ГОСТу (государственному стандарту), полагалось шесть копеек вознаграждения. Ну что купишь на эти копейки? А никто и не задавался этим вопросом. На шесть копеек полагалось, исходя из "четыре коп. за пачку", полторы пачки махорки. Иные "ухари" выдавали и по сорок сеток. Так что махорки у нас было навалом. Она была  повсюду: на полочке для мисок, подоконнике, под матрасами, в карманах. С какой ностальгией вспоминалось это "изобилие" впоследствии, когда приходилось по случайной махринке на полу или в тощих карманах собирать их (не менее пятнадцати) на закрутку одной скелетообразной сигаретки, одной на всю камеру, в каком-нибудь ШИЗО! Мы знали толк в махре. Она была разных производств, разных сортов и помолов. Конечно, выше всех ценилась маршанская. Ею мы угощались как, сладким пирожными. От остальных морщились, как от протухшей снеди. Но это было тогда, когда махорки было – завались. "От жиру бесились!" – в сердцах били мы себя позднее по коленкам.

     Конечно, ушлые тюремщики здорово зарабатывали на нас. И сейчас, получая "военные" завидные пенсии кое-кто из них в своих нажитых "честным трудом" апартаментах с добродушной улыбкой вспоминают нас, глупеньких, с утра и до отбоя с радостью и энтузиазмом вяжущих им будущее благополучие. В магазинах и у торговцев одна авоська стоила от 80ти копеек до рубля. Вспомним ещё раз, что за десяток авосек нам выдавалось шесть копеек. И те – бракованной махоркой. Но мы рады были "хлебной" работе, работа нас захватывала, вокруг корды плелись наши нескончаемые мысли, разговоры, страсти.

     О вреде курения для здоровья все знали, но плевать на это хотели. Капля никотина убивает лошадь? Пусть не курит! А мы не от этого умрём. Позднее, "на свободе", мы к табаку и дыму "хоть топор вешай!" добавляли адскую смесь чифирка с водочкой и – ничего: всю ночь беседы беседовали. Молоды, крепки были. Человек добротно сложен. Но улыбка наша уже и в двадцать лет была щербата и грязно-коричневого цвета. Мы вспоминали многих друзей, выпавших из числа живущих от чахотки, от безумия, от того, что не смогли вписаться в "нормальную" жизнь, и сами не сворачивали с этой же самоубийственной стези.
 
     На крыше московской пересылочной тюрьмы, прогулочном отсеке, следующей ступенечке моего познания мира за решёткой, ко мне подошёл "религиозник", "сектант", пятидесятник какого-то толка, и стал говорить не о вреде курения, а о страшном символе этой пагубной страсти. Было интересно, а история (насколько достоверная – не знаю) довольно красивая. Суть в следующем.

    В допотопное время люди были поголовно заражены страстью к наркотикам и носили при себе небольшие ёмкости с жидким одурманивающим содержимым, чтобы периодически прикладываться к нему. Для рода человеческого это было предвозвестником всеуничтожающего водного потопа, когда погибли все кроме семьи Ноя и тех животных, что были в Ноевом Ковчеге. Потопа, по обещанию, больше не будет. Сейчас люди пристрастились к куреву, но постоянный огонёк перед глазами - прообраз будущего огненного суда, он должен предостерегать, напоминать всем предречённую гибель мира от огня. Апокалипсические времена наступили и многих ждут муки огненной геенны. Никто не избежит этого суда. Курение табака – фимиам дьяволу.

Позднее я убедился, что не менее мил дьяволу фимиам винопития, сквернословия, разврата, наркотических таблеток и уколов. А уже на склоне лет понял, что любое слово, сказанное без любви, великий смертный грех, так как это и есть – "хула на Духа Свята"!

     Мы созданы по образу Бога, Который есть Любовь, Истина, наш необходимый Путь. За всякое слово предстоит ответить. А если это слово ложь, обман, зависть, гордость, не любовь, то не нам заповедана "жизнь будущего века".


ЛЮБОВЬ, КОТОРУЮ МЫ ИСПЫТЫВАЕМ К УДОВЛЕТВОРЕНИЮ НИЗМЕННЫХ СТРАСТЕЙ, К ПАГУБНЫМ ДЛЯ НАШЕГО ОРГАНИЗМА И ДУШИ НАРКОТИКАМ И ПРИВЫЧКАМ, НЕ ЯВЛЯЕТСЯ ЛЮБОВЬЮ СВОБОДНОЙ ВОЛИ, А ЯВЛЯЕТСЯ НАСИЛЬСТВЕННЫМ ВЛЕЧЕНИЕМ НА ПОВОДУ ЗАКАБАЛЁННОЙ ВОЛИ ЭТИМИ СТРАСТЯМИ И НАРКОТИКАМИ.
ГОСПОДЬ ПРИЗВАЛ НАС К СВОБОДЕ. ЭТО НЕ ЗНАЧИТ, ЧТО МЫ МОЖЕМ ИДТИ ПО ЛЮБОМУ ПУТИ. А ТО, ЧТО МЫ МОЖЕМ САМИ ВЫБРАТЬ СВОЙ ПУТЬ, ВСЕМ СВОИМ РАЗУМОМ, СОВЕСТЬЮ, СЕРДЦЕМ. МЫ МОЖЕМ ЧИСТЫМ СЕРДЦЕМ ОБОЗРЕВАТЬ, КУДА КАКОЙ ПУТЬ ВЕДЁТ. И ЕСЛИ СЛЕДУЮЩИЙ НАШ ШАГ БУДЕТ ВЫНУЖДЕН, ТО НАДО СХОДИТЬ С ЭТОГО ПУТИ. НАШ СЛЕДУЮЩИЙ ШАГ МОЖЕТ БЫТЬ ПОДВИГОМ. ПОДВИГ ЭТО – ПОДВИНУТЬСЯ К БОГУ, СДЕЛАТЬ ЕЩЁ СВОБОДНЫЙ ШАГ К ИСТИНЕ. НЕ ПОД НАЖИМОМ И ДИКТОВКУ, А, В СВЕТЕ ЛЮБВИ ТВОРЦА, СВОИМ СОБСТВЕННЫМ СВОБОДНЫМ ВОЛЕИЗЛИЯНИЕМ.
 
Ещё и ещё раз вспоминаю, как мы, пятеро политзаключенных, "водворённых" под Новый 1959 год в штрафной изолятор, лишённые верхней одежды, пищи, тепла, свежего воздуха, ползаем по полу и в щелях досок выискиваем махринки на новогоднюю закрутку "цигарки", взамен праздничной бутылки шампанского. Найдя не менее, но и не на много больше, пятнадцати вялых крупинок, отдираем от картона, кое-как прикрывавшего форточку окна, грязный слой бумаги и, к радости всех, изготовляем эту цигарку. Ровно в 12 часов ночи (время определяли по надзирателям, они тоже ждали наступления Нового года) мы добыли огонь, катая вату крышкой параши , и, запалив самокрутку, пустили её по кругу. Произнеся тост, делали по две затяжки и передавали "драгоценное" быстро истлевающее сокровище другому сокамернику. Борис Хайбулин (ныне – отец Варсанофий, игумен в Православной Церкви) произнёс тост "За свободную Россию!", Антонас, литовец из "лесных братьев", провозгласил здравицу своей многострадальной отчизне, украинец – "хай живе, украйна ридная!". Я был в центре и был наряжен "ёлкой". Когда мне передали окурочек, то в нём оставалось как раз на две затяжки. "Как мало, братья, нам надо, чтобы увидеть наше родство друг с другом. Всего лишь свободы! За свободу!". "Выпив" до конца дымящийся "бокал", я выронил из хищных прокуренных ногтей сверкающий оставшийся лоскуток обёртки самопальной сигаретки, который тут же сгорел, не долетев до пола. Мы были пьяны.

После выхода из лагеря я никак не мог привыкнуть к слабым, но "престижным" болгарским сигаретам "Дерби", "Джебел","Радопи", "Опал", что появились в продаже.  Остальные сигареты, что были в продаже (наши, отечественные), считались «не модными» - слишком затрапезными и "вонючими". Одноко, я тайно покупал себе, всё-таки, и Ярославскую "Приму". Много позднее, когда она займёт какое-то высокое место на дегустации табачной продукции, я стал покупать только её, нашу "Приму". По три пачки на день. Две пачки (по 20 сигарет) выкуривал сам, а одна пачка уходила на "стрелков".
    Курил напропалую. И ночью  вставал покурить не один раз. И утром, ещё с закрытыми глазами, прежде всего, нащупывал сигарету и спички. Туалет, умывание, завтрак всё перемежалось перекуром. На работу выходил с новой сигаретой. На трамвайной остановке - новая сигарета, Вышел из транспорта – новая. Пришёл на работу, работа начиналась с общего перекура. В это время мы осматривали и выслушивали своих коллег, узнавали, где и что произошло нового. Этот перекур перед работой, зачастую, не ограничивался всего одной сигаретой. Так что утром у меня пол пачки было уже выкурено, а впереди - целый день, вечер и ночь.

Пачка "Примы" стоила 14 копеек. Необходимо было 42 копейки ежедневно выделять на курево, 50 копеек – на обед (с пивом). Итого 30 рублей, минимум, у меня должно было быть карманных денег в месяц.

     Моя учительница (на прилагаемой к рассказу фотографии она - у моей груди), находящаяся на пенсии, получала – 15 рублей за тот же месяц. Ни о каком официальном "подработке" ей, пенсионерке, не могло быть и речи. Закон не позволял. А надо было самой как-то питаться и одеваться, к тому же она была заядлая любительница Ленинградского "Беломора". Так что самым лучшим подарком, признавалась она, для неё была – пачка папирос. Это – 22 копейки. "Байкал" стоил дешевле (16 коп.), но был "не вкусный", и папиросы "высыпались", как только их вынимали из пачки. А ещё обидней, что они "выдувались". Дунешь по привычке в гильзу, чтобы табак не насыпался в рот при первой затяжке, а табак с другой стороны весь и выдуется. С обидой растерянная стояла часто старая женщина, (тоже "отмотавшая" "ни за что, ни про что" десять лет) с пустой папироской, хоть собирай табак с полу по пылинке и набивай папироску снова сама.

Первое время после выхода из лагеря я откровенно скучал по махорке. Однажды, прогуливаясь по набережной Волги, я увидел рыбака, который, не торопясь, достал и открыл круглую жестяную коробочку из-под монпансье, оторвал полоску бумаги от  специальным раскладом сложенной газеты, насыпал на неё махорочки из этой открытой коробочки, скрутил самокрутку, со вкусом затянулся, и меня обдало родным ароматом дымка махры. Я не выдержал и предложил этому рыбаку обмен: нераспечатанную пачку болгарских "Дерби" на одну порцию махорочки. Рыбак от обмена сразу отказался: "Зачем мне твоя пачка? Бери сколько надо, крути махорку. Маршанская, что надо!"

Никогда скуп не был в России человек на курево, всегда делился с любым встречным. А совместный перекур это вроде праздника – радостное событие: не только отдых, но и разговоры, обмен информацией, знакомство, возможность "открыть душу" собеседнику. А можно было совместно помолчать, каждый думая о своём, за язык-то никто никого не тянет. Не случайно у нас бытовали такие поговорки как: "Дорожка вместе, а табачок пополам", " хлеб-соль вместе, а табак пополам". То есть попутчик может быть только на часть пути, но табачок, что сыщется, поделим поровну. И хлеб-соль будем вместе есть, кому сколько, по его достатку, а курить надо, не пряча своих запасов.

Курево, вообще, было опоэтизировано для нашего поколения. Сомневаюсь, что сейчас что-нибудь изменилось.  С экрана кино (телевидения ещё не было) и по радио известные актрисы и певицы пели: "Давай закурим, товарищ, по одной, давай закурим, товарищ мой!..". Мы сами пели: "Так проходит вся жизнь в угаре пьяном, в папиросном дыму, по ресторанам…". Мы "балдели" при чтении: "Там ногтями алыми женщины сбивали пепел папирос…".

Любая встреча сопровождалась винопитием, а винопитие - куревом. Во всех "рабочих коллективах", на всех производствах пьянка по случаю дня рождения, или знаменательного события в жизни кого-либо из сослуживцев, считалась нормой. И редко когда говорилось: после работы задержимся. Чаще всего после работы "добавляли", а на работе с утра или в обеденный перерыв "отмечали", начинали отмечать.

    Начальство открыто говорило: "Если человек не пьёт, такого опасно брать на работу, жди неприятности.  А если человек не курит, спрашивали: "Больной, что ли?".

Я довольно рано заинтересовался религиозными проблемами (для мальчика, родившегося и жившего в стране после 22х летнего оголтелого искоренения всех "религиозных предрассудков"). В 17 лет, то есть, большевики правили уже четыре десятилетия, я попал в среду тех, кого искореняла советская власть только потому, что они верили в Бога. Хрущёв заявил, что скоро покажет народу "последнего попа". Но это он мог бы сделать, если физически уничтожил тысячи и тысячи заключенных за исповедание своей веры. (И ещё миллионы и миллионы тех, кто скрывал свою веру "страха ради иудейска" .)  Бедные люди, поклоняющиеся и славящие Творца! Каких бы вер и конфессий они ни были, их хватали, судили, над ними издевались, лишали возможности не только отправлять свой культ, но и запрещали пользоваться религиозной литературой, открыто молиться. За страничку из Священного Писания, или записанную фразу из него, полагался карцер, штрафной изолятор. Причём, это сопровождалось глумлением над святыней.

Я не был религиозно воспитан , но в моей "обвиниловке", направленной в суд, вслед за основным преступлением значилось: религиозная пропаганда. В стране, декларировавшей  Конституцией "свободу совести", это было подсудным преступлением, требующим определённое наказание. Ничего я, мальчишка, комсорг, девятиклассник, не пропагандировал. Просто в руки КГБ попала принадлежащая мне книга "дореволюционного" издания об одном из религиозных учений (Бехаизме), которую я сам не читал, но дал просмотреть своей подруге. Каков же страх был у коммунистов перед любым иным мировоззрением! Это-то и толкнуло меня внимательней присмотреться к различным религиозным учениям, их адептам, и их способности противостоять набившему оскомину материализму и ненавистной мне советской власти.

     Смею утверждать, что человек сознательно во имя Бога жертвующий своим благополучием, достоин всяческого уважения. В каких бы религиозных школах он не чаял найти Истину. Я не ожидал, что попаду в мир полный жизни, любви, добра. Так называемый "фанатизм" многих "верующих" испарялся сразу, как только они становились перед выбором: тюрьма или "жить как все". Но немало находилось и таких, для которых внутренняя свобода и полнота бытия были вне обсуждения и выбора, кого не страшили застенки, кто жил поистине духовной жизнью.
     Странные понятия культивируются, подчас, человеческими сообществами: твоя жизнь не принадлежит никому, кроме - государства, в котором тебе угораздило родиться. Не только "какому-то там богу" ты не имеешь права отдаться, но и наложить на себя руки не имеешь права. Коль попробуешь (и выживешь, было в СССР) – тюрьма, срок! За членовредительство - оно сразу понятно: человек пытается избегнуть какой-то повинности, схитрить, отделаться "малой кровью". Почему же не понятно, когда кто-то пытается весь ускользнуть от "Отчизны-матери"? Тебе  же полагается за неё жизнь отдать. А ещё и убить, растерзать, любого врага своей Родины, какой бы она паскудной ни была. "Она же тебя растила, воспитывала, дала образование…".
 Вот и стоят, упёршись рогами в рога, народы, страны, нации. Попробуй уклониться от присяги на верность ненавистной тебе идеологии, навязанной кремлёвскими правителями, – тут же последуют взятие под стражу, принудительное перевоспитание подневольным трудом. Не отвертелся от присяги, помни, что там сказано "до последней капли крови…"! А то, что эта кровь со страшным процентом алкоголя и не алая, а коричневая от никотина, - наплевать. Массовое долголетие государству ни к чему, а управлять рабочей силой, с помрачённым разумом, закабалённой наркотической отравой, намного проще .

Об одном из "сектантов", кто пытался меня образумить, видя, как я дымлю (курю фимиам бесам), уже было сказано. Но вот второй верующий, сыгравший в моей жизни значительную роль, к которому я относился с нескрываемой симпатией, католический священник, сам курил. И курил много.  Как-то на вопрос, почему он не бросит курить, - "А чтобы постоянно помнить о своей греховности и слабости", - с юмором ответил он. Встречал я на своём веку (к сожалению и позору!) и многих православных священников и церковнослужителей, кто не мог устоять против табакокурения. Вот "сектантов" курящих не видел, разве что сатанистов. Но на то они и сатанисты, чтобы, не жалея себя и всех рядом с собою, сеять и распространять пагубу. (Впрочем, ни с теми, ни с другими я никогда не имел близкого общения и не могу знать их быт.) Те же, кто сызмальства был окружён церковной обстановкой, часто теряли чувство особой ответственности и святости своего положения. Хорошо бы они не шли дальше употребления табака, но именно из таких людей, в первую очередь, в России составилась когорта революционных демократов, предшественников коммунистов-богоборцев. Среди последних, кроме инородцев, было также немало бывших семинаристов, учеников духовных школ.
Пагуба от курева тем и своеобразна, что, в отличие от прочих грехов, человек, в первую очередь, наносит вред своему телесному здоровью.

Не на одной чашке окурков Эйнштейна, Курчатова, и кого ещё там, (имена можно добавлять) замешано ядерное оружие. Не просветлённый взгляд Леонардо да Винчи, Менделя, Войно-Ясинецкого, княжны Елизаветы Романовой, милого мне Гааза, а чад и смрад иных светил сопровождает нас, как только мы спускаемся в "стерильные" военные казармы.

Поручики Ржевские, самоубийцы дуэлянты, показуха, дедовщина, рабство. Здесь пьют, курят и развратничают. Здесь никто не несёт ответственность за насилие. Все исполняют приказы свыше. А кто у них самый вышний? Господь ли Всеблагой? Он устал охранять и предупреждать род людской о необходимости быть бдительными. Устами Иоанна Крестителя говорит Спаситель: Секира уже при корнях дерева! Омойтесь раскаянием. Идите и не грешите. А мы даже не спрашиваем об Истине, мы спрашиваем до сих пор, а что есть грех? Нам сказано: Бог есть Любовь. Грех всё, что против Бога, против любви.
    А мы греховную страсть называем любовью и "балдеем". "Я люблю курить, пить, женщин", говорим мы. А этот маньяк, оказалось, просто, любит убивать людей. "Это её любовник", говорим мы о человеке, с которым женщина состоит в греховной связи. И добавляем: он такой любвеобильный, у него повсюду любовницы. Это "любимая игрушка", "любимое занятие", как часто приходится нам слышать подобные словосочетания! Мы уже не видим, как они уродливы.

Любовь открывает нам красоту, открывает нам двери для полезного делания. Любовь предостерегает нас от курева, алкоголизма, разврата. Тем более, - от убийства.

 Каин убил брата своего, Авеля, не из-за любви (пусть - ко греху, что само по себе невозможно, так как Любовь имя Божие, а Бог ко греху не причастен), а из-за зависти, гнева. Не только на брата излил ярость гнева Каин, но и на самого Создателя, отдавшего предпочтение плодам любви того, кто заботливо растил и пас овец, а не Каиновой жертве ("земледельца" - здесь не надо акцентировать), в которой не любовь была основой, а только - пот потребителя.
      Бытописатель говорит о том, что перед убийством "Поникло лицо Каина". Разумеется, от зависти и злобы (гнева). Убийство произошло (не от любви, подчеркнём ещё раз ) от неудержимого греховного желания. Каин свою силу сделал силой разрушения и смерти, а не силой созидания, любви, соработника Господу.
Если в Писании неоднократно сказано "Возлюбил Любовью…", значит можно возлюбить и "не любовью". Заменим слово "возлюбил" понятием "возжелал, восхотел, захотел, пожелал" и всё станет на свои места, понятно. Никаких противоречий со сказанным, что не любовь у нас проявляется к таким грехам, как курево, а возжелание, а греховное хотение. Не любовью мы влечёмся к нему, нет(!), а поработившей нас привычкой, наркотическим действием.

Мы стали рабами желания, к тому же - изощрёнными мазохистами, так как, прекрасно зная о пагубных последствиях никотина, смол и комплекса других вредных продуктов горения табака на наш организм, мы продолжаем травить себя ими. Дополнительно в нашем сердце свивают себе гнездо и такие бесы, как те, что вычёркивают в нас милосердие к окружающим. Обратите внимание на то, что остаётся после нашего курева: отравленный воздух, который мы выдохнули из своих прокуренных лёгких, и которым заставляем теперь дышать всех присутствующих (и больных, и грудных детей!), грязная помойка пепельницы.  И, может быть, самое главное – надругательство над чистотой уклада жизни тех, кто органически не воспринимает этот порок, у кого в доме святые иконы и в душе ладан молитв. Налицо – святотатство.

ПОРАБОЩЁННЫЕ ЗАВИСИМОСТЬЮ, ЖАЖДОЙ КУРЕНИЯ, МЫ ПОДЧИНЯЕМ ВЕСЬ УКЛАД НАШЕЙ ЖИЗНИ КУРЕВУ. А КАК ИЗОБРЕТАТЕЛЬНО МЫ ДЕКОРИРУЕМ, В СВЯЗИ С ЭТИМ, НАШЕ РАБСКОЕ, СКОТСКОЕ ЖИЛИЩЕ! КРАСИВЫЕ, ОТЛИВАЮЩИЕ СЕРЕБРОМ И ЗОЛОТОМ ПАЧКИ И ЁМКОСТИ ДЛЯ ОТРАВЫ, УМОПОМРАЧИТЕЛЬНЫЕ ПО СЛОЖНОСТИ И "КРАСОТЕ" ТРУБКИ И КАЛЬЯНЫ, ЗАЖИГАЛКИ И ПЕПЕЛЬНИЦЫ, КИСЕТЫ, ПОРТСИГАРЫ, ТАБАКЕРКИ И ЛОЖЕЧКИ ДЛЯ ПОНЮШКИ. ЕСТЬ У НАС КУРИТЕЛЬНЫЕ МЕСТА, КОМНАТЫ И, ДАЖЕ, ДОМА!  НЕ БРЕДОМ, А ЯВЬЮ БЫЛИ ЖАЛОВАННЫЕ АЛМАЗНЫЕ ТАБАКЕРКИ. А ВСЕГО-ТО, ЧТО ТРЕБУЕТСЯ УЖЕ УЩЕРБНОМУ ОРГАНИЗМУ, ЗАРАЖЁННОМУ СТРАСТЬЮ К КУРЕНИЮ ТАБАКА, ЭТО ПОРЦИЯ НИКОТИНА, БЕЗ КОТОРОГО МЫ УЖЕ "НИЧЕГО НЕ МОЖЕМ".

ПОРАЖАЕТ РАЗНООБРАЗИЕ СИГАРЕТ И ПАПИРОС, МАНЯЩИХ НАС ВЗЯТЬ ИХ И ЗАКУРИТЬ. ПО ДЛИНЕ, ТОЛЩИНЕ, ЦВЕТУ, МУНДШТУКАМ. (ТОНКИЕ И ДЛИННЫЕ ПОЧЕМУ-ТО СЧИТАЮТСЯ – "ЖЕНСКИМИ", А ИЗ ИНДИИ НАМ ЗАВЕЗЛИ КАК-ТО ЧЁРНЫЕ СИГАРЕТЫ, ЕЩЁ У НАС ТОРГОВАЛИ РАЗРЕЗАННЫМИ ПОПОЛАМ СИГАРЕТАМИ, СОВСЕМ КОРОТЕНЬКИМИ).  В МУНДШТУКИ ДОПОЛНИТЕЛЬНО ПРОДАЮТСЯ АНТИНИКОТИНОВЫЕ И СОБИРАЮЩИЕ СМОЛЫ ВЛОЖЕНИЯ. ИХ УПОТРЕБЛЕНИЕ ЗНАЧИТЕЛЬНО, КАК РЕКЛАМИРУЮТ , СНИЖАЕТ РИСК ЗАБОЛЕВАНИЯ РАКОМ, НО, КАК ВЫЯСНИЛОСЬ НА ПРАКТИКЕ, ЗНАЧИТЕЛЬНО УВЕЛИЧИВАЮТ СМЕРТНОСТЬ КУРИЛЬЩИКОВ ОТ СЕРДЕЧНО-СОСУДИСТЫХ ЗАБОЛЕВАНИЙ, ТАК КАК ВО ВДЫХАЕМОМ ДЫМЕ РЕЗКО ПОВЫШАЕТСЯ ПРОЦЕНТ ОКИСИ УГЛЕРОДА. ВЫБИРАЯ, "СЕБЕ ПО ВКУСУ", "ЛЮБИМОЕ" КУРЕВО, НАМ КАЖЕТСЯ, ЧТО ВОТ ТУТ-ТО НАМ ДАНА СВОБОДА ВЫБОРА. И МЫ ЕЁ ПРОЯВЛЯЕМ.  МЫ, РАБЫ ПРИСТРАСТИЯ, ЛИШЕНЫ ВСЯКОЙ СВОБОДЫ. МЫ МОЖЕМ ТОЛЬКО, ОБРАЗНО ГОВОРЯ, ВЫБИРАТЬ КНУТ, КОТОРЫМ ПОРОК ГОНИТ НАС К СМЕРТИ .

МЫ ДОПОЛНИТЕЛЬНО ПОРАБОТИЛИ СЕБЯ И ПРИВЫЧНЫМ РИТУАЛОМ ПРИНЯТИЯ ОТРАВЫ. БЕЗ НЕГО НАМ РУКИ НЕКУДА ДЕВАТЬ, ОНИ ПОСТОЯННО ЧТО-ТО ИЩУТ. РОТ ТОЖЕ ЧТО-ТО ПРЕДВКУШАЕТ. ГУБЫ СКЛАДЫВАЮТСЯ В СОСАТЕЛЬНОЕ ОЖИДАНИЕ. В МЫСЛЯХ – ПРОБЕЛЫ. БЕЗ КУРЕВА ЧЕЛОВЕК ЧУВСТВУЕТ СЕБЯ НЕУВЕРЕННО, КАК ИНВАЛИД БЕЗ ПРОТЕЗОВ.


Лишение курева стало для нас наказанием. Подумать только, - отсутствие возможности травить себя для нас стало наказанием! Этим пользуются и тюремщики, и спекулянты. Это ли не торжество злых сил? Наркотическая отдушина, вместо чистого воздуха, питающего наш разум на пути выбора ориентиров, предоставляет нам "комфорт" от умопомрачительного сиюсекундного удовлетворения нашей мазохистской зависимости. В самых неподходящих местах, в грязи и нищете мы можем почувствовать себя на верху блаженства. А наверху земного блаженства, в роскоши, в  золотых апартаментах правителей, в неге, мы опускаемся в  мерзопакостную грязь, в душевную нищету. Не духовность, чем славен человек, а смрад табачного дыма окутывает нас.
     И, если, по словам Христа, есть живая вода, Духа Божия, которая напояет человека, и тот больше не возжаждет во век , то выкуренная сигарета только укрепляет  зависимость всей жизнедеятельности (существа, которому даже ангелы поставлены во услужение) от пустой, ненужной, лишней и вредной страсти, "хотения". В окопах, где, как говорят, «и неверующих нет, не может быть», остро ощущается это безумие. Не мысли о вечном, когда жизнь твоя висит на волоске и зависит от нелепейшей мелочи и случайности (на самом деле – от непростительной духовной беспечности), мы тянемся выкурить "успокоительную пилюлю"   мы застим свою душу от преображения в духовную сущность. Мы меняем пайку хлеба на табак. Мы отказываемся от Небесного хлеба ради земного (дальше уж некуда!) мгновения уйти от насущных проблем.
 
Совсем не лишним здесь вспомнить, откуда пошла поговорка у курильщиков "третий не прикуривает". Война советов с финнами 1939 года "подарила" много сюрпризов. В том числе истребляющую мощь снайперов. Специальных стрелков, поражающих цель с первого выстрела. Снайпер замечал (засекал) огонёк первого прикуривавшего, прицеливался, пока прикуривал второй, а поражал наверняка – третьего. И сколько было этих третьих, одному Богу ведомо! Наши отцы падали не с молитвой на устах, а с зажженной сигаретой, погасившей их жизнь. (Но это так, - пылинка в броуновской пляске мириад других пылинок!).

     Меняют пайку хлеба на табак повсюду, где мрак и затмение разума.
 Братьям Старостиным (четверым), "известным всему миру" советским спортсменам тридцатых годов, посаженным в 40х, начале 50х (так называемых - "сталинских") годах, их подруга, тоже спортсменка, чемпионка мира, пронесла в женских нижних "семейных" штанах и, как сама выразилась (пол века спустя), "вывалила" на свидании пачки курева. Они со слезами на глазах благодарили её: "Ты спасла нам жизнь!". Как часто и мы спасаем себе ту жизнь, которую должны ненавидеть. Мы цепляемся за неё благодаря именно таким наркотикам, которые уродуют наше сознание.

В семидесятые годы, вдруг, "на корню" был раскуплен один из номеров научно популярного журнала "Химия и Жизнь". Оказалось, там была статья "О пользе курения". Которая, наряду с перечислением общеизвестных фактов вреда от "неумеренного" курения,   ставила и вопрос, почему же многие известные в общественных и научных кругах люди курили и курят? Не помогает ли им курение сосредоточиться, мобилизовать силы на решение поставленных задач? Не является ли дым с никотином помощником в борьбе с некоторыми заболеваниями, дезинфицирующим и профилактическим средством? Известны же долгожители, которые и в старости курили.

В СССР любое печатное слово проходило строжайшую цензуру. Поэтому статья многих взволновала. После этого та же "Химия и Жизнь" во многих номерах подряд, "заглаживая свою вину", печатала статьи о несомненном вреде курения. Любопытные могут отыскать эти статьи. Но это и не обязательно делать, тем, кто хочет убедиться во вздорности всех этих провокационных вопросов. Достаточно в анатомическом театре посмотреть на лёгкие курившего и не курившего человека. Взглянуть на рентгеновский снимок своих лёгких. Достаточно, просто, обратиться к соответствующей статистике.
 
Разумеется, можно с пеной у рта доказывать и разбирать  какие-то качества табачного дыма, но и мы говорим не только об отрицательном воздействии курения на лёгкие человека, резко сокращающим их исправную службу. Мы говорим о том, что курение несёт преждевременную смерть нашему телесному организму, но, прежде всего, оказывает пагубное влияние на нашу душу и духовную жизнь, на всю нашу повседневную жизнь.

Помню, как однажды мы, бригада геодезистов, пройдя несколько километров, остановились для перекура. Оказалось, что приготовленное на день курево осталось забытой на базе. Все повернули обратно, день был потерян. Подобное было не раз, не раз мы заканчивали работу (в поле) пораньше, так как кончались сигареты, часто приходилось проделывать значительный крюк к магазину из-за этих сигарет. Но почему-то запомнился именно тот случай.
 Мы вернулись на базу. Конечно, изголодавшиеся, "дорвавшись" до табачка, устроили перекур "что надо!" Пару часов было уже потеряно. А в короткие зимние дни мы специально выходили (на лыжах) затемно, чтобы весь световой день был наш. (Я это к тому, что мы были далеко не лентяями.) Идти снова утренней дорогой, придти, расставить инструмент, расположиться на обед, время которого как раз бы и подоспело, чуть-чуть  поработать, и снова собирать и прятать в снег теодолит, штатив и рейку, и снова идти на базу? Ну уж – нет! Мы же понимали, что, придя к месту работы, мы бы перекурили, выкопав из-под снега и расставив инструмент, тоже перекурили, наспех пообедав, перекурили бы ещё раз. Работы будет – чуть, как говорили в тех местах, а усталости, как от полного "трудового" дня. После недолгого совещания все единогласно решили устроить день отдыха. Который вылился в трёхдневную пьянку. После этого погода ухудшилась. Ни о каком выходе в поле не могло идти речи. А там – пора было ехать в "контору" за зарплатой. Когда мы снова, через неделю, были в поле, то наш инструмент (дорогостоящий и на зависть местным мальчишкам) лежал поверх снега всем на обозрение. Его оголил ветер, но никто не тронул. Только случайность не затянула "наш перекур" ещё на неопределённое время.

Любая невинная, на первый взгляд, привычка может стать пагубной. К примеру, подмигивание, брать слушающего тебя за пуговицу, пошлёпывать собеседника, бить по плечу, здороваться и прощаться за руку, целоваться при встречах и расставании, вворачивать крепкое словцо, скорее характеризирующее твой образ мышления, а не оттеняющее сказанное, даже "челночное" хождение туда – сюда при разговоре или обдумывании чего-нибудь. Тем более такая, далеко не безвинная, как травить окружающих табачным дымом, прошедшим через твои лёгкие.
    Одно то, что курящий человек своим примером может соблазнить другого, уже настораживает и заставляет вспомнить слова Спасителя "горе тому человеку, через которого соблазн приходит"

Человек вызывает отвращение, если он плюёт, где придётся, сорит, не убирает за собой грязь, бессовестно может наследить (ходит в пачкающейся обуви, не сняв или не обтерев её). Настолько же неприятен человек, который, понимая всю грязную сущность курения, не находит в себе силы раз и навсегда отвратиться от этой гадости.
     Постоянно имея дело с огнём, курящий человек повинен также и во многих несчастьях, связанных с пожарами. Это – поистине жертвоприношение (воскурение) мнимому богу , которому он отдал тело, душу и духовное наполнение. Если бы мы смогли собрать воедино и обозреть, сколько же всего по вине курильщиков погибло людей, живности, сгорело домов, лесов, дач, складов, сараев, запасов продовольствия, рабочего инвентаря, техники и прочее, то стало бы понятно, что проблема не шуточная, очень серьёзна. К тому же, как не назвать самоубийцей  человека, пусть больного, усталого, а тем более – "выпившего", если тот уснул с зажженной сигаретой в руках, в результате чего, обгоревший наполовину, несколько суток в страшных муках умирает в реанимации? Кому не известны такие случаи? Они повсеместны. Чаще всего при этом до открытого огня дело не доходит, а одеяло, одежда, тряпьё, лежанка тлеет, дымится (курится!), сначала лишив человека сознания, отравив его дымом. Первое время бесчувственное тело не реагирует на  страшные ожоги. Человеческая плоть начинает тоже тлеть, обугливаться, гореть, трескаться, безвозвратно оголяя кости. Когда же приходят сознание и чудовищная боль, ничего уже поделать  нельзя.

У "умных" курильщиков, которые знают, что могут заснуть с зажжённой сигаретой, выработалась привычка держать сигарету не большим и указательным пальцами, ни между указательным и средним пальцами, когда из расслабленной сном руки сигарета легко выскальзывает, а (есть такая хитрость!) - глубоко между средним и безымянным пальцами. Тогда пальцы расслабленной руки сжимаются, и сигарета не выпадает, а, догорая, обжигает чувствительную часть руки, будит дремлющего. Кто этого не знает, пусть возьмёт на вооружение.

Махорка же горящая часто высыпается из плохо скрученной самокрутки, что тоже не раз было причиной несчастных случаев. Родные мои курильщики, поупражняйтесь, и научитесь делать тугие и хорошо склеенные сигаретки, коль их курите. Пожар такое бедствие, что в Японии, например, перед домом, в котором был пожар, выставлялась оповещавшая всех надпись, и всякий прохожий обязывался, проходя, плюнуть на этот дом.


Попутно замечу, что много пожаров возникло у нас и потому, что мы привыкли к нашей отечественной табачной продукции, которая сразу гасла, стоило перестать курить, бросить окурок, или оставить его в пепельнице. Качественные импортные сигареты, положенные на край пепельницы, продолжали сгорать. Часть сигареты с мундштуком наружу, в конце концов, не уравновешивалась сгорающей частью внутри пепельницы, перевешивала в свою сторону, и тлеющий окурок вываливался на стол. А дальше было совсем близко до беды. Мы, бывало, и плевали, слюнявили, горящий конец, и расплющивали его, всё равно он продолжал тлеть. Приходилось приобретать пепельницы, целиком поглощавшие окурки, или пользоваться банками, в которые раньше собирали чинарики "на чёрный день". Да-да, чёрными днями  являлись дни, когда у нас истощались запасы табачной отравы. Таких совсем чёрных дней значительно прибавилось, как только все мы перешли на "доброкачественное" курево: в наших банках сгорали не только "свежие" окурки, но и те, что мы выбросили туда давным-давно, из-за того, что они не хотели, сырые, поджигаться от спички.


Пора рассказать о том, как же мне удалось бросить курить.
Ничего необычного здесь не было, кроме осознания полного своего бессилия. Курил я уже три десятилетия, отчаянно курил и ничего не мог поделать с собой.

Когда, в один из дней, я, глубоко вдохнув, услышал изнутри "хруп-хруп" (это с хрустом, подобно мехам проржавевшего БАЯНА, впускали и выпускали из себя воздух мои закоксовавшиеся лёгкие), мне стало не по себе. "Необходимо немедленно прекратить курить", - решил я. Силы воли было предостаточно, я скомкал и выбросил нераспечатанную пачку "Примы", и не курил целый день.

Тот, кто голодал когда-нибудь, уже через какое-то время плохо помнит своё состояние того периода. А те, кто пытался бросить курить, и не курил хотя бы день, и снова курит, тот помнит этот день всю жизнь и боится повторения мук, связанных с лишением себя отравы. Скоро у меня появился ничем не сдерживаемый кашель. Поднялась температура. До 41 градуса. Я не находил себе места. Меня выворачивало наружу. Заснуть я, конечно, не мог. Мысли были только о куреве. Да пропади оно всё пропадом! Закурить перед смертью, что ли? Одним словом, на третье сутки я закурил. Сразу накрыло сладкой слабостью, головокружением, и я спокойно заснул. Проснулся отдохнувшим, "здоровым", с нормальной температурой. Вдохнул поглубже, - хрустит. Ну и пусть хрустит! Мало ли где что у кого хрустит? Жизнь курильщика продолжалась. Но разрушительные силы продолжали действовать и проявляться. Небольшая пробежка (успеть вскочить в отъезжающий транспорт, к примеру) уже вызывала одышку, бешеное сердцебиение. На четвёртый этаж взойти домой без отдыха тоже стало тяжело. Головокружение и слабость стали моими привычными спутниками. Но я больше не делал рискованных попыток сразу порвать с табаком. Пробовал уменьшать дневную норму выкуренных сигарет. Пробовал половинить длину их. Пробовал перейти на "более лёгкий" табак.  Пробовал заменять некоторые перекуры сосанием леденцов. Ел толчёную гречу и разные "облегчающие средства". Ничего не помогало.
Я трусливо думал, прежде всего, о своём здоровье. О том, что существует нечто важнее физического здоровья, мне не приходило на ум, меня не заботило. Но, в конце концов, раскрываясь в молитве, прозрел и взмолился: "Господи! Помоги мне". На исповеди священник, естественно, советовал мне твёрдо и бесповоротно оставить курево. Но как это сделать, я не знал, а на повторение мучительной бесполезной попытки "завязать" наскоком не решался.

Однажды  заболел гриппом. Температура была большой, слабость очень большой. Не до курева! Прошло три дня. Без курения кашля ещё не появилось. И я решил, что пока не стану кашлять, как тогда, когда бросал и снова начал курить,  воздержусь от курева. Дам своему организму нежданную передышку. С тех пор, слава Богу, не кашляю до сих пор. И не курю. Не стану утверждать, что меня не тянуло закурить, что всё далось так легко. Тянуло, да ещё как! Прошло двадцать лет, а ещё и сейчас, во сне, я, бывает, спокойно курю. Правда, просыпаюсь в ужасе: неужели снова закурил? Но нет, это только сон!
     Жена напоминает мне, что первое время я доставал пачку своей некогда "любимой" "Примы" и нюхал, нюхал её, глотая слюну. У меня во всех карманах, на всех полках, во всех ящиках долго хранились запасы курева. Не раз приходилось "выручать" страдальцев, жаждущих, как некогда сам жаждал, оставшихся по какой-нибудь причине без табака. (В наше время, не успел до закрытия магазина, часов до восьми, купить что-либо, жди утра. Остался днём без курева, а время - обеденный перерыв /во всех магазинах города с 13 до 14 часов/ - мучайся, жди открытия целый долгий, "нескончаемый", час!)
 
 Иной раз, сегодня, перебирая свои вещи, найду пылинку-куринку прежних лет и словами Блока воскликну: "Мир - прекрасен!". Только не картиной прошедшего сумасшествия, а радостью сегодняшнего дня. Лишив себя дурного пристрастия, я снова смог без отдыха легко взбегать на четвёртый этаж. Ко мне вернулось ощущение всех оттенков аромата травы, воды, еды. С едой, правда, дело оказалось сложнее. Я стал набирать вес. Организм-то избавился от изнурительной нагрузки, и теперь мне для полноты сил необходимо было значительно меньше пищи. Привычный излишек её не ПРЕМИНУЛ утучнить моё тело, отложиться "про запас" жирком, как у верблюда. Но, увеличившись на десяток килограмм, мой вес на долгие годы остановился. (В дальнейшем снова пополз вверх. Но это уже по причине того, что я, выйдя на пенсию, после полной движений  двадцатилетней работы геодезистом, полностью лишил себя физических нагрузок, перейдя на диван перед телевизором и компьютером.)

      Когда я бросил всё-таки курить, но меня всё ещё сильно МУЧИЛО отсутствие наркотической отравы, многие давали разные "мудрые" советы, как победить соблазн или отвлечься от соблазна (сделать "хоть одну маленькую" затяжечку).
 
Самые мудрые (а таковым я считаю своего брата) говорили, что заменять табак чем-то, что связано с поглощением чего-либо (сосанием /леденцов, к примеру/, жеванием, съеданием) не сможет быть эффективным. Ведь при этом задействуются те же механизмы, что и при куреве, а постоянная неудовлетворённость отсутствием "самого главного", никотина, будет нарастать, и может привести к срыву. Нужно заменить курение какими-нибудь спортивными движениями или интересными занятиями. Так, когда в одной лаборатории все одновременно бросили курить, то встреча бывших курильщиков со стороны казалась совершенно смешной. Почувствовав прилив жажды закурить, один начинал аплодировать, другой срывался и делал бегом несколько кругов, другой приседал десяток раз, а кто-то пел, и кто-то растирал себе уши.

Но, как правило, своих усилий не хватает. Необходимо глубоко осознать греховную сущность порока. И только тогда появятся необходимые силы. Иной раз, как в случае со мной, человек ставится болезнью на тропу, могущую привести к победе над настоящим недугом, связанном не столько с телом, сколько с душой и духом.

У меня, как я уже заметил, не хватит физических сил и времени рассказать обо всей глубине другого порока – пьянства.  Но как у меня лично произошло расставание с этой скверной, сейчас всё-таки расскажу, так как здесь это, "болезнью ставится на тропу" борьбы с недугом порока, будет наиболее зримым.
 
В пьянстве, где присутствуют и все негативы курева, наиболее поражает то, что у пьяного человека подавляется всякое сопротивление любым его фантазиям. Хорошо ещё, если это - швыряние денег налево и направо, безудержная храбрость (не приведшая к трагическим последствиям), наплевательское отношение к тому, что и как принято делать (отправлять естественные потребности, например, в определённых для этого местах, исполнять обещанное, помнить заранее составленный план или расписание последовательности своих дел, et cetera). Но, когда опьяневший человек начинает следовать велениям своих самых низменных страстей (легко подавляемым в трезвом состоянии), когда он применяет для этого силу, а "проспавшись" и не помнит, что натворил под воздействием винных паров, то дело совсем плохо.

 (Впрочем, АЛКОГОЛИК может и помнить, что натворил, но это уже ничего не меняет.)
Окружающие и близкие (та же – жена) считают, что раз, лично у меня, не было синдрома похмелья, раз рвотой мой организм реагировал на лишнее (?) количество выпитого, раз я много и с удовольствием закусывал, раз я "выпивши" не шатался, и походка моя была как у трезвого, раз я не орал, не лез в драку, а "пьяненький" тихо ложился спать, то алкоголиком я и не был. Господь ведает, и я сам знаю, что - был. И каким был! Стыдно вспоминать, что творил.

 И каждый день пытался найти в себе силы отодвинуть протянутые стопки, стаканы, кружки, бутылки, бутыли. Но ничего не выходило. Сам бегал в магазин, выстаивая подчас неимоверные очереди, сам воровал на работе спирт, сам готовил самогонку, сам наливал себе и другим, чтобы опьянеть и опьянить. Зачастую ради исполнения заведомо преступных задумок. Грязных, непозволительных, грубых.

Говорю совершенно искренне, что я страдал, сознавая свою беспомощность. Но я оправдывал свою подлую натуру тем, что проявление всей грязи происходило после принятия "на грудь". Не может же быть виноват человек в том, что с ним произошло после введения ему психотропных веществ. Можно ли винить его в том, что он заснул (отключился), после принятия снотворного? Что отключился, нет. Но что принял…, здесь совершенно иной разговор. Этак и я стою на позициях снисхождения в выборе наказании преступника, как это было в практике  советской юриспруденции, что он, мол, был пьян.
 Во всех правилах и инструкциях всевозможных сфер жизнедеятельности и пользования всего, чего угодно, указывается, что надо быть предельно осторожными. Водителям транспорта, известно, не только спать, но усталыми быть за рулём – преступление. Спать нельзя и на дежурстве, "на посту". А Христос всем заповедал: бодрствуйте!

  Я же, мало того, что заведомо вижу путь к достижению чего-то не правого в охмурении себя и другого алкоголем, я с радостью иду по этому пути. Я настолько привык к употреблению алкоголя, что живу в мире, где ничто не делается без расслабляющей  духовную узду порции его. Встречая друга, первая мысль: нужно отметить! Провожая – то же самое. В такой оправе нам легче серьёзность бытия свести к лёгкому флёру, фарисейски оправдать многое из своей жизни. Закрыть глаза на то, кем для тебя, всё-таки, приходится "твой друг" и ты сам - для него.

Колея была настолько накатанная, что сойти с неё мне было не в силах. Вне этой колеи лежал глубокий непролазный снег.  Он был чист, слепил глаза, над ним можно было летать птицам философических мыслей, но никак не двигаться. На самом-то деле, в минуты просветления, было ясно, что накатанная колея была проложена по кругу от одного порока к другому. И человек, находящийся на этой дорожке, по существу, стоит на месте. Нет у него будущего, прошедшее – суетно, а настоящее преступно. Не случайно товарищи из КГБ с радостью приветствовали такой образ жизни своих подопечных. Кому как не им было известно, что такой образ жизни ведёт к лояльности по отношению к коммунистам.

     Меня так крепко держала за шиворот мохнатая рука алкоголизма, что я взвыл. "Господи!- кричал я в душе, - Порази меня, чем хочешь, даже любой болезнью. Но дай мне возможность выкарабкаться, не умереть в порочном круге. Хочу на просторы Твои!".

Началось всё (излечение моё) с пронзительной головной боли. Казалось не вино и водку я пил, а вливал себе в затылок обжигающий кипяток. Несмотря на постоянную тягу к вину, я вынужден был заниматься и насущными делами, которые никак не вязались даже с запахом алкоголя. В такие дни боль проходила, но сразу давала о себе знать, как только я принимал хоть каплю спиртного. До этого я никогда не жаловался на здоровье. Даже среди друзей удивлялся: какой только дрянью не травил себя, а вот, поди! Ни цирроза, ни осложнения зрения, ни чего прочего. Скольких друзей схоронил, а меня для чего-то Бог бережёт! Но стукнул и мой час. Прошли очередные похороны очень близкого мне человека. Нагрузки были в основном, душевные. Физических – мало. Сказать, что пил много в эти дни, тоже нельзя, а последние два дня - вообще "не принимал". Но "кипяток" в затылке поселился прочно, казалось, навсегда. Как мешал он мне сейчас думать и жить. Хорошо, что дома была жена, да и я сам был на диване, когда навалился гипертонический криз. Смерть хохотала  в лицо. Душила рвота. (Но так как с утра я ничего не ел, то непрекращающиеся потуги рвоты сводились к выделению горькой противной слизи с желчью.) Я не мог сделать ни резкое движение, ни сесть, ни встать. Для того чтобы перебраться на кровать, понадобилось много осторожности, времени и сил. Казалось, - неосторожное движение, и что-то внутри надорвётся, лопнет и - конец. С благодарностью в молитве я радовался, что есть, кому оказать мне помощь. Я ещё полностью не осознавал, что мне была протянута рука иной помощи. Когда прошёл кризис криза (а этимология этих слов – от греческого "суд"), когда я встал на ноги, то остыл и кипяток в затылке, и появился предлог отказываться от протянутой мне рюмки. А если и брать её, то только - пригублять, что никак не могло мне повредить, так как, в первую очередь, была исцелена помощью свыше моя душа. Я стал крепок, хотя в глазах других выгляжу инвалидом.

     Но это было отступление от темы курева. Я проиллюстрировал что, только осознав "откуда растут ноги" у нашего недуга, в числе которых и табачная зараза, с ним можно бороться. Причём, собственными силами мы только выбираем, вымаливаем, и идём по дороге. А сама дорога нам предоставляется, да ещё с поручнями и охранной сигнализацией.

Курильщика легко определить по внешнему виду.
Как правило, это сухощавый человек, с "прокуренным" голосом и прокуренными пальцами.
Прокуренные пальцы и ногти никому не нравятся, кроме тех, кому наплевать на это.
В первую очередь, не может это нравится женщинам и "лощеным" щёголям, заботящимся о красоте и изысканности всего внешнего облика . Поэтому именно они стали употреблять длинные мундштуки. Именно у них мы увидим роскошные золотые портсигары, расшитую парчу кисетов. Именно они практикуют, ставшими несомненным проявлением вульгарности, выпускание дыма кольцами, и - в лицо (пусть,- и оскорбившего их, но всё-таки,) человека. Впрочем, вульгарность и наглость всегда шли вместе рука об руку. Поэтому, говоря "дым в лицо", не надо забывать и об этом.

Многие курят, по крайней мере, начинали курить, чтобы похудеть. Это ложный путь. Они могут поправиться ещё больше, когда бросят курить, а похудеть от курения, продолжая не ограничивать себя в еде и ведя малоподвижный образ жизни, это – дудки. Вспомним того же Черчилля. Не станем менять образ типичного курильщика, из-за того, что "на каждом шагу" попадаются далёкие от стройности экземпляры.  Сухость курильщикам придаёт болезнь лёгких, но не такой же ценой люди решаются сбросить лишний вес. Из-за частых осложнений здоровья гортани, лёгких и бронх курящие характерно кашляют и отхаркивают. Это, очевидно, мало украшает кого, и к этому никто тоже не стремится. Часто эти осложнения звучат смертельным приговором: рак.
А вот грубый, прокуренный, голос кое-кому нравится. Женоподобные мужчины с удовольствием обладали бы им. Но я знаю многих и мужчин, и женщин, которые обладают "атласными" высокими голосами, несмотря на то, что давно и много курят. На мужском голосе табакокурение сказывается значительно меньше, чем на женском. Здесь какая-то глубинная загадка (связь). Женщин с "прокуренными голосами" много повсюду. Правда, иной раз можно попасть впросак, голос меняется у иных женщин по иным причинам, чаще всего от приёма гормональных средств. Или от той же банальной простуды.
Часто люди берегут свой голос. Особенно певцы и артисты. Но некоторые из них, подчас, пытаются куревом обогатить, окрасить  обертонами, "свой рабочий инструмент".  Есть  такие чудаки. Особенно люди с природным низким и сильным голосом. У некоторых басов нет страха "огрубить" свой голос рашпилем курева и алкоголя. Пока не задумаются над статистикой заболеваний и преждевременной смерти таких храбрецов.
Есть портрет Шаляпина - с сигаретой в руках. Насколько он был зависим от этого наркотика, я не знаю. Надеюсь, здесь была мимолётная блажь. Фёдор Иванович, "большой оригинал" и шутник, делал вид (в банях), что пьёт холодное пиво. Есть такие воспоминания. На самом деле, он всегда горло берёг и не пил ничего ниже комнатной температуры. Его порция холодного  пива (банщиком) непременно тайно подогревалась. Надеюсь, и с куревом он был также осторожен.

Поэта пишут с Музой, Певца – с лирой, царя - с короной, художника – с палитрой, с кистями и красками. Музыканта легко узнать по музыкальному инструменту, который изображён рядом с ним. А что можно сказать о человеке с сигаретой в зубах?
 
Сегодня я с ужасом, стыдом и отвращением смотрю фотографии, на которых запечатлен сам, или близкие мне, мои любимые и родные люди, позирующие для памяти «на вечные времена», не прерывая курения. Прокуренные пальцы, зубы, усы, желтоватый оттенок кожи – внешнее отличие. Но есть ещё и чёрные легкие, закоксованные и забитые смолою. Но ещё и главное, что заставляет нас страдать: страсть, крепко держащая нас за горло. Сколько смертельных болезней тела и души! А мы запечатлели себя в этом состоянии.

Никотиновой зависимости подвержены многие животные (обезьяны, крысы, слоны), им возможно нравится дым. А вот козам очень нравится жевать сигареты (сразу после первоначальной нерешительной пробы). Так что, дорогие курильщики, не удивляйтесь, если у вас в квартире заведутся НЕОЖИДАННО крысы или, не дай Боже, – слоны. А то, что где-нибудь у себя в шкафу вы обнаружите козу, то это – непременно.

Я встречался с такими мерами табака:
махринка,
затяжка,
стандартные две затяжки,
косячок:
восьмая закрутки,
четвёртая закрутки,
вторая закрутки,
целая закрутка,
на вес:
осьмушки - восьмая часть фунта, т.е. около 50 граммов (близко к гарнцу),
граммы и килограммы,
тюки (до четверти тонны).
Всевозможными мерками по объёму:
щепотка,
спичечный короб;к,
горсть,
чарка, (что равнялось 16 на кружку, но кружки были другие),
пол стакана,
стакан, (около трети бутылки, восьмая штофа, две чарки),
гарнец (от глагола г;рнуть, загребать) - восьмая доля четверика, 1/64 четверти (48 мл),
кулёк,
карман и пр.
а также:
стандартные папиросы и сигареты, самой различной длины и толщины, поштучно и упаковками (пачками, блоками пачек, коробками);
папушки (листья на счёт, уже связанные комплектами), различались по величине, количеству и качеству листьев;
кисеты;
портсигары;
табакерки.
И ещё: сигары поштучно и коробками.
Было в продаже и нечто среднее между сигарой и сигаретой: крошки табака завёрнутые в цельный табачный (?) лист. (Голь на выдумки хитра!).

И последнее:
 
Не стоит жить так, чтобы о Вас сказали:
"Живёт, хлеб жуёт, небо коптит, да Бога гневит".

Намекаю: табакокурение – отягчающее обстоятельство для суда Божьего.
 

На фотографии: Перекур с Эдит Леонгардовной Бредрих и Софьей Ивановной Батыгиной – знахаркой. Мы все уже своё отсидели.
1961 год. Ярославль








;