Рекорд

Главный, завидев Василия, расплылся в ехидной улыбке:
– Люди, ущипните меня! Неужели это не сон? Явился, не запылился. Сколько лет, сколько зим. Я уже стал про тебя забывать, а ты, как ясное солнышко среди зимы: раз и выглянуло из-за туч.
Василий перешёл в наступление:
– А я не только явился, Гаврила Петрович. Я уже успел в шахте побывать, участок свой посмотрел. Одним словом с самого утра пашу.
– Пашет он! Утро только началось, а он уже нагора вышел. Отпахал, выходит.  Быстрый какой. Вы, мажоры, понятия не имеете, что значит «пахать». Тебе доверили самый передовой участок, а ты там бываешь от силы три раза в году. А остальное время другие за тебя «пашут», пока ты где-то прохлаждаешься. Тоже мне пахарь. Рекорд по прогулам решил установить? Ты хоть помнишь, где твой участок находится? Может, ты сегодня не в тот забой ходил? А? Позабыл уже, небось.
– Давайте-давайте. Издевайтесь, воспитывайте. Мало мне родителей дома, так Вы ещё тут на мозги капаете.
– Ладно, – убавил пыл начальник. – Заходи и докладывай, как дела на участке, где сейчас забой находится.
– На участке всё нормально. А забой сейчас вот здесь, – Василий ткнул пальцем в лежащий на столе план.
Главный задумчиво склонил голову.
– Так ты утверждаешь, что они дошли уже до сорокового пикета?
– Ну да. Я ж только оттуда. Провёл замеры, как бы всё совпадает, – раскрасневшееся лицо Василия покрылось испариной то ли от волнения, то ли после шахтной бани. – Гаврила Петрович, за базар отвечаю, век воли не видать!
– Ты мне эти ненормативно-мажорные словечки брось! Мне конкретика нужна, а не базар-вокзал со всякими там «как бы». Маркшейдер ты, в конце концов, или кто?
– Ну, маркшейдер, – Василий насупился.
– А если так, то за каждую цифру головой отвечаешь. Да, кстати, как учёба продвигается, и когда ты, наконец, закончишь институт? Шахта за тебя платит, платит, а ты, наверное, с десяток лет в студентах ходишь. Ни на работе тебя нет – всё якобы по сессиям катаешься, ни от учёбы никакого толку – одни неуды. Рекордсмен по двойкам. Одним словом – лодарюга. Если бы не твой многоуважаемый батя, давно бы тебя с шахты попёрли. И матушка твоя из планового отдела каждый день сюда бегает, просит за тебя.
Видя, как Василий обиженно надулся, начальник решил смягчить ситуацию:
– Ну, да ладно! Будет с тебя! Все мы люди-человеки. Но новость ты хорошую принёс. Андрей Викторович! – позвал он своего зама. – Зайди ко мне!
Зам заглянул в кабинет и, растянув на всё лицо улыбку, услужливо прогнулся:
– Вызывали, мой женераль?
– Проходи, дорогой, полюбуйся. Я о шестом восточном, что Василий ведёт.
Теперь уже три головы зависло над планом с замысловатым сплетением горных выработок.
– Что скажешь? – нарушил тишину главный.
– А что сказать? Картина приятная, радует глаз. Опередили все сроки проходки аж на целый месяц. А это, я вам скажу, не просто перевыполнение плана.
– Ну-ка, ну-ка, не темни. Что ещё? – засуетился главный.
– А вот что. Во-первых, премия по итогам года и не малая. Всё же Новый год на носу, господа-товарищи. Во-вторых, – зам взял в руки линейку, приложил к плану и что-то стал прикидывать. – При соблюдении направления, а я думаю, наш уважаемый Василий Терентьевич всё тут правильно нанёс, это ещё и точная сбойка с уклоном в нужном месте. Опять же раньше запланированного срока. А значит, и очистные работы начнутся аккурат в первом квартале, а не гораздо позже, как планировали в министерстве. А это будет иметь о-го-го какие последствия!
– Так-так-так! – у главного загорелись глаза, и перехватило дыхание. – Выходит рекордом попахивает.
– И не просто рекордом, шеф, – решил накалить обстановку зам.
– Ну, не тяни, чёрт тебя побери! Что там ещё? – начальника аж затрясло от нетерпения.
Зам, прищурив глаз и понизив заговорщицки голос, произнёс:
– Пласт на восточном крыле мощный, уголёк поплывёт рекой, а вместе с ним денежки. А если это всё приурочить ко Дню города, да соответствующим приказом оформить по объединению, да пропиарить в местной прессе, да в министерство ходатайство, подкреплённое нужными цифрами и фамилиями. А? Это ж не просто благодарности с премиями. Тут кому должность, кому звание, а кому и орденочек с медалью на грудь. Во как!
 От нарисованной перспективы Василий по-детски открыл рот, а главный выпрямился, принял гордую осанку, заложил руку за полу пиджака, словно Наполеон перед сражением, и мечтательно зажмурил глаза.
Зам не унимался и продолжал лить масло в огонь самолюбия:
– И самое главное – всё благодаря Вашему чуткому руководству, Гаврила Петрович, ну и, конечно, мастерству уважаемого Василия Терентьевича.
– Вот молодец ты! Молодец! – оживился главный. – За что я тебя люблю, так за то, что умеешь увидеть саму «соль» проблемы и вовремя доложить. – И уже обращаясь к Василию: – Кстати, папочке от меня привет и низкий поклон не забудь передать. Мы с ним, будь здоров,  «повоевали» за рекорды в бытность, когда тебя ещё и в перспективе не было. А мамочке я при встрече лично расскажу о твоих успехах. Похвалю! А как же. Результат, как говорится, на лицо, то бишь на плане.
– Да-да и от меня не забудьте передать, Василий Терентьевич! – спохватился зам. – Всё же я Ваш ближайший наставник и всегда опекал от разного рода «наездов».
– Так, – главный опять принял начальственный вид. – А что это мы с кислыми рожами такое событие встречаем. Ну-ка, Василий, прикрой дверь на замок. Окропим это дело, так сказать, по-мужски, по-взрослому.
Он загремел сейфом, извлекая три стопочки с бутылкой дорогого коньяку.
– Ну, как говорится, за нашу приличную премию, дай бог не последнюю, за благодарности для всех.
– А про орденочки с повышениями по службе забыли для кое-кого, – подсуетился заместитель.
– Вот-вот! – главный потряс указательным пальцем. – Это ты верно напомнил. Твои б слова до бога, да чтобы он там кое-кому наверху в головы вложил, а они про нас вспомнили. Всё же это наш отдел вёл сбойку, и благодаря нашим усилиям был поставлен небывалый рекорд не только на шахте или даже в объединении, а и, не побоюсь этого слова, во всей угольной промышленности!
– Прошу разрешения добавить маленькое «алаверды» к красиво сказанному тосту – усилиями сотрудников нашего отдела под Вашим умелым руководством, и в частности молодым, но перспективным Василием Терентьевичем, у которого очень уважаемые и известные родители, проработавшие всю жизнь в этой самой угольной промышленности, – добавил зам елейным голоском.
«Прогиб» был засчитан и принят главным с одобрением:
– Вот ты сейчас стопудово верно сказал, прямо в десятку. Ты у нас рекордсмен по точности формулировок и умению их вовремя под нужным» соусом» подать. Эх, Василий! – главный потряс молодого и энергично похлопал по плечу. – Какого орла воспитали, а! Наша школа! Значит так, – он опять перешёл на командный тон. – Я это дело на самотёк не пущу. Размер премии мы пока ещё не знаем, но ты, Виктор Андреевич, прямо сейчас садись за свой стол, все дела отложи в сторону и распределяй среди наших коэффициентом участия. Нам троим понятно – по максимуму, остальным – на твоё усмотрение. Николай Михайловичу, как самому умному, минимум. Пускай знает, что есть его умнее. Да он и никогда тягой к деньгам не отличался. Они, по-видимому, умникам вредят, знания отбирают. Ха-ха-ха! Ну, ты понял?
– Яволь, мой женераль, но проблем, – зам выпрямился по стойке смирно.
– Да, кстати, а где он сейчас?
– В шахту пошёл, на свой десятый восточный.
– В шахту? Это правильно! Пускай идёт. Это и для дела полезно и лишний раз разомнётся, а то всё кабинет, понимаешь ли, кабинет. А ты, Василий, далеко не уходи. Чего мы будем прятаться, когда есть что сказать народу о своих успехах. Мы сейчас организуем в отделе обмывание рекорда. А что? Имеем полное право громогласно заявить, пускай знают героев в лицо. Значит так, возьмёшь мою машину и с Людочкой в гастроном. Одна нога здесь, другая там. На расходы я выделю. Давай, зови её ко мне.
Пока Василий искал Людочку, а зам распределял коэффициенты, главный, расхаживая семимильными шагами по кабинету, радостно хлопал в ладоши и энергично потирал руки. Затем остановился, подумал и поднял трубку телефона:
– Диспетчерская, дайте подъём.
В трубке затрещало, запищало и послышалось:
– Стволовой слушает.
– Это главный маркшейдер шахты. Там у вас Николай Михайлович спустился.
– Да, было такое.
– Так вот, когда поднимется нагора, пускай сразу же меня наберёт прямо от вас.
Главный повесил трубку и задумался. Ох, как он не любил таких принципиальных и правильных, особенно, если они умнее и опытнее. Того и гляди подсядут. Слава богу, Михалыч не из таких, не карьерист. А то бы давно его выжил. Хотя и без него плохо. Он в маркшейдерии бог. Любую сложную работу на ура делает. И в какую только «дыру» его не посылал. Со всем справляется быстро, точно и аккуратно. Прямо рекордсмен по этому троеборью. Но вот своей принципиальностью радостное настроение может испортить в миг.
За этим занятием его застала Людочка. Уже мало кто помнил, как эта молодая особа появилась в отделе. Относилась она к «позвоночным», т.е. устроенным на работу по звонку вышестоящих. Дочь богатых и нужных родителей, она ничего не смыслила в горном деле, так как по образованию была то ли кулинар, то ли модельер, и вряд ли могла отличить штрек от Шрека. Единственным её преимуществом были телесные достоинства, которыми так щедро наградила природа и которые она выгодно подчёркивала модными нарядами. В её обязанности входило быстро и красиво накрыть на стол в отделе по случаю или подать начальнику с гостями чай-кофе, хотя числилась она инженером-картографом, за что и получала соответственно. А ещё поговаривали, что она любовница самого главного инженера шахты. Стареющий хрыч, перепробовав всю женскую элиту, добрался и до неё. Но это только поговаривают, а там чем чёрт не шутит. Дыма без огня не бывает. Тем не менее, главный, как непосредственный её начальник, понимал, что она – уши вышестоящего руководства в его отделе, поэтому был с нею настороже.
– Вызывали, Гаврила Петрович?
После этих слов в двери появились два передних Людочкиных достоинства, а потом и она сама.
– Вызывал. Ну, вот ты мне скажи, как это тебе удаётся? Как?
– Что? – Людочка оторопела от неожиданного вопроса и удивлённо округлила прелестные глазки.
– Вот смотрю я на тебя и сам себя спрашиваю: «Как ей удаётся быть всегда такой соблазнительной?».
– Ну, Вы как скажете, Гаврила Петрович, – Людочка засмущалась, захлопала большими ресницами, а щёчки покрылась пунцовым цветом.
– Значит так, радость моя! Сейчас с Василием поедешь в гастроном, купишь на стол соответственно событию. И не жмись, я денег дам. Накроешь в отделе человек эдак на пятнадцать. Так, чтоб всё было чин-чинарём, по высшему разряду. Ну, там музыку организуй, шарики-цветочки и прочий праздничный атрибут. Из руководства пару-тройку нужных людей позовём.
– А что праздновать будем? Юбилей у кого-то?
– Вот за что я тебя люблю, Людочка, так за твою непосредственность и детскую наивность. Юбилей? Ха! Бери выше! Рекорд обмывать будем. Ну, давай, топай. Одна прелестная ножка здесь, другая там. Васька уже ждёт! И смотри у меня, аккуратно с молодыми! – он игриво потряс указательным пальцем. – Я о-о-очень ревнивый!
– Ну, Вы как скажете, Гаврила Петрович, – Людочка засмущалась и пошла выполнять поручение. Она ничего не поняла из разговора с шефом, но ей было всё равно, какой рекорд они будут обмывать: то ли телевизор «Рекорд», то ли это так называется новый автомобиль. В любом случае будет праздник, а праздники она любила. У неё вся жизнь сплошной праздник.
 Глядя, как в двери скрылось аппетитное заднее достоинство помощницы, главный подумал, что вот же старому хрену повезло, иметь такую шикарную бабу. Петровна из бухгалтерии, Наталья из планового, Маринка из профкома, ну, ладно медсестра из медпункта. Та хоть на пятнадцать лет его моложе. Ещё можно понять. И это только то, что известно официально. Но эта киса ему чуть ли не во внучки годится. Просто какой-то секс-рекордсмен, бык-осеменитель. Интересно, что он с ней делает? Не ровен час, ещё помрёт под ней. И на что надеется, дурёха? Конечно, по красоте и фигуре она на первом месте среди всех шахтных баб, но по стервозности тоже рекордсменка. Это ж надо так любить деньги, чтобы у такого старпёра…
Его мысли прервал телефонный звонок.
– Маркшейдерский отдел. Главный слушает. А-а-а! Николай Михайлович! Да я просил перезвонить. Как там твой участок? Дело движется? Ну, я даже не сомневался. Постой, Михалыч, сейчас в баню не ходи. Тут тебе, как говорится, партийное задание – опять опустись в шахту и зайди на шестой, проверь, как там дела у Василия. Для контроля сделай пару замеров. Что тебе стоит?
Обычно сдержанный Николай Михайлович в этот раз возмутился:
– Гаврила Петрович! Это издевательство. Мой участок на востоке, а Васькин на западе. Это ж на другом конце шахтного поля. Мало того, что я его участок всё время тяну, пока он по сессиям катается, так ещё и сейчас должен за ним по пятам ходить и перемерять. Он же сегодня там был. Так он никогда не научится. Парень взрослый, пора ответственность чувствовать. Пусть знает, за что ему зарплату платят.
– Так, Николай Михайлович! Давай без демагогии. Пока я тут начальник, мне судить, кому работать, а кому сколько платить. Считай, что это моё поручение тебе, как самому опытному и умному. Всё, топай!
Праздник был в самом разгаре, когда Николай Михайлович, вернувшись из шахты, открыл дверь отдела. В ноздри ударила смесь из ароматов закуски, алкоголя, сигарет. На сдвинутых в один ряд столах батарея бутылок, шум музыки, конфетти, ёлочные игрушки, золотой дождик. В полумраке комнаты куча людских тел.
Главный, завидев оторопевшего Николая Михайловича, оторвался от аппетитного тела раскрепощённой алкоголем Людочки и со словами «Господа! Я сейчас!» с силой поволок его к себе в кабинет.
– Ну, давай, докладывай! Как дела на шестом? Быстро-быстро, а то меня люди ждут.
– Был я на шестом, посмотрел, пикеты на месте. Проверил направление.
– Да чёрт с ним, с направлением! – не выдержал главный. – Ты мне скажи: рекорд есть?
– Какой рекорд?
– Как какой?! Васька сегодня был на шестом. Сказал, что там проходчикам осталось работы на пару дней, и штрек вот-вот собьется с  главным уклоном.
– Бред. Видел я, как он там наработал. Во-первых, от заданного по проекту направления отклонился, проходка по его указанию ушла в сторону, да так, что теперь при выравнивании штрек из прямого, как струна, будет вилять, как бык поссал. Во-вторых, бригаде проходчиков, чтобы выйти на проект, теперь не меньше месяца понадобится. А Вы говорите два дня.
– Подожди, подожди! Ты, Михалыч, что-то не то говоришь. А ну-ка, подойди к столу и покажи, где, по-твоему, сейчас находится забой на шестом западном.
Они склонились над планом горных выработок.
– Ну, вот где-то здесь, – Михалыч взял со стола карандаш и сделал на плане метку.
– Что ты показываешь, и что значит «где-то». Это твоё «где-то» чуть ли не в другой стороне. Васька вот где сегодня утром показывал.
– А я о чём и толкую, – начал пояснять Михалыч. – Не знаю, что там Васька показывал, но до тридцатого пикета, когда я его замещал, штрек шёл ровно. Видите? А дальше, когда Васька из отпуска вернулся и взял это дело в свои руки, штрек начал изгибаться. Там даже на месте этот изгиб виден. Вот и получилось, что пошли не туда, куда надо. А он на плане почему-то ровно его показывает.
– Не нравится мне твоя неопределённость. Эти «где-то», «не знаю», «почему-то», какие-то «изгибы» и тому подобное. Сдаётся мне, что ты Николай Михайлович мой приказ не выполнил. Теперь, чтобы наполнить свои слова конкретикой, дуй обратно в шахту и проведи полную съёмку забоя, а по выходу всё обсчитай и нанеси на план. Говорим тут, понимаешь ли, сами не знаем о чём.
– Гаврила Петрович! – начал было Михалыч. –  Я же только оттуда. Вы просили пару замеров сделать, я и сделал. Направление с проектом не совпадает – это факт…
Но шеф его перебил:
– Мне твои оправдания не нужны. Не справился с заданием, так и скажи. Теперь исправляйся.
– Так для съёмки забоя мне хотя бы один человек в помощь нужен, как же я сам на отвесы светить буду, и на рейке стоять, и у прибора записывать?
– Опять мне тут демагогию разводишь. Сотрудники у меня сейчас все заняты, так что проходчиков попросишь, они – люди заинтересованные, помогут. А теодолит с нивелиром сам поносишь, ещё не старый. По шахте бегаешь, как лось, хрен тебя молодые догонят.
«Вот уж рекордсмен по словоблудию и эксплуатации!», – подумал Николай Михайлович. Он, было, развернулся на выход, но главный заорал:
– Стоп! Ты лучше в ту дверь выйди. Там у нас мероприятие, люди из других отделов, начальство разное. Ещё начнут вопросы задавать. Пить, ты всё равно не пьёшь. Так что тебе там делать нечего. Давай, миленький, давай. Это приказ.
Когда Николай Михайлович во второй раз за день вернулся из шахты и открыл дверь, публика уже была в приличном подпитии, и внимания на него не обращала. Главный жадно «сканировал» руками выдающиеся достоинства разморенной весельем Людочки. Та не сопротивлялась и что-то невразумительное подпевала. Зам, словно оратор на трибуне, упражнялся в здравицах в честь героев сегодняшнего дня, руководства шахты, министра угольной промышленности и т.д. Кто-то танцевал, кто-то рассказывал анекдоты, кто-то громко смеялся. Некоторым показалось мало, и они сбрасывались, чтобы «послать гонца за бутылочкой винца».
Пройдя в другую комнату, Михалыч достал покрытую угольной пылью рабочую книжку, включил калькулятор, заточил карандаш и принялся обсчитывать результаты замера. Благодаря многолетнему опыту и профессиональному чутью времени на установление истины ушло не много. Ещё несколько минут – и по координатам замерных пунктов на планшет было нанесено фактическое положение штрека. Теперь нужно доложить главному.
Но главный себя долго не заставил ждать. Не хватало, чтобы этот умник со своими расчётами «вышел в народ» и испортил праздник. Поэтому ему ценой невероятных усилий пришлось оторваться от сексапильной Людмилы и зайти в комнату.
– Ну, что там у тебя, Николай Михайлович? Всё сделал?
– Вот, результаты замеров, а вот план. Всё, как Вы просили.
– Ну и чё? – главный склонился над столом и с трудом навёл резкость.
Несколько минут молчания прошли вперемешку с иканиями, пока он оценивал обстановку. Потом поднял голову и пыхнул собеседнику алкоголем в лицо:
– Это что такое? Я же просил правильно померить, а ты что мне показываешь!
– То, что есть на самом деле. Я ничего тут не придумывал. Вот Васькин забой, а вот где он на самом деле. Факт – ничего не попишешь.
Главный ещё раз посмотрел на чертёж, на Михалыча, опять на чертёж:
– Ты что же это Николай Михайлович, хочешь сказать, что никакого рекорда нету?! Ты в своём уме? Я вижу, ты не понимаешь остроты текущего момента. Так, где Василий. Ща мы разберёмся и выведем тебя на «чистую воду».
Он приоткрыл дверь и, преодолевая праздничный балаган, попытался позвать Василия. Но молодой специалист крепко «накушался» и мирно сопел, положив голову на стол между салатом и колбасной нарезкой. Пришлось позвать зама.
– Слушаю, шеф. Что? Ещё сбегать в магазин? Я мигом!
– Виктор Андреевич! Тут Николай Михайлович какую-то несусветную глупость несёт. Сходил по моему заданию на Васькин участок и теперь утверждает, что никакого рекорда нету! Ты представляешь, какой он хочет прецедент создать?!
– Да я всё верно померил и правду говорю…, – начал было объяснять Николай Михайлович. Но начальник одёрнул его:
– Твоя правда, Михалыч, тут не ко времени. Её в другом месте нужно показывать. Народ, понимаешь ли, в двух шагах от рекорда, о чести отдела и всей шахты думать надо, а он против общего течения со своей правдой прёт. Нехорошо!
Уловив текущий момент, зам начал «подпевать» начальнику заплетающимся языком:
– Ай, как некрасиво получается! Это как же так выходит? Вся шахта уже знает о рекорде, пьёт и поёт за успех и здоровье наших героев и лично Гаврилы Петровича, а Вы, уважаемый, утверждаете, что всё не так!? А, может, Вы против хороших показателей, передовых достижений и научно-технического прогресса вообще? А? Просто диверсант какой-то!
– Вот-вот! Я догадывался, что Михалыч у нас ещё тот фрукт, – согласительно закивал и погрозил пальцем главный. – Не пьёт, не курит, так ещё коллективное мнение не уважает. Хочешь проверить человека, дай ему ответственное поручение. Вот мы и проверили «ху из ху».
– Коллеги, уважаемые! – возмутился Николай Михайлович. – Что же вы ересь несёте и выдаёте желаемое за действительное. Я – маркшейдер и за свои замеры могу ответить хоть перед богом. По крайней мере, меня так учили в техникуме и в институте, а ещё учили приписками не заниматься. За это дело по головке в суде не погладят…
– О-о-о! Как он заговорил! – оборвал его главный. – Слышишь, Виктор Андреевич, судом пугает. Выходит, только он всё верно меряет и считает, потому что на стационаре учился, а мы заочники-заушники ни черта не соображаем. Разве ты, Николай Михайлович, не знаешь, как переводится с немецкого наша специальность?
– Отчего же, знаю: искусство устанавливать границы.
– Вот именно – искусство, а ты это неправильно понимаешь.
– А маркшейдер, – вмешался в спор зам, – это специалист, который знает, где и насколько он может ошибиться.
– Во-во! – главный затыкал указательным пальцем на своего заместителя. – Ты умных людей послушай и не руби сгоряча. Он не зря в моих замах столько лет ходит.
– Вот именно, – стал упираться Михалыч. – Это вам не поле шагами померить, а ответственная сбойка двух главных выработок, и точность здесь нужна на миллиметры. К тому же там под землёй люди работают, а не роботы.
Чтобы как-то разрядить накалившуюся обстановку, зам предложил:
– Николай Михайловичу надо отдохнуть. Он сегодня много в шахте был, поэтому ни нашего многоуважаемого начальника, ни меня, как зама, не понимает. Переработался, так сказать.
– Верно! Переработался, перегрелся, газами надышался и не понимает всей важности момента. Давай, Михалыч, дуй домой отдыхать, пока мы до твоего увольнения не договорились.
Михалыч ушёл. А зам пошёл звать Лёню. «Этот – свой в доску, – рассуждал главный. – Он и в картишки с нами часто засиживается до утра, и «бухает» больше всех. Просто рекордсмен по водке. Ведро выпьет и хоть бы в одном глазу. Блин, и печень у него от таких лошадиных доз не болит. Жену его на халявную работу пристроили и детишек в садик вне очереди. Так что этот «против ветра плевать не будет».
Дверь открылась:
– А-а-а! Леонид Палыч! Заходи, дорогой, заходи. Как там народ, веселится?
Красномордый от изрядно выпитого Лёня ещё крепко держался на ногах. Он был далёк от того состояния, когда прощаются с сознанием, но угрюмо сопел в две дырочки и был не доволен, что его оторвали от праздничного стола.
– Значит так, Леонид Палыч. Мы сейчас празднуем рекорд, а наш всезнайка Михалыч говорит, что им и не пахнет. Сходи, посмотри, померяй. Если нужны в помощь люди, возьми пару наших рабочих. Но померяй быстро и так, чтобы все мы остались довольны. Ты понял меня? Я сейчас позвоню на ВШТ, пускай тебя на участок электровозом доставят и назад к стволу привезут. Всё же не ближний свет.
– Разрешите добавить напутственное слово, шеф? – вмешался зам, и, получив одобрительный кивок главного, продолжил: – На твои плечи, Лёня, сейчас ложится ответственное поручение. Я бы сказал, что это миссия третейского судьи. Необходимо установить истину. Народ желает знать правду, а мы с Гаврилой Петровичем не хотим пить валидол. Ты Лёня мысли ширше, глобальнее, не взирай там на всякие мелочи и думай о коллективе, жене, детях и т.д. Давай, иди, мы все тебя с нетерпением ждём. С богом!
Он по-отечески похлопал его по плечу. Лёня ушёл. Обмывание предстоящего рекорда закружилось с новой силой.
Лёня вернулся, когда праздник почти закончился, музыка затихла, тарелочки и бутылочки опустели, уважаемые гости разошлись. В отделе остались одни свои.
Главный, уже ни кого не остерегаясь и не снимая руки с прелестного Людочкиного бедра, громко выпалил:
– Ну, что, есть рекорд?
Взвешивая все «за» и «против» и помня напутственные слова зама, Лёня начал осторожно:
– По большому счёту, если не обращать на всякие там мелочи, то есть.
– Во! – главный потряс в воздухе кулаком. – Рекорд есть! Знай наших. Ура, товарищи!
Когда жидкие овации и аплодисменты стихли, главный продолжил допрос:
– Ну, а какие там мелочи были тобой замечены?
– А мелочи, они в любой работе есть. Как же без них?
– Во, молодец! – похвалил главный. – Правильно говоришь. Мелочи есть у каждого, без них не обойтись, но на общий результат они не влияют. Я так понял?
Лёня закивал головой.
– А вот искривление штрека?
– Есть, но незначительное, – поспешил выдать Лёня, чем несказанно обрадовал начальника и его зама.
– Вот, товарищи, как! Есть оказывается искривление, что вполне естественно, но оно, как точно установил наш эксперт Леонид Павлович, незначительное и не умаляет события, по поводу которого мы сегодня собрались, – вовремя подытожил зам.
– Ну-ка, пойдём ко мне, покажешь положение забоя, – главный в очередной раз оторвался от Людочкиных прелестей и повёл Лёню к себе в кабинет.
– Вот смотри, – он достал планшет. – Васька утром показывал здесь. По замерам Михалыча это здесь. А ты что скажешь?
Немного поразмыслив, Лёня указал где-то в промежутке, причём ближе к Васькиному «рекорду», а на словах добавил:
– Но, чтобы показать точно, нужно ещё все замеры обсчитать и только потом нанести, Вы же сами, как настоящий маркшейдер, знаете.
«Вот же шельма, лихо выкрутился», – подумал главный, а вслух произнёс:
– Молодец, Лёня! С заданием справился. Давай, дуй к коллективу и не забудь себе штрафную налить по поводу рекорда. Да, и позови ко мне Виктора Андреевича.
Зам долго рассматривал планшет с изображением трёх различных положений штрека. Главный нетерпеливо одёрнул:
– Ну, не тяни! Что скажешь?
– Отступать нельзя, надо спасать положение.
– А как?
– Всё в наших руках. Мы цифрами владеем. Проходке по любому закроем перевыполнение плана. Объясним, что так и для них лучше, и нам хорошо. Премия по итогам года будет существенная. А если всё, как есть, оставить, то никто ничего не получит: ни за год, ни в следующем месяце. Они тоже люди, и им всем кушать хочется.
– А как же рекорд, если спросят?
– Про рекорд говорить надо. Это в наших интересах. Лишний пиар никому не помешает. Но только до конца года, чтобы премия реальностью стала и в карманах зашелестела. А в январе, если спросят, скажем, что со своей стороны сделали всё, что могли, но вот проходка не справляется, сбросила темпы. Все стрелки на них. Они премию за прошедший год уже получат, вот пускай выкручиваются, и объясняются. А с нас, как говорится «все взятки – гладки».
– Ай да молоток! – обрадовался главный. – Вот не зря я тебя своей правой рукой держу. Го-ло-ва!
– Вот только денег жалко, Гаврила Петрович, что Вы на сегодняшний банкет потратили, – состроил печальную гримасу зам. – Всех напоили, накормили себе в убыток.
– Ха! Стал бы я задарма поить-кормить, если бы не знал, где прикуп взять. Коэффициент трудового участия Михалыча мне добавь. Ему за плохую работу премия не полагается. Понимать нужно, что начальство от него требует. Я сегодня от его правды так настрадался! По его милости несколько раз от коллектива отрывался, аж протрезвел.
– Яволь, мой фюрер! Будет сделано! – радостно выпалил зам.
– А эти деньги я в сейф положу. Пускай подождут следующего рекорда.



28 октября 2012 г.