И вновь рассвет... Глава 28

"А всё же он меня жалел", — Хозяйка опустила глаза на тихо лежащее тело и будто чья-то рука сжала её горло.

Она, сама не зная зачем, принялась укладывать и расправлять скрюченные руки и ноги. Хотела втащить тело в дом, но потом вспомнила, как там темно и грязно, и передумала. Но и здесь, на пороге, ей не хотелось его оставлять.

В конце концов, она перетащила Травника к задней стене дома — подальше от дороги, туда, где он будет не на виду, и где никто не станет пинать его останки, спотыкаясь о них и поминая покойника недобрым словом.

Здесь Хозяйка постаралась уложить его как можно ровнее и даже подложила ему под голову камень, который показался ей подходящим. Подходящим — для чего? И зачем вообще возиться с мёртвым телом, укладывая его "поудобнее"? Она села рядом, по обыкновению — прямо на землю, привалилась к стене дома и задумалась.

Смерть всегда была для неё обыденностью, повседневным явлением, неприятным, но слишком привычным, чтобы обращать на него внимание. После того как кто-то умер, он уже не ходил по улицам, не выпрашивал Грязь, не пытался воровать и вообще не производил никакого шума и не причинял никаких хлопот, кроме единственной — после смерти тело начинало вонять и поэтому его нужно было выбросить из дома, если эта неприятность приключилась там, где собираешься и дальше жить. Вот и всё, что она знала о смерти, никогда не испытывая потребности в большем.

Но сегодня, впервые, смерть показалась ей чем-то важным, значительным. Впервые ей казалось, что такое событие требует каких-то действий, что тело нехорошо бросать просто так, но что с ним делать, она не знала. Как не знала и того, что же случилось с Травником на самом деле.

Вот лежит его тело, но ведь это не весь Травник… ведь в нём было что-то ещё… Где же оно теперь? Она вспомнила про Небесный Сад, о котором он ей говорил.

— Должно быть, ты теперь туда попадёшь, — сказала Хозяйка, обращаясь к телу. — Должно быть, там хорошо… А я… меня не пустят, — прибавила она, помолчав. — Потому что это ведь я тебя… убила. Ведь это ты из-за меня… Странный ты был жиззеа, Травник, — вдруг обиделась она. — И из-за тебя странные мысли приходят…

Действительно, никогда прежде она не поставила бы себе в вину то, что юристы могли бы назвать "непреднамеренным лишением жизни". Если кто-то кого-то толкнул или ударил, а тот вдруг взял да и помер, то это уж его дело, надо было крепче держаться на ногах или не нарываться на неприятности. Что уж говорить о словах? Слова — это только слова и ничего больше. От них не умирают.
А Травник взял да и помер.

Конечно, он был не жилец. Жизни в нём оставалось на несколько дней — не больше. Но всё же, помер он от её слов, или от того, что сильно хотел найти, что сказать ей в ответ, но это всё равно. И тут Хозяйка поняла кое-что ещё, что так поразило её в этой смерти.

Впервые на её памяти кто-то умер не от Грязи и не от того, что расшибся о камни в драке из-за той же Грязи, а от чего-то ещё, от чего-то совсем другого.

Конечно, Грязь убивала Травника и скоро довела бы своё дело до конца, но добила его всё же не она. Уж Хозяйка-то в этом разбиралась. Она за свою жизнь — ещё очень короткую по обычным меркам и очень длинную по меркам Мёртвых Посёлков — повидала столько смертей, сколько не каждый могильщик увидит.

— Ты это… прости меня, что ли… прости, слышь, Травник? — тихо попросила Хозяйка. — Я ж не думала, что ты… — она вздохнула, чувствуя себя такой усталой и измученной, как никогда в жизни.

Она устала от странных мыслей, которых было слишком много, от непонятных, небывалых, совершенно незнакомых и слишком сильных чувств. Хотелось закрыть глаза и забыть обо всём этом.

Она нащупала флягу с водой, висящую на поясе, и завёрнутый в тряпку ком Грязи, припрятанный под одеждой. Более приятную, свежую жидкую Грязь, к которой она привыкла, Травник разлил на землю без всякой пользы.

Вспомнив об этом, Хозяйка огорчилась и стала думать, что теперь делать. Если растворить Грязь во фляге, она останется без воды, а этого Хозяйка никогда не допускала. Надо пойти к тачке, взять один из кувшинов и приготовить Грязь в нём.

Она уже начала подниматься на ноги, когда взгляд её снова упал на лежащее рядом тело, и Хозяйке вдруг померещилось, что Травник смотрит прямо на неё, смотрит сурово и обиженно.
Не потому обиженно, что она ускорила его смерть, а потому, что даже и теперь, когда он умер, ему нет покоя от Грязи, которую он так ненавидел, и она, Хозяйка, оскорбляет его тем, что рядом с ним думает о ней и собирается употребить её прямо здесь, хотя могла бы ещё и воздержаться какое-то время.

Женщина вновь бессильно привалилась к стене, не отводя глаз от Травника, его молчание показалось ей осуждающим.

— Тебе хорошо! — обвиняющим тоном заявила она. — Тебе-то теперь Грязь не нужна… А мы… Я без неё и не жила никогда… — Хозяйка вздохнула и отвернулась.

Одна её часть хотела встать и уйти (если он её осуждает, пусть остаётся один, а она и без него обойдётся!), а другая часть, как ни странно, уходить не хотела.

Она чувствовала, что оставаясь здесь, с ним, ослабляет и отодвигает непонятную незнакомую и оттого ещё более пугающую тоску безнадёжного одиночества.
Оно, так страшно навалившееся на неё в первые минуты после смерти Травника, потом отступило, потому что Травник, хоть и молчал, но всё-таки пока что был рядом.
Не только его тело, но и весь Травник — так ей казалось, и потому, что это ей казалось, она могла разговаривать с ним.

Он не отвечал, а может и отвечал, но она его не слышала, но Травник и раньше часто молчал. Его молчание было каким-то другим, не таким, как у всех, оно само по себе что-то содержало, ну хотя бы — поиски ответа, стремление, усилие…

Как только она уйдёт отсюда, всё кончится, и она останется совсем одна — как раньше, и жизнь будет такой же, как всегда, но не совсем. Ведь у неё хорошая память, Хозяйка гордилась своей памятью, так что просто так она Травника не забудет. Может быть, она будет помнить его целый сезон, пока Грязь не изгладит эти воспоминания. Сезон — это очень долго, почти целая жизнь.

— Ты уж прости, Травник, — непреклонным тоном сказала Хозяйка, — но умирать я не хочу. Ещё хоть сезон прожить… Тебе-то там, наверное, хорошо, — она немного помолчала, как бы ожидая подтверждения, и ей даже показалось, что оно поступило.

— А я что там буду делать? Я ведь ничего, кроме Грязи, не знаю, — она снова помолчала, прислушиваясь к тишине.
Ей хотелось получить ответ, хотелось, чтобы Травник возразил, чтобы сказал что-то обнадёживающее, например, что и ей тоже будет там неплохо, и для неё найдётся местечко, и она, какая ни на есть, а может всё-таки хоть на что-то сгодиться, ведь не так уж она и плоха, если подумать, и может ведь, наверное, тоже чему-то научиться…

В общем, что-то такое хотелось бы ей услышать и, кто знает, может она и услышала что-то, а может это было всего лишь игрой воображения, разбуженного последними событиями и чрезмерным умственным и духовным напряжением.

— Найдётся, говоришь, местечко… — задумчиво протянула она. — Это хорошо. Ведь помирать-то всё равно придётся.

Эта новая мысль вновь повергла её в изумление. Она знала, что смерть неизбежна, но поверить в это не могла.
Хозяйка не подозревала, что даже самые убеждённые материалисты не могут по-настоящему поверить в собственную смерть, в полное и бесповоротное уничтожение того неуловимого, что мыслило, чувствовало, познавало, да её это и не интересовало.

Она просто не могла себе представить, что всё вокруг останется, а её не будет. С другой стороны, она знала, что это непременно произойдёт. Здесь было противоречие, которое ей хотелось разрешить, и мысль о Небесном Саде показалась ей подходящим решением.
Однако она вовсе не была уверена в том, что Небесный Сад существует, и тем более — в том, что её туда пустят.

— Хотела бы я знать… — протянула она, покосившись на Травника с тем особым выражением, которое должно было убедить каждого, что уж она-то не даст себя провести!

— Хотела бы я знать наверняка. Ты уж не обижайся, Травник, но что если ты всё это придумал? Такой жиззеа, как ты, и не на такое способен. А обо мне кто позаботится? Каждый норовит обмануть… — тут она спохватилась, Травник был совсем не таким, как другие, и если даже обманывал, то не ради своей выгоды.

Но ей-то от этого не легче. Хозяйка насупилась и поднялась на ноги.

— Ладно, Травник, пойду я. Ты уж… не держи на меня зла. Видишь, какое дело… — она хотела ещё что-то сказать, объяснить ему, но сбилась; мысли путались, наскакивая одна на другую, а потом вдруг разом разбегаясь.

— Пойду я, Травник, пора… Ты уж… — она вздохнула, махнула нижними руками и пошла прочь. Ей хотелось оглянуться, но было страшно.

Неизвестно, чего она боялась — обнаружить, что мёртвое тело Травника, лежащее на земле, ничем не отличается от всех других мёртвых тел, виденных ею, или, что он и в смерти непохож на других.

Продолжение: http://www.proza.ru/2012/10/29/1941