Утро

На работу трактористов из окрестных деревень возят автобусом. Дорога недалёкая. Иногда ожидать дольше, чем ехать.
Ещё не рассветало. Мужики неспешно покуривают и так же неспешно переговариваются. Время от времени кто-нибудь выглядывает на зимник, не показалось ли "служебное такси".
Скрип торопливых  шагов обгоняет слегка простуженный голос:

– Ну, думал, опоздаю, – и как бы оправдываясь, добавляет. – Вчера кино про Коломбо смотрел. Ох, и хитёр же мужик! С виду простак, а как след возьмёт – не отпустит. Ещё перед арестом в кошки- мышки поиграет.

– А я бы давно телевизор приглушил, да старушка моя без Санта - Барбары дня не проживёт. – ворчит пожилой дядя Федя.
– Недавно починил, а теперь глушить... Зачем чинил - то? – доносится из темноты чьё - то недоумённое замечание.

– Да, знал бы, так и не чинил. Вернусь с работы, управимся по хозяйству, только сядем поужинать – а с экрана... Какая уж тут еда?  И ни одно кино без непотребной гимнастики не показывают.
– Это тебе теперь непотребное. Усыхаешь, Фёдор. А раньше бы тебе такое показать, жеребцом бы заржал, – зубоскалит местный остряк Петро.

– Раньше такой срамоты не казали.
– Так и не казали?
– Ну, может быть, было и про это, только всё подразумевалось. Как бы негласно, по смыслу, само собой выходило.

– А теперь гласность. Чем голову ломать, да догадываться, смотри и пользуйся видениями.
– Так не во время же ужина, – сердится Фёдор.
– А в Москве ужин позднее нашего. Господа-бояре на службе притомятся, вот им для расслабления организма и показывают. Эротика – называется, набирает обороты Петька. – Ты, Фёдор, в субботу по НТВ самую последнюю передачу включи, там такое увидишь, что и тебя, старого, в постели заворочает.

– Тебя, кажется, ещё и сейчас ворочает. Посмотри, весь перекрёсток  вытоптал. Никак не остановишься. Словно тетерев на токовище мечешься, да и в разговоре так же. Показывают не для одной Москвы. Надо же ко всей Росси приноравливаться.

– Сейчас, похоже, всю Россию к Москве приноравливают, – не обращая внимания на Петькину болтовню, вступает в разговор Николай. – До чего доприноравливали, вчера старики в городе снова на рельсы ходили.

– И чего ползают. Сидели бы по своим углам. Плетью обуха не перешибёшь. – тарахтит Петруха, для того, чтобы хоть что-то сказать.
– Голод – не тётка, любого поднимет, – роняет Фёдор. – Нынче старики бесхозные. Раньше списанные трактора повсюду валялись, теперь старики.

– Президент, по радио, к народу обращался. Больше о пенсионерах говорил. Обещал на личный контроль поставить, – продолжает неторопливо, словно сам с собой, Николай.
– А чего не по телевизору? Понятнее, да и охват шире.

– Шустёр ты, Петро, а неприметлив. У кого дело в руках захлябает – те к телевизору не рвутся. Только разве по большой нужде.
– По большой нужде в другое место надобно, – вворачивает Петька.
– Своих детей народил, а из детства никак не вылезешь, – в сердцах говорит Фёдор.
Николай, не обращая внимания на выскочку, озабоченно добавляет:

– Стариков собираются к ответу призвать. Убытки подсчитывают.
– А чего с них возьмёшь? Они же нынче сирые, голые и босые.
Николай добавляет:

– Стыдно было смотреть на всё это. Словно отца с матерью на рельсы спровадил, а сам в теплом углу отсиживаюсь...
Фёдор подхватил:

– Не только стыд, но и позор. До чего родителей своих довели!  На Руси, во все века, стариков за стол первыми усаживали. Не замолить нам этого позора. Пусть сегодня-завтра всё это поправят, а позор-то куда денешь, он останется...

Очередной Петькин аргумент прервал неожиданный сигнал автобуса. Все разом повернулись в его сторону и, словно в спины им смотрели скорбные глаза стариков, неуклюже теснясь, полезли в автобус.
10-2-97г.