Дом учёных и Великого Князя

 Великому Князю Владимиру Кирилловичу Романову и всем изгнанникам, скитальцам и учёным, прогнанным с Родины товарищем Лениным.



     Дом  Великого Князя Владимира Александровича Романова, старшего брата Николая II, выделялся на Дворцовой набережной Петербурга своей неприступностью итальянского палаццо, огромными окнами залов первого и бельэтажа и подъездом, выступающим на тротуар до самой проезжей части. Опасаясь покушений террористов, убивших на Екатерининском канале  Александра Второго, страх заставлял  хозяев строить дворцы, более походящими на крепости. Да и сам Великий Князь Кирилл Владимирович, верный чувству чести и долга генерал-губернатора, не моргнув глазом разогнал в 1905 году картечью демонстрацию рабочих во главе с попом Гапоном. Говорят, были жертвы. Лето 1917 года великокняжеская семья проводила в Финляндии, где 30 августа и родился маленький  Владимир, наследник  титула и всего прочего, что было заслужено родом Романовых перед Россией. А заслуг было не мало.
    Вихри враждебные, закружившие головы смутьянам  в октябре 1917 , а  потом и известие о расстреле царской семьи заставили семью покинуть свой уютный тёплый дом на набережной Невы, оставив всю обстановку и  на время прикрыть двери парадного крыльца, выходившего к Неве на дворцовую набережную.
     Правда у этого особняка был ещё один  въезд во двор с Миллионной улицы через массивные дубовые ворота, где можно было безопасно выйти из кареты и подняться в покои, но….Видимо какое-то потаённое чувство толкало Великого Князя на риск.
     Это крыльцо перегораживало весь тротуар и со времён ранней юности мешало мне проходить по утрам на свою работу лаборанта в Институт Электромеханики. Я даже подумывал написать в Смольный письмо с предложением снести это крыльцо в пользу рабочего класса. Ведь обсуждали же там целесообразность сноса Спаса на крови, для устройства кольца трамвая. Но мысль эту постепенно я оставил, с удовольствием поглаживая бронзовые ручки в виде грифонов, когда ходил на обед в столовую Дома Учёных  Академии наук СССР имени М.Горького. Шёл уже сорок четвёртый год с того момента, как Великий Князь унёс свои ноги от большевистской расправы и влачил жалкое существование со своей семьёй  в изгнании на чужбине в западном районе Франции. А его дом вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ульянов /Ленин/ подарил учёным для отдыха в свободное от основной работы время. Не всем, конечно. Все бы там не поместились. Принимали в этот клуб только избранных, отличившихся научными открытиями и покладистым характером. То есть тех, кто поддерживал бесчинства советской власти.
     Моё детство прошло в подвале на 3-ей линии Васильевского острова, единственным украшением интерьера которого были родительские гимнастёрки с орденами за подвиги на войне против фашистов, развешенные на его стенах. Да ещё фанерный шкаф, смастерённый дворовым плотником, с которого мама по вечерам, придя с работы, не сводила глаз. Видимо эта нижняя планка человеческого бытия позволяла мне по достоинству оценить завоевания большевиков. Ещё во время школьных культпоходов в Эрмитаж у нас глаза разбегались от царской роскоши. Мы все с нетерпением ждали того дня, когда наступит обещанный коммунизм и каждый из нас поселится в таких апартаментах. Ну а пока я привыкал к роскоши, восседая за царским столом  Дома учёных и поглощая комплексный обед за шестьдесят копеек. По счастливой случайности, благодаря моему другу Вовке Рябинину, мама которого работала в Академии наук, мы часто ласкали глаз  ошеломляющей роскошью великокняжеских гостиных, украшенных венецианским хрусталём, персидскими коврами, китайским шёлком и бархатом. Мраморные лестницы и камины, дубовые потолки и прозрачные зеркала будоражили наше воображение и рождали необоснованные претензии. Я мечтал поселиться здесь навсегда. Ну хотя бы бывать здесь, когда заблагорассудится. Как желанный гость.
     Уже покоились в своих склепах революционеры 1905 и 1917 годов. Сменившие их детки и родственнички, а то и просто сочувствующие, показавшие себя с хорошей стороны своей малограмотностью и безродным происхождением, получили по наследству власть в России. Да что там Россия. Лукавый, мстительный и кровожадный Ленин, где кнутом, где пряником стяжал под свои знамёна малые и большие народы и создал империю строителей коммунизма  – СССР. Царская семья и сам Император, расстрелянные по приказу Ленина в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге, искали упокой своих душ в безвестных чащобах Урала, а Великие Князья и аристократы, чудом избежавшие расправы Молоха,  скитались по съёмным квартиркам в Европе. Уже замаячило избавление от Беса с помощью Гитлера, влились в состав империи Прибалтийские народы, началась кровопролитная бойня. Учёные стали нужны. И даже необходимы. Кто ещё придумает танки, корабли и самолёты? Кто придумает атомную бомбу?
     Дом учёных, тщательно отбирая в свои ряды отдыхающих, избавлялся от вольнодумцев и сочувствующих прозападным идеям благоденствия. Замучили в застенках НКВД СССР первого председателя Совета Дома учёных, академика Николая Вавилова. Погубили в лагерях миллионы талантливых шутников и балагуров. Во время ленинградской блокады подкармливали корочкой не успевших эвакуироваться представителей элиты. А потом заперли их в шаражки.
     Досуг наследников Великого Ленина сильно отдавал казёнщиной. Водка, тётка и селёдка. Ну и папироска, конечно. Куда без папироски озабоченному башлевику?  Большой концертный зал «Октябрьский», построенный трудолюбивыми финскими строителями к пятидесятилетию Советской власти, разительно отличался от Дворцов культуры первых пятилеток. Рестораны и клубы в СССР больше напоминали сельские избы большого размера. Таких мест, куда можно было пригласить барышню, да ещё и поразить роскошью её воображение за три рубля было не так много. Но я их умудрялся найти. В ресторане  Дома архитекторов, бывшего ранее особняком А.Половцева, отделанного тесненной кожей и дубом, наш советский посиневший цыплёнок-табака, вылезая из-под пресса, казался изысканным фазаном, а сливочное мороженое с фруктами из компота могло сойти и за французский десерт. Не так дорого было поужинать со студенткой чебуреками и в «Европейской», но  поворковать в интимной обстановке там редко удавалось. Не вытравили коммунисты купеческого духа из русских людей. А тем более из грузинских, армянских и азербайджанских. Казалось, что денежные знаки они рисуют акварелью в своих съёмных квартирках и привлекают их свеженапечатанным хрустом наших изголодавшихся ровесниц. Такие "тихие заводи" для любовников, как Дом журналиста, Дом композитора и Дом кино для входа безвестных уличных скитальцев были для меня закрыты. Можно было поживиться сосиской с квашенной капустой, а потом запить его желудёвым кофе и в ресторане Дома писателей или в Доме дружбы народов на Фонтанке, но  рассчитывать на то, что приглашённая девушка после такого ужина в порыве восторга сдёрнет с себя нижнее бельё, не приходилось. Но вот визит на чашечку кофе в кафе Дома учёных  сулил именно такой конец вечеринки. Огромные китайские вазы при входе, мраморная лестница, многократно отражающаяся в венецианских зеркалах простенков, дубовые потолки и стены, камин, украшенный изразцами итальянской майолики, вид на широкую, полноводную Неву и шпиль Петропавловского собора в таинственной тишине будуара гипнотизировали любого знатока наслаждений, а студентку из общежития убивали наповал.
     "Малина" моя закончилась внезапно, как налетает  летняя гроза. Вера Ивановна перешла на другую работу и швейцары перестали меня впускать. Вот тогда-то  и поставил я себе целью стать учёным и вступить в этот элитарный клуб. Эта навязчивая идея подкреплялась ещё и тем, что в эпоху развитого социализма учёным платили самые высокие в стране заработные платы. При этом рабочий день у них был самый короткий и вообще не нормированный.
     Не год и не два я "извивался ужом" и искал проходы в высшее общество. Но всё-таки нашёл. Едва защитив диссертацию на соискание кандидата педагогических наук, ещё не успев оформить на работе повышенную зарплату, я прибежал в Дом учёных с новеньким, пахнущим типографской краской дипломом, чтобы вступить в элитарный клуб на законных основаниях и смело приходить сюда со случайными  незнакомками. В приёмной директора меня выслушала секретарша с лицом фарфоровой куклы Мальвины. Она сияла доброжелательной улыбкой, но казалось, что услышав ещё два моих слова, она зарыдает и зальёт меня горючими слезами. Глубоко затаив словарный запас советских коммуналок, она медленно и терпеливо стала рассказывать мне историю этого тайного мистического клуба советской интеллигенции. Я с удивлением узнал, что Максим Горький /он же Алексей Максимович Горький/ уговорил Ленина в 1918 году взять под свою «крышу» пропадавших от кошмара гражданской войны учёных царской России, спасти их от голода скудными пайками и привлечь на свою, бандитскую сторону. Ленин согласился. Он увидел в этой акции хорошую перспективу. В 1920 году, уже переехав в Москву, великодушный вождь подарил учёным пустовавший дом Великого князя на Дворцовой набережной для воскресных посиделок и капустников. Академиков и профессоров, коих набралось около двух тысяч, пересчитали по головам, обогрели, накормили и напоили. Выдали по куску мыла. Даже Анне Ахматовой выдали "учёный" продовольственный паёк. А они…Тут Мальвина нахмурила бровки, ответили Ленину чёрной неблагодарностью. Они протестовали против пролетарских порядков. В октябре 1922 года по приказу Ленина, из гуманных соображений заменившего расстрел инакомыслящих высылкой за границу, около двух сотен учёных, в числе коих были Николай Бердяев, Иван Ильин уговорили покинуть Россию на пароходах «Пруссия» и "Обербургомистр Хакен", оказав им посильную помощь в срочном оформлении въездных виз в Германию. А ведь могли бы и расстрелять! Дожили бы они до Сталина!?  И только один Иван Петрович Павлов, правда нобелевский лауреат, возвысил свой голос протеста. Но ему быстро закупили аппаратуру и накормили мясом его собак. Так всё и сошло на нет. Никаких угрызений совести у интеллигенции и учёных на этот счёт не возникло.
     После "дела врачей", "шарашек", выселения евреев в Биробиджан в СССР начался отток мозгов. Генсек КПСС Леонид Ильич Брежнев разрешил евреям выезжать в Израиль, на свою Родину, на постоянное место жительство. Нет, некоторые обрусевшие выкресты, как Ося Бродский в Израиль ехать не хотели и КГБ, как и в 1922 году помогало им быстро оформить выездные документы. Другим иудеям не хватало синагог и условия советского благоденствия казались невыносимыми. Ну они и рванули. А ведь всем известно, что евреи самые умные. Поэтому мест в Доме учёных освобождалось много. Освобождались и вакантные места в блатных учреждениях типа склада и магазина, кооперативные квартиры, дачи, пополнялись дефицитными товарами комиссионнки. Как раз под эту сурдинку я купил квартирку и надеялся протиснуться в высшее общество научной интеллигенции. А может быть и творческой. Ну не всё сразу.
     Вот тут-то, подведя итог своим социально-политическим наблюдениям, Мальвина сморщила носик и возмущённо заключила - в Дом учёных хлынул середняк. Ну профессора всякие, доценты... Сначала я не понял, что это относилось и ко мне. Может она про академика Лысенко или Троцкого?  Но когда, разгадав  мою тупоголовость, Мальвина прямым текстом объяснила мне, что квота приёма всяких доцентов с кандидатами в Дом учёных  давно превышена и вышла, сухо попрощавшись, я сник и почувствовал себя оплёванным.
      На дворе, как трава сквозь асфальт, прорастал коммунизм, ширилось социалистическое соревнование трудящихся, свершались научные открытия, освобождались места евроиммигрантов, а по-человечески в интеллигентной обстановке провести вечерок с барышней было негде. Приходилось прожигать жизнь среди пьяной толпы передовиков и героев социалистического труда. Набравшись зелья, вели они себя кое-как, вульгарно выражались и настойчиво приглашали чужих дам на танец. Надо было что-то делать. Помог его величество счастливый случай. Секретарша парткома Театрального института Галя Тарасова, где я тогда имел честь служить, узнав мою беду, пообещала мне помочь. К ней был неравнодушен секретарь Дзержинского РК КПСС товарищ Соломатин и Галя этим пользовалась. Через пару дней мы с ней, приветливо кивнув Мальвине, прошли в покои директрисы Дома Ларисы Михайловны. Лариса Михайловна занимала кабинет Великого Князя в бельэтаже, сидела за его рабочим столом в его кресле и грела стареющие ноги у камина тёмнозелёного мейсенского фарфора. Раньше она тоже работала у товарища Соломатина в Райкоме и была поставлена приглядывать от партии за учёными в свободное, от их основной работы, время. Приветливая, доброжелательная беседа, дефицитный индийский чай с профитролями вскрывали глубокие жизненно важные корни их с Галей дружбы. Лариса Михайловна вела беседу неторопливо, так, словно ей повезло скоротать вечерок в нашей компании. Потом она лениво звякнула в серебряный колокольчик, послушно дожидавшийся прикосновения её руки на зелёном сукне стола, и в дверях тот час появилась готовая на всё Мальвина.
- Оформи Николай Николаевича членом Совета. Он будет нашим здоровьем заниматься.
     У Мальвины провалились глаза, но кричать «мама» она не стала. После совершения ряда формальностей  я целовал ручку Ларисе Михайловне и старался не разгибать спины, пока не вышел на Дворцовую набережную. Колючий северный ветер обжёг мне лицо. Свершилось.
     Советы дома учёных проходили в Малиновой гостиной под тихий треск поленьев в камине и демократичное бормотание академиков. Если бы Совет не возглавлял Б.Б. он превратился в непомерную глупость. Впрочем в такой атмосфере грех было бы заниматься чем-то другим. Академики видимо сильно любили советскую власть, но без фанатизма. Забывать о своих удовольствиях, предначертанных им судьбою от рождения, они не могли и не хотели. Борис Борисович Пиотровский понимал это как никто другой и вместо нудной тягомотины, которую повелевал разрешить Ларисе Михайловне в рабочем порядке, живо делился  с академиками свежими впечатлениями от поездок по миру. А ездил он, будучи большим учёным и директором Эрмитажа, много. Его кортавость и приговорка вохт-вохт делал эти рассказы только ещё более загадочными и увлекательными. Греция, Англия, Франция, Испания, Канада были для советских полукрепостных учёных едва ли не самым сладостным деликатесом. Засиживались допоздна и ждали этих посиделок  каждый месяц, как праздника.
    В мои обязанности входило многоумное  кивание при принятии решений Ларисы Михайловны о распределении дач в Комарово и Репино для отдыха учёных, организация зимних забав на Охлупинской даче на Каменном острове, присутствие на бильярдной и охотничьей секции и надувание щёк. Дом учёных стал ко мне приветливым и гостеприимным. Творческие вечера артистов и писателей, показ запрещённых советской цензурой фильмов, выставки свободных художников и фотографов, перелистывание фолиантов в библиотеке и чай в Зимнем саду. Как раньше.Как в юности с Верой Ивановной и Вовкой.
     Мечты мои сбылись наполовину. Приходить в Дом учёных я мог когда угодно, а вот водить девчонок стало неудобно. Народились свои детки и водить в Дом учёных хотелось только их. Волшебные новогодние ёлки, занятия в музыкальных, танцевальных и театральных кружках.
     Как питерскую жемчужину я показывал Дом всем своим друзьям, приезжавшим в гости из Москвы. В отличие от Эрмитажа и его музейной атмосферы, здесь атмосфера была домашней. Можно было развалиться и помечтать на диване в мавританской комнате, полистать журналы в малиновой гостиной, полюбоваться Невой с балкона, а потом выпить и закусить в ресторане у итальянского камина. А за окном бушевали стройки коммунизма, культивировалась партийная аскеза и отвращение к роскоши. Никита Михалков снимал там и эпизоды своих фильмов «Обломов» и «Очи чёрные». Василий Борисович Ливанов, однажды попав в Дом, уговорил режиссёра снимать там сцены с Холмсом. Андрей Кончаловский попросил меня показать Дом своему сценографу Ла Скала Энцио Фриджерио, когда они работали над постановкой «Пиковой дамы» и «Евгения Онегина». Спустя несколько лет по просьбе Кончаловского я организовал в Доме просмотр его новой картины "Ближний круг", куда был приглашён со своим ближним кругом и Анатолий Александрович Собчак, явно претендовавший на роль достойного лидера очнувшейся нации. Кстати сцены жизни российского дворянства своей экранизации  «Война и мир» Льва Николаевича Толстого Сергей Бондарчук тоже снимал в Доме. Мои друзья, приезжая в гости, останавливались в уютной гостинице Дома учёных, поминая добрым слово его хозяев. Когда становилось грустно и одиноко, мне всегда было куда пойти. Я приходил в Дом и мы с моим приятелем Андреем Надировым, выполнявшим там в те годы эксклюзивную миссию от Академии наук, шли в бильярдную и катали шары по тому же сукну, что и Великий Князь.
     Замкнулся круг. В 1991 году, когда скинули коммунистов и запретили КПСС, а мэром города Ленинграда стал профессор Собчак, вернувший ему своё истинное имя Санкт-Петербург на Родину потянулись выжившие  изгнанники. Их приглашением занимался Владимир Путин, возглавлявший у Анатолия Александровича внешнеполитическое ведомство. В  Санкт-Петербург приехали  князья Юсуповы, Строгановы, Лобановы….Путин организовал в их домах концерты классической музыки с претенциозной афишей "Петербургские сезоны" и был весьма доволен своим гуманизмом. Дягилев, видимо, пошевелился в гробу. Князья входили в свои дома, целовали их стены, просили разрешения присесть на свой диван.
      Великого Князя Владимира Кирилловича Романова и его супругу Леониду Георгиевну принимали в их родном доме. В Белом зале устроили приветственное собрание. Анатолий Александрович Собчак сказал хозяевам какие-то слова, рассказал о годах советской власти, прошедшей по анфиладам и этого Дома. Потом Великого князя с супругой провели по залам. Он узнавал любимые уголки, гладил руками обшивку кресел, долго смотрел из окна на Неву, несущую свои бесконечные глубокие воды. На другом берегу высоко в небе сверкал золотом ангел Петропавловского собора и крест Великокняжеской усыпальницы.
      Дом Владимиру Кирилловичу новые власти несмотря на их новые мировоззрения не вернули. Частная собственность - это святое! Поменяли флаги, гербы, гимны на императорские, но разжать ручонки и выпустить захваченное бандитами добро - нет! Но через несколько лет, в апреле 1992 года, почившего в Бозе Великого Князя любезно согласились отпеть в Исаакиевском соборе и  похоронить в Великокняжеской усыпальнице. Прямо напротив его родного отчего дома. 

Пост скриптум /Послесловие/.

Прошло 29 лет со дня кончины Великого Князя Владимира Кирилловича. Ушла за ним из этой жизни в Жизнь Вечную его супруга Леонида. Маленький Георгий вырос в большого и /пардон толстого/  потомка и решил жениться....Подобрал себе невесту в Европе и приехали они в Санкт-Петербург для проведения Таинства Венчания в Исаакиевском соборе. Остановились в отеле Астория, что не далеко от собора. Для торжество  арендовали Константиновский дворец , резиденцию нынешнего президента России / в недалёком прошлом  шпанёнка из питерской подворотни , проживавшего в коммуналке с крысами/ , над которой трепещет на ветру трёхцветный флаг царской России , а герб точно повторяет герб Российской Империи, а также отчий дом на дворцовой набережной , которых отняли большевики , а Ленин подарил его учёным Академии наук СССР для клуба.
  Застрельщики и новаторы из разных российских газет подняли вонь и коммунальные склоки, в хоре которых и возвысил свой голос Бесоклоун / пардон-Никита Бесогон ТВ по фамилии Михалков, рдеющий от гордости, что его предок был пастельничьим у царей Романовых/.
  Тогда 30 лет тому назад в далёком 1991 году именно  Никита Михалков представлялся как монархист, брал интевью и руских иммигрантов и посоветовал мэру Анатолию Собчаку пригласить семью Великого Князя Владимира Кирилловича на церемонию  возвращения городу Санкт-Петербурга...При этом Великому Князю провели экскурсию ,но отказались вернуть его дом на Дворцовой набережной  даже за большие деньги, а себе Путин и Михалков понастроили дворцов.  При этом Владимир путин в качестве председателя комиссии продал за копейки отель "Европейская" бизнесмену и ещё 9 отелей /Прибалтийская,Москва , дом Лобановых-Ростовских у исаакиевского собора... Владимиру Якунину с сыном.... Не хорошо !