Cорок на шестьдесят

   Тот, кто работал в советской прессе,  хорошо знает, что это за цифры. В соответствии с ними распределялся редакционный гонорар: 40 процентов общей его суммы предназначалось для штатных сотрудников, а  бО'льшая  часть денежного пирога  отводилась сторонним авторам, если хотите, представителям из народа, из рабочего класса и крестьянства  -  в полном соответствии с политикой партии и правительства.            
       Скажем, если общий гонорарный фонд редакции составлял 1000 рублей, то 400 из них могли получить те, кто в ней работал (в том числе, скажем, уборщица, если она что-то напишет, или шофёр, коль есть в нём соответствующая жилка - они будут получать гонорар ИМЕННО из этих 40(сорока) процентов, и никак иначе). Ну, а 600 рублей - это для тех, кто, как предполагалось, будет поставлять в печатный орган очерки, зарисовки и прочие заметки из трудящейся массы.   
  Не знаю как где, а у нас на магнитогорском телевидении, распределявшем  гонорарный фонд так  же,  как печатная периодика, была такая  хренотень,  что если ты не сумеешь истратить  60-процентную часть  вознаградиловки, то тебе соответственно срежут и то, что причитается  штатникам. На этой почве я однажды по-идиотски пролетел. Ну,  дурак был в чистом виде. Да сами посудите.
  Будучи редактором промышленной редакции, я, имея некую выделенную ей (редакции) общую сумму, возжаждал  вдруг сэкономить для коллектива приличную часть стороннего гонорара. С этой целью, не сомневаясь в том, что сделаю доброе дело, уговорил (без труда) группу высокооплачиваемых  выступающих в одной из передач  металлургов появиться у нас в эфире на общественных началах. Получив мгновенное согласие, был несказанно горд. Идея понравилась, и я нашёл  пару участников из других передач, которые также согласились выступить безвозмездно.
  Результат этой самодеятельности новичка ( а я только-только   начал работать на студии) был  - впечатляющим. Да что уж там - ошеломляющим!  То есть, когда я пошёл получать гонорар за то, что сделал  в том же месяце сам, то был огорошен тем, что мне не причиталось+ровным счётом ничего. Ни копейки.  Ноль.
  Немая сцена. Гоголь. "Ревизор". Моя отвисшая челюсть...
 -В чём дело,- робко спросил бухгалтера, не сомневаясь в том, что это досадное недоразумение. 
 - То есть как в чём, - спокойно ответствовала наша милая главбух Мария Никитична. - Вы ничего не истратили из нештатных денег, значит, вам ничего и не полагается самому. Всё просто.
 - Но я же сэкономил деньги для студии,- наивно проблеял я, сражённый иезуитской бухгалтерской логикой.- Я же хотел как лучше для всех.
 Мария Никитична была проста, как правда.
 - Если вы ничего не истратили из нештатного фонда, вам ничего не полагается из своего гонорара.
 И - баста.
 Так закончился мой коммунистический порыв в пользу социалистического органа информации.
  Уяснив, что вряд ли есть в подлунном мире что-либо более крепкое, чем маразм, я в дальнейшем, разумеется, делал всё, чтобы от нештатного фонда редакции не оставалось ни одной копейки, что давно уже делали все мои коллеги. А это, скажу я вам, порой было совсем не просто. Трудящиеся ведь (между нами говоря) практически ничего на телевидение не писали (другое дело газета, да и там были такие же проблемы, правда, значительно менее острые). Ну  кто, простите, из сторонних сделает телеочерк? Платить  можно было практически  только выступающим в  эфире (между прочим, в прямом, записей тогда не делали), - а они проходили по самым низким расценкам; поэтому  выбрать те самые 60 процентов было  зачастую большой проблемой. И приходилось делать то, что делалось везде и всегда в те славные времена. То есть писать нечто путёвооплачиваемое  за  нештатников, и ни за что ни про что распределять им гонорар,  причём приличный. Не сделаешь этого - сам останешься без творческого вознаграждения,  что  наглядно видно на моём душераздирающемм примере.
  На всякие хитрости пускались коллеги, дабы убить двух зайцев, то есть и нештатника  заполучить, и доход свой при этом приумножить. Для этого  всякие-разные  материалы подписывались именами близких и дальних родственников (жён,мужей,деверей и т.д.),но это шибко не одобрялось руководством,а то и вовсе запрещалось.
  А я вот однажды поступил так.
  Делая  многосюжетную  передачу "Сельские вести" в одном из близлежащих районов, я несколько собственных материалов(сюжетов) подписал именем хорошо знакомого мне редактора районной газеты М. С-ва ( полностью не называю, ибо его уже нет на свете), о котором, между прочим, доводилось делать небольшой телеочерк.  Полагая, что это достаточно плотно нас сблизило, я  разметив гонорар на его имя, написал  ему письмо, в котором известил, что вскоре на ему придёт денежный перевод  (помню цифру - 34 рубля; бутылка водки стоила тогда 2.87).Естественно, я попросил М.С-ва вернуть эти деньги мне, ибо он к ним не имел ни малейшего отношения, если не считать того, что он должен был получить их на
почте.                История  эта едва не окончилась для меня печально. М.С-в сообщил мне в ответном письме, что деньги эти он таки получил,но уже истратил и - намекнул , что ежели что, то доведёт сие до сведения руководства студии.
  Это могло грозить мне крупными неприятностями, вплоть до...
   На том этот мой эксперимент и бесславно закончился. Зато известное соотношение "сорок на шестьдесят" было соблюдено. Хоть по этой части не прогорел, и то слава Богу.
   Но был и другой случай. Мы с моим другом режиссёром Сашей Кононченко сделали большую передачу, которая прошла в эфире Центрального телевидения. За неё полагался приличный гонорар, и Саша изловчился приписать авторство этой передачи своему более надёжному товарищу, чем мой редактор районки. Половину всей отданной ему этим товарищем суммы мой друг очень своевременно прислал мне в Москву, когда я  в 1972 году повышал там квалификацию во Всесоюзном институте работников телевидения и радио. Я, помнится, на эти деньги (35 рэ) купил красивый чехословацкий дипломат, который не только служил мне верой и правдой много лет, но и напоминал славное время, связанное с с маразматическими цифрами 40(сорок) и 60(шестьдесят).