Болото

Комар говорил голосом Иоанна Златоуста: “Послушай, на болоте растут цветы...” Он что-то ещё пищал своим узким гнусавым жалом, но самая середина постоянно ускользала; слово оказалось пустым. Я постепенно отступал назад, вглубь зарослей ивы, забирался под корягу, ждал там, высунув голову.

У него было много разных имён - ни одно сейчас не подходит. Не то, чтобы я боялся: просто им мог оказаться любой. Трудно идти в ногу со временем, особенно если в слепую. Сейчас, когда оно ощупывает вокруг себя своим шершавым языком, - вдвойне. (Все помнят про горшок с петуниями, или о том, как неожиданно перерезают артерию.) Ну нельзя перескакивать через гнилую воду!

Итак. Зелень. Милая пресноводная кашка. Какой аэрозоль осаждается на стенках лёгких, такой и в сердце. Вовсе не скользко от раздавленных личинок, а только кажется. Лягушки надуваются так, что вот-вот лопнут... но нет, не лопаются - специально ждут в своём подлом неустойчивом равновесии!

Помнится, этот принц (или, как он себя называл, атаман) говорил: “Никуда ты не денешься от своего скорбеца”. Тогда я ещё рассмеялся ему в лицо. (Не слушать же врача за обедом?) Однако, рискуя собственным добромыслием, остался сидеть в асане. Напрасно, как оказалось, ибо слово за слово он вытягивал из меня один розовый шлам и бросал его в воду. Кроме того, на всякого пророка найдётся шут.

Я присмотрелся - на этот раз им оказался огромный пузырь. Он нелепо плавал где-то в области живота. Я долго прыгал вокруг, нырял, ища закон, по которому он изменяется в пространстве, надувал щёки и выпучивал глаза, но тщетно. Он просто не хотел меня слушать! Вдвойне обидно, потому что и в моём кошельке завелась мелочь, а толпе не кинешь.

Какие страшные орхидеи! Похожие на рептилий, с длинными раздвоенными языками и тонкими костлявыми щупальцами, вывернутыми на изнанку в суставах. Но запах! Как хотелось окунуть в эту тёплую муть тело! Он стоял здесь, наверное, со времён Ермака. Ну как тут не стать мухой!

Вдруг затихло кваканье и туман рассеялся, наверху зажглись прожектора, и на ярко освещённую арену Альберт-Холла, хромая и сплёвывая тёмной кровью, вышел гладиатор. На нём был только клетчатый кильт. Толпа ревела, требуя воздаяния, а я уставился на него из тысячи биноклей, не в силах отвести взгляд. Рядом с ухом хохотал комар. В руке у меня был букет орхидей - с них капали кровавые капли - а рядом лежал длинный деревянный шест (заранее его прихватил - вдруг, думаю, пригодится). Мне надо было кинуться ему в ноги, но я, не долго колеблясь, развернулся на пол-пути к сцене и бросился из зала мимо ошарашенной толпы.

Я вернулся туда, откуда вышел. Стал идти сквозь трясину, сбивая камыши, прокладывая путь шестом. Я закапывал их в ил на западе - они всходили на востоке. Близко, но уже не дотянешься. Ещё шаг - и утонешь. Так и остался на одной ноге, в неустойчивом равновесии.

Февраль 2012