Триумф и Голгофа творчества Ф. М. Достоевского. Вв

                Триумф и Голгофа творчества Ф.М. Достоевского.
                Вместо введения. Образные размышления.

                «Я видел истину, – не то что изобрел умом, а видел,
                видел, и живой образ её наполнил душу мою навеки»
                Ф.М. Достоевский.

                «Сердце сочится кровью, когда я думаю о России…
                Есть откровение любви в смерти. Только в смерти
                есть предельное обострение любви. Любовь делается
                особенно жгучей и обращенной к вечности…»
                Н.А. Бердяев.

                «Но судьба всякого трагизма и всякого страдания таинствен-
                ным образом сближает нас с трагизмом Голгофы и потому,
                что крест и Голгофа есть наиболее полное выражение сущ-
                ности и глубины трагизма. В судьбе каждого, поскольку он
                приближается к подлинному трагизму, есть удивительное
                сходство с судьбой Христа… Кто совершенно не знает трагиз-
                ма, тому Христос ничего не говорит»
                Б.П. Вышеславцев.

                «Человек есть тайна. Её надо разгадать,
                и ежели будешь её разгадывать всю жизнь,
                то не говори, что потерял время; я занимаюсь
                этой тайной, ибо хочу быть человеком»
                Ф.М. Достоевский.

                «О Достоевском можно сказать то же,  что
                было в свое время сказано о Канте:
                «Понять Достоевского – значит выйти за его пределы»
                С. Левицкий.

– Три образа – три размышления и три вопрошания…

1. Первое размышление или Образ первый.
«Главная Идея» А.М. Мухи и Ф.М. Достоевского…

В 1913 году в Париже (за год до Первой мировой войны) состоялась выставка, «презентация» полотен известного уже к тому времени всей Европе и Америке художника Альфонса Мухи. Выставка в Париже в 1913-м году стала для чешского художника Триумфом его творчества и, в то же время, одновременно и Голгофой для него, ибо впервые в Париже была выставлена его первая картина, в которой воплотилась заветная мечта и «Главная идея» А.М. Мухи, которую он впоследствии назовет «Славянской эпопеей». Европейское общество после этой выставки испытало, мягко говоря, «духовно-электрический шок», так как до неё А.М. Муху знали и воспринимали как мастера «афиши и интерьера», создавшего новый стиль модерн, который стал последним воплощением идеалов романтизма в худо-жественном творчестве. До этой выставки Европейское общество привыкло видеть в работах мастера то, что желало видеть: «изображая на плакатах, панно, календарях исключительно женщин, художник полностью отождествляет понятие Прекрасного с образом изящной красавицы… это было в духе времени…» («Искусство», № 8, август 1996, с. 16 // Электронный ресурс). Но вот после выставки в Париже Европейское общест-во объявило А.М. Муху – «сумасшедшим» или в таком роде, что мастер сошел с ума, написав такую картину. Именно, первая картина, презентован-ная в Париже, из серии «Славянская эпопея» и стала причиной непризнания и отвержения мастера, а вместе с тем отвергли и «Главную идею» А.М. Мухи. (Я хотел бы обратить внимание читателя на два образа из этой исто-рии жизни и творчества А.М. Мухи. Первое на то, что чешского художника не то что не признали в Париже на выставке 1913-го года, а объявили его «сумасшедшим», тем самым, отвергнув его «Главную идею». А второе, внимательно всмотреться в образ картины. В Интернете я не нашел этой картины. Единственный раз я видел эту картину по Первому телеканалу в передаче «Цивилизация» в 2004 году, и вот образ её навсегда запечатлен в моем сердце). Что же изображено на картине, что так сконфузило Европей-ское общество в 1913 году и что так потрясло меня до глубин души в 2004 году?
 
Именно, казалось бы, ничего невероятного и фантастического в этой картине А.М. Мухи, ибо мастер изобразил всего лишь женщину, держащую в своих руках ребенка. Сколько до этого было религиозных икон и светских картин на религиозные темы? – множество! Но вот такую картину А.М. Мухи мир увидел впервые, вернее, сквозь образ ее, что отражается в глазах женщины, мир сей увидел свою духовную изнанку лица, а потому ужаснулся и отвергнул картину мастера, объявив его сумасшедшим. Казалось бы, ничего нового в этой картине нет, просто простая женщина с младенцем на её руках и всё. Но, обратите внимание, дорогой читатель, на самое лицо женщины и её взгляд, который можно описать, как взгляд эсхатологический или апокалипсический!!! Помимо деталей общего фона картины, меня более всего поражает, именно, лицо женщины в этой картине А.М. Мухи. Её седоватые волосы как бы растрепаны в урагане ветра. Её взгляд устремлен прямо и чуть выше того, кто смотрит на картину, взгляд устремлен на и чуть выше зрителя. Но самое главное это сам взгляд и глаза женщины, в котором и в которых отражен апокалипсический УЖАС мира сего. Именно, картина вызывает чувство страха, беспокойства и тревоги потому, что сквозь взгляд женщины, который направлен прямо на зрителя, отражен невыносимый ужас, который может быть сопоставим лишь с ужасом Голгофы, ибо Голгофа в символе своем есть «Апокалипсис», Страшный суд над человечеством, который сами люди творят над собой, распиная Богочеловека. Именно, во взгляде и в глазах женщины отражен ужас и предел трагизма, какой только возможен в мире сем. Но, как говорит Борис Вышеславцев, «есть трагизм в каждой «слезе человеческой», но вершина и предел трагизма лежит не в болезни, смерти и страдании (как думал Будда), а в торжестве зла и унижении добра. Самое божественное подвергается оплеванию. Самое воз-вышенное (сам Всевышний) обрекается на самую низкую участь. Богочеловек распинается. Вот подлинный трагизм…» (Б.П. Вышеславцев, с. 224, 1994). И вот этот подлинный трагизм, запечатлен в глазах женщины, которую изобразил мастер Альфонс Мария Муха. Но какие чувства испыты-ваешь, когда зришь в глубь и из глубины глаз женщины, изображенной на картине? А чувствуешь то, что может передать лишь другой художник, сквозь музыку и символ слова, как:

                «Я полцарства отдам за коня…
                Играй, невеселая песня моя, играй, играй!»
                «И мы знаем, что так было всегда,
                Что Судьбою больше любим,
                Кто живет по законам другим
                И кому умирать молодым…»
                «Мама, мы все тяжело больны.
                Мама, я знаю, мы все сошли с ума…»
                (В.Р. Цой).

Именно, на картине изображена мать с младенцем и её взгляд, устремлен-ный сквозь времена в самую глубь духовного Бытия человеческого, по ту сторону потаенного сердца – иной реальности человеческого сердца. И как непостижимо и невероятно созвучны образ картины художника А.М. Мухи и образ Текста песни Виктора Цоя, взывающий к людям про то, что – «Мама, я знаю, мы все сошли с ума»… Это Фантастика – именно, иной мир, иная реальность художников и Поэтов, которые видят Невидимое сквозь видимое, казалось бы, в котором всё сплошь бессмыслица, но сквозь бессмысленность мира видимого они, художники и Поэты, прозревают и предвосхищают Смысл Невидимого, но Существующего, и существующего как-то иначе…   
Именно, сквозь взгляд женщины потаенному сердцу открывается, что «мир сей во зле лежит и весь мир сошел с ума»…

 Но… «Если в этом последнее и вечное слово бессмысленной «необходи-мости», тогда всему конец, тогда не стоит жить, стремиться и действовать, тогда нельзя принять мира, как думал Достоевский, тогда нельзя принять Бога, как думал Иов… Но трагизм не убивает, а очищает и возвышает, даже восхищает. В этом чудо трагизма… диалектика трагизма состоит в том, что гибель героев и мучеников она превращает в победу, что конец она превращает в начало чего-то иного, – что в «безвыходности» она предчувст-вует выход. Выход, транс – есть великое действие трагизма… Идеальное торжество, которое переживается в трагизме, должно превратиться в реальное торжество. Смерть, гибель, страдание, крест – не есть последнее слово для христианства. Идеальная победа мученика и святого и «вечная память» о нем – тоже не последнее слово. Только реальное Воскресение и реальное преображение всего мира есть последнее слово. Это значит: то, что заслуживает жизни, – будет жить; то, чему нельзя умереть, – не умрет…
                Всё, всё, что гибелью грозит,
                Для сердца смертного таит
                Неизъяснимы наслажденья,
                Бессмертья, может быть, залог»
                (Б.П. Вышеславцев, с.224-225, 1994).
 
И вот ещё к мысли Бориса Вышеславцева строки Поэта:

                «Смерть – стоит того, чтобы жить,
                А Любовь – стоит того, чтобы ждать…»
                (В.Р. Цой).

И, вот, к образу картины Альфонса Марии Мухи такой вот отрывок из очерка о жизни Ф.М. Достоевского, запечатленный в книге Н.О. Лосского под названием «Достоевский и его христианское миропонимание» (1953):

«Религиозная живопись производила на Достоевского сильное впечатле-ние. В Базеле его потрясла до глубины души картина Ганса Гольбейна, изображающая тело Христа, снятого с креста.
«По дороге в Женеву, – рассказывает Анна Григорьевна, – мы останови-лись на сутки в Базеле, с целью в тамошнем музее посмотреть картину, о которой муж от кого-то слышал. Эта картина, принадлежащая кисти Ганса Гольбейна, изображает Иисуса Христа, вынесшего нечеловеческие истяза-ния, уже снятого со креста и предавшегося тлению. Вспухшее лицо Его покрыто кровавыми ранами, и вид Его ужасен. Картина произвела на Федора Михайловича подавляющее впечатление, и он остановился перед нею как бы пораженный. Я же не в силах была смотреть на картину: слишком уж тяжелое было впечатление, особенно при моем болезненном состоянии, и я ушла в другие залы. Когда минут через 15-20 я вернулась, то нашла, что Федор Михайлович продолжает стоять перед картиной, как прикованный. В его взволнованном лице было то как бы испуганное выражение, которое мне не раз случалось замечать в первые минуты приступа эпилепсии. Я потихоньку взяла мужа под руку, увела в другую залу и усадила на скамью, с минуты на минуту ожидая наступления припадка» (Воспоминания, 112).
«От такой картины вера может пропасть», – говорил Достоевский.
Очень любил Достоевский картину Тициана «Кесарево кесареви»… Но особенно он любил Сикстинскую Мадонну. Перед этою картиною он простаивал часами «умиленный и растроганный» (101). Почитательница Достоевского вдова поэта Алексея Толстого прислала ему в подарок в 1879 г. великолепную фотографию Мадонны «в натуральную величину, но без персонажей, ее окружающих». Она висела в его кабинете над диваном-постелью.
«Сколько раз в последний год жизни Федора Михайловича, – пишет Достоевская, – я заставала его стоящим перед этою великою картиною в таком глубоком умилении, что он не слышал, как я вошла, и, чтоб не нарушить его молитвенного настроения, я потихоньку уходила из кабинета» (стр. 257)…» (Н.О. Лосский, с. 64, 1994).
 
И вот напрашивается такой вопрос: почему образ картины Г. Гольбейна произвел на Ф.М. Достоевского такое «подавляющее впечатление», что его уже в который раз чуть не сразил припадок эпилепсии, если учесть оценку картины с его слов, как «от такой картины вера может пропасть»; и вот к этому эпизоду из жизни Достоевского связать то, что Европейское общество после выставки в Париже 1913-го года объявило А.М. Муху «сумасшедшим», какова связь из двух эпизодов жизни художников?

Я предчувствую, что взгляд и ужас в глазах Ф.М. Достоевского, что он испытал перед картиной Г. Гольбейна,  и взгляд и ужас в глазах женщины, изображенной в картине А.М. Мухи, есть один и тот же испытанный ужас, и не просто «ужас» психологический, а ужас метафизический, ибо образ картины А.М. Мухи есть образ апокалипсический, отвергнутый «прогрес-сивным» Европейским обществом. Именно, нужно обратить внимание, как А.Г. Достоевская описывает картину Г.Гольбейна, на которой изображено, как тело Христа, «уже снятого со креста и предавшегося тлению… Вспухшее лицо Его покрыто кровавыми ранами…». Потому, не удивительно, что такой впечатлительный человек и к тому же сам художник слова и мысли, как Ф.М. Достоевский, был в «шоке» и в подавленном состоянии духа от вида такой картины, а потому он и сказал, что «от такой картины вера может пропасть».
 
Но, вот, представьте, что женщина, изображенная на картине А.М. Мухи, взгляд которой устремлен в картину мира, устремлен в мир тех людей, кто смотрит на картину, как взгляд из мира иного на мир сей, мир эмпирической действительности, она могла бы повторить слова Ф.М. Достоевского, и возможно, что автор образа картины, А.М. Муха, сам как бы проговаривает вслед за Достоевским, что от такой картины мира сего человеческого Вера может пропасть!!! Может пропасть Вера во что? Как Вера в людей и Смысл всей жизни и всего существования!!! Ибо вот картина А.М. Мухи и вот факты истории! В 1913-м году А.М. Муху отвергли, отвергли его образ картины и объявили его «сумасшедшим», а на следующий год началась Первая мировая война (1914), а через 25 лет родина Мухи, Чехия, была оккупирована по согласию всех Европейских стран фашисткой Германией, что стало точкой отсчета к началу Второй мировой войны, а после неё все дальнейшие исторические События в мире, вплоть до атомной бомбы на города Хиросимы и Нагасаки… Вот картина, а вот факты истории!!!

Но вернемся в 19 век к тому образу картины Г. Гольбейна, что испытал Достоевский, как состояние подавленное. Я так чувствую и так понимаю, что Достоевский дал такую оценку образу картины Г.Гольбейна не потому, что образ ее вызывает чувство сострадания и трагизма, который должен приводить к очищению, если это действительно высокий и глубокий образ, а потому, что это картина Г. Гольбейна есть профанация религиозного образа, евангельского сюжета, есть сведение ценностей на понижение. В чем именно? Именно, в своем духе времени европейского «просвещения», в котором «просвещали» людей ценностям атеистического натурализма. Если, конкретно, к образу картины Г. Гольбейна, то что ждать от мысли автора этой картины, ибо Христос в изображении этой картины умер, Его тело сняли, тело вспухшее и «предавшегося тлению». Вот! последнее слово европейского научного «просвещения», что «всё, Христос умер и отправляйтесь по домам, ибо наступили сумерки богов, как после предвещал Фридрих Ницше». Вот потому-то Ф.М. Достоевский и сказал, что «от такой картины вера может пропасть»! А если мы посмотрим на картину современного Европейского общества, то мы увидим, что вера христианская, если и не пропала вовсе, то существенно видоизменилась в сердцах и в головах современных людей стран Европы, да и всего мира, пожалуй… Конечно, чтобы не быть предвзятым к Европейскому обществу и в целом к европейской Культуре, то нужно сказать, что Культура сама по себе разно-образна и многослойна, и помимо общей тенденции к «прогрессивному просвещению», под которым маскировались атеистические воззрения, все же были подлинные плоды религиозного Возрождения. Ведь, не только Ф.М. Достоевский, но и многие умиленно восхищались и восхищаются шедеврами таких мастеров, как Тициан или Рафаэль, или множеством других гениальных мастеров кисти и пера…
 
Но какой Образ может зажечь в сердцах людей Веру?
Но, прежде чем ответить на этот вопрос, приведем вот такое сравнение из эпизодов жизни художников – А.М. Мухи и Ф.М. Достоевского. И вот к очерку о жизни А.М.Мухи, которого Европейское общество объявило «сумасшедшим», думаю, что как раз для сравнения уместен вот такой эпизод из жизни Ф.М. Достоевского, описанный Юрием Селезневым в книге «Жизнь замечательных людей. Достоевский» (1990):

«И если б дело было в самом романе. А то ведь чуть не в глаза признаются: нападки на «Бесов», в которых находят клевету на все русское прогрессивное общество и из которых фельетонисты и пародисты сделали для себя чуть не козла отпущения – в большей мере все-таки повод. А главная причина травли автора «Бесов» не в самих «Бесах», а в том, что он «продал» свое имя и свой талант реакционному «Гражданину». Между тем после прихода в него Достоевского журнал быстро попал в реестр неблагонадежных – пошли по инстанциям бумаги о «предосудительном направлении», посыпались цензурные предупреждения о закрытии «Гражда-нина», да и многие публикации в нем, теперешнем, действительно трудно было без предвзятости отнести к официозу.
Вокруг имени Достоевского взвихрились чуть ли уже не постоянные эпитеты: «отступник», «изменник», «маньяк». Рассказывали, что многие специально ходят в Академию художеств, где выставлен его портрет, написанный Перовым, чтобы убедить себя и других в том, что на нем изображен сумасшедший. Правда, некоторые и возражали: мол, скорее уж мыслителем и пророком глядится на портрете писатель. Ну да сумасшедший, пророк ли – для большинства не все ли равно?» (Ю.И. Селезнев, с. 419, 1990).
   
Не находит ли читатель сквозь это сравнение, что какое удивительное совпадение в судьбах художников и Поэтов, если мастер приближается к Истине, то общество тут же объявляет его «сумасшедшим» и отвергает его образы творчества. Почему так? В чем дело?

На эти вопросы есть множество соображений, но они уведут нас совершенно в другую сторону проблематического размышления. Я же хочу подчеркнуть и отметить вот такой момент. В многосерийном художествен-ном фильме Владимира Хотиненко под названием «Достоевский. Жизнь, полная страстей», в последней серии есть такой эпизод, подобный тому, что описал в своей книге Юрий Селезнев. Как в Академии художеств около портрета Достоевского, написанного Перовым, собрались зрители, которые наперебой говорят о писателе различные мерзости и пошлости с эпитетами, что описывает Ю.И. Селезнев. Но вот после «многоликих оценок» образа писателя одна девушка заметила и сказала всем: «А вы всё же, посмотрите, на его лицо, на его глаза: этот человек много страдал». Меня поражает более всего то, что спустя уже больше 130-ти лет после смерти писателя люди как будто не изменились, что было тогда, то есть и сейчас: тот же скептицизм и подлый цинизм, неверие в человека, я уж не говорю о вере в Бога.  Как это проверяется? В январе текущего года мне «посчастливилось» побывать на семинаре в местной краевой библиотеке, который посвящен как раз обсуждению сериала «Достоевский». И что мне довелось там услышать об образе писателя? И мне довелось услышать, как из уст профессоров произно-сится ироничный скептицизм и циничные насмешки по поводу того, что Достоевский – страдалец и «этот человек много страдал». Вот! что меня более всего поразило, что образованная «высшая» интеллигенция, сама по себе больна духовно-душевно, больна в своем неверии ни во что и никому и в своем падшем скепсисе, на котором совершенно невозможно что-либо созидать… Вот! трагедия России и трагедия людей современной эпохи… Вот! над чем нужно думать и с чем нужно работать, как над этим же думал и против  этого «беса нигилизма», причем в самых образованных слоях общества, и стремился сопротивляться Ф.М. Достоевский! Как? Достоевский – художник-писатель и публицист, то есть мастер слова. И вот, сквозь Образ мысли и слова, мастер и стремился к сопротивлению, как идти против течения времени, которое затягивало всё российское общество в воронку круговорота неминуемых и неизбежных Событий истории 20-го века…

В чем же, собственно, заключалась «главная идея» художников и духовидцев – А.М. Мухи и Ф.М. Достоевского?
Интересно, что А.М. Муха выразил в простых словах самое основное и главное к чему надобно стремиться, а Ф.М. Достоевский стремился к изобразительному Образу, который питает сокровенное сердце к вдохновению и прозрению, и к откровению слова невыразимого…
Так, например, в статье О. Калининой сказано:
«Идеи, выраженные в произведениях Альфонса Мухи, часто носят характер символический и универсальный, возвышенный и облагораживающий. В его творчестве заключена тайна гармонии, и вера в красоту, которой суждено «спасти мир»…
«Целью моих произведений никогда не было сокрушать, но всегда созидать, наводить мосты. Во всех нас должна жить вера в то, что все народы должны объединиться, и чем больше они будут знать друг о друге, тем быстрее это произойдет», – именно такими словами определил Альфонс Муха основную идею своего творчества» (О. Калинина // Электр-й ресурс).
 
Я думаю, что Альфонс Муха в этих словах не только определил основную идею своего творчества, но и подсказал нам нечто к образу своего творчества. По-моему, Альфонс Муха должным образом еще не оценен, именно, не оценен профетический характер его творчества. Альфонс Муха нам подсказывает, что призвание художника в том, чтобы «наводить мосты», но не только в плане эмпирической действительности между народами, но и сквозь время «наводить мосты» между разными культурами и народами. Думаю, что именно в этом профетическом контексте и заключается основной замысел поразительной картины художника, в центральном образе которого запечатлена мать с младенцем и её лицо и глаза, пораженные ужасом Событий современного мира… Этот образ картины, как послание, не только современникам начала 20-го века, но и современникам века 21-го… Только вот видим ли мы и всматриваемся ли мы в то, про что нам говорят духовидцы и пророки сквозь время?..

А что же Ф.М. Достоевский?..
«В 1868 г., когда Достоевский осознал свою религиозность как любовь к православию, он вместе с тем стал решительно высказывать свое понимание высокой ценности православного почитания иконы… (Достоевский – прим. автора В.Г.) и раньше высоко ценил иконопочитание, а также веру в существование чудотворных икон и что почитание иконы в настоящее время весьма усилилось в нем. Можно думать поэтому, что, за исключением краткого периода влияния Белинского, религиозность Достоевского всегда была, как и в детстве, конкретною и никогда не падала на степень абстрактного протестантского спиритуализма. За год до своей кончины в беседе с Опочининым он говорил:
«Если народ, целый народ – заметьте, может чтить Божий образ, т. е. слабое, а у нас иногда и уродливое изображение Бога, Христа или Богородицы, то насколько же больше чтит он и любит самого Бога! У народа Богу всегда первое место, – передний угол; там у него божница, боговня. Ему надо иметь у себя святыню, видимую, как отображение Божества. Здесь, в этом почитании сказывается трогательная целокупность духа и сердца. Надо веровать, устремляться к невидимому Богу, но и почитать Его на земле простым сродным обычаем. Мне сказать могут, что такая вера слепа и наивна, а я отвечу, что вера такой и быть должна. Не всем же ведь богословами стать» (Н.О. Лосский, с. 65, 1994).
 
Конечно, Ф.М. Достоевский здесь ошибается на счет эстетической ценности икон, ибо как раз в 21 веке не только Европа, но и весь мир «открыли» и поняли подлинную ценность православных Икон, например, в отличие от шедевров на религиозные темы европейских мастеров эпохи Возрождения. Но в целом Ф.М. Достоевский зрит в корень о вере народной… Ибо вот, что открыл Достоевский в народе, а народ открыл ему и что стало для Достоевского, своего рода, религиозным откровением:

«Убежденность Достоевского во всемирном предназначении и духовной зрелости русского народа, страстно ратующего за единство и тесную взаимосвязь всех народов, может показаться странной и вызвать сомнения: не национальной ли гордостью она порождена, не выдает ли Достоевский желаемое за действительное? Но идеи Достоевского никак нельзя приписать чувству национального превосходства: достоинства русских есть следствие не каких-то особых национальных качеств, что Достоевский категорически отрицал, а плод личной Встречи с Христом – Встречи, преобразившей и высоко вознесшей целый народ…
Убежденность Достоевского в том, что Христос присутствует в простом русском народе, основывалось на нелегком четырехлетнем опыте общения писателя с преступниками на сибирской каторге… (Мнение Достоевского разделяет известный французский историк Анатоль Леруа-Болье, крупней-ший специалист по истории России 19-го века… Леруа-Болье пишет: «Русский крестьянин чуть ли не единственный в Европе, кто по-прежнему взыскует драгоценной жемчужины из евангельской притчи и благоговеет перед нашедшим её. Он продолжает любить Крест, в котором заключена вся суть христианства, и почитает страдания за добродетель» (т. 3. С. 44-45)… «…Сердечное знание Христа (русским народом – Примеч. пер.) и истинное представление о нем существует вполне. Оно передается из поколения в поколение, и слилось с сердцами людей. Может быть, единственная любовь народа русского есть Христос, и он любит образ Его по-своему, то есть до страдания» («Дневник писателя», № 4, 1873 г.)… «…Я его (народ – Примеч. пер.) знаю: от него я принял вновь в мою душу Христа, Которого узнал в родительском доме еще ребенком и Которого утратил было, когда преобразился, в свою очередь, в «европейского либерала»… «…Пусть в нашем народе зверство и грех… но никогда он (народ – Примеч. пер.) не принимает, не примет и не захочет принять своего греха за правду… Грех есть дело преходящее, а Христос вечное… А идеал народа – Христос».
Достоевский заканчивает свои размышления выводом, что народная любовь ко Христу – не какое-то легкое увлечение, а глубокое переживание Его Личности, отчего в народе можно встретить людей исключительной красоты и благородства души. Эти праведники остаются неизвестными высшим слоям общества, но сияют путеводной звездой русскому народу-страдальцу.
Мировоззрение Достоевского невозможно понять, если не учитывать, какое место он отводил Христу в истории человечества…» (Н.М. Зернов, с. 238-245, 2010).

Думаю, «Вот! в чем Главная Идея-Звезда Ф.М. Достоевского, которая открывается человеку, как Откровение – плод личной Встречи с Христом и Встречи с народом, от которого писатель, вновь, воспринял в своей душе Образ сокровенного Христа,  и понял, подлинно воспринял «Сердечное знание Христа» из глубины души народной, а потому Достоевский всю свою любовь, все свое упование и надежду хранит и относит к потаенному сердцу народа, в душе которого сокровенен «Образ, бережно хранимый» – Образ Христа… Вот! Откровение Ф.М. Достоевского – слово откровения пророка, значение которого нами в должной мере ещё не оценено и ещё не осмыслено… Как,  впрочем, не осмыслен ещё трагический и профетический путь жизни художника и мыслителя – Ф.М. Достоевского!.. Ибо…
Если есть творческое откровение Образа человека, то должен быть и религиозный Смысл откровения творчества человека… И вот, к постижению сокровенного Смысла творческого откровения человека, и направлено все наше творческое устремление духа – за пределы уже познанного!..
 
Я выразил соображения, что А.М. Муха ещё вполне не оценён, как ещё не «открыто» подлинное значение «Главной Идеи» Мухи, запечатленной мастером в образах его легендарной «Славянской эпопеи». Но не будет неким преувеличением, если скажу, что ещё должным образом не оценено и не осмыслено подлинное значение творчества Ф.М. Достоевского, образ которого, казалось бы, уже вдоль и поперек исследован не только специалистами по литературоведению и филологами, но и философами и религиозными мыслителями. А, именно, ещё не исследовано и не осмыслено профетическое значение «Главной Идеи», сокровенного Образа жизни и творчества Ф.М. Достоевского. И вот…

Ко дню рождения художника, писателя, мыслителя, пророка и просто Человека – посвящается…

                «Ты коснулся меня, и я загорелся о мире Твоем»
                (Бл. Августин).

                «…Как труп в пустыне я лежал,
                И Бога глас ко мне воззвал:
                «Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
                Исполнись волею моей,
                И, обходя моря и земли,
                Глаголом жги сердца людей»
                (А.С. Пушкин).

                «Я лил потоки слез нежданных
                И язвам совести моей
                Твоих речей благоуханных
                Отраден чистый был елей…
                Твоим огнем душа палима,
                Отвергла мрак земных сует,
                И внемлет арфе серафима
                В священном ужасе поэт»
                (А.С. Пушкин).


                30 октября 2012г., Барнаул.