Грехи молодости

Любовь Отраднева

(в соавторстве с Naru Osaka)

Грехи молодости

Посвящается дражайшему соавтору

Приквел или даже сайд-стори к «Джунглям кошмарных ужасов» – история о том, как кардинал Сальваторе пришёл к своим убеждениям и стал лидером повстанцев.
* * *
Когда-то, очень-очень давно, кардинал Сальваторе был обычным монахом. И очень истовым. Монастырь их стоял в глухом месте, в горах, и община была очень далека от городских соблазнов. Но здесь подстерегали свои соблазны… Конечно, с первого взгляда в это трудно было поверить. Ну что такого тут могло быть? Разве что красоты природы…
Сальваторе долгое время именно так и думал. Ему и в голову не могло прийти, что природные красоты бывают очень и очень необычными… и даже опасными. Вот так вот ходишь, испытываешь почти единственное доступное верующему человеку наслаждение – любуешься творением господним, этим прекрасным миром… И тут…
И тут внезапно понимаешь, что о творениях знал далеко не все… Одно такое творение вдруг предстало перед ним, на мгновение почудившись бабочкой, порхающей над цветами на горном лугу.
Только уж больно большая была эта бабочка. И – показалось или как? – тело у нее было человеческое… Точнее – женское, как вскоре убедился Сальваторе – когда странное создание порхнуло поближе к нему.
И впрямь – женщина. И какая! Изящная, с длинными волосами, полускрывающими ее прекрасное тело… Молодой монах торопливо отвернулся и зашептал молитву. Показалось, что странное создание и не одето… А поворачиваться снова, чтобы проверить, как-то и не хотелось… Или хотелось?
Он стоял, закрыв глаза, но легкий ветерок, касающийся его лица, говорил, что странное создание все еще здесь, парит совсем рядом. Она ведь и земли ногами не касалась – с такими-то крыльями неудивительно…
Вот облетела его и снова оказалась перед ним… Ну не зажмуриваться же, это просто глупо! Лучше размашисто ее перекрестить. Вот только она лишь рассмеется.
– Ну и ну, неужто святой отец меня испугался?
А голос – как перезвон колокольчиков, не хочешь – а заслушаешься…
– Ты ведь…
– Я тоже Божье создание. Что бы ни думали люди.
– Ну и кто же ты, создание?
– Фейри. Во всяком случае, люди зовут нас именно так.
– Маленький народ. Все-таки ты бесовка.
– Фу, какой ты скучный. Даже с таким огнем в глазах… Или это от гнева праведного, так с чего бы? Я же тебе ничего не сделала.
– Но если соберешься – я к этому готов.
Она только хихикнула и продолжила его разглядывать. С явным восхищением. И сожалением…
– Глупый, глупый мальчик. Знаешь, сколько потеряет мир без твоих детей…
– А ты знаешь?
– Да уже сейчас видно, что много… И не жаль тебе лишать этого мир?
– Свою дорогу я выбрал, и сбиваться с нее не хочу.
– Зря ты это. Можно быть пламенным проповедником и без этих глупых излишеств. Что плохого в том, чтобы любить красоту?
– Я и люблю красоту… вечную, небесную.
– Но земная красота – отражение небесной, а если не замечаешь ее… Как можно любить то, чего не знаешь?
Сальваторе невольно усмехнулся:
– Слишком ты умная, фейри.
– Так я и живу на свете подольше, чем ты. И остаюсь все такой же…
Сальваторе слегка удивился – все-таки странно было слышать это практически от своей ровесницы, пусть и с крылышками. И сказал:
– Я, конечно, не небесное создание, но… мне и своего века хватает. Будет тебе уже шутить, фейри.
– У меня, да будет тебе известно, имя есть! – заметила она.
– Да? И какое?
– Гизелла. Я же быстрая стрела…
– И язычница.
– А что в этом плохого?
– Ты не узнаешь вечного блаженства, разве это не печально?
– Не печальнее, чем отцветающая бесплодно молодость, – похоже, она совершенно на него не обиделась. Это даже с толку сбило.
– Мы слишком разные. Нам нельзя разговаривать.
– А жаль, – вздохнул она. – Но если бы было можно – что бы ты сказал?
Он странно посмотрел на нее… И сам не понял, как с губ сорвалось:
– Я бы спросил, ходишь ли ты по земле.
– И я бы ответила – иногда, но нечасто. Зачем, если можно летать? Думаю, и святые понимали это.
– Что ты понимаешь в святых? Они ходили по земле, чтобы помогать людям…
– Но не ставили себя выше их. Не отстранялись.
Он ошарашенно посмотрел на нее. Она его поучает? Отвернуться бы, уйти и выкинуть из головы, но что-то мешает.
– Подумай над моими словами. Это важнее, чем не опоздать на службу.
И вдруг она улыбнулась – не дьявольской, не искушающей, а самой обычной улыбкой, от которой нельзя ни отвернуться, ни зачураться… Да и не нужно.
Сальваторе смотрел на эту улыбку – и чувствовал, что сердце у него затрепетало, точь-в-точь, как крылья Гизеллы. И в мыслях его мелькнуло, что, быть может, она в самом деле получила при рождении поцелуй Создателя.
– Я подумаю, – сказал он. Но сам не мог понять, о чем думается больше – о ее словах или о ней самой.
* * *
А на следующий день, после заутрени, в часы, положенные для созерцания, они встретились снова. А потом снова и еще… И Сальваторе сам не заметил, когда их споры и разногласия смолкли – стало не до того. Только бы держаться за руки и смотреть друг другу в глаза. И иногда вздыхать о том, что у него нет крыльев, а то могли бы летать вместе… На что Гизелла с загадочной улыбкой отвечала:
– Душе не нужны крылья, чтобы летать…
Быть может, душа Сальваторе семимильными шагами стремилась сейчас вниз, к погибели. Но, кажется, он понимал, о чем говорит Гизелла. Ибо чувствовал, будто его душа сейчас парит без крыльев, и он даже не сразу понял – почему. А когда понял – было уже поздно. Он ни дня не мог прожить без легкокрылой фейри, ее слов и улыбок. И сам не заметил, как стало не хватать еще и прикосновений.
Сначала – будто невзначай и в шутку, но потом этого стало мало… И, кажется, стоило задуматься наконец о душе, но мысли были совсем о другом…
А потом и вовсе не было уже никаких мыслей. Только сладкое падение вверх…
– Ты была права. Тысячу раз права… – шептал Сальваторе, и его шепот обжигал полные алые губы, терялся в черных волосах, отражался любовной истомой в глазах. – Теперь мне жалеть не о чем…
– Вот и славно, и славно, ты мой…
И он правда был ее – телом и душой.
* * *
И так длилось целое лето. А потом, с первыми холодами, Гизелла стала сникать и скучать…
– Что с тобой? – Сальваторе долго не решался задать этот вопрос, но медлить дальше, похоже, было нельзя.
– Ничего особенного, милый. Просто пришла осень… Для, – Гизелла улыбнулась, – крылатых созданий холода несут перемены.
Сальваторе вздрогнул:
– Хочешь сказать, что ты…
– Нет, нет, я не погибну. Просто усну до весны. И впервые это меня печалит.
– А уж как это печалит меня, ты бы знала…
– Дождись меня, любимый!..
Сальваторе даже вздрогнул от того, сколько чувства она вложила в эти слова – вся ее «осенняя вялость» словно исчезла.
– Конечно, дождусь, обещаю! Может ли быть иначе?
Она вздохнула – показалось, с сомнением. И обронила странную фразу:
– Зима бывает долгой…
И взглянула на него так жадно, словно старалась запомнить – навсегда.
* * *
Больше он ее не видел. Дни тянулись, пустые и холодные, и только сейчас Сальваторе осознал, что при Гизелле и молился истово, за весь мир, за все живое, а сейчас будто потух, ничто не привлекает… Он ведь даже на исповеди настоятелю ни слова о ней не говорил – потому что не воспринимал как грех то, что произошло между ним и фейри. И чем дальше – тем сильнее Сальваторе казалось, что был он неправ и сейчас церковь-мать должна дать совет… А чтобы получить его, надо было признаться во всем… И он это сделал – на очередной исповеди рассказал всю правду.
И тут же пришлось понести суровую кару. От церкви его, правда, не отлучили, но наложили жестокую епитимью и отправили в совсем уж дальний монастырь, почти в затвор. Обязали переписывать книги и не выходить под открытое небо.
И Сальваторе принял это. Он ведь заслужил это наказание. Заслужил, повторял он себе, не поднимая глаз от книжных строк. И в монастырских стенах ему было все равно – длится ли еще зима или уже наступила весна.
Он очень многое узнал из книг – но совсем потерял из виду мир реальный… И время для него словно замерло… А может, ему казалось, что все еще длится та зима?
Зима была. Но принадлежала уже другому году. А потом следующему, и следующему, и епитимья уже закончилась, а Сальваторе все еще не выходил из затвора. А Гизелла каждую весну искала его на старом месте… пока не отчаялась. Все-таки предчувствие ей не солгало, и, может, даже к лучшему, что она тогда, в их последнюю встречу не решилась сообщить ему новость о том, что у него отныне есть продолжение… И у нее тоже.
Ей пришлось отдать девочку на воспитание в человеческую семью – малышка ведь не умела засыпать на зиму… Да и крылья, похоже, должны были появиться лишь со временем – тем лучше, а то и среди людей ей пришлось бы непросто.
Конечно, Гизелла присматривала за Анхеликой… пока хватало сил. А их, увы, оставалось все меньше. Все-таки как печально любить смертного! Вдвойне печально, когда смотришь на ребенка и узнаешь в его лице черты того, кого никак не можешь забыть… Хоть совсем закоченеть впору… Но, наверно, надо сначала рассказать дочери правду?
Гизелла оттягивала этот момент, как могла – слишком мала была Анхелика. Но в какой-то момент поняла, что ее собственные силы на исходе.
– Слушай, дочка… Я твоя настоящая мать. Когда-нибудь у тебя тоже будут крылья…
Анхелика посмотрела на нее круглыми глазами. Кажется, вторая часть фразы удивила ее больше, чем первая.
– Крылья? Как у тебя?
– Ну конечно, ведь ты моя дочка.
– Вау! Здорово! – Анхелика захлопала в ладоши. Но вдруг недоуменно посмотрела на нее: – Почему ты грустишь?
– Потому что меня скоро не станет.
Вся радость тут же исчезла с лица Анхелики.
– Но ты же не можешь… – она так вцепилась в руку Гизеллы, точно решила никогда больше не отпускать.
– Увы, могу… Твой отец предал меня. Никогда не верь мужчинам, моя девочка…
И Анхелика запомнила эти слова, как если бы они стали самыми последними.
* * *
С того дня она совсем отдалилась от приемных родителей. И только бродила по горам – ждала, пока прорежутся крылья. Немного опасалась, что будет больно, но нет – казалось, крылья были всегда, и только ждали момента, чтобы расправиться. Вот только лучше бы их никому не показывать…
Интересно, можно ли их прятать? Анхелика попробовала их сложить, и, к ее удивлению, это получилось. Ну, вот и отлично.
Только, правда, вскоре выяснилось, что полет – не единственная способность, которая у нее открылась. Вспыльчивый нрав дал о себе знать неожиданным образом. Соседская девчонка начала ее дразнить – обычное дело, в общем-то, но в этот раз явно перегнула палку, и Анхелика разозлилась всерьез.
– Да плевала я на тебя! – закричала она. И плюнула. Девчонка увернулась – и, как выяснилось секундой позже, ей крайне повезло. Потому что плюнула Анхелика чем-то вроде горючей кислоты.
Обидчица изумленно смотрела на огонь, вспыхнувший чуть не у самых ее ног – а потом с криком ужаса кинулась прочь.
С этого дня Анхелики начали все сторониться. Да и на ее приемных родителей смотрели косо, шептались… Вот это было уже неприятно. Кажется, пора сбегать отсюда. В какую-то другую жизнь… Но вот куда? Продолжать бродить в глуши или отправиться в город? В людской толпе ведь тоже можно затеряться, особенно если держать себя в руках. И, пожалуй, это будет веселее.
Да, решено, надо отправиться в столицу.
Так она и сделала – просто исчезла одним ранним утром, чтобы пойти своей дорогой.
* * *
Сальваторе шагал по улицам столицы, ошеломленный шумом и толчеей. Он наконец вышел из затвора – вернее, был настоятельно послан в широкий мир… Нести божье слово. И сейчас Сальваторе пытался понять, насколько сильно мир в этом нуждается.
По всему выходило, что очень и очень. Вон, идет навстречу девочка, совсем ребенок, неприлично одетая и вызывающе накрашенная… И оглядывается по сторонам явно не бесцельно… Парней высматривает? Вот же несчастное дитя, жертва общественного темперамента…
И тут Сальваторе встретился с ней взглядом. И вздрогнул.
Так смотрела его грешная любовь, тщательно забытая Гизелла.
– Как зовут тебя, дитя? – не удержался священник.
– Анхелика, – раздалось в ответ.
И голос… Тот же самый голос… Быть не может!
– А ты не хотела бы пойти со мной, посидеть где-нибудь в тихом месте?
Она окинула его быстрым взглядом, насмешливо приподняла бровь:
– Ну надо же… А еще священник!
– Я просто хочу поговорить, дитя мое.
– О чем это? Будешь наставлять на путь истинный? Так ты не по адресу.
– Как знать… Если разговор не понравится – повернешься и уйдешь.
Она нахмурилась, но кивнула:
– Ладно, так и быть.
Они зашли в кафе и сели в темный уголок.
– Ну, и о чем говорить будем?
– О твоей заблудшей жизни – потом. А сначала – ты очень напоминаешь мне одну женщину. Ты помнишь свою мать?
– Конечно, – она нахмурилась еще больше.
– И как ее звали?
Анхелика запнулась, точно решая, стоит ли отвечать.
– Гизелла.
У Сальваторе свет в глазах померк.
– И что же с ней сталось?
У Анхелики покривились губы:
– Умерла. Не смогла жить после того, как этот… – последовавшее за этим слово явно не значилось в священных текстах, – ее бросил.
– Этот… Это был я, дитя мое, – сказал Сальваторе сдавленным голосом.
Анхелика воззрилась на него сперва недоверчиво, даже как будто хотела бросить в ответ что-то ехидное, но почти сразу выражение ее лица изменилось – она поняла, что Сальваторе не лжет, и в ней вспыхнул гнев.
– Ах ты поп проклятый! – девушка плюнула в него огнем.
Лишь в самый последний момент Сальваторе успел увернуться. Лицо и волосы уберег, а вот одежду опалило. Ну и поделом, однако. Еще и мало… Хотя глаза Анхелики так и жгли его – и от этого пламени было никуда не деться.
– Значит, нагрешил, отмолил и в сторону? Чистенький, да?
– Нет. Я спрятался в скорлупу, и Гизелла умерла, а ты пошла по дурной дорожке. Мне нет прощения.
– Надо же, а в чем-то мы мыслим одинаково!
– А как здесь иначе…
– Только не пытайся меня разжалобить смиренной физиономией! – фыркнула Анхелика.
– Я и не собираюсь.
– А что собираешься?
– Исправить свои ошибки.
– Ну да, конечно… – Анхелика смерила его выразительным взглядом: – И как ты себе это представляешь?
– Оставить сан, забрать тебя отсюда…
– Какие жертвы! А с чего ты взял, что я захочу с тобой пойти?
– А куда тебе еще? И это не жертва, это моя недостойность…
– Что ты обо мне знаешь? Может, мне нравится моя жизнь?
– В самом деле?
Минута прошла в молчании – и Анхелика опустила глаза.
– Вот похоже, что не особенно. К тебе хоть кто-нибудь относился по-доброму?
Ответом снова было молчание.
– Похоже, нет.
– Но первым был ты.
– Вот это я и хочу исправить. Ты позволишь мне?
– Думаешь, у тебя получится?
– Давай хотя бы попробуем!
– А если не выйдет?
– Тогда… оставлю тебя в покое, – с трудом выговорил Сальваторе.
Анхелика усмехнулась:
– Ну, на таких условиях попробовать можно…
– Тогда идем со мной. А ты знаешь… где могила Гизеллы?
– У нее нет могилы. Она просто стала ветром…
Сальваторе опустил голову и прошептал:
– Оправдала свое имя…
– Да. Мне кажется – иногда я ее слышу…Скажешь, я сумасшедшая?
– Нет. Просто, думаю, Гизелла не захотела тебя оставлять… И я не оставлю, пока не захочешь.
– Ну давай попробуем… папочка.
* * *
Анхелике и в самом деле было интересно, что будет делать ее новоявленный родитель.
Пока он приглашал ее в церковь. Только просил одеться поскромнее. И вот это было нелегкой задачей – среди нарядов Анхелики уж точно не нашлось бы ничего, в чем можно было бы показаться в церкви. Когда она высказала эту мысль вслух, Сальваторе вздохнул, покачал головой и пообещал об этом позаботиться.
На другой день Анхелика рассматривала свое новое платье и морщила нос:
– Ходить же неудобно!
– Ну потерпи немножко.
Анхелика только вздохнула. Ходить она все-таки приноровилась – мелкими семенящими шажками, «как монашка», по ее собственному выражению. Зато Сальваторе остался доволен.
– Ты красавица. И умница.
Он любовался ею – хотя Анхелика и предположить не могла, что в ее нынешнем виде такое возможно.
И так это было неожиданно, что и в церковь пошла и службу отстояла как будто на одном дыхании.
– А слушай, что-то в этом есть!
Он в ответ так счастливо улыбнулся, что она смутилась.
– Я тоже так считаю… Уже неплохо, правда?
– Ага. Вот еще правда открывали бы двери всем, особенно угнетенным!
– А этого не происходит, по-твоему?
– Уж ты-то должен знать это лучше меня…
Сальваторе задумался, вспоминая все случаи нетерпимости. А ведь их и правда было немало, и со стороны, похоже, куда виднее, чем вблизи… Стыдно вдруг стало, точно сам, лично во всем этом виноват.
– Вот была бы церковь для бедных! – замечталась Анхелика. – Для совсем бедных и никому не нужных. Для оступившихся, для отверженных. И прямо на природе! Чтобы еще и для таких, как моя мать.
– Это было бы замечательно. Но ты думаешь, что… фейри захотят идти в церковь?
– А вы их разве спрашивали?
– Нет…
– Я думаю, как и у людей, по-разному относятся. Найдутся и такие, которые захотят.
– А может, ты у них и спросишь? Ты ведь такая же, как они, может, тебе они скорее поверят.
– Давай попробую…
* * *
На самом деле не так просто это было – Анхелика прежде никогда не общалась с родичами матери. Но стоило попробовать, вдруг да материнская природа сослужит добрую службу?
И Анхелика отправилась в родные места. Подальше, подальше от деревни, глубже в горы… Туда, где волшебное существо можно встретить чаще, чем человека.
Анхелика не знала, как их позвать. Только надеялась, что придут сами.
И, похоже, надеялась не напрасно. Вскоре она уже ощутила их присутствие – даже раньше, чем увидела их, крылатых, порхающих над цветами… И глядящих на нее с подозрением, но больше с любопытством.
– Давайте пообщаемся, привет! – и Анхелика расправила крылья – тем самым немало удивив фейри.
Одна из них решилась подлететь ближе:
– Кто ты?
– Моя мать из вашего народа.
Анхелика слегка приподнялась над землей. Прежде она почти никогда так не делала, но получилось.
Фейри окружили ее, внимательно рассматривая.
– Гизелла, – сказала одна. – Ты похожа на нее.
– Да, она моя мать.
– Зачем же ты пришла?
– Подружиться. Найти общий язык. Мой отец – монах, и ради Гизеллы он хотел бы обновить церковные каноны. Создать новую церковь… не отвергающую ваш народ.
– Не поздно ли он спохватился? Ведь Гизеллы больше нет…
– Он очень долго об этом не подозревал, – почему-то сейчас Анхелике хотелось защищать своего папашу. – Он жил в затворе. А теперь делает это в память ее души…
– Так он считает, что у нас есть душа?
– Если б было иначе, он не полюбил бы Гизеллу.
– Но потом-то он ее предал.
– И горько в этом раскаивается. И поэтому хочет реформировать церковь. Чтобы подобное… не повторилось больше. Ведь, наверное, не одна только Гизелла влюблялась в человека? Это уже бывало раньше, правда?
– Да. И всегда кончалось печально.
Анхелика увидела, что на прекрасных лицах проступила грусть.
– Мы никогда не переставали скорбеть по тем, кого потеряли из-за этого.
– Ну вот мы и хотим постараться, чтобы больше такого не было.
– Думаешь, это поможет?
– Должно. Что мешало быть вместе? Человеческие законы и предрассудки… Мы хотим создать свои законы.
– Однако же… Непростая задача. За свои законы люди держатся крепко.
– Я знаю. Но перемены тоже нужны. И мы собираемся убедить людей в этом. Если вы… поддержите нас.
– Да, девочка, мы тебя не оставим.
Анхелика удивленно посмотрела на фейри, все-таки она не ожидала, что те согласятся так быстро… Но словно в ответ на ее мысли послышалось:
– Ты одна из нас. И мы всегда поддержим тебя.
– Спасибо! У меня же никогда не было настоящей семьи!
Но теперь она появилась, и мысль об этом восхитила даже сильнее, чем то, что фейри согласились на ее предложение.
Теперь можно было обрадовать несвятого отца.
Он и в самом деле обрадовался и с места в карьер взялся за дело – так рьяно, что Анхелика только удивлялась, куда подевались смирение и желание бежать мирской суеты. Кажется, Сальваторе было наплевать, что скажут о нем высшие чины церкви. Он выбирал свой путь. И был уверен, что этот путь правильный. Его живенько объявили еретиком, но его это не смущало. Вокруг него уже собралась толпа последователей… Даже, по большей части, последовательниц. Поскольку мужчин-фейри как-то и не встречалось толком. Человеческим вот, правда, учение Сальваторе нравилось. Анхелику, правда, это слегка настораживало.
– А вдруг воспользуются твоими словами, чтобы пуститься во все тяжкие? – спрашивала она отца.
– Ну должна же быть у людей совесть!
Анхелика вздохнула – ей часто приходилось встречаться с людьми, которые о таком даже не слышали. Но отец выглядел уверенным, не хотелось как-то его расхолаживать. Может, вера и правда чудеса творит. Тем более, Сальваторе, которого молва уже чуть ли не провозгласила кардиналом, был намерен поступать с грешниками по всей строгости.
Так что Анхелике только оставалось быть рядом с отцом и помогать по мере сил. Она стала скромнее, но бойкости у нее не убавилось. Разве что направлена была эта бойкость теперь в другое русло. По-прежнему на привлечение – но духовное. И в чем-то у нее это получалось даже лучше, чем у отца – может, все-таки сказывалась кровь фейри? И у нее было много поклонников, но все они держались на почтительном расстоянии. Не то чтобы она сама была так уж сильно против – но отец следил строго. Да и самой хотелось отдохнуть от наглых мужских приставаний. Ради этого можно было и побыть скромницей… даже не замечая, что понемногу привыкаешь к этому. Может, найдется тот, кто оценит. А пока и других дел хватает – и порадуешься, что есть крылья, а иначе всего не успеть.
А вокруг все чаще говорят о революции, произносят красивые слова «теология освобождения»… И невольно Анхелика начала беспокоиться – к чему это приведет? Хотя если бы она задумалась о природе действующей власти – так бы не переживала. Но Анхелика и политика были очень далеки друг от друга.
В итоге девушка решилась спросить у отца, что же происходит.
– Президент у нас козел, Господи прости, и пресмыкается перед соседним государством. Вот народ и недоволен.
– И что теперь? Народ недоволен так, что может и власть поменять?
– Возможно…
– А ты сам… что обо всем этом думаешь?
– Поменяем, если Богу будет угодно. Когда накопим достаточно сил…
– А когда их будет достаточно?
– Могу сказать одно – еще не сейчас.
– Ну тогда подождем.
* * *
Время ожидания шло незаметно – с делами-то «новой церкви»… И обстановка в стране все накалялась. И дошла до предела, когда представители комиссии при президенте сунулись аж за границу проклинать и бить создателей мутантов.
– Похоже, это станет последней каплей, – сказал тогда Сальваторе.
И правда, к демонстрации протеста присоединились люди оттуда, из соседней страны – и в самом деле президента буквально смели. Теперь все на коленях умоляли Сальваторе стать главой государства.
Вот этого, кажется, он не ожидал. А дочка лишь улыбалась:
– Меня перевоспитать сумел – и с государством как-нибудь управишься!
– Ну ты скажешь, дорогая!
Но, впрочем, он ведь был не один… И даже сила фейри, как он только теперь осознал, была на его стороне. А тут еще и водяные мутанты, и девушка по имени Сантана – дитя двух древнейших народов, тоже не то фейри, не то мутант… Серьезные силы, что ни говори. И каждому найдется дело по плечу. Так, может, и правда стоит решиться?
И когда он озвучил свое решение перед дочерью, она пришла в восторг:
– Ура, папа, ты для этого прямо создан!
– Это еще проверить надо, – отмахивался он, но искренняя вера дочери в него весьма вдохновляла.
И вроде все пошло хорошо. Даже лучше, чем ожидал сам Сальваторе. И ту девушку, Сантану, он между делом повенчал с ее любимым, благородным ирландским авантюристом… Признаться, на него в тот момент нахлынули воспоминания о собственной юности, подумалось: если бы и ему тогда вот так же помогли… Впрочем, Шон-то с Сантаной не давали монашеских обетов.
Как и его дочь. Сальваторе все чаще задумывался о ее судьбе. Ей бы мужа хорошего… Но она уже привыкла не верить мужчинам. Отец, конечно, был исключением, но так-то… Неужели останется одна? Будет печально. У людей вон дети уже… а у кардинала могли бы быть внуки. Но не говорить же Анхелике об этом напрямую… Обидится еще. К фейри уйдет.
А может… фейри как-то помогут в этом деле? И правда найдут кого-то среди своих. Ведь не сплошь же у них женское население! Хотя и явная нехватка мужского… Но тем более стоит обратиться за советом! Ведь чего не бывает, может, как раз и поспособствуешь увеличению этого самого населения.
* * *
И вот старейшина фейри, подумав с минуту, предложила Сальваторе познакомиться с одним парнем.
– До сих пор еще не женат, может, сеньорита Анхелика как раз та, кто ему нужен?
Сальваторе заинтересовался и согласился познакомиться – не раскрывая, конечно, кандидату в зятья своих намерений.
Парень оказался, в общем-то, мужчиной в самом расцвете сил, одним из красивейших представителей мужской части фейри. Немногословный, серьезный. И сложен как бог. Похож он был прямо-таки на члена правительства – молодого, но весьма успешного члена. И когда прятал крылья, лишь очень внимательно присмотревшись можно было различить в его взгляде особенную искорку, отличавшую фейри от людей.
Сальваторе сначала подумалось: Анхелика с таким заскучает. Но потом он понял, что ошибается. Стоило Рамону все же заговорить.
Почти мгновенно стало ясно – серьезность и сдержанность лишь покров, скрывающий внутреннее пламя, тлеющее в ожидании того, чтобы вспыхнуть в полную силу. Сальваторе легко почувствовал это, видимо, то, что сам он познал любовь фейри, не прошло даром…
Интересно, ощутит ли Анхелика, если встретится с этим красавцем? Встретится так, чтобы ни на секунду не заподозрить, что встреча не случайна…
– Приходите на праздник, сеньор Рамон, – ему лучше по-прежнему не знать о планах главы государства.
К счастью, этот Рамон легко согласился, и теперь оставалось только ждать.
* * *
Анхелика праздника тоже ожидала с нетерпением – после всех перемен не так часто выпадала возможность развлечься.
Вот такие они – церковные праздники на новый лад. В полной мере похожие на народное языческое гуляние… Может, поэтому народ так быстро их и принял. Все радовались, и никто не замышлял дурного. Анхелика радовалась новому наряду. Платье хоть и длинное, но воображение будит куда сильнее, чем ее прежние откровенные наряды. Отец с подарком явно попал в точку, даже удивительно…
– И как это ты научился в нарядах разбираться?
– Научишься тут, если такая дочь выросла!
– Надо же! Нет, я не прогадала, что с тобой осталась…
Сальваторе счастливо улыбнулся – эти слова дорого стоили, кажется, он наконец-то искупил старый грех… Вернее, еще не совсем. Один важный шаг не сделан, но, кто знает, может, ждать осталось недолго. Пусть только они заметят друг друга сами. Тем более, что Анхелику трудно не заметить, да и Рамона тоже.
Расчет был верен – не так уж часто встретишь фейри мужского пола, но если уж встретишь – он и в толпе человеческих раскрасавцев бросится в глаза.
Вон, уже встретились взглядами. Кажется, заметили знакомые искры… И почти сразу в темных глазах Рамона отразилось восхищение. Было отчего! Может, он и узнал Анхелику, но это не помешало ему оценить ее красоту, изящество, веселость… Человеческое и то, что свойственно лишь фейри, причудливо смешивалось и просто не могло оставить равнодушным. Особенно Рамона. И уж конечно, он не мог допустить, чтобы кто-то пригласил Анхелику на танец раньше него. А ему она с радостью дала свое согласие.
Сальваторе наблюдал, как танцуют эти двое – и глаз не мог отвести. Кажется, они и правда нашли друг друга.
Рамон что-то говорил Анхелике, она улыбалась… Точно так же, как самому Сальваторе когда-то улыбалась Гизелла.
Сердце защемило, но радость быстро побеждала. А если они еще и взлетят вместе… Хотя и сейчас уже ногами едва касаются земли. Сейчас ведь и сами не осознают, как оно случится.
Но до чего же хороши вдвоем… Кажется, все будет так, как и хотелось бы.
На какое-то время Сальваторе намеренно перестал следить за развитием событий – пусть будет, что будет. И догадывался, что они встречаются. Но все же когда Рамон попросил у него руки Анхелики, для Сальваторе это все-таки стало некоторой неожиданностью. Наверное, потому, что это произошло раньше, чем Сальваторе рассчитывал, но у фейри ведь свои особенности… в том числе и касающиеся чувств и отношений. Незабвенной Гизелле вообще, кажется, хватило одного взгляда, чтобы выбрать его… Поэтому, когда Рамон попросил руки Анхелики, Сальваторе понял, что остается только согласиться прямо сейчас.
У этих двоих наверняка получится то, что не получилось у него – летать вместе всю жизнь. Ведь у обоих есть крылья.

Апрель-июнь 2012