Первая встреча со смертью

Учительница по зоологии была старенькая, светленькая, маленькая и рябенькая. Школьники измывались над ней так, что все 45 минут в классе стоял невероятный гул, иногда приходил усмирять даже сторож, а она застенчиво извиняясь и растерянно улыбаясь  продолжала и продолжала рассказывать извиняющимся голосом про позвоночных, беспозвоночных, млекопитающих и просто туфельках…

Единственная из всех школьных учителей, чьё имя не могу вспомнить, да, ещё и по ботанике учительницу еле помню.Ася Меликовна!
Кстати, та, что по ботанике, была её сестрой. Но та, что по ботанике недолго мучилась с нами, всего месяц, и перешла мучаться в другую школу, поближе к дому. А её с перебоями стала заменять учительница из соседней школы, которая, рассказывая о строении цветка, почему-то говорила: тичинка. Так её и прозвали: Тичинка, Тичинка… Мальчики ещё что-то добавляли, явно про пестик, но при девочках сдерживались. Они (или мы?) ещё не знали, что нас ждёт анатомия…

Так вот,  сестра, которая зоолог, несмотря на абсолютное неповиновение учеников, осталась в нашей школе, а на её уроках, повторяю, творилось невообразимое.
И однажды в класс влетел наш балагур Алик и закричал:
– Урааа! Зоологии не будет! Айда в ущелье! Весна! Цогол!
– А кто именно сказал, что не будет? – тут же стала уточнять Гая, отличница класса, которая ко всем урокам умудрялась быть готовой и весной, и зимой тоже.
– Завуч, завуч сказала! Она умерла!
– Ну и дурак ты, Алик! – в сердцах крикнула отличница Гая. Но Алик нисколечко не обиделся на «дурака», так как на предмет вожделения никогда не обижаются. По крайней мере, до свадьбы, хотя замуж за двоечника Алика Гая не собиралась и после школы.

Класс стоял в растерянности. Нас раздирали сомнения: бежать в ущелье, где уже давно созрели долгожданные цоголы – недозрелые зелёные абрикосы, или оставаться на местах, может, уже придумали замену.
Худшие опасения подтвердились. В класс вошла директриса и какая-то раскрашенная девочка. Тогда под словом «раскрашенная» понимали только помаду. Ну, и на крайний случай, волосы «под блондинку» у молодых и «под жгучую брюнетку» у старых.
– Ольга Степановна, она будет преподавать вам зоологию и ботанику. Сегодня будет сразу два урока – показала она ладошкой на роскошную манекенщицу  и ушла.

Мы понуро сели на свои места, но мальчики снисходительно переглядывались: девчонка какая-то, уж её-то слушать никто не будет.
Девчонка эта подошла к вихрастому Алику и спросила:
– Как вас зовут? – И принесите, пожалуйста, мокрую тряпочку.
Алик важно назвался по полной, за её спиной показал рожицу и победоносно пошёл к двери.
Мы не привыкли тихо сидеть на зоологии, это ж не математика классрука, поэтому через минуту начался обычный гул. Ольга Степановна подошла к двери, открыла её и неожиданно басовитым голосом приказала:
– Все, кто будет разговаривать на уроке, пойдут отсюда прямо к директору. Принесите разрешение на болтовню.

От удивления мы, можно сказать, потеряли дар речи. Что за новости, кто это такие разрешения даёт? А она невозмутимо стала знакомиться с классом. Каждого встающего долго рассматривала и, поджав губы, говорила:
– Сядьте!
Наконец, появился Алик с мокрой тряпкой и корча рожи, принялся выжимать её у доски.
Ольга Степановна спокойно подошла к нему, разорвала тряпку и попросила подтереть пол. Алик не поверил, что ему придётся подтирать пол. Но учительница тем же басом приказала:
– Раз вы, Алик, не догадались выжимать в туалете, где есть для этого раковина и все условия, потрудитесь за вашу глупость нагнуться и протереть.
Алик недовольно прошёлся тряпкой и огрызнулся:
– Я сегодня не дежурный! – и пошёл к своей парте. Не я дежурный! – ещё раз крикнул он с места.
– С сегодняшнего дня вы будете старшим дежурным. Тряпка всегда должна быть мокрой, мел на месте, за дежурство отвечаете вы.
– Почему я? Я не дежурный!

Но что-переломилось. Все притихли, а Ольга Степановна подошла к доске и стала рисовать ящерицу. Никто не шевелился, все смотрели, как у неё получится. Я даже подумала, а вдруг она на дом задаст рисовать ящерицу? Вообще, я очень любила рисовать!
Ящерица получилась бесподобной. Она сидела на камушке, извив своё змееподобное тело, и смотрела на наш класс, как бы приглашая обсудить её принадлежность к соответствующему зоологическому классу.
Ольга Степановна спросила:
– Кто знаком с ящерицей?

Все подняли руки. Ящерицу, да и вообще многих гадов я видела только в книгах, но это считала вполне знакомством. Ведь и с Пушкином, и с Лермонтовым мы в жизни не встречались, но были хорошо знакомы. И было бы смешно, если бы на вопрос «Кто знаком с Пушкиным?» кто-либо ответил: Не знаком-с!
–У неё хвост растёт! – крикнул неугомонный Алик.
– Отрастает, да, а ты откуда знаешь?
– Я ловил их в деревне!
– А как увидел, что хвост отрастает? Прямо при тебе вырос?
Класс грохнул от смеха.
Но Алика не так просто было затмить.
– Я слышал такое, про это все знают, оторвал и положил в банку. А через несколько дней выпустил, и там уже хвостик был. Маленький, но всё же хвост, на свободе совсем вырос бы! – уже сердито добавил он, видя, что новая учительница не воспринимает его всерьёз. И это при всём классе и Гае!
– А ты у нас исследователь! Ставлю тебе четвёрку! Но с условием. Нарисуешь ящерицу в банке и на следующем уроке будем рассказывать, что она делала.

– А теперь, дети, подумаем, как нам проводить нашу учительницу в последний путь. Хоронить её будут из Зоовета, поедем на трамвае. Ваша учительница когда-то была заведующей кафедрой, и мне тоже преподавала, но, будучи профессором,  очень хотела учить в школе, чтобы готовить вас к этому институту. Если, конечно, нашлись бы желающие.
Мы обомлели. Профессор? Она? Так мы разве только на её голове не ходили!
– Она была очень доброй и очень любила детей. Её сын погиб от случайного выстрела. Поэтому её так тянуло в школу, к детям.
– Давайте на венок деньги соберём, мы не знали! – закричали с мест.
– Давайте пойдём прямо сейчас! – подозрительно громко закричал Алик.
– Нет, пойдём завтра, на похороны.

Там, в круглом актовом зале большинство из нас впервые встретились со смертью. И с покаянием, как оказалось много лет спустя, когда с одноклассниками вспомнили тот день.
В гробу лежала маленькая, худенькая бабушка, без очков, почти незнакомая. Вокруг было много цветов, очень много студентов и преподавателей, было видно, что её здесь очень уважали. Кто-то рядом рассказывал, что её давно уже хотели в академики выбрать, если б не болезнь, о которой узнали слишком поздно. Потом пришла Ольга Степановна и провела нас к выходу.
– Видите, тот седой профессор, с бородой, это профессор Смиренский, у него огромная библиотека, если кто захочет, запишитесь и читайте, у него больше книг, чем у нас в школьной библиотеке.

Смиренский выдавал книги в своём огромном кабинете, заставленном шкафами и полками до
самого потолка. Каждые два-три дня после этих похорон я ездила через весь город к нему в библиотеку. У него училась и моя мама, которая до нас закончила зооветеринарный, а после нас – филфак.

Мы кучкой стояли у дверей и у всех был очень подавленный вид. Вечно весёлый Алик почему-то в этот день не балагурил, отличница класса Гая не указывала на недостатки, я, как просто ударница, тоже присмирела, а троечники – те и вовсе воды в рот набрали.
Всем было стыдно. Перед смертью все мы оказались беззащитными и смирными. Каким-то наитием понявшие, что вели себя похабно, недостойно, и нам было стыдно. И мысленно я поклялась больше на уроках не разговаривать.
Наша зоологичка ушла, перевернув наши детские души.
Много лет спустя Алик, уже ставший дедом, рассказывал, что испытал те же чувства, и тоже очень жалел, что всегда ей мешал и шумел больше всех. 
– Кто мог подумать, что она умрёт! – виновато оправдывался он, пряча подслеповатые глаза.