сыновний долг

               

Я не  помню точно, сколько мне было лет, когда мама рассказала притчу, которую еще в детстве слышала  от своей  матери.
Она  рассказывала  эту историю, не отрываясь от шитья, на коленях её была материя, которую она сначала разглаживала руками, а затем пришивала к ней тонкую тесемку. Я помогал вдевать нитку в иголку. Иногда мне удавалось это сделать с первого раза. Сколько же мне тогда было? Наверное, лет  десять  или около этого. Так вот, что касается рассказанной истории.
 Произошло это в одном  высокогорном  дагестанском   ауле   в те далекие годы, когда вместо  электричества   саклю горца освещал в вечернюю пору огонь чирага, сделанного из глины светильника. Когда кровать    заменял   широкий деревянный топчан, устланный коврами.  В те годы,  когда  за водой женщины спускались к подножию горы, неся на плечах вместительные  кувшины.
В   ауле, сакли которого возвышались одна над другой, жила женщина, которая после смерти мужа осталась с маленьким сыном. Дом её,   без твердой мужской руки, был беден. Дверь давно  покосилась, окна затянуты морщинистой слюдой, в низком и тесном амбаре из всех припасов, всего то  и было, пол мешка серой муки, подвешенный к потолку  кусок сушеного  мяса, немного фасоли в деревянной миске и  несколько пучков высушенных трав.
Патимат, так звали эту женщину, не имея своей земли, батрачила на чужих полях и таким образом как-то сводила концы с концами. К тридцати годам выглядела она на все пятьдесят, худая, изможденная,  в платье, сплошь состоящем из заплат, с проседью в волосах, которые выбивались из-под туго повязанного платка, с постоянной печатью усталости на лице. И только   в   те  минуты,  когда сынишка тянулся  к ней  своими  ручонками  и  весело  смеялся,  она  была  по  настоящему   счастлива  и  глаза  ее , почти  всегда  грустные ,  светились  радостью.
Сын  был смыслом   ее  жизни.   Накормить, одеть его, уберечь от всего недоброго, –  только  этим  и были заполнены её дни. И так,  год за годом.   До  двадцати  лет  растила не чая души в нем, постаревшая до времени мать. А когда исполнилось сыну ровно двадцать лет, неожиданно сразила женщину тяжелая болезнь. Все тело её сковал  паралич. Патимат ни подняться, ни рукой пошевелить не могла. Пришла теперь очередь сына за матерью ухаживать. Ровно двадцать лет, с того дня, как она слегла,  ни на шаг не отходил он от неё.
Утром выносил на руках во двор, кутал в теплые одеяла, буквально с ложки её кормил. Всю работу по дому делал. Убирал, чинил, готовил. И все старался подольше возле матери быть. Так прошли   сначала   эти двадцать лет,  а   затем  и  другие  годы. Сколько раз за это время  заставляли  учащенно биться   его сердце  веселые девичьи голоса за окном, сколько раз  на  их  зов  подходил  он  к порогу, но, услышав, как тяжело дышит и стонет его мать, возвращался к её постели, садился рядом и, желая  хоть как-то облегчить её боль, гладил тонкие высохшие руки.
-Аслан, сыночек мой, - звала   она порой сквозь сон.
-Здесь я, мама, - отвечал он.    Патимат, услышав его голос, просыпалась, смотрела на сына сквозь слезы и спрашивала у  Всевышнего,  за какие провинности послал он ей это мученье, когда  она  ни встать, ни  двигаться не  может,  и  даже на то, чтобы обнять сына,   нет   у  неё  сил. Тяжело смотреть матери как день за  днем ухаживает за ней Аслан, лишая себя всего, чем живут его ровесники. Многие из них давно уже поженились, детей растят, а её Аслан так и остается все время дома, рядом с ней.
Сколько раз просила она его, оставить её, о себе подумать, ведь годы проходят. Иногда он отшучивался: -  Что, разве  надоел я тебе. Куда ты меня все  время  из дома гонишь?.
Другой раз, словно сердясь, произнес: - Мама,  чтобы я больше от тебя этого не слышал.
Чаще ничего не скажет, только возьмет  ее за руку, прижмется щекой  к её ладони и чувствует она сердцем материнским   как больно ему видеть её беспомощной и слабой.
Сегодня, когда под вечер, занес Аслан мать в дом после того, как целый час,  словно младенца держал на руках во дворе, она, пристально глядя в его лицо, спросила:
-Ты чем-то опечален сын, скажи мне, что случилось?
Впервые за все эти годы не сдержался Аслан и резко ответил:
-А что у нас может случиться, что вчерашний день, что завтрашний,  что сегодня -  все одно…
-Прости меня, сынок,   произнесла Патимат, - тяжелой обузой стала я для тебя. И то правда, сколько можно вот так со мной возиться и почему только  Аллах  смерти мне не дает.
-Опять ты за своё. Я что, разве упрекнул тебя в чем?
-Нет, не упрекнул, но сердце моё всё чувствует.   Ты  уж  прости   меня.
-А плакать-то зачем, - в голосе Аслана звучало раздражение: - Если кому плакать, так   это мне нужно. Уже сорок лет   исполнилось, а жизнь, вон как она прошла.
-Прости сынок, - снова повторяла мать; - Прости, что душа  ещё держится в немощном  теле.   Прости, что живу ещё.
Голова у матери  запрокинулась на смятой подушке, тело  вздрагивало от беззвучных рыданий, а по лицу текли и текли  слезы.
 - Не могу, не могу я этого  слышать, - закричал   Аслан, - замолчишь  ты,   наконец, или нет?
-Хорошо, хорошо, - всхлипывая,  ответила  мать: - я   замолчу, только ты не расставайся так, себя пожалей.
Солнце уже закатилось за горизонт, и комнату все плотнее заполняли сумрачные тени. В воцарившейся тишине слышалось лишь тяжелое дыхание прикованной к постели  Патимат.
Аслан, положив бурку на пол, лег рядом и долго не мог заснуть, терзая себя уже в который раз одной и той же мыслью: - Двадцать лет она меня растила, ровно двадцать лет я ухаживал за ней,  разве не вернул  я сполна свой сыновний долг. Разве не имею право  пожить  теперь  для себя?
Поначалу гнал от себя эти мысли, но снова,  будто какой-то неведомый голос повторял ему без конца: - полностью отдал ты свой сыновний долг, до последнего дня расплатился с матерью, теперь и о себе можешь подумать.
Как-то под вечер, дождался  Аслан,  когда мать заснет, тихо вышел  из дому и направился в соседнее село, где жил один древний старик. О возрасте его седые аксакалы говорили, что даже в пору их молодости старец этот считался одним из долгожителей. Шли к нему люди из разных сел, шли, чтобы получить благословение, узнать свою судьбу, шли, веря, что одним словом или прикосновением руки может он вернуть здоровье, принести удачу.
К нему  и пошел Аслан, чтобы получить ответ на беспокоивший его вопрос. В село,  где  жил  ясновидящий,  он   пришел за полночь, постучал в дверь первого попавшего дома, спросил, как найти старца. Удивился, когда  сказали, что живет  он  у  самой  вершины горы  и что  жилище  его скорее  напоминает  пещеру,  чем   дом.  Пошел   Аслан  по указанному пути, поднялся  к вершине горы и увидел там при лунном свете в расщелине между двух отвесных скал, каменное убежище, где в полном одиночестве жил старик. Из небольшого отверстия, которое служило  окном, пробивался  в  каменное  логово  колеблющийся  свет, Переступив  порог, Аслан  увидел  перед  собой  маленького роста  человека,  с  седой  бородой  достающей  до  пояса
Он сидел, склонив голову над большой книгой, страницы которой сами собой медленно переворачивались. Аслан  стоял   на пороге, не зная, как объяснить цель своего визита. Но ему не пришлось этого делать. Сразу, как  только  он произнес приветствие, старец   кивнул ему головой и,   не отрывая взгляд от  книги, сказал:
-Долго же ты шел ко мне, чтобы услышать ответ на свой вопрос.
-Так вы знаете, зачем я к вам пришел? - не в силах скрыть удивление спросил Аслан.
-Садись, указал  мудрец  Аслану на место рядом с собой, - рассказывай, какая   помощь тебе нужна.
Аслан смутился, ему сейчас стало стыдно за те мысли, которые привели его  сюда,  он был уже готов подняться и уйти, вернуться к своей матери, но вместо этого, помимо своей воли,  произнес: - Скажи мне старик, все говорят, что мудрее тебя нет в нашем краю человека, ответь мне, сполна ли отдал я сыновний долг своей матери, которая с рождения и до того дня, когда мне исполнилось двадцать лет, лелеяла, растила меня. И вот, ровно двадцать лет с тех пор как она заболела, я ухаживаю за ней как за ребенком. Двадцать лет она отдала мне, двадцать лет своей жизни посвятил ей я, разве   не  рассчитался   я   с ней?
Сказал Аслан и застыл в ожидании ответа, но не спешил давать его старик, снова  склонился над   книгой и снова, хоть и не прикасался к ней, сами собой стали медленно переворачиваться страницы.
-Эта книга судеб людских, - пояснил  он, - на все вопросы здесь можно найти ответ. Есть он и на твой вопрос.      
Напряженная тишина  воцарилась  в   каменном  жилище,  слышно было только,  как шумит ветер за окном, теребя  ветви деревьев. Наконец, прочитав что-то  в  книге  судеб, старик вымолвил: - Да, ты вернул матери свой сыновний долг…
 Сказав это сделал небольшую паузу,  затем добавил: - За одну ночь, когда ты появился на этот свет, когда укачивала она тебя на руках, а затем осторожно клала рядом в постель и не успевала глаза сомкнуть, как ты снова начинал  плакать, и снова брала она тебя на руки, прижимала к груди  и  напевала  колыбельную песню. Итак, всю ночь. За неё,   за эту бессонную ночь ты   смог  полностью расплатиться со  своей  матерью.
    К утру вернулся домой Аслан, тихо зашел в комнату, поправил на матери одеяло, сел рядом. В раскрытое окно тихо скользнули первые солнечные лучи, теплыми своими ладонями  прикоснулись они к лицу старой горянки, вздрогнули ресницы на её глазах, медленно раскрылись они. Увидев Аслана  у изголовья, вздохнула: -  Сыночек мой, солнышко ты мое, - произнесла тихо,   легким шевелением губ и тут, случилось невероятное, мать приподнялась и протянула к Аслану свои руки.
-Мама! Вскрикнул Аслан, - руки! Твои руки, они слушаются тебя.
В тот же день Патимат поднялась с постели, сама, без помощи сына. Аслан стоял рядом готовый придти к ней на помощь, и был по-настоящему счастлив, видя как мать сначала очень осторожно и нерешительно, затем все уверенней и уверенней дошла до порога дома.
   Такая история произошла в   одном  высокогорном  ауле   Дагестана  очень и очень давно, - сказала, завершая   свой   рассказ ,  моя мама.
-А что дальше? – спросил я.
-Дальше? - задумалась  она, - наверное, все   было хорошо, Аслан,  я думаю, женился, появилась  в доме еще  одна  хозяйка, помощница  Патимат,  потом  зазвучали   детские  голоса,  в  общем,   счастье  и   благополучие  поселились  под  крышей  их дома.